-- Немедленно послать резерв!
-- Слушаюсь, товарищ генерал. (А я скорее руку отдам, чем свой
последний резерв!)
-- А почему?..
-- А зачем?.,
-- А куда?.,
У меня секунды нет, в ушах трещит от информации, связные с боевых
участков в очередь докладывают, мне тришкин кафтан латать нужно -- затыкать
одни дыры за счет других... Ну, думаю, извините, товарищ генерал... И я
отмочил такое, что в мороз и ветер вспотел от своей неслыханной смелости...
Но зато больше мне никто не мешал.*
* Добавление Нилина: "Таким осатаневшим я Диму еще не видел! Когда
генерал ему что-то в десятый раз приказал -- кажется, передислоцировать
пятидесятиметровку к фасаду, -- Дима вдруг налился кровью и как рявкнул:
"Товарищ генерал, разрешите обратиться! Вы мне мешаете работать, товарищ
генерал!" Ермаков даже растерялся: "Ты что сказал?" А Дима; "Так точно,
товарищ генерал, мешаете мне работать!" Ну, думаю, прощай, друг детства,
Дима Рагозин! На него сразу два полковника налетели, заместители Ермакова --
чтобы разорвать в клочья и рассеять по ветру. А Ермаков вдруг: "Отставить!
Работай, капитан. Всем отойти от штаба!" Тут Кожухов прибежал, и Дима со
своим хамством отошел на задний план. Вот ведь везучий, собака!"
Еще об одном обстоятельстве, которое сильно затрудняло боевые действия.
До тех пор, пока огонь не врывался в помещения, главным врагом
находившихся там людей был дым. Он проникая в комнаты даже при закрытых
дверях -- через щели, вентиляционные отверстия. Во многих случаях, когда
люди проявляли находчивость и затыкали щели всем, что попадалось под руку,
дым пробивался не так сильно, но часто люди распахивали или разбивали окна.
С верхних этажей вниз то и дело летели стекла -- тяжелые, иной раз
вместе с рамами, попадет в человека -- разрубит, как мечом. Одним таким
стеклом врезало по трехколенке, с которой перебирался на штурмовку Лавров: к
счастью, он успел зацепиться за подоконник, Другой осколок весом с добрый
пуд рубанул по кабине автолестницы, третьим выбило из рук солдата и
покорежило пеногенератор. Летели вниз и другие предметы: так, с восьмого
этажа музыканты из ансамбля стали выбрасывать инструменты, а в одном шаге от
Славы Нилина в асфальт врезался здоровенный контрабас, а с высотки, где на
нескольких этажах были гостиничные номера, выбрасывали чемоданы, портфели,
шубы...
И все пространство вокруг Дворца было усеяно битым стеклом, вещами...
Словом, опасности подстерегали пожарных не только внутри Дворца, но и
снаружи. Лично мне к тому же сильно мешало работать то обстоятельство, что
каждую обнаружеиную ценность бойцы приносили в штаб и клали на стол. Так у
нас положено; любую ценность обязательно подбери и доставь м штаб.
На этом моменте я хочу остановиться. Из всех побасенок, что
распространяют о нас обыватели, особенно болезненно мы воспринимаем одну:
будто у погорельцев пропадают ценные вещи. Клеймо, и какое! Да будет вам
известно, что никогда пожарный не польстится ни на какое барахло. Нет для
пожарного худшего оскорбления, чем обывательские обвинения в мародерстве. У
нас даже чувство юмора исчезает, когда слышим об этом, выть на луну хочется.
Дед за свою долгую пожарную службу знал только одного, который положил и
карман магнитофонную кассету и то ли забыл, то ли намеренно не отдал. Год
разговоров было, выгнали парня из пожарной охраны с "волчьим билетом".
Так разговор о ценностях я затеял потому, что во время Большого Пожара
с полчаса был миллионером. Ну, может, и не миллионером, но такого количества
денег ни я, ни кто другой из наших ребят в натуре не видывали.
Первую кучу денег приволок и шмякнул мне на стол боец из отделения Деда
-- из кассы, где человек пятьсот зарплату должны были получить, да не
успели, деньги поздно доставили; Никулькин из буфета пачку принес, потом
несли из кассы кинотеатра, откуда кассирша сбежала, из разбитых чемоданов и
сумок, из шуб и пальто -- не считал, но думаю, тысяч пятьдесят, а то и
больше на столе было. Грузиков не хватало на пачки класть -- чтоб но сдуло,
да и работать купюры мешали, мой пластик с планом закрывали. Поэтому я
вынужден был попросить, чтобы милиция эти пачки ее штабного стола убрала.*
* Добавление Нилина: "Дима все отпихивал пачки, чтобы на свои каракули
смотреть, чертыхался, а потом не выдержал и проорал заместителю генерала
Ермакова: "Товарищ полковник, прикажите забрать со стола этот мусор"!
О том, что Ольга с Бубликом находятся в киностудии, мне по телефону
сообщила Нина Ивановна.
Я поднял голову -- и тут же их увидел, Ольгу с Бубликом на руках.
К этому времени на пятом и шестом этажах пожар был локализован. По всем
трем внутренним лестницам на верхние этажи пробивались подразделения самых
лучших наших тушил -- Головина, Чепурина, Баулина, Говорухина и других, с
фасада людей снимали по трем тридцатиметровкам, со двора работали две
тридцатиметровки и одна пятидесятиметровка, это не считая трехколенок и
штурмовок; наиболее серьезная обстановка сложилась на восьмом, девятом и
десятом этажах (до высотки дело еще не дошло), особенно " правой стороны,
где находились хореография, народный театр и киностудия: здесь из
большинства окон полыхало, поэтому с автолестниц работать было практически
невозможно.
Но если в коридоры восьмого и девятого ребята уже пробились и вовсю их
тушили, если в левое крыло десятого, в выставочный зал пробился Дед, то с
правым крылом дело обстояло куда хуже: сотни горящих коробок с кинолентами
создали здесь такую высокую температуру, что больше трех-четырех секунд
ствольщики не выдерживали.
Невозможно было в киностудию пробиться и со двора -- по тем же
причинам, что и с фасада.
Десятый этаж на те минуты стал для нас главным: и потому, что здесь
находилось много людей, и потому что именно через него лежал единственный
путь к высотной части.
Еще об обстановке. К этому времени работать стало полегче: во-первых,
генерал Ермаков создал вокруг Дворца мощное оцепление и никаких эевак не
допускал; вовторых, десятки машин "скорой помощи" немедленно эвакуировали
всех спасенных; и в-третьих, специально для начальства Кожухов создал
"ложный штаб" с телефоном и прикрепил к начальству связного офицера.
Теперь нам ничего не мешало -- кроме пожара.
В нескольких словах перечислю, что я видел одновременно. В окне
десятого атажа то появлялась, то исчезала Ольга с Бубликом.
Слева от них, между восьмым и девятым, висел на шторе ассистент
Ольгииого мужа Валерий. К нему уже почти долез по штурмовке Володя
Ннкулькин.
На левом крыле Юра Кожухов уже забрался по штурмовке к окну
диспетчерской и полез на подоконник. Через мииуту-другую ему суждено будет
знать, что его Вета задохнулась в дыму.
В нескольких шагах от меня ступил иа землю с тридцатиметровки шахматный
маэстро Капустин. Он бессмысленно улыбался, махал рукой -- в вдруг рухнул в
обморок.
Из доброго десятка неотложных проблем, которые надлежало немедленно
решать, я сконцентрировался на Ольге с Бубликом. Сколько они продержатся,
знать я не мог, но сознавал, что счет идет на минуты, а то и на секунды.
Чепурин, с которым Кожухов связался по радио, четко доложил: чтобы
протушить фильмотеку, ему необходимы два ствола А. Пока мы с Кожуховым
ломали головы, где их взять, появились Вася и Леша, подпаленные,
прокопченные, но удовлетворенные -- с литобъединением они сработали иа
пятерку.
Я ввел Васю в обстановку. Он отрешенно слушал, смотрел наверх и думал.
А у меня не было времени ему сочувствовать, мне нужно было добыть стволы и
пеногенераторы.
Вася перекинулся несколькими словами с Лешей и подошел к Кожухову.
Полковник начал было проявлять заботу -- у Васи были обожжены веки и брови,
но он отмахнулся. Весь разговор шел при мне.
-- Товарищ полковник, разрешите со связным пробиться в киностудию.
-- Каким образом?
-- Через крышу технического этажа.
-- Хорошо продумал?
Полковник разговаривал с Васей и смотрел на сына, который появился в
окне, прокричал что-то ребятам и стал спускать на спасательной веревке тело
Веты.
-- Так точно, товарищ полковник...
-- Хорошо, -- Кожухов оторвал взгляд от окна. -- Не забыли перезарядить
КИПы?.. Если пробьешься, доложишь, как по крыше подобраться к высотной
части.
Вася с Лешей побежали к центральному входу.
-- По крыше... -- как бы про себя пробормотал Кожухов. -- По крыше...
Дима, а если попробовать с крыши кинотеатра?
Я даже сначала не понял, что это ко мне -- полковник никогда не называл
меня по имени. И уж совсем не догадывался, какая замечательно дерзкая,
воистину гениальиая идея пришла в его голову. Я думал о Васе и Леше.
Как потом рассказал Леша, в лифтовом холле десятого Чепурин хорошенько
полил их водой, и они по винтовой лестнице прорвались на крышу. Но
спуститься с технического этажа на десятый оказалось невозможным -- помните
решетчатую металлическую дверь, преградившую дорогу Ольге? Даже Леша с его
богатырской силой не смог ту дверь сломать -- лом, пожарный легкий, для
такой работы не годился, нужен был лом тяжелый.
Вася заметался по крыше и надумал такую штуку: обвязался спасательной
веревкой, велел Леше держать покрепче, лег, заглянул вниз и стал звать
Ольгу. Ольга говорила, что ушам своим не поверила -- думала, галлюцинация,
уж очень тогда ей было плохо. Но высунулась, откликнулась на авось: "Мы
здесь, Вася, мы здесь!" Они оказались примерно в шести метрах книзу и чуть
правее. С этого момента я все видел сам. Достигнув уровня окна, Вася
вцепился в подоконник, прыгнул в комнату -- а оттуда дым уже столбам валил,
и через полминуты Леша поднимал Ольгу с Бубликом наверх. Потом снова спуотил
веревку и поднял Васю.
На эту сцену многие смотрели оцепенев. Вася еще дважды спускался,
кого-то обвязывал, и Леша поднимал. А потом Чепурин протушил фильмотеку и
спасал людей обычным путем.
Вот такая история. Дальше была крыша с ее морозом и ветром, затем минут
через пятнадцать Ольгу, Бублика и двоих других удалось переправить по
внутренней лестнице и оттуда в больницу, а Вася с Лешей по той же крыше
технического этажа побежали на разведку к высотной части.
Странная вещь! Когда Леша поднял Ольгу с Бубликом на крышу, я
машинально взглянул на часы: было 19.34; значит, все, что я пока вам
рассказывал, происходило примерно в течение одного часа.
А ведь я рассказал лишь малую часть того, что видел.
Потом мы подсчитали, что за первый час Большого Пожара было выведено,
вынесено и спасено по лестницам более трехсот человек, а предстояло спасти
еще столько же. Это очень много, о таком я еще ни разу не слышал и не читал:
когда горели небоскребы в Сан-Паулу, Лас-Вегасе, Сеуле и Токио, спасенных,
помнится, было гораздо меньше.
Итак, я видел лишь то, что происходило снаружи; о том, что творилось
внутри, мне становилось известным по радиопереговорам и донесениям связных.
Находясь в безопасности, я превратился в наблюдающую, слышащую, принимающую
и передающую приказы машину.
НШ -- это глаза, уши и рупор руководителя тушения пожара.
Если бы у меня было время и спокойствие духа, я бы любовался действиями
своего РТП и аплодировал ему, как любимому артисту.
Говорят, Савицкий был великим тушилой, но в деле я его увидеть не
успел. Он руководил пожарными и техникой, как классный дирижер оркестром, он
слышал каждую фальшивую ноту. Во время пожара Савицкий никогда не повышал
