Ребята из автомобиля связи проложили кабель для городского телефона,
установили на стол рацию и телефонный аппарат. Итак, штаб у меня развернут,
стали прибывать силы, а я не владею обстановкой: вижу картину только с
фасада. Это астрономы могли три тысячи лет ждать, пока им покажут обратную
сторону Луны, я такой роскоши позволить себе не могу. Держать силы, не
давать им задания -- не устоят, сами полезут куда глаза глядят; а я не могу
и на секунду отойти, каждые полминуты прибывает новое подразделение, ко мне
бежит начальник и хватает за горло: давай задание! Уговорил командира
первого отряда Говорухина постоять за меня три минуты, а сам бегом под арку,
во двор. Посмотрел -- голова кругом пошла: не лучше, чем с фасада, будто
зеркальное отражение!
Рванул обратно, послал во двор две вновь прибывшие тридцатиметровки,
связался с Васей по радио и согласовал самое неотложное: назначил
начальников боевых участков.
Парадокс нашей службы: я, капитан, приказывал майорам и подполковникам,
и они беспрекословно подчинялись.
-- Майор Баулин, твой боевой участок с правой стороны шестого этажа.
-- Майор Зубко, вам руководить спасанием со стороны двора.
-- Подполковник Головин...
-- Подполковник Чепурин...
А ведь последние двое -- мои непосредственные начальники. Прибыв, они
убедились, что в моих действиях нет суетливости и замешательства, уточнили,
где в настоящее время наихудшая обстановка, и сами определили для себя
боевые участки. Тем самым оии фактически обязались подчиняться моим
распоряжениям и пошли на это потому, что я уже владел обстановкой, а они --
нет.
Парадокс, но рожденный железной целесообразностью!
И командирам каждого прибывающего подразделения: одно звено -- сюда,
другое -- туда, два ствола Б в распоряжение Суходольекого на седьмой, ствол
А -- Чепурину на восьмой, пятидесятиметровку -- пришла, родная, желанная! --
немедленно во двор.
И тут же все действия отмечал на своем листе.
Колоссальная удача: воды было достаточно. Слава отлично сработал --
задействовал все гидранты по периметру Дворца, да и в самом Дворце --
спасибо Савицкому, немало крови и себе, и авторам проекта испортил -- был
сооружен отменный внутренний водопровод. Если стволы -- наше главное оружие,
то вода -- боеприпасы, без нее нам на пожаре делать нечего. Полных вам
рукавов, ребята!
Мой взгляд -- со стороны.
Фасад щетинился автолестницами, трехколенками, штурмовками. С них
спасали и с них же работали стволами: пополоскал стволом сиаружи -- и через
окно в помещение, дави огонь внутри!
Эх, было бы побольше автолестниц! Они наша радость в горе: радость --
что все-таки есть, горе -- что их мало. Правда, после Большого Пожара
гарнизону подкинули сразу пять штук: пока гром не грянет, мужик не
перекрестится. Попробуйте оспорить Дедову логику: "О всяких там Юнкерсах,
Гочкисах и Круппах весь мир слышал, а кто знает изобретателей огнетушителя в
автолестницы? Ты, да я, да мы с тобой..." На старости лет Дед поднаторел в
математике: подсчитал, что один танк стоит столько, сколько десять наилучших
автолестниц.
Вот сюда бы, на девятый этаж, пятидесятиметровку, куда Юра Кожухов с
седьмого по штурмовке лезет! И сюда, где девочки из хореографии с ума
сходят, и сюда, сюда, сюда...
Привыкли мы своей медвежьей силой огонь давить, вот нам технику и
подкидывают гомеопатическими дозами...
К сожалению, кроме достоинств, у больших автолестниц имеется и крупный
недостаток: они недостаточно мамевренны. Автолестнице нет цены, когда,
скажем, по ней спускают людей из одного окна. А если люди в разных
помещениях, у разных окон? Казалось бы, чего проще, переедет машина на
несколько метров -- и принимай. Казалось бы! В том-то и штука, что
переезжать с выдвинутой лестницей запрещено, крайне это опасно -- как в
цирке, когда эквилибрист держит на лбу шест с партнершей. Лестницу сначала
складывают, машина переезжает и лишь потом выдвигают вновь: так написано в
наставлении черным по белому. А наставления умные люди сочиняли, не с
потолка свои параграфы брали...
Сочиняли, но знали, что сие правило пожарные будут обязательно
нарушать!
Первыми это сделали Потапенко с Никулькиным: тридцатиметровка с
находящимся на ней пожарным сманеврировала на несколько окон вправо, и
благодаря тому нарушению несколько человек живут по сей день. На учениях
Потапенко и Никулькин получили бы за свою самодеятельность хороший нагоняй,
после Большого Пожара их наградили медалями.
Лиха беда начало! Не скажу, как было во дворе, а с фасада я несколько
раз видел, как тридцатиметровки с людьми маневрировали от окна к окну;
хотелось глаза закрыть, отвернуться, не видеть и не слышать... Колоссальный,
но оправдавший себя риск! Все лестницы выдержали -- кроме одной, которая
все-таки вывихнула себе суставы; но до того, как это случилось, с нее спасли
одиннадцать человек.
Ольга, знающая толк в наших делах, в числе других "фрагментов" наметила
мне и такой: вспомнить, что начальнику штаба мешало больше всего.
Начну с самого несущественного: мороз и ветер. Руки у меня застыли так,
что через час я еле двигал карандашом. А когда начинал подпрыгивать, бить
руками по бедрам и ногой о ногу, кто-нибудь из начальства прикрикивал: "Ты
не на танцплощадке, капитан!" Если бы генерал Ермаков на втором часу не
распорядился набросить на меня милицейский тулуп, я бы к концу пожара
превратился в "замороженного" из французской кинокомедии.
Второе: невероятное столпотворение в эфире. Все радиостанции работали
на штабной волне, РТП меня информировал, с боевых участков докладывали и
чего-то требовали, офицеры на этажах устанавливали друг с другом связь и
переговаривались, переругивались -- и все это трещало в моих ушах, и из
всего этого чудовищного нагромождения шумов и звуков мне требовалось извлечь
жемчужное зерно. До сих пор не понимаю, как это я не рехнулся -- от испуга,
наверное, что уволят за профессиональную непригодность.
Третье связано со вторым: каждый начальник знал ситуацию только на
своем участке и, естественно, считал ее наиболее сложной, а раз так, то все
до единого требовали в первую очередь помогать им.
-- Боевые участки докладывают по порядку!
-- Второй, я Седьмой, прошу немедленно автолестницу на правое крыло
восьмого этажа, к шахматному клубу!
-- Второй, я Девятый, вхожу в связь! Немедленно ствол А со ствольщиками
в центральный лифтовой холл десятого!
-- Второй, я Одиннадцатый, звено газодымозащитников в левый холл
девятого, побыстрее!
А у меня все задействовано, им людей и стволы послать -- у других
отобрать! Так те, другие, и отдадут, держи карман шире... А Головин и
Чепурин через несколько дней мою работу разбирать будут, вот когда они на
мне отыграются! Резерв им отдать? Так весь мой резерв одно отделение...
Хуже было другое: посылаю я, к примеру, звено к Суходольскому, а по
дороге его перехватывает старший по званию Баулин и приказывает работать с
ним. А разве майора ослушаются? Так людей Баулин перехватил, а мне сообщить
забыл, но ведь я-то уже отметил, что послал Суходольскому звено! Он его ждет
не дождется и, легко понять, шлет мне по радио самые добрые пожелания.
Пока Вася был РТП и на непрерывной связи, мне еще было полегче, а когда
он по воле событий переключился на спасание и потерял контроль за
обстановкой, то до прихода Кожухова фактически РТП оказался я. В этот
отрезок времени я каждую минуту терял по килограмму живого веса, ибо на
пожаре были задействованы почти все силы гарнизона, а командовать я даже
своей Лизой не научился. Не припомню, испытывал ли я в жизни такую радость,
как тогда, когда, взмыленный, прибежал Кожухов.
Могут спросить, как это так, капитан Рагозин, молоко, можно сказать, на
губах не обсохло -- и штабом командует? Поумнее никого не нашлось?
Поумнее были, даже рядом стояли -- заместители Кожухова по профилактике
и по технике. Они превосходно видели, что в силу обстоятельств я начал
выполнять обязанности РТП, но в мою работу не вмешивались, разве что будто
про себя советы давали. Почему? А потому, что в нашем боевом уставе
записано: "Отдача на пожаре приказаний старшим начальником пожарной охраны,
минуя руководителя тушения пожара, является моментом принятия на себя
руководства тушением пожара". Усекли? Этот пункт -- один из наиважнейших в
нашем уставе, благодаря ему далеко не каждый вышестоящий начальник возьмет
на себя смелость давать нам указания. А оба этих зама, отличные специалисты
в своих областях, опыта тушения пожаров не имели -- им по должности не
полагалось этим заниматься. Но они молчаливо признавали, что капитан Рагозин
с его "молоком" всетаки лучше владеет обстановкой. Сам, своими руками
памятник бы отгрохал человеку, который этот гениальный пункт придумал!
И только с приходом Кожухова мы обрели настоящего, стопроцентного РТП,
Даже не гора с плеч, а целый Эверест!
Четвертая помеха, она же самая главная: человек за двадцать самого
высокого городского и областного начальства.
Сей момент щепетильный, и прошу понять меня правильно. Мы люди
служилые, на плечах погоны и живем мы по уставу, то есть обязаны к
начальству относиться со всевозможным уважением. Раз ему по должности
ноложено выезжать ва все крупные пожары, -- пожалуйста, милости просим:
стоите рядышком, смотрите и переживайте, но, превеликая просьба -- молча,
ибо для того, чтобы тушить пожар, нужны специальные знания и опыт, каковых у
вас нет. А ведь бывает, что на повышенные номера министры иной раз
приезжают. Представляете, каково капитану командовать, когда министр на него
смотрит?
Однако продолжу. Начальство на пожаре -- это в хорошо и плохо. Хорошо
потому, что оно своими глазами видит обстановку и убеждается, что пожарные
не зря свой хлеб едят. А плохо потому, что оно желает все знать и посему
требует непрерывной информации. И если бы только это! Оно еще и советует,
как тушить пожар, а то и приказывает -- нам, профессионалам! А это уже
совсем скверно.
Представьте себе на минутку горящий Дворец, сотни штурмующих его
пожарных, десятки машин и лестниц -- и всем этим хозяйством нужно эффективно
руководить, ни на что другое не отвлекаясь. А теперь представьте вокруг меня
человек двадцать пять начальников -- возбужденных, беспокойных, желающих
немедленно знать, что будет дальше, неудовлетворенных, конечно, тем, что
тушим и спасаем мы медленно, не так, как это, по их мнению, следует делать.
И почти каждый из них что-то спрашивает, предлагает, подсказывает и
приказывает -- кому? Человеку, у которого в руках все нити, -- начальнику
штаба.
Особенно доставалось мне от генерала Ермакова, начальника УВД, которому
подчинена и милиция, и пожарная охрана. Интереснейшая личность, герой войны,
двух написанных о нем книг и одного кинофильма, кавалер не юбилейных, а
боевых орденов. Он и для нас много делал: выбивал фонды на технику,
обеспечивал жильем, защищал при неудачах -- низкий поклон ему за это. Но
лучше бы на пожары он не приезжал!
-- Капитан, ты что, не видишь, люди на шторах висят?!
-- Так точно, товарищ генерал, лестницы уже выехали.
-- Капитан, почему до сих не тушат высотную часть?
-- Пока не могут пробиться, товарищ генерал.
-- Немедленно послать дополнительные силы!
-- Посланы, товарищ генерал.
-- Еще послать! Сними отовсюду! Вот эти десять человек почему стоят без
дела?
-- Резерв, товарищ генерал.
