Мне кажется, что если Мак-Хантин управится с делами раньше, чем
предполагал, и вернется сейчас домой, то начнется большой шухер. Но дела
идут своим чередом, и через десять минут я вижу Берюрье. Толстяк фиолетовый,
как баклажан, его глаза налиты кровью, волосы прилипли ко лбу, брюхо еще
трясется.
- Ну как гладильная доска, Толстяк?- спрашиваю я.
- Ты ни черта не понимаешь,- отвечает он.- Знойная женщина. Не знаю, чего
она бормотала на английском, но явно не закон о времени Продажи спиртного.
Никогда не видел такую бабу! Электрическая, честное слово!
Он что-то держит в руке. Это "что-то"- бутылка виски.
- Смотри, чего она мне подарила,- торжествует Берю.- Первый класс. Для
шотландки неплохо, а? Надо это обмыть, Сан-А. Знаешь, это местечко мне
нравится. Мне здесь везет и в рыбалке, и в любви.
Мы идем в его комнату, после того как я отпустил Кэтти под надуманным
предлогом.
- Как все прошло с блондинкой из замка?- спрашивает меня первый донжуан
французской полиции.
- Лучше быть не может. Я получил приглашение посетить завод, где
производят скотч.
- Ну и что с того? Ты что, думаешь, они объяснят, как подмешивают дурь в
свой лимонад?
- Нет, но это мне позволит ознакомиться с местом. А зная место, я смогу
вернуться туда ночью, понимаешь, горе психиатров?
- Понимаю. Малышка не очень возникала насчет нападения? Думаю, я сыграл
сцену хорошо, а?
- Прекрасно. Нет, она не возмущалась, и ее тетушка тоже. Между нами
говоря, меня это немного смущает.
Толстяк, наливавший ниагарскую порцию виски в свой стакан для зубов,
который теперь будет служить ему для другого, отставляет бутылку.
- Видел, чего она сделала с моими клыками?
Он сует руку в карман и вытаскивает горсть зубов.
- Моя челюсть разлетелась на куски. Предупреждаю, изготовление новой
придется финансировать руководству, потому что я был при исполнении.
Он говорит так, будто его рот забит горячим пюре. В челюсти еще осталось
несколько зубов, главным образом коренных.
- У меня никогда еще не было такой челюсти,- вздыхает он.- Я мог ею
грызть даже камни.
- Камни - может быть, но английские ключи - нет!
- Не напоминай мне об этом. Все произошло так быстро, что я не успел
среагировать. Я чуть не хлопнулся в обморок, Сан-А, а я ведь не баба!
Он залпом осушает свой стакан, затем открывает ящик комода и вынимает из
него прямоугольный предмет сиреневого цвета, размером с кирпич, который
бросает на кровать.
- Охотничья добыча, господин начальник. Я замечаю, что это дамская
сумочка.
- Где ты ее взял?
- Я не брал, мне ее дали.
- Кто?
- Да блондинка! Когда я показал ей мою пушку и заорал: "Мани!"- она
протянула мне свою сумочку. Я не мог отказаться от так любезно предложенного
подарка...- Толстяк усмехается:- Ты ее открой! Эта малышка таскает с собой
странную губную помаду.
Я открываю сумочку и присвистываю. В ней лежит пистолет. Не дамская
игрушка, а отличная шведская пушка калибра девять миллиметров.
- Ресницы она подкрашивает явно не этим!- смеется Берю, наливая себе
новую порцию скотча.
Я нюхаю ствол пистолета и улавливаю легкий запах пороха. Этим фамильным
украшением недавно пользовались.
Я говорю себе, что это оружие может объяснить сдержанность младшей
Мак-Геррел в отношении нападения на нее. Синтия не хотела, чтобы виновного
нашли и обнаружили, какие необычные аксессуары она носит в своей сумочке.
Кроме пушки, в ридикюле лежат водительские права девушки, документы на
машину, восемь однофунтовых купюр и маленький ключик. По-моему, он не, от
дверей Стингинес Кастла, где замки размером с почтовый ящик. В общем,
нападение принесло двойную прибыль, и Жир-дяй в очередной раз оказался на
высоте.
- Отличный день, Толстяк,- говорю я, хлебая виски прямо из горлышка.
- Отличный, если не считать того, что мне вышибли зубы. Чем я теперь буду
жрать?
- Не хнычь, тебе будут варить вермишель. Кроме того, коль скоро ты так
хорошо поработал, я сделаю тебе подарок.
- Это какой?- с надеждой спрашивает он.
- Я беру тебя к себе на службу.
- А тебя не затруднит объяснить немного подробнее? Я ему рассказываю о
полученном приглашении и стратегической хитрости, которую придумал, чтобы
ввести Толстяка в Стингинес Каста.
Беззубый начинает возмущаться:
- Я только завалил такую богиню любви, как мадам Мак-Хантин, а ты хочешь,
чтобы я заперся в тюрьме! Да еще изображал из себя лакея! Я, Берюрье! Да я
не нагнусь, чтобы поднять платок бабы! Это против моих принципов! Берюрье -
шестерка! Ты чё, Сан-А, переутомился? Берюрье в роли выносителя горшков! И
ты хочешь...
Я пользуюсь тем, что он переводит дыхание, чтобы рявкнуть:
- Прекратить балаган! Инспектор Берюрье, вы здесь находитесь на задании и
сделаете все, что прикажет ваш начальник. И без малейшего признака
недовольства, иначе узнаете, где раки зимуют!
Побежденный, как и всегда, он сбавляет тон, но все равно продолжает
протестовать:
- Ты меня знаешь, Сан-А, работа меня не пугает. Я не отказываюсь играть
роль, когда это нужно. Доказательство - сегодняшний день. Попроси меня ради
дела одеться кем угодно: агентом похоронной компании, генералом, депутатом,
сутенером, если надо - пожалуйста, но только не лакеем. Это невозможно,
Тонио! Согласен, я не слишком умен, может быть, я рогоносец. Я слишком много
пью и не слишком часто мою ноги, опять-таки согласен- Но у меня все-таки
есть чувство собственного достоинства.
Глава 8
Мы приезжаем в Майбексайд-Ишикен к открытию магазинов, чтобы купить моему
слуге подходящую одежду. После долгих поисков (шотландцы мелковаты) мы
находим для Берюрье черные брюки, белый пиджак и черный галстук-бабочку. Он
грустит, как будто это приготовления к похоронам его коровы, и позволяет
обрядить себя а-ля лакей из хорошего дома с трогающей меня покорностью.
Пополнив его гардероб, мы возвращаемся в Стингинес, чтобы проститься с
людьми из "Большого отеля щедрого шотландца". У Кэтти слезы на глазах, а
мамаша Мак-Хантин краснеет, как благородная девица, чей рыцарь (то бишь
Берю) отправляется воевать на Святую Землю- Только хозяин гостиницы не
грустит. Наше французское нашествие было ему не по душе.
Курс на замок!
По дороге я даю Берю советы, как он должен себя вести. Он слушает, жуя
сигару. Его мысли также черны, как и его белье. Чтобы подстегнуть его, я
достаю морковку, которая заставляет двигаться вперед даже самого упрямого
осла.
- Если мы успешно завершим это дело, Берю, в конторе будет праздник,
поскольку это дело международного масштаба. Я уверен, что Старик не
откажется поддержать присвоение тебе очередного звания. Слушай, мне кажется,
я уже нахожусь в обществе старшего инспектора Берюрье.
Он расплывается в улыбке.
- Ты правда так думаешь?
- Правдивей быть не может, Толстяк.
- Знаешь,- говорит Жирдяй,- я не страдаю... как это называется? А, манией
увеличения! Но все равно буду рад новой нашивке, чтобы доказать Берте, что
она вышла замуж не за лопуха.
По дороге я замечаю, что "триумфа" Синтии на обочине уже нет. Должно
быть, ей заменили покрышки.
- Только бы она тебя не узнала,- говорю я Толстяку.
- Кто?
- Синтия.
- Ну ты даешь!- протестует Пухлый.- Да в том прикиде, в каком я был, меня
бы даже Берта не узнала.
Берта! Она все время присутствует в его разговоре, как муха в банке
варенья. Она его бьет, обманывает, оскорбляет, высмеивает, унижает, но он
все равно ее любит. Она весит сто двадцать кило, имеет шестнадцать
подбородков и здоровенное пузо, у нее сиськи, как коровье вымя, волосатые
бородавки... Но он ее любит. Занятная штука жизнь.
Мы приезжаем в Стингинес Каста. Мажордом подходит к Берю.
- Джеймс Мейбюрн,- представляется он.
- Я свои тоже,- уверяет Берю, думающий, что с ним шутят.
И хлопает строгого дворецкого так, что у того отрывается левое легкое и
он отлетает к стене. Столь бурное проявление сердечности не по нутру
Мейбюрну, и он ворчит, но, поскольку протестует он на английском, а Берю не
знает языка Шекспира, инцидент не имеет продолжения.
- Придержи свои порывы, приятель,- советую я.- Мы в стране флегмы,
представь себе. Здесь джентльмен может сесть в муравейник, не поведя бровью,
или, чуть Не зевая от скуки, смотреть, как другой трахает его благоверную.
Его величество Бенуа Толстый обещает, что будет сдерживаться, и покорно
следует за мной, как собака. В коридоре мы встречаем смазливую горничную с
недурной фигуркой, и Берю, несущий наши чемоданы, как и подобает нормальному
слуге, оборачивается поглазеть ей вслед. При этом движении он задевает за
консоль, и китайская ваза валится на пол. Немое негодование Мейбюрна.
Главшестерка уже по горло сыт французскими слугами. Я слышу, как он
что-то неразборчиво шепчет.
- Чего он там бормочет?- беспокоится Берю.
- Он говорит, что ты олух недоделанный,- вру я,- и я недалек от того,
чтобы разделить его мнение.
Берю таращит на мажордома глаза, налитые кровью, как бифштекс.
-Ах так! Скажи этому манекену, чтоб он выбирал выражения, а то я так
разукрашу ему морду, что ее будет трудно отличить от задницы.- Затем,
намекая на прошедшую служаночку, добавляет:- А тут есть птички, которых
можно ощипать. Жалко, что моя челюсть не в комплекте, а то увидел бы меня за
работой!
Без новых инцидентов мы устраиваемся в наших апартаментах: я в главной
комнате, Толстяк в маленькой, в глубине.
Затем наступает время ленча и я иду засвидетельствовать мое глубочайшее
почтение хозяйкам дома.
В полдень в замке нет ни женишка, ни директора. Так что мы среди своих.
Старуха Мак-Геррел говорит мало, зато лопает за дюжину. Что же касается
Синтии, едва мы успеваем съесть закуски, ее нога обвивается вокруг моей, как
лиана. Как же ей хочется, этой малышке! Скажу вам сразу, она получит.
Мне нужно составить о ней свое мнение. Пистолет в ее сумочке заставляет
меня задуматься. По виду этой куколке можно отпустить все грехи без
исповеди. Она кажется созданной для любви, и только для нее. Однако
мадемуазель прогуливается по долинам родной Шотландии с боевым оружием, из
которого недавно стреляли.
Обвивая мою ногу, Синтия рассказывает мне о своей жизни. Она дочь
племянника Дафны. Мать умерла, дав ей жизнь, и ее приютила двоюродная бабка.
Они жили в Ницце, потому что заводом руководил дядя Арчибальд, но он погиб в
Африке, охотясь на хищников, и Дафна, несмотря на горе и болезнь, с
необыкновенным стоицизмом вернулась и занялась заводом. С помощью Мак-Орниша
ей это неплохо удается.
После обеда Синтия вдруг заявляет мне:
- Моя тетя хочет вас попросить об одном одолжении... Старуха делает своей
юной протеже знак продолжать, и Синтия продолжает:
- Наш слуга позавчера уволился, и временно на стол подает наш славный
Мейбюрн. Но вы же видели, что он очень стар. Сегодня вечером у нас небольшой
званый ужин, и если бы ваш слуга мог помочь Мейбюрну...
У меня сжимается аорта. Берю, прислуживающий за столом! Вы себе это
представляете?
- С удовольствием,- отвечаю,- но вы ведь знаете, я человек искусства, и
он прислуживает не совсем ортодоксальным способом...
- Ну и что же?- восклицает Синтия.- Так будет даже лучше. Вы идете?
- Куда?
- Осматривать завод.
Я встаю, да еще как быстро.
Толстяк Мак-Орниш ждет нас в своем кабинете, меблированном в старом
английском стиле. В этой комнате все викторианское, от ручек до портретов,
украшающих стены и изображающих Мак-Геррелов, руководивших предприятием со
времени его основания.
Я ожидал увидеть крупный завод и очень удивлен, оказавшись у небольших
