к себе, то сразу же сообщил бы в Ярд, потому что теперь могу представить им
конкретную улику. Но, сделав это, я потеряю возможность завершить
расследование. Получится так, что мы, ребята из Парижа, окажемся в роли
маклеров, а лавровые венки достанутся господам ростбифам.
Не буду я ничего делать, пока не введу в курс Старика. Пусть он принимает
нужные решения.
Я опускаю любителя виски обратно в бак, как могу, прилаживаю на место
вырезанный в крышке кусок и присыпаю его пылью. Надо знать, что дырка
существует, чтобы обнаружить ее.
Вы осознаете, насколько остроумную могилу придумали этому парню? По идее,
к этому баку не должны были прикасаться восемнадцать лет и вовсе не
обязательно, что его постояльца обнаружили бы даже в момент розлива по
бутылкам...
Я выхожу со склада, выключив свет и приведя все в порядок. Зачем
продолжать поиски дальше? У меня теперь есть доказательство, что дом
Мак-Геррелов большая "малина" отпетых бандитов.
Надеюсь, никто из вас не подумал, что труп в виски составляет фирменный
секрет изготовления их скотча?
Дует сильный ветер.
Самое сложное в прыжках с шестом - возвращение. К счастью, заостренные
пики направлены наружу. Я беру разбег минимум в десять метров и прыгаю,
подняв руки. Хватаюсь за верхушку ворот, подтягиваюсь, и вот я уже сижу на
поперечной балке...
Я быстро иду к выходу из тупика (французская полиция часто оказывается в
тупике), и, когда нахожусь не более чем в пятидесяти метрах от него, меня
вдруг ослепляет свет двух фар. Медленно приближается здоровенная машина. С
таким освещением водитель должен меня видеть как днем.
Я проклинаю случай, поставивший меня в такую неприятную ситуацию, но мои
мысли быстро переключаются на другое. Вместо того чтобы остановиться, машина
несется на меня. Мне требуется одна десятимиллионная доля секунды, чтобы
понять это, но, когда понимаю, волосы у меня на голове встают дыбом, как
школьники, когда в класс входит учитель.
Шофер хочет меня раздавить, и это не представит для него никакой
трудности, поскольку я попался в этом тупике, как крыса в мышеловке. Слева и
справа кирпичные стены, сзади герметично запертые ворота... Я влип. Скоро
ваш друг Сан-Антонио будет расплющен, как галета. Тем более что машина, о
которой я говорю, хоть и небольшой, но грузовичок. Я отступаю. Машина
надвигается. Все происходит, словно в кошмарном сне. Вот только звонок моего
будильника его не остановит.
Если бы хоть у меня была пушка Синтии, я бы пальнул в лобовое стекло,
Чтобы ослепить водителя. Я бросаю быстрый взгляд назад. До ворот не больше
десяти метров. Водитель загоняет меня, не торопясь. Он наслаждается, как
гурман.
Я делаю вдох, чтобы подкормить мозги кислородом, и пытаюсь отскочить в
сторону, прощупывая реакции водителя. Он хитрец. Вместо того чтобы пытаться
сбить меня, он тормозит и ждет продолжения.
Дальнейшее- это воплощенная гениальность Сан-А, за которую он запросто
мог бы получить Гран-При конкурса на звание самого умного полицейского мира
и его окрестностей.
Я моментально понимаю, что сила моего врага в том, что он меня видит. С
удивительной быстротой я падаю на пузо меньше чем в метре от машины. Тип
просек и несется вперед, но уже слишком поздно. Колесо пролетает рядом с
моим лицом и срывает с меня правый ботинок. Я не теряю времени на то, чтобы
подбирать его.
Я закатываюсь под машину так быстро, как только могу, Водитель дает
задний ход. Я теперь под тачкой.
Хватаюсь обеими руками за задний мост и как можно выше поднимаю голову.
Шофер-убийца отъезжает метров на тридцать и останавливается, удивленный, что
не почувствовал моего тела под колесами, а главное, тем, что не видит меня
лежащим посреди тупика.
Он ничего не понимает.
Острые камни мостовой разодрали мне спину. Такой способ передвижения
категорически противопоказан для дальних путешествий. Подвеска оставляет
желать лучшего, а выхлопная труба обжигает мне ладони и плюет в лицо
отработанным газом.
Водитель отъезжает еще метра на три-четыре. Опять-таки ничего не увидев,
он трогает вперед. Может, он думает, что я повис на бампере?
Услышав, что он включил первую скорость, я отпускаю мост. Тачка делает
рывок вперед. Я освободился. Теперь я позади машины.
Пока он заметил меня в зеркало заднего обзора, пока подавал назад, я уже
выскочил из тупика. Это самая лучшая стометровка в моей жизни, ребята! Да
еще в одном ботинке.
Я бегу к моей "бентли", вскакиваю в нее и включаю зажигание. Вторая тачка
выезжает из тупика задним ходом. Такой случай упустить нельзя. Бац! Я на
полном ходу тараню машину врага. Она сразу приобретает форму банана.
Водителю больше не придется беспокоиться о правых поворотах, она будет их
делать сама по себе. А вот с левыми придется туго.
Он не теряет времени и выскакивает из своей тачки. Я отъезжаю назад,
чтобы освободиться от горы металлолома, и, когда мне это удается, фигура
исчезла. Я запоминаю номер машины, осматриваю салон, не нахожу в нем ничего
интересного и в задумчивости иду в глубь тупика за моим ботинком.
Глава 11
Продрыхнув пару часов в моем катафалке, я с рассветом еду назад в
Стингинес Кастл.
Замок еще не проснулся. Встала одна только кухарка. Учитывая, как она
готовит, ей лучше было бы продолжать спать.
Я подхожу к окну Берю, потому что в нем горит свет, беру камушек и ловко
бросаю его в стекло. Скоро в окне появляется физиономия Толстяка. Я
прикладываю палец к губам и делаю ему знак выйти.
Я жду его на эспланаде замка. Отсюда открывается чудесный вид на озеро и
окружающие холмы. Прекрасный шотландский пейзаж, серьезный и меланхоличный.
В окружающих озеро утесниках дерутся лебеди.
Появляется Берюрье, застегивающий на ходу ширинку. Он надел высокие
сапоги и старую позеленевшую шляпу. Под мышкой он держит спиннинг, а в зубах
первую за день сигарету.
- Уже встал?- удивляется он.
- Ты собрался на рыбалку?- отвечаю я.
- Да, я собрался на рыбалку.- Он смеется:- Прям как новый вариант
анекдота про двух глухих, а?
Берю в отличной форме. Ни малейшего намека на похмелье. Он свеж, как
форели, которых надеется поймать. Свеж, если забыть про его щетину, грязь и
налитые кровью глаза.
- Слушай,- шепчет он,- как ты смылся из дома? Дверь заблокирована стулом.
- Я переоделся привидением, как один мой знакомый дурак. Это позволяет
проходить через стены.
Он пожимает плечищами безработного грузчика.
- Да ладно тебе, хватит вспоминать эту историю. Или амур убил твой юмор?
Довольный своей шуткой, он отравляет утренний воздух несколькими вдохами
и выдохами с перегаром.
-Я бы выпил перед рыбалкой кофейку, но, чтобы разобраться в этом
лабиринте, нужен дипломированный-гид.
- Пошли,- командую я.
- Это куда?
Не отвечая, я подвожу его к окну с толстыми решетками.
- Это и есть кабинет старухи?- спрашиваю.
- Ес, корешок,- отвечает мой напарник, делающий успехи в английском.
- В какую картотеку она положила свою шкатулку?
- В ту, что слева...
Я осматриваю просторную комнату с помпезной мебелью и портретами людей с
серьезными минами. Мои глаза останавливаются на замке. Особо надежная
штуковина. Я морщусь. Ее вилкой не откроешь. Толстяк, проследивший за моим
взглядом и гримасой, улыбается.
- Не хило, а?
- Как открывается картотека?
- Рычагом, который ты можешь видеть наверху.
И вдруг мой Берюрье становится серьезным, как месье, которому рассеянный
хирург по ошибке вместо миндалин удалил яйца.
Я отмечаю эту перемену.
- Что с тобой, Толстяк?
- Не падай, я тебя сейчас поражу.
Только две вещи в мире способны вогнать меня в дрожь: когда моя Фелиси
сообщает, что заболела, и когда Берю объявляет, что собирается меня удивить.
Так что я стучу зубами, как старая цыганка кастаньетами, и осторожно
спрашиваю:
- Что ты собираешься делать?
Берю переживает решительный момент. Он сворачивает спиннинг и сует его
между решетками окна. Оно закрыто неплотно, и открыть его - детская игра.
- Не шевелись,- повторяет он, что совершенно излишне, поскольку я делаю
не больше движений, чем оперный тенор, исполняющий арию.
Он просовывает руку внутрь, закрывает один глаз и начинает медленно
отводить свой спортивный снаряд.
Резкий рывок, крючок летит, короткий свист, и за ним сразу следует крик
боли.
Слишком увлекшись прицеливанием, Берю не заметил, что леска, на конце
которой трехконечный крючок, волочится по земле. Когда он стал забрасывать,
крючок поднялся между ног и оторвал кусок его брюк, а кроме того, и кусок
его тела.
Обалдевший, смущенный, раненый (дамы, успокойтесь, рана не очень опасна),
обескураженный, ощипанный Толстяк смотрит на куски ткани и другой вещи,
болтающиеся на крючке.
- Если ты ловишь форель на это,- говорю,- то я жалею, что ел ее.
Обиженный, он справляется с болью и начинает операцию заново, внимательно
следя за крючком.
Вжик!
Забросил. Крючок пролетает в нескольких сантиметрах от рычага картотеки.
- Самую малость не хватило, а?- возбуждается Толстяк, враз забыв о своем
ранении.
Он наматывает леску. Коварный крючок падает с картотеки на бюро и
цепляется за рога бронзового оленя, служащего чернильницей. Берю дергает,
чернильница падает, персидскому ковру миссис Мак-Геррел настает хана.
- Будут плач и зубовный скрежет,- говорит Толстяк, подтягивая оленя к
себе.
Он ласково поглаживает животное. В конце концов, олень в некотором роде
является его эмблемой.
- Надо повторить,- говорит он.- Прям как на ярмарке, а, Тонио? Когда
ловишь удочкой маленькие вещицы...
Я разрешаю ему продолжать, потому что система хороша. Он повторяет
операцию еще дважды, потом - чудо из чудес - один из концов крючка цепляется
за ручку рычага. Он тянет, картотека открывается, крючок отцепляется.
-Ловко, а?- торжествует мой доблестный товарищ, хлопая меня по спине.
Я смотрю на часы. Почти семь. Мак-Геррелы, их друзья и слуги скоро
перейдут в вертикальное положение, если это еще не произошло.
К счастью, кабинет находится в углублении и из окон фасада нас заметить
невозможно. Засечь нас могут только снаружи.
- Ты видишь шкатулку?- спрашивает Толстяк. Я ее вижу.
- Теперь надо вытянуть ее, но не уверен, что леска выдержит...
Лично я твердо уверен, что леска лопнет. Прикидываю расстояние,
отделяющее это окно от нашего. Метра четыре. Обидно!
Берю и я держим военный совет.
- Как видишь,- говорит мой друг,- в идеале было бы достать лопатку, какой
пекари месят тесто.
- Есть лучший вариант,- отрезаю я.- Найди мне веревку длиной метров в
шесть.
- Где?
- Где хочешь!
Подкрепленный этим советом, снайпер уходит.
У меня начинают слегка трястись поджилки. Я говорю себе, что, если меня
застукают во время операции, будет большой шухер.
К счастью, Берю возвращается очень быстро, неся моток веревки.
- В гараже,- лаконично объясняет он.
Я благодарю его таким же лаконичным кивком и превращаю веревку в лассо,
завязав на одном ее конце скользящий узел.
- Можно подумать, ты снимался в вестрене!- говорит Берю.
- В вестерне,- поправляю я сквозь зубы.
- Ты можешь мне объяснить?
- Если нельзя подцепить шкатулку, можно это сделать со шкафом.
Я просовываю сквозь решетку лассо, потом руки. Это первый раз, когда я
буду бросать лассо. Меня этому научил один мой приятель, техасец.
В первый раз я промахиваюсь, но со второго броска широкая петля
охватывает картотеку. Я спешу потянуть лассо на себя, пока она не сползла к
ножкам шкафа. К счастью, мне удается остановить петлю на его середине.
