Он поймал себя на том, что с удовольствием думает о предстоящей
поездке, потому что шоссе огибало холмы по границе Заповедника
гоблинов. Там, конечно, жили не только гоблины, но и прочие существа, с
древних времен называемые маленьким народцем, и все они были его
друзьями - ну если не все, то очень многие. Тролли порой могли, вывести
из себя кого угодно, а заключить настоящую прочную дружбу с такими
созданиями, как баньши, было трудновато.
В это время года, подумал он, холмы должны быть великолепны.
Он отправился в систему Енотовой Шкуры на исходе лета, и холмы все еще
были облачены в темно-зеленые одежды, но теперь, в середине октября,
они, конечно, уже блистают всеми пышными красками осени: винный
багрянец дубов, багрец и золото кленов и пламенеющий пурпур дикого
винограда, как нить, сшивающая все остальные цвета. И воздух будет
пахнуть сидром, будет пронизан тем неповторимым пьянящим
благоуханием, которое приходит в леса только с умиранием листьев.
Он сидел и вспоминал, как два года назад в такую же осень они с
мистером О'Тулом отправились на байдарках вверх по реке в северные
леса, надеясь где-нибудь по пути вступить в контакт с лесными духами, о
которых повествуют древние легенды оджибуэев. Они плыли по
кристально-прозрачным потокам, а вечером разжигали костер на опушке
темного соснового бора; они ловили рыбу на ужин, и отыскивали лесные
цветы на укромных полянках, и рассматривали бесчисленных птиц и
зверей, и отлично отдохнули. Но никаких духов они так и не увидели, что,
впрочем, было вполне естественно. С маленьким народцем Северной
Америки редко кому удавалось вступить в соприкосновение, потому что это
были подлинные дети первозданной природы, непохожие на
полуцивилизованных, свыкшихся с людьми обитателей холмов Европы.
Стул, на котором сидел Максвелл, был повернут к западу, и сквозь
гигантские стеклянные стены он видел реку и обрывы за ней, по которым в
старину проходила граница штата Айова, - темно-лиловые громады в венце
молочно-голубого осеннего неба. На краю одного из обрывов он различил
чуть более светлое пятно - это был Институт тавматургии, где преподавали
главным образом восьминожки с планет Альфы Центавра. Вглядываясь в
дальний силуэт здания, Максвелл вспомнил, что много раз обещал себе
принять участие в одном из их летних семинаров, но так и не собрался.
Он протянул руку и переставил чемодан, намереваясь встать, но
остался сидеть. Он никак не мог отдышаться, а в коленях ощущалась
неприятная слабость. То, что он услышал от Дрейтона, потрясло его
гораздо больше, чем ему показалось в первый момент, и шок никак не
проходил. Спокойнее, спокойнее, сказал он себе. Нельзя так распускаться.
Может быть, это неправда, даже наверное неправда. И пока он сам во всем
не убедился, нервничать нечего.
Максвелл медленно встал, нагнулся, чтобы взять чемодан, но
задержался, все еще не решаясь окунуться в шумную суматоху зала
ожидания. Люди - земляне и внеземляне - деловито спешили куда-то или
стояли небольшими группами. Белобородый старец в чопорном черном
костюме - маститый ученый, судя по его виду, решил Максвелл, - что-то
говорил компании студентов, явившихся его проводить. Семейство
рептилий расположилось на длинных диванчиках, предназначавшихся для
существ такого типа, то есть не способных сидеть. Двое взрослых,
лежавших лицом друг к другу, переговаривались с шипением, характерным
для речи рептилий, а дети тем временем ползали по диванчикам и под
диванчиками и, играя, свивались в клубки на полу. В небольшой нише
бочкообразное существо, лежа на боку, неторопливо перекатывалось от
одной стены к другой, что, вероятно, соответствовало манере землян в
задумчивости расхаживать взад и вперед по комнате. Два паукообразных
создания, удивительно похожие на фантастические конструкции из
тоненьких палочек, расположились друг против друга на полу. Они
начертили мелом на плитах что-то вроде игральной доски, расставили на
ней странные фигурки и, азартно вереща, принялись двигать их с
молниеносной быстротой.
Дрейтон спрашивал о колесниках. Нет ли какой-нибудь связи
между хрустальной планетой и колесниками?
Вечно колесники! Настоящая мания - колесники, колесники,
колесники, думал Максвелл. И может быть, для этого все-таки есть
основания. Ведь о них не известно почти ничего. Они были смутным и
неясным фактором, возникшим где-то в глубинах космоса, еще одной
движущейся по вселенной мощной культурой, которая кое-где на дальних
границах вступала в отдельные контакты с ширящейся человеческой
культурой.
И Максвелл воскресил в своей памяти первый и единственный
случай, когда ему довелось увидеть колесника - студента, который приехал
из Института сравнительной анатомии в Рио-де-Жанейро на двухнедельный
семинар в Институте времени. Он помнил возбуждение, охватившее
Висконсинский университетский городок: разговоров было много, однако
выяснилось, что увидеть загадочное существо практически невозможно -
колесник почти не покидал здания, где проходил семинар. Но однажды,
когда Максвелл шел к Харлоу Шарпу, который пригласил его пообедать
вместе, ему в коридоре встретился колесник, и это было настоящее
потрясение.
Все дело только в колесах, сказал он себе. Ни у какого другого
существа в известных пределах вселенной колес не было. Он вдруг увидел
перед собой пухлый пудинг, подвешенный между двумя колесами, ось
которых проходила примерно через середину туловища. Колеса были одеты
мехом, а обод, как он заметил, заменяли роговые затвердения. Низ
пудингообразного тела свисал под осью, точно набитый мешок. Но худшее
он обнаружил, подойдя поближе: вздутая нижняя часть была прозрачной, и
внутри что-то непрерывно извивалось и копошилось - казалось, ты видишь
огромную банку, наполненную червяками самых ярких расцветок.
И эти извивающиеся червяки в этом обвислом безобразном брюхе
действительно были если и не червями, то, во всяком случае, какими-то
насекомыми, какой-то формой жизни, тождественной земным насекомым.
Колесники представляли собой организмы-ульи, и их культура слагалась из
множества таких ульев, каждый из которых был отдельной колонией
насекомых или чего-то, что соответствовало насекомым в представлении
землян.
Такие ульевые создания вполне могли дать пищу для тех страшных
историй о колесниках, которые возникали где-то на отдаленных границах
вселенной. И если эти жуткие истории не были вымыслом, значит, человек,
наконец, действительно столкнулся с тем гипотетическим врагом, встречи с
которым он опасался с того момента, как вышел в космос.
Исследуя вселенную, человек обнаружил немало странных, а
иногда и жутких созданий, но ни одно из них, размышлял Максвелл, не
наводило такого ужаса, как это снабженное колесами гнездо насекомых. В
самой его идее было что-то тошнотворное.
Земля уже давно стала гигантским галактическим учебным
центром, куда десятками тысяч прибывали внеземные существа, чтобы
учиться и преподавать в его бесчисленных университетах и институтах. И
со временем, подумал Максвелл, в это галактическое содружество,
символом которого стала Земля, могли бы войти и колесники, если бы
только удалось установить с ними хоть какое-то взаимопонимание. Но до
сих пор достичь этого не удавалось.
Почему, с недоумением спросил себя Максвелл, даже мысль о
колесниках вызывает необоримое отвращение, хотя человек и все другие
обитатели вселенной научились отлично ладить друг с другом?
Зал ожидания вдруг представился ему вселенной в миниатюре. Тут
были существа, прибывшие с множества планет самых разных звезд - и
прыгуны, и ползуны, и дергунчики, и катуны. Земля стала плавильной
печью галактик, думал он, тем местом, где встречаются существа с тысяч
звезд, чтобы знакомиться с чужими культурами, чтобы обмениваться
мыслями и идеями.
- Номер пять-шесть-девять-два! - завопил громкоговоритель. -
Пассажир номер пять-шесть-девять-два, до вашего отбытия остается пять
минут. Кабина тридцать седьмая. Пассажир пять-шесть-девять-два, просим
вас немедленно пройти в кабину тридцать семь!
Куда может отправляться пассажир N 5692, прикинул Максвелл. В
джунгли второй планеты Головной Боли, в мрачные, открытые всем ветрам
ледяные города Горести IV, на безводные планеты Убийственных Солнц
или на любую другую из тысяч и тысяч планет, до которых с того места,
где он стоял, можно было добраться в мгновение ока, потому что их
объединяла система передатчиков материи? Но сама эта система служит
вечным памятником кораблям-разведчикам, которые первыми проложили
путь сквозь тьму космического пространства - как пролагают они его и
теперь, медленно, с трудом расширяя пределы вселенной, известной
человеку.
Зал ожидания гудел от отчаянных призывов диктора к опоздавшим
или неявившимся пассажирам, от жужжания тысяч голосов,
разговаривающих на сотнях языков, от шарканья, топота и перестука
множества ног.
Максвелл нагнулся, поднял чемодан и направился было к выходу,
но тотчас снова остановился, пропуская автокар с аквариумом,
заполненным мутной жижей. В туманной глубине аквариума он разглядел
неясные очертания фантастической фигуры; вероятно, это был обитатель
какой-нибудь жидкой планеты (жидкой, но отнюдь не водяной!),
профессор, прибывший на Землю прочесть курс лекций по философии, а
может быть, на стажировку в тот или иной физический институт.
Когда автокар с аквариумом проехал, Максвелл без дальнейших
помех добрался до дверей и вышел на красивую эспланаду, которая
террасами спускалась к бегущим полосам шоссе. Он с удовольствием
заметил, что около шоссе нет очереди - это случалось не так уж часто.
Максвелл всей грудью вдыхал чистый вкусный воздух,
пронизанный холодной осенней свежестью. Он казался особенно приятным
после недель, проведенных в мертвой затхлой атмосфере хрустальной
планеты.
Подходя к шоссе, Максвелл увидел огромную афишу. Набранная
старинным крупным шрифтом, она торжественно и с достоинством
зазывала почтенную публику:
ВИЛЬЯМ ШЕКСПИР, ЭСКВАЙР
из Стрэтфорда-на-Эйвоне
(Англия)
прочтет лекцию
"ПИСАЛ ЛИ Я ШЕКСПИРОВСКИЕ ПЬЕСЫ"
под эгидой Института времени
22 октября в аудитории Музея времени.
Начало в 8 часов вечера.
Билеты продаются во всех агентствах
- Максвелл! - крикнул кто-то, и он обернулся. К нему по эспланаде
бежал какой-то человек.
Максвелл поставил чемодан, поднял было руку в приветственном
жесте, но тут же опустил ее, увидев, что окликнул его кто-то совсем
незнакомый. Тот перешел на рысцу, а потом на быстрый шаг.
- Профессор Максвелл, не так ли? - спросил он. - Я не мог
ошибиться.
Максвелл сдержанно кивнул, испытывая некоторую неловкость.
- А я - Монти Черчилл, - объяснил незнакомец, протягивая руку. -
Мы познакомились с вами около года назад. У Нэнси Клейтон на ее
очередном вечере-гала.
- Как поживаете, Черчилл? - сказал Максвелл холодно.
Потому что теперь он вспомнил этого человека если не лицо, то
фамилию. Как будто юрист. И кажется, специализируется на
посредничестве. Один из тех, кто берется за любое дело, лишь бы клиент
хорошо заплатил.
- Лучше не бывает! - весело воскликнул Черчилл. - Только что
вернулся из поездки. Не слишком долгой. Но все-таки до чего же приятно
вернуться домой! Ничего нет на свете лучше дома. Потому-то я вас и
окликнул. Несколько недель ни одного знакомого лица, представляете?
- Спасибо, - сказал Максвелл.
- Направляетесь в университетский городок?
- Да. Я как раз шел к шоссе.
- Ну, зачем же! - запротестовал Черчилл. - У меня тут автолет. На
станционной площадке. Места для двоих хватит. Доберетесь домой гораздо
быстрее.
Максвелл молчал, не зная, на что решиться. Черчилл ему не
нравился, но он был прав: по воздуху они доберутся туда гораздо быстрее.
А это его устраивало - он хотел поскорее выяснить положение вещей.
- Очень любезно с вашей стороны, - наконец ответил он. - Конечно,
