напечатали. Главное, ради своего писания она поживет тут со мной, а мне
только того и надо.
Я поднялся.
- Пойду. Уж извините, засиделся.
- Нет-нет, я рад был с тобой потолковать. И не забудь деньги. Этот
мой двойник, или как бишь его, велел отдать их тебе. Я так понимаю, это
вроде аванса.
- Что за фокусы,- сказал я почти со злостью.- Деньги-то даете вы.
- Ничего подобного. Они взяты из особого фонда, он основан много
лет назад. Не годится мне одному снимать все сливки, ведь по-настоящему
изобретения не мои. Вот я и стал откладывать десять процентов прибыли в
особый фонд...
- Наверно, тоже по подсказке того двойника.
- Да, пожалуй... хотя это было так давно, что я уже и сам не знаю.
Короче говоря, завел я такой фонд и все годы давал деньги разным людям,
как подсказывал этот самый, который хозяйничает у меня в голове.
Я уставился на Шервуда во все глаза, невежа-невежей. Но уж очень
это было дико: сидит человек и преспокойно рассказывает, как кто-то
неведомый хозяйничает у него в голове! Свыкся он с этим, что ли, за
столько лет? Нет, все равно непостижимо!
- Я немало выплачивал из этого фонда,- невозмутимо продолжал
Шервуд,- но все равно набралась кругленькая сумма. С тех пор как у меня в
голове завелся сожитель, чего ни коснусь, все приносит изрядный доход.
- И вы не боитесь мне про это рассказывать?
- А чего бояться - что ты пойдешь болтать направо и налево?
- Ну да. Только я болтать не стану.
- Еще бы. Тебя просто поднимут на смех. Кто ж тебе поверит.
- Никто, надо думать.
- Брэд,- сказал Шервуд почти ласково,- не валяй дурака, черт тебя
дери. Возьми-ка этот конверт и сунь в карман. Приходи когда-нибудь еще.
Как захочешь, так и приходи - посидим, потолкуем. Чует мое сердце, что
нам найдется о чем потолковать.
Я протянул руку и взял деньги. И сунул в карман.
- Спасибо, сэр.
- Не стоит благодарности,- сказал он и помахал рукой на
прощанье.- Еще увидимся.
4.
Я медленно прошел через прихожую - Нэнси нигде не было видно,
ее не оказалось и на веранде, а я-то надеялся, что она меня там ждет. Она
ведь сказала - да, попозже увидимся, нам надо о многом поговорить, и я,
конечно, решил, что это значит - попозже сегодня же вечером. А может, она
совсем этого не думала. Может, она думала - как- нибудь в другой раз. Или,
может, она меня ждала, а потом ей надоело. Я ведь и правда очень
засиделся у ее отца.
В безоблачном небе взошла луна, в тиши - ни ветерка.
Исполинские дубы стояли недвижно, как изваяния, летнюю ночь
пронизывали сверкающие нити лунного света. Я спустился с крыльца и
замер, будто очутился в каком-то заколдованном круге. Эти великаны-
дубы, словно призрачные угрюмые стражи, и все насквозь пронизавший
лунный свет, и необъятная тишина, полная затаенным ожиданием чего-то,
и слабый, какой-то потусторонний аромат, незримой пеленой стелющийся
над податливой чернотой под ногами,- да разве это мой знакомый,
привычный мир, моя Земля?
А потом колдовство рассеялось, сверканье померкло - меня вновь
окружал тот прежний мир, который я знал с детства.
В летней ночи меня пробирала дрожь. Быть может, то был холод
разочарования оттого, что меня выгнали из волшебной страны, от сознания:
она существует, эта страна, но у меня нет надежды там остаться. Я ощутил
под ногами асфальт дорожки и ясно видел теперь, что тенистые дубы - все-
таки просто дубы, а никакие не изваяния.
Я встряхнулся, точно пес, вылезший из воды, окончательно
овладел собой и зашагал по дорожке. Вот и моя машина; я обошел ее,
нашарил в кармане ключи и распахнул дверцу.
Только усаживаясь за баранку, я увидел, что рядом сидит Нэнси.
- Я думала, ты уже никогда не придешь,- сказала она.- О чем это
вы с отцом так долго рассуждали?
- Да так, о разном. Все пустяки, ничего интересного.
- Ты часто у него бываешь?
- Нет, не очень.
Почему-то мне не хотелось объяснять ей, что до этого вечера я ни
разу с Шервудом и двух слов не сказал.
В темноте я на ощупь вставил ключ.
- Прокатимся? - предложил я.- Может, заедем куда-нибудь, выпьем
по стаканчику?
- Нет, не стоит. Лучше просто посидим и поговорим.
Я откинулся на спинку сиденья.
- Славный вечер,- сказала Нэнси.- Тихо, спокойно. По-настоящему
тихое место теперь такая редкость.
- Тут у вас есть совсем заколдованное местечко,- сказал я.- Как раз
перед крыльцом. Я нечаянно ступил на него, да только колдовство быстро
пропало. Все заливает луна, и так странно пахнет...
- Это те цветы...
- Какие?
- На клумбе, что у поворота дорожки. Она вся засажена чудесными
цветами, их еще давно отыскал где-то в лесу твой отец.
- Значит, и у вас они растут,- сказал я.- Наверно, в Милвиле в
каждом саду есть такая клумба.
- Твой отец был необыкновенно славный, я таких людей больше не
встречала. Когда я была маленькая, он всегда мне дарил цветы. Бывало,
иду мимо, а он непременно сорвет хоть один цветок и даст мне.
Да, правда, отец был, что называется, очень славный. Славный и
сильный, и при этим странный и, однако, несмотря на свою силу и на все
свои странности, удивительно мягкий. Цветы, плодовые деревья и все, что
растет на земле, он знал, как свои пять пальцев. Помню, кусты томатов у
него поднимались высокие, крепкие, листья у них были какого- то особенно
густого темно-зеленого света, и по весне весь Милвил приходил к нему за
рассадой.
И вот однажды отец понес вдове Хиклин томатную и капустную
рассаду и корзину многолетних растений - и возвратился с какими-то
странными лиловыми цветами: он наткнулся на них по дороге, в Темной
Лощине, осторожно выкопал с полдюжины, заботливо окутал корни куском
холстины и принес домой.
Никогда еще отец не видывал таких цветов; оказалось, и никто
другой их прежде не видел. Отец высадил их на отдельную клумбу, холил
за ними, как за малыми детьми, и цветы благодарно отозвались на добрую
заботу. И теперь едва ли найдешь в Милвиле клумбу, где не росло бы хоть
несколько лиловых цветов - цветов, открытых моим отцом.
- Странные они, эти его цветы,- сказала Нэнси.- А удалось ему
определить, к какому виду они относятся?
- Нет,- сказал я,-так и не удалось.
- Надо было послать образчик в какой- нибудь университет хотя
бы. Кто-нибудь объяснил бы ему, что же это такое.
- Да он сколько раз об этом заговаривал. Но так и не собрался.
Всегда работы по горло. Ни минуты передышки. С этими теплицами вечно
крутишься, как белка в колесе.
- Ты сильно не любил теплицы, Брэд?
- Не то чтобы уж очень не любил. Я с детства к ним привык, умел
кое-как управляться. Но у отца был особый дар, сноровка, а у меня - нет.
Вся эта зелень у меня просто не желала расти.
Нэнси потянулась так, что руками, сжатыми в кулаки, коснулась
верха машины.
- А приятно вернуться домой! Пожалуй, я тут поживу. Мне
кажется, папе плохо одному.
- Он говорил, ты хочешь стать писательницей.
- Так и сказал?
- Да. По-моему, он не считал, что это секрет.
- Ну, пусть. Но вообще об этом как-то не говорят заранее, надо
сначала написать хотя бы половину. Может быть, ничего и не выйдет, тут
столько подводных камней... Есть такие мнимые литераторы - либо он
вечно что- то пишет и никак не допишет, либо вечно рассуждает о своей
будущей книге и никак за нее не сядет, а я так не хочу!
- А о чем ты собираешься писать?
- Вот об этом. О нашем городе.
- О Милвиле?
- Ну да, чем плохо? Наш городок и его жители.
- Да тут же не о чем писать!
Нэнси засмеялась и мимолетно коснулась моего плеча.
- Очень даже есть о чем! Сколько знаменитостей! Какие
своеобразные характеры!
- У нас - знаменитости? - изумился я.
- Конечно! Билл Симпсон Ноуэлз - известная романистка, Бен
Джексон - прославленный адвокат по уголовным делам, Джон Хартфорд
стоит во главе исторического факультета в...
- Но ведь они уже не живут в Милвиле,- перебил я.- Здесь им
нечего было делать. Они уехали куда-то и там прославились - и глаз не
кажут в Милвил, погостить и то не приедут.
- Но первые-то шаги они сделали тут, у нас,- возразила Нэнси.-
Талант у них был, когда они еще не выезжали из Милвила. И ты меня
перебил, я не всех назвала. Из Милвила вышло еще много выдающихся
людей. Маленький, глупый, захолустный городишко, а породил столько
прославленных деятелей, и мужчин и женщин, что больше ни один такой
городок с ним не сравнится.
- Ты уверена?
Она говорила с таким жаром, что меня разбирал смех, но
засмеяться я все же не посмел.
- Придется еще проверить,- сказала она,- но незаурядных людей из
Милвила вышло очень много.
- А насчет своеобразных характеров ты, пожалуй, права. Чудаков в
Милвиле хватает. Шкалик Грант, Флойд Колдуэлл, мэр Хигги...
- Это все не то. Они своеобразные не в том смысле. Я бы даже не
сказала, что они - характеры. Просто они личности. Они росли привольно, в
непринужденной обстановке. Никто не подавлял их, не связывал всякими
строгостями и ограничениями, и они остались самими собой. Наверно, в
наше время только в таких захолустных городках и можно еще найти
подлинно свободную индивидуальность.
Сроду я не слыхал ничего подобного. В жизни мне никто не
говорил, что Хигги Моррис - личность. Да и какая он личность! Просто
самодовольное ничтожество. И Хайрам Мартин тоже никакая не личность.
Уж я-то знаю. В школьные годы он был драчун и нахал, и вырос в
безмозглого фараона.
- Ты со мной не согласен? - спросила Нэнси.
- Не знаю. Никогда об этом не думал.
А про себя подумал: ох, уж эта образованность. Сколько лет Нэнси
училась в университете, потом увлеклась общественной деятельностью,
работала в Нью-Йорке по улучшению быта населения, потом год
путешествовала по Европе - вот оно все и сказывается. Она чересчур
уверена в себе, напичкана теориями и всяческой премудростью. Милвил
стал ей чужим. Она больше не чувствует его и не понимает - на родной дом
не станешь смотреть со стороны и разбирать по косточкам. То есть, она
сколько угодно может по привычке называть наш городишко домом, но на
самом деле он ей больше не дом. А может, никогда и не был домом?
Правильно ли девчонке (или мальчишке, все равно) называть родным
домом захудалый нищий поселок, если сама она живет в единственном
богатом особняке, каким может похвастать эта богом забытая дыра, и
папаша разъезжает в кадиллаке, и к их услугам кухарка, горничная и
садовник? Нет, Нэнси вернулась не домой; скорее, здесь для нее опытное
поле, удобное место для наблюдений и изысканий. Она будет смотреть на
Милвил с высоты Шервудова холма, исследовать, раскладывать по
полочкам, она разденет нас донага и, как бы мы ни корчились от позора и
мук, выставит нас напоказ, на забаву и поучение той публике, что читает
подобные книги.
- Мне кажется,- сказала Нэнси,- в Милвиле есть что-то такое, что
может быть полезно всему миру и чего пока в мире недостает. Некий
катализатор, благодаря которому в человеке вспыхивает искра творчества.
Особый голод, неутолимая пустота внутри, которая заставляет стремиться к
величию.
- Голод и пустота внутри,- повторил я.- У нас тут есть семьи,
которые тебе могут все до тонкости порассказать про голод и пустоту
внутри.
Я не шутил. В Милвиле иные семьи живут впроголодь - не то
чтобы умирают с голоду, но вечно недоедают, и едят не добротную,
вкусную и полезную пищу, а так, что придется. Три такие семьи я мог
назвать с ходу, не задумываясь.
- Брэд,- сказала Нэнси,- тебе, видно, не по душе эта моя затея.
- Да нет, я не против. Какое у меня право говорить что-то против.
Только уж, пожалуйста, пиши так, как будто ты тоже наша, здешняя, а не
гостья - поглядываешь со стороны и посмеиваешься. Постарайся нам хоть
немного посочувствовать. Попробуй влезть в шкуру тех, про кого пишешь.
Это будет не так уж трудно, все-таки ты столько лет жила в Милвиле.
Нэнси засмеялась, но на этот раз ее смех прозвучал невесело.
