соль, потому как я-то ни черта не понимаю. От того немногого, что мне
известно, все только становится еще непонятнее. И Джералд Шервуд, если
он не соврал (а он едва ли врал), знает не больше моего.
Счастье еще, что Хайрам не проведал про тот аппарат, который
стоит в кабинете у Шервуда! И про другие - их, наверно, немало в Милвиле
у людей, что служат чтецами этим... неведомо кому... которые
разговаривают по таким телефонам.
Впрочем, вряд ли Хайраму удастся пронюхать насчет остальных
телефонов: уж, наверно, владельцы запрячут их понадежнее и будут
держать язык за зубами, как только станет известно, что такие телефоны
существуют. А слух этот наверняка через час- другой разнесется по всему
Милвилу. Хайрам и Том Престон сами же и проболтаются, они у нас
первые трепачи.
Любопытно, у кого еще есть такие телефоны?.. И вдруг я понял: у
разных бедолаг, невезучих и нищих, у вдов, оставшихся без всяких
сбережений и без пенсии, у стариков, которые уже не в силах заработать
кусок хлеба, у бродяг, никчемушников и всяких горемык, кто потерпел крах
или кому и вовсе ни разу не улыбнулось счастье.
Ведь как получилось с Шервудом и со мной? С Шервудом
установили связь (если можно так это назвать), только когда он
обанкротился; и мною они (кто бы они ни были) тоже заинтересовались
лишь после того, как я окончательно сел на мель, и сам это понял. И,
очевидно, теснее всего с ними связан отъявленнейший лодырь и пропойца
во всем Милвиле.
- Ну, чего молчишь? - рявкнул полицейский.
- А чего ты хочешь - чтоб я выложил, что я обо всем этом знаю?
- Вот именно. Не то тебе же будет хуже.
- Слушай, Хайрам, ты не грозись. Даже и не пробуй. Если ты
думаешь меня запугать...
Дверь распахнулась.
- Пошел! - заорал с порога Флойд Колдуэлл.- Барьер пошел!
Мы кинулись к выходу. По улице с криком бежал народ, посреди
мостовой подскакивала на одном месте мамаша Джоунс и пронзительно
взвизгивала, капор еле держался у нее на макушке.
Я глянул через улицу - Нэнси по- прежнему сидела в своей
открытой машине, я со всех ног бросился к ней. Мотор был включен, и едва
Нэнси заметила меня, машина тихонько двинулась вдоль тротуара. Я
ухватился за верх задней дверцы и прыгнул в машину, потом перебрался на
переднее сиденье. Тем временем машина уже поравнялась с аптекой,
свернула за угол и теперь набирала скорость. Еще несколько машин
направлялись к шоссе, но Нэнси в два счета обогнала их.
- Знаешь, что случилось? - спросила она.
Я покачал головой:
- Слышал только, что барьер сдвинулся.
Впереди был дорожный знак - перед выездом на шоссе полагалось
остановиться, однако Нэнси даже не сбавила скорости. Да и зачем сбавлять,
если на шоссе - никакого движения. Оно перекрыто с обоих концов.
Нэнси свернула на ровную широкую полосу асфальта; на той
стороне шоссе, по которой шло встречное движение, сейчас все впереди
сплошь было забито машинами, они застыли неподвижно впритык одна к
другой. Перед нами на прежнем месте торчал грузовик Гейба: нос его
задрался в воздух, прицеп всей тяжестью придавил ко дну канавы мою
злосчастную тележку. Еще дальше сбились в кучу встречные машины: они,
видно, подались на нашу сторону шоссе в надежде объехать препятствие -
и, прежде чем барьер сдвинулся, там тоже кто-то на кого-то наехал.
А барьера здесь уже не было. То есть, конечно, его все равно никто
бы не увидел, но он передвинулся примерно на четверть мили - в этом
нетрудно было убедиться.
Там, впереди, неслась по шоссе обезумевшая толпа, гонимая какой-
то непонятной силой. А вслед за бегущими двигался огромный вал словно
вихрем сметенной травы, кустов и даже вывороченных с корнями деревьев
- по нему и видно было движение незримого барьера. Вял тянулся вправо и
влево от шоссе сколько хватал глаз, и, казалось, жил своей особой жизнью:
покачивался, вскидывался вверх, вновь медленно полз вперед, и груды
деревьев неуклюже перекатывались на растопыренных во все стороны
корнях и ветвях.
Наша машина подъехала к затору и остановилась. Нэнси
выключила мотор. В тишине стали слышны непрестанные шорохи,
шелесты - это подавал голос скошенный неведомой силой зеленый вал;
порою раздавался треск: ломались сучья, несуразно ворочаясь, громыхали
стволы.
Я вылез из машины, обошел ее и двинулся вперед, пробираясь в
железном лабиринте. Наконец затор остался позади, передо мною тянулось
свободное от машин шоссе, а по нему все еще убегали люди... впрочем, нет,
теперь они уже не мчались очертя голову. Пробегут немного,
приостановятся, сбившись в кучу, и оглядываются на вспухающий,
медлительный зеленый вал; еще побегут и снова постоят, озираясь. Иные
даже не бежали, а шли ровным, почти спокойным шагом.
Отступали не только люди. Самый воздух дрожал и трепетал:
мелькали темные тельца - тучами неслись птицы и насекомые,
устрашенные таинственной силой, что неотвратимо надвигалась по
равнине.
А позади барьера оставалась пустыня. Обнаженная земля, на
которой только и торчали два голых, иссохших дерева. Так и должно быть,
подумалось мне, естественно, что они уцелели. Ведь они мертвые, для них
этот барьер не существует, ибо он отбрасывает только все живое. Впрочем,
если Лен Стритер прав, то барьер этот противостоит не всему живому, а
лишь определенным формам жизни, быть может, живым существам каких-
то определенных размеров или определенных видов.
Но если не считать двух высохших деревьев, эта полоса земли
обратилась в пустыню. Ни травинки, ни хотя бы крапивы или полыни, ни
кустика, ни деревца. От всего, что здесь росло и зеленело, не осталось и
следа.
Я сошел с асфальтовой полосы на обочину, опустился на колени и
погрузил пальцы в обнаженную почву. Она была не просто обнажена, но
вспахана, разрыхлена. будто какая-то исполинская борона прошлась по ней
и подготовила под новый посев. Потому она и разрыхлилась, что весь
растительный покров с нее сорван. Нигде не осталось ни единого корня, ни
одного самого слабого, с волосок толщиной корешка. Все, что здесь прежде
росло, сметено начисто и теперь катится чудовищным зеленым валом
впереди незримой стены.
В небе глухо зарокотал гром. Я огляделся: гроза, что собиралась с
самого утра, надвинулась вплотную, но тучи не сплошь затянули небо, а
неслись в вышине клоками, обрывками, их словно кружило вихрем.
- Нэнси,- позвал я.
Никакого ответа.
Я вскочил, оглянулся. Когда я начал выбираться из скопления
застрявших машин, она шла следом, а теперь ее нигде не видно!
Я зашагал по шоссе назад - надо же ее найти!- и тут с
противоположной обочины скользнул на шоссе голубой седан, за рулем
сидела Нэнси. Значит, вот как я ее потерял: она искала какую-нибудь
машину, не зажатую намертво десятками других и притом незапертую.
Седан медленно поравнялся со мной, я рысцой поспевал рядом.
Через приспущенное окошко донесся взволнованный голос
радиокомментатора. Я распахнул дверцу, вскочил в седан и тотчас ее за
собой захлопнул.
@№...вызвал воинские части и официально уведомил Вашингтон.
Первые отряды направятся туда через... нет, только сейчас получено
сообщение, что они уже выступили...¤@
- Это про нас,- пояснила Нэнси.
Я дотянулся до радио, покрутил настройку.
№@...новость: барьер двигается! Повторяю: барьер двигается! Еще
нет сведений о том, с какой скоростью он передвигается и какое расстояние
прошел. Но он отдаляется от окруженного города. Толпа, собравшаяся с
внешней стороны барьера, в панике бежит. Сообщаю новые данные:
скорость движения барьера не превышает скорости пешехода. Он уже
отодвинулся почти на милю от прежней границы...¤@
Враки, подумал я, он еще и полумили не прошел.
@№...вопрос в том, остановится ли он? Какое еще расстояние он
пройдет? Можно ли как-нибудь его остановить? Долго ли он способен
двигаться без остановки? И есть ли у него конец?¤@
- Послушай, Брэд,- сказала Нэнси.- А вдруг он сметет всех и вся с
лица земли? Всех и все, кроме Милвила?
- Не знаю,- тупо ответил я.
- Куда он, по-твоему, толкает людей? Куда от него бежать?
@№...в Лондоне и в Берлине,- накликал между тем диктор.-
Русским, по-видимому, еще не объявлено о том, что происходит. Никаких
официальных заявлений ниоткуда не поступало. Безусловно,
правительствам в разных странах не так-то просто решить, нужно ли
выступать с какими-либо заявлениями. На первый взгляд может
показаться, что создавшееся положение не вызвано действиями отдельных
лиц или правительств. Однако высказывается предположение, что это
испытывается какое-то новое оружие. Впрочем, если бы это было так,
трудно понять, почему местом испытаний избран городок Милвил. Обычно
подобные испытания проводятся на военных полигонах и притом в
обстановке строжайшей секретности¤.@
Пока мы слушали радио, Нэнси не спеша вела машину по шоссе, и
теперь мы оказались всего в какой-нибудь сотне футов от барьера. Перед
нами, по обе стороны дороги, медлительно катился все тот же огромный
зеленый вал, а дальше по шоссе по-прежнему отступали люди.
Я перегнулся на сиденье и глянул в заднее окошко на оставшуюся
позади пробку. Среди сбившихся в кучу машин и сразу за ними собралась
толпа. Наконец-то жители Милвила подоспели посмотреть, как движется
барьер.
@№...сметая все на своем пути!¤@ - вопило радио.
Я снова посмотрел вперед - мы были уже почти у самого барьера.
- Полегче,- предостерег я.- Как бы в него не врезаться.
- Постараюсь полегче,- что-то чересчур кротко отозвалась Нэнси.
@№...точно ветер упорно и неутомимо гонит гряду выкорчеванных
деревьев, травы и кустарника. Точно ветер...¤@
И тут впрямь поднялся ветер - первый его порыв взвил и закружил
на обнаженной почве позади барьера вихорьки пыли, и тотчас налетел
настоящий ураган, машину круто занесло, вокруг завыло, засвистало.
Вот она, гроза, которая подкрадывалась еще с утра. Но почему-то
ни молний, ни грома... я вытянул шею, косясь из-за ветрового стекла,- в
небе по-прежнему неслись разрозненные косматые клочья, словно
последние обрывки отгремевшей бури.
Бешеным напором ветра нашу машину резко повернуло,
подхватило, и теперь она боком скользила по шоссе - того и гляди
опрокинется. Нэнси вцепилась в баранку, пытаясь вновь повернуть машину,
поставить, как лодку, против ветра.
- Брэд! - крикнула она.
И тут по стеклу и по металлу яростно застучал ливень.
Наш седан начал заваливаться набок. Ну, теперь все, мелькнула
мысль. Теперь он опрокинется и никакая сила его не удержит. Но вдруг
машина ударилась обо что-то и вновь выпрямилась, и краешком сознании я
понял: напором ветра ее накрепко прижало к барьеру.
Только краешком сознания - потому что я был захвачен и поражен
другим: никогда в жизни не видал я такого странного дождя.
Он хлестал, как всякий проливной дождь, крупные капли
барабанили по машине, гремели, оглушали... но только это были не капли.
- Град! - крикнула Нэнси.
Но это был и не град.
По корпусу машины, по асфальту шоссе стучали, подскакивали,
приплясывали маленькие бурые шарики, словно сумасшедший охотник
палил какой-то невиданной дробью.
- Семена! - заорал я в ответ. - Это семена!
Это была не настоящая буря, не гроза - гром не прогремел ни разу,
буря выдохлась, растеряла свою ярость, еще не дойдя до Милвила. На нас
хлынул ливень семян, и принес его могучий вихрь, порожденный бог весть
чем, но только не капризами погоды.
Быть может, это покажется не слишком логичным, но меня
осенило: да ведь барьеру вовсе незачем двигаться дальше! Он вспахал
землю, взрыхлил, подготовил почву, и вот семена посеяны - и все кончено!
Ураган стих, упало последнее зернышко; шума, свиста, неистовства
как не бывало - мы сидели, ошеломленные глубокой тишиной. После шума
и неистовства нас оглушила леденящая близость чего-то чуждого,
непостижимого: кто-то или что-то вокруг вас опрокинуло все законы
