такого, ради чего стоило бы остаться. Милвил отжил свое и теперь умирает,
как неизбежно умирает все старое и отжившее. Он задыхается из-за новых
дорог: ведь теперь, если надо что- нибудь купить, можно быстро и легко
съездить туда, где больше магазинов и богаче выбор товаров; он умирает,
потому что вокруг пришло в упадок земледелие, умирает вместе с убогими
фермами на склонах окрестных холмов, захиревшими и обезлюдевшими,
ибо они уже не могут прокормить семью. Милвил - обитель
благопристойной нищеты, в нем даже есть своя обветшалая прелесть, он
изысканно благоухает лавандой, и манеры его безупречны, но, невзирая ни
на что, он умирает.
Я повернулся и пошел прочь из пыльного делового квартала, к
речушке, огибающей город с востока. По берегу, под раскидистыми
деревьями, вьется заброшенная тропка, я шагал по ней и слушал, как в
жаркой летней тишине журчит вода, омывая заросшие травою берега и
перекатываясь по гальке. На меня нахлынули воспоминания давних,
невозвратных лет. Сейчас я дойду до излучины, это у милвилцев
излюбленное место купания, дальше - мелководье, где я каждую весну
ловлю сачком мелкую рыбешку.
На берегу, за тем поворотом - наш заветный уголок. Сколько раз
мы там разводили костер и жарили шницели по-венски и пекли сладкий
корень алтея, а потом просто сидели и смотрели, как меж деревьев и по
лугам подкрадывается вечер. Потом всходила луна и все вокруг
преображалось, и это было заколдованное царство, расчерченное
тончайшей сетью теней и лунных бликов. И мы переговаривались только
шепотом, и всеми силами души заклинали время идти помедленнее, чтобы
дольше длилось волшебство. Но как ни страстно мы этого жаждали, все
было тщетно, такова уж природа времени - даже и в ту пору его
невозможно было ни замедлить, ни остановить.
Мы приходили сюда вчетвером - я с Нэнси и Эд Адлер с
Присциллой Гордон, а порою к нам присоединялся и Элф Питерсон, но,
помнится, всякий раз с другой девушкой.
Я постоял немного на тропинке, пытаясь воскресить все это: сияние
луны и мерцание угасающего костра, тихие девичьи голоса и нежное
девичье тело, чудо юности - всепоглощающую нежность, и жар, и трепет, и
благодарность. Я вновь искал здесь зачарованную тьму и лучистое счастье
или хотя бы только их призраки... но ничего не ощутил, только рассудком
знал, что когда-то все это было - и минуло.
Так вот что я такое - неудачник, неудачник во всем, даже
воспоминания и те не сумел сохранить, все потускнело и выцвело. В эту
минуту я трезво оценил себя, впервые посмотрел правде прямо в глаза. Что
же дальше?
Быть может, напрасно я забросил теплицы? Но нет, глупости,
ничего бы у меня не вышло - с тех пор как умер отец, они медленно, но
верно приходили в упадок. Пока он был жив, они давали недурной доход,
но ведь тогда мы работали втроем, да к тому же у отца было особое чутье.
Он понимал каждый кустик, каждую былинку, холил их и нежил, у него все
цвело и плодоносило на диво. А я начисто лишен этого дара. В лучшем
случае у меня всходят хилые и тощие растеньица, и вечно на них нападают
какие-то жучки и гусеницы и всяческая хворь, какая только существует в
зеленом царстве.
И внезапно река, тропа, деревья - все отодвинулось куда-то в
далекое прошлое, стало чужим и незнакомым. Словно я, непрошенный
гость, забрел в некое запретное пространство и время и мне здесь не место.
И это было куда страшней, чем если бы я в вправду попал сюда впервые,
ибо втайне я с дрожью сознавал, что здесь заключена часть меня самого.
Я повернулся и пошел обратно, спиной ощущая леденящее дыхание
страха, готовый очертя голову кинуться бежать. Но не побежал. Я нарочно
замедлял шаг, я решил одержать победу над собой, она была мне
необходима, хотя бы вот такая жалкая, никчемная победа - идти медленно
и размеренно, когда так и тянет побежать.
Потом из-под свода ветвей, из густой тени я вышел на улицу,
окунулся в тепло и солнечный свет, и все стало хорошо. Ну, не совсем
хорошо, но хотя бы так, как было прежде. Улица передо мною лежала такая
же, как всегда. Разве что прибавилось несколько машин у обочины,
бродячий пес исчез да Шкалик подпирал теперь другую стену. От кабачка
№Веселая берлога¤ он перекочевал к моей конторе.
Вернее сказать, к моей бывшей конторе. Потому что теперь я знал:
ждать больше нечего. С таким же успехом можно хоть сейчас забрать из
ящиков стола все бумаги, запереть дверь и снести ключ в банк. Дэниел
Виллоуби, разумеется, будет весьма холоден и высокомерен... ну и черт с
ним. Да, конечно, я задолжал ему арендную плату, мне нечем уплатить, и
он, надо думать, обозлится, но у него и кроме меня полгорода в долгу, а
денег ни у кого нет и едва ли будут. Он сам этого добивался - и добился,
чего хотел, а теперь злится на всех. Нет уж, пускай лучше я останусь
жалким неудачником, чем быть таким, как Дэн Виллоуби, изо дня в день
ходить по улицам и чувствовать, что каждый встречный ненавидит тебя и
презирает и не считает человеком.
Будь все, как обычно, я не прочь бы постоять и поболтать немного
со Шкаликом Грантом. Хоть он и первый лодырь в Милвиле, а все равно он
мне друг. Он всегда рад за компанию пойти порыбачить, знает, где лучше
клюет, и вы даже не представляете, как интересно его послушать. Но теперь
мне было не до разговоров.
- Эй, Брэд,- сказал Шкалик, когда я с ним поравнялся.- У тебя,
часом, доллара не найдется?
Я поразился. Грант уже давным-давно не пробовал поживиться за
мой счет, с чего это ему вдруг вздумалось? Правда, он пьяница, лодырь и
попрошайка, но при этом настоящий джентльмен и необычайно деликатен.
Никогда он не станет выпрашивать подачку у того, кто и сам еле сводит
концы с концами. У Шкалика редкостное чутье, он точно знает, когда и как
закинуть удочку, чтоб не нарваться на отказ.
Я сунул руку в карман, там была тоненькая пачка бумажек и
немного мелочи. Я вытащил пачку и протянул Гранту доллар.
- Спасибо, Брэд, - сказал он. - Мне весь день нечем было горло
промочить.
Сунул доллар в карман обвисшей, латанной-перелатанной куртки и
торопливо заковылял через улицу в кабачок.
Я повернул ключ, вошел в контору, затворил за собой дверь, и тут
раздался телефонный звонок.
Я стал столбом и как дурак уставился на телефон.
А он все звонил и звонил,так что я подошел и снял трубку.
- Мистер Брэдшоу Картер? - осведомился нежнейший,
очаровательнейший голосок.
- Он самый,- сказал я.- Чем могу служить?
Я мигом понял, что это не может быть никто из здешних: в
Милвиле все звали меня просто Брэд. И потом, ни у одной моей знакомой
даже нот таких нету в голосе. Этот голосок вкрадчиво мурлыкал, будто
красотка с экрана телевизора читала рекламное объявление про мыло или
крем для лица, и в то же время в нем слышался словно хрустальный звон -
так должна бы говорить принцесса из сказки.
- Скажите, пожалуйста, мистер Брэдшоу Картер, это у вашего отца
были теплицы?
- Совершенно верно.
- А вы теперь ими не занимаетесь?
- Нет,- сказал я,- не занимаюсь.
И тут голос переменился. Был нежный девичий голосок - и вдруг
стал мужской, энергичный и деловитый. Будто трубку взял совсем другой
человек. И однако, как это ни дико, я почему-то не сомневался, что
собеседник у меня все тот же, переменился только голос.
- Насколько мы понимаем,- сказал этот новый голос,- вы сейчас
свободны и могли бы выполнить для нас кое-какую работу.
- Да, пожалуй,- сказал я.- Но в чем дело? Почему вы заговорили
другим голосом? И вообще кто это говорит?
Вопрос был преглупый: сомневался я там или не сомневался, а
никто не может так внезапно и резко менять голос. Конечно же, со мной
говорили два разных человека.
Но вопрос мой остался без ответа.
- Мы надеемся, что вы можете выступать от нашего имени,-
продолжал голос.- Вас рекомендуют наилучшим образом.
- А в качестве кого я должен выступать?
- В качестве дипломата,- сказал голос.- Кажется, это самое точное
определение.
- Но я не дипломат. Я этому не учился и не умею...
- Вы нас не поняли, мистер Картер. Совершенно не поняли.
Видимо, нам следует кое-что разъяснить. Мы уже установили контакт со
многими вашими земляками. И они оказывают нам различные услуги.
Например, у нас есть чтецы...
- Чтецы?
- Именно. Те, кто для нас читает. Понимаете, они читают самые
разные тексты. Из разных областей. Британская энциклопедия,
Оксфордский словарь, всевозможные учебники и руководства. Литература
и история, философия и экономика. И все это в высшей степени интересно.
- Но вы и сами можете все это прочитать. Зачем вам чтецы? Нужно
только достать книги...
В трубке покорно вздохнули:
- Вы нас не поняли. Вы слишком спешите с выводами.
- Ну, ладно,- сказал я.- Я вас не понял. Пусть так. Чего же вы от
меня хотите? Имейте в виду, читаю я прескверно и безо всякого выражения.
- Мы хотим, чтобы вы выступали от нашего имени. Прежде всего
мы хотели бы с вами побеседовать, услышать, как вы оцениваете
положение, а затем можно было бы...
Он говорил что-то еще, но а уже не слушал. Вдруг до меня дошло,
что же тут неладно. То есть, конечно, это все время было у меня перед
глазами, но как-то не доходило до сознания. И без того на меня свалилось
слишком много неожиданностей: невесть откуда опять взявшийся телефон,
хотя телефон у меня только что сняли, и внезапно меняющиеся голоса в
трубке, и этот дикий, непонятный разговор... Мысль моя лихорадочно
работала и не успевала охватить все в целом.
Но тут меня будто ударило - а ведь телефон какой-то не такой! - и я
уже не разбирал слов, все слилось в невнятное жужжанье. Аппарат совсем
не тот, что стоял час назад у меня на столе. У него нет диска и нет провода,
который соединял бы его с розеткой на стене.
- Что такое? - закричал я.- Кто это говорит? Откуда вы звоните?
Тут послышался новый голос, не поймешь, женский или мужской,
не деловитый и не вкрадчиво нежный, а странно безличный, словно бы
чуточку насмешливый, но лишенный какой бы то ни было определенности.
- Напрасно вы так встревожились, мистер Картер,- произнес этот
безличный голос.- Мы очень заботимся о тех, кто нам помогает. Мы умеем
быть благодарными. Поверьте, мистер Картер, мы вам очень благодарны.
- За что?!
- Навестите Джералда Шервуда,- сказал безличный голос.- Мы
побеседуем с ним о вас.
- Слушайте! - заорал я. - Я не понимаю, что происходит, но...
- Поговорите с Джералдом Шервудом,- повторил голос.
И телефон заглох. Как отрезало. Не было смутного гуденья, не
ощущалось, что где-то там по проводам идет ток. Все глухо и пусто.
- Эй! - кричал я.- Эй, кто там!
Никакого ответа.
Я отвел трубку от уха и, не выпуская ее из рук, мучительно шарил в
памяти. Этот голос, что говорил последним... словно бы он мне знаком.
Где-то когда-то а его слышал. Но где? Когда? Не помню, хоть убей.
Я опустил трубку на рычаг и взял аппарат в руки. С виду самый
обыкновенный телефон, но без диска и ни признака проводов и контактов.
Я осмотрел его со всех сторон - ни фабричной марки, ни имени фабриканта,
ни адреса фирмы не оказалось.
Только сегодня Эд Адлер снял у меня телефон. Он перерезал
провода, и, когда я уходил из конторы, он стоял тут, держа аппарат на весу.
Когда я, возвратясь, услыхал звонок и увидел на столе телефон, в
голове у меня мелькнуло не слишком логичное, но самое простое
объяснение: почему то Эд не унес телефон и снова его подключил. Может
быть, потому, что он мне друг; может, он готов ради меня не выполнить
хозяйское распоряжение. Или, может, сам Престон передумал и решил дать
мне небольшую отсрочку. А может быть, даже нашелся неведомый
доброжелатель, который уплатил по счету, чтобы я не лишился телефона.
Но теперь я знал: все это чепуха. Потому что телефон у меня на
столе - не тот, который сегодня отключил Эд.
Я опять снял трубку и поднес к уху.
И опять раздался деловитый мужской голос. Он не сказал -
