- Славное и доброе правосудие! - начал он свою речь. - Ваши
светлости, господа судьи!
Все присутствующие подняли головы и навострили уши. Пан Тадеуш
славился своим ораторским искусством. В Могилеве ему дали прозвище -
Златоуст.
- Не буду долго говорить, - продолжал его милость Златоуст, - все мы
спешим, хоть дома и делать нечего в воскресный день. Некоторые из прихожан
храма Успения пошли бы отстоять обедню, но всем известно, что между нами и
храмом господа нашего некий Коста Лули, пришелец в нашем городе, поставил
рогатку, преградив нам путь.
- Срам христианской стране! - басом проговорил один из
присутствовавших хохлов.
- Верно, добрый человек, срам! Но я сейчас же докажу тебе, и,
надеюсь, их милости судьи соизволят выслушать меня, - я докажу, что позор
сей ложится не столько на иноземного банкира Коста Лули, который тоже
верует во Христа...
- Скорее в сатану он верует! - ввернул смелый хохол.
- Нет, добрый пахарь, - во Христа. Хотя можно бы сказать, что в наши
дни кое-кто легко меняет бога и не очень отличает образ спасителя от
святого Злота.
Лица судей осветились улыбками.
- Позор сей ложится не на банкира Коста Лули; позор сей, добрые
господа и братья, ложится на наши головы, на всех нас - и малых, и
великих. Позор сей ложится на головы отцов и дедов наших. Ведь деды и
родители наши дали своим саблям облениться, не изгнали измаильтян из
пределов земли христианской; мы же терпим бесчестье оттого, что поступаем
так же, как деды и отцы наши, позволяя нечестивцам попирать нас ногами. Не
так уж много лет тому назад конные орды султана Сулеймана опустошили
Валахию, Молдавию, Семиградье и Венгерскую страну; Крым и Буджак сдавили
нам бока; вот уж образованы в Тигине и Хотине турецкие раи [турецкие
провинции]; вот уж морские крепости в руках измаильтян; уж заперто море и
для наших торговых людей, и для немецких, и для генуэзских купцов; заперты
пути с севера на юг и с запада на восток. Спросите у бакалейщиков, продают
ли они еще лимоны и апельсины, померанцы и ананасы, есть ли еще в их
лавках перец, корица и соль. Спросите у шинкарей, могут ли они еще
привозить молдавские вина; ни воск, ни брынза в мешках, либо в копченых
бабах [для вывоза либо для дальнего пути горцы прессуют и коптят брынзу]
не приходят более из Молдавии; пусть спросят юные госпожи, где им найти
шелка и жемчуг, а если и найдут они для себя уборы, где взять деньги,
чтобы купить их? Торговля оскудела, прибытки уменьшились; мало стало людей
в нашем городе. Кое-кто поворотил к земле; иные устремились во Львов, да и
там нашли то же самое.
Кто же поднял меч против наших душителей? Милостивые господа, тут я
нового вам ничего не скажу. Вы и сами знаете: поднялись храбрые воеводы и
поработали мечом; одни пали, на их место встали другие. И до наших дней
держат они меч в руках.
- Ион Водэ молдавский, - пробормотал смелый хохол.
- Вот именно, добрый землепашец, тот самый Ион Водэ, который погиб,
борясь за народ христианский. Вот и наше запорожское козачество защищает,
как Ион Водэ, свободу родной земли и охраняет нас со стороны моря и Дуная.
В вольном крае наших запорожцев собираются крепкие сабли христианства. Там
держит неусыпно меч в руках гетман Никоарэ Подкова и другие воины.
Кто не слышал имени сего витязя? Куда только не долетела слава о нем?
Еще в молодости он живота своего не щадил, сражаясь за своих братьев, за
нас всех. И я думаю, известно вам, что в сей Святой День Воскресенья,
перед полуднем, его милость гетман Подкова собирается переправиться у
Липши через Днестр к нам в Могилев. У гетмана были свои расчеты, когда он
вступил на родину свою, в Молдавию, а теперь он уходит из родительской
вотчины из-за недругов своих. Так как он брат Иона Водэ, то новый
господарь Петру Хромой страшится его, зовет против Никоарэ турок. А
некогда свободная Молдавия трепещет перед измаильтянами да татарами,
засевшими в Буджаке, и послушна их воле. И не удивился бы я, ежели бы и
наши владетели замков прислушались к угрозам служителей Порты и встретили
бы гетмана недружелюбно.
- Сие невозможно, пан Тадеуш, - отвечал самый старый из судей.
- Верю и радуюсь тому, - продолжал бывший войсковой капитан Златоуст.
- Наш друг Подкова ведает, что мы собрались вершить правосудие, и ждет
окончания разбирательства, дабы приветствовать славный магистрат. Гетман у
нас здесь проездом в Запорожье, к месту жительства своего. Услышав о
жалобе на друга нашего Романа Барбэ-Рошэ, он весьма опечалился, зная
бедствия безвременья и тяготы жизни нашей, о которых я со скорбью говорил
вам. Изволил послать мне гетман Подкова двадцать пять талеров, дабы
открыть двери в божий храм; и еще один талер в уплату процентов заимодавцу
Лули - пусть себе наживается под покровом святого Злота. Гетман просит
вас, как и я, отпустить пана Романа, ибо он не виновен. Простили мы отцам
и дедам нашим, тем более надлежит нам простить моего друга Барбэ-Рошэ!
После этого патетического заключения, когда на оратора устремлены
были глаза всех слушателей, а многие утирали слезы, два человека подняли
руки, требуя слова; но не оба в раз подняли, а сперва один, затем другой.
Первым был седой муж, высокий и тощий, высохший, одетый в черный
бархат, по обычаю венецианцев, в туфлях с серебряными пряжками и в
коротких штанах до колен. Второй был сам подсудимый, его милость Роман
Барбэ-Рошэ. Явив всем свою великолепную осанку и висевший на одном плече
голубой доломан, отделанный черными шнурами, он презрительно поглядывал на
банкира. Казалось, глаза его метали молнии в седого и невзрачного
старичка; но венецианец не глядел на него, а чинно стоял, оборотившись
лицом к ясновельможному суду.
- Что вам угодно, синьор Лули? - спросил старейшина суда.
- Кланяюсь уважаемому суду и прошу слова.
- Суд дает вам слово.
- Достопочтенные синьоры судьи, я с удовольствием слушал речь всем
нам известного и уважаемого синьора Тадеуша Копицкого; радуюсь, что гетман
Подкова оказывает милость прихожанам Успенской церкви. Но я не хочу, чтоб
хоть на одно мгновенье кто-нибудь подумал, будто я не чту веры
христианской и господа нашего Иисуса Христа. Законы вашей страны допускают
принятую мною меру, а посему никто не имеет права считать, что мы - хуже
язычников.
- Нет, имеет, - громко выкрикнул обвиняемый.
- Слово предоставлено мне, а не вам, - сухо произнес венецианец, не
глядя в его сторону.
Последовало недолгое молчание, и старый судья плавным движением руки
призвал синьора Косту Лули к продолжению речи.
- Долговое обязательство, выданное заимодавцу, надо уважать или нет?
- спросил банкир, поднимая брови.
- Ну, надо, - пробормотал пан Тадеуш. - Но как только твоя милость
получит долг сполна, обязательства уже не станет. Не стоит толковать о
нем, чтобы не осложнять разбора дела.
- Не могу с этим согласиться, - отвечал Коста Лули, посматривая то на
достопочтенных судей, то на оратора. - Времена сейчас, как правильно тут
говорили, тяжелые, можно сказать, суровые времена. Дела у всех приходят в
упадок; это тоже истина. И разве можно в такое время не брать с должников
положенного процента. Всем нам известный любезный синьор Тадеуш, кажется,
недоумевает. Я должен сообщить ему, что причитающаяся мне сумма, включая и
пени за опоздание, начисляемые на проценты, составляет двадцать шесть с
четвертью талеров.
- Неужто из-за этой четвертушки ты не примешь тех денег, что гетман
соблаговолил тебе уплатить? - необыкновенно сладеньким, вкрадчивым голосом
осведомился оратор.
- Нет, я, понятно, возьму деньги, но надо, чтобы все было ясно.
- Я бы эту самую четвертушку отсчитал на твоей спине, - сказал с
другой стороны залы обвиняемый и горько вздохнул. - Панове судьи, прошу
предоставить мне слово, - торжественно попросил Роман Барбэ-Рошэ. - Я могу
принять предлагаемую гетманом сумму для возволения святого храма Успения
лишь с тем условием, чтобы как можно скорее рассчитаться с его милостью.
Лишь только прибудут деньги от продажи хлеба и свиней, а также подати от
крепостной черни, я положу к ногам гетмана сумму, которую он соизволил
дать мне взаймы. До тех пор он, надеюсь, подождет. А ныне, я думаю, он
должен быть признательным мне за то, что я дал ему повод совершить
благородное дело. Остается небольшая сумма, которую я преподнесу синьору
Лули в ближайшие дни.
- Я удовольствуюсь тем, что изволит мне дать гетман, - с важностью
поклонившись, сказал венецианец и, достав долговое обязательство, сделал
два шага и положил его на стол перед судьями.
Пан Тадеуш вынул кошель и, склонившись вместе с заимодавцем над
монетами, отсчитал двадцать шесть талеров. Получив долговое обязательство,
он разорвал его на две, затем на четыре, затем на восемь частей; зрители
шумно ликовали, толпясь около него.
- Достопочтенные граждане Могилева, - заговорил старый судья,
поднимаясь со своего места, и зазвонил в колокольчик, стоявший перед ним
на красном сукне. Мгновенно все стихло. - Достоуважаемые панове и пани,
выйдем на встречу нашему дорогому гетману. Окажем ему достойный прием,
отблагодарим и пожелаем ему удачи супротив нечестивцев...
Слушатели с большой охотой откликнулись на этот призыв и бросились к
выходу, обогнав самого бургомистра и почтенных советников. Хохлы
простучали сапогами по полуобвалившемуся крыльцу, бросив на ходу пану
Роману Барбэ-Рошэ дерзостные слова насчет податей с крепостной черни, при
помощи которых он намеревался рассчитаться за храм Успения.
Итак, переправа гетмана Никоарэ через Днестр на Украину совершилась
на глазах у молдавских рэзешей, которые обнажив головы, выстроились на
берегу, и при радостных кликах народа, собравшегося в то воскресенье в
городе Могилеве. Лодочники с левого берега приплыли за концом паромного
каната и, возвратившись, привязали его к самой древней иве на каменистом и
обрывистом берегу у Могилева, а дед Барня и двое его хлопцев приняли на
паром военную телегу Иле, коней и купцов, не добившихся удачи в Молдове,
но сохранивших жизнь и сабли. На Никоарэ была шапка с султаном. Прежде чем
вступить на паром, он обернулся к негренскому капитану и крикнул:
- Так не забудь, Козмуцэ!
- Не забуду, государь, будь покоен, - отвечал с берега капитан, махая
шапкой.
Когда Никоарэ и его спутники, переехав реку, стали верхом подниматься
по крутой дороге, на высоком берегу утих многоголосый шум.
Пан Тадеуш, стоявший впереди толпы народа, громовым голосом прокричал
гетману слова привета. Крик его донесся до другого берега, и оттуда рэзеши
ответили дружным гиканьем. Затем пан Тадеуш приблизился к гетману с широко
распростертыми объятиями. Никоарэ тотчас спешился и обнял надежного
товарища. Верный друг со взъерошенным чубом и мокрыми от пота висками,
словно угрожая ему, вновь накинулся на гетмана с благословениями и
приветствиями, после чего подвел его к бургомистру и к почтенным
советникам, чтобы гетман и от них услышал слова привета.
Когда церемония встречи была окончена, люди с криками устремились к
гетману. Тогда Никоарэ сел на коня и, обнажив голову, поклонился народу.
- Гетман, - приблизившись, заговорил по-молдавски дед Петря, - за
дальнейшее теперь отвечаю я. Друг Тадеуш позаботился об охране.
- Дедушка, - засмеялся Никоарэ, - подчиняюсь твоей власти.
Тогда дед Петря высоко поднял правую руку; в ответ на этот
повелительный жест хохлы, присутствовавшие утром на суде в магистрате,
пробились сквозь толпу, держа коней в поводу. Окружив гетмана, они
