Технологии массового производства были особенно важны для роста Запада, и
почти всегда они были созданы большими предприятиями -- просто потому, что
только большие предприятия заинтересованы в таких вещах. Даже создатели
станков и другого капитального оборудования никак или почти никак не
заинтересованы в выпуске производственного оборудования большей мощности, чем
нужна их клиентам. Наиболее поразительным и знакомым примером является,
конечно. Форд, с его постепенным переходом к использованию сборочных линий под
давлением невыполнимого объема заказов. Форду воздается здесь должное как
первооткрывателю, потому что самой естественной реакцией было бы просто
поднять цены на модель. Недавно автостроение и другие отрасли массового
производства стали основными заказчиками роботов, потому что именно у них
множество однообразно повторяющихся операций на сборочных линиях делают
выгодным применение роботов.
Монополизированы ли отрасли с большими корпорациями?
Маркс предсказывал, что капитализм идет к монополии, и экономисты-марксисты
были уверены, что это предсказание осуществилось, что и отражено в
использовании термина монополистический капитализм для описания западного
хозяйства. ["Когда этот процесс превращения достаточно разложил старое
общество вглубь и вширь, когда работники уже превращены в пролетариев, а
условия их труда -- в капитал, когда капиталистический способ производства
становится на собственные ноги, тогда дальнейшее превращение земли и других
средств производства в общественно эксплуатируемые и, следовательно, общие
средства производства и связанная с ним дальнейшая экспроприация частных
собственников приобретает новую форму. Теперь экспроприации подлежит уже не
работник, сам ведущий самостоятельное хозяйство, а капиталист, эксплуатирующий
многих рабочих.
Эта экспроприация совершается игрой имманентных законов самого
капиталистического производства, путем централизации капиталов. Один
капиталист побивает многих капиталистов. Рука об руку с этой централизацией,
или экспроприацией многих капиталистов немногими, развивается кооперативная
форма процесса труда в постоянно растущих размерах, развивается сознательное
техническое применение науки, планомерная эксплуатация земли, превращение
средств труда в такие средства труда, которые допускают лишь коллективное
употребление, экономия всех средств производства путем применения их как
средств производства комбинированного общественного труда, втягивание всех
народов в сеть мирового рынка, а вместе с тем интернациональный характер
капиталистического режима. Вместе с постоянно уменьшающимся числом магнатов
капитала, которые узурпируют и монополизируют все выгоды этого процесса
превращения, возрастает масса нищеты, угнетения, рабства, вырождения,
эксплуатации, но вместе с тем растет и возмущение рабочего класса, который
постоянно увеличивается по своей численности, который обучается, объединяется
и организуется механизмом самого процесса капиталистического производства.
Монополия капитала становится оковами того способа производства, который вырос
при ней и под ней. Централизация средств производства и обобществления труда
достигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми с их
капиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьет час капиталистической
частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют." (К. Маркс и Ф.
Энгельс, Сочинения, 2-е изд., т. 23, сс. 772--773)]
Экономисты в целом согласны, что в Америке (и в других странах Запада)
присутствует существенная доля монополизма. Отчасти он порождается действиями
правительства. Этот тип монополизации может быть либо неизбежен, либо оправдан
по неэкономическим причинам, и может быть неоправданно применять здесь термин
монополизация. К сожалению, альтернативного термина нет. Мы до сих пор
используем в регулируемых отраслях лицензионные монополии, как, например, в
местном газо- и электроснабжении, в телефонной связи и муниципальном
транспорте. В экономической и политической истории Америки есть большая глава
о регулировании железных дорог, которое теперь иногда объясняют попытками
правительства навязать хронически нарушавшиеся картельные соглашения [Paul
MacAvoy, The Economic Effect of Regulation (Cambridge: M. I. T. Press, 1965)].
Есть и другие отрасли, в которых не избежать известного монополизма, но
регулирование частенько распространяет монополию и на близкие отрасли.
Например, было бы крайне нежелательным наличие множества систем
электроснабжения в городах; но доводы в пользу монополизации электростанций не
столь убедительны. Сходным примером такого же неоправданного распространения
монополии служит комбинация радиостанций и радиопрограмм.
Расширенное использование термина монополизация подводит нас к действиям
правительства, нацеленным на увеличение цен на какие-либо услуги с помощью
ограничения предложения -- обычный способ действия монополий. Гильдейское
наследство до сих пор сказывается в том, что в большинстве государств
действуют законы о лицензиях, проводимые в жизнь теми самыми людьми, которые
оказывают лицензированные услуги и ограничивают предложение правовых и
медицинских услуг, ограничивают количество такси, сантехников, электриков,
похоронных бюро и др. -- к большой выгоде лицензированных поставщиков. [Милтон
Фридмен в книге "Capitalism and Freedom" (Chicago: University of Chicago
Press, 1962) рассматривает механизм повышения издержек на услуги в результате
лицензирования различных видов деятельности (главным образом на примере
медицины), (pp. 137--160)] Профсоюзы также стремятся ограничить предложение
наемных работников -- ради повышения заработной платы. Лучший способ
противостоять монополистическим требованиям об увеличении заработной платы,
это не принимать на работу членов профсоюза, но национальный закон о трудовых
отношениях от 1935 года делает такую тактику незаконной, и некоторые
отраслевые профсоюзы добились немалых успехов.
Иногда местные власти (например, муниципалитет Нью-Йорка) облагают
предоставление коммунальных услуг такими налогами, что регулируемая плата за
услуги подскакивает до небес. Такого рода случаи заставляют усомниться в том,
что возможность извлечения монопольных доходов остается неиспользованной. А уж
является ли капиталистической организация, имеющая политические или
экономические возможности использовать монопольные позиции, -- это потребителю
безразлично.
Но Маркс-то имел в виду совсем не эти формы монополии. Его заботила
капиталистическая монополия, создаваемая внутренними силами капиталистического
частного сектора. В буквальном смысле термин монополия относится к крайне
малочисленным нерегулируемым рынкам этого сектора. Здесь покупателю всегда
доступны несколько продавцов, так что по первому впечатлению предсказание
Маркса не исполнилось.
Однако есть много рынков со сравнительно немногими продавцами, и со времен
Великой депрессии 1930-х годов значительное число немарксистских экономистов,
занимающихся теорией олигополии (то есть рынка с небольшим числом продавцов),
разрабатывают гипотезу, по которой цены и прибыль на олигополистическом рынке
всегда будут между ценами и прибылями рынка со многими продавцами и ценами и
прибылями рынка с единственным продавцом. [Среди первых теоретических работ
были: Edward H. Chamberlin, The Theory of Monopolistic Competition (Cambridge:
Harvard University Press, 1933); Joan Robinson, The Economics of Imperfect
Competition (London: Nacmillan & Co., 1933). Джон Кеннет Гелбрейт применил
тезис Чемберлена о том, что каждая фирма имеет своего рода монополию на рынке,
к особой ситуации очень больших фирм. См., например: The New Industrial Slate
(Boston: Houghton, Mifflin, 1967). Все три работы принадлежат скорее к жанру
публицистики, а не к эмпирической традиции.] Уже почти полвека длятся споры о
том, ведет ли малочисленность продавцов к несовершенной монополии, подобной
той, которая является следствием законов о лицензировании [Способность
отвечающих за выдачу лицензий властей ограничивать производство возникает из
правовой монополии на доступ к профессиональной деятельности. Чтобы иметь
возможность ограничивать производство, отрасль с малочисленными продавцами
нуждается в других источниках власти, и существование либо отсутствие таких
источников является почти что центром споров об олигополии.], и при которой
имеется возможность ограничивать производство, хотя, вероятно, и не в той
мере, чтобы получать прибыли совершенного монополиста. Во всех западных
хозяйствах есть ряд рынков с немногочисленными продавцами -- то ли в
результате волны слияний 1880--1914 годов, то ли потому, что мала величина
коэффициента "Объем рыночных продаж/Минимальный эффективный размер фирмы".
Детальный обзор развития теории олигополии после 1933 года увел бы нас слишком
далеко от анализа процессов возникновения институтов рынка, и к тому же в
область весьма разработанную. [См.: F. M. Sherer, Industrial Market Structure
and Economic Performance (Chicago: Rand McNally, 2d ed., 1980). Аргументы в
пользу точки зрения, что олигополия не имеет значения, см.: Yale Brozen,
Concentration, Mergers and Public Policy (New York: Macmillan Publishing Co.,
1982).] Для наших целей будет достаточно отметить следующие моменты:
1. Система, породившая уникальный рост западной экономики, заслуживает
уважения, даже если она в чем-то не совпадает с эвристической моделью
совершенной конкуренции. Не все отклонения от модели так уж нежелательны:
буквально никто, например, не захотел бы пожертвовать экономией на масштабе
ради увеличения числа фирм-продавцов. Более того, в моделях используется, как
правило, гораздо более ограничительная концепция конкуренции, чем та, которую
использовал Адам Смит и другие первые сторонники рыночной системы [Paul J.
McNulty, "Economic Theory and the Meaning of Competition". Quarterly Journal
of Economics 82 (November 1968): pp. 639--656; и там же "A Note on the History
of Perfect Competition", Journal of Political Economy 75 (August 1967): pp.
395--399]. Важнее всего, что более простые модели вообще не учитывают
конкуренцию, создаваемую новыми продуктами, новыми методами производства и
новыми формами организации. Йозеф Шумпетер был ведущим защитником той точки
зрения, что эти формы конкуренции гораздо важнее, чем те, которые
закладываются в статические модели. [Йозеф Шумпетер был убежден, что
враждебность интеллектуалов и средних классов к капитализму, порожденная,
отчасти, как раз успехами капитализма, приведет к социализму. Разрыв, ставший
столь явным сорок лет спустя, между экономическими достижениями Запада и
слабостью восточно-европейских систем хозяйства, претендующих на то, что они и
есть социализм, свидетельствует, что путь к новому экономическому порядку
будет более длительным и извилистым, чем предполагал Шумпетер. См.:
Capitalism, Socialism and Democracy (New York: Harper, 1942).]
2. Эмпирические данные о влиянии малочисленности фирм на прибыли (а значит,
и на цены) свидетельствуют, что на олигополистических рынках прибыли настолько
близки к прибылям в отраслях со многими фирмами, что эти две ситуации почти не
различимы. [Эмпирические свидетельства о влиянии олигополий на прибыль
покоятся отчасти на серии корреляций между средним уровнем отраслевых прибылей
и уровнями отраслевой концентрации производства. Леонард Вейсс изучил сорок
исследований такого рода плюс шесть других, изучавших прибыли одиночных фирм,
в работе: "The Concentration-Profits Relationship and Antitrust", in
Industrial Concentration: The New Learning, H. G. Goldschmid, H. M. Mann, and
J. F. Weston, eds. (Boston: Little, Brown & Co., 1974), pp. 204--217. He все
исследования выявили такую корреляцию, а обнаруженные были обычно
статистически слабыми, свидетельствуя о том, что различия в прибыльности были
намного слабее, чем можно было бы ожидать от монополии. Критику ряда ведущих
исследований о концентрации производства и уровне прибыльности, и
воспроизведение ряда работ, не обнаруживших значительной корреляции, см., Yale
