технологические изменения причиной экономического роста или наоборот, должен
исследоваться вновь и вновь для каждой конкретной ситуации. В главе 8 мы опять
столкнемся с проблемой относительной важности технологического развития и
других факторов для экономического роста Запада.
Расширение сферы рыночного ценообразования: межрегиональная торговля
Сейчас мы оставим в стороне вопрос о количественном росте рынков и обратимся к
изменениям в системе ценообразования и в других условиях обмена.
К тому времени, когда началась эпоха Великих географических открытий,
транспортные ограничения уже не являлись основным препятствием для расширения
торговли. С точки зрения взаимных выгод для всех участников возможности
расширения торговли всегда были очень велики. Первым условием реализации этих
потенциальных выгод было расширение сферы относительной свободы торговли, в
смысле свободы от произвольного вмешательства властей. И, прежде всего,
требовалась защита от вмешательства политических властей, будь то феодальные
владыки или, как все чаще бывало с XIV века, национальные государства. Достичь
этого было, крайне трудно, поскольку постоянно присутствовали жгучие
фискальные потребности государств, подстегиваемые разными военными
предприятиями. Степень защищенности торговли бывала разной в различных
государствах и в различные периоды, и значительная часть начального этапа
современной европейской истории представляет собой постоянное перетягивание
каната между возникающим классом дельцов и структурами законной власти. При
этом можно утверждать, что в Западной Европе относительно автономный класс
деловых людей возник со сравнительно большей легкостью, чем к востоку от
Эльбы, и что на территории Англии и Голландии этот процесс протекал легче, чем
во Франции, Испании или в Германии. [По наблюдению Лэндса: "Везде к востоку от
Эльбы -- в Пруссии, Польше, России -- помещики имели такую власть над
населением, что неограниченная практика насилия по отношению не только к
крепостным, но и к номинально свободным людям была повсеместно распространена.
Более того, в этих районах, где власть помещиков была вполне неконтролируемой,
положение с XVI по XVIII век ухудшалось по мере того, как коммерческий подход
к сельскохозяйственному производству стимулировал усиленную эксплуатацию
слабых". David Landes, The Unbound Prometheus (Cambridge: Cambridge University
Press, 1969), pp. 17--18]
Возможности суверенных властителей или их баронов контролировать цены и другие
условия торговли были всегда закреплены территориальными кодексами. Точнее
говоря, властители могли требовать соблюдения правил торговли, закрепленных
законом и обычаем, только от своих подданных. То, что условия обмена были
несвободны, представляет собой очень важный момент. Сегодня закон принуждает к
трансакциям обмена только предприятия общественного обслуживания и
землевладельцев, связанных законом о величине арендной платы. Но в средние
века как в поместье, так и в городе крестьянин, кузнец, мельник и ремесленник
были равным образом обязаны предоставлять услуги всякому, кто пожелал
заплатить. Так что в случае торговой сделки между подданными разных
властителей или сеньоров была неприложима не только установленная законом
цена. Неприложимо было обычное обязательство участвовать в сделке. Если
условия торговли казались непривлекательными, каждый мог воздержаться от
сделки или заключить ее в другом месте.
Это вовсе не означает, что условия торговли между поддаными разных
политических образований всегда соответствовали позднейшим идеям свободного
рынка -- совсем нет. Вплоть до XIX века властители обычно делали все возможное
для эксплуатации экспортной и импортной торговли, передавая различные отрасли
торговли в исключительную монополию государственных или частных компаний на
таких условиях, которые обеспечивали наивысшую выгоду для государства. Но если
властитель намеревался торговать с другим властителем или его подданными,
условия обмена должны были быть выгодными для обеих сторон. В мире с сильно
раздробленной политической властью эти трещины в монолите средневекового права
создавали возможности для развития добровольной торговли на условиях,
определяемых соглашением между продавцом и покупателем.
С учетом экономических факторов возможности для взаимовыгодной торговли были
широкими. Мы уже отмечали, что в период позднего средневековья климат и
традиции разделяли Европу на сотни небольших регионов, которые нуждались в
торговле для развития специализированных производств и что существовала
разветвленная сеть межрегиональной торговли. Неизбежные недороды и неурожайные
годы делали межрегиональную торговлю зерном вопросом жизни и смерти.
Потребность в торговле зерном была не только экономической, но и политической.
В основе европейского сельского хозяйства была пшеница; хлеб большей частью
выпекался из пшеницы и являлся основным продуктом питания. Большая часть
расходов среднеевропейского потребителя приходилась также на хлеб. Таким
образом, хлебные цены оказывались первостепенным политическим вопросом.
Обычным подходом было установление твердых цен на буханку хлеба, но поскольку
зерна для снабжения рынка по твердой цене часто недоставало, разрешалось
изменять величину буханки [Femand Braudel, The Structure of Everyday Life,
trans. Sian Reynolds (New York: Harper & Row, 1981), p. 145]. И устойчивость
правительства сильно зависела от его способности обеспечить приемлемую
величину буханки хлеба. Поэтому в приморских районах и вдоль больших рек
межрегиональная торговля зерном делалась настоятельной политической
необходимостью -- несмотря на неспособность властей сохранять контроль над
ценами экспортно-импортной торговли.
Пиратство и свободные рынки
Как мы уже видели, XV и XVI века были периодами серьезного прогресса в
кораблестроении и навигации -- и этот прогресс сделал возможным открытие и
колонизацию Америки. Доступность морей и океанов имела ряд последствий.
Во-первых, вплоть до XIX века, когда соперничавшие морские державы оставили
взаимную вражду и взялись за борьбу с пиратами и работорговлей, контроль над
судоходством был невозможен. До этих времен купеческим судам приходилось
вооружаться -- для обеспечения собственной безопасности, а наличие оружия на
частных судах являлось источником угрозы для безопасности других судов.
Во-вторых, пиратство могло быть доходным промыслом в тех случаях, когда
наличествовали безопасные базы и рынки для сбыта награбленного. Такие базы
предоставлялись государствами, стремившимися подорвать морскую торговлю других
народов, и здесь можно упомянуть англичанина сэра Френсиса Дрейка и порты
мусульманской Северной Африки, против которых в начале XIX века боролись
военно-морские силы США. Кроме того, на побережье Америки и Азии существовали
обширные неосвоенные зоны, не подчиненные никакому правительству: острова
Карибского моря, дельта Миссисипи, побережье Каролины, острова Малайского
архипелага -- все эти места служили базами для пиратов.
В-третьих, попытки европейских правительств закрепить за собой исключительный
контроль над морскими путями порождали два источника сопротивления: со стороны
других правительств и их народов, а также со стороны тех своих граждан,
которым не достались правительственные привилегии на морскую торговлю.
Сопротивление проявлялось в двух формах: пиратстве и контрабанде.
Контрабанда имела особенное значение для британских колоний в Америке. С 1660
года Британия приняла законы о мореплавании, которыми прибрежная и
колониальная торговля закреплялась за британскими кораблями, имевшими
британский экипаж. До окончания Семилетней войны с Францией в 1763 году
Британия не взимала налогов со своих колоний, но извлекала доход от
предоставления исключительных прав на торговлю определенными товарами. К тому
же Британия противодействовала развитию в колониях обрабатывающей
промышленности. Введение в действие закона о мореплавании было отложено до
1763 года, и к этому времени американские морские купцы сумели разбогатеть,
нередко за счет нелегальной торговли. После 1763 года британцы начали искать
источники доходов, чтобы выплатить долги, сделанные в ходе Семилетней войны, и
содержать постоянные гарнизоны в американских колониях. Они начали с попыток
ввести в действие закон о мореплавании. Уже в 1764 году жители штата
Род-Айленд ответили сожжением сторожевого корабля. Британия продолжила
увеличение прямых налогов -- гербового сбора и налога на патоку. Адам Смит
немало высказал и критических и одобрительных замечаний о британской политике,
но при всех ее достоинствах политические последствия этого были ужасны. [Адам
Смит, писавший во время американской революции, похоже, считал, что
навигационный и другие последующие акты и ограничения на торговлю, нанося
колонистам небольшой ущерб, помогали оплачивать расходы на военное
противостояние Франции. Тем не менее, он замечает: "Запрещение целому народу
выделывать из продукта своего труда все то, что он может, или затрачивать свой
капитал и промышленный труд, таким образом, как он считает наиболее выгодным,
представляет собой явное нарушение самых священных прав человечества". См.
Богатство народов, с. 424. Об "ограничении торговли" см. с. 420. См. также
обсуждение недостатков системы торговой монополии, необходимости прямого
налогообложения колоний и возможность предоставления колониям мест в
парламенте Британии на cc. 430--465.] Американская торговля развивалась
вопреки британским законам, и возникшее у торговцев отношение к обязательствам
колоний благоприятствовало усвоению идей политической независимости.
Контрабанда была широко распространена и в самой Британии. Пожалуй, в верхних
слоях британского общества это занятие не стало столь же респектабельным, как
в колониях, но распространенность контрабандного промысла в некоторых
прибрежных поселениях заставляет предположить, что все население здесь
относилось к нему одобрительно. Мало свидетельств того, что средние или высшие
классы осуждали потребление контрабандных товаров -- еды, спиртного и одежды.
Адам Смит был консервативным шотландцем, и его взгляды особенно показательны
как бледная копия того, что думали средний торговец, или моряк о постоянно
нарушаемых ими законах:
Надежда избавиться от таких налогов при посредстве контрабанды часто ведет к
конфискациям и другим карам, которые совершенно разоряют контрабандиста --
человека, который, хотя он и заслуживает величайшего порицания за нарушение
законов своей страны, часто не способен нарушать законы естественной
справедливости, и был бы во всех отношениях прекрасным гражданином, если бы
законы страны не делали преступлением то, что природа никогда не думала
признавать. В тех странах с дурным управлением, где существует, по меньшей
мере, общее подозрение относительно наличности многих ненужных расходов и
весьма неправильного расходования государственных доходов, законы, ограждающие
последние, мало уважаются. Немногие люди проявляют щепетильность в отношении
контрабанды, когда, не нарушая присяги, могут найти удобный и безопасный
случай к этому. Если кто-нибудь сочтет недопустимым покупать контрабандные
товары, то, хотя такая покупка является явным поощрением нарушения фискальных
законов и лжеприсяги, в большинстве стран это было бы сочтено одним из тех
педантических проявлений лицемерия, которые не только не приобретают человеку
уважения, но и навлекают на него подозрение в том, что он еще больший
мошенник, чем большинство ere соседей. Благодаря такой снисходительности
общества контрабандист часто поощряется продолжать промысел, который он, таким
образом, приучается считать до известной степени невинным, а когда вся
строгость фискальных законов готова обрушиться на него, он часто бывает
склонен оружием защищать то, что привык рассматривать как свою законную
собственность. Будучи сначала скорее неблагоразумным и легкомысленным, а не
