феодализма: "В Японии ... семена капитализма были посеяны в период Ашикага
(1368--1573), с возникновением экономических и социальных сил, независимых от
государства (будь то гильдии, свободные города, сети торговцев, связывавшие
между собой далеко отстоящие местности, купеческие группы, которые зачастую не
подчинялись никому)". (р. 589)]
Самым поразительным политическим результатом феодализма западного и японского
образца была множественность центров власти, и каждый такой центр соединял ту
или иную военную силу с хозяйственной базой, необходимой для ее поддержки.
Бродель, возможно, был прав, полагая право наследования важнейшим фактором
этого процесса. [Там же: Бродель видит значение наследуемости богатства для
развития капитализма в необходимости накопления (р. 599), в том числе ради
сосредоточения богатств, которые поднимающийся класс торговцев смог бы взять
из рук угасающей феодальной знати (pp. 594--595). В американской истории роль
накопления была менее существенна, чем она могла бы быть во Франции, а
перехода богатств от феодальной знати к новому классу торговцев просто не
было.] Дело в том, что если бы вождь обладал только пожизненным правом на свой
надел земли, по мере его старения самые честолюбивые и дальновидные из
подчиненных переносили бы свою лояльность на его властелина, который обладал
бы правом перераспределять земельное имущество. Результатом было бы ослабление
власти сеньоров и усиление власти их сюзеренов. Подобно капитализму, феодализм
принадлежит к типу обществ со множеством наследственных центров власти, и
заманчиво предположить, что расцвет капитализма в Японии и в европейских
обществах был связан с тем, что здесь уже укрепились институты наследственной
собственности и значительной личной независимости (пусть только в верхних
слоях общества).
Самые широкие истолкования принципа суверенитета в политической философии
предполагают, что суверен или государство являются абсолютными собственниками
всех своих подданых и всей их собственности. Такого типа концепции были
эффективно реализованы в странах ислама, в Китае, Индии, в древнейших
империях, и в немецкой философии XIX века. Для сторонников такого
всеобъемлющего истолкования суверенитета феодализм был ничем иным, как
анархией. Короли и князья, занимавшие высшие позиции в пирамидах феодальной
власти -- а в Европе было множество феодальных иерархий -- были не столько
подлинными суверенами, сколько индивидуумами, которые по договору с другими
индивидуумами, своими вассалами, установили определенные системы прав и
обязанностей. Оставалась мечта о возвышающемся надо всеми императоре Священной
Римской империи, но это была всего лишь мечта. Хуже всего, что обязательства
были взаимными, то есть король был обязан помогать вассалу при нападении на
него, а в случае малолетства наследника должен был защищать его владения и
передать их ему по достижении зрелости. Феодальная концепция двухсторонних
договорных отношений между сюзереном и вассалами опять-таки до некоторый
степени подобна позднейшим концепциям, характерным для капиталистического
общества -- о правительстве как договоре между государством и гражданами,
легитимность которого зависит от согласия последних.
Чтобы охватить весь спектр договорных отношений средневековья, термин
феодализм был распространен на поместную систему выделения земли в обмен на
невоенные услуги. В этом смысле поместная система распространила систему
договорных отношений за пределы военной иерархии и включила крепостных и слуг,
получавших землю в обмен на невоенные услуги и платежи. У городов вначале
также были феодальные покровители, которым они были обязаны разными услугами и
платежами.
В обществе, следующему восточной традиции воспринимать все население и
собственность принадлежащими суверену, феодализм вполне мог бы принять форму
передачи вассалам абсолютной и неограниченной власти суверена над землей и ее
обитателями. Но в Западной Европе население с помощью обычая, традиции и
договора закрепило свои обязательства перед сеньорами и перечень их прав и
привилегий, подобно тому, как сеньоры фиксировали свои отношения с
вышестоящими по рангу.
Таким образом, существует политическая перспектива, позволяющая видеть в
феодализме предшественника капитализма не только во времени, но и в логическом
плане: здесь идея абсолютистского государства была отвергнута в пользу идеи
государства, в котором все виды власти и полномочий ограничены соглашениями с
населением и с независимыми социальными институтами. Очень может быть, что
военная мощь, позволившая отклонить претензии государства на абсолютизм,
зависела от института передачи по наследству земельных владений военных вождей
среднего звена. Для понимания источников богатства Запада стоит добавить, что
пожизненное закрепление должностных позиций, столь обычное для военного
феодализма восточного типа, оказывало экономически неблагоприятное влияние,
поскольку давало владельцу пожизненного поста все стимулы для кратковременной
сверхэксплуатации и никак не стимулировало вложение дохода ради долгосрочных
усовершенствований. Представляется, что это пример еще одной институциональной
особенности, которая служила децентрализации политической власти и полномочий
и, при этом, оказалась более эффективной в экономическом плане, чем возможные
альтернативы.
Упадок феодализма
Идеалами феодальных институтов были стабильность и безопасность, а не
изменения и рост. По мере того как западное общество начинало ориентироваться
не на стабильность, а на рост, взаимоотношения между его институтами и
классами изменялись. Абсолютное и относительное значение одних институтов и
классов увеличивалось, других -- падало; появлялись и новые институты. В целом
этот процесс будет легче охватить после того, как в следующей главе мы
рассмотрим расширение торговли и возвышение класса профессиональных торговцев.
Здесь же стоит отметить, что упадок ориентированного на стабильность
феодального общества был вызван инновациями того типа, отвергнуть которые было
нелегко, поскольку они затрагивали военное дело. Сердцевина феодализма --
военный союз короля и вассалов, и развитие военной технологии, разрушившее
военную основу этого союза, привело к его развалу. В конце XV века боевые
возможности феодальной конницы начали быстро убывать, а феодальный замок стал
бесполезен в качестве опоры армии. Главной из этих двух причин упадка военного
феодализма была первая: утрата боевой роли защищенной тяжелыми доспехами
конницы.
Основой боевой мощи стала профессиональная армия, соединявшая пехоту
(копейщиков, арбалетчиков, мушкетеров), осадную артиллерию и кавалерию. Это
начатое в Италии изменение не было просто результатом освоения огнестрельного
оружия. В первую очередь речь шла об эффективности пехоты, сформированной из
усиленной арбалетчиками городской милиции (производство арбалетов стало
основой создания новой отрасли производства в Италии). Когда выяснилось, что
арбалетчики, копейщики и кавалерия способны к более организованным и слаженным
действиям, чем солдаты ополчения, начался переход к организации
профессиональных армий. [William H. McNeill, The Pursuit of Power (Chicago:
University of Chicago Press, 1982), pp. 73--77. Ричард Бин (Richard Bean, "War
and the Birth of the Nation State", Journal of Economic History 33, щ 1 (March
1973): pp. 203--221) -- следующим образом излагает тот же подход: "В 1400 году
ни один князь не мог противостоять союзу баронов, если он не опирался на
поддержку равносильного союза. В 1600 году большинство князей могли твердо
рассчитывать, что их постоянные армии подавят любой бунт, если только он не
объединит всех сразу" (р. 203).]
Если принять, что непосредственной причиной упадка феодализма были изменения
военного дела, мало кто сочтет простым совпадением, что это важное развитие
началось в Италии, которая лидировала в Европе в области роста городов,
развития торговли, испытывала самую острую нужду в защите своего торгового
богатства от феодального рыцарства и лучше всего была подготовлена к тому,
чтобы оплатить новую технологию военного дела. Здесь и там в отдельных
сражениях сказывался закат боевой мощи феодализма. Швейцарские копейщики под
Семпахом в 1387 году нанесли поражение германским рыцарям, а английские
лучники в ходе Столетней войны утвердили свое превосходство над французскими
рыцарями под Креси (1346) и Агинкуре (1415). Но именно в Италии в конце XIV
века города создали профессиональные армии, которые стали прообразом новой
системы организации вооруженных сил.
Севернее, во Франции толчком к изменениям стала Столетняя война с Англией. В
начале этой войны, в XIV столетии основой военной мощи французских королей
являлось феодальное ополчение, служащее согласно своим обязательствам. В ходе
войны произошли едва различимые изменения в балансе военной мощи между
тяжеловооруженными всадниками-рыцарями и скоординированными действиями
нескольких типов подразделений пехоты и кавалерии, имевших на вооружении
огнестрельное оружие. К концу XV столетия Франция, как и другие национальные
государства, комплектовала свои армии профессиональными солдатами, а не за
счет феодального ополчения. [McNeill, Pursuit of Power, p. 81: "Когда началась
Столетняя война (1337--1453), короли Франции все еще опирались главным образом
на рыцарское. ополчение...". А также: "К тому времени, когда французская
монархия начала оправляться от чудовищной деморализации, вызванной первыми
победами англичан, и от широкого недовольства знати, расширение торговой базы
позволило королям собрать деньги на содержание все растущих вооруженных сил.
Это была та армия, которая после ряда удачных кампаний в 1453 году выдворила
англичан из Франции... Возникшее в результате этого между 1450 и 1478 годами,
французское королевство было централизовано как никогда прежде и могло
содержать профессиональную армию численностью примерно в 25 тыс. человек" (pp.
82--83).] Военная служба рыцарей и сеньоров, в обмен за которую они получали
свои поместья, перестала быть основой вооруженных сил.
Профессионализация армии была не единственной причиной упадка боевого значения
феодальной знати и сосредоточения боевой мощи страны в руках центрального
правительства. До появления осадной артиллерии рыцарские замки обеспечивали
достаточную военную независимость от сюзеренов, поскольку редко когда имело
смысл для подтверждения своего иерархического старшинства предпринимать штурм
вассальных замков. Так что в политическом плане замки были важным фактором
децентрализации власти. Ричард Бин так объясняет значение замков:
Существование большого числа замков позволяло небольшим областям успешно
противостоять гораздо более мощным оппонентам. Иноземные завоеватели и
вышестоящие на иерархической лестнице оказывались в равно неблагоприятном
положении: зачастую область просто не стоила издержек, требовавшихся для ее
покорения. Замки приходилось брать штурмом один за другим, и для этого
требовалась достаточно большая осадная армия... Но большие силы вторжения
трудно было месяцами продовольствовать в одной и той же области, поскольку
фуражиры армии вторжения быстро опустошали местность вокруг осажденного замка.
В результате осаждающие нередко начинали голодать раньше, чем осажденные, и
приходилось отказываться от идеи захватить замок [Bean, "War and the Birth of
Nation State": pp. 203--221].
Осадная артиллерия покончила с военным значением замков примерно в то же
время, когда профессиональные армии доказали никчемность рыцарского ополчения.
В начале XVI века научились строить крепости, способные выдерживать пушечный
огонь. Но для феодальных баронов, которым было не по карману содержать
артиллерию, не хватало средств и на возведение новых крепостей. К тому же в
XVI веке королевская власть, по крайней мере, во Франции и в Англии, стала
достаточно сильной, чтобы не позволять своей знати возводить современные
крепости.
Последствия этих изменений затронули экономическую, политическую и социальную
