я почти обанкрочусь.
Он подмигивает мне.
- Когда дойдет до дела, сыграйте что-нибудь бурное... с подъемом. Это
всегда ее вдохновляет. она до безумия любит музыку.
- Я могу сыграть "Шествие гладиаторов". А как насчет частного
маленького пари со мной?
Карл смотрит на меня.
- Дорогой господин Бодмер, - обиженно отвечает он, - не будете же вы
держать пари против Клары! Разве вы сможете тогда сыграть убедительно?
- Не против нее. За нее. Частное пари.
- Сколько? - торопливо спрашивает Карл.
- Какие-нибудь несчастные восемьдесят тысяч, - говорю я. - Все мое
состояние.
Карл соображает. Затем оборачивается к остальным.
- Кто-нибудь еще хочет поставить восемьдесят тысяч? Против нашего
пианиста?
- Я! - Какой-то толстяк выступает вперед, извлекает деньги из
чемоданчика и хлопает пачкой о прилавок.
Я кладу рядом свои деньги.
- Бог воров да хранит меня, - говорю я. - Иначе я буду вынужден завтра
ограничиться обедом.
- Итак, начнем! - говорит Карл Бриль. Собравшиеся осматривают гвоздь.
Затем Карл подходит к стене, приставляет к ней гвоздь на
уровне человеческого зада и на треть забивает молотком. Он бьет менее
сильно, чем кажется по его размашистым движениям.
- Засел глубоко и крепко, - говорит он и делает вид, будто энергично
раскачивает гвоздь.
- Это мы сначала проверим.
Толстяк, поставивший против меня, подходит К стене. Трогает гвоздь и
усмехается.
- Карл, - говорит он с ироническим смехом, - да я дуну - и этот гвоздь
вылетит. Дай-ка мне молоток.
- А ты сначала дунь и посмотри.
Но толстяк не дует. Он энергично дергает гвоздь, и тот выскакивает.
- Рукой-то я гвоздь сквозь крышку стола прогоню. А задом - нет. Если
вы ставите такие условия, давайте лучше это дело бросим.
Толстяк молчит. Он берет молоток и забивает гвоздь в другом месте.
- Ну как, вот тут хорошо будет?
Карл Бриль пробует гвоздь. Он торчит наружу всего на шесть-семь
сантиметров.
- Слишком крепко. Его и рукой не выдерешь.
- Либо так, либо отменим, - заявляет толстяк.
Карл еще раз берется за гвоздь. Толстяк кладет молоток на прилавок, он
не замечает, что каждый раз, когда Карл проверяет, крепко ли сидит гвоздь,
он его слегка расшатывает.
- Я не могу держать пари на равных основаниях, а только один к двум,
да и тогда, наверное, проиграю.
Они сговариваются на шести против четырех. На прилавке вырастает целая
гора денег. Карл еще дважды дергает гвоздь, чтобы показать, насколько
безнадежно выиграть такое пари. Я начинаю играть "Шествие гладиаторов", и
вскоре фрау Бекман появляется в мастерской, шурша свободным ярко-красным
китайским кимоно; кимоно заткано пионами, а на спине изображен феникс.
Фрау Бекман - импозантная особа, у нее голова бульдога, но
хорошенького бульдога, густые курчавые темные волосы и блестящие, как
вишни, черные глаза, все остальное - как у бульдога, особенно подбородок.
Тело у нее мощное и словно железное. Каменно-твердые груди выступают,
точно бастион, потом следует талия, довольно стройная для таких телес, и,
наконец, знаменитый зад, играющий в данном случае решающую роль. Он
огромен и в то же время подобен камню. Даже кузнец не смог бы ущипнуть
его, когда фрау Бекман напрягает тело, скорее он сломает себе палец. Карл
Бриль и на этом уже выигрывал пари, правда только в тесном кругу друзей.
Так как сегодня вечером присутствует и толстяк, предполагается провести
только опыт с выдергиванием гвоздя из стены.
Во всем, что происходит, царит строго спортивный и чисто рыцарский
дух; правда, фрау Бекман здоровается, но она в высшей степени сдержанна и
даже как бы отсутствует. Она рассматривает свое выступление лишь как нечто
спортивно-деловое. Спокойно становится она спиной к стене за невысокой
ширмой, делает несколько профессиональных движений, потом застывает на
месте, выставив подбородок, готовая начать, очень серьезная, как и
полагается перед серьезным спортивным достижением.
Прервав марш, я на басовых нотах исполняю две трели - они должны
звучать как барабанная дробь в цирке Буша во время смертельного прыжка.
Фрау Бекман напрягает мышцы и расслабляет их. Ее тело напрягается еще
дважды. Карл Бриль начинает нервничать. Фрау Бекман опять застывает на
месте, глядя в потолок, стиснув зубы. Потом что-то звякает, и она отходит
от стены. Гвоздь лежит на полу.
Я исполняю "Молитву девы", одну из ее любимых пьес. Она благодарит,
грациозно кивнув массивной головой, певучим голосом желает всем
спокойной ночи, теснее запахивает кимоно и исчезает. /
Карл Бриль подсчитывает деньги. Протягивает мне мой выигрыш. Толстяк
осматривает гвоздь и стену.
- Невероятно, - бормочет он.
Я играю "Сияние Альп" и "Везерскую песню" - это тоже две любимые пьесы
фрау Бекман. На верхнем этаже слышно мою игру. Карл гордо подмигивает мне.
В конце концов, ведь он владелец этих мощных клещей. Пиво и водка льются
рекой. Я пью вместе с остальными, потом продолжаю играть. Сегодня мне
лучше не быть одному. Хочется кое о чем подумать, и вместе с тем я не хочу
ни в коем случае об этом думать. У меня руки полны небывалой нежности. На
меня точно веет чьей-то близостью, кто-то тянется ко мне, мастерская
исчезает, я снова вижу дождь, туман, Изабеллу и ночной мрак. Она не
больна, думаю я и все же знаю, что она больна. Но если Изабелла
душевнобольная, то мы в десять раз большие психопаты, чем она.
Меня приводит в себя громкий спор. Оказывается, толстяк не в силах
забыть мощные формы фрау Бекман. Воспламенившись после нескольких рюмок
водки, он сделал Брилю тройное предложение: пять миллионов за чай с фрау
Бекман, один миллион за короткий разговор с ней сейчас же, во время
которого он, вероятно, пригласит ее на вполне приличный ужин без Карла
Бриля, и два миллиона, если ему разрешат несколько раз крепко ущипнуть это
анатомическое чудо здесь же, в мастерской, среди сотоварищей, в веселом
обществе и, следовательно, соблюдая все приличия.
Но тут-то и сказался характер Карла. Если толстяк имеет в виду чисто
спортивный интерес, . заявил он, может быть, ему и разрешат ущипнуть фрау
Бекман, но, во всяком случае, при дополнительном пари на какие-нибудь
несчастные сто тысяч марок; если же это только желание похот-
ливого козла, то одна мысль о таких действиях является для Карла тяжким
оскорблением.
- Это же свинство! - рычит он. - - Я считал, что присутствуют только
истинные кавалеры.
- Я истинный кавалер, - лопочет толстяк. - Поэтому и делаю эти
предложения.
- Вы свинья!
- Это тоже. Иначе какой же я кавалер? А вы бы гордиться должны...
такая дама... Неужели вы настолько бессердечны! Что же мне делать, коли во
мне моя природа на дыбы становится? Почему вы обиделись? Она же не ваша
законная жена.
Я вижу, как Бриль вздрагивает, словно в него выстрелили. С фрау Бекман
он состоит в незаконном сожительстве, она просто ведет у него хозяйство.
Что ему мешает на ней жениться - этого не знает никто, вероятно, только
его упрямый характер, который заставляет его зимой пробивать прорубь,
чтобы поплавать в ледяной воде. И все же это его слабое место.
- Да я бы... - запинаясь, лопочет толстяк, - такой бриллиант на руках
носил, одевал бы в бархат и шелк, в красный шелк... - Он чуть не рыдает и
рукой рисует в воздухе роскошные формы. Бутылка, стоящая перед ним, пуста.
Вот трагический случай любви с первого взгляда. Я отворачиваюсь и
продолжаю играть. Представить себе картину, как толстяк носит фрау Бекман
на руках, я не в силах.
- Вон! - вдруг заявляет Карл Бриль. - Хватит! Терпеть не могу выгонять
гостей, но...
Из глубины мастерской доносится отчаянный вопль. Мы все вскакиваем.
Там судорожно приплясывает какой-то коротышка. Карл бросается к нему,
хватает ножницы и останавливает станок. Коротышке делается дурно.
- Ах, черт! Ну кто знал, что он так налижется и захочет поиграть с
машиной! - негодует Карл. Мы осматриваем руку коротышки.
Из раны висит несколько ниток. Машина прихватила мякоть его руки между
большим и указательным пальцами - и это еще счастье. Карл льет на рану
водку, и коротышка приходит в себя.
- Ампутировали? - спрашивает он с ужасом, увидев свою руку в лапах
Карла.
- Глупости, цела твоя рука.
Коротышка облегченно вздыхает, когда Карл трясет перед ним его же
рукой.
- Заражение крови? А? - спрашивает пострадавший.
- Нет, а вот от твоей крови машина заржавеет. Мы вымоем твою клешню
алкоголем, смажем йодом и наложим повязку.
- Йодом? А это не больно?
- Жжет одну секунду. Как будто ты рукой глотнул очень крепкой водки.
Коротышка вырывает руку.
- Водку я лучше сам выпью. - Он вытаскивает из кармана не слишком
чистый носовой платок, обматывает им свою лапу и тянется к бутылке. Карл
усмехается. Потом с тревогой смотрит по сторонам.
- А где же толстяк?
Гости не знают.
- Может, был, да весь вышел? - замечает один из присутствующих и
начинает икать от смеха над собственной остротой.
Дверь распахивается. Появляется толстяк; наклонившись вперед, чтобы
сохранить равновесие, входит он, спотыкаясь, а за ним следует в красном
кимоно фрау Бекман. Она скрутила ему руки за спиной и вталкивает в
мастерскую. Энергичным рывком она отбрасывает его от себя. Толстяк валится
лицом вперед в отделение дамской обуви. Фрау Бекман словно стряхивает пыль
со своих рук и удаляется. Карл Бриль делает гигантский прыжок. Ставит на
ноги толстяка.
- Мои руки! - верещит отвергнутый поклонник. - Она мне вывернула руки!
А живот! Ой, живот! Ну и удар!
Объяснения излишни. Фрау Бекман - достойная партнерша Карла Бриля,
этого поклонника зимнего купанья и первоклассного гимнаста; она уже дважды
ломала ему руку, не говоря о том, что она могла натворить с помощью вазы
или кочерги. Не прошло и года с тех пор, как она застигла ночью в
мастерской двух взломщиков. Они потом пролежали долгое время в больнице, а
один так и не оправился после мощного удара, который она нанесла ему по
голове железной колодкой, к тому же он оглох на одно ухо. С тех пор
взломщик стал заговариваться.
Карл тащит толстяка к лампе. Он побелел от ярости, но сделать уже
ничего не может. Толстяк готов. Это было бы все равно, что избивать
тифозного больного. Толстяк, видимо, получил страшный удар в ту часть
тела, с помощью которой хотел согрешить. Ходить он не способен. Даже на
улицу Карл не может его вышвырнуть. Мы укладываем его в углу мастерской на
обрезки кожи.
- Самое приятное, что у Карла бывает всегда так уютно, - заявляет один
из гостей и старается напоить пивом рояль.
***
Я иду домой по Гроссештрассе. В голове все плывет; я выпил слишком
много, но мне этого и хотелось. Только редкие витрины еще светятся, перед
ними клубится туман и окутывает фонари золотистыми вуалями. На витрине
мясной лавки стоит цветущий куст альпийских роз, рядом тушка поросенка, в
бледную пасть засунут лимон. Уютно лежат кольцами колбасы. Вся картина
полна настроения, в ней гармонически сочетаются красота и
целеустремленность. Я стою некоторое время перед витриной, затем
отправляюсь дальше.
В темном дворе, полном тумана, наталкиваюсь на какую-то тень. Это
старик Кнопф, он опять остановился перед черным обелиском. Я налетел на
него со всего размаха, он пошатнулся и обхва-
тил руками обелиск, словно намереваясь влезть на него.
- Очень сожалею, что вас толкнул, - заявляю я. - Но почему вы тут
стоите? Неужели вы, в самом деле, не можете справить свою нужду у себя
дома? А если уж вы такой любитель акробатики на свежем воздухе, то почему
вы не займетесь этим на углу улицы?
Кнопф отпускает обелиск.
- Черт, теперь все потекло в штаны, - бурчит он.
- Не беда. Ну уж заканчивайте здесь, раз начали.
- Поздно.
Кнопф, спотыкаясь, бредет к своей двери. Я поднимаюсь к себе и решаю
на деньги, выигранные у Карла Бриля, купить завтра букет цветов и послать
его Изабелле. Правда, до сих пор подобные затеи приносили мне только
неприятности, но ничего другого я не могу придумать. Я стою еще некоторое
время у окна и смотрю в ночной мрак, а потом начинаю стыдливо и совсем
