приехала с ним. Боясь потерять себя, он преувеличивал все, что
делало Лилиан несколько провинциальной; несоответствие между
интенсивностью ее чувств и формой их выражения он склонен был
воспринять как своего рода истерию, -- в действительности все
оказалось не так; Лилиан была словно форель, брошенная в
слишком тесный для нее аквариум, форель, которая беспрерывно
натыкается на стенки и баламутит на дне тину. Теперь форель
была не в аквариуме, она попала в свою стихию и уже ни на что
не натыкалась; она забавлялась своими быстрыми движениями и
любовалась гладкой, сверкавшей всеми цветами радуги чешуей,
словно пронизанной маленькими шаровыми молниями.
-- Дядя Гастон хочет устроить в мою честь небольшой прием,
-- сказала Лилиан.
-- Вот как?
-- Да, он хочет выдать меня замуж.
-- Все еще?
-- Больше, чем когда-либо. Он опасается, что не только я, но
и он разорится, если я не перестану покупать платья.
x x x
Они вновь сидели в ресторане ран Вефур. Официант опять подал
им эклеры с жареным миндалем, которые они, как и в тот раз,
запивали молодым монтраше.
-- Ты что-то стал очень молчалив после Рима, -- сказала
Лилиан.
Клерфэ посмотрел на нее.
-- Неужели?
Лилиан улыбнулась.
-- Может быть, виновата женщина, которая только что вошла
сюда?
-- Какая женщина?
-- Хочешь, чтобы я ее тебе показала?
Клерфэ не заметил, как вошла Лидия Морелли. Почему ее, черт
возьми, принесло именно сюда? Она была с Джонсоном, с одним из
воротил авиационной промышленности, крупным богачом; Лидия
Морелли поистине не теряла времени зря, ведь он только этим
утром сказал, что не сможет встретиться с ней вечером. Клерфэ
понял также, почему она пришла именно сюда: несколько лет назад
он иногда водил ее в ран Вефур. Впредь надо быть осторожнее со
своими любимыми ресторанами!
-- Ты с ней знаком?
-- Как и со многими другими, не больше и не меньше.
Он видел, что Лидия наблюдает за Лилиан, и не сомневался,
что она уже успела с точностью до ста франков оценить все, что
было надето на Лилиан, узнать, где это куплено и за какую цену.
Он был убежден, что она знает, сколько стоят туфли Лилиан, хоть
и не может их разглядеть. В этом отношении Лидия была прямо
ясновидящей. Конечно, если бы он подумал заранее, этой ситуации
можно было бы избежать, но раз уж так получилось, Клерфэ решил
ее использовать. Ведь самые простые чувства -- это и есть самые
сильные чувства. И одно из них -- ревность. Лилиан начнет
ревновать его -- тем лучше. Он и так уже упрекал себя в том,
что отсутствовал слишком долго.
-- Она великолепно одета, -- сказала Лилиан.
Он кивнул.
-- Она этим славится.
Теперь он ждал когда Лилиан скажет что-нибудь о возрасте
Лидии. Лидии было сорок, днем ей можно было дать тридцать, а
вечером, при надлежащем освещении, -- двадцать пять. В тех
ресторанах, куда ходила Лидия, освещение всегда было
надлежащим.
Однако Лилиан ничего не сказала о возрасте Лидии.
-- Она красива, -- заметила Лилиан. -- У тебя был с ней
роман?
-- Нет, -- ответил Клерфэ.
-- Ну и глупо, -- сказала Лилиан.
Он с изумлением посмотрел на нее.
-- Почему?
-- Она очень красива. Кто она?
-- Она итальянка.
-- Из Рима?
-- Да, -- сказал он. -- Из Рима. Почему ты спрашиваешь? Ты
ревнуешь?
Лилиан поставила на стол рюмку с желтым шартрезом.
-- Я не ревную, -- ответила она спокойно. -- У меня для
этого нет времени.
Клерфэ пристально посмотрел на нее. В устах любой другой
женщины такой ответ показался бы ему банальностью, но в устах
Лилиан он так не звучал, и Клерфэ понял это. Она говорила
искренне. С каждой секундой он все больше приходил в ярость,
сам не зная отчего.
-- Может, мы все-таки поговорим о чем-нибудь другом?
-- Почему? Потому что ты вернулся в Париж с другой женщиной?
-- Чепуха! Как тебе пришла в голову такая нелепость?
-- Именно из-за ее нелепости. Разве это не так?
Клерфэ раздумывал не больше секунды.
-- Да, это так, -- сказал он как можно спокойнее.
-- У тебя очень хороший вкус.
Клерфэ молчал, ожидая следующего вопроса. Он решил говорить
только правду. Сегодня утром он еще считал, что может иметь с
Лилиан небольшую интрижку, которая ничему не помешает, теперь
он не хотел никого, кроме нее. Он знал, что попался по
собственной вине, и злился на себя, но он знал также, что
прошлых ошибок не исправишь никакими средствами, меньше всего
логикой. Лилиан ускользнула от него, и притом самым опасным
образом -- без борьбы. Чтобы вновь завоевать ее, оставался лишь
один путь -- действовать по тому же образцу: надо было решиться
на самое трудное в таких поединках, которые обычно ведутся
вслепую -- признаться во всем, стараясь не потерять ее.
-- Я не хотел влюбляться в тебя, Лилиан, -- сказал он.
Она улыбнулась.
-- Но ведь это не средство. Так поступают только гимназисты.
-- В любви все ведут себя как гимназисты.
-- Любовь? -- сказала Лилиан. -- Это слишком широкое
понятие! Что только за ним не скрывается... -- Она взглянула на
Лидию Морелли. -- Все гораздо проще. Пошли?
-- Куда ты хочешь?
-- К себе в отель.
Ни слова не сказав, он расплатился. Они направились к
главному входу мимо столика, за которым сидела Лидия Морелли;
она сделала вид, что не замечает Клерфэ. Они подождали в узком
переулке, пока выводили их машину и ставили ее за угол.
Лилиан обернулась и показала Клерфэ на машину,
-- Вот он жузеппе -- предатель. Отвези меня в отель.
-- Нет. Сходим еще в Пале Рояль. Сад открыт? -- спросил он у
швейцара.
-- Разумеется, сударь.
-- Я там уже была, -- сказала Лилиан. -- Чего ты хочешь?
Стать двоеженцем?
-- Перестань. Пойдем.
x x x
Они прошли под арками Пале Рояля. Вечер был прохладный, в
саду резко пахло землей и весной. Порывистый ветер казался
намного теплее ночного воздуха. Клерфэ остановился.
-- Не спрашивай. Не проси меня ничего объяснить. Это
невозможно.
-- Что объяснить?
-- Ничего.
-- В самом деле ничего? -- спросила Лилиан.
-- Я тебя люблю.
-- Потому, что я не устраиваю тебе сцен?
-- Нет, -- сказал Клерфэ. -- Это было бы ужасно. Я тебя
люблю за то, что ты устроила мне совершенно необыкновенную
сцену.
-- Я вообще не устраиваю сцен, -- ответила Лилиан, поднимая
узкий меховой воротничок жакета. -- Возможно, я бы просто не
знала, как за это взяться!
Она стояла перед ним, и теплый ветер перебирал ее волосы.
Она показалась ему очень чужой: эту женщину он никогда не знал
и уже успел потерять.
-- Я люблю тебя, -- сказал он еще раз, обнял ее и поцеловал.
Он почувствовал легкий аромат ее волос, похожий на аромат
свежих кедровых стружек, и горьковатый запах духов на ее шее.
Лилиан не противилась объятиям Клерфэ. Безучастная ко всему,
широко раскрыв глаза, она, казалось, прислушивается к шуму
ветра.
Потеряв терпение, он встряхнул ее.
-- Скажи же что-нибудь! Сделай что-нибудь! Лучше уж прогони
меня! Дай мне пощечину! Но не будь как каменное изваяние.
Она выпрямилась, и он отпустил ее.
-- Зачем тебя прогонять? -- спросила она.
-- Значит, ты хочешь, чтобы я остался?
-- Сегодня вечером слово отеть кажется мне каким-то
чугунным. С ним ничего не поделаешь. Оно слишком ломкое.
Он посмотрел на нее.
-- По-моему, все, что ты говоришь, ты действительно думаешь,
-- сказал Клерфэ, помол ч'ав немного.
Он был поражен.
Она улыбнулась.
-- А почему бы и нет? Я ведь уже сказала: все гораздо проще,
чем ты считаешь.
Клерфэ молчал. Он не знал, как быть дальше.
-- Пойдем, я отвезу тебя в отель, -- сказал он наконец.
Она спокойно пошла за ним, спокойно шла рядом с ним. то со
мной происходит? -- думал он. -- Я сбит с толку, и я сержусь на
нее и на Лидию Морелли, а ведь мне не на кого сердиться, кроме
как на самого себя.
x x x
Они стояли у машины. И как раз в эту секунду в дверях
появились Лидия Морелли и ее спутник. Лидия опять решила
сделать вид, что не замечает Клерфэ, однако любопытство
пересилило. Клерфэ подумал было, что ему придется защитить
Лилиан, но тут же понял, что в этом нет необходимости. В то
время как двое служащих отеля, громко переругиваясь, подавали
им машины, приостановив на время все движение, между женщинами
завязался весьма невинный, на первый взгляд, разговор, в
котором удары наносились и парировались с убийственной
любезностью. Окажись Лидия Морелли в привычной среде, она бы,
несомненно, победила: она была старше Лилиан, значительно
опытнее и злее, чем та. Но вышло иначе -- со стороны казалось,
что все удары Лидии попадают в ком ваты. Лилиан обращалась к
ней с такой обезоруживающей простотой, что, несмотря на всю
свою осторожность, Лидия Морелли была разоблачена как агрессор,
что было почти равносильно поражению. Даже ее спутник -- и тот
заметил, что она -- заинтересованная сторона.
-- Вот ваша машина, сударь, -- объявил швейцар.
Проехав по переулку, Клерфэ завернул за угол.
-- Блестящая победа! -- сказал он, обращаясь к Лилиан. --
Она так ничего и не узнала, кто ты, откуда приехала и где
живешь.
-- Завтра при желании она все узнает, -- сказала Лилиан
равнодушно.
-- От кого? От меня?
-- От моего портного. Она поняла, откуда это платье.
-- Мне кажется, тебе это безразлично.
-- Да еще как! -- сказала Лилиан, глубоко вдыхая ночной
воздух. -- Проедемся по площади Согласия. Сегодня воскресенье,
фонтаны освещены.
-- Тебе, видимо, все безразлично, не так ли? -- спросил он.
Повернувшись к нему, она улыбнулась.
-- Если глубоко разобраться, то да.
-- Так я и думал, -- пробормотал Клерфэ. -- Что с тобой
произошло?
Клерфэ медленно объезжал площадь. Свет фонарей
скользил по лицу Лилиан. знаю, что умру, -- думала она. -- И
знаю это лучше тебя, вот в чем все дело, вот почему то, что
кажется тебе просто хаотическим нагромождением звуков, для меня
и плач, и крик, и ликование; вот почему то, что для тебя будни,
я воспринимаю как счастье, как дар судьбы.
-- Смотри, фонтаны! -- сказала она.
На фоне серебристо-серого парижского неба сверкающие струи
фонтанов то взлетали ввысь, то падали, обгоняя друг друга,
журчала вода, и над всем этим возвышался обелиск -- символ
тысячелетнего постоянства, светлый стержень, отвесно
погруженный в самое непостоянное, что есть на земле, в текучие
воды фонтанов, которые устремлялись к небу, чтобы сразу же
низвергнуться в небытие; на один-единственный миг они
преодолевали земное тяготение, а потом, преображенные, снова
устремлялись вниз, напевая самую древнюю колыбельную песню на
свете -- монотонную песнь воды, песнь о вечном возрождении
материи и вечном уничтожении личности.
-- Давай поедем еще на Рон Пуэн, -- сказала Лилиан, -- там
тоже фонтаны.
Клерфэ молча ехал через Елисейские поля. На Рон Пуэн они
услышали ту же песнь вспененной воды. Но здесь вокруг фонтанов
выросла миниатюрная роща из желтых тюльпанов, которые, подобно
прусским солдатам, стоящим по стойке смирно, ощетинились лесом
штыков -- своими желтыми цветами.
-- И все это тебе тоже безразлично? -- спросил он.
Лилиан медленно перевела на него взгляд, оторвавшись от
созерцания струй воды в ночной темноте. н мучается, -- подумала
она. -- Как легко мне было вызвать в нем раскаяние!
-- Надеюсь, что безразлично, -- сказала она. -- Я как бы
растворяюсь, глядя на это. Разве ты не понимаешь меня?
-- Нет. Я не хочу растворяться ни в чем; я хочу всегда
ощущать себя сильным.
-- Я тоже хочу.
