Узором, который не соответствует Узорам тридцати одного Дома.
- И часто такое случается? - спросил Хит.
- Может быть, один раз на две тысячи, - ответил я. - Такой ребенок
изгоняется и почти сразу умирает.
- По-моему, это варварство.
- Напротив. Раса стремится сохранить генетическую чистоту, а
допустить в общество без-Узорного означает накликать беду.
- Сколько же поколений у вас существует инбридинг? - спросил он.
- Вы все еще не понимаете, - сказал я. - Спаривание часто
происходит между членами разных Домов, именно для того, чтобы избежать
нежелательных последствий интенсивного узкородственного размножения. Я
так появился. Моя мать была из Дома Крилкен, а отец, чью модель я ношу -
из Дома Крстхъонн.
- Значит, вас воспитывал он?
- Меня воспитала Мать Узора.
- Я совсем запутался, - сказал Хит. - Мне казалось, что у вашей
мамы была другая модель.
- Правильно, другая. Меня передали матриарху Дома Крстхъонн - моей
Матери Узора, и ее обязанностью было проследить, чтобы обо мне
заботились и воспитывали в духе и традициях Дома Крстхъонн.
- А ваш отец?
- Что отец?
- Он имел к этому какое-нибудь отношение?
- Я никогда его не видел. Он покинул Бенитар II еще до того, как я
родился.
- Почему? Он нарушил закон, или им не понравился его выбор жены?
- Ни то, ни другое, - объяснил я. - Общество бъйорннов
матриархально. Мужчины появляются и исчезают; женщины Дома - источник
силы и стабильности. Поэтому все мужчины по достижении совершеннолетия
покидают Дом, и обычно планету тоже, чтобы не вносить раскол в
упорядоченную жизнь Дома.
- Судя по вашим словам, они, наверное, скучают по жизни в родимом
стаде.
- Отчаянно.
- Они когда-нибудь возвращаются?
- Только для размножения, или чтоб получить дальнейшие наставления
Дома, - я посмотрел прямо в глаза Хиту. - Путешествуя по галактике,
подвергаешься стольким разлагающим влияниям, что время от времени надо
возвращаться домой и очищаться в нравственных императивах бъйорннов.
Слушая меня, Хит, похоже, забавлялся.
- По-моему, меня только что оскорбили.
- Если так, нижайше приношу извинения.
- Снисходительно принимаю. Не хотите ли вернуться к разговору об
Аберкромби и его коллекции?
- Из этических соображений - не могу.
- Этика может быть такой занудной! - ехидно заметил он. - Наверное,
для бъйорнна особенно.
- Я вырос в очень гармоничном и добропорядочном обществе, - ответил
я. - Несомненно, мой рассказ был недостаточно точным.
- Вряд ли. У меня создалось определенное впечатление, что оно
подавляет некоторые проявления личной инициативы.
- Личность - ничто. Дом - все.
- Вы действительно верите этой чепухе? - спросил он.
- Абсолютно.
- Ну, через пару недель со мной у вас появится более практический
взгляд на вещи.
- Мы не пробудем вместе так долго.
- Еще как пробудем, - беспечно ответил он. - Вам надо посмотреть
картину, потом вы хотели встретиться с Маллаки. Это уже четыре или пять
дней.
- Но вы сказали две недели, - уточнил я.
- Сказал.
- На что уйдет остальное время?
- О, я уверен, мы что-нибудь придумаем, - доверительно произнес он,
и почему-то я понял, что услышу еще не один вопрос о Малькольме
Аберкромби и его коллекции.
9
Наступил вечер, а я все еще не составил мнения о Валентине Хите. Он был
человеком интересным, с ним было весело, он обращался ко мне вежливо и с
уважением, но если ему верить (а я не видел причин сомневаться в его
словах), он был совершенно аморальным преступником, который в настоящее
время скрывает украденные произведения искусства, и без сомнения,
вскорости продаст некоторые из них ничего не подозревающей Тай Чонг. Еще
прежде, чем мы спустились на первый этаж отеля "Эксцельсиор", я решил
задержаться в его обществе ровно столько, сколько понадобится на
приобретение картины Маллаки, а затем как можно быстрее вернуться на
Дальний Лондон.
- Мы наймем автомобиль, или вы предпочитаете какой-нибудь местный
общественный транспорт? - спросил я, когда мы подошли к парадной двери.
- Общественный транспорт? - переспросил он с насмешливой гримасой.
- Толкаться среди пролетариев, которые дышат вам в лицо чесноком и
дымом? Прикусите язык, Леонардо.
- Тогда я остановлю машину, - сказал я, выходя наружу.
- Позвольте мне, - сказал он, сделав знак роскошной серебристой
машине, стоявшей за полквартала от отеля.
Машина немедленно завелась и подкатила к двери.
- Моя краса и гордость, - сказал он, открывая передо мной дверцу. -
Даже зажигалка на атомной энергии. Что вы о ней думаете?
- Очень просторно, - заметил я, взбираясь на необъятное заднее
сиденье.
- Если захочется пить, есть встроенный бар, - сказал он,
присоединяясь ко мне и нажимая кнопку. Между нами вырос шкафчик с
напитками.
- Нет, спасибо.
- А еще видео с октафоническим звуком, - продолжал он.
- Как интересно.
Он нажал еще одну кнопку, и я чуть не взвизгнул, потому что все сиденье
начало вибрировать.
- Чтобы не отсидеть себе все на свете, когда слишком долго удираешь
от полиции, - пояснил он.
Потом он постучал в светонепроницаемое стекло, отделявшее нас от
переднего сиденья, и водитель-моллютеец опустил заслон.
- Да, мистер Хит? - произнес он через блок-транслятор, который
перевел его речь на чистейший земной.
- В подземный пентхауз, Джеймс, - приказал Хит.
- Слушаюсь, мистер Хит, - ответил моллютеец, снова закрываясь
стеклом.
- Что такое подземный пентхауз? - спросил я.
- Квартира под землей, - усмехнулся Хит.
- Я заметил, что вы называете водителя Джеймсом, - сказал я. - Не
думал, что у моллютейцев бывают человеческие имена.
- Не бывает. Но его настоящее имя я вовсе не могу выговорить, так
что зову его Джеймсом.
Он помолчал и добавил:
- Если я правильно помню, его предшественника звали Оскар.
- Очень приятно узнать, что вы охотно нанимаете не-землян.
- По-моему, я уже говорил, что на Шарлемане их нельзя использовать
в качестве свидетелей, - ответил Хит и опять сделал паузу. - Кроме того,
им можно платить меньше, чем людям, а я постоянно пытаюсь сократить
расходы - правда, без особого успеха. Мое воспитание не позволяет мне
довольствоваться вторым сортом, но увы, никто не подумал научить меня,
как обеспечить себе первый. Моя профессиональная жизнь - сплошная цепь
проб и ошибок.
- Очевидно, вы сделали не так уж много ошибок, - заметил я, -
поскольку вы до сих пор на свободе.
- О, ошибок у меня хватало, - беспечно ответил он. - Но и у полиции
тоже. Просто удивительно, как много времени требуется, чтобы понять, что
при моем положении можно быть вором. Жульничество на бирже, махинации с
правительственными контрактами, политический подкуп - такого можно
ожидать от человека явно богатого и хорошо воспитанного, но вор в ночи?
По-моему, это никогда не приходит им в голову.
- Тогда почему вам пришлось скрываться у меня в номере? - спросил
я.
- Почти никогда, - внес он поправку. - Разумеется, к тому времени,
как они меня поймают, Морита уже попадет к человеку, у которого еще
меньше причин афишировать свое приобретение, чем у меня. А потом я
получу официальное карантинное свидетельство, множество многословных
извинений, и полиция очень нескоро заподозрит меня в следующей краже.
- Это, кажется, весьма удобно, - неодобрительно отозвался я.
- Не говоря уже о логике, - добавил он. - Подумайте, как глупо
арестовывать обычного подонка-неудачника за кражу драгоценного камня или
редкой картины. У него же еле хватает средств на чистую рубашку, как же
он может быть тем, за кем они охотятся? В то время, как мне только на
самые необходимые расходы ежемесячно требуется свыше полумиллиона
кредитов, и это без видимых источников дохода. Если бы полиция логично
оценивала ситуацию, они посадили бы в тюрьму всех богатых бездельников,
и держали бы, не выпуская под залог, пока виновный не признается.
- Очень интересная точка зрения, - признал я.
- И не безосновательная, - продолжал он. - Я совершенно не боюсь
быть ограбленным, когда нахожусь среди представителей немытой массы; но
среди равных себе я всегда вооружен до зубов.
Он повернулся ко мне.
- Запомните, Леонардо: если кто-нибудь скажет вам, что ему не нужны
деньги, немедленно хватайтесь за кошелек и бегите.
- А что делать, если кто-то скажет, что он вор?
- Все мы воры, - сказал он, улыбаясь. - Я просто честный вор.
- Нет ли здесь противоречия? - спросил я.
- Есть, конечно. Кто сказал, что человек не может быть
противоречив? - он выглянул в окно. - Ага, вот мы и на месте.
Я потянулся к ручке дверцы, но он мягко схватил меня за руку.
- Пока нет, - сказал он и включил внутреннюю связь. - Дважды вокруг
квартала, Джеймс.
Обернувшись ко мне, добавил:
- Если вы не возражаете, мы еще минуту-две покатаемся, чтобы
убедиться, что за нами нет хвоста и за входом в мой дом не следят.
- А если следят?
- Тогда я представлюсь соседом и вытащу картину у них из-под носа.
- А если появится настоящий сосед?
- Он перед вами, - усмехнулся Хит.
- Не понимаю.
- Я снимаю в этом здании две квартиры. Подземную - сам, и на свое
имя, а ту, что на шестом этаже - под видом пожилого седобородого
джентльмена, который заметно хромает. Из своей квартиры он выходит
редко, только для того, чтобы соседи его видели и могли опознать.
- Надо ли полагать, что в Океане вы живете под двумя именами?
- Под тремя, - сказал он. - Это утомительно, но никогда не знаешь,
что может пригодиться.
Он снова заговорил в микрофон.
- Довольно, Джеймс. Выпустите нас, припаркуйтесь за квартал и
следите во все глаза за обстановкой.
Автомобиль остановился, мы вышли в теплый, сухой ночной воздух.
- Сюда, - сказал Хит, ведя меня к парадной двери большого жилого
комплекса из стали и стекла.
Мы вошли в маленькое фойе и подождали, пока система охраны
идентифицирует Хита.
- Добрый вечер, мистер Хит, - произнес металлический голос.
- Добрый вечер, - ответил Хит.
- С вами спутник, - сказал голос. - Назовите его.
- Это Леонардо, из расы бъйорннов, мой деловой партнер с Дальнего
Лондона. В течение ближайших часов - гость.
- Зарегистрирован, - сказал голос.
Вдруг часть стены отодвинулась, и Хит вошел внутрь, пригласив меня
следовать за собой. По освещенному коридору мы подошли к ближайшему
лифту и через мгновение уже спустились на нижний уровень.
- Вот мы и дома, - сказал Хит, подходя к двери и ожидая, пока
компьютер опознает его по голосограмме и снимку сетчатки.
Дверь тихо скользнула в стену, и мы вошли в темную квартиру.
- Свет, - скомандовал он.
Мгновенно вспыхнуло множество ламп и светильников. Я оказался в
элегантно обставленной комнате с множеством развлекательных
приспособлений, от голографического видео в рост человека, до нескольких
сложных игр, подключенных к одному компьютеру. Нам исполнил серенаду
струнный квартет в декафонической записи, а гипнотические переливы света
плели хитроумные пастельные узоры на стенах и потолке. У одной из стен в
витрине стояло около двадцати скульптур и артефактов со всей галактики,
миниатюрных и изящных, совершенно потрясающе исполненных. Перед
застеленной мехом кушеткой, в двух футах над полом, висела хромовая
столешница, на ней лежали три книги с Земли в кожаных переплетах.
