следуем по главной аллее мимо часовен, надгробий и всевозможных изваяний
крылатых существ. Тони будет покоиться на этом кладбище вместе с Гейне и
Стендалем.
Когда мы подходим к соответствующему месту, все уже подготовлено для
спуска гроба. Кому-то все же полагается произнести речь. Этой чести по
старшинству удостаивается Младенов. В черном костюме, с опухшим лицом, он
и в самом деле выглядит торжественно-печальным в сером свете облачного
утра. Подняв привычным ораторским жестом руку, Младенов объявляет, что мы
хороним нашего дорогого и незабвенного соратника Тони, но тут он
запинается, потому что не помнит фамилию покойного, который всегда и для
всех был просто Тони. "Тенев", - подсказывает ему своим трубным голосом
Кралев. Да, нашего дорогого и незабвенного Тони Тенева.
Надгробное слово, поначалу несколько вялое и расплывчатое, постепенно
обретает нерв и идейную направленность. Вдохновляемый мыслью, что скоро
станет единственным шефом Центра, а также тем, что вокруг него собралось
дюжины две представителей эмиграции, перед которыми стоит блеснуть,
Младенов воздает хвалу молодой и надежной гвардии борцов, к которой
принадлежал и покойный, говорит о подвиге, героизме и самопожертвовании,
как будто Тони пал на поле брани, а не от руки своего ревнивого шефа из-за
дурацкой постельной истории. Вскользь касается национальных идеалов,
которым все мы служим по мере своих сил, говорит о свободе, которая рано
или поздно озарит наше страждущее отечество, а также о том, что каждая
утрата, подобная этой, как бы ни была она тяжела, должна служить боевым
сигналом к еще большему сплочению наших рядов. Затем обращение к Тони "спи
спокойно" и, как всегда, "вечная память".
Выдержанная в добром старом проверенном стиле тридцатых годов, речь
производит известный эффект. Некоторые представительницы нежного пола
роняют по одной, по две слезы, даже Уж стоит, разинув рот, неподвижно, как
пень, изумленный, видимо, тем, что можно столько говорить о таком
ничтожном человеке, как Тони.
Потом раздается специфичный и одинаковый во всех краях света стук
падающих на гроб комков земли, и скорбящие начинают расходиться. Первыми
уходят Димов, Кралев и Младенов, сопровождаемые Вороном и Ужом, за ними
тянутся представители эмигрантских фракций. Я стою в сторонке между
кипарисом и обросшей мхом каменной аллегорией в ожидании, пока тронется
Мери Ламур, чтоб отправиться за ней следом. Но Мери тоже не торопится,
укрывшись в тени какой-то часовни, - ждет, пока уйдут остальные.
Убедившись наконец, что никого больше не осталось, она пробирается к
свежей могиле и украдкой кладет на нее букетик незабудок, который до сих
пор прятала между перчатками и сумочкой. Трогательно и таинственно.
При моем приближении дородная фигура скорбящей едва не подпрыгнула от
испуга.
- Мне необходимо как можно скорее поговорить с вами наедине, -
бормочу я.
Женщина, как видно, не слишком потрясена моим предложением, но качает
головой.
- Это исключается. Димов ждет меня в машине.
- Тогда давайте увидимся позже...
- Где?
Я называю адрес, который только сегодня утром узнал от Франсуаз.
- Когда?
- Через час. Ладно?
Она кивает в знак согласия. Потом озирается по сторонам и
направляется к выходу.
Подождав еще несколько минут, чтоб все скорбящие успели разъехаться,
я тоже покидаю кладбище и иду к своему "ягуару", оставленному чуть
поодаль.
Прибыв по указанному адресу на Фобур Монмартр и воспользовавшись
полученным от Франсуаз ключом, я вхожу в полутемную, но уютную, хорошо
обставленную квартирку, оснащенную всем необходимым, в том числе, по всей
вероятности, и подслушивающим устройством. Последнее для меня не имеет
значения, лишь бы подслушивал не Димов.
В холодильнике на кухне я с приятным удивлением обнаруживаю бутылку
рикара и газированную воду. Налив себе умеренную дозу желтоватого питья, я
достаю сигарету из "зеленых" и сажусь отдохнуть в небольшом холле. Мебель
здесь не новая, но вполне удобная для секретных деловых встреч. Есть даже
кушетка малинового цвета, над которой висит фарфоровая тарелка с надписью:
"Не предавайся любви в субботу, а то нечем будет заняться в воскресенье".
Уместное предупреждение, решаю я про себя, хотя сегодня и не суббота.
Затем перехожу к другим вопросам.
Тони умер вчера пополудни, ровно через сутки после того, как Димов
стал владельцем записи. Он почувствовал себя плохо в кафе "У болгарина",
где они с Вороном выпивали, и вскоре после этого скончался. Врач,
обслуживающий на дому сотрудников Центра, - эмигрант с большой плешивой
головой, в темных очках, - констатировал разрыв сердца вследствие
злоупотребления алкоголем. Диагноз весьма правдоподобный применительно к
Тони, и все же никто в него не поверил. Отношения Тони и Мери Ламур, как
видно, давно стали широко известной тайной. Поэтому все считали, что
причина удара таилась в последнем бокале, который Тони поднес Ворон по
приказу шефа. Так или иначе, ворошить эту историю, которая никого не
касалась, кроме потерпевшего, никто не собирался; да и власти не проявили
к ней интереса.
Допив бокал, я смотрю на часы - просто так, чтоб узнать, который час,
потому что рассчитывать на точность Мери Ламур было бы легкомыслием. Через
двадцать минут после условленного часа у входа раздается звонок, и я встаю
навстречу гостье.
- Еле вырвалась. Даже переодеться не успела, - объясняет слегка
запыхавшаяся женщина, бегло осматривая квартиру с целью, по-видимому,
определить, каков характер обстановки - будуарный или деловой.
Гостья садится на диван, отбрасывает в сторону сумку с перчатками и
вздыхает.
- Наш Димов стал в последнее время до того подозрителен...
- Надеюсь, он не следил за вами? При данных обстоятельствах это не
очень желательно.
- Не беспокойтесь. Мы тоже не так наивны, - успокоительно замечает
она.
При этих словах в памяти сейчас же возникает ее манера хитро
озираться по сторонам, и все же я не вполне спокоен. Мери Ламур
откидывается на диване и, положив ногу на ногу, смотрит на меня с
ободряющей усмешкой. На ней строго траурный костюм, однако высоко
задранная юбка не вяжется с обликом скорбящей женщины. Впрочем, оголенные
могучие бедра меня особенно не интригуют: я не падок на женщин, склонных к
ожирению.
- Дело касается вашей жизни, - говорю я без обиняков.
Мери проворно опускает ноги и наклоняется вперед.
- Моей жизни? Вы хотите сказать...
- Именно, - киваю я. - Ваша жизнь в опасности. Причина смерти Тони
вам уже известна, не так ли?
- Разумеется, разрыв сердца.
- Похоже, вы единственный человек среди эмигрантов, еще пребывающий в
неведении. Тони умер не от удара, его отравили. И сделал это Димов -
вернее, Ворон по приказу Димова.
- Не может быть...
- Полагаю, вы догадываетесь, за что Димов отравил Тони. Остается
познакомить вас с некоторыми подробностями. Вы с Тони встречались в отеле
"Сен-Лазер". И вот ваши разговоры во время последней встречи были записаны
на магнитофон...
- Не может быть...
- Говорили вы там примерно следующее...
Я повторяю по памяти наиболее подходящие куски записи, не опуская
даже эротических восклицаний Мери и крепких словечек Тони в адрес Димова.
Женщина слушает меня, разинув рот не хуже, чем Уж во время похорон.
- Пленку с этой записью какой-то негодяй передал Димову, и сейчас она
у него...
- Не может быть...
- Пленка и побудила Димова убить Тони. Боюсь, как бы она не явилась
поводом и для вашей смерти.
Другой на месте Мери, вероятно, прежде всего заинтересовался бы тем,
почему я так пекусь о его судьбе. Но ей подобные сомнения не приходят в
голову. Для Мери Ламур вполне естественно, что все на свете заботятся о ее
будущем.
- Он меня удушит, - шепчет скорбящая. - Человека ревнивее я не
встречала.
- Может, и удушит. Но не сразу. Не раньше чем через несколько дней.
Если вы отправитесь следом за Тони, это может вызвать подозрение...
- Ох, хорошо же вы меня успокаиваете!
- Сейчас не время успокаивать друг друга, надо принимать меры. Если
вы будете сохранять осторожность и внимать моим советам, я могу вам
гарантировать долгую жизнь.
- Что я должна делать?
- Дойдем и до этого. Скажите сперва, как обстоит дело с завещанием?
Мери Ламур смотрит на меня подозрительно.
- С каким завещанием?
- Димов оформил на вас завещание? - уточняю я вопрос.
И, замечая еще бОльшую недоверчивость, добавляю:
- Видите ли, на то, что принадлежит вам по закону, посягнуть никто не
смеет. Да мы бы никому и не позволили это сделать. Я просто хочу знать,
обеспечены ли вы на тот случай, если с Димовым произойдет какое-то
несчастье.
Женщина молчит, всматриваясь в острые носы элегантных туфель и
напрягая извилины мозга. Мысли так ясно отражаются на ее простоватом
округлом лице, словно я вижу их на экране. Но Мери не лишена практической
сметки и быстро приходит к выводу, что, если с Димовым случится какое
несчастье, она от этого только выиграет.
- Завещание оформлено давно, и притом по всем правилам, - заявляет
наконец скорбящая. - Зачем бы я, по-вашему, стала связываться с этим
старым хрычом? Он ни на что другое и не способен, кроме как следить за
мной и отравлять мне жизнь. Первое время он соблазнял меня мелкими
подарками, а потом, когда увидел, что Мери Ламур этим не возьмешь,
согласился и на завещание. Да его это, как видно, не волнует. Все равно
других наследников у него нет.
- Хорошо, - киваю я. - Вы, насколько мне известно, пользуетесь его
машиной, не так ли?
- Почему бы мне ею не пользоваться?
- Отлично. У вас есть отдельный ключ?
- Нет у меня ключа.
- Не беда. Тем лучше. От вас пока что требуется следующее:
воспользовавшись любым предлогом, вы должны сегодня же взять его машину.
Прежде чем вернуть Димову ключ, вы снимете с цепочки брелок с эмблемой
скорпиона и на место его повесите вот этот.
С этими словами я подаю Мери Ламур подвеску, доставленную мне
Франсуаз.
- Совсем как у него! - восклицает женщина. - Только и всего?
- Ничего другого пока не предпринимайте. Делайте вид, что ничего не
произошло, вы ни с кем не говорили и ничего не знаете.
- Насчет этого можете быть спокойны. Знаю, что к чему, я в театре
играла.
Она берет сумку и кладет эмблему в маленький кармашек.
- Только не оставляйте сумку где попало.
- Будьте спокойны. Сумка всегда при мне. А к чему вам менять этот
медальон?
- Нужно. Потом вам объясню.
- Смотрите только, чтоб он меня не удушил. В приступе ревности он
просто с ума сходит...
- Я же вам сказал: не волнуйтесь. Следуйте моим советам, и доживете
до глубокой старости.
- Дай бог подольше быть молодой...
- С вашей комплекцией это не трудно. Вы очаровательная женщина, Мери!
Рослая, округлая, настоящая женщина!
- Правда? - вспыхивает скорбящая и снова откидывается на спинку
дивана, чтоб обнажить свои бедра. - А тут все живое на здешних выдр
кидается...
- Вешалки для модного белья, - бросаю я с презрением. -
Извращенность... А вы давеча положили на могилу покойного букетик
незабудок...
- Я чувствительная до глупости, - признается Мери и еще больше
обнажает толстые бедра.
- Это мне напомнило кое-что. В разговорах между собой Димов и Кралев
никогда при вас не заводили речь о незабудках?
- Заводя разговор, они всегда меня прогоняют. Во всяком случае, не
