воображайте, что эти двое станут болтать о незабудках...
- Пожалуй, вы правы, - киваю я, посматривая на часы. - Думаю, что нам
пора идти.
Мери, очевидно, готова немного задержаться, но не возражает.
- Вы тоже мне симпатичны, - говорит она с призывной улыбкой,
приближаясь ко мне. - Надоело мне скучать со всякими стариками.
К концу этой фразы огромный бюст артистки уже притиснулся к моей
грудной клетке. Мери Ламур ценный человек, по крайней мере в данный
момент. Поэтому я подавляю в себе инстинктивное желание оттолкнуть ее и
дружески заношу руку на ее радушные плечи. Однако чистая дружба ей не
понятна, и в следующее мгновенье ее губы прилипают к моим.
- Вы заставляете меня терять голову, - бормочу я, слегка отстраняя
ее. - К сожалению, времена очень тревожные и дорога каждая минута. Как вы
отнесетесь к тому, чтоб встретиться завтра утром, часов в семь, здесь же?
- Часов в семь? Да я в это время еще сплю! Встречаться в семь часов
утра. Такого я еще не слыхивала.
- Так диктуют обстоятельства. Постарайтесь ускользнуть незаметно для
Димова. Опять здесь, ясно, да?
- Ладно, - вздыхает Мери. - Но знай, мой мальчик, только ради тебя я
это делаю!
Она незаметно перешла на "ты", и это еще одна причина для того, чтобы
ускорить наше расставание.
- Придется тебя женить, бай Марин, - говорю я. - Притом не позже
завтрашнего дня...
- Ты что, поглумиться задумал надо мною? - словно ужаленный,
подпрыгивает старик, хорошо зная, что я не из глумливых. - Младенов тебе
не обезьяна!
Спускаются сумерки. Мы сидим на скамейке на мосту Искусств. Недалеко
от нас, словно иллюстрация к названию моста, стоит художник-любитель с
носом, похожим на клюв, в выцветшем берете и при скудном свете продолжает
лепить и размазывать ножом краски по холсту. У любителя совсем невинный
вид, но я все же мысленно измеряю расстояние, разделяющее нас, и прихожу к
заключению, что он не может нас слышать. По другую сторону моста, уже
значительно дальше, два парня и две девушки, облокотившись на парапет,
открывают перед нами вид на свои тазовые части. Молодые люди наблюдают за
приближающимся пассажирским пароходиком, залитым электрическим светом.
- От всех нас дело требует иногда неожиданных жертв. Завтра же
придется тебя женить.
- А почему бы тебе самому не жениться? - язвит старик.
- Видишь ли, это вполне возможно, хотя я над этим не думал. Если ты
категорически откажешься, придется мне пожертвовать собой.
Мы сидим так, что нам виден весь мост от начала до конца. Ничего
подозрительного. Время от времени мимо нас торопливо проходят горожане и
туристы с фотоаппаратами, глазеющие на Лувр и Институт.
- Димов должен исчезнуть, - возобновляю я разговор. - Иначе исчезнем
мы с тобой. Димов исчезнет в ближайшее время. Но вместе с ним исчезнут и
его деньги.
- Как так?
- А так: он приготовил завещание, по которому все остается Мери
Ламур. Так что денежками воспользуется эта дама, а ее, как тебе известно,
мало интересует наше дело, равно как и Центр. Мы не должны позволить ей
растранжирить с разными мошенниками такое огромное состояние.
- А как же мы можем ей помешать?
- Один из нас должен жениться на ней и определить суммы в надежное
место. Поначалу я думал, что ты это сделаешь, но раз ты упорно
отказываешься...
- Погоди, - останавливает меня старик. - Если все так складывается и
этого требуют обстоятельства, я, может быть, пошел бы на такую жертву.
Младенов, как ты знаешь, никогда не щадит себя, если это нужно для дела.
Вопрос в том, согласится ли Мери Ламур.
- Предоставь это мне. Она не согласится! Как это не согласится? Да
она сочтет за честь и удовольствие стать супругой такого человека, как
Марин Младенов.
- Что касается удовольствия, то тут я ничего сказать не могу, -
бормочет старик. - Должен тебе признаться, Эмиль, поскольку мы люди свои,
что с некоторых пор женщины для меня потеряли всякий интерес. Не знаю,
можешь ли ты меня понять.
- Это не суть важно. Брак будет иметь чисто символический смысл.
Кроме материальной стороны.
- А как насчет материальной стороны?
- Очень просто: мы заставим Мери закрыть счета и вложить суммы в
доходные операции. Ты человек с незапятнанной репутацией, а Мери ничего не
смыслит в этих делах. В общем, предоставь все это мне. Через несколько
дней деньги будут переведены на твое имя.
- Хорошо, буду рассчитывать на тебя. И еще одно: я, как ты знаешь,
человек широких понятий, но если наша приятельница пустится во все тяжкие,
это может повредить моему имени, не говоря уже о материальном ущербе. Так
что тебе придется потолковать с нею и о таких вещах. Я не стану
вмешиваться, только пускай все же она соблюдает приличия...
- Не беспокойся. Мери вовсе не такая, какой ее подчас изображают.
Иные глупцы склонны думать, что раз женщина была актрисой в кабаре,
значит, она непременно шлюха.
Сумерки сгущаются. Деревья вдоль набережной становятся
расплывчато-серыми и сливаются с сумраком. Длинный фасад возвышающегося
напротив Лувра выступает черной стеной, а за ним в сиянии электрических
огней трепещет небо. Художник убирает краски и уходит с мокрым холстом.
Молодежи не видно. Мост опустел, и перед нами простирается Сена - далеко,
до самой Карусели, сотканной из серебристых ореолов ламп.
- А что с операцией "Незабудка"? - спрашиваю я небрежным тоном.
- Какая "Незабудка"?
- Значит, ты не в курсе дела. Теперь тебе ясно, до чего дошли эти
двое: не только деньги прикарманивают, но и проекты Центра прячут от
тебя...
- Постой-ка, милый человек! Про какие такие незабудки ты толкуешь?
- И об этом скажу тебе, но только когда сам все хорошенько разузнаю.
Сейчас займемся ближайшими задачами. Мы с тобой увидимся завтра ровно в
половине девятого перед мэрией Девятого района. О невесте я сам
позабочусь.
- Ладно. Отведи-ка меня куда-нибудь перекусить малость, а то мне уже
прямо не по себе от голода.
- А Лида не будет тебя ждать? - спрашиваю я в надежде избавиться от
него.
- Она сегодня с Кралевым.
- Значит, пошло дело...
- Ничего не пошло. Но Кралев до такой степени втюрился в нее, что не
оставляет ни на час.
- Не советую тебе бросать ее в объятия Кралева. Не делай ее
несчастной.
- Но я же тебе сказал, что он сам настаивает! Просто помешался
человек! Я-то на тебя рассчитывал, если хочешь знать, но ты не оправдал
моих надежд.
- Сейчас мне не до этого, бай Марин. Центр надо спасать.
Мы встаем и направляемся к левому берегу.
- Где-то тут был болгарский ресторан, - напоминает мне старик. -
Шиш-кебап со старой фасолью сослужит добрую службу. Не выйдет из меня
француза, что поделаешь. Так уж я воспитан, вечно меня тянет к родному.
- Оставим родное до другого раза, - прерываю я его. - В эти дни
держись подальше от болгарских ресторанов.
- Ладно, обойдемся французским бифштексом, - уступает старик. - Раз
этого требует конспирация.
Оказывается, конспирация требует не только съесть бифштекс
по-французски, но и выпить уйму эльзасского пива. Поэтому я возвращаюсь
домой, когда уже перевалило за полночь.
Преодолеваю свои девяносто две ступени, но, поскольку электрический
автомат отрегулирован, должно быть, скрягой вроде Младенова, лампы на
лестнице гаснут где-то на восьмидесятой ступени. Я продолжаю подниматься в
темноте и, еще не достигнув своей площадки, натыкаюсь на чье-то
неподвижное мягкое тело.
"Следующий по порядку", - мелькает у меня в голове. Чиркнув спичкой,
я вижу Лиду, свернувшуюся на ступеньке лестницы, опершуюся спиной на
перила. Начинаю тормошить ее за плечо. Она открывает свои большие карие
глаза, совсем темные от сна.
- Встаньте! Что вы тут делаете?
- Вас жду, - объясняет девушка, цепляясь за мою руку и вставая.
- Только не говорите, что мы назначили свидание и я забыл прийти.
- Будет вам язвить, - устало бормочет она. - Мне надо с вами
поговорить... Вы должны мне помочь...
- Хорошо, поговорим, - вздыхаю я и веду ее вниз по лестнице.
- Куда вы меня тащите? Я едва на ногах держусь.
- Я тоже. Но дома мы не сможем поговорить. У меня чертовски
любопытные соседи. Все время подслушивают.
Мы садимся в "ягуар" и едем в район Рынка - самое подходящее место
для ночных бесед.
Безлюдный и мертвый днем, этот квартал пробуждается под вечер, чтоб
ожить в полной мере с наступлением ночи. Ставлю машину на набережной, и мы
пешком забираемся в лабиринт тесных улочек. В проходах среди старых
строений светло и шумно. Между гудящими на первой скорости грузовиками и
ловко лавирующими электрокарами движется во всех направлениях и как будто
бесцельно множество народа. Перед широко раскрытыми, ярко освещенными
магазинами грузчики сгружают и нагружают мешки, ящики. Повсюду такой хаос,
все охвачено такой лихорадкой, словно кварталу грозит неминуемая и близкая
катастрофа. Рокочут моторы, громыхают бочки и ящики, отвсюду слышатся
возгласы, ругань; и в тенистом сумраке и в электрическом сиянии ночного
дня мерно проплывают темно-красные туши, оранжевые плоды, бледно-зеленые
кочаны капусты, призрачно-голубые рыбы, желтые лимоны, белесая общипанная
птица.
Словом, тут есть на что посмотреть, особенно если ты не занят ничем
другим, но идущая рядом со мной девушка глядит перед собой невидящими
глазами, будто не сознает, куда мы попали. Мы заходим в небольшое бистро с
потемневшей обстановкой двадцатых годов и с единственной люминесцентной
лампой, укрепленной над стойкой. В бистро всего три столика, но и те
пустуют, так как все клиенты - грузчики и мелкие торговцы - толпятся у
прилавка, занятые своими стопками и разговорами. Мы садимся за столик, и
девушка устало облокачивается на холодную мраморную плиту.
- Что будете пить?
- Ничего... Все равно что...
Но так как "все равно что" не закажешь, я иду к стойке и беру две
большие чашки кофе.
- Ну? - восклицаю я, поднося Лиде вместе с кофе свои "зеленые".
Девушка машинально закуривает и так же машинально отпивает кофе.
- Я хочу вернуться в Болгарию, - произносит она, как бы выйдя из
забытья. - Вы должны мне помочь! Я хочу вернуться!
- Полегче. Я вам не консул, и тут не миссия.
- Понятия не имею, где она, ваша миссия... Да и не позволит он мне
туда добраться... Завтра же утром явится... Весь вечер меня убеждал...
Весь вечер угрожал мне... Хочет, чтоб мы завтра зарегистрировались...
- Так регистрируйтесь, - предлагаю я и невольно думаю о том, что в
последнее время человеку передохнуть некогда - сплошные свадьбы да
убийства.
- Не пойду я регистрироваться, - восклицает Лида с упорством, отчасти
мне уже знакомым. - Не уступлю ему. Вы должны мне помочь.
- Потише, - успокаивающе говорю я, взяв ее за руку. - Собственно
говоря, за кого вы меня принимаете? Я не агент туристского бюро или Армии
спасения.
- Не бойтесь, относительно вас я не питаю никаких иллюзий. Вы уже не
раз демонстрировали мне свой цинизм. И все же вы единственный, на кого я
могу положиться. Вы не такой расчетливый, как мой отец, и не такой
мерзкий, как Кралев. У вас все же есть что-то... не знаю... что-то такое,
что позволяет надеяться на вас... какой-то остаток человечности...
- Мерси, - говорю. - А не кажется ли вам, что этот остаток слишком
незначителен, чтобы опираться на меня?
- Не знаю. Только вы один можете мне помочь. Иначе он меня
