Я захохотал. Надо было, конечно, сдержаться: во-первых, не прилично,
во-вторых, не по-мужски это как-то - смеяться над испуганной девушкой, а
в-третьих... В общем, надо было сдержаться. Но не смог.
Они все так и уставились на меня, а я хохотал и хохотал, присев и
схватившись руками за живот.
- По-моему, он свихнулся, - заметил Данкэн со свойственной ему
непосредственностью.
Я мысленно поаплодировал.
- Что с вами? - строго и как-то обиженно вздымая кверху выцветшие брови,
вопросил господин Чрагэн. - Вам нездоровится?
Я расхохотался пуще прежнего.
Потом все-таки нашел в себе силы и простонал сквозь смех:
- Простите... Просто... Тут вся Башня трясется, а... Мышь!..
Карна первой поняла, в чем дело, и засмеялась, весело и задорно.
- А ведь он прав! - заметила она, немного успокоившись. - Здесь земля
трясется, а я мыши испугалась.
Остальные по-прежнему смотрели на нас с изрядной долей неодобрения. Но у
меня словно гора с плеч свалилась: Карна не обиделась на мой бесцеремонный
смех. А мнение остальных меня мало заботило в тот момент.
Появился Мугид, аккуратный и собранный - словно не спал вовсе, а так,
стоял где-нибудь в
темной нише и дожидался утра; но случилось непредвиденное, повествователю
пришлось покинуть нишу и присоединиться к нам. Прежде всего - чтобы
успокоить встревоженных и всех отправить по номерам, убеждая и заверяя, что
к утру все непременно выяснится. А завтра - день тяжелый, так что вместо
того, чтобы мерзнуть на морозе, шли бы вы, гости дорогие, спать. И не
путались бы под ногами.
Уж не знаю, как ему удалось, но старик действительно всех успокоил.
Утихомирил Валхирра, окоротил журналиста, пообещал Карне непременно извести
всех мышей, сколько их есть в окрестностях Башни и в самой гостинице, - в
общем, я даже не заметил, как все разбрелись по номерам. Но им-то как раз
было хорошо, они здесь жили, на третьем, а мне еще до четвертого нужно было
топать и топать. Под пристальным взглядом мугидовых глаз.
И я потопал. А этот старик все глядел мне вслед, словно на спине у меня
было написано, сколько ему жить осталось, мелким таким почерком написано, и
он все силился разобрать - потому и всматривался.
Вошел я к себе в номер, рухнул на кровать, завернулся в одеяла и стал
размышлять о том, что же все-таки произошло. Так ни до чего не додумался, и
только решил, что завтра и так выяснится.
Выяснилось.
Утро было какое-то неприятное - полусонное и серое. Все сидели за столом,
как травленые Мугидовым ядом мыши, разговаривать разговоры не желали,
только изредка вяло скородили вилками да ложками по тарелкам.
Наверное, не я один исстрадался, ломая голову над тем, что же это так
знатно громыхнуло. Теперь вот досыпали и додумывали.
Только Данкэн вел себя как-то не так. (Он всегда вел себя как-то не так ,
но на сей раз
это как-то не так отличалось от уже привычного). Журналист тоже сидел,
опустив голову, и ни с кем не разговаривал - но ел тщательно, базисно так
ел: словно впереди у него было несколько недель поста и он набивал брюхо
впрок. Меня это наблюдение словно подхлестнуло, и я тоже с удвоенным
старанием налег на еду. В особенности потому, что вспомнил: Мугид
предупреждал - некоторые повествования могут затянуться от рассвета до
заката. Грех не внять таким словам. Еще больший грех - не сделать из этого
соответствующих выводов. Может, и Данкэн поэтому наминает за двоих?
Выяснить сие до повествования мне не удалось. Мугид (видимо, предчувствуя
возможные вопросы касательно ночного происшествия) скоренько построил нас,
вывел вниз, в повествовательную комнатку, усадил в кресла и начал
повествовать. Мы, не то чтобы там вопросы задавать, и оглянуться не успели,
как уже началось.
ПОВЕСТВОВАНИЕ ШЕСТОЕ
Тиелиг оказался сильным игроком. С ним было интересно, потому что жрец
играл... нет, играл-то он по правилам. Только не по тем, что были в свитке
Раф-аль-Мона, а по другим. У него имелся свой стиль... вернее, стиля, как
такового, у Тиелига как раз не было. Жрец оказался непредсказуемым. В
отличие от Талигхилла. И - в отличие от Талигхилла - он не любил играть в
махтас. Принц заметил это еще в тот, первый раз, когда застал Тиелига в
желтой комнате за разглядыванием игрового поля и фигурок бойцов.
Жрец тяготился игрой - но играл. И почти никогда не отказывался от
предложений Пресветлого сразиться на расчерченной правильными
восьмиугольниками деревянной доске.
Талигхилл знал, что происходило это не потому, что он - Пресветлый. В
чем-нибудь другом Тиелиг, пожелай он того, отказал бы принцу, и сделал бы
это абсолютно без страха за собственную жизнь. Он был жрецом, а это многое
дозволяло. В том числе - отказывать наследнику.
Но он играл. Садился в кресло, или на коврик, или на подушку, откладывал
в сторону высокий деревянный посох и начинал двигать по доске фигурки - но
при этом лицо Тиелига застывало, словно маска. И только внимательно
приглядевшись, можно было заметить в прорезях-глазах огоньки неодобрения.
Может быть, даже ненависти.
Впрочем, принц старался не присматриваться.
Минула неделя, плавно перетекла в другую - такую же жаркую и суетливую,
наполненную многочисленными делами, делищами и делишками государственной
важности. А еще оставались обязательные тренировки с оружием, после которых
впору было лезть в бассейн с благовониями и долго отмокать - так бренное
тело пропитывалось потом за эти несколько часов. А еще - церемонии и охота.
А еще - махтас, хотя для него-то оставалось все меньше времени. А еще -
черные лепестки, не желавшие покидать сны принца.
Жизнь продолжалась.
В один из таких душных дней, когда все просители были одарены, бумаги
подписаны, а улыбки розданы; когда наставник довольно кивнул и сообщил, что
на сегодня тренировок достаточно; когда выдалось несколько свободных от
людей часов, Талигхилл велел вынести доску с фигурками в сад и установить
там в тени каких-нибудь подходящих для этого деревьев. Дворцовый сад,
конечно, не чета приусадебному парку - поменьше и поправильнее, но здесь
все же лучше, чем во дворце. Да и отыскать здесь принца, наверное, будет
посложнее.
Тиелига не нашлось - кажется, сегодня проводились очередные служения в
честь Ув-Дайгрэйса - так что играть пришлось в гордом одиночестве.
Разумеется, сражаться с живым противником в сотни раз интереснее, но иногда
не мешает и вот так - сам с собой. И пускай победит сильнейший!
Он сидел в саду, в легком соломенном кресле, и раздумывал над очередным
ходом, когда прямо на игровое поле рухнул белый голубь. То есть, это
когда-то птица была белой, теперь же она истекала кровью. Голубь рухнул в
самый центр сражения, разбрасывая хрупкие фигурки крылом и вздрагивая всем
телом. Сверху на птицу упала легкая тень, принц поднял взгляд и увидел
сокола.
Тот, напуганный присутствием человека, не стал преследовать добычу
дальше, он сделал над головой Талигхилла круг, пронзительно вскрикнул и
улетел в тень деревьев. Там сокол отыскал подходящую ветвь и уселся,
внимательно наблюдая за происходящим.
Принц снова посмотрел на игральную доску. Голубь продолжал биться на ней,
расшвыривая воителей и башенки в разные стороны.
Видимо, когда падал, он сломал себе крыло, и теперь никак не мог понять,
почему же ему так больно. Талигхилл осторожно протянул руки и взял в ладони
маленькое липкое тельце. Голубь еще несколько раз ударил крыльями и затих.
Тогда принц приподнял его и внимательно осмотрел. На лапке птицы он нашел
то, что искал - миниатюрную бамбуковую трубочку, залитую с обеих сторон
воском. Он отвязал трубочку от лапки голубя, а птицу уложил обратно на
доску. Сокол потоптался на месте, наклонил голову сначала так, потом этак,
присматриваясь к человеку. Спасшаяся добыча безжизненно лежала на доске,
вывернув левое крыло.
Сцарапать воск и выбить на ладонь плотно свернутую трубочку было делом
одной минуты. Потом принц развернул послание, прочитал, перечитал еще раз,
дернул шеей, словно на нее села докучливая муха - затем медленно отложил
записку в сторону.
Этого не может быть... Отец мертв? То есть... Руалнир - мертв? Война?
Войско хуминов уже движется к границе? Бред какой-то!
Талигхилл встал с кресла и направился к дворцу расшатанной походкой
дряхлого старика.
Голубь почувствовал, что теперь его уже ничто не спасет, снова забился на
доске, сполз почти к самому ее краю, когда сокол решил наконец, что
опасности нет, и слетел со своего наблюдательного поста. Он рухнул на
добычу, ударил клювом, потом еще раз, и еще - для верности, после тяжело
взлетел с безжизненным телом в когтях и отправился подальше в сад, чтобы
беспрепятственно пообедать.
Подбежал встревоженный Джергил.
- Что с вами, господин? На вас кровь.
- Не моя, Джергил. Еще не моя.
Телохранитель пронзительно свистнул, в галлерее появилось несколько
охранников, и все они помчались в сад, выяснять, что же произошло.
Талигхилл стоял, схватившись за плечо Джергила и не замечая, что тот едва
сдерживается от вскрика.
Телохранителю было больно. Принцу было больнее во сто крат.
/смещение, от которого во рту остается горький привкус. У горла - колючий
ком/
Храмовый район Гардгэна, как и столичный рынок, жил своей жизнью,
обособленной, но не изолированной. В нем размещались все храмы и строения,
связанные с той или иной религией.
Кроме, разумеется, запрещенных культов Фаал-Загура и его жены.
Приверженцы этих культов до сих пор считали, что Бог Боли и Богиня Отчаянья
живы, хотя на самом-то деле, конечно... Ну, положим, как было на самом
деле, знали одни Боги, но уж они-то точно правды не скажут. Боги вообще
крайне молчаливы. Для того и существуют жрецы - чтобы говорить вместо
Богов. А в случае чего... - там уж между собой как-нибудь разберутся.
Вэтнэкл редко бывал в этом районе. Ув-Дайгрэйс, которому он поклонялся,
не требовал
от своих приверженцев ни частых посещений храма, ни обильных
жертвоприношений. Раньше было совсем по-другому. Но времена меняются, и
Боги достаточно мудры, чтобы не требовать от людей невозможного.
Молодой воин ступил на мощеную черным булыжником улицу Церемоний. На
этой, самой широкой и длинной улице храмового района, сейчас почти не было
прохожих. Где-то вдалеке брели два монаха Оаль-Зиира - тощие фигуры в белых
халатах, постукивающие хэшагами - традиционными для служителей этого культа
посохами. У облупленной стены храма Гээр-Дила, Бога Удачи, сидел низенький
обрюзгший человечек и торговал амулетами. Заприметив Вэтнэкла, он набрал в
грудь побольше воздуха и крикнул:
- Молодой человек! А, молодой человек! Мне кажется, вам сейчас не
помешает немного
удачи. Могу кое-что предложить.
Вэтнэкл отмахнулся от продавца и поспешил дальше. Удача, конечно, ему
сейчас не помешала бы. Но вряд ли у торговца найдется что-нибудь
по-настоящему эффективное - особенно, если учесть масштаб того, что
надвигается...
Молодой воин помотал головой: думать об этом сейчас не стоило. Он и не
знает-то всей правды. Вот только брошенные мимоходом фразы, которые
довелось услышать Вэтнэклу... их было достаточно. Пре-достаточно.
Храм Ув-Дайгрэйса стоял по левую руку, среди наиболее богатых и
почитаемых храмов.
Впрочем, даже он выглядел не так ослепительно, как когда-то... Широкие
фиолетовые ступени вели к портику перед входом, обрамленному с трех сторон
витыми колоннами. Распахнутые створки ворот приглашали: Входи, прохожий!
Вэтнэкл взбежал по ступеням, остановился на мгновение перед раскрытыми
створками, вызывая в душе необходимое почтительное состояние - потом ступил
в храм.
Внутри оказалось не так жарко, как на улицах; в изящных подставках
дымились ароматные палочки. Когда Вэтнэкл входил, в помещении не было ни
души, но через мгновение рядом с ним уже стоял мускулистый парень в
