Мы уже сидели в комнатке повествований.
Я кивнул:
- Хорошо, но только...
ПОВЕСТВОВАНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
- Хорошо, но только позаботься о том, чтобы каждую фигурку запаковали
отдельно, - принц критически осмотрел слуг, которым предстояло этим
заняться. - Домаб, будь добр, проследи за этим лично. Все остальное, думаю,
они соберут и без твоей помощи.
Управитель низко поклонился, и вепри на его халате изогнулись, словно
готовясь к прыжку.
- Как прикажет Пресветлый.
Талигхилл покинул веранду и направился в парк, дабы не путаться под
ногами у слуг. Они готовились к переезду принца в Гардгэн, и сегодня с
самого раннего утра весь дом был поставлен с ног на голову.
А ночью Талигхиллу опять снились черные лепестки. Он догадывался, что это
как-то связано с... Нет, думать о подобном было невозможно!
Принц прошелся по мягким хрустящим дорожкам, наблюдая то там, то здесь
всеобщее увядание. Воду в усадьбу возить слишком накладно
- в тех количествах, которые требовались для поддержания жизни в
засыхающих растениях.
Поначалу все же пытались это делать, но потом перестали - когда поняли,
что затея бессмысленна.
Он спустился к пруду и снова присел на корточки, как делал это несколько
дней назад, перед своей поездкой на рынок и покупкой махтаса.
Как сделает это, наверное, еще не раз. Карпы тяжело ворочались где-то в
центре пруда, порождая мощные волны. Пару раз квакнула лягушка, но потом
замолчала, испугавшись собственного одиночества, и нагло плюхнулась в воду.
Тоскливо. Талигхилла мучила необходимость вести себя с Домабом так, как с
обычным слугой. Он слишком привык к другому, он считал управителя своим
вторым отцом. Но тот не имеет никакого права вмешиваться в жизнь принца.
Тем более, с этими своими беспредметными разговорами о Богах и вещих
снах. Сны у Талигхилла, конечно, необычные - на то он и Пресветлый - но уж
никак не вещие. А то, что цветки сохнут и роняют на землю черные от солнца
лепестки - это и так ясно.
/Но они липли к твоим туфлям/
Да! Потому что рано или поздно прольется дождь.
Внутренний голос, преследовавший его последнее время, замолк.
Карпы лениво шевелили плавниками и ждали, пока к ним сверху упадет муха.
Желательно, пожирнее.
Вот одна упала - и мгновенно спокойная вода пруда превратилась в дрожащее
сумасшествие.
Схватка за муху была отчаянной и безрассудной.
Через несколько минут все успокоилось. Предмет сражения был всеми забыт и
утерян. Лягушка, выбравшаяся к тому времени на одинокий
лист кувшинки, задумчиво посмотрела на сучащую лапками муху и пошевелилась.
Муха исчезла.
Талигхилл мысленно поаплодировал лягушке и поднялся, чтобы идти в беседку
- от долгого сидения на корточках затекли ноги. Он прошагал по дорожке,
усеянной разноцветными камешками, но на полпути к беседке свернул и пошел в
дом. Мысль о том, что неуклюжие слуги могут случайно уронить и разбить одну
из фигурок махтаса, тревожила, и Талигхилл решил лично проследить за тем,
чтобы игру запаковали, как следует.
К тому времени, когда он пришел, на веранде уже лежали готовые свертки,
слуги постепенно выносили их и грузили в специальный паланкин. Второй
паланкин стоял рядом и предназначался для принца. Остальные вещи перевезут
в карете.
Талигхилл потянулся, зевнул и вошел в дом, чтобы в последний раз
проверить, не забыл ли чего в своих комнатах. Он прошелся по ним, отмечая
то там, то здесь мелкие изменения в интерьере. Но не более того. Что был ты
здесь, наследный принц, что не был - один демон!
Пресветлый иронически хмыкнул, потешаясь над собственной философичностью.
Ишь ты - сопли распустил, словно малое дитя. Не ожидал, старина, не ожидал.
Ты еще пойди, поплачься Домабу в его цветастых вепрей - уж он точно оценит
и все простит.
Впрочем, сколько на себя не хмыкай, настроение этим не поднять.
Сзади шумно задышали. Можно было не оглядываться - и так ясно, что пришел
Джергил и старается как можно деликатнее обратить на себя внимание
господина. Но принц, разумеется, обернулся, вопросительно поднимая правую
бровь.
- Все готово, господин, - сообщил телохранитель.
- Хорошо. Ждите, я скоро буду.
Он вернулся в гостиную и поднялся на второй этаж, остановившись у двери,
за которой последние несколько лет бывали лишь слуги.
Талигхилл положил дрогнувшую ладонь на дверь и нажал. С легким скрипом та
отворилась.
Прежде, чем перешагнуть через порог, принц еще подумал, что дверь должна
была быть заперта. И пришел сюда Пресветлый, повинуясь лишь минутному
алогичному импульсу, потому что пожелай он на самом деле попасть внутрь,
ему бы пришлось искать управителя и брать у того ключи.
Потом он вошел.
Домаб сидел на постели матери, обхватив голову ладонями. На звук шагов он
оглянулся, и на лице управителя принц увидел страдание напополам с
удивлением. Хотя удивляться, вообще-то, следовало как раз Талигхиллу.
Он и удивился. Но удивление было легким, оно притулилось на краешке
сознания, а все остальное сейчас заполнил собой праведный гнев. Как смеет
этот человек сидеть вот так запросто на постели его матери?! Завтра же - на
рудники! Окунать в Ханх до тех пор, пока крокодилы не насытятся, а потом,
то, что останется, - на рудники!
Неизвестно, каких пределов достигло бы разгоряченное воображение принца;
Домаб прервал мысли Пресветлого совершенно неожиданными словами:
- Как хорошо, что она не видит всего этого!
Принц опешил от такой наглости. Что имеет в виду этот недостойный?!
- Я имею в виду то, что иногда люди меняются. И не всегда - к лучшему.
Поэтому предпочтительнее помнить их такими, какими они были до... этих
перемен.
- Изволь выражаться пояснее! - приказал Талигхилл. - И поторопись, если
не желаешь сегодня же попробовать рудничной пыли.
- Именно об этом я и говорю, - печально произнес Домаб. - Ты изменился.
Стал заносчивее и бесчеловечней. Страшные слова, но кто-то должен их тебе
сказать, ведь так? Конечно, рудники и все такое... - но кому-то нужно
раскрыть тебе глаза, заставить посмотреть на самого себя со стороны.
Попытаться заставить, - поправил себя управитель.
- А почему же именно ты раскрываешь мне глаза ? - поинтересовался принц.
- Ты что, самый совестливый в этом доме?
- Нет, пожалуй, - покачал головой Домаб. - Есть и посовестливее меня. Но
у них - семьи. А у меня остался только сын.
- Сын? - искренне удивился Талигхилл. - Я никогда не слышал...
- Сын, - с нажимом повторил Домаб. - И потом, кто же еще должен раскрыть
тебе глаза на происходящее, как не твой собственный отец?
- Ну он-то далеко... - начал Пресветлый.
И замолчал.
До него дошел наконец смысл сказанного Домабом.
- Что? - тихо прошептал Талигхилл. - Что ты сказал?
- Эта история стара и давным-давно всеми забыта, - вздохнул Домаб. - И
правильно сделали, что забыли. Ничего в ней хорошего нету, в этой истории.
Да и знало о ней не так уж много людей. Когда Руалнир женился на твоей
матери, он был молод и горяч... как ты сейчас. Он не думал о супруге, а
предпочитал мыслям о жене охоту и другие развлечения. Опять-таки,
наложницы.
Брак-то изначально был политическим, не более того. И мать твоя переехала
сюда, в усадьбу. Чтобы не путалась под ногами. А я здесь уже тогда работал
- только не управителем, а садовником.
- И ты ее утешил, - выговорил принц ровным голосом.
- Я ее полюбил, - покачал головой Домаб. - И она меня. Тоже. И, между
прочим, Руалниру на все это было глубоко наплевать. Он как раз ездил то ли
на север, то ли на юг - охотиться, - когда мы поняли, что скоро должен
появиться ребенок... Ты, то есть.
Приехал Руалнир. Узнал, естественно. Расхохотался и сказал, что, мол,
вместо него
неплохо постарались. И ладно, главное чтобы у ребенка имелся дар Богов. А
поскольку мать твоя была из Пресветлых, из дальней ветви, у нее, как ты
знаешь, такой дар существовал. Хотя и сказано, что Боги дают его только
наследнику и только сыну правителя, в жизни всякое случается. А раз у
матери дар, то и у тебя - тоже. В общем, родился ты; Руалнир носом крутить
не стал - принял, как родного. И вот тогда в нем произошла удивительная
перемена; я этого поначалу не углядел, потому что в основном жил здесь, в
Гардгэне не появлялся, но потом все-таки обратил внимание: Руалнир к тебе
привязался. Мать твою он так никогда и не любил, а вот тебя - на удивление
- да, полюбил. ...Скоро она умерла, тогда правитель и вовсе к тебе душой
прикипел, словно жена была последним препятствием между ним и тобой. Вот
так.
- Звучит трогательно, - холодно заметил Талигхилл. - А как оно было на
самом деле, я у отца спрошу. С твоего позволения.
- А если бы я про дар Богов не заговорил, ты бы поверил, - сказал Домаб.
- Знаешь, Исуур утверждал: Закрывший глаза либо наступит на хвост спящего
тигра, либо попадет в ловчую яму .
- Это мы обсудим в другой раз, - отрезал принц.
- Значит, на рудники я пока не отправляюсь.
- Верно подметил - пока. А там видно будет, - с этими словами принц вышел
из комнаты и с силой захлопнул за собой дверь.
Тонкая высокая вазочка, что стояла в комнате рядом с дверью, зашаталась и
рухнула на пол - Домаб заметил это слишком поздно и не успел подхватить.
Некоторое время он так и стоял:
полуприсевший, с осколками хрупкого фарфора в пораненных ладонях - и
кровь стекала на роскошный ковер, впитываясь в ворс. Потом управитель
поднялся, ссыпал осколки на пол и пошел к лестнице, чтобы позвать слуг и
приказать им убрать в комнате госпожи.
На улице резкий голос Талигхилла отдавал команды. Из окна было видно, как
паланкины и карета направились к главным воротам усадьбы; те поспешно
отворились - и процессия запылила по дороге.
Домаб закричал слугам, чтобы поторопились, и...
/смещение - ударом наотмашь по векам. я.../
ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
Я вздрогнул и потер глаза. Они болели - словно под веки какой-то садист
щедро насыпал крупнозернистой соли.
Немного проморгавшись, я отметил, что остальные чувствуют себя не лучше.
Слабое, но все же утешеньице.
Рядом в кресле застонал Данкэн:
- Что это было?!
Хотел бы я знать! Но, кажется, Мугид очень скоро даст разъяснения. Он же
не хочет, чтобы его растерзала толпа туристов, в самом деле!
Повествователь бесстрастно наблюдал за нашими попытками прийти в себя.
Рядом с ним я разглядел чей-то силуэт - кажется, это был один из слуг.
Кивнув старику, силуэт удалился с необычайной поспешностью.
Опс! Кажется, у нас ЧП. Вот только что из этого следует? Впрочем, скоро
узнаем.
На самом деле, повествователь уже поднимался с трона привычным движением
и оглядывал нас - так пастух оглядывает свое стадо. А в стаде-то - недочет!
И тогда все встало на свои места. И кричавшая ночью толстуха, и этот
вынужденный перерыв в повествовании, и суетливая фигурка слуги. То есть...
почти все... Кое о чем я мог, конечно, только догадываться.
- Господа, прошу простить меня за причиненное неудобство. Боюсь, сегодня
повествований больше не будет. Одна из наших гостей решила покинуть Башню ,
и я вынужден принять соответствующие меры.
Мугид легко и плавно направился к выходу. Я, как привязанный, скользнул
за ним, надеясь, что он не заметит, а заметит - не обратит внимания.
Он не обратил. Или просто решил, что я могу слышать и видеть то, что
случится.
На первом этаже стояла толстуха, у ног ее лежала дохлым зверем полупустая
дорожная сумка. (Я, признаться, ожидал, скорее, какого-нибудь чемодана).
Испуганный взгляд толстухи дернулся к Мугиду, и я впервые посочувствовал
этому человеку по-настоящему. Похоже, сейчас начнется истерика. И
