тут не получалось: иногда пропорции оставались жизненными, но чаще всего
странно искажались. Она никак не могла разобраться, в чем дело: быть
может, у него не ладится с перспективой? Ответа она не нашла за
недостатком специальных знаний.
Последними в пачке оказались зарисовки, сделанные здесь у реки.
Первые эскизы были не слишком удачными - те три, что он отобрал сам,
намного превосходили их. Озадачивала лишь явная удлиненность силуэта - и у
нее, и у лошади.
- Ну что? - не выдержал он.
- Я... - Она не смогла подобрать нужного слова. - По-моему, они
хороши. Только необычны. Вы очень наблюдательны.
- Вас очень трудно рисовать, - повторил он.
- Мне особенно понравился вот этот, - она вытащила из пачки рисунок
лошади с откинутой, развевающейся гривой. - Совсем как в жизни.
Он усмехнулся.
- Мне и самому этот нравится больше всех.
Она перебрала рисунки снова. На некоторых из них присутствовала одна
и та же непонятная ей деталь. Вот, например, на этом мужском портрете: в
верхнем углу таинственное четырехконечное пятно. И такое же - на каждом
рисунке, сделанном у нее на глазах.
- Что это? - спросила она, указывая на пятно.
- Солнце.
Она нахмурилась, но решила не продолжать эту тему. И без того она,
по-видимому, нанесла его художническому самолюбию чувствительный удар.
Тогда она взяла из трех рисунков, отобранных Гельвардом поначалу, тот,
который посчитала лучшим.
- Вы не подарите мне его?
- Я думал, он вам не понравится.
- Напротив. По-моему, этот рисунок очень удачен.
Он бросил на нее проницательный взгляд, вероятно, решая, искренна ли
она в своей похвале, потом забрал у нее всю пачку.
- А не хотите ли взять еще и этот?
И протянул Элизабет рисунок лошади с развевающейся гривой.
- Как я могу! Нет, только не этот...
- Мне хочется оставить его вам на память. Вы ведь первая, кому я его
показал.
- Я... большое спасибо.
Он уложил остальные рисунки в седельную сумку и бережно застегнул ее.
- Вы сказали, что вас зовут Элизабет?
- Я предпочитаю, чтобы меня называли Лиз.
Он кивнул с серьезным видом.
- Прощайте, Лиз.
- Вы уезжаете?..
Не ответив, он отвязал лошадь и вскочил в седло. Потом, тронув
поводья, направил ее вниз к реке и вброд через мелководье, затем дал
шпоры, выбрался на противоположный берег и спустя мгновение скрылся за
деревьями.
3
Вернувшись в селение, Элизабет призналась себе, что работать ей
сегодня больше не хочется. Вот уже больше месяца, как ей обещали прислать
партию медикаментов и врача. Она следила как могла за питанием селян, хотя
продовольственная помощь тоже была скудной, да более или менее успешно
лечила немудреные сельские болячки, ссадины и нарывы. Правда, на прошлой
неделе ей довелось принять роды - до того она и сама не могла с
уверенностью сказать, приносит ли ее деятельность ощутимую пользу.
Теперь она решила отправиться в базовый лагерь немедля, пока
подробности странной встречи у реки не начали стираться из памяти.
Впрочем, перед отъездом она успела разыскать Луиса.
- Если эти люди появятся снова, - внушала она ему, - постарайся
выяснить поточнее, что им надо. Я вернусь обратно утром. Если они
прискачут раньше меня, постарайся задержать их до моего возвращения.
Спроси, откуда они.
До базового лагеря было почти семь миль, и она добралась туда только
вечером. Ей не повезло - в лагере не осталось практически ни души: почти
для каждого сотрудника любая отлучка затягивалась на много дней. Но Тони
Чеппел, как на беду, был тут как тут и перехватил ее на полдороге к жилому
корпусу.
- Ты сегодня свободна, Лиз? Мы не могли бы с тобой...
- Я очень устала и хочу лечь пораньше.
В первые дни Элизабет потянулась было к Чеппелу и совершила роковую
ошибку, не утаив этого. Женщины в лагере были наперечет, и он с
готовностью стал оказывать ей ответные знаки внимания. Очень быстро она
поняла, как он самовлюблен и скучен, но Тони упорно не желал оставить ее в
покое, а ей никак не удавалось вежливо остудить его пыл.
Вот и сейчас он не отставал от нее до тех пор, пока она кое-как не
проскользнула к себе в комнату. Швырнув на кровать дорожную сумку, она
разделась и долго нежилась под душем. Потом у нее разыгрался аппетит, и
пришлось выйти поесть; Тони, разумеется, не замедлил присоединиться к ней,
но во время ужина она подумала, что в данных обстоятельствах он может
оказаться даже полезным.
- Ты не знаешь, есть ли в этой стране город под названием Земля?
- Земля? Как и наша планета?
- Звучало это именно так. Но, может, я ослышалась.
- Не знаю ничего похожего. А где он расположен?
- Где-то здесь неподалеку.
Он покачал головой.
- Земля? А может, Марс? Или Венера? - Он расхохотался, довольный
собственным остроумием, и выронил вилку. - Ты правильно разобрала?
- Да не то чтобы... Наверное, я все-таки ошиблась.
Верный своей неподражаемой манере, Тони продолжал скверно каламбурить
до тех пор, пока ей не удалось избавиться от его общества. В одном из
кабинетов висела крупномасштабная карта всего района, но, исследовав карту
вдоль и поперек, Элизабет не обнаружила ни одного названия, хотя бы
отдаленно напоминавшего произнесенное Гельвардом. Более того, он твердо
заявил, что его город лежит на юге, а в том направлении по меньшей мере на
шестьдесят миль крупных поселений не было вообще.
Утомленная, она вернулась к себе в комнату. Уже раздеваясь, достала
подаренные ей рисунки и прикрепила их над кроватью. Тот рисунок, что
изображал ее, был таким необычным...
Она присмотрелась повнимательнее. Рисунок был выполнен на очень
старой бумаге, пожелтевшей по краям. И тут до нее дошло, что вверху и
внизу бумага по линии отрыва иззубрена. Проверяя себя, она провела по краю
пальцем и ощутила то же, что заподозрили глаза: тут без сомнения была
перфорация.
Бережно, чтобы не повредить рисунок, она отделила его от стены и
перевернула. По задней стороне бумаги, сбоку, бежала колонка цифр, две или
три из них были отмечены звездочками. А рядом шла надпись синим шрифтом,
почти неразличимым от времени: "Лента компьютерная многократного
применения. IBM".
Элизабет прикрепила рисунок обратно к стене... и уставилась на него в
еще большем недоумении.
4
Наутро Элизабет, отстучав по телетайпу очередную тщетную просьбу
прислать врача, вернулась в селение. К тому времени, как она добралась
туда, улицы уже затопил полуденный зной и все погрузилось в привычную
унылую летаргию, которая так бесила ее поначалу. Луиса она разыскала
быстро: в компании двух других мужчин он развалился в тени у церкви.
- Ну, что? Они приезжали?
- Нет. Сегодня нет, малышка Хан.
- Когда они обещали вернуться?
Он лениво пожал плечами.
- Не сегодня, так завтра.
- А вы уже пробовали?.. - Она запнулась, разозлясь на себя: ведь
хотела же взят щепотку предложенного селянам удобрения в базовый лагерь на
анализ, а потом заторопилась и забыла. - Ладно, но если они вернутся,
дайте мне знать...
Она зашла проведать Марию и новорожденного, но никак не могла
сосредоточиться на самых обыкновенных вещах. Позже сняла пробу с
бесплатного обеда для всех желающих, потолковала с отцом Дос Сантосом. И
все время невольно прислушивалась: не донесется ли издали конский топот?
Наконец, не пытаясь больше обманывать себя, она отправилась на
конюшню, оседлала лошадь и поехала вчерашним маршрутом в сторону реки.
И сейчас она все еще старалась не сознаваться себе в собственных
мыслях и истинных намерениях. Только от себя не уйдешь: последние двадцать
четыре часа привнесли в ее жизнь нечто совершенно новое. Она вызвалась
приехать сюда и поработать вместе с другими добровольцами, когда поняла
всю никчемность своей предыдущей жизни. Но здесь на смену прежнему
разочарованию пришло иное, не менее горькое: какими благими ни были их
намерения, добровольцы могли предложить обнищавшему населению здешних мест
не помощь, а лишь видимость помощи. Слишком поздно они пришли, слишком
скудными ресурсами располагали. Мизерные подачки в виде зерна,
бессистемных прививок или ремонта церкви, - конечно, это лучше, чем
ничего, но ни на йоту не приближало решения главной задачи. Усилиями
одиночек разруху и одичание этих мест было не преодолеть.
Вторжение Гельварда в ее жизнь стало для Элизабет первым ярким
событием со дня приезда. Ведя лошадь по пустоши к лесу, она наконец
призналась себе, что ею движет не простое любопытство, а нечто большее. В
базовом лагере каждый был одержим собой и своим воображаемым вкладом в
науку; они обожали мыслить абстрактными категориями, рассуждать о
групповой психологии, социальной приспособляемости и поведенческих
стереотипах, а на ее более приземленный взгляд выглядели напыщенным
болтунами. Не считая незадачливого Тони Чеппела, она не встречала никого,
кем стоило бы хоть на минуту увлечься, и это опять-таки было не то, на что
она рассчитывала.
Гельвард был совсем из другого теста. Нет, нет, она и теперь не
произнесла бы этого вслух, и все же, по совести говоря, ехала как на
свидание.
Элизабет без труда разыскала то самое место на берегу и позволила
лошади напиться. Потом привязала ее в тени, а сама уселась у воды и стала
ждать. Усилием воли отогнав новый вихрь догадок, вопросов, предчувствий,
она сосредоточилась на чисто физических ощущениях солнечного тепла и покоя
и, откинувшись навзничь, закрыла глаза. Вода журчала по каменистому ложу,
мягко шуршал ветерок в вершинах деревьев, звенели какие-то мошки, пахло
сухой листвой, прогретой почвой и просто жарой...
Прошел час, если не больше. Лошадь на опушке каждые несколько секунд
взмахивала хвостом, отгоняя назойливых мух. Но вот она забеспокоилась,
тихо заржала, и ей из-за реки отозвалась другая лошадь. Элизабет очнулась:
на противоположном берегу стоял Гельвард.
Он приветственно поднял руку, она помахала ему в ответ. Он тут же
спешился и быстро подошел к самому краю воды. Элизабет улыбнулась про
себя: он был явно в приподнятом настроении и начал валять дурака, норовя
развеселит ее. Наклонился, попытался встать на руки - с третьей попытки
ему это удалось, но ненадолго, он потерял равновесие и, вскрикнув, рухнул
в воду.
Элизабет вскочила и бросилась к нему вброд.
- Вы не ушиблись?
Он усмехнулся.
- А ведь в детстве у меня получалось...
- У меня тоже.
Он поднялся на ноги, глядя с унылым видом на свою промокшую одежду.
- Ничего, скоро высохнет, сказала она.
- Пойду приведу лошадь.
Они вместе перебрались на "свой" берег, и Гельвард привязал коня
рядом с лошадью Элизабет. Женщина села, он опустился рядом, вытянув ноги и
подставив мокрые брюки солнцу. Лошади стояли бок о бок, в разные стороны
головами, и вежливо отгоняли мух друг от друга.
У Элизабет накопилась тысяча вопросов - но она не задала ни одного.
Она упивалась неизвестностью и не хотела разрушить тайну прозаическим
объяснением. Самым вероятным, конечно же, было то, что Гельвард - один из
сотрудников какого-то более отдаленного лагеря и что со скуки он затеял
разыграть с ней замысловатую и не слишком остроумную шутку. Но даже если
это так, она не осуждала шутника: его присутствие само по себе служило ей
наградой, она слишком долго сдерживалась, чтобы не радоваться пробуждению
