Клаузевиц и сам был человеком не первой молодости, хотя, конечно, выглядел
намного крепче отца.
- Профессиональный риск, - заметил глава гильдии разведчиков.
Гельвард бросил на Клаузевица острый взгляд, но пояснения не
последовало. Вместо того гильдиер взял ботинки, подбитые железом, и
подтолкнул их к ученику.
- Ну-ка, примерь...
- Но мой отец... вы попросите Викторию присмотреть за ним?
- Не беспокойся, я обо всем позабочусь.
4
Гельвард спустился лифтом на второй уровень - тюки и прочее
снаряжение были свалены в кабине рядом с ним. Когда кабина остановилась,
он сунул свой ключ в специальную прорезь, чтобы двери не могли закрыться,
и разыскал комнату, названную Клаузевицем. Здесь его поджидали четыре
женщины и мужчина. Сразу с порога он заметил, что лишь мужчина и одна из
женщин принадлежат к городской администрации.
Его представили трем другим женщинам, но они едва удостоили Гельварда
беглым взглядом и отвернулись. На их лицах застыло выражение сдержанной
враждебности, а может, безразличия, - в конце концов, до этой самой минуты
он по отношению к ним тоже ничего, кроме безразличия, не испытывал. Пока
он не переступил порог этой комнаты, он и не задумывался над тем, что за
женщин ему придется сопровождать, хороши они собой или нет. Ни одной из
них он прежде не видел в глаза, но, слушая Клаузевица, поневоле вообразил
их похожими на тех женщин, каких встречал, выезжая на север с меновщиком
Коллингсом. Те были, как правило, худыми и бледными, сухорукими,
плоскогрудыми, с костлявыми лицами и глубоко запавшими глазами. Да и одеты
они были чаще всего в вонючее тряпье, над ними вечно кружились мухи, в
общем, деревенские женщины являли собой весьма плачевное зрелище.
Эти отличались от тех, как небо от земли. Аккуратное, ладно
пригнанное городское платье, хорошо промытые и подстриженные волосы,
округлые налитые тела, ясные глаза... Гельвард едва сумел скрыть
удивление, когда понял, что они совсем молоды, его ровесницы или чуть
постарше. В Городе о временно переселенных говорили как о зрелых женщинах,
но эти-то были по существу совсем девчонки!
Вероятно, он таращился на них до неприличия, но они по-прежнему не
удостаивали его вниманием. А ему никак не удавалось сладить со все
крепнущим подозрением, что и эти когда-то ничем не отличались от
обыкновенных деревенских оборвашек и лишь переселение в Город временно
вернуло им здоровье и красоту, которые могли бы быть их неотъемлемым,
пожизненным достоянием, не родись они в нищете.
Женщина-администратор коротко описала Гельварду каждую из них. Их
звали Росарио, Катерина и Люсия. Они немного понимали по-английски. Каждая
провела в Городе чуть больше сорока миль, и каждая родила по ребенку. Это
оказались два мальчика и девочка. Люсия, родившая мальчика, не пожелала
взять его с собой, ребенка оставили в Городе и воспитывают в яслях.
Росарио, напротив, не захотела расстаться с сыном и забирает его. Катерине
выбора не предоставили, разлучив с дочуркой насильно, но ей самой это,
казалось, все равно.
Еще администратор предупредила, что, поскольку Росарио кормящая мать,
ей следует без ограничений давать сухое молоко. Остальные должны питаться
тем же, что и их провожатый.
Гельвард попытался дружески улыбнуться своим подопечным, однако те
оставили его попытку без внимания. А когда он дал понять, что хочет
взглянуть на малыша Росарио поближе, мать повернулась к нему спиной и
демонстративно прижала ребенка к себе.
Говорить было больше не о чем. Три молодые женщины подхватили свои
скудные пожитки и тесной группой двинулись по коридору. Кое-как
втиснувшись вслед за ними в кабину, Гельвард направил ее вниз.
Женщины продолжали игнорировать его, болтая между собой на родном
языке. Когда кабина достигла цели и перед ними открылся выход в темный
туннель под Городом, Гельвард чуть не упал, взвалив на плечи всю
неподъемную поклажу разом. Ни одна из женщин и не подумала ему помочь, они
лишь следили за его усилиями повеселевшими глазами. Пошатываясь под
тяжестью ноши, с грехом пополам ухитряясь не выронить то одно, то другое,
Гельвард поплелся на свет, к южному выходу.
Яркое солнце ослепило его. Он сбросил тюки на землю и огляделся.
С тех пор как он выходил наружу в последний раз, Город снова
переместился, и путевые бригады вовсю выкорчевывали рельсы. Женщины,
заслонившись от солнца ладонями, озирались вокруг. Вероятно, они очутились
на воле впервые с того самого дня, как попали в Город.
Малыш на руках Росарио залился плачем.
- Вы мне не поможете? - спросил Гельвард, кивая на тюки с пищей и
снаряжением. Они уставились на него, то ли не понимая, то ли делая вид,
что не понимают. - Хотите не хотите, а груз придется поделить.
Они по-прежнему не отвечали, тогда он присел на корточки и раскрыл
тюк с синтетической пищей. Решив, что Росарио и без того тяжело, он
разделил пищу на три части, вручил по пакету каждой из ее подруг, а третий
запихал обратно в свой тюк. Люсия и Катерина с неохотой уложили пакеты в
свои сумки, потеснив собственное имущество. Самым неудобным из
разрозненных предметов была веревка, но ее удалось перемотать потуже и
засунуть в тюк на освободившееся место. Стальные крючья и захваты он
ухитрился втиснуть в другой тюк, поверх палатки и спальных мешков. Теперь
ноша стала ухватистее, хоть и ненамного легче, и вопреки советам
Клаузевица Гельвард испытывал искушение просто выкинуть большую ее часть
ко всем чертям.
Малыш продолжал плакать, но Росарио это, по-видимому, не тревожило.
- Пошли, - бросил Гельвард, ощущая, что подопечные уже вызывают у
него раздражение. Он зашагал на юг параллельно рельсам, и спустя какой-то
миг женщины последовали за ним. Шли они все такой же тесной группкой,
держась в нескольких ярдах позади него.
Гельвард старался идти широким шагом, но уже через час вынужден был
признать, что в своих подсчетах скорости путешествия принимал желаемое за
действительное. Три женщины тащились за ним как черепахи, то и дело
жалуясь на жару и дорогу. Что и говорить, выданная им обувь была плохо
приспособлена для прогулок по пересеченной местности, но уж от жары-то он
страдал не меньше их. В форменной куртке, да еще придавленный к земле
тяжеленной ношей, он пропотел насквозь буквально за несколько минут.
Они были все еще в виду Города, солнце только подходило к зениту, а
малыш орал не переставая. Единственной отрадной минутой была короткая
встреча с Мальчускиным. Путеец искренне обрадовался Гельварду, тут же
стал, как водится, поносить наемных рабочих, а потом пожелал счастливого
пути. Поговорить бы с бывшим наставником подольше, да женщины, разумеется,
и не подумали дожидаться его, и пришлось нагонять их.
Наконец он решил объявить привал.
- Ты не могла бы унять своего ребенка? - обратился Гельвард к
Росарио.
Она смерила провожатого недобрым взглядом и села на землю.
- Ладно, я его покормлю...
Она продолжала смотреть на Гельварда в упор, ее подруги стали подле
нее, как на страже. Поняв намек, он отошел подальше и подчеркнуто стоял к
ним спиной, пока кормление не закончилось.
Потом он открыл одну из фляг с водой и пустил ее по кругу. Солнце
пекло немилосердно, и настроение падало по мере того, как нарастала жара.
Стащив с себя куртку, он пристроил ее поверх тюков; правда, лямки теперь
впивались в плечи еще глубже, зато телу стало чуть прохладнее.
Гельварду не терпелось тронуться дальше. Малыш заснул, его уложили на
спальный мешок, и две женщины подхватили этот мешок за углы наподобие
гамака. Пришлось взять еще и их сумки; Гельвард был теперь перегружен
сверх всякой меры, но в тот момент с радостью принял это в обмен на
желанную тишину.
Однако уже через полчаса пришлось сделать новую остановку. Он
вспотел, как мышь, и оттого, что женщинам тоже не сладко, ему было не
легче.
Гельвард поднял глаза на солнце. Оно стояло точно над головой.
Неподалеку из земли торчала небольшая скала, и он, сделав несколько шагов
в сторону, сел на землю, силясь вжаться в узкую полоску тени. Женщины не
замедлили присоединиться к нему, не прекращая, впрочем, роптать на родном
языке. Гельвард пожалел, что в свое время не приложил стараний, чтобы
выучиться испанскому: уловив смысл одной-двух фраз, он понял лишь, что
служит основной мишенью их острот и жалоб.
Он раскрыл пакет с синтетической пищей и развел ее водой из фляги.
Получился суп, цветом и вкусом напоминающий прокисшую овсянку. Ропот
возобновился с еще большей силой, но, как ни странно, даже доставил ему
известное удовольствие; жалобы на пищу, безусловно, были не лишены
оснований, однако он не собирался потакать женщинам, соглашаясь с ними.
Малыш все еще спал, хотя и беспокойно, - вероятно, из-за жары.
Гельвард испугался, что он проснется, едва они снимутся с места, и когда
женщины растянулись на земле, намереваясь вздремнуть, не стал им мешать.
Пока они отдыхали, Гельвард смотрел на Город, по-прежнему ясно
видимый милях в двух на севере, и пенял на себя, что не обращал внимания
на отметины, оставшиеся от канатных опор. Впрочем, за две мили они могли
миновать лишь одну такую отметину, и достаточно было подумать об этом, как
Гельвард окончательно поверил Клаузевицу, утверждавшему, что шрамы нельзя
не заметить. Он тут же без труда припомнил, что они встретили такой шрам
буквально за десять минут до остановки. Основания шпал оставляли
неглубокие вмятины - пять футов в длину на двенадцать дюймов в ширину, - а
там, где воздвигались канатные опоры, зияли настоящие ямы, обрамленные
кучами вывернутого грунта.
Итак, позади осталось первое гнездо опор. Тридцать семь впереди.
Но как бы медленно они ни двигались, Гельвард по-прежнему не видел
причин, которые могли бы помешать ему вернуться в Город к рождению
собственного ребенка. Только довести бы женщин до их селения - а там, сам
себе хозяин, он наверстает любую задержку, невзирая ни на какую погоду.
Он решил дать им отдохнуть еще часок, но как только этот час истек,
непреклонно встал над ними.
Катерина открыла глаза.
- Поднимайтесь, - сказал он. - Пора в путь.
- Слишком жарко.
- Ничего не попишешь. Пора идти.
Она поднялась, вызывающе потянулась всем телом и бросила подругам
какую-то короткую фразу. Они подчинились с такой же неохотой, и Росарио
подошла к малышу. К ужасу Гельварда, она разбудила его и взяла на руки...
но, по счастью, он не заплакал. Не теряя ни секунды, Гельвард сунул
Катерине и Люсии их сумки, а сам взвалил на плечи свои тюки.
Едва они вышли из тени, солнце обрушилось на них с беспощадной
яростью, и за считанные мгновения силы, казалось, накопленные на привале,
улетучились бесследно. Они отошли всего на несколько ярдов, как Росарио
вдруг передала малыша Люсии, вернулась к скале и скрылась за нею. Гельвард
чуть было не крикнул: "Куда?.." - но тут же понял. Вслед за Росарио
удалилась Люсия, а потом и Катерина. Гельвард почувствовал, как в нем
опять вскипает гнев: они намеренно тянули время. Признаться, он и сам был
бы не прочь последовать их примеру, но гнев и гордость не позволили ему
подчиниться зову природы. Он решил потерпеть.
Наконец, они пошли дальше. Женщины сняли куртки - общеупотребительное
в Городе независимо от пола верхнее платье - и остались в рубашках,
заправленных в брюки. Тонкая, да к тому же взмокшая ткань липла к телам, и
