утаивать правду. Не понимаю зачем. Мне это очень не по нутру, и не только
мне.
- А может, я и сам примкну к приверженцам системы, когда стану
полноправным гильдиером?
- Надеюсь, этого не случится, - сказала она и рассмеялась.
- Есть одно занятное обстоятельство. Когда я задаю Мальчускину -
гильдиеру, под началом которого я работаю, - вопросы такого же рода, как
ты мне, он отвечает, что я сам все пойму со временем. Звучит это так,
словно у системы гильдий есть разумные основания и они каким-то образом
связаны с причинами, по которым Город должен постоянно перемещаться. До
сих пор мне известно лишь одно - Город должен двигаться. Когда я выхожу
наружу, мне надо вкалывать до седьмого пота, и на вопросы просто нет
времени. Но ясно, что движение Города воспринимается всеми вокруг как
абсолютная необходимость.
- Если ты когда-нибудь выяснишь, в чем дело, ты поделишься со мной?
Я задумался.
- Обещать заранее не могу.
Виктория резко встала и отошла к дальнему краю площадки. Стоя у
перил, она смотрела поверх городских теснин на дальние просторы. Я даже не
пытался подойти к ней - возникла какая-то неразрешимая ситуация. Я и так
сказал слишком много, а она настаивала, чтобы я сказал еще больше, и
взваливала на мои плечи непосильную ношу. И все же я не мог порицать ее.
Минуту-две спустя она сама вернулась ко мне и села рядом.
- Я узнала, как нам пожениться.
- Что, еще одна церемония?
- Да нет, все гораздо проще. Мы подпишем заявление в двух
экземплярах, а потом каждый передаст экземпляр старшему из своих
наставников. Бланки заявлений у меня внизу, разобраться в них легче
легкого.
- Стало быть, можно подписать их не откладывая?
- Можно. - Она взглянула на меня пристально. - А ты не раздумал?
- Разумеется, нет. А ты?
- Я тоже нет.
- Несмотря ни на что?
- Как тебя понять?
- Несмотря на то, что мы с тобой то и дело натыкаемся на темы,
которые я не могу или не хочу обсуждать, и несмотря на то, что ты
порицаешь меня за молчание.
- Тебя это тревожит?
- Очень.
- Можно и повременить с женитьбой, если тебе так больше нравится.
- А что это изменит?
Мне было совершенно неясно, какие последствия могло бы иметь
расторжение нашей помолвки. Поскольку мы были обручены при всех и в
церемонии участвовали представители гильдий, вправе ли мы теперь заявить,
что вовсе не намерены сочетаться браком, и не будет ли такое заявление
расценено как вызов? С другой стороны, с того дня, как мы формально стали
женихом и невестой, нас никто не торопил. Что разделяло нас? По-видимому,
только досада на ограничения, навязанные нам клятвой. Если бы не она, мы
превосходно бы ладили.
- Давай пока оставим этот разговор, - предложила Виктория.
Позже, когда мы вернулись к ней в комнату, атмосфера заметно
потеплела. Мы толковали о том, о сем, старательно избегая проблем,
которые, как мы убедились, могут привести к размолвке - и к ночи от
разногласий не осталось и следа. Проснувшись утром, мы без долгих
размышлений заполнили заявления и передали их руководителям. Правда,
Клаузевица не оказалось в Городе, но я нашел гильдиера-разведчика, который
принял заявление от имени главы гильдии. Все вроде бы были довольны нашим
решением, а мать Виктории в тот день долго сидела у нас, рассказывая,
какими новыми правами мы обладаем теперь как муж и жена.
Прежде чем уйти из города обратно к Мальчускину, я забрал из яслей
последние свои пожитки и окончательно перебрался к Виктории.
Мне было шестьсот пятьдесят две мили от роду, и я стал женатым
человеком.
10
Еще несколько миль - и в моей жизни установился новый, по большей
части вполне определенный порядок. Когда я попадал в Город, моя жизнь с
Викторией была полна комфорта, счастья и любви. Она подробно рассказывала
мне о своей работе, и благодаря ей я узнал, как организована повседневная
городская жизнь. Иногда она возобновляла расспросы о том, что и как я
делаю за стенами Города, но то ли ее любопытство приутихло, то ли она
научилась сдерживать себя, только ее обиды уже не заявляли о себе с той же
настойчивостью, как поначалу.
А ученичество мое шло своим чередом. И чем шире я участвовал в
разнообразных трудах гильдиеров вне Города, тем яснее сознавал, что его
неустанное движение - результат объединенных усилий всех гильдий.
Когда я завершил третью и последнюю милю с Мальчускиным, меня по
приказу Клаузевица перевели к стражникам. Это был неприятный сюрприз: я
почему-то вообразил себе, что после стажировки у путейцев сразу же
приступлю к работе в собственной гильдии разведчиков будущего. Оказалось,
однако, что мне предстоит провести по три мили с каждой из верховных
гильдий.
Мне было жаль расставаться с Мальчускиным: его простодушная
преданность тяжкому труду путейца внушала искреннее уважение. Как только
мы перевалили тот гребень, класть рельсы стало гораздо легче, новая
бригада наемных рабочих не предъявляла пока никаких жалоб, и всегдашнее
его ворчливое недовольство жизнью явно смягчилось.
Прежде чем отправиться к стражникам, я разыскал Клаузевица. Я вовсе
не жаждал преувеличенного внимания к своей персоне - и все же спросил, в
чем смысл принятого решения.
- Это стандартная практика, Манн, - ответил глава гильдии.
- Но, сэр, я полагал, что уже достаточно подготовлен к тому, чтобы
встать в ряды разведчиков будущего.
Клаузевиц сидел за столом спокойно, почти расслабленно - мой робкий
протест его ни в коей мере не взволновал. Вероятно, в таком протесте и не
было ничего необычного.
- Мы должны заботиться о боеготовности наших рядов. Подчас возникает
необходимость в интересах безопасности Города пополнить число наших
защитников за счет других гильдий. И тогда уже нет времени на обучение
новичков. Каждый полноправный гильдиер отслужил положенный срок у
стражников, и теперь твоя очередь.
Спорить было не о чем, и на следующие три мили я превратился в
арбалетчика второго класса.
Эти три мили я вспоминал с отвращением и досадой - досаду вызывала и
бесполезная трата времени и непомерная тупость тех, с кем меня вынудили
общаться. Конечно, моя нелюбовь к стражникам если и повредила кому-то, то
только мне самому: не прошло и суток, как я прослыл самым неуживчивым из
новобранцев. Единственным моим утешением было то, что рядом со мной
стажировались еще два ученика - один от меновщиков, второй от движенцев, -
и они, казалось, разделяли мои взгляды. Но при всем при том они, очевидно,
способны были легче приспосабливаться к новому окружению, а потому
страдали меньше, чем я.
Казармы стражников располагались в самом низу Города, по соседству с
конюшней. Казармами именовались две огромные комнаты, где мы жили, ели и
спали в тесноте и в грязи. В дневные часы мы бесконечно тренировались,
совершая марш-броски по пересеченной местности; нас учили обороняться без
оружия, переплывать реки, взбираться на деревья, питаться травами и
корешками и множеству других бесполезных вещей. К концу трех миль я
наловчился стрелять из арбалета, а также защищаться голыми руками. Еще я
нажил себе изрядное число личных врагов и понял, что разумнее будет в
ближайшем будущем не попадаться им на пути. Впрочем, я твердил себе, что
время покажет.
После этого меня перевели к движенцам, и мне сразу полегчало. По
правде сказать, с этого дня и до последней минуты моего ученичества оно
протекало вполне успешно и даже приятно.
Людей, ответственных за движение Города, отличали спокойствие,
трудолюбие и рассудительность. Они не выносили спешки, но уж если брались
за работу, то выполняли ее на совесть.
Операции, какие мне довелось видеть при перемещении Города,
составляли лишь малую долю их обязанностей. Движенцы отвечали еще и за
многие внутренние городские дела.
Я узнал, что в центре Города, на самом нижнем уровне, находится
ядерный реактор. Именно он дает Городу энергию, и, кроме того, дежурные у
реактора управляют системами связи, водоснабжения и очистки. В гильдии
движенцев немало инженеров-сантехников, и не случайно: весь Город
пронизывает сложная система труб с насосными станциями, рассчитанная на
то, чтобы вода до последней капли использовалась вновь и вновь. В
частности, синтезаторы пищи, как я обнаружил не без ужаса, работают на
базе очистных устройств, и хотя управляют ими администраторы, количество
(а в известной мере и качество) пищи в конечном итоге зависит от работы
насосных станций, подконтрольных движенцам. Разумеется, реактор питает
энергией и лебедки, наматывающие канаты при перемещении, но эта его
функция по сравнению со всеми прочими казалась почти второстепенной.
Лебедок было шесть, они располагались в ряд на массивной стальной
раме, пересекающей Город поперек над самым днищем. Правда, включали
одновременно только пять лебедок, а шестая, вращающаяся вхолостую, тем
временем подвергалась тщательному осмотру. Серьезную тревогу внушало
состояние подшипников, которые за много тысяч миль пути были, естественно,
сильно изношены. В дни, когда я стажировался у движенцев, среди них
развернулась целая дискуссия: не стоит ли вести перемещение Города на
четырех лебедках, расширяя фронт работ ремонтных бригад, или, напротив, на
шести, уменьшая износ? Сошлись, по-видимому, на том, чтобы оставить все
как есть; во всяком случае, никаких нововведений не последовало.
Одной из самых изнурительных работ, входивших в программу практики,
оказался осмотр канатов. Их осматривали постоянно - они были столь же
древними, как и лебедки, и лопались гораздо чаще, чем хотелось (хотелось
бы, конечно, чтобы они не лопались никогда). Каждый из шести канатов
неоднократно реставрировали, и каждая реставрация множила число истертых и
слабых жил. Перед каждым перемещением канаты приходилось проверять фут за
футом, чистить, смазывать и латать, сращивая мелкие обрывы и цементируя
потертости.
Все разговоры - как в чреве Города, в реакторном зале, так и снаружи
- сводились к одному и тому же: как наверстать отставание и приблизиться к
оптимуму, как усовершенствовать лебедки, как обновить канаты.
Гильдиеры-движенцы так и сыпали проектами и идеями, причем это было отнюдь
не пустым прожектерством, оторванным от грешной земли. Они не брезговали и
повседневными бытовыми заботами Города: только в дни моей практики
приступили к сооружению дополнительных баков для хранения запасов воды.
Приятной особенностью этой стадии моего ученичества было и то, что
все ночи я проводил дома, с Викторией. Правда, я возвращался с работы
поздно потный и грязный, однако, пусть недолго, но мог наслаждаться и
благами семейной жизни и сознанием, что занимаюсь стоящим делом.
Однажды, когда подошла пора очередного перемещения и электромобили
тащили канаты к отдаленным опорам, я осведомился у опекавшего меня
гильдиера про Джелмена Джейза.
- Это мой давний друг, ученик вашей гильдии. Вы его знаете?
- Он твой ровесник?
- Чуть постарше.
- Миль десять-пятнадцать назад у нас было двое учеников. Имен я не
помню, но могу выяснить, если хочешь.
Я дорого дал бы за то, чтобы потолковать с Джейзом. Мы не виделись
уже целую вечность, и как было бы здорово обсудить свои впечатления с
кем-то, кто прошел через те же тернии, что и я! Ближе к вечеру мне
