передаются от поколения к поколению непосредственно на практике.
Считалось, что ученик постигает науку гильдиера куда прочнее, если правда
жизни, лежащая в ее основе, будет усвоена не на теоретических занятиях, а
на собственном опыте. Отсюда следовало, что я должен сам, приноравливаясь
и ошибаясь, выяснить для себя суть работы путейцев и других гильдиеров,
как и всю совокупность остальных факторов, жизненно важных для дальнейшего
существования Города.
- Когда я сам был учеником, - говорил Мальчускин, - я строил мосты и
выкапывал старые шпалы. Я работал с движенцами и ездил в седле рядом с
коллегами твоего отца. Я узнал на собственной шкуре, как нелегко Городу
уцелеть, а потому хорошо понял, зачем нужен мой труд. Я снимаю пути и
укладываю их заново не потому, что мне так уж нравится этот процесс, а
потому, что глубоко сознаю его необходимость. Я путешествовал с
меновщиками, видел, как они вербуют местное население, и теперь понимаю,
какие беды гнетут тех, кто работает под моим началом. Во всем вокруг много
неясного и загадочного - так, по крайней мере, кажется тебе сейчас. Но со
временем ты сам убедишься, что каждый наш шаг направлен к тому, чтобы
выжить, и что выжить очень и очень нелегко.
- Я вовсе не против того, чтобы работать с вами, - вставил я.
- Да я не о том. Я тоже вполне доволен твоей работой. Но заруби себе
на носу: все, что, вероятно, приводит тебя в недоумение, - клятва,
например, - имеет определенную цель, и, видит бог, это разумная цель!
- Значит, по-вашему, рабочие утром вернутся?
- Надо полагать, да. И снова будут плакаться по любому поводу, и
лодырничать, едва ты или я отвернемся, - но это тоже в порядке вещей.
Иногда, впрочем, мне сдается...
Я долго ждал, чтобы он докончил фразу, но он так больше ничего и не
сказал. Заявление было очень нетипичное: чем-чем, а склонностью к
философствованию Мальчускин не страдал. Мы сидели с ним наедине; он
замолчал, и молчание это тянулось до тех пор, пока я не встал и не вышел.
Утром Рафаэль вернулся, приведя с собой большинство из тех, кто
работал с нами накануне. Немногих, кто не явился, заменили новички - число
рабочих в бригаде не изменилось. Мальчускин приветствовал их как ни в чем
не бывало и без проволочек стал командовать разборкой временной хижины и
бараков.
Прежде всего из времянок вынесли всю мебель и пожитки, сложив их
кучей в стороне. Сама разборка оказалась не столь уж сложной: строения
были рассчитаны на быстрый демонтаж. Стены скрепляли болтами, полы
разбирались на отдельные щиты, крыши отвинчивались, двери и окна
вынимались целиком, вместе с рамами. В общем, на то, чтобы разобрать
хижину или барак, уходило не больше часа, и к полудню все было кончено.
Еще в разгар работы Мальчускин куда-то отлучился и вскоре пригнал
грузовичок - аккумуляторный электромобиль. Мы сделали короткий перерыв и
поели, затем покидали в грузовичок столько панелей и досок, сколько он мог
вместить, и Мальчускин повел его вверх к холмам на севере. Рафаэль и еще
несколько человек поехали вместе с ним, прицепившись к бортам.
До холмов оказалось не так-то близко. Постепенно приближаясь к путям,
Мальчускин поехал в гору вдоль линии. Гребень холма прорезала неглубокая
выемка шириной как раз на четыре пары рельсов. Тут скопилось множество
народу: одни расширяли выемку с обеих сторон кирками - по-видимому, чтобы
громада Города прошла меж двух откосов, - другие возились с ручными
бурами, высверливая лунки под опоры каких-то стальных рам с большими
колесами посередине. Пока что удалось установить лишь одну из рам, и она
торчала меж двух внутренних путей, вытянутая геометрическая конструкция
непонятного назначения.
Ведя грузовичок сквозь выемку, Мальчускин замедлил ход и с интересом
приглядывался ко всему, что творилось вокруг. Он помахал рукой какому-то
гильдиеру, наблюдавшему за ходом работ, потом, перевалив гребень, вновь
прибавил скорость. За гребнем открылся пологий склон к широкой долине. К
западу и востоку от долины, да и на дальнем ее краю шли новые гряды
холмов, более высоких, чем оставшаяся за спиной.
К моему удивлению, почти сразу за гребнем пути обрывались. Вернее,
левый внешний путь тянулся вдаль примерно на милю, зато остальные три пути
обрывались через сотню ярдов. Правда, две бригады рабочих укладывали
рельсы дальше, но с первого взгляда было ясно, что дело пока движется
медленно.
Мальчускин все осматривался по сторонам. Близ нашего, западного края
путей стояла кучка хижин, по-видимому жилища путейцев, что прибыли сюда до
нас. Грузовичок повернул в направлении хижин, проехал немного дальше и
наконец притормозил.
- Так, пожалуй, ничего, - сказал Мальчускин. - К закату бараки должны
быть собраны.
Я поинтересовался:
- А почему бы не поставить их рядом с другими?
- Предпочитаю избегать тесного соседства. Если разные бригады начнут
общаться друг с другом, рабочие станут пить больше, а работать хуже. Они,
конечно, все равно будут бегать друг к другу на досуге, но какой прок
облегчать им это, поселив всех вместе?
- Разве они не имеют права делать, что хотят?
- Их наняли для работы. Для работы, понял?
И, выбравшись из кабины, он тут же принялся орать на Рафаэля, чтобы
бригада приступила к сборке не мешкая.
Грузовичок вскоре был разгружен, и, оставив меня присматривать за
сборкой, Мальчускин повел его назад за гребень, чтобы привезти остальных
людей и материалы.
К закату сборка была почти завершена. Последнее, что мне поручили
сделать за смену, - отогнать грузовичок к Городу и подсоединить его
аккумуляторы к сети для перезарядки. Я сел за руль, очень довольный, что
какое-то время проведу в одиночестве.
Когда я въехал на гребень, работы уже прервались, и подле странных
колес на рамах остались только два стражника с арбалетами, перекинутыми
через плечо. Они не удостоили меня вниманием, и, миновав их, я направил
грузовичок вниз по склону к Городу. Признаться, я удивлялся тому, как мало
вокруг огней и как с приближением ночи мгновенно прекратилась вся
разнообразная дневная деятельность.
Розетки для перезарядки аккумуляторов я нашел именно там, где говорил
Мальчускин, но к каждой из них было уже подключено какое-нибудь
транспортное устройство, свободных мест не оказалось. Тут только до меня
дошло, что мой грузовичок вернулся в этот вечер последним и свободную
розетку придется поискать. В конце концов я кое-как нашел ее на дальней,
южной стороне Города.
Уже совсем стемнело, когда я кончил возиться с грузовичком, и только
тут я сообразил, что мне предстоит долгий пеший путь назад, притом в
одиночку. Велико было искушение, не возвращаясь, переночевать в Городе.
Ведь до каюты в яслях я добрался бы мигом... Но тут я представил себе,
какое выражение лица будет поутру у Мальчускина. Одолев сомнения, я
обогнул Город, отыскал пути, ведущие на север, и зашагал обратно к холмам.
Один на равнине ночью - ощущение оказалось не из приятных. Похолодало, с
запада дул сильный ветер, который пронизывал мою тоненькую форму насквозь.
Впереди, на тусклом фоне облачного неба, я различал темный кант холмов. В
выемке, вычерченной на горизонте, виднелись четкие контуры рам с колесами,
а подле них дозорной тропой по-прежнему вышагивали два стражника. Едва я
приблизился, меня окликнули:
- Стой, ни с места! - Они и сами замерли, и хотя я не мог ничего
разглядеть наверняка, инстинкт подсказывал мне, что арбалеты нацелились в
мою сторону. - Кто таков?
- Ученик гильдиера Гельвард Манн.
- Что ты делаешь за чертой Города?
- Работаю с путейцем Мальчускиным. Совсем недавно я проезжал мимо вас
на грузовике.
- Верно. Подойди сюда.
Я подошел.
- Что-то я не знаю тебя, - сказал один из стражников. - Ты что,
только приступил?
- Да, с милю назад.
- В какую гильдию тебя приняли?
- В разведчики будущего.
Говоривший рассмеялся.
- Тебе не позавидуешь.
- Почему?
- Лучше жить подольше.
- Он достаточно молод, - заметил второй.
- О чем это вы? - удивился я.
- В будущем ты уже был?
- Нет.
- А в прошлом?
- Тоже нет. Я же принял клятву лишь несколько дней назад.
Тут меня осенило. Я не видел во тьме их лиц, но, судя по голосам, они
не могли быть намного старше меня. Им, наверное, миль по семьсот или чуть
больше. Но если так, я должен знать их, они же учились почти вместе со
мной!
- Как тебя зовут? - обратился я к одному из них.
- Корнуэлл Стернер. Для тебя - арбалетчик Стернер.
- Ты учился в яслях?
- Учился. Но тебя не помню. Да ты тогда был совсем малышом.
- Я только что из яслей. Тебя там не было.
Они оба снова рассмеялись, и я почувствовал, как во мне нарастает
гнев.
- Мы побывали в прошлом, сынок.
- Ну и что?
- А то, что мы теперь мужчины.
- Тебе пора в кроватку, сынок. Здесь по ночам опасно.
- Да никого же нет вокруг, - возразил я.
- Сейчас нет. Но пока слабачки из Города изволят баиньки, мы бережем
их от мартышек.
- От кого-кого?
- От мартышек. Аборигенов. Короче, от местных подонков, которые
прыгают из кустиков на юных ученичков.
Я двинулся было дальше. Я уже жалел, что не заночевал в Городе и что
пошел этой дорогой. Однако любопытство оказалось сильнее, и я спросил:
- Нет, правда, что ты имеешь в виду?
- Тут живут мартышки, которым Город очень не по нутру. Не уследи мы
за ними, и они повредят пути. Вон видишь шкивы? Они бы их давно
опрокинули, если бы не мы.
- Но они же помогали их ставить!
- Это те, которых мы наняли. А есть и много других, которых мы не
нанимали.
- Иди-ка ты спать, сынок. Предоставь мартышек нам.
- И вы вдвоем с ними справитесь?
- Да, мы вдвоем и еще дюжина других, что стоят по всему гребню.
Торопись к себе в постельку, сынок, и позаботься, как бы не получить
стрелу меж глаз.
Я отвернулся и пошел прочь. Гнев во мне кипел и рвался наружу, и,
задержись я на минуту дольше, я того и гляди набросился бы на кого-нибудь
из них с кулаками. Я ненавидел эту якобы взрослую покровительственную
манеру разговора, но в то же время чувствовал, что и сам сумел поддеть их.
Два молоденьких стрелка с арбалетами никак не могли устоять против
нападения, и они сами прекрасно все понимали, но для их самолюбия важно
было, чтобы я об этом не догадался.
Отойдя достаточно далеко, чтобы они не услышали, я бросился бежать,
но тут же споткнулся о шпалу. Я отошел чуть подальше от полотна и снова
побежал. Мальчускин поджидал меня в хижине, и мы разделили очередную
трапезу из все той же синтетической пищи.
6
Еще два дня работы с Мальчускиным - и настала пора моего первого
отпуска. В течение этих двух дней путеец пришпоривал свою бригаду пуще
прежнего, и мы кое-чего добились. Вообще говоря, укладывать новые пути
было тяжелее, чем выкапывать старые шпалы, однако было тут и свое
преимущество - мы видели конкретные плоды своего труда, полотно день ото
дня вытягивалось все дальше. Прежде чем уложить шпалы, а на них рельсы,
приходилось еще и копать ямы под бетонные основания. Но к северу от Города
работали сразу три путевые бригады, протяженность проложенных ими путей
была примерно одинакова, и волей-неволей возникало соперничество: кто
сделает больше. Не без удивления следил я за тем, как эти, казалось бы,
подневольные люди рвались обогнать друг друга и, напрягаясь до седьмого
пота, еще и подтрунивали над теми, кто отставал.
