даже право выглянуть за пределы Города предоставлено лишь гильдиерам.
- Ну и что ты об этом думаешь? - спросила Виктория, опускаясь на
скамейку лицом к лесу и холмам.
Я сел с нею рядом.
- Мне нравится.
- Ты был там?
- Был.
Ответ дался мне с трудом, - в самом деле, как ответить, не нарушая
клятвы? Как рассказать Виктории о своей работе, не преступая пункт за
пунктом взятых на себя обязательств?
- Нам не часто разрешают подниматься сюда, - сказала она. - Мало
того, что двери на замке по ночам, их открывают только в определенное
время суток. Иногда вообще не открывают по нескольку дней подряд.
- И тебе неизвестно почему?
- А тебе?
- Ну, быть может, это имеет какое-то отношение к работам, которые
ведутся снаружи.
- И о которых ты не хочешь ничего рассказать.
- Не хочу, - признался я.
- Почему не хочешь?
- Не могу.
Она смерила меня взглядом.
- Ты сильно загорел. Работаешь на солнце?
- Бывает и так.
- Когда солнце поднимается над головой, площадку закрывают. Я видела
только, как его лучи касаются самого верха зданий.
- Да там и смотреть не на что, - сказал я. - Солнце такое яркое, что
глядеть на него в упор просто нельзя.
- Я хотела бы убедиться в этом своими глазами.
Я сменил тему.
- А чем ты занимаешься в настоящий момент? Я имею в виду - у себя на
работе?..
- Составлением рационов.
- Это еще что такое?
- Мы разрабатываем сбалансированную диету. Необходимо убедиться, что
синтетическая пища содержит достаточно белков и что люди получают все
нужные им витамины. - Она запнулась, тон ее выдавал отсутствие интереса к
теме. - Ты знаешь, что солнечный свет содержит в себе витамины?
- Серьезно?
- Витамин D. Он вырабатывается в организме, когда солнечные лучи
падают на кожу. Это очень полезно знать, если никогда не видишь солнца.
- Но витамины можно синтезировать, - заметил я.
- Можно. Так мы и поступаем. Хочешь, вернемся в комнату и выпьем еще
чаю?..
Я промолчал. Трудно сказать, чего я ждал, когда разыскивал Викторию,
но такого я, во всяком случае, не предвидел. В тяжкие дни, проведенные с
бригадой Мальчускина, я раздразнил себя романтическим идеалом, а время от
времени еще и тешил себя надеждой, что, может быть, мы с ней сумеем
приспособиться друг к другу; но уж, во всяком случае, мне и в голову не
приходило, что с места в карьер возникнут какие-то тайные обиды. Мне
мечталось, что мы рука об руку будем стремиться к тому, чтобы превратить
помолвку, решенную за нас родителями, в подлинную близость, придать ей
окраску дружбы и, не исключается, даже любви. Чего я никак не предполагал,
так это того, что Виктория сможет взглянуть на нас обоих как бы с птичьего
полета, что я для нее гильдиер, которому раз и навсегда даны запретные для
нее привилегии...
Мы остались на площадке. Предложение Виктории вернуться в комнату
было не лишено иронии, и я оказался достаточно восприимчивым, чтобы
уловить это. На деле мы оба, я чувствовал, предпочитали площадку комнате,
хоть и по разным причинам: я - потому, что работа с Мальчускиным привила
мне вкус к свежему воздуху и мне стало теперь тесно и неуютно в городских
стенах; Виктория, вероятно, потому, что площадка была для нее единственно
возможным способом как бы выйти из Города. И все равно - холмистый пейзаж
невольно напоминал нам обоим о той дистанции, которой мы прежде не
осознавали и которая вдруг разъединила нас.
- Ты могла бы попросить о переводе в гильдию, - предложил я под
влиянием минуты. - Уверен, что...
- Я ношу юбку, - резко перебила она. - Ты что, до сих пор не заметил,
что гильдиеры - сплошь мужчины?
- Нет...
- Не нужно долго напрягать мозги, чтобы взять в толк простую истину,
- продолжала она с жаром, в котором отчетливо проступала горечь. - Я
сталкивалась с этим всю мою жизнь, просто не задумывалась толком: отец
вечно в отъезде, мать занята по горло городскими делами - питанием,
отоплением, ликвидацией отходов, короче, всем, что мы привыкли получать на
дармовщинку. Только теперь до меня наконец-то дошло, что к чему. Женщины
для Города - слишком большая ценность, чтобы рисковать ими, выпуская
наружу. Они нужны здесь, в этих стенах, потому что они рожают детей и их
можно заставить рожать снова и снова. Зато женщины, которых приводят в
Город, произведя на свет ребенка, при желании могут потом уйти. - Опять та
же скользкая тема, но на сей раз Виктория не запнулась. - Знаю, что кто-то
должен работать за стенами Города, знаю, что эта работа связана с
риском... но меня же ни о чем не спросили! Лишь потому, что я женщина, я
обречена сидеть в этих проклятых стенах, изучать увлекательные секреты
изготовления синтетической пищи и - рожать и опять рожать, как только
сумею...
- Ты что, не хочешь выходить за меня?
- У меня нет выбора.
- Большое спасибо.
Она встала со скамейки и гневно шагнула назад к лестнице. Я
последовал за ней вниз и дальше по коридору, но в комнату не вошел, а
остался в дверях. Она стояла, повернувшись ко мне спиной, и смотрела в
окно на узкий проулок между строениями.
- Хочешь, чтобы я ушел?
- Да нет... Войди и закрой дверь.
Я послушался - она не шевельнулась. Наконец, предложила:
- Давай я сварю еще чаю.
- Свари.
Вода в кастрюльке еще не успела остыть и через минуту вновь закипела.
- Нас никто не заставляет жениться, - произнес я.
- Какая разница - не ты, так кто-то другой. - Она обернулась и села
подле меня, держа в руках чашку с синтетическим пойлом. - Пойми, Гельвард,
я ничего не имею против тебя лично. Нравится нам это или нет, и моей и
твоей жизнью распоряжается система. Система гильдий. Тут уж ничего не
попишешь.
- Почему? Систему можно и изменить.
- Но не эту. Она слишком крепко укоренилась. Гильдиеры закрыли Город
на замок - по каким причинам, я, наверное, никогда не узнаю. Только сами
гильдиеры могли бы изменить систему, а они этого никогда не сделают.
- Ты говоришь очень убежденно, - заметил я.
- А я и впрямь убеждена в том, что говорю. Убеждена по очень простой
причине. Ведь системой, которая управляет моей жизнью, в свою очередь
управляет жизнь за стенами Города. И точно так же, как я никогда не выйду
за эти стены, я никогда не смогу предпринять ничего, чтобы распорядиться
собой.
- И все-таки ты могла бы добиться чего-то... через меня.
- Ты же не хочешь говорить о себе.
- Не могу.
- Почему?
- И об этом я тоже не вправе сказать.
- Тайны! Кругом тайны!..
- Если угодно, - согласился я.
- И даже сидя здесь со мной, ты связан этими тайнами по рукам и
ногам.
- А что мне делать? - ответил я попросту. - Меня заставили принести
клятву...
И тут я осекся, вспомнив, что само существование клятвы оговорено в
ней как тайна. Выходит, я уже нарушил ее и нарушил так легко и
естественно, что это наверняка случалось не раз и раньше.
Как ни удивительно, Виктория приняла мои слова совершенно спокойно.
- Стало быть, система гильдий сама себя охраняет. Ну что ж, в этом
есть свой резон.
Я допил чай.
- Наверное, мне лучше уйти.
- Ты сердишься на меня? - спросила она.
- Да нет. Просто...
- Не уходи. Извини, что я не сдержалась... ты тут ни при чем. Ты
сказал недавно, что с твоей помощью я смогу распорядиться своей судьбой.
Что ты имел в виду?
- Да в общем-то сам не знаю. Быть может, у тебя как у жены гильдиера
- а я рано или поздно стану им - появится больше возможностей...
- Для чего?
- Ну, как бы это сказать... для того, чтобы с моей помощью уловить
смысл всей системы.
- Но ты же дал клятву ничего не говорить мне.
- Ах, да...
- Значит, гильдиеры все предусмотрели заранее. Система требует
сохранения тайны, иначе ей несдобровать.
Откинувшись на кровать, она прикрыла глаза.
Я был очень смущен и сердит на себя. Прошло всего десять дней
ученичества, а я формально уже заслужил смертный приговор. Странную эту
логику было трудно принять всерьез, но память подсказывала мне, что в
момент принесения клятвы угроза звучала вполне убедительно. Но главное - и
это усугубляло мое замешательство, - Виктория невольно усложнила и без
того неясные обязательства, принятые нами по отношению друг к другу. Я не
мог не посочувствовать ей - и не в силах был ничего изменить. Я еще не
забыл свою собственную жизнь в яслях и подспудное раздражение
отлученностью от всего остального Города; а уж если позволить человеку
участвовать в городских делах, но лишь до определенного предела, который
ему никогда не переступить, раздражение не только сохранится, но и
неизмеримо возрастет. Однако проблема-то для Города никак не нова - мы с
Викторией не первые, кого женят тем же порядком. И до нас были другие, кто
наталкивался на ту же преграду. Неужели все они попросту принимали
систему, как она есть?..
Я вышел из комнаты и направился в сторону яслей. Виктория сидела не
шевелясь.
Едва я расстался с невестой, как противоречивые чувства, одолевавшие
меня в ее присутствии, да и ее заботы, сразу же отошли на задний план,
зато, и с каждой минутой сильнее, меня стала терзать тревога о собственном
моем положении. Если принимать клятву всерьез, то оброни Виктория одно
слово любому встречному гильдиеру - и меня казнят. Мыслимо ли, чтобы мое
невольное клятвопреступление оказалось столь ужасным?
Но может ли Виктория передать кому-нибудь то, что я ей говорил? Как
только я задал себе этот вопрос, первым моим побуждением было броситься к
ней обратно и умолять о молчании - но это значило бы лишь придать и ее
негодованию и моему клятвопреступлению еще больший вес.
Остаток дня я провел, лежа у себя на койке и мучительно размышляя о
создавшемся положении. Вечером поужинал в одной из городских столовых и
был благодарен судьбе, что она уберегла меня от новой встречи с Викторией.
А среди ночи Виктория пришла ко мне в каюту. Сквозь сон я услышал,
как скрипнула дверь, а раскрыв глаза, увидел ее темный силуэт подле самой
постели.
- Кто тут?
- Тсс... Это я.
- Чего тебе?
Я протянул руку, нащупывая выключатель, но она перехватила мое
запястье.
- Не надо света. - Она опустилась на край постели, и я,
приподнявшись, очутился рядом с ней. - Извини меня, Гельвард. Вот и все,
что я хотела сказать.
- Да ладно, чего уж там...
Она рассмеялась.
- Ты что, еще не проснулся?
- Не знаю. Может, и сплю.
Она склонилась ко мне, слегка подталкивая в грудь, и вдруг, подняв
руки, сомкнула их у меня на шее, и я почувствовал на губах ее губы.
- Не говори ничего, - шепнула она. - Просто мне очень жаль, что мы
поссорились.
Мы снова поцеловались, и теперь она обняла меня по-настоящему крепко.
- Я чуть было сам к тебе не пришел, - признался я. - Я сделал
ужасную, непростительную ошибку. Я боюсь.
- Чего?
- Я сболтнул лишнего... сказал тебе, что меня заставили принести
клятву. Ты была права - гильдиеры опутывают посвященных сетями тайны.
Когда меня принимали в ученики, то заставили поклясться во многом и, в
частности, в том, что я никому не скажу о существовании самой клятвы. А я
сказал тебе - и, значит, нарушил ее...
- Не все ли равно?
- Кара за нарушение клятвы - смертная казнь.
- Но сначала они должны еще узнать об этом.
- А вдруг...
- А вдруг я проболтаюсь? Но с какой стати?
- Ну, откуда я знаю. Ты такое днем говорила, ты оскорблена, что тебе
