жизни: такими они проплывали над раскачивающимся "Мэйфлауэром", над ордами
Аттилы, над аттическими городами; такими они были в безднах времен, над
хищниками, рвущими тела жертв в душной тьме джунглей.
Мне ли не знать?
"Господи, господи, господи, господи..."
Я, кажется, приходил в себя. Путаница в голове пока что не
упростилась, но жалобы Пана я уже понимал.
- Я из тех, кто никогда не будет богатым, - жаловался Пан. - Того,
что у меня есть, хватит на старость, но на большее рассчитывать нечего.
- Выглядите вы крепко.
Я не утешал его. Мне было наплевать, как он выглядит, но для своего
возраста он действительно выглядел неплохо.
Пан скептически поджимал тонкие губы:
- Может, я и не выгляжу стариком, но в Индии мне уже не побывать.
Будь у меня деньги, я бы вновь съездил в Индию.
- Почему именно туда?
- Не в Антарктиду же, - его голубые глазки посверкивали. Он был
доволен, что я его слушаю. - Я там не бывал. Но я плавал на Оркнеи.
- Что-то вроде кругосветного путешествия?
- Не совсем. Сам не пойму, что меня гоняло по свету. Но если мне
нравилось место, я пытался его обжить. Я не квакер и не болтун, у меня
свой взгляд на мир.
Я кивал.
Мне было все равно, о чем он говорит. Меня устраивал фон - фон живой
человеческой речи. Не так впечатляет, как океан, но, в общем, греет.
- Почему в Индию? - вспомнил он мой вопрос. И хмурился: - Страдание
очищает. Вид чужих страданий очищает еще лучше. Я до сих пор рад, что я не
индус. Хорошо чувствовать свои мышцы, ступать по земле, знать, что завтра
ты можешь поменять край, если он тебе разонравился. А индус рождается на
мостовой и на мостовой умирает.
- И никаких других вариантов?
- Наверное есть, но они исключение.
Он повторил:
- До сих пор рад, что я не индус. Ради этого стоило съездить в Индию,
правда?
Я кивал.
- Страдание очищает. Страдание определяет кругозор. Человек, видевший
Индию, мыслит совсем не так, как человек, никогда не покидавший
какой-нибудь городишко вроде нашего.
- Наверное.
Взгляд Пана остановился на газетах, беспорядочно разбросанных по
стойке бара.
- Есть люди, не бывавшие в Индии. Это не криминал, - он покосился на
меня, - но кругозор таких людей сужен. И таких людей, к сожалению,
большинство. Они не знают что с чем сравнивать, а потому они не умеют
ценить жизнь.
- Вы так думаете? Только поэтому?
Пан усмехнулся.
Его колючие голубые глаза выражали некоторую усталость, знак того,
что он почти накачался:
- Каждый день мы читаем о самоубийствах. А аварии на дорогах? А рост
преступности? Разве станет человек, умеющий ценить жизнь, мчаться на
красный свет или стреляться на глазах у приятелей?
- Бывает и такое?
- Еще бы! - он вновь наполнил стаканчики. Он, пожалуй, не отдавал
отчета, сколь справедливы его слова. - Вместо того, чтобы ехать в Индию,
отправляются к праотцам. Только что о таком придурке писали в газетах.
Собрал людей на пресс-конференцию, а сам пустил себе пулю в лоб.
Пан колюче уставился на меня:
- Почему он так сделал?
- Наверное, не бывал в Индии.
- Верно? - Пан обрадовался. - Вы умеете отследить мысль. А смешнее
всего то, что придурок, пустивший пулю в лоб, запросто мог смотаться в
Индию, средств у него хватало.
- Боялся?
- Не знаю, - неодобрительно отозвался Пан. - Этот тип вообще числился
в чокнутых. Десять лет просидел где-то на задворках, а в банке,
естественно, рос процент. Книги у него выходили, а он прятался даже от
журналистов. Я сам читал его книги. - Пан обиженно взглянул на меня. -
Скучно не было.
- Десять лет? Что значит - на задворках?
- На задворках - это и есть на задворках. Вилла где-то в лесном краю.
Никого к себе не пускал. Придурок!
- Простите, Пан, о ком вы?
- Дерлингер... Или Барлингер... Нет, кажется, не так, - он подтянул к
себе одну из газет. - Точно, не так. Но здесь даже фотография есть.
Беллингер. Так правильно.
"Господи, господи, господи, господи..."
Я не думал, что все это так близко.
Мерзкий холодок пробежал по плечам, я опустил глаза. Не хотел, чтобы
Пан увидел их выражение. Но, скептически обозрев фотографию, Пан вынес
окончательный приговор:
- Придурок. По глазам видно. Такие не ездят в Индию.
Зато он бывал в Гренландии, подумал я. Наверное, это не проще.
И сказал:
- Я слышал о Беллингере. Он писатель. Чуть не получил Нобелевскую
премию... Там, в газете, нет никакой ошибки?
- Беллингер, Беллингер... Он? - удовлетворенно подтвердил Пан. -
Можете убедиться.
И подтолкнул ко мне газету.
Стараясь не торопиться, я развернул ее.
Пан не ошибся: имя Беллингера действительно попало на первую полосу.
Думаю, кроме скуки, Пан ничего на моем лице не прочел, но я скуки не
чувствовал.
В газету попало еще одно знакомое имя: доктор Хэссоп. Он проходил как
свидетель, а одновременно как старый приятель Беллингера.
Просмотрев пару колонок, я узнал, что весь роковой для писателя день
доктор Хэссоп провел в компании с Беллингером и его новым литературным
агентом. Не знаю, собирался ли сам доктор Хэссоп принимать участие в
объявленной Беллингером пресс-конференции, зато я знал - весь год после
событий на вилле "Герб города Сол" доктор Хэссоп тщательно пас старика. Он
сумел что-то вытянуть из него? Что-то важное, связанное с алхимиками?
Одиннадцать лет молчания, и вдруг - пресс-конференция! О чем собирался
старик поведать миру?
Весь роковой для себя день, проведенный в стенах отеля
"Уолдорф-Астория", Беллингер ни на минуту не оставался один.
Пресс-конференция была назначена на вечер, но уже с утра журналисты
толкались в отеле. Великий отшельник собирался нарушить обет молчания, это
не могло не привлечь. Правда, доктор Хэссоп и литературный агент
Беллингера никого к старику не подпускали.
О чем Беллингер хотел сообщить прессе? Они не знают, Беллингер
соображениями на этот счет с ними не делился. Как Беллингер чувствовал
себя? Превосходно, он даже с утра позволил себе глоток виски. Он пил?
Скорее, его можно отнести к умеренным трезвенникам. Он был подвержен
депрессиям? Ноу коммент. Он выглядел как человек, принявший важное
решение? Несомненно.
Доктор Хэссоп и литературный агент Беллингера на любой вопрос
отвечали в высшей степени аккуратно.
Беллингер готовил к изданию какие-то новые вещи? Он что-нибудь
написал за годы затворничества? Возможно. У Беллингера были любовницы?
Беллингер отличался высокой нравственностью. А его известные литературные
скандалы? О, это в прошлом. А его предполагаемые симпатии к крайне левым
движениям? Домыслы. Скорее всего, домыслы.
Доктор Хэссоп и литературный агент Беллингера отбили все
предварительные атаки журналистов. Но сама пресс-конференция не
состоялась.
За пятнадцать минут до ее начала в номере Беллингера раздался
телефонный звонок. Старик сам снял трубку, но разговор не продлился долго.
Если быть точным, разговора в общем-то и не было. Беллингер выслушал
неизвестного, ни слова не сказав в ответ. Потом он аккуратно опустил
трубку на рычаг, подошел к письменному столу, выдвинул нижний ящик и
что-то из него достал. Ни доктор Хэссоп, ни литературный агент не придали
этому никакого значения. Но затем прогремел выстрел.
Беллингер застрелился из старого "Вальтера". Разрешение на хранение
оружия у него имелось.
Что это был за звонок? Беллингер часто разговаривал по телефону? Он
ожидал звонка? Он прятался от кого-то? Ему грозила опасность?
Никто на эти вопросы пока не ответил.
"Господи, господи, господи, господи..."
Я спас Джека Берримена на острове Лэн, а Джек вытащил меня из
бэрдоккской истории; мы не раз рисковали, мы прошли с ним через многое, но
всегда вместе! А вот Беллингер, насколько я мог судить, ни на кого не мог
опереться.
Что надо услышать по телефону, чтобы, повесив трубку, не раздумывая
пройти к столу, вытащить из ящика пистолет и пустить пулю в лоб, не
обращая никакого внимания на людей, которые, может быть, могли оберечь его
от опасности?
Могли?
К черту!
Я ничем не хотел забивать голову. Я даже газеты не стал
просматривать. Я устал от вранья, я сам не раз прикладывал к вранью руку.
Я чувствовал: вокруг Беллингера разверзнется океан вранья, чем дальше, тем
его больше будет. Я даже с Паном не встречался два дня - валялся на пляже,
благо, вновь появилось солнце; а вечером сразу ускользал в свой домик.
Потом резко похолодало.
- Вам надо что-то купить, - заметил мне Пан, когда я все-таки у него
появился. - Плащ. Или пальто. Что вы предпочитаете?
- Мне все равно.
Он подмигнул:
- Могу дать машину.
- Машину?
Рано или поздно я должен был связаться с доктором Хэссопом. Почему не
сейчас?
- Ну, ну, - поощрил меня Пан, потирая рукой длинный небритый
подбородок! - Вам тоже надо развлечься. Только я предупреждал - дороги
неважные. Составить компанию?
- Не стоит.
- Я вижу, вы не из трусливых.
Он растянул тонкие губы в глупой усмешке, и я вдруг увидел - он не
просто пьян, он по-настоящему пьян. И это с утра! Если он свалится вместе
с машиной с обрыва, здесь отбоя не будет от полицейских и журналистов.
- Давайте ключи, - сказал я. - Пожалуй, лучше поехать мне, чем вам.
Поменяемся ролями: я отправлюсь за припасами, а вы на пляж.
- На пляж? - Эта мысль развеселила его. - Почему нет? Почему не
поваляться на камешках, пока они не остыли?
И пожаловался:
- Я даже пугаться стал с опозданием. С чего бы это? Поворот за
спиной, а меня морозом прихватывает.
- Это джин, - сказал я. - Это реакция на большие порции джина. - И
спросил: - Что вам привезти?
- Газеты, прежде всего газеты, - перечислил он. - Что попадет под
руку, то и берите. Ну, и кое-что от зеленщика. Он знает, что мне надо.
Сошлитесь на меня. Идет?
Я кивнул.
Я чувствовал: заляжет Пан не на камешках, а где-нибудь здесь, в баре,
хотя бы вот в том кресле, с бутылкой джина в руках. Дай бог, если к моему
возвращению в бутылке останется хотя бы на донышке.
Но насчет дороги Пан нисколько не преувеличивал.
Некоторые повороты оказались даже опаснее, чем я думал. Тут мало кто
ездил. Я едва успевал проскакивать над обрывами, подернутыми глубокой
океанской дымкой, а пару раз царапнул бортом о нависающие над дорогой
скалы.
Глухо. Пусто. Ничто не радовало взгляд.
И городок оказался под стать дороге - унылый и пыльный. Аптеки и бары
почти пусты, в магазинах ни души, я и зеленщика разыскал с трудом. Тоска
провинции запорошила и глаза единственного увиденного мною полицейского.
Он кивнул мне, как знакомому, но к машине не подошел. Может, прилип к
стене питейного заведения, на которую опирался. Не знаю.
Впрочем, все это вполне устраивало меня. И у первой телефонной будки
я остановил машину.
- Наконец-то, - сказал доктор Хэссоп, удостоверившись, что голос в
трубке принадлежит мне. - Я ждал звонка.
- Я не хотел звонить раньше.
- Понимаю.
Я не стал тянуть время:
- Я видел газеты.
Он сразу понял, что речь идет о Беллингере, но ничего не сказал.
- Это _о_н_и_? - спросил я.
- Думаю - да.
- Вы планируете продолжение?
- Его не надо планировать, оно последует само по себе.
- Что это значит?
Он сделал вид, что не расслышал меня:
- Как ты?
- Гораздо лучше.
- Перед отъездом ты выглядел неважно.
