Заставьте сделать что-нибудь.
-- Ты думаешь, мы не сможем?
-- Я знаю, что не сможете.
-- Оглянись, и увидишь, чего мы уже добились. Твой
связанный товарищ в наших руках. Второй твой товарищ, который
стоял рядом с тобой, тоже в наших руках.
Лаки повернулся. Во все время разговора он ни разу не
слышал голос Бигмена. Он как будто совершенно забыл о
существовании Бигмена. И тут он увидел, что маленький
марсианин, изогнувшись, неподвижно лежит на полу.
Лаки опустился на колени, отчаяние перехватило ему горло.
"Вы его убили?"
-- Нет, он жив. Он даже не ранен. Но ты видишь: ты теперь
один. Тебе никто не поможет. Они не смогли противостоять нам, и
ты не сможешь.
Лаки, побледнев, ответил: "Нет. Вы ничего не заставите
меня делать".
-- Последний шанс. Выбирай. Будешь помогать нам, и твоя
жизнь кончится мирно и спокойно. Откажешься -- кончишь в боли и
горе, а затем последует смерть всех людей в городах под
океаном. Что выберешь? Отвечай!
Это слова звучали в мозгу Лаки, и он приготовился один,
без поддержки друзей, противостоять мысленным ударам, которым
он мог пpотивопоставить только несгибаемую волю.
Глава четырнадцатая. Бой разумов
Как противостоять умственному нападению? Лаки хотел
сопротивляться, но у него не было мысленных мышц, которые он
мог бы напрячь, не было защитного оружия, которое можно
применить, он не мог ответить силой на силу. Он должен только
сопротивляться импульсам, поступающим в его мозг и которые он
не может считать своими.
А как он отличит их от своих? Что он сам хочет делать?
Ничего не приходило ему в голову. Пусто. Но что-то должно
быть. Он пришел сюда, наверх, не без плана.
Наверх?
Значит он поднимался. Значит сначала он был внизу.
Внизу, в пропасти свого мозга, подумал он.
Он в корабле. Корабль поднялся со дна моря. Сейчас он на
поверхности. Хорошо. Дальше что?
Почему он на поверхности? Смутно ему помнилось, что в
глубине безопасней.
С трудом он наклонил голову, закрыл глаза и снова раскрыл
их. Мысли шли с трудом. Он должен передать ... куда-то ...
что-то ...
Передать сообщение.
Сообщение!
Он прорвался! Как будто где-то глубоко внутри себя он
нажал плечом на дверь, и она распахнулась. У него была цель, и
он ее вспомнил.
Конечно, корабельное радио и космическая станция.
Он хрипло сказал: "Ничего у вас не вышло. Я помню. И не
забуду".
Ответа не было.
Он громко, бессвязно закричал. Он подумал, что похож на
человека, борющегося с сильной дозой снотворного. Напрягай
мышцы, подумал он. Иди. Иди.
В данном случае он должен напрягать мозг, заставлять
работать умственные мышцы. Делай что-нибудь! Делай!
Остановишься, и они захватят тебя.
Он продолжал кричать, и звуки превратились в слова: "Я это
сделаю! Сделаю!"
Что сделает? Снова ускользнуло.
Лихорадочно он повторял: "Радио на станцию ... радио на
станцию ..." Но слова звучали бессмысленно.
Теперь он двигался. Тело поворачивалось неуклюже, как на
деревянных шарнирах, к тому же еще прибитых, но поворачивалось.
Он увидел передатчик. На мгновение он увидел его ясно, потом
передатчик задрожал, стал туманным. Он напряг мозг и снова
увидел радио. Видел передатчик, видел ручку регулировки частот,
видел конденсаторы. Он мог вспомнить, как работает радио.
Он сделал шаг к передатчику, и в виски ему как будто
вонзили огненные острия.
Он пошатнулся, упал на колени, потом с болью встал.
Сквозь налитые болью глаза он по-прежнему видел радио.
Двинулась одна нога, потом другая.
Радио казалось далеко, в сотнях ярдов, оно было
расплывчатым, его окружал кровавый туман. С каждым шагом
усиливались удары в голове.
Он старался не обращать внимания на боль, думать только о
радио, видеть только радио. Его ноги охватывало как резиной, но
он заставлял их преодолевать сопротивление.
Наконец он поднял руку, но она остановилась в шести дюймах
от коротковолнового передатчика. Лаки понял, что выдержке его
приходит конец. Как бы он ни старался, его измученное тело
больше не поддастся. Все кончено.
*****
"Хильда" являла сцену паралича. Эванс без сознания лежал
на койке; Бигмен скорчился на полу; и хотя Лаки упрямо
оставался на ногах, единственным признаком жизни в нем была
дрожь пальцев.
Снова в мозгу Лаки прозвучал голос, такой же ровный,
безжалостно монотонный: "Ты беспомощен, но ты не потеряешь
сознания, как твои товарищи. Ты будешь испытывать боль, пока не
согласишься погрузить свой корабль, рассказать нам все, что нам
нужно, и закончить свою жизнь. Мы можем терпеливо ждать. Ты не
можешь сопротивляться нам. Ты не можешь бороться с нами. На нас
не действует подкуп. Не действуют угрозы".
Лаки сквозь бесконечную пытку почувствовал, как в его
вялом, затянутом болью мозгу рождается какая-то мысль.
Подкуп? Угроза?
Подкуп?
Даже в полубессознательном состоянии мысль вспыхнула.
Он оставил радио, мысленно отвернулся от него, и
немедленно боль стала меньше. Лаки сделал осторожный шаг в
сторону, боль еще уменьшилась. Он отвернулся полностью.
Лаки старался не думать. Старался действовать
автоматически, без предварительного планирования. Они
сосредоточились на том, чтобы не дать ему воспользоваться
радио. Они не должны осознать другой угрожающей им опасности.
Безжалостный враг не должен разгадать его намерения и помешать
ему. Он будет действовать быстро. Они его не смогут остановить.
Не должны!
Он добрался до медицинского шкафчика и раскрыл его дверцу.
Зрение у него туманилось, и он потратил драгоценные секунды,
отыскивая ощупью.
Голос произнес: "Каково твое решение?", и боль снова
начала усиливаться.
Лаки держал ее -- квадратную бутылочку из голубого
силикона. Пальцы его искали маленькую кнопку, которая отключает
парамагнитное микрополе, плотно закрывающее крышку.
Он вряд ли почувствовал кнопку. Вряд ли видел, как
сдвинулась и упала крышка. Вряд ли слышал, как она ударилась о
пол. Как в тумане, он видел открытую бутылочку, как в тумане,
он протянул руку с нею к эжектору.
Боль вернулась со всей яростью.
Левая рука Лаки протянулась к дверце эжектора; дрожащая
правая рука поднесла к отверстию драгоценную бутылочку.
Рука двигалась целую вечность. Он больше ничего не видел.
Все покрыл красный туман.
Он почувствовал, как рука и бутылочка ударились о стенку.
Он толкнул руку дальше. но она не двигалась. Пальцы левой руки
болезненно оторвались от дверцы эжектора и двинулись к
бутылочке.
Он не может уронить ее. Если уронит, у него не будет сил
ее поднять.
Теперь он держал ее двумя руками и двумя руками потянул
вверх. Она рывками поднималась, а Лаки из последних сил
удерживался на краю сознания.
Бутылочка исчезла!
В миллионах миль, как ему показалось, он услышал свист
сжатого воздуха, и понял, что бутылочку выбросило в теплый
венерианский океан.
На мгновение боль дрогнула и затем одним гигантским рывком
исчезла полностью.
Лаки осторожно распрямился и отошел от стены. Лицо и тело
его были покрыты потом, мысли все еще мешались.
Как только смог, он, шатаясь, двинулся к передатчику, и на
этот раз его ничто не остановило.
*****
Эванс сидел, обхватив голову руками. Он жадно выпил воды и
теперь повторял: "Я ничего не помню. Я ничего не помню".
Бигмен, голый по пояс, вытирал голову и грудь влажной
тряпкой, на его лице была неуверенная улыбка. "Я помню. Все
помню. Я стоял, слушая, как ты разговариваешь с этим голосом,
Лаки, а затем без всякого предупреждения растянулся на полу. Не
мог повернуть голову, не мог даже мигнуть, но все слышал.
Слышал голос и твои слова, Лаки. Я видел, как ты двинулся к
радио ..."
Он перевел дыхание и покачал головой.
-- В первый раз у меня не получилось, -- негромко сказал
Лаки.
-- Не знаю. Ты вышел из поля моего зрения, и после этого я
мог только лежать и ждать, когда ты начнешь передачу. Ничего не
происходило, и я решил, что они и тобой завладели. Мысленно я
видел, как мы все трое лежим как живые трупы. Все кончено, а я
даже пальцем не могу шевельнуть. Могу только дышать. Потом ты
снова показался, и мне захотелось смеяться, и плакать, и кричать
одновременно, но я мог только лежать. Я едва видел, как ты
приклеился к стене. Не мог понять, что ты делаешь, но через
несколько минут все кончилось. Уф!
Эванс устало сказал: "И мы действительно направляемся в
Афродиту, Лаки? Это верно?"
-- Да, если только наши инструменты не врут, но я не
думаю, что это так, -- ответил Лаки. -- Когда вернемся и найдем
время, нам всем не помешает медицинская помощь.
-- Сон! -- настаивал Бигмен. -- Это все, что мне нужно.
Всего два дня непрерывного сна.
-- И это тоже, -- сказал Лаки.
Но на Эванса испытание подействовало очень сильно. Это
было ясно видно по тому, как он сжимал себя руками, как
сутулился в кресле. Он сказал: "Они больше не вмешаются в
наши действия?" На слове они он сделал легкое ударение.
-- Не могу гарантировать, -- ответил Лаки, -- но худшее
уже позади. Я связался с космической станцией.
-- Ты уверен? Ошибки быть не может?
-- Нет. Меня связали с Землей, и я разговаривал
непосредственно с Конвеем. Эта часть задачи решена.
-- Значит решена вся задача, -- радостно заявил Бигмен. --
Земля готова. Она знает правду о венерианских лягушках.
Лаки улыбнулся, но ничего не сказал.
-- Еще одно, Лаки, -- сказал Бигмен. -- Что же произошло?
Как тебе удалось вырваться? Пески Марса! Что ты сделал?
Лаки ответил: "Ничего такого, о чем я не мог бы догадаться
раньше. Это спасло бы нас от большей части неприятностей. Голос
сказал, что все, что им нужно, это жить и мыслить. Помнишь,
Бигмен? Позже он сказал, что мы не можем ни угрожать им, ни
подкупить их. Только тогда я понял, что ты узнал их лучше, и
нашел выход".
-- Я узнал? -- тупо спросил Бигмен.
-- Конечно, ты. Через две минуты как ты впервые увидел
м-лягушку, ты знал, что жизнь и мышление не все, что ей
необходимо. На пути к поверхности я тебе рассказывал, что
венерианские растения запасают кислород, так что венерианские
животные получают кислород в пище и потому не дышат. Вероятно,
они получают слишком много кислорода и потому так любят
пищу, бедную кислородом, например углеводороды. Как тавот.
Помнишь?
Глаза Бигмена расширились. "Конечно".
-- Подумай только, как они жаждут углеводородов. Как
ребенок конфет.
Бигмен еще раз сказал: "Конечно".
-- И вот м-лягушки держат нас под мысленным контролем, но
для этого им нужно сосредоточиться. А если я отвлеку их, по
крайней мере тех, кто ближе всего к кораблю и чье влияние на
нас самое сильное? Поэтому я сделал очевидное.
-- Но что? Не томи, Лаки.
-- Выбросил открытую бутылочку с нефтяным коллоидом,
которую нашел в медицинском шкафу. Это чистый углеводород,
гораздо более чистый, чем в тавоте. Они не смогли
