причины. Я принял твердое намерение
принудить его объясниться, хотя и не
мог скрыть сам от себя, сколь таковая
мера была затруднительна при пылком и
непреклонном нраве юного моего друга.
Однажды Алцест, отобедав вместе со
мною, по обыкновению намерен был
удалиться в свою комнату.
- Не хотите ли вы прогуляться? -
сказал я ему. - Погода прекрасная, и я
поведу вас в такое место, которого вы
еще не видали и которое вам, верно,
поправится-
- Извините меня, любезный Ф...,-
отвечал он, - я не могу идти с вами. У
меня болит голова; мне надобно от
дохнуть! - Сказав это, он поклонился и
ушел к себе.
Я почти предвидел этот ответ; но,
решившись во чтоб то ни стало
принудить его к объяснению, я последо
вал за ним немного погодя и
остановился у дверей. Граф ходил взад
и вперед по комнате; потом подошел к
окну, тяжело вздохнул и опять начал
ходить. Я слышал, как он разговаривал
сам с собою; казалось, будто он с не
терпением кого-то ожидал. Наконец он
опять приблизился к окну.
- Вот она! - воскликнул он довольно
громко, подвинул стул и сел.
В эту минуту я вдруг отворил дверь.
Алцест вскочил поспешно, задернул у
окошка занавесь и спросил у меня,
закрасневшись и дрожащим голосом:
- Что вам угодно?
- Любезный граф! - отвечал я ему. -
Я давно заметил, что вы от меня
таитесь, и потому пришел спросить вас
о причине этой скрытности, этой
холодности, к которым не могу
привыкнуть.
Он смешался и по некотором молчании
сказал, потупив глаза в землю:
- Я люблю и уважаю вас по-прежнему,
но, - прибавил он почти с сердцем, -
мне нужно быть одному, и вы крайне
меня обяжете, если оставите меня в
покое.
- Алцест! - возразил я, - я поехал с
вами из угождения к почтенному
родителю вашему н по собственному
вашему желанию. Если мое присутствие
вам в тягость, если я потерял вашу
доверенность, то мне делать здесь
нечего, и я немедленно отправлюсь
назад. Прощайте! от всей души желаю
вам счастия!
Алцест взглянул на меня; он заметил,
что глаза мои наполнены были слезами,
и доброе сердце его не могло
противостоять горести друга. Он
зарыдал и бросился ко мне на шею.
- Будь великодушен! - вскричал он, -
прости меня! Я чувствую, что виноват
пред тобою... Но с некоторые пор я сам
не знаю, что делаю, что говорю...
Сильная страсть, как бездонная
пропасть, поглотила все чувства мои,
все понятия!
Я обнял его н просил успокоиться.
- Вы меня удивляете, - сказал я. -
Мне неизвестен предмет любви вашей; не
понимаю даже, когда и где вы могли с
ним познакомиться, но надеюсь, что он
достоин Алцеста, и прошу мне открыть
сердце ваше.
- Ах! - воскликнул он, - это не
девушка, - это ангел. Я не знаю еще ни
имени ее, ни звания, но уверен, что н
то и другое соответствует такой
небесной красоте! Вы увидите ее,
любезный Ф** и не будете удивляться
моей страсти.
Он подвел меня к окну, отдернул
занавесь и, указав на дом,
находившийся против нашего, продолжал
с восторгом:
- Взгляните и признайтесь, что вы
никогда не видели подобного ангела!
Глаза мои быстро последовали
направлению его перста; я увидел
сидящую у окна девушку и в самом деле
изумился! Никогда даже соображению
моему не представлялась такая
красавица. Гриммская улица не широка,
к я мог рассмотреть все черты
прелестного лица се. Черные волосы
небрежными кудрями упадали на плечи,
белые, как карарский мрамор.
Ангельская невинность блистала в ее
взорах. Нет? ни гений Рафаэля, ни пла
менная кисть Корреджия-живописца
граций, ни вдохновенный резец
неизвестного ваятеля Меднцейской Ве
неры никогда не производили такого
лица, такого стана, такого собрания
прелестей неизъяснимых! Она взглянула
на нас н улыбнулась. Какой взгляд,
какая улыбка!
- Алцест, - сказал я, - не удивляюсь
вашей страсти; она для меня теперь
понятна... Но скажите, как могли вы
победить любопытство ваше? Неужели не
старались вы узнать имя этого ангела?
- Ах! - отвечал он, - я и сам
недавно только узнал, что она здесь
живет, хотя прелестный образ ее давно
уже ношу в сердце. Месяца два тому
назад я гулял за городом. Вечер был
прекрасный, и я. задумавшись, забрел
довольно далеко по большой дороге,
ведущей в Алтенбург. Подходя к
небольшому лесочку, л услышал спорящие
между собою два голоса. Спор казался
весьма жарким; но, не понимая языка,
на котором говорили, я не мог
отгадать, о чем шло дело. Из
нескольких слов я успел только
заключить, что изъяснялись по-
испански.
Вы знаете, что я не любопытен,
однако в эту минуту какая-то
непонятная сила понуждала меня подойти
ближе. Я увидел сидящую неподвижно под
деревом девушку с опущенными вниз
глазами. Белый прозрачный вуаль,
которым покрыто было ее лицо, не мешал
мне различить ее прелестные черты!
Она, казалось, не принимала никакого
участия в том, что близ нее
происходило, хотя, как я тотчас
заметил, сама она была предметом
слышанного мною жаркого спора. Перед
нею стояли два человека, которых голос
н движения изъявляли величайшую
ярость. Один из них - высокий мужчина
в красном плаще, в треугольной шляпе -
хотел подойти к красавице; а другой -
гораздо меньший ростом, худощавый, в
светло-сером сюртуке, в круглой серой
шляпе с широкими полями - не допускал
его. Ссора кончилась дракою. Уже
красный плащ повалил на землю своего
соперника, уже протягивал он руки к
сидящей под деревом девушке, - а я все
еще стоял неподвижно, не знал, кому из
них предложить свою помощь... Наконец
взор, брошенный мною на лицо высокого
мужчины, решил мое недоумение. Вы не
можете представить, какая адская
радость выражалась в его физиогномии!
Уже схватил он за руку девицу, как
вдруг я выскочил из-за кустов.
- Остановись! - закричал я ему по-
немецки. - Я не позволю никакого
буйства!
Неожиданное мое появление удивило
их. Красный плащ взглянул па меня
пристально и громко захохотал.
- Пускай же эта госпожа сама решит,
кому она хочет принадлежать! -
вскричал он. Я подошел к ней, по
чтительно поклонился и сказал:
- Ожидаю ваших приказаний,
милостивая государыня!
Но она все молчала... Я догадался,
что она была в обмороке.
Между тем мужчина в сером сюртуке
подошел к своему сопернику.
- Вентурино! - сказал он ему, -
теперь ты со мною не сладишь. Советую
тебе удалиться!
- Хорошо! - отвечал красный плащ, -
мы с тобою в другой раз разочтемся. А
вас, - продолжал он, обратись ко мне,
- вас, граф, поздравляю от всего
сердца. Рыцарский ваш подвиг в свое
время будет достойно вознагражден. -
Выговорив сии слова, он опять
захохотал и скрылся между деревьями.
Еще несколько минут спустя после того
слышен был вдали громкий его хохот,
который, не знаю почему, вселял в меня
ужас!
Оставшись с соперником красного
плаща, я изъявил сожаление и сердечное
участие свое в положении страдалицы.
- Это пройдет, - отвечал он, схватил
ее под руку, и она открыла глаза!
Я бросился к ней, по незнакомец не
допустил меня предложить ей мои
услуги. Он сам вывел ее из лесочка,
посадил в коляску и, сев подле нее,
приказал кучеру ехать. Я был в таком
смущении, что не успел выговорить ни
одного слова; когда же опомнился, то
коляска была далеко. Не знаю, обмануло
ли меня воображение мое, но я заметил,
что при прощании со много на лице
незнакомца показалась та же адская
улыбка, которая прежде поразила меня в
его сопернике.
Тут Алцест задумался и, помолчав
несколько секунд, продолжал.
- С этой роковой минуты образ
неизвестного мне ангела не выходил из
моей памяти. Не поверяя никому
чувствований сердца, я старался
отыскать сам предмет любви моей и как
безумный бродил по всем лейпцигским
улицам. Но все поиски оставались
тщетными. Единственное утешение мое
состояло в том, чтобы, сидя в своей
комнате, предаваться сладкой надежде
когда-нибудь с нею опять встретиться.
Образ ее сопровождал меня повсюду; но
вместе с ним преследовали меня и
пронзительный хохот красного плаща, и
адская радость, изображавшаяся в
чертах человека в сером сюртуке! Пред
ставьте ж себе мое восхищение, когда,
сегодня поутру, нечаянно взглянув на
этот дом, я увидел у окна свою
прелестную незнакомку!.. Теперь я
счастлив! Мы смотрим друг на друга...
она мне кланяется и улыбается... и,
если самолюбие меня не обманывает, то
она не совсем ко мне равнодушна.
Во все продолжение его рассказа я не
спускал глаз с сидящей против нас
красавицы. Она как будто догадывалась,
что о ней говорят; от времени до
времени приятная улыбка являлась на ее
розовых устах, но чем более я в нее
всматривался, тем страннее она мне ка
залась. Не знаю сам отчего, но какой-
то страх овладел мною. Мне
представилось, будто из-за прекрасных
плеч ее попеременно показывались две
безобразные головы: одна в треугольной
черной шляпе, другая в круглой серой с
большими полями. Стыдясь сам своего
ребячества, я оставил Алцеста, дав ему
наперед обещание употребить вес силы
для получения верных и подробных све
дений о незнакомой красавице.
В тот день было уже поздно и я
отложил исполнение своего обещания до
другого утра. Между тем мне хотелось
развлечь себя чтением, но глаза мои
пробегали страницы, не передавая
занятой незнакомкою душе моей ни одной
мысли. Комната Алцеста была над моею
спальней, и ко мне доходили его
вздохи, слышались шаги его; он
прохаживался по комнате и всякий раз у
окна останавливался. Признаюсь, что и
я не мог удержаться, чтоб не подойти к
окошку. Незнакомка все еще сидела на
том же месте. Удивительно, что
прелестный образ ее и в моем
воображении никак не мог разлучиться с
отвратительным видом обоих соперников!
Красный плащ и серый сюртук мелькали
перед моими глазами в глубине ее
комнаты, которая вся была видна из
моих окошек. Настала ночь; незнакомка
закрыла окно и отошла. При свете
зажженных ламп я видел, что она села
за арфу, и вскоре сладкие звуки
итальянской музыки очаровали слух мой.
Наконец я лег спать, однако с трудом
мог заснуть. В самом глубоком сне
звуки арфы раздавались в ушах моих и
смешивались с пронзительным хохотом, о
котором рассказывал Алцест...
На другой день рано поутру я занялся
собиранием сведений о незнакомке и
узнал без больших хлопот, что весь тот
дом занят приезжим профессором
Андрони, прибывшим из Неаполя
несколько недель тому назад. Андрони -
сказано мне - испросил от
Университетского Совета позволения
читать лекции чистой математики,
механики и астрономии, и вскоре
откроет курс сих наук. Он, по-
видимому, человек весьма достаточный,
ибо за наем дома платит довольно
дорого, а за несколько дней перед его
приездом прибыл сюда его обоз,
состоящий из многих повозок и
нескольких тяжело навьюченных мулов.
Сам он живет в нижнем этаже, а верхний
занимает дочь его, Аделина, девица
красоты необыкновенной. Она еще ни с
кем не знакома, и до сих пор ее видали
только у окна. Впрочем, любимая его
наука механика, и комнаты дочери его,
сколько могли заметить соседи, наполне
ны разными машинами и инструментами,
привезенными из Неаполя в обозе.
С сими известиями я поспешил к
Алцесту. Он кинулся ко мне на шею и в
