успело окоченеть и стало словно каменным. Лоб его был холоден, как лед. Так
обычно бывает лишь после того, как рука Азраила уже долго сжимала человека.
Неужели и вправду усыпленный мной со своими последними рассуждениями
обращался ко мне уже из царства теней?
Эдгар Аллан По.
Разговор с мумией
Перевод И.Бернштейн
OCR: Alexander D. Jerinsson
Вчерашняя наша застольная беседа оказалась чересчур утомительной для
моих нервов. Разыгралась головная боль, появилась сонливость. Словом, нынче,
вместо того чтобы идти со двора, как я прежде намеревался, я предпочел
подобру-поздорову остаться дома, поужинать самую малость и отправиться
спать.
Ужин, разумеется, совсем легкий. Я страстный любитель гренков с сыром.
Но даже их больше фунта в один присест не всегда съешь. Впрочем, и два фунта
не могут вызвать серьезных возражений. А где два, там и три, разницы почти
никакой. Я, помнится, отважился на четыре. Жена, правда, утверждает, что на
пять, но она, очевидно, просто перепутала. Цифру пять, взятую как таковую, я
и сам признаю, но в конкретном применении она может относиться только к пяти
бутылкам черного портера, без каковой приправы гренки с сыром никак не идут.
Завершив таким образом мою скромную трапезу и надевши ночной колпак, я
в предвкушении сладостного отдыха до полудня приклонил голову на подушку и,
как человек с совершенно незапятнанной совестью, немедленно погрузился в
сон.
Но когда сбывались людские надежды? Я не всхрапнул еще и в третий раз,
как у входной двери яростно зазвонили и вслед в а этим нетерпеливо застучали
дверным молотком, отчего я тут же и проснулся. А минуту спустя, пока я еще
продирал глаза, жена сунула мне под нос записку от моего старого друга
доктора Йейбогуса. В ней значилось:
"Во что бы то ни стало приходите ко мне, мой добрый друг, как только
получите это письмо. Приходите и разделите нашу радость. Я наконец благодаря
упорству и дипломатии добился от дирекции Городского музея согласия па
обследование мумии - вы помните какой. Мне разрешено распеленать ее и, если
потребуется, вскрыть. При этом будут присутствовать лишь двое-трое близких
друзей, вы, разумеется, в том числе. Мумия уже у меня дома, и мы начнем ее
разматывать сегодня в одиннадцать часов вечера.
Всегда ваш Йейбогус".
Дойдя до слова "Йейбогус", я почувствовал, что совершенно, окончательно
проснулся. В восторге выпрыгнул я из-под одеяла, сокрушая все на своем пути,
оделся с быстротой прямо-таки фантастической и со всех ног бросился к дому
доктора.
Там я застал уже всех в сборе, с нетерпением ожидающими моего прибытия.
Мумия лежала распростертая на обеденном столе, и лишь только я вошел, было
приступлено к обследованию.
Это была одна из двух мумий, привезенных несколько лет назад кузеном
Йейбогуса капитаном Артуром Ментиком с Ливийского нагорья, где он их нашел в
одном захоронении близ Элейтиаса, на много миль вверх по Нилу от Фив. В этой
местности пещеры хотя и не столь величественны, как фиванские гробницы, зато
представляют большой интерес, ибо содержат многочисленные изображения,
проливающие свет на жизнь и быт древних египтян. Камера, из которой был
извлечен лежащий перед нами экземпляр, по рассказам, особенно изобиловала
такими изображениями - ее стены были сплошь покрыты фресками и барельефами,
в то время как статуи, вазы и мозаичные узоры свидетельствовали о
незаурядном богатстве погребенного.
Драгоценная находка была передана музею в том самом виде, в каком
впервые попала на глаза капитану Ментику, - саркофаг остался не вскрыт. И
так он простоял восемь лет, доступный лишь наружному осмотру публики. Иначе
говоря, в нашем распоряжении сейчас была цельная, нетронутая мумия, и те,
кто отдает себе отчет в том, сколь редко достигают наших берегов
непопорченные памятники древности, сразу же поймут, что мы имели полное
право поздравить себя с такой удачей.
Подойдя к столу, я увидел большой короб, или ящик, едва ли не семи
футов в длину, трех в ширину и высотой не менее двух с половиной футов. Он
имел правильную овальную форму, а не суживающуюся к одному концу, как гроб.
Материал, из которого он был сделан, мы сначала приняли за дерево сикоморы
(Platanus), но оказалось, когда сделали разрез, что это картон, вернее,
papier-mache из папируса. Снаружи его густо покрывали рисунки - сцены
похорон и другие печальные сюжеты, между которыми тут и там во всевозможных
положениях повторялись одинаковые иероглифические письмена, знаменующие
собою, вне всякого сомнения, имя усопшего. По счастью, среди нас находился
мистер Глиддон, который без труда расшифровал эту надпись: она была сделана
просто фонетическим письмом и читалась как "Бестолковео".
Нам не сразу удалось вскрыть ящик так, чтобы не повредить его, но,
когда наконец мы в этом преуспели, нашим глазам открылся другой ящик, уже в
форме гроба и значительно меньших размеров, чем наружный, но во всем прочем
- его совершенная копия. Промежуток между ними был заполнен смолой, отчего
краски на втором ящике несколько пострадали.
Открыв и его (что мы осуществили с легкостью), мы обнаружили третий
ящик, также сужающийся с одного конца и вообще отличающийся от второго лишь
материалом: он был сделан из кедра и все еще источал присущий этому дереву
своеобразный аромат. Никакого зазора между вторым и третьим ящиком не было -
стенки одного вплотную прилегали к стенкам другого.
Сняв третий ящик, мы обнаружили и извлекли саму мумию. Мы ожидали, что
она, как всегда в таких случаях, будет плотно обернута, как бы забинтована,
полосами ткани, но вместо этого оказалось, что тело заключено в своего рода
футляр из папируса, покрытый толстым слоем лака, раззолоченный и испещренный
рисунками. На них изображены были всевозможные мытарства души и ее встречи с
различными богами. Повторялись одни и те же человеческие фигуры, - но всей
видимости, портреты набальзамированных особ. От головы до ног
перпендикулярной колонкой шла надпись, также сделанная фонетическими
иероглифами и указывающая имя и различные титулы усопшего, а кроме того,
имена и титулы его родственников.
На шее мумии мы обнаружили ожерелье из разноцветных цилиндрических
бусин с изображениями божеств, скарабеев и прочего, а также крылатого шара.
Второе подобное, так сказать, ожерелье, стягивало мумию в поясе.
Содрав папирус, мы обнажили тело, которое оказалось в отличной
сохранности и совершенно не пахло. Кожа имела красноватый оттенок. Она была
гладкой, плотной и блестящей. В прекрасном состоянии были и зубы и волосы.
Глаза, по-видимому, были вынуты, и на их место вставлены стеклянные,
выполненные очень красиво и с большим правдоподобием. Только, пожалуй,
взгляд получился слишком уж решительный. Ногти и концы пальцев были щедро
позолочены.
Мистер Глиддон высказал мнение, что, судя по красноватой окраске
эпидермиса, бальзамирование осуществлено исключительно асфальтовыми смолами.
Однако, когда с поверхности тела соскребли стальным инструментом некоторое
количество порошкообразной субстанции и бросили в пламя, стало очевидным
присутствие камфоры и других пахучих веществ.
Мы тщательно осмотрели тело в поисках отверстия, через которое были
извлечены внутренности, но, к нашему недоумению, таковое не обнаружили.
Никто из присутствовавших тогда не знал, что цельные или невскрытые мумии -
явление не столь уж и редкое. Нам было известно, что, как правило, мозг
покойника удаляли через нос, для извлечения кишок делали надрез сбоку
живота, после чего труп обривали, мыли и опускали в рассол, и только
позднее, по прошествии нескольких недель, приступали к собственно
бальзамированию.
Так и не обнаружив надреза, доктор Йейбогус приготовил свой
хирургический инструмент, чтобы начать вскрытие, но тут я спохватился, что
уже третий час ночи. Было решено отложить внутреннее обследование до
завтрашнего вечера, и мы ужо собирались разойтись, когда кто-то предложил
один-два опыта с вольтовой батареей.
Мысль воздействовать электричеством на мумию трех- или
четырехтысячелетнего возраста была если и не очень умна, то, во всяком
случае, оригинальна, и мы все тотчас же ею загорелись. На девять десятых в
шутку и на одну десятую всерьез мы установили у доктора в кабинете батарею,
а затем перенесли туда египтянина.
Нам стоило немалых трудов обнажить край височной мышцы, которая
оказалась значительно менее окостенелой, чем остальная мускулатура тела,
однако же, как и следовало ожидать, при соприкосновении с проводом не
проявила, разумеется, ни малейшей гальванической чувствительности. Эту
первую попытку мы сочли достаточно убедительной и, от души смеясь над
собственной глупостью, стали прощаться, как вдруг я мельком взглянул на
мумию и замер в изумлении. Одного беглого взгляда было довольно, чтобы
удостовериться, что глазные яблоки, которые мы все принимали за стеклянные,
хотя и было замечено их странное выражение, теперь оказались прикрыты
веками, так что оставались видны только узкие полоски tunica albugmea [Белки
глаз (лат.).].
Громким возгласом я обратил на это обстоятельство внимание остальных, и
все сразу же убедились в моей правоте.
Не могу сказать, чтобы я был встревожен этим явлением, "встревожен" -
не совсем то слово. Думаю, что, если бы не портер, можно было бы утверждать,
что я испытал некоторое беспокойство. Из остальных же собравшихся никто даже
не делал попытки скрыть самый обыкновенный испуг. На доктора Йейбогуса
просто жалко было смотреть. Мистер Глиддон вообще умудрился куда-то
скрыться. А у мистера Силка Бакингема, я надеюсь, недостанет храбрости
отрицать, что он на четвереньках ретировался под стол.
Однако, когда первое потрясение прошло, мы, нимало не колеблясь,
немедленно приступили к дальнейшим экспериментам. Теперь наши действия были
направлены против большого пальца правой ноги. Был сделан надрез над
наружной os sesamoideum pollicis pedis [Сесамовидной костью большого пальца
ноги (лат.).] и тем самым обнажен корень musculus abductor [Отводящей мышцы
(лат.).] Снова наладив батарею, мы подействовали током на рассеченный нерв,
и тут мумия, ну прямо совершенно как живая, сначала согнула правое колено,
подтянув ногу чуть не к самому животу, а затем, выпрямив ее необыкновенно
сильным толчком, так брыкнула доктора Йейбогуса, что этот солидный ученый
муж вылетел, словно стрела из катапульты, через окно третьего этажа на
улицу.
Мы все en masse [Скопом (франц.).] ринулись вон из дома, чтобы
подобрать разбитые останки нашего погибшего друга, но имели счастье
повстречать на лестнице его самого, задыхающегося от спешки, исполненного
философическим пылом испытателя и еще более прежнего убежденного в
необходимости с усердием и тщанием продолжить наши опыты.
По его указанию, мы, не медля ни минуты, сделали глубокий надрез на
кончике носа испытуемого, и доктор, крепко ухватившись, притянул его в
соприкосновение с проводом.
Эффект - морально и физически, в прямом и переносном смысле - был
электрический. Во-первых, покойник открыл глаза и часто замигал, точно
мистер Барнс в пантомиме; во-вторых, он чихнул; в-третьих, сел; в-четвертых,
потряс кулаком под носом у доктора Йейбогуса; и в-пятых, обратившись к
господам Глиддону и Бакингему, адресовался к ним на безупречном египетском
языке со следующей речью:
- Должен сказать, джентльмены, что нахожу ваше поведение столь же
