Присутствовал я. Я говорил о себе, о себе, о себе, о себе; о
носологии, о моей брошюре и о себе. Я задрал мой нос и я говорил о себе.
- Поразительно умен! - сказал принц.
- Великолепно! - сказали его гости; и на следующее утро ее светлость
герцогиня Шут-Дерн нанесла мне визит.
- Ты пойдешь к Элмаку, красавчик? - спросила она, похлопывая меня под
подбородком.
- Даю честное слово. - сказал я.
- Вместе с носом? - спросила она.
- Клянусь честью, - отвечал я.
- Так вот тебе, жизненочек, моя визитная карточка. Могу я сказать,
что ты хочешь туда пойти?
- Всем сердцем, дорогая герцогиня.
- Фи, нет! - но всем ли носом?
- Без остатка, любовь моя, - сказал я; после чего дернул носом
раз-другой и очутился у Элмака.
Там была такая давка, что стояла невыносимая духота.
- Он идет! - сказал кто-то на лестнице.
- Он идет! - сказал кто-то выше.
- Он идет! - сказал кто-то еще выше.
- Он пришел! - воскликнула герцогиня. - Пришел, голубчик мой! - и,
крепко схватив меня за обе руки, троекратно поцеловала в нос. Это
произвело немедленную сенсацию.
- Diavolo <Дьявол! (ит.).>! - вскричал граф Коэерогутти.
- Dios guarda <Боже сохрани! (исп.).>! - пробормотал дон Стилет-то.
- Mille tonnerres <Тысяча громов! (франц.).>! - возопил принц де Ля
Гуш.
- Tausend Teufel <Тысяча чертей! (нем.).>! - проворчал курфюрст
Крофошатцский.
Этого нельзя было снести. Я разгневался. Я резко повернулся к
курфюрсту.
- Милсдарь, - сказал я ему, - вы скотина.
- Милсдарь, - ответил он после паузы, - Donner und Blitzen <Гром и
молния! (iai.).>!
Aольшего нельзя было и желать. Мы обменялись визитными карточками. На
другое утро, под Чок-Фарм, я отстрелил ему нос - и поехал по друзьям.
- Bete <Дурак! (франц.).>! - сказал один.
- Дурак! - сказал второй.
- Болван! - сказал третий.
- Осел! - сказал четвертый.
- Кретин! - сказал пятый.
- Идиот! - сказал шестой.
- Убирайся! - сказал седьмой.
Я был убит подобным приемом и поехал к отцу.
- Батюшка, - спросил я, - какова главная цель моего существования?
- Сын мой, - ответствовал он, - это все еще занятия носологией; но,
попав в нос курфюрсту, ты перестарался и допустил перелет. У тебя
превосходный нос, это так, но у курфюрста Крофошатцского теперь вообще
никакого нет. Ты проклят, а он стал героем дня. Согласен, что в
Бели-Берде слава прямо пропорциональна величине носа, но - Боже! - никто
не посмеет состязаться со знаменитостью, у которой носа вообще нет.
"ТЫ ЕСИ МУЖ. СОТВОРИВЫЙ СИЕ!"
Эдгар Аллан ПО
ONLINE БИБЛИОТЕКА http://bestlibrary.org.ru
Мне предстоит сейчас, сыграв роль Эдипа, разгадать загадку Рэттлборо.
Я намерен открыть вам - ибо, кроме меня, этого никто не может сделать -
секрет хитроумной выдумки, без которой не бывать бы чуду в Рэттлборо -
чуду единственному и неповторимому, истинному, общепризнанному,
бесспорному и неоспоримому чуду; оно раз и навсегда положило конец
неверию среди местных жителей и вернуло к старушечьему ханжеству всех,
кто прежде, не помышляя ни о чем, кроме плоти, отваживался щеголять
скептицизмом.
Это, случилось - я постараюсь избежать неуместно легкомысленного тона
- летом 18., года. Мистер Барнабас Челноук, один из самых состоятельных
и самых уважаемых жителей города, исчез за несколько дней перед тем при
обстоятельствах, дававших повод для весьма мрачных подозрений. Мистер
Челноук выехал из Рэттлборо верхом рано утром в субботу; путь его лежал
в город, что в пятнадцати милях от Рэттлборо, и он намеревался
возвратиться в тот же день к вечеру. Два часа спустя лошадь вернулась
назад без всадника и без вьюков, которые мистер Челноук приторочил к
седлу перед отъездом. К тому же, она была ранена и покрыта грязью. Все
это, вместе взятое, разумеется, весьма встревожило друзей пропавшего; а
когда в воскресенье утром стало известно, что мистер Челноук все еще не
появился, весь городок поднялся и en masse <Сообща, толпой (франц.)>
отправился на розыски тела.
Самым настойчивым и энергичным организатором этих поисков был близкий
друг мистера Челноука, некий мистер Чарлз Душкине, или, как решительно
все его Называли, - "Чарли Душкине", или - "старина Чарли Душкине". Есть
ли тут какое-нибудь удивительное совпадение или самое имя неуловимо
влияет на характер - это я никогда толком не мог понять; но факт
остается фактом: еще не существовало на свете человека по имени Чарлз,
который не был бы храбрым, честным, откровенным и добродушным малым,
душа нараспашку: и голос у него звучный, внятный и ласкающий слух, и
глаза всегда глядят прямо на вас, словно говоря:
"У меня совесть чиста, мне бояться некого и, уж во всяком случае, ни
на какую низость я не способен".
Вот почему всех приветливых и беззаботных людей наверняка зовут
Чарлз.
Итак, "старине Чарли Душкинсу", - хоть он и появился в городке всего
месяцев шесть назад или около того и хотя прежде никто не слыхал о нем,
- не стоило ни малейшего труда завязать знакомства со всеми уважаемыми
гражданами Рэттлборо. Любой из них, не задумываясь, ссудил бы ему под
честное слово хоть тысячу; что же касается женщин, то невозможно даже
представить себе, чего бы они ни сделали, лишь бы угодить "старине
Чарли". И все только потому, что при крещении его нарекли Чарлзом - и,
следовательно, он уже не мог не обладать тем открытым лицом, которое,
как говорится, служит лучшей рекомендацией.
Я уже упомянул о том, что мистер Челноук считался одним из самых
уважаемых и, несомненно, самым состоятельным человеком в Рэттлборо, а
"старина Чарли Душкине" был с ним так близок - ну, прямо брат родной!
Оба старых джентльмена жили рядом, и хотя мистер Челноук едва ли хоть
раз побывал в гостях у "старины Чарли" и, как хорошо было известно,
никогда не садился у него за стол, все же, как я только что заметил, это
нисколько не мешало их тесной дружбе: дня не проходило без того, чтобы
"старина Чарли" раза три-четыре не заглянул к соседу справиться, как
дела, весьма часто оставался завтракать или пить чай и почти ежедневно -
обедать; а уж сколько стаканчиков пропускали приятели за один присест,
пожалуй, и не сосчитаешь. Любимым напитком "старины Чарли" было
шато-марго, и, глядя, как этот почтенный джентльмен вливает себе в
глотку кварту за квартой, мистер Челноук, казалось, радовался от всей
души. И вот однажды, когда головы наполнились винными парами, а бутылки
соответственно опустели, мистер Челноук, хлопнув своего закадычного
друга по спине, объявил ему: "Знаешь, что я тебе скажу, старина Чарли?
Ей-Богу, ты самый славный малый, какого мне доводилось встречать на
своем веку, и раз тебе нравится хлестать вино этаким вот манером, так
будь я проклят, если не подарю тебе большущий ящик шато-марго! Разрази
меня Бог (у мистера Челноука была прискорбная привычка божиться, хоть он
и редко заходил дальше таких выражений, как "Разрази меня Бог" или "Ей
же ей" или "Чтоб мне провалиться"), - разрази меня Бог, - продолжал он,
- если я сегодня же после обеда не отправлю в город заказ на двойной
ящик самого лучшего шато, какое только удастся сыскать, и я подарю его
тебе, да подарю! - молчи, не возражай мне - непременно подарю, слышишь?
И дело с концом! Так смотри же - на днях тебе его привезут, - как раз
тогда, когда ты и ждать-то не будешь!" Я упомянул об этом небольшом
проявлении щедрости со стороны мистера Челноука лишь для того, чтобы
показать вам, насколько близкими были отношения двух друзей.
Так вот, в то воскресное утро, о котором идет речь, когда стало уже
совершенно ясно, что с мистером Челноуком случилось что-то неладное,
никто, по-моему, не был потрясен глубже, чем "старина Чарли Душкине". В
первую минуту, услыхав, что лошадь вернулась домой без хозяина и без
седельных вьюков, вся залитая кровью, струившейся из раны, - пистолетная
пуля пробила насквозь грудь несчастного животного, хоть и не уложила его
на месте, - услыхав об этом, он весь побелел, как будто пропавший был
его любимым братом или отцом, и задрожал всем телом, словно в тяжком
пароксизме лихорадки.
Сначала он был слишком поглощен своим горем для того, чтобы начать
действовать или обдумать какой-либо план, и даже довольно долго
уговаривал остальных друзей мистера Челноука не поднимать пока шума:
лучше всего-де подождать немного - скажем, неделю-две или месяц-другой,
- авось что-нибудь да выяснится или, глядишь, появится и сам мистер
Челноук, собственной персоной, и объяснит, почему ему вздумалось
отправить лошадь домой. Я полагаю, вам не раз случалось замечать это
желание повременить, помешкать у людей, которых гложет мучительная
скорбь. Душа их словно оцепенела, они испытывают ужас перед всяким
подобием действия и ни на что в мире не променяют возможности лежать в
постели и, как выражаются пожилые дамы, "лелеять свое горе", иными
словами - все вновь и вновь оплакивать случившееся несчастье.
Жители Рэттлборо были очень высокого мнения об уме и рассудительности
"старины Чарли", и большинство склонялись к мысли, что он прав и что не
следует поднимать шум, "пока что-нибудь не выяснится", - как выразился
сей почтенный старый джентльмен; и я полагаю, что в конце концов на том
бы все и порешили, если бы не крайне подозрительное вмешательство
племянника мистера Челноука, молодого человека, ведущего весьма
беспорядочный образ жизни и к тому же наделенного отвратительным
характером. Этот племянник, по имени Шелопайн, и слышать не хотел о том,
что "нужно, де, сидеть спокойно", и настоятельно требовал немедленно
начать поиски "тела убитого". Именно так ом и выразился, и мистер
Душкине тогда же справедливо заметил, что "это выражение, по меньшей
мере, странное". Последнее замечание "старины Чарли" также произвело
большое впечатление на собравшихся, и слышали даже, как кто-то весьма
внушительно вопросил: "Каким образом могло случиться, что молодой мистер
Шелопайн столь хорошо знаком со всеми обстоятельствами исчезновения
своего богатого дяди и чувствует себя вправе ясно и недвусмысленно
утверждать, будто дядя его убит)" После этого некоторые из
присутствовавших обменялись колкостями и резкостями, а в особенности
"старина Чарли" и мистер Шелопайн; последнее, впрочем, никого особенно
не удивило, ибо вот уже три-четыре месяца как между ними не было и
намека на приязнь, а однажды дошло даже до того, что мистер Шелопайн
ударом кулака сбил с ног друга своего дяди якобы за какую-то чрезмерную
вольность, которую тот позволил себе в доме дяди, где проживал и
племянник. Говорят, что в ту минуту "старина Чарли" явил собою образец
выдержки и христианского смирения. Он поднялся на ноги, привел в порядок
свое платье и даже не попытался воздать обидчику злом за зло. Он только
пробормотал несколько слов, что мол "за все расквитается с ним при
первом же удобном случае" - естественное и вполне понятное излияние
гнева, еще ничего, впрочем, не означавшее и, вне всякого сомнения, тут
же забытое.
Как бы то ни было (случай этот не имеет ни малейшего касательства к
тому, о чем здесь идет речь), известно, что граждане Рэттлборо, главным
образом послушавшись уговоров мистера Шелопайна, решили, наконец,
разойтись и приступить к розыскам исчезнувшего мистера Челноука. Я хочу
сказать, что таково было самое первое их решение. Когда никто уже более
не сомневался, надо ли начинать розыски, было высказано мнение, что
участники поисков должны, конечно, разойтись в разные стороны, иными
словами - разбиться на группы для более тщательного обследования
