и без всякого разбора доверяем кому-нибудь и считаем
его человеком совершенно честным, здравым и надеж-
ным, но в скором времени обнаруживаем, что он невер-
ный, ненадежный и еще того хуже. Кто испытает это
неоднократно, и в особенности по вине тех, кого считал
самыми близкими друзьями, тот в конце концов от
частых обид ненавидит уже всех подряд и ни в ком
не видит ничего здравого и честного. Тебе, верно, слу-
чалось замечать, как это бывает.
- Конечно, случалось, - сказал я.
- Но разве это не срам? - продолжал Сократ. -
Разве не ясно, что мы приступаем к людям, не владея
искусством их распознавать? Ведь кто владеет этим
искусством по-настоящему, тот рассудит, что и очень
хороших и очень плохих людей немного, а посредствен-
ных - без числа.
- Как это? - спросил я.
- Так же точно, как очень маленьких и очень боль-
ших. Что встретишь реже, чем очень большого или
очень маленького человека или собаку и так далее?
Или что-нибудь очень быстрое или медленное, безобраз-
ное или прекрасное, белое или черное? Разве ты не за-
мечал, что во всех таких случаях крайности редки и
немногочисленны, зато середина заполнена в изобилии?
- Конечно, замечал, - сказал я.
- И если бы устроить состязание в испорченно-
сти, то и первейших негодяев оказалось бы совсем не-
много, не так ли?
- Похоже, что так, - сказал я.
- Вот именно, - подтвердил он. - Но не в этом
сходство между рассуждениями и людьми - я сейчас
просто следовал за тобою, куда ты вел, - а в том, что
иногда мы поверим доказательству и признаем его
истинным (хотя сами искусством рассуждать не вла-
деем), а малое время спустя решим, что оно ложно, -
когда по заслугам, а когда и незаслуженно, и так не
раз и не два. Особенно, как ты знаешь, это бывает с теми,
кто любит отыскивать доводы и за и против чего бы то
ни было: в конце концов они начинают думать, будто
стали мудрее всех на свете и одни только постигли, что
нет ничего здравого и надежного ни среди вещей, ни
среди суждений, но что всё решительно испытывает
приливы и отливы, точно воды Еврипа, и ни на миг не
остается на месте.
- Да, все, что ты сказал, - чистая правда.
- А когда так, Федон, было бы печально, если бы,
узнав истинное, надежное и доступное для понимания
доказательство, а затем встретившись с доказатель-
ствами такого рода, что иной раз они представляются
истинными, а иной раз ложными, мы стали бы винить
не себя самих и не свою неискусность, но от досады
охотно свалили бы собственную вину на доказательства
и впредь, до конца дней упорно ненавидели бы и поно-
сили рассуждения, лишив себя истинного знания
бытия.
- Да, клянусь Зевсом, - сказал я, - это было бы
очень печально.
- Итак, - продолжал он, - прежде всего охраним
себя от этой опасности и не будем допускать мысли,
будто в рассуждениях вообще нет ничего здравого, ско-
рее будем считать, что это мы сами еще недостаточно
здравы и надо мужественно искать полного здраво-
мыслия: тебе и остальным - ради всей вашей дальней-
шей жизни, мне же - ради одной только смерти. Сейчас
обстоятельства складываются так, что я рискую пока-
заться вам не философом, а завзятым спорщиком, а это
уже свойство полных невежд. Они, если возникает
разногласие, не заботятся о том, как обстоит дело в дей-
ствительности; как бы внушить присутствующим свое
мнение - вот что у них на уме. В нынешних обстоятель-
ствах, мне кажется, я отличаюсь от них лишь тем, что не
присутствующих стремлюсь убедить в правоте моих
слов - разве что между прочим, - но самого себя, чтобы
убедиться до конца. Вот мой расчет, дорогой друг, и
погляди, какой своекорыстный расчет: если то, что
я утверждаю, окажется истиной, хорошо, что я держусь
такого убеждения, а если для умершего нет уже ничего,
я хотя бы не буду докучать присутствующим своими
жалобами в эти предсмертные часы, и, наконец, глупая
моя выдумка тоже не сохранится среди живых - это
было бы неладно, - но вскоре погибнет.
Вот как я изготовился, Симмий и Кебет, чтобы при-
ступить к доказательству. А вы послушайтесь меня и
поменьше думайте о Сократе, но главным образом -
об истине; и если решите, что я говорю верно, согла-
шайтесь, а если нет - возражайте, как только сможете.
А не то смотрите - я увлекусь и введу в обман разом
и себя самого, и вас, а потом исчезну, точно пчела,
оставившая в ранке жало.
Однако ж вперед! Раньше всего напомните мне, что
говорили, - на случай, если я что забыл. Симмий,
если не ошибаюсь, был в сомнении и в страхе, как бы
душа, хотя она и божественнее и прекраснее тела,
всё же не погибла первою - по той причине, что она
своего рода гармония. А Кебет, мне кажется, согла-
шается со мною в том, что душа долговечнее тела, но,
по его мнению, никто не может быть уверен, что душа,
после того как сменит и сносит много тел, покидая по-
следнее из них, не погибает и сама; именно гибель
души и есть, собственно, смерть, потому что тело отми-
рает и гибнет непрестанно. Это или что другое нужно
нам рассмотреть, Кебет и Симмий?
Оба отвечали, что именно это.
- Скажите, - продолжал Сократ, - вы отвергаете
все прежние доводы целиком или же одни отвергаете,
а другие нет?
- Одни отвергаем, - отвечали они, - другие нет.
- А как насчет того утверждения, что знание - это
припоминание и что, если так, душа наша непременно
должна была где-то существовать, прежде чем попала в
в оковы тела?
- Я, - промолвил Кебет, - и тогда нашел это
утверждение на редкость убедительным, и сейчас ни
в коем случае не хочу от него отказываться.
- И я так считаю, - сказал Симмий, - и был бы
очень изумлен, если бы мое мнение вдруг перемени-
лось.
Тогда Сократ:
- А между тем, друг-фиванец, тебе придется его
переменить, если ты останешься при мысли, что гармо-
ния - это нечто составное, а душа - своего рода гар-
мония, слагающаяся из натяжения телесных начал.
Ведь ты едва ли и сам допустишь, что гармония сложи-
лась и существовала прежде, нежели то, из чего ей
предстояло сложиться. Или все-таки допустишь?
- Никогда, Сократ! - воскликнул Симмий.
- Но ты видишь, что именно это ты нечаянно и
утверждаешь? Ведь ты говоришь, что душа существует
до того, как воплотится в человеческом образе, а зна-
чит, она существует, сложившись из того, что еще не су-
ществует. Ведь гармония совсем непохожа на то, чему
ты уподобляешь ее сейчас: наоборот, сперва рождается
лира, и струны, и звуки, пока еще негармоничные, и
лишь последней возникает гармония и первой разру-
шается. Как же этот новый твой довод будет звучать
в лад с прежним?
- Никак не будет, - отвечал Симмий.
- А ведь если какому доводу и следует звучать
стройно и в лад, так уж тому, который касается гар-
монии.
- Да, конечно, - согласился Симмий.
- А у тебя не выходит в лад, - сказал Сократ. -
Так что гляди, какой из двух доводов ты выбираешь:
что знание - это припоминание или что душа - гар-
мония.
- Первый, Сократ, несомненно, первый. Второй
я усвоил без доказательства, соблазненный его правдо-
подобием и изяществом, то есть так же, как обычно
принимает его большинство людей. Но я прекрасно
знаю, что доводы, доказывающие свою правоту через
правдоподобие, - это пустохвалы, и, если не быть на-
стороже, они обманут тебя самым жестоким образом.
Так случается и в геометрии, и во всем прочем. Иное
дело - довод о припоминании и знании: он строится
на таком основании, которое заслуживает доверия.
Сколько я помню, мы говорили, что душа существует
до перехода своего в тело с такой же необходимостью,
с какою ей принадлежит сущность, именуемая бытием.
Это основание я принимаю как верное и достаточное
и нимало в нем не сомневаюсь. А если так, я, по-види-
мому, не должен признавать, что душа есть гармония,
кем бы этот взгляд ни высказывался - мною или еще
кем-нибудь.
- Ну, так и что же, Симмий? Как тебе кажется, мо-
жет ли гармония или любое другое сочетание проявить
себя как-то иначе, чем составные части, из которых оно
складывается?
- Никак не может.
- Стало быть, как я думаю, ни действовать
само, ни испытывать воздействие как-нибудь иначе, чем
ни?
Симмий согласился.
- И значит, гармония не может руководить своими
составными частями, наоборот, она должна следо-
вать за ними?
Симмий подтвердил.
- И уж подавно ей и не двинуться, и не прозву-
чать вопреки составным частям, одним словом, ника-
кого противодействия им не оказать?
Да, ни малейшего.
- Пойдем дальше. Всякая гармония по природе
своей такова, какова настройка?
- Не понимаю тебя.
- Ну, а если настройка лучше, полнее - допустим,
что такое возможно, - то и гармония была бы гармо-
нией в большей мере, а если хуже и менее полно, то
в меньшей мере.
- Совершенно верно.
- А к душе это приложимо, так чтобы хоть нена-
много одна душа была лучше, полнее другой или хуже,
слабее именно как душа?
- Никак не приложимо!
- Продолжим, ради Зевса. Про душу говорят, что
одна обладает умом и добродетелью и потому хороша,
а другая безрассудна, порочна и потому дурна. Верно
так говорится или неверно?
- Да, верно.
- А если душу считать гармонией, как нам обозна-
чить то, что содержится в душах - добродетель и по-
рочность? Назовем первую еще одной гармонией, а вто-
рую дисгармонией? И про хорошую душу скажем, что
она гармонична и, будучи сама гармонией, несет в себе
еще одну гармонию, а про другую - что она и сама
негармонична, и другой гармонии не содержит?
- Я, право, не знаю, как отвечать, - промолвил
Симмий. - Однако же ясно: раз мы так предположили,
то и скажем что-нибудь вроде этого.
- Но ведь мы уже признали, - продолжал Со-
крат, - что ни одна душа не может быть более или ме-
нее душою, чем другая, а это означает признать, что
одна гармония не может быть более, полнее или же ме-
нее, слабее гармонией, чем другая. Так?
- Именно так.
- А что не есть гармония более или менее, то не
должно быть и настроено более или менее. Верно?
- Верно.
- А что не настроено более или менее, будет ли
это причастно гармонии в большей или меньшей сте-
пени, нежели что-то иное, или одинаково?
- Одинаково.
- Значит, душа, раз она всегда остается самой со-
бою и не бывает ни более ни менее душою, чем другая
душа, не бывает и настроенной в большей или меньшей
степени?
- Да, не бывает.
- И если так, [одна душа] не может быть причаст-
на гармонии или дисгармонии более полно, [чем дру-
гая]?
- Выходит, что нет.
- Но повторяю, если так, может ли одна душа
оказаться причастной порочности или добродетели более
полно, чем другая? Ведь мы признали, что порочность -
это дисгармония, добродетель же - гармония.
- Никак не может.
- А еще вернее, пожалуй, - если быть последова-
тельными - ни одна душа, Симмий, порочности не при-
частна: ведь душа - это гармония, а гармония, вполне
оставаясь самой собою, то есть гармонией, никогда не
будет причастна дисгармонии.
- Да, конечно.
- И душа не будет причастна порочности, посколь-
ку она остается доподлинно душою.
- Можно ли сделать такой вывод из всего, что было
сказано?
- Из нашего рассуждения следует, что все души
всех живых существ одинаково хороши, коль скоро
душам свойственно оставаться тем, что они есть, - ду-
шами.
- Мне кажется, что так, Сократ.
- Но кажется ли тебе это верным? Кажется ли тебе,
что мы пришли бы к такому выводу, будь наше ис-
ходное положение - что душа это гармония - вер-
но?
- Ни в коем случае!
- Пойдем дальше, - продолжал Сократ. - Что пра-
вит всем в человеке - душа, особенности если она
разумна, или что иное, как, по твоему?
- По-моему, душа.
- А правит она, уступая состоянию тела или про-
тивясь ему? Я говорю вот о чем: если, например, у тебя
жар и жажда, душа влечет тебя в другую сторону и не
велит пить, если ты голоден - не велит есть, и в тысяче
других случаев мы видим, как она действует вопреки
