образ действий, было бы крайне необдуманно. Это зна-
чит не различать между истинной причиной и тем, без
чего причина не могла бы быть причиною. Это послед-
нее толпа, как бы ощупью шаря в потемках, называет
причиной - чуждым, как мне кажется, именем. И вот
последствия: один изображает Землю недвижно покоя-
щейся под небом и окруженною неким вихрем, для
другого она что-то вроде мелкого корыта, поддержи-
ваемого основанием из воздуха, но силы, которая наи-
лучшим образом устроила все так, как оно есть сей-
час, - этой силы они не ищут и даже не предполагают
за нею великой божественной мощи. Они надеются в
один прекрасный день изобрести Атланта, еще более
мощного и бессмертного, способного еще тверже удер-
живать все на себе, и нисколько не предполагают, что
в действительности все связуется и удерживается бла-
гим и должным. А я с величайшей охотою пошел бы в
учение к кому угодно, лишь бы узнать и понять такую
причину. Но она не далась мне в руки, я и сам не су-
мел ее отыскать, и от других ничему не смог научиться,
и тогда в поисках причины я снова пустился в плава-
ние. Хочешь, я расскажу тебе, Кебет, о моих стара-
ниях?
- Очень хочу! - отвечал Кебет.
- После того, - продолжал Сократ, - как я отка-
зался от исследования бытия, я решил быть осторож-
нее, чтобы меня не постигла участь тех, кто наблюдает
и исследует солнечное затмение. Иные из них губят себе
глаза, если смотрят прямо на Солнце, а не на его образ
в воде или еще в чем-нибудь подобном, - вот и я думал
со страхом, как бы мне совершенно не ослепнуть душою,
рассматривая вещи глазами и пытаясь коснуться их при
помощи того или иного из чувств. Я решил, что надо
прибегнуть к отвлеченным понятиям и в них рассматри-
вать истину бытия, хотя уподобление, которым я при
этом пользуюсь, в чем-то, пожалуй, и ущербно. Правда,
я не очень согласен, что тот, кто рассматривает бытие
в понятиях, лучше видит его в уподоблении, чем если
рассматривать его в осуществлении. Как бы там ни было,
именно этим путем двинулся я вперед, каждый раз пола-
гая в основу понятие, которое считал самым надежным;
и то, что, как мне кажется, согласуется с этим понятием,
я принимаю за истинное - идет ли речь о причине или
о чем бы то ни было ином, - а что не согласно с ним,
то считаю неистинным. Но я хочу яснее высказать тебе
свою мысль. Мне кажется, ты меня еще не понимаешь.
- Да, клянусь Зевсом, - сказал Кебет. - Не совсем.
- Но ведь я не говорю ничего нового, а лишь по-
вторяю то, что говорил всегда - и ранее, и только что
в нашей беседе. Я хочу показать тебе тот вид причины,
который я исследовал, и вот я снова возвращаюсь к уже
сто раз слышанному и с него начинаю, полагая в осно-
ву, что существует прекрасное само по себе, и благое,
я великое, и все прочее. Если ты согласишься со мною
и признаешь, что так оно и есть, я надеюсь, это позво-
лит мне открыть и показать тебе причину бессмертия
души.
- Считай, что я согласен, и иди прямо к цели, -
отвечал Кебет.
- Посмотри же, примешь ли ты вместе со мною и
то, что за этим следует. Если существует что-либо пре-
красное помимо прекрасного самого по себе, оно, мне
кажется, не может быть прекрасным иначе, как через
причастность прекрасному самому по себе. Так же я
рассуждаю и во всех остальных случаях. Признаешь ты
эту причину?
- Признаю.
- Тогда я уже не понимаю и не могу постигнуть
иных причин, таких мудреных, и, если мне говорят,
что такая-то вещь прекрасна либо ярким своим цветом,
либо очертаниями, либо еще чем-нибудь в таком же роде,
я отметаю все эти объяснения, они только сбивают меня
с толку. Просто, без затей, может быть даже слишком
бесхитростно, я держусь единственного объяснения:
ничто иное не делает вещь прекрасною, кроме присут-
ствия прекрасного самого по себе или общности с ним,
как бы она ни возникла. Я не стану далее это развивать,
и настаиваю лишь на том, что все прекрасные вещи ста-
новятся прекрасными через прекрасное [само по себе].
Надежнее ответа нельзя, по-моему, дать ни себе, ни
кому другому. Опираясь на него, я ужа не оступлюсь.
Да, я надежно укрылся от опасностей, сказавши себе
и другим, что прекрасное становится прекрасным бла-
годаря прекрасному. И тебе тоже так кажется?
- Да.
- И стало быть, большие вещи суть большие и бо'ль-
шие суть бо'льшие благодаря большому [самому по
себе], а меньшие - благодаря малому?
- Да.
- И значит, если бы тебе сказали, что один человек
головою больше другого, а другой головою меньше, ты
не принял бы этого утверждения, но решительно бы его
отклонил, заявивши так: "Я могу сказать лишь одно -
что всякая вещь, которая больше другой вещи, такова
лишь благодаря большому, то есть она становится боль-
ше благодаря большому, а меньшее становится меньшим
лишь благодаря малому, то есть малое делает его мень-
шим". А если бы ты признал, что один человек головою
больше, а другой меньше, тебе пришлось бы, я думаю,
опасаться, как бы не встретить возражения: прежде
всего в том, что большее у тебя есть большее, а мень-
шее - меньшее по одной и той же причине, а затем и
в том, что большее делает большим малое, - ведь голо-
ва-то мала! А быть большим благодаря малому - это уж
диковина! Ну что, не побоялся бы ты таких возражений?
- Побоялся бы, - отвечал Кебет со смехом.
- Стало быть, - продолжал Сократ, - ты побоялся
бы утверждать, что десять больше восьми на два и по
этой причине превосходит восемь, но сказал бы, что
десять превосходит восемь количеством и через коли-
чество? И что вещь в два локтя больше вещи в один
локоть длиною, но не на половину собственного размера?
Ведь и здесь приходится опасаться того же самого.
- Совершенно верно.
- Пойдем дальше. Разве не остерегся бы ты гово-
рить, что, когда прибавляют один к одному, причина
появления двух есть прибавление, а когда разделяют
одно - то разделение? Разве ты не закричал бы во весь
голос, что знаешь лишь единственный путь, каким воз-
никает любая вещь, - это ее причастность особой сущ-
ности, которой она должна быть причастна, и что в дан-
ном случае ты можешь назвать лишь единственную при-
чину возникновения двух - это причастность двойке.
Всё, чему предстоит сделаться двумя, должно быть при-
частно двойке, а чему предстоит сделаться одним -
единице. А всяких разделений, прибавлений и прочих
подобных тонкостей тебе даже и касаться не надо. На
эти вопросы пусть отвечают те, кто помудрее тебя, ты же,
боясь, как говорится, собственной тени и собственного
невежества, не расставайся с надежным и верным осно-
ванием, которое мы нашли, и отвечай соответственно.
Если же кто ухватится за само основание, ты не обращай
на это внимания и не торопись с ответом, пока не иссле-
дуешь вытекающие из него следствия и не определишь,
в лад или не в лад друг другу они звучат. А когда потре-
буется оправдать само основание, ты сделаешь это точно
таким же образом - положишь в основу другое, лучшее
в сравнении с первым, как тебе покажется, и так до тех
пор, пока не достигнешь удовлетворительного результа-
та. Но ты не станешь все валить в одну кучу, рассуждая
разом и об исходном понятии, и о его следствиях, как
делают завзятые спорщики: ведь ты хочешь найти
подлинное бытие, а среди них, пожалуй, ни у кого нет об
этом ни речи, ни заботы. Своею премудростью они спо-
собны все перепутать и замутить, но при этом остаются
вполне собою довольны. Ты, однако ж, философ и по-
тому, я надеюсь, поступишь так, как я сказал.
- Ты совершенно прав, - в один голос откликну-
лись Симмий и Кебет.
Э х е к р а т. Клянусь Зевсом, Федон, иначе и быть
не могло! Мне кажется, Сократ говорил изумительно
ясно, так что впору понять и слабому уму.
Ф е д о н. Верно, Эхекрат, все, кто был тогда подле
него, так и решили.
Э х е к р а т. Вот и мы тоже, хоть нас там и не было,
и мы лишь сейчас это слышим. А о чем шла беседа
после этого?
Ф е д о н. Помнится, когда Симмий и Кебет с ним
согласились и признали, что каждая из идей сущест-
вует и что вещи в силу причастности к ним получают
их имена, после этого Сократ спросил:
- Если так, то, говоря, что Симмий больше Сокра-
та и меньше Федона, ты утверждаешь, что в Симмий
есть и большое и малое само по себе разом. Верно?
- Верно.
- Но ты, конечно, согласен со мною, что выраже-
ние "Симмий выше Сократа" полностью истине не со-
ответствует? Ведь Симмий выше не потому, что он Сим-
мий, не по природе своей, но через то большое, которое
в нём есть. И выше Сократа он не потому, что Сократ -
это Сократ, а потому, что Сократ причастен малому -
сравнительно с большим, которому причастен Сим-
мий.
- Правильно.
- И ниже Федона он не потому, что Федон - это
Федон, а потому, что причастен малому сравнительно
с большим, которому причастен Федон?
- Да, это так.
- Выходит, что Симмия можно называть разом и
маленьким, и большим по сравнению с двумя другими:
рядом с великостью одного он ставит свою малость, а над
малостью второго воздвигает собственную великость.
Тут Сократ улыбнулся и заметил:
- Видно, я сейчас заговорю как по писаному. Но
как бы там ни было, а говорю я, сдается мне, дело.
Кебет подтвердил.
- Цель же моя в том, - продолжал Сократ, - что-
бы ты разделил мой взгляд. Мне кажется, не только
большое никогда не согласится быть одновременно и
большим и малым, но и большое в нас никогда на до-
пустит и не примет малого, не пожелает оказаться мень-
ше другого. Но в таком случае одно из двух: либо боль-
шое отступает и бежит, когда приблизится его против-
ник - малое, либо гибнет, когда противник подойдет
вплотную. Ведь, оставаясь на месте и принявши малое,
оно сделается иным, чем было раньше, а именно этого
оно и не хочет. Вот, например, я принял и допустил
малое, но остаюсь самим собою - я прежний Сократ,
маленький, тогда как то, большое, не смеет быть малым,
будучи большим. Так же точно и малое в нас никогда
не согласится стать или же быть большим, и вообще
ни одна из противоположностей, оставаясь тем, что она
есть, не хочет ни превращаться в другую противополож-
ность, ни быть ею, но либо удаляется, либо при этом
изменении гибнет.
- Да, - сказал Кебет, - мне кажется, что именно
так оно и есть.
Услыхав это, кто-то из присутствовавших - я уже не
помню точно кто - сказал:
- Ради богов, да ведь мы раньше сошлись и согла-
сились как раз на обратном тому, что говорим сейчас!
Разве мы не согласились, что из меньшего возникает
большее, а из большего меньшее и что вообще таково
происхождение противоположностей - из противопо-
ложного? А теперь, сколько я понимаю, мы утверждаем,
что так никогда не бывает!
Сократ обернулся, выслушал и ответил так:
- Ты смело напомнил! Но ты не понял разницы
между тем, что говорится теперь и говорилось тогда.
Тогда мы говорили, что из противоположной вещи рож-
дается противоположная вещь, а теперь - что сама про-
тивоположность никогда не перерождается в собствен-
ную противоположность ни в нас, ни в природе. Тогда,
друг, мы говорили о вещах, несущих в себе противо-
положное, называя их именами этих противоположно-
стей, а теперь о самих противоположностях, присутствие
которых дает имена вещам: это они, утверждаем мы те-
перь, никогда не соглашаются возникнуть одна из дру-
гой.
Тут он взглянул на Кебета и прибавил:
- Может быть, и тебя, Кебет, смутило что-нибудь
из того, что высказал он?
- Нет, - отвечал Кебет, - нисколько. Но я не ста-
ну отрицать, что многое смущает и меня.
- Значит, мы согласимся без всяких оговорок, что
противоположность никогда не будет противоположна
самой себе?
- Да, без малейших оговорок.
- Теперь взгляни, согласишься ли ты со мною еще
вот в каком вопросе. Ты ведь называешь что-либо хо-
лодным или горячим?
- Называю.
- И это то же самое, что сказать "снег" и "огонь"?
- Нет, конечно, клянусь Зевсом!
- Значит, горячее - это иное, чем огонь, и холод-