Платон
ПИР
ФЕДОН
Платон
Ф Е Д О Н
Эхекрат, Федон
[Вступление]
Э х е к р а т. Скажи, Федон, ты был подле Сократа в
тот день, когда он выпил яд в тюрьме, или только слышал
обо всем от кого-нибудь еще?
Ф е д о н. Нет, сам, Эхекрат.
Э х е к р а т. Что же он говорил перед смертью? И как
встретил кончину? Очень бы мне хотелось узнать. Ведь
теперь никто из флиунтцев подолгу в Афинах не быва-
ет, а из тамошних наших друзей, кто бы ни приезжал за
последнее время, ни один ничего достоверного сообщить
не может, кроме того только, что Сократ выпил яду
и умер. Вот и все их рассказы.
Ф е д о н. Так, значит, вы и про суд ничего не знаете,
как и что там происходило?
Э х е к р а т. Нет, об этом-то нам передавали. И мы
еще удивлялись, что приговор вынесли давно, а умер
он столько времени спустя. Как это получилось, Федон?
Ф е д о н. По чистой случайности, Эхекрат. Вышло
так, что как раз накануне приговора афиняне украсили
венком корму корабля, который они посылают на Делос.
Э х е к р а т. А что за корабль?
Ф е д о н. По словам афинян, это тот самый корабль,
на котором Тесей некогда повез на Крит знаменитые
семь пар. Он и им жизнь спас, и сам остался жив.
А афиняне, как гласит предание, дали тогда Аполлону
обет: если все спасутся, ежегодно отправлять на Делос
священное посольство. С той поры и поныне они неукос-
нительно, год за годом, его отправляют. И раз уж снаря-
дили посольство в путь, закон требует, чтобы все время,
пока корабль не прибудет на Делос и не возвратится
назад, город хранил чистоту и ни один смертный приго-
вор в исполнение не приводился. А плавание иной раз
затягивается надолго, если задуют противные ветры.
Началом священного посольства считается день, когда
жрец Аполлона возложит венок на корму корабля. А это
случилось накануне суда - я уже вам сказал. Потому-то
и вышло, что Сократ пробыл так долго в тюрьме между
приговором и кончиною.
Э х е к р а т. Ну, а какова была сама кончина, Федон?
Что он говорил? Как держался? Кто был при нем из
близких? Или же власти никого не допустили и он умер
в одиночестве?
Ф е д о н. Да что ты, с ним были друзья, и даже много
друзей.
Э х е к р а т. Тогда расскажи нам, пожалуйста, обо
всем как можно подробнее и обстоятельнее. Если, ко-
нечно, ты не занят.
Ф е д о н. Нет, я совершенно свободен и постараюсь
все вам описать. Тем более что для меня нет ничего
отраднее, как вспоминать о Сократе, - самому ли о нем
говорить, слушать ли чужие рассказы.
Э х е к р а т. Но и слушатели твои, Федон, в этом
тебе не уступят! Так что уж ты постарайся ничего не
упустить, будь как можно точнее!
Ф е д о н. Хорошо. Так вот, сидя подле него, я испы-
тывал удивительное чувство. Я был свидетелем кон-
чины близкого друга, а между тем жалости к нему
не ощущал - он казался мне счастливцем, Эхекрат, я
видел поступки и слышал речи счастливого человека!
До того бесстрашно и благородно он умирал, что у ме-
ня даже являлась мысль, будто и в Аид он отходит
не без божественного предопределения и там, в Аиде,
будет блаженнее, чем кто-либо иной. Вот почему особой
жалости я не ощущал - вопреки всем ожиданиям, - но
вместе с тем философская беседа (а именно такого
свойства шли у нас разговоры) не доставила мне при-
вычного удовольствия. Это было какое-то совершенно
небывалое чувство, какое-то странное смешение удо-
вольствия и скорби - при мысли, что он вот-вот должен
умереть. И все, кто собрался в тюрьме, были почти
в таком же расположении духа и то смеялись, то пла-
кали, в особенности один из нас - Аполлодор. Ты,
верно, знаешь этого человека и его нрав.
Э х е к р а т. Как не знать!
Ф е д о н. Он совершенно потерял голову, но и сам
я был расстроен, да и все остальные тоже.
Э х е к р а т. Кто же там был вместе с тобою, Федон?
Ф е д о н. Из тамошних граждан - этот самый Апол-
лодор, Критобул с отцом, потом Гермоген, Эпиген, Эс-
хин, Антисфен. Был и пэаниец Ктесипп, Менексен
и еще кое-кто из местных. Платон, по-моему, был
нездоров.
Э х е к р а т. А из иноземцев кто-нибудь был?
Ф е д о н. Да, фиванец Симмий, Кебет, Федонд, а из
Мегар - Евклид и Терпсион.
Э х е к р а т. А что же Клеомброт и Аристипп?
Ф е д о н. Их и не могло быть! Говорят, они были на
Эгине в ту пору.
Э х е к р а т. И больше никого не было?
Ф е д о н. Кажется, больше никого.
Э х е к р а т. Так, так, дальше! О чем же, ты говоришь,
была у вас беседа?
Ф е д о н. Постараюсь пересказать тебе все с самого
начала.
Мы и до того - и я, и остальные - каждый день
непременно навещали Сократа, встречаясь ранним
утром подле суда, где слушалось его дело: суд стоит
неподалеку от тюрьмы. Всякий раз мы коротали время
за разговором, ожидая, пока отопрут тюремные двери.
Отпирались они не так уж рано, когда же наконец от-
пирались, мы входили к Сократу и большею частью
проводили с ним целый день. В то утро мы собрались
раньше обыкновенного: накануне вечером, уходя из
тюрьмы, мы узнали, что корабль возвратился с Делоса.
Вот мы и условились сойтись в обычном месте как можно
раньше. Приходим мы к тюрьме, появляется приврат-
ник, который всегда нам отворял, и велит подождать и не
входить, пока он сам не позовет.
- Одиннадцать, - сказал он, - снимают оковы
с Сократа и отдают распоряжения насчет казни. Каз-
нить будут сегодня.
Спустя немного он появился снова и велел нам войти.
Войдя, мы увидели Сократа, которого только что рас-
ковали, рядом сидела Ксантиппа - ты ведь ее знаешь -
с ребенком на руках.
Увидев нас, Ксантиппа заголосила, запричитала, по
женской привычке, и промолвила так:
Ох, Сократ, нынче в последний раз беседуешь ты
с друзьями, а друзья - с тобою.
Тогда Сократ взглянул на Критона и сказал:
- Критон, пусть кто нибудь уведет ее домой.
И люди Критона повели ее, а она кричала и била
себя в грудь.
Сократ сел на кровати, подогнул под себя ногу и
потер ее рукой. Не переставая растирать ногу, он сказал:
- Что за странная это вещь, друзья, - то, что люди
зовут "приятным"! И как удивительно, на мой взгляд,
относится оно к тому, что принято считать его противо-
положностью, - к мучительному! Вместе разом они в
человеке не уживаются, но, если кто гонится за одним
и его настигает, он чуть ли не против воли получает
и второе: они словно срослись в одной вершине. Мне
кажется, - продолжал он, - что, если бы над этим по-
размыслил Эзоп, он сочинил бы басню о том, как бог,
желая их примирить, не смог, однако ж, положить ко-
нец их вражде и тогда соединил их головами. Вот поче-
му, как появится одно - следом спешит и другое. Так
и со мной: прежде ноге было больно от оков, а теперь -
вслед за тем - приятно.
Тут Кебет перебил его:
- Клянусь Зевсом, Сократ, хорошо, что ты мне на-
помнил! Меня уже несколько человек спрашивали
насчет стихов, которые ты здесь сочинил, - переложе-
ний Эзоповых притч и гимна в честь Аполлона, - и,
между прочим, Евен недавно дивился, почему это,
попавши сюда, ты вдруг взялся за стихи: ведь раньше
ты никогда их не писал. И если тебе не все равно, как
я отвечу Евену, когда он в следующий раз об этом спро-
сит - а он непременно спросит! - научи, что мне ска-
зать.
- Скажи ему правду, Кебет, - промолвил Сократ, -
что я не хотел соперничать с ним или с его искусст-
вом - это было бы нелегко, я вполне понимаю, - но
просто пытался, чтобы очиститься, проверить значение
некоторых моих сновидений: не этим ли видом искусства
они так часто повелевали мне заниматься. Сейчас я тебе
о них расскажу.
В течение жизни мне много раз являлся один и тот
же сон. Правда, видел я не всегда одно и то же, но
слова слышал всегда одинаковые: "Сократ, твори и тру-
дись на поприще Муз". В прежнее время я считал это
призывом и советом делать то, что я и делал. Как зри-
тели подбадривают бегунов, так, думал я, и это сновиде-
ние внушает мне продолжать мое дело - творить на
поприще Муз, ибо высочайшее из искусств - это фи-
лософия, а ею-то я и занимался. Но теперь, после суда,
когда празднество в честь бога отсрочило мой конец,
я решил, что, быть может, сновидение приказывало мне
заняться обычным искусством, и надо не противиться
его голосу, но подчиниться: ведь надежнее будет пови-
новаться сну и не уходить, прежде чем не очистишься
поэтическим творчеством. И вот первым делом я сочи-
нил песнь в честь того бога, чей праздник тогда справ-
ляли, а почтив бога, я понял, что поэт - если только
он хочет быть настоящим поэтом - должен творить
мифы, а не рассуждения. Сам же я даром воображения
не владею, вот я и взял то, что было мне всего доступ-
нее, - Эзоповы басни. Я знал их наизусть и первые же
какие пришли мне на память, переложил стихами.
Так все и объясни Евену, Кебет, а еще скажи ему от
меня "прощай" и прибавь, чтобы как можно скорее сле-
довал за мною, если он человек здравомыслящий. Я-то
видимо, сегодня отхожу - так велят афиняне.
Тут вмешался Симмий:
- Да как же убедить в этом Евена, Сократ? Мне
много раз приходилось с ним встречаться, и, насколько
я знаю этого человека, ни за что он не послушается
твоего совета по доброй воле.
- Почему же? Разве Евен не философ?
- По-моему, философ, - отвечал Симмий.
- Тогда он согласится со мною - и он, и всякий
другой, кто относится к философии так, как она того
требует и заслуживает. Правда, руки на себя он,
вероятно, не наложит: это считается недозволенным.
С этими словами Сократ спустил ноги на пол и так
сидел уже до конца беседы.
Кебет спросил его:
- Как это ты говоришь, Сократ: налагать на себя
руки не дозволено, и все-таки философ соглашается
отправиться следом за умирающим?
- Ну и что же, Кебет? Неужели вы - ты и Сим-
мий - не слышали обо всем этом от Филолая?
- Нет. По крайней мере, ничего ясного, Сократ.
- Правда, я и сам говорю с чужих слов, однако же
охотно повторю то, что мне случалось слышать. Да,
пожалуй, оно и всего уместнее для человека, которому .
предстоит переселиться в иные края, - размышлять
о своем переселении и пересказывать предания о том,
что ждет его в конце путешествия. В самом деле, как
еще скоротать время до заката?
- Так почему же все-таки, Сократ, считается, что
убить самого себя непозволительно? Сказать по правде,
я уже слышал и от Филолая, когда он жил у нас, -
я возвращаюсь к твоему вопросу, - и от других, что
этого делать нельзя. Но ничего ясного я никогда ни от
кого не слыхал.
- Не надо падать духом, - сказал Сократ, - воз-
можно, ты еще услышишь. Но пожалуй, ты будешь
изумлен, что среди всего прочего лишь это одно так
просто и не терпит никаких исключений, как бывает во
всех остальных случаях. Бесспорно, есть люди, которым
лучше умереть, чем жить, и, размышляя о них - о тех,
кому лучше умереть, - ты будешь озадачен, почему
считается нечестивым, если такие люди сами окажут
себе благодеяние, почему они обязаны ждать, пока их
облагодетельствует кто-то другой.
Кебет слегка улыбнулся и отвечал:
- Зевс свидетель - верно!
Эти слова он произнес на своем наречии.
- Конечно, это может показаться бессмыслен-
ным, - продолжал Сократ, - но, на мой взгляд, свой
смысл здесь есть. Сокровенное учение гласит, что мы,
люди, находимся как бы под стражей и не следует
ни избавляться от нее своими силами, ни бежать, -
величественное, на мой взгляд, учение и очень глубо-
кое. И вот что еще, Кебет, хорошо сказано, по-моему:
о нас пекутся и заботятся боги, и потому мы, люди, -
часть божественного достояния. Согласен ты с этим или
нет?
- Согласен, - отвечал Кебет.
Но если бы кто-нибудь из тебе принадлежащих
убил себя, не справившись предварительно, угодна ли
тебе его смерть, ты бы, верно, разгневался и наказал бы
его, будь это в твоей власти?
