сама по себе, без тела. А пока мы живы, мы, по-видимо-
му, тогда будем ближе всего к знанию, когда как можно
больше ограничим свою связь с телом и не будем зараже-
ны его природою, но сохраним себя в чистоте до той
поры, пока сам бог нас не освободит. Очистившись
таким образом и избавившись от безрассудства тела,
мы, по всей вероятности, объединимся с другими такими
же, как и мы, [чистыми сущностями] и собственными
силами познаем все чистое, а это, скорее всего, и есть
истина. А нечистому касаться чистого не дозволено".
Вот что, Симмий, мне кажется, непременно должны
говорить друг другу все подлинно стремящиеся к зна-
нию и такого должны держаться взгляда. Ты согласен
со мною?
- Совершенно согласен, Сократ.
- Если же это верно, друг, - продолжал Сократ, -
можно твердо надеяться, что там, куда я нынче отправ-
ляюсь, именно там, скорее, чем где-нибудь еще, мы
в полной мере достигнем цели, ради которой столько
трудились всю жизнь, так что назначенное мне путе-
шествие я начинаю с доброю надеждою, как и всякий
другой, кто верит, что очистил свой ум и этим привел
его в должную готовность.
- Да, это так, - сказал Симмий.
- А очищение - не в том ли оно состоит (как гово-
рилось прежде), чтобы как можно тщательнее отре-
шать душу от тела, приучать ее собираться из всех его
частей, сосредоточиваться самой по себе и жить, на-
сколько возможно, - и сейчас и в будущем - наедине
с собою, освободившись от тела, как от оков?
- Совершенно верно, - сказал Симмий.
- Но это как раз и называется смертью - освобо-
ждение и отделение души от тела?
- Да, бесспорно.
- Освободить же ее, - утверждаем мы, - постоян-
но и с величайшею настойчивостью желают лишь истин-
ные философы, в этом как раз и состоят философские
занятия - в освобождении и отделении души от тела.
Так или не так?
- Очевидно, так.
- Тогда мне остается повторить уже сказанное вна-
чале: человек всю жизнь приучал себя жить так, чтобы
быть как можно ближе к смерти, а потом, когда смерть
наконец приходит к нему, он негодует. Разве это не
смешно?
- Конечно, еще бы не смешно.
- Да и в самом деле, Симмий, - продолжал
Сократ, - истинные философы много думают о смерти,
и никто на свете не боится ее меньше, чем эти люди.
Суди сам. Если они непрестанно враждуют со своим
телом и хотят обособить от него душу, а когда это про-
исходит, трусят и досадуют, - ведь это же чистейшая
бессмыслица! Как не испытывать радости, отходя туда,
где надеешься найти то, что любил всю жизнь, -
любил же ты разумение, - и избавиться от общества
давнего своего врага! Немало людей жаждали сойти
в Аид после смерти любимого, супруги или же сына:
их вела надежда встретиться там со своими желанными
и больше с ними не разлучаться. А человек, который
на самом деле любит разумение и проникся уверен-
ностью, что нигде не приобщится к нему полностью,
кроме как в Аиде, - этот человек будет досадовать, ког-
да наступит смерть, и отойдет, полный печали?!
Вот как нам надо рассуждать, друг Симмий, если
мы говорим о настоящем философе, ибо он будет совер-
шенно уверен, что нигде в ином месте не приобщится
к разумению во всей его чистоте. Но когда так, повторяю,
разве это не чистейшая бессмыслица, чтобы такой чело-
век боялся смерти?
- Да, полная бессмыслица, клянусь Зевсом, - ска-
зал Симмий.
- А если ты увидишь человека, которого близкая
смерть огорчает, не свидетельствует ли это с достаточ-
ной убедительностью, что он любит не мудрость, а
тело? А может, он окажется и любителем богатства,
или любителем почестей, или того и другого разом.
- Ты говоришь сущую правду, - сказал Симмий.
- Теперь ответь мне, Симмий: то, что называют
мужеством, не свойственно ли в наивысшей степени
людям, о которых идет у нас беседа?
- Да, несомненно.
- Ну, а рассудительность - то, что так называет
обычно большинство: умение не увлекаться страстями,
но относиться к ним сдержанно, с пренебрежением,-
не свойственна ли она тем и только тем, кто больше
всех других пренебрегает телом и живет философией?
- Иначе и быть не может.
- Хорошо, - продолжал Сократ. - Если же ты
дашь себе труд задуматься над мужеством и рассуди-
тельностью остальных людей, ты обнаружишь нечто
несообразное.
- Как так, Сократ?
- Ты ведь знаешь, что все остальные считают
смерть великим злом?
- Еще бы!
- И если иные из них - когда решатся ее встре-
тить - мужественно встречают смерть, то не из страха
ли перед еще большим злом?
- Правильно.
- Стало быть, все, кроме философов, мужественны
от боязни, от страха. Но быть мужественным от робо-
сти, от страха - ни с чем не сообразно!
- Да, разумеется.
- Взглянем теперь на людей умеренных. Если иные
умеренны, то и тут то же самое: они рассудительны
в силу особого рода невоздержности. "Это невоз-
можно!" - скажем мы, а все же примерно так оно
и обстоит с туповатой рассудительностью. Те, кому она
присуща, воздерживаются от одних удовольствий про-
сто потому, что боятся потерять другие, горячо их
желают и целиком находятся в их власти. Хотя невоз-
ержностью называют покорность удовольствиям, все
же получается, что эти люди, сдаваясь на милость одних
удовольствий, побеждают другие. Вот и выходит так,
как мы только что сказали: в известном смысле они
воздержны именно благодаря невоздержности.
- Похоже, что так.
- Но, милый мой Симмий, если иметь в виду добро-
детель, разве это правильный обмен - менять удоволь-
ствие на удовольствие, огорчение на огорчение, страх
на страх, разменивать большее на меньшее, словно
монеты? Нет, существует лишь одна правильная мо-
нета - разумение, и лишь в обмен на нее должно все
отдавать; лишь в этом случае будут неподдельны
и мужество, и рассудительность, и справедливость -
одним словом, подлинная добродетель: она сопряжена
с разумением, все равно, сопутствуют ли ей удоволь-
ствия, страхи и все иное тому подобное или не сопутству-
ют. Если же все это отделить от разумения и обменивать
друг на друга, как бы не оказалась пустою видимостью
такая добродетель, поистине годная лишь для рабов,
хилая и подложная. Между тем, истинное - это
действительно очищение от всех [страстей], а рассуди-
тельность, справедливость, мужество и само разуме-
ние - средство такого очищения. И быть может, те, ко-
му мы обязаны учреждением таинств [мистерий], были не
так уж просты, но на самом деле еще в древности при-
открыли в намеке, что сошедший в Аид непосвященным
будет лежать в грязи, а очистившиеся и принявшие
посвящение, отойдя в Аид, поселятся среди богов.
Да, ибо, как говорят те, кто сведущ в таинствах,
"много тирсоносцев, да мало вакхантов", и "вакханты"
здесь, на мой взгляд, не кто иной, как только истинные
философы. Одним из них старался стать и я - всю
жизнь, всеми силами, ничего не упуская. Верно ли я ста-
рался и чего мы достигли, мы узнаем точно, если то будет
угодно богу, когда придем в Аид. Ждать осталось недол-
го, сколько я понимаю.
Вот вам моя защитительная речь, Симмий и Кебет;
вот почему я сохраняю спокойствие и веселость: я поки-
даю и вас, и здешних владык в уверенности, что и там
найду добрых владык и друзей, как нашел их здесь.
И если вам моя речь показалась более убедительной,
чем афинским судьям, это было бы хорошо.
Когда Сократ закончил, заговорил Кебет:
- Вот это - по крайней мере на мой взгляд - ска-
зано прекрасно, кроме одного: то, что ты говорил
о душе, вызывает у людей большие сомнения. Они опа-
саются, что, расставшись с телом, душа уже нигде
больше не существует, но гибнет и уничтожается в тот
самый день, как человек умирает. Едва расставшись
с телом, выйдя из него, она рассеивается, словно дыха-
ние или дым, разлетается, и ее уже решительно больше
нет. Разумеется, если бы душа действительно могла
где-то собраться сама по себе и вдобавок избавленная
от всех зол, которые ты только что перечислил, это
было бы, Сократ, источником великой и прекрасной
надежды, что слова твои - истина. Но что душа умер-
шего продолжает существовать и обладает известной
способностью мыслить, - это, на мой взгляд, тре-
бует веских доказательств и обстоятельных разъяс-
нений.
- Верно, Кебет, - согласился Сократ. - Что же
нам делать, однако? Не хочешь ли потолковать об этом:
может так быть или не может?
- Очень хочу, - сказал Кебет. - Хочу знать, что
ты об этом думаешь.
[Четыре доказательства бессмертия души.
Аргумент первый: взаимопереход противоположностей]
- Хорошо, - промолвил Сократ. - Мне кажется, что теперь
никто, даже комический поэт, не решится утверждать, будто я
попусту мелю языком и разглагольствую о вещах, которые
меня не касаются. Итак, если не возражаешь, приступим к
рассуждению.
Начнем, пожалуй, вот с какого вопроса: что, души
скончавшихся находятся в Аиде или же нет? Есть древ-
нее учение - мы его уже вспоминали, - что души, при-
шедшие отсюда, находятся там и снова возвращаются
сюда, возникая из умерших. Если это так, если живые
вновь возникают из умерших, то, по-видимому, на-
ши души должны побывать там, в Аиде, не правда
ли? Если бы их там не было, они не могли бы и возник-
нуть; и если бы мы с полною ясностью обнаружили, что
живые возникают из мертвых и никак не иначе, это бы-
ло бы достаточным доказательством нашей правоты.
Если же все это не так, поищем иных доводов.
- Отлично, - сказал Кебет.
- Тогда, - продолжал Сократ, - чтобы тебе было
легче понять, не ограничивайся одними людьми, но
взгляни шире, посмотри на всех животных, на расте-
ния - одним словом, на все, чему присуще возникнове-
ние, и давай подумаем, не таким ли образом возникает
все вообще - противоположное из противоположного -
в любом случае, когда налицо две противоположности.
Возьми, например, прекрасное и безобразное, или спра-
ведливое и несправедливое, или тысячи иных противо-
положностей. Давай спросим себя: если существуют
противоположные вещи, необходимо ли, чтобы одна
непременно возникала из другой, ей противоположной?
Например, когда что-нибудь становится больше, зна-
чит ли это с необходимостью, что сперва оно было
меньшим, а потом из меньшего становится боль-
шим?
- Да.
- И соответственно если оно станет меньше, то
меньшим станет из большего?
- Конечно, - подтвердил Кебет.
- И слабое возникает из сильного, а скорое из мед-
ленного?
- Несомненно!
- Какой бы еще привести тебе пример? Если что
становится хуже, то не из лучшего ли? Если справедли-
вее, то из несправедливого? Так?
- А как же иначе?
- Значит, мы достаточно убедились, что всё воз-
никает таким образом - противоположное из противо-
положного?
- Совершенно достаточно.
- Тогда двинемся дальше. Нет ли между любыми
двумя противоположностями как бы чего-то промежу-
точного? Так как противоположностей две, то воз-
можны два перехода - от одной противоположности
к другой или, наоборот, от второй к первой. Например,
между большей вещью и меньшей возможны рост и
убывание, и об одной мы говорим, что она убывает,
о другой - что растет.
- Да, ты прав, - сказал Кебет.
- Но ведь не иначе обстоит дело с разъединением
и соединением, с охлаждением и нагреванием и во всех
остальных случаях; у нас не всегда может найтись под-
ходящее к случаю слово, но на деле это всегда и непре-
менно так: противоположности возникают одна из дру-
гой, и переход этот обоюдный.
- Ты совершенно прав, - сказал Кебет.
- Теперь ответь мне, есть ли что-нибудь противо-
положное жизни, как сон противоположен бодрство-
ванию?
- Конечно, есть.
- Что же именно?
- Смерть, - отвечал Кебет.
- Значит, раз они противоположны, то возникают
друг из друга, и между двумя этими противоположно-
стями возможны два перехода.
- Ну, конечно!
- Тогда я назову тебе одну из двух пар, которые
только что упомянул, - сказал Сократ, - и саму пару,