запястья девушки, отчего она едва не упала навзничь. Он же, не
промолвив больше ни слова, повернулся и устремился прочь,
увлекаемой своей таинственной, непостижимой страстью. Он
удалялся, и Мелангель понимала, что теряет его, хотя и не могла
уразуметь почему. Но смириться с этим и отказаться от права на
счастье она не желала.
Вскочив на ноги, девушка бросилась вдогонку, схватив его
за рукав, а затем обняла и, глядя в безумное, окаменевшее лицо,
отчаянно взмолилась:
-- Оставь его, Мэтью! Пусть он идет! Он решил уйти, чтобы
ты остался со мной!
Ответом ей был жутковатый, хриплый смех, как будто у горле
у Мэтью клокотало какое-то варево. Он попытался высвободиться
из ее объятий, но она, вновь упав на колени, обхватила его
руками и не отпускала. И тогда Мэтью, рывком высвободив правую
руку, с размаху ударил девушку по лицу. Охнув, она разжала
руки, и он, вырвавшись, бросился бежать. Мелангель упала ничком
и осталась лежать на земле, безутешно рыдая.
Обед в покоях аббата Радульфуса продолжался долго, ибо
гостям было о чем потолковать. Конечно же, в первую очередь
разговор зашел о важнейшем событии дня.
-- Похоже, промолвил аббат, -- что сегодня утром нам была
явлена особая милость. Конечно, святая и прежде выказывала нам
знаки своего благорасположения, но никогда ранее нам не
доводилось стать свидетелями столь явного и несомненного чуда,
сотворенного к тому же при таком стечении народа. Я на своем
веку повидал немало так называемых чудес, и опыт научил мня
относиться к ним с осторожностью. Увы, многие из них чудесами
можно назвать только с большой натяжкой. Правда, мне ведомо,
что и ложные чудеса не всегда являются результатом
сознательного обмана. Зачастую участники подобного действа сами
впадают в заблуждение. К тому же известно, что чудеса способны
творить не только святые, но и демоны. И все же мне кажется,
что этот мальчик чист, как незамутненный кристалл. Не могу
поверить ни в то, что он обманщик, ни даже в то, чо он
обманывается сам.
-- Я слышал, -- вмешался в разговор Хью, -- о многих
калеках, которые, прикоснувшись к святым реликвиям, бросали
прочь костыли, почитая себя исцеленными. Но проходило время,
вместе с ним и экстаз, а недуг, увы, возвражался. Порой
беднягам становилось хуже, чем прежде. Время покажет,
потребуются ли снова костыли этому юноше.
-- Я непременно побеседую с ним, -- сказал аббат, -- но
попозже, когда уляжется возбуждение. Брат Эдмунд говорил мне,
что этого паренька в течение трех дней до праздника пользовал
брат Кадфаэль. Возможно, это ему помогло, хотя я сомневаюсь,
что усилия нашего травника могли привести к столь внезапному и
полному исцелению. Нет, все же я склоняюсь к той мысли, что на
нашу обитель воистину снизошла благодать. Но, конечно же, мне
надо будет поговорить и с братом Кадфаэлем. Кто лучше его может
знать, какого было состояние паренька.
Оливье де Бретань сидел за столом скромно и чинно,
выказывая почтение к духовному сану преподобного отца аббата,
но от внимательного взгляда Хью не укрылось, что при упоминании
имени Кадфаэля его вытянутые дугой брови приподнялись и глаза
оживились. Теперь Хью точно знал, какого бенедиктинца хотел
повидать Оливье, и оттого проникся к молодому человеку еще
большей симпатией.
-- А сейчас, -- обратился аббат к Оливье, -- я был бы рад
услышать новости с юга. Вы ведь, должно быть, приехали из
Вестминстера. Я слышал, что двор императрицы нынче обосновался
там.
Оливье, не заставляя себя упрашивать, охотно рассказал о
том, как обстоят дела в Лондоне, и ответил на многочисленные
вопросы.
-- Мой лорд остался в Оксфорде, -- пояснил молодой
человек, -- а я взялся за это поручение по его желанию. Сам я в
Лондоне не был, а выехал из Винчестера. Но императрица
действительно пребывает в Вестминстере и ведет приготовления к
коронации, которые, как вам известно, идут довольно медленно.
Лондон строптив, но горожане знают, что сила на стороне
императрицы, и скоро она добьется от них признания своих прав
-- во всяком случае, мне так кажется.
Он не позволил себе высказывать одобрение или порицание
методам, к которым прибегала Матильда, и лишь слегка
нахмурился. Затем Оливье обратился к Радульфусу:
-- Отец аббат, вы ведь были на заседании совета при легате
и знаете, что тогда случилось. Мой сеньер лишился доблестного
рыцыря, своего верного вассала, а я -- доброго друга,
сраженного подлым ударом.
-- Да, да, я помню, -- печально подтвердил Радульфус, --
его звали Рейнольд Боссар.
-- Святой отец, я хотел бы поведать вам о том, что уже
рассказал лорду шерифу, ибо, помимо поручения епископа, у меня
есть и другая задача. Всюду, где мне приходится бывать по делам
нашей государыни, я стараюсь выполнить и просьбу леди Джулианы,
вдовы моего друга. Дело в том, что в доме Рейнольда жил один ее
молодой родственник. Он был с Боссаром в тот роковой вечер, а
затем тайно покинул манор своего благодетеля, не сказав леди
Джулиане ни слова. Она говорила, что перед исчезновением он
стал замкнутым молчаливым. После того как этот молодой человек
пропал, его видели только один раз, на дороге, ведущей в
Норбери. Он направлялся на север. С тех пор никто о нем ничего
не слышал. И вот, узнав, что я тоже еду на север, эта достойная
дама попросила меня повсюду справляться о ее исчезнувшем
родиче, ибо она высоко его ценит, доверяет ему и хочет, чтобы
он вернулся. Не могу утаить от вас, святой отец: иные в тех
краях поговаривают, что он сбежал оттого, что виновен в гибели
Рейнольда. Кое-кто утверждает, будто он потерял голову из-за
крастоты леди Джулианы и, возможно, воспользовался уличной
стычкой, чтобы избавиться от ее супруга, ну а потом испугался,
что будет уличен, и сбежал. Я, однако же, полагаю, что все это
досужие вымыслы. И леди Джулиана -- а уж кому знать этого
человека лучше, чем ей, -- придерживается того же мнения. Она
действительно любит его, любит как сына, ведь своих-то детей им
с Рейнольдом Бог не послал. Леди не сомневается в его
невиновности и желает, чтобы он вернулся и очистился от всяких
подозрений. По дороге сюда я в каждом монастыре, на каждом
постоялом дворе расспрашивал об этом молодом человеке и у вас
хочу просить дозволения разузнать, не останавливался ли такой в
странноприимном доме. Брат попечитель наверняка знает всех
своих постояльцев. Правда, -- рустно добавил Оливье, -- я в
лицо-то его не помню. Одна надежда, что он не изменил имя.
-- Ну что ж, -- с улыбкой промолвил Радульфус, -- имя --
это, конечно, немного, но все же лучше, чем ничего. Разумеется,
вы можете расспросить о нем в аббатстве. Я буду рад, если вам
удастся найти его и благополучно вернуть домой. Хочется верить,
что все подозрения окажутся напрасными. А как зовут вашего
беглеца?
-- Люк Меверель. От роду ему, как мне говорили, двадцать
четыре года. Он довольно высок ростом и ладно скроен, с темными
глазами и волосами.
-- Это описание подойдет ко множеству молодых людей, --
покачал голово аббат. -- А имя он скорее всего сменил. Это было
бы разумно и в том случае, если ему есть что скрывать, и в том,
если он чист и не желает, чтобы оно было запятнано клеветой. И
все же вам стоит попытать счастья. Брат Дэнис, безусловно,
сможет сказать, кто из гостей обители подходит по возрасту да и
по другим статьям. Ведь, как я понимаю, этот Меверель хорошего
происхождения, а раз ак, наверное, получил неплохое воспитание
и обучен грамоте.
-- Так оно и есть, -- подтвердил Оливье.
-- Ну что ж, тогда с моего благословения ступайте к брату
Дэнису и узнайте, сможет ли он помочь в ваших поисках. У него
превосходная память, и он наверняка заприметил молодого
человека из благородного сословия, ежели, конечно, такой у нас
гостил.
Однако, выйдя из покоев аббата, Хью и Оливье решили
сначала навестить не брата Дэниса, а брата Кадфаэля. Но найти
травника оказалось не так-то просто. Поначалу Хью направился в
его сарайчик, зная, что большую часть времени монах проводит
среди своих трав, но там было пусто. У брата Ансельма, с
которым Кадфаэль порой любил потолковать о духовной музыке, его
тоже не оказалось, так же как и в лазарете, куда он вполне мог
зайти, чтобы проверить, изрядно ли опустел за несколько
праздничных дней шкафчик с целебными снадобиями. Правда. брат
Эдмунд сообщил визитерам, что здесь брат Кадфаэль сегодня
побывал.
-- У одного бедолаги, -- пояснил попечитель лазарета, --
сегодня кровь горлом пошла, не иначе как от восторга глотку
сорвал. Пришлось попросить Кадфаэля помочь этому крикуну. Но
сейчас тот паломник спокойно спит, а брат Кадфаэль как дал ему
снадобье, так сразу и ушел.
Брат Освин, яростно сражавшийся с сорняками на грядке,
сообщил, что видел своего наставника после обеда.
-- Но я думаю, -- добавил юноша, задумчиво щурясь под
солнечными лучами, -- что сейчас он скорее всего в церкви.
Брат Кадфаэль стоял на коленях у подножия ступеней,
ведущих к алтарю Святой Уинифред. Но руки его не были
молитвенно сложены, и глаза не были закрыты в благоговейной
отрешенности. Кадфаэль не отрывал взгляда от раки. Монах,
который частенько бывал рад поскорее подняться с колен, ибо,
увы, годы давали о себе знать и суставы быстро затекали,
сегодня оставался коленопреклоненным очень долго, не замечая ни
малейшего неудобства. Он не чувствовал боли и вообще не ощущал
ничего, кроме беспредельной благодарности, в волнах которой
безмятежно, словно рыба в безбрежном океане, плескалась его
душа. В океане таком же глубоком и чистом, как достопамятное
восточное море, то самое, у берегов которого лежит священный
город Иерусалим и с таким трудом обретенное Христовым воинством
королевство, на земле которого появился на свет Спаситель рода
человеческого. Святая, чья воля и сила были явлены здесь, в
обители, вне зависимости от того, где в действительности
покоились ее мощи, открыла перед ним лучезарную бесконечность
надежды. По своевольной прихоти она простерла свою
покровительственную длань над невинным созданием, безусловно
заслуживающим ее доброты. Но найдется ли у нее особый знак,
предназначенный для него, пусть не столь невинного, но не менее
нуждающегося в снисхождении?
-- А ты, я гляжу, просишь святую сотворить второе чудо.
Кадфаэль неохотно отвел глаза от поблескивавшей серебром
раки и обернулся. Позади, как он и ожидал, маячила знакомая
фигура Хью Берингара. Но за его спиной стоял другой человек,
заметно выше ростом. Даже в полумраке были видны изысканные
черты лица с высокими выступающими скулами, глдко выбритые
смуглые щеки и янтарные соколиные глаза под выгнутыми дугой
черными бровями. На губах играла загадочная улыбка.
Немыслимо, невероятно, но это было правдой. Из сумрака в
освещенное алтарными свечами пространство вступил Оливье де
Бретань. Ошибки быть не могло. Святая Уинифред наконец обратила
лицо к своему верному, хоть и не безгрешному слуге и с улыбкой
взглянула ему в глаза.
Это был долгожданный знак. Свершилось еще одно чудо -- а
почему бы и нет? Доброта святой беспредельна, и коли уж она
одаряет смертных своею милостию, то делает это не скупясь.
Глава 11
Из церкви они вышли втроем, и уже одно это радовало
Кадфаэля, ибо никогда прежде они не собирались вместе. Хью еще
ничего не знал о том, какие близкие, доверительные отношения
возникли между Оливье и Кадфаэлем в ту памятную зимнюю ночь в
