человеке, путешествующем в одиночку. Правда, при этом я называл
его настоящее имя -- да и откуда мне знать, под каким прозвищем
скрывается он сейчас.
-- Но вы даже не помните его в лицо! Искать человека, зная
лишь приблизительно его возраст, -- это все равно что охотиться
за призраком.
-- Кто ищет -- тот всегда найдет, достало бы терпения.
Страстное лицо Оливье с ястребиным носом отнюдь не
наводило на мысль о терпении, но упрямо сжатые губы и твердая
решимость в глазах заставляли поверить, что у него хватит
упорства для достижения своей цели.
-- Ну что ж, -- подумав, промолвил Хью, -- во всяком
случае, завтра побываем на празднике перенесения мощей Святой
Уинифред, а заодно попросим у брата Дэниса список паломников,
что остановились в странноприимном доме, и отметим всех
подходящих по возрасту, независимо от того, в одиночку они
прибыли или нет. Что касается незнакомцев, приехавших в город,
то сведения о большинстве из них можно получить от провоста,
мастера Корвизера. У нас в Шрусбери все друг друга знают, и
всякий чужак на виду, в аббатстве же странник -- обычное дело,
а потому вашеко беглеца, если он здесь, стоит поискать в
обители. -- Хью задумаося, покусывая губу, а затем продолжил:
-- С утра пораньше я передам перстень аббату и расскажу ему о
том, что натворили трое паломников из странноприимного дома. Но
прежде чем отправиться на праздник, мне надо будет отрядить с
дюжину человек, чтобы они обшарили леса к западу от города --
авось кто-нибудь из упорхнувших пташек да и попадется. Если же
они успели перебраться через границу -- тем хуже для Уэльса.
Тут я ничего не могу поделать. Однако сдается мне, эти
мошенники не из тех, кто бродит по лесам, скорее всего они
где-нибудь поблизости. Так что поутру я оставлю вас с
провостом: пусть-ка он пораскинет мозгами, где лучше поискать
вашего беглеца, я же тем временем займусь поисками своих. Ну а
потом мы вместе двинемся к обители: посмотрим, как братья
понесут раку с мощами святой, да заодно поговорим с братом
Дэнисом насчет его постояльцев.
-- Все это меня вполне устраивает, -- весело откликнулся
Оливье. -- Я хотел бы засвидетельствовать свое почтение лорду
аббату. Припоминаю, что видел его в Винчестере, но он-то,
конечно, меня не заметил. И потом, -- золотистые глаза Оливье с
длинными черными ресницами затуманились, -- вы помните, что за
брат был тогда с вами в Бромфилде... Вы должны знать его. Он
по-прежнему живет в здешней обители?
-- По-прежнему, -- промолвил Хью. -- Сейчас после ночного
молебна он наверняка улегся спать. Да и нам с вами пора на
боковую -- ведь завтра спозаранку нас ждут дела.
-- Этот брат так много сделал для молодых родичей моего
лорда, -- сказал Оливье. -- Очень бы хотелось повидаться с ним
еще раз.
"Ясно, кого он имеет в виду, -- подумал Хью, с улыбкой
глядя на собеседника. -- Имени-то его он небось не знает. Не
назвал же он по имени монаха, отнесшегося к нему как к родному
сыну. Того самого, благодаря которому Оливье с почтением
относится к Бенедиктинскому ордену".
-- Вы встретитесь с ним непременно! -- промолвил весьма
довольный беседой Хью и поднялся, чтобы проводить гостя в
отведенную для него спальню.
Глава 8
В день праздника аббат Радульфус поднялся задолго да
заутени -- так же как и подначальные ему братья, на которых
были возложены обязанности по подготовке к церемонии. Когда у
дверей аббатских покоев появился посланец Хью Берингара, стояло
свежее росистое утро. Лучи восходящего солнца уже золотили
крыши, тогда как большой монастырский двор еще окутывал лиловый
сумрак. Деревья и кусты в аббатском саду отбрасывали длинные,
расплывчатые тени, отчего изумрудная зелень газонов казалась
располосованной мазками гигантской кисти.
Аббат принял перстень с радостным изумлением: для него
было большим облегчением узнать, что великолепие празднества не
будет омрачено последствиями свершившегося накануне
святотатства.
-- Выходит, эти мошенники, все четверо, нашли приют под
нашим кровом? Слава Богу, что мы от них избавились, но если
они, как ты говоришь, скрылись в окрестных лесах, надо будет
предостеречь наших гостей, когда они собеутся в обратный путь.
-- Лорд Берингар послал на розыски этих прохвостов отряд
стражников, -- промолвил посыльный. -- сейчас они, наверное,
прочесывают опушку. Вчера-то преследовать их было без толку --
ночю в чащобе разве кого углядишь? Ну а днем есть надежда
напасть на след. К тому же попался один из их компании, он
сидит под замком и, надо полагать, выложит о своих приятелях
всю подноготную -- кто они, откуда и какие за ними еще водятся
грешки. Но в любом случае праздник они уже не испортят.
-- За что я искренне признателен лорду шерифу. Как,
несомненно, будет признателен и этот молодой человек Сиаран,
когда получит обратно свой перстень, -- сказал аббат и, бросив
взгляд на требник, озабоченно нахмурился, вспомнив о
предстоящих хлопотах, связанных с праздничной церемонией. --
Увидим ли мы лорда шерифа на сегодняшней утренней службе?
-- Да, отец аббат, он и сам придет, и приведет с собой
гостя. К службе они непременно поспеют. Он бы и раньше приехал,
да пришлось задержаться, чтобы дать наказ стражникам.
-- Стало быть, у него гость?
-- Да, святой отец. Вчера ночью прибыл посланник
императрицы и лорда легата. Это вассал барона Лорана д'Анже по
имени Оливье де Бретань.
Это имя ничего не значило для Радульфуса, так же как и для
Хью, когда тот услышал его в первый раз. Однако аббат понимающе
кивнул при упоминании барона, которому служил этот гость.
-- Тогда, будь любезен, передай лорду Берингару, что я
прошу его и его гостя задержаться после мессы в обители и
отобедать со мной в моих покоях. Я буду рад познакомиться с
мессиром де Бретань и услышать от него новости с юга.
-- Я непременно передам ваше приглашение шерифу, --
промолвил посыльный и, откланявшись, удалился.
Оставшись один, аббат Радульфус с минуту задумчиво
разглядывал лежавший на ладони перстень. Покровительство
легата, бесспорно, надежная защита для всякого путника в тех
краях, где существует хотя бы малейшее уважение к закону, --
будь то в Англии или в Уэльсе. Лишь поставившие себя вне закона
отщепенцы, которым уже нечего терять, осмелятся тронуть того,
над кем простер свою длань столь могущественный прелат. после
церемонии перенесения мощей и венчающего праздник
торжественного богослужения паломники начнут разъезжаться по
домам. Надобно не забыть предупредить их о том, что в лесах к
западу от обители могут скрываться любители поживиться за чужой
счет, к тому же вооруженные и готовые пустить в ход свои
кинжалы. Лучше всего гостям разъезжаться не поодиночке, а
группами, чтобы при случае можно было дать отпор лиходеям.
Однако при всей своей озабоченности аббат был доволен тем, что
может облегчить дальнейший путь хотя бы одному паломнику,
вернув ему заветный епископский перстень.
Аббат позвонил в маленький колокольчик, и в следующую
минуту на пороге появился брат Виталий.
-- Будь добр, брат, сходи в странноприимный дом и попроси
нашего гостя по имени Сиаран зайти ко мне, ибо нам надо
поговорить.
Брат Кадфаэль в тот день тоже поднялся задолго до заутрени
и поспешил в свой сарайчик, чтобы разжечь жаровню и
поддерживать в ней медленный, ровный огонь на тот случай, если
во время праздничной церемонии возникнет срочная нужда в
успокоительном отваре из ромашки для какого-нибудь чересчур
экзальтированного богомольца или в теплом компрессе, ежели
кого, неровен час, придавят в толпе. Он знал, что простодушно и
истово верующие люди порой не ведают меры в выражении своего
восторга.
Кадфаэлю надо было сделать кое-какие дела, и он
обрадовался возможности самому заняться ими. Молодому Освину
было позволено выспаться: паренек мог оставаться в постели до
самого колокола. В скором врмени брат Освин закончит
ученичество и будет переведен в богадельню Святого Жиля, где
сейчас находилась рака с мощами Святой Уинифред. Там находли
приют и уход те, кого, опасаясь заразы, не впускали в городские
ворота. Монахи призревали несчастных сколько было необходимо.
Служил там в свое время и брат Марк, любимый ученик Кадфаэля,
которого порой так недоставало травнику. Однако Марк уже
оставил это служение и был рукоположен в дьяконы, что было
всего лишь ступенью к осуществлению его давней мечты -- стать
вященником. Вспоминая о нем, Кадфаэль всякий раз думал, что
посеянные им семена дали добрые всходы. Освин, конечно же, не
Марк, но и он парнишка старательный, работящий и наверняка
будет старательно заботиться о несчасных, которые окажутся на
его попечении.
По пологому склону, засаженному горохом, Кадфаэль
спустился к берегу изрядно обмелевшего ручья Меол, по которому
проходила западная граница аббатских владений. Золотые стрелы
лучей восходящего солнца, скользнув по крышам монастырских
построек, пронзали разбросанные там и сям купы деревьев на
противоположном берегу, поросшем густой сочной травой. Выше по
течению от Меола была отведена протока, по которой вода
поступала в аббатские рыбные пруды, приводила в движение колесо
монастырской мельницы, а затем возвращалась в ручей, который, в
свою очередь, впадал в Северн. Сейчас вода в Меоле стояла
низко, и оттого обнажились многочисленные отмели и гладкие
островки выступившего на поверхность донного песка. "Нехудо, --
подумал Кадфаэль, -- чтобы Господь послал нам хороший дождик.
Но нынче еще рановато: пусть солнечная погода продержится
денек-другой".
Монах повернул обратно и снова стал подниматься по
пологому склону. Ранний горох с полей был уже убран, а
остальной поспеет как раз после праздника. пройдет всего пара
деньков, возбуждение уляжется, и обитель вернется к
размеренному ритму повседневных трудов, оставаясь в стороне от
суетной переменчивости мирской жизни. Кадфаэль свернул по
тропке к своему сарайчику и увидел, что перед закрытой дверью в
нерешительности стоит Мелангель.
Заслышав его шаги, она оглянулась. В жемчужном свете
ясного утра ее простенький домотканый наряд не казался грубым,
а юное личико выглядело особенно прелестным. Девушка сделала
все, чтобы в праздник не ударить в грязь лицом. Юбки были
безупречно отглажены, темно-золотистые волосы аккуратно
заплетены в косы и уложены вокруг головы. Отливавший медью
венец был таким тугим, что кожа на висках натянулась, приподняв
линию бровей, отчего опушенные темными ресницами глаза казались
глубокими и таинственными. Своей голубизной они напомнили
Кадфаэлю цветы горечавки, которые давным-давно, по пути на
Восток, он встречал в горах южной Франции. Нежный румянец
тронул ее бледные щеки. Лицо Мелангель светилось ожиданием и
надеждой.
Зардевшись, девушка грациозно присела перед монахом и с
улыбкой протянула ему небольшой сосуд с маковым отваром,
который Кадфаэль вручил Руну три дня назад. Флакон так и не был
откупорен.
-- С твоего позволения, брат, я возвращаю тебе это
снадобье. Рун говорит, что оно может пригодиться кому-нибудь
другому, тому, кому оно нужнее, потому как сам он в силах
терпеть свою боль.
С этими словами Мелангель вложила в ладонь Кадфаэля
пузырек, заткнутый деревянной пробкой с прокладкой из тонкого
пергамента, обвязанный навощеной нитью. Затычка была не
