родственные души.
-- Добрый вечер, братья, -- весело приветствовал их
высокий девичий голос, который хотел, да не мог казаться
степенным. -- Время уже позднее, а вы все еще в пути. Позвольте
предложить вам кров и отдых.
-- Премного благодарны, мы уж и сами хотели напроситься,
-- добродушно улыбаясь, ответил Кадфаэль. -- Не приютите ли нас
до утра?
-- Оставайтесь сколько потребуется, -- с готовностью
сказала девушка. -- Братьям нашего ордена здесь всегда рады. Мы
ведь тут в глуши живем, не всякий про нас и знает, к тому же
еще строимся и удобства, конечно, не те, что в старых
монастырях, но для таких гостей место всенепременно найдется.
Погодите, я только засов отодвину.
Времени она даром не теряла -- стукнул засов, звякнула
щеколда, дверь гостеприимно распахнулась, и юная привратница
жестом пригласила их войти.
Кадфаэль прикинул, что на вид ей не больше семнадцати, и в
послушницах она, должно быть, совсем недавно. Судя по всему,
это одна тех из дочерей какого-нибудь небогатого
мелкопоместного дворянина, которым вовек не дождаться ни
приданого, ни выгодной партии. Росточку она была небольшого,
вся мягкая, кругленькая, не красавица, но такая мягкая и
румяная, точно каравай только-только из печки. По счастью, она,
кажется, искренне упивалась своей новой жизнью и ничуть не
сожалела о том мире, что остался за стеной обители. Послушание
она несла с внутренним удовольствием, и это очень ей шло, как
шли ей белый плат и черный капюшон, обрамлявшие ее живое,
простодушное личико.
-- Издалека ли вы идете? -- спросила она, обеспокоенно
глядя на устало ковылявшего Хэлвина.
-- Из Вайверса, -- поспешил успокоить ее Хэлвин. -- Путь
недальний, и шли мы с передышками.
-- И далеко вам еще идти?
-- В Шрусбери, -- пояснил Кадфаэль. -- Мы из тамошнего
аббатства Святых Петра и Павла.
-- Далеко, -- сказала она и сокрушенно покачала головой.
-- Вам надо хорошенько отдохнуть. Подождите меня здесь, в
покоях для гостей, хорошо? Я только схожу предупредить сестру
Урсулу. Она у нас ведает странноприимным делом. Лорд епископ
попросил, чтобы к нам из Полсворта направили двух опытных
старших сестер -- наставлять послушниц. Мы ведь все тут
недавно, нам еще учиться и учиться, и это не считая работы на
строительстве и по саду. Вот нам и прислали сестру Урсулу и
сестру Бенедикту -- помочь на первых порах. Присаживайтесь,
погрейтесь пока тут немного, я мигом обернусь. -- И она
убежала, легко пританцовывая от того неподдельного счастья,
которое она готовилась обрести в своем затворничестве, -- как
иная девушка на пороге замужества.
-- Она ведь и правда счастлива, -- сказал брат Хэлвин,
удивленно и растроганно. -- Не так себя чувствует тот, кто идет
в монастырь просто за неимением лучшего. Я сам далеко не сразу
обрел покой в душе, а ей это даровано уже в начале пути. И если
это плоды усилий сестер из Полсворта, то сколько же у них
мудрости и веры.!
Сестра Урсула была высокая, сухощавая женщина лет
пятидесяти. Ее немолодое, морщинистое лицо говорило о нраве
спокойном, добром и, пожалуй, немного насмешливом: такое
выражение бывает у того, кто со временем научился видеть и
понимать все причуды человеческой натуры, и теперь уж ничто не
может ни изумить, ни обескуражить его. "Ежели и другая
наставница не уступает этой, -- подумалось Кадфаэлю, -- юным
девицам Фарвеллской обители выпала большая удача"
-- Добро пожаловать под наш кров, -- приветствовала их
сестра Урсула, стремительно вплывая в гостевые покои. Рядом с
ней семенила сияющая привратница. -- Госпожа аббатиса с
радостью примет вас завтра утром, а сейчас вам нужно поесть и
отдохнуть, да и выспаться хорошенько, тем более, что впереди у
вас еще долгая дорога. Прошу, следуйте за мной -- мы всегда
держим наготове особые покои, на случай если к нам вдруг
нечаянно постучатся путники. Мы никому не отказываем, а уж
братьям нашего ордена и подавно рады.
Вслед за ней монахи вышли в узкий двор, где их взору
предстала скромная каменная церковь и рядом с ней приметы
продолжающегося строительства -- тесаный камень, бревна, доски,
веревки все уложено аккуратными штабелями у церковной стены,
как наглядное свидетельство, что до завершения работ еще
далеко. Но результаты все равно впечатляли: за каких-то три
года была воздвигнута церковь с крытой галереей и монастырские
постройки по периметру внутреннего двора, правда с южной
стороны успели отстроить только первый этаж, в котором
размещалась трапезная.
-- Епископ не пожалел для нас ни работников, ни денег, --
сказала сестра Урсула, -- но строительство займет еще несколько
лет. Так что пока мы живем скромно. Довольствуемся только самым
необходимым и стремимся лишь к удовлетворению насущных нужд.
Когда на месте всех деревянных построек вырастут каменные,
полагаю, моя миссия здесь будет закончена и мне нужно будет
вернуться в Полсворт -- туда, где много лет назад дала я обет
монашеского служения. Но я пока сама не знаю, предпочту ли я и
далее оставаться здесь, если мне будет предложено право выбора.
Когда участвуешь в создании чего-то от самого основания,
невольно возникает чувство сродни материнскому -- будто это
твое собственное чадо.
Деревянную монастырскую ограду со временем, конечно,
заменят каменной стеной, как и вытянувшиеся вдоль нее
деревянные здания -- лазарет, разные подсобные помещения и
службы, странноприимный дом, амбары: малопомалу все будет
отстроено в камне. Но уже и сейчас картина была для глаза
приятная: проходя под сводами галереи, они заметили, что садик
засажен травой, а посередине в неглубокой каменной купели
налита вода, чтобы к ней слетались разные пташки.
-- На следующий год заведем тут цветы, -- сообщила им
сестра Урсула. -- Со мной из Полсворта приехала сестра
Бенедикта, наша лучшая садовница, -- это все ее заботами. У нее
удивительный дар -- и цветы будто сами растут, и птицы сами на
руку садятся. Как это у нее получается, не знаю.
-- А мать аббатиса у вас здесь тоже из Полсворта? --
поинтересовался Кадфаэль.
-- Нет, епископ де Клинтон призвал мать Патрицию из
Ковентри. А нам обеим следует вернуться в нашу обитель, когда
нужда в нас здесь отпадет, если только, как я уже сказала, нам
не позволят навсегда остаться в Фарвелле. На это нужно будет
испросить согласие епископа, и, как знать, быть может, он
охотно удовлетворит наше желание.
Они миновали церковный двор и оказались в другом,
закрытом, дворике. С дальней стороны его ограничивал
странноприимный дом, почти вплотную примыкавший к частоколу из
светлого дерева. В крохотной комнатке, ожидавшей гостей, было
темновато, но тепло и приятно пахло деревом. Обстановка была
самая простая -- две кровати, небольшой стол, распятие на стене
и под ним молельный столик.
-- Располагайтесь, устраивайтесь, -- приветливо сказала
сестра Урсула, -- а я распоряжусь, чтобы вам принесли ужин. К
вечерне вы не поспели, но, если захотите, можете присоединиться
к нам позже, на повечерии. Колокол вы услышите. Вообще вы
можете зайти помолиться в нашу церковь, когда пожелаете.
Церковь совсем еще новая, и чем больше праведных душ побывает
под ее сводом, тем лучше. Что ж, если у вас есть все, что
требуется, не буду мешать вашему отдыху.
В благословенной непорочной тиши этой недавно появившейся
на свет обители брат Хэлвин, едва добравшись до кровати после
повечерия, тут же погрузился в глубокий безмятежный сон и всю
ночь, до самого рассвета, спал как дитя. Он проснулся, когда
занималось нежное, ясное утро -- мороза не было и в помине.
Кадфаэль был уже на ногах и собирался пойти в церковь
помолиться.
-- Уже звонили к заутрене? -- спросил Хэлвин и стал
поспешно подниматься.
-- Нет, у нас еще полчаса в запасе, судя по рассвету. Если
есть желание, можем пойти пораньше, пока в церкви никого нет.
-- Хорошая мысль, -- одобрил Хэлвин, и они вместе вышли во
дворик, пересекли его и через южные ворота вошли в церковный
двор. Трава в маленьком садике была мокрая, зеленая -- белесого
налета зимы словно не бывало. Набухшие почки, всего несколько
дней назад создававшие вокруг ветвей лишь слабо окрашенную
полупрозрачную дымку, теперь полопались, приобрели отчетливый
цвет, и каждое дерево стояло, окутанное нежно зеленым облаком.
Еще один-другой погожий денек, да с солнышком, и не заметишь,
как весна придет. На дне каменной купели в прозрачной воде,
почуяв близкую перемену, плескались какие-то пташки-щебетуньи.
Сопровождаемый всеми этими обнадеживающими приметами
пробуждавшейся природы, брат Хэлвин доковылял до скромной
Фарвеллской церкви. Конечно же, со временем эта первая церковь
будет расширена, перестроена, а может, на ее месте возникнет
другая, но это случится не раньше, чем обитель окончательно
отстроится, разбогатеет, обретет вес и престиж. Однако самую
первую церковь будут вспоминать с особой нежностью, и всем,
кто, подобно сестре Урсуле и сестре Бенедикте, присутствовал
при ее рождении, будет горестно расставаться с ней.
Стоя на коленях в гулкой тишине каменных стен перед
тусклой алтарной лампадой, они вместе прочитали вслух
положенную утреннюю молитву, а потом еще помолились молча --
каждый о своем. Скоро проникавший сверху свет стал более ровным
и ярким, первый, слабый луч восходящего солнца пробился сквозь
щели в деревянной монастырской ограде и коснулся камней
восточной стены, окрасив их в бледный розовый цвет, а брат
Хэлвин все стоял на коленях и рядом с ним на полу лежали его
костыли.
Кадфаэль поднялся первый. Время подходило к заутрене, и
незачем было смущать юных сестер, которые могут оробеть, застав
в церкви двух незнакомых мужчин, пусть даже монахов и братьев
по ордену. Он прошел к южным вратам и стал там, праздно глядя
на садик, готовый по первому зову Хэлвина подойти к нему и
помочь подняться на ноги.
Сейчас возле купели в середине двора стояла одна из
здешних сестер, очень стройная, пряменькая, и невозмутимо
кормила птиц. Она крошила хлеб на широкий край чаши, а остатки
протягивала на раскрытой ладони. Ее окружало живое облако
трепещущих крыльев. Черное монашеское платье очень шло к ее
стройной фигуре, и в девичьей грациозности было что-то
неуловимо знакомое. Кадфаэля вдруг словно молнией пронзило. Эта
благородная посадка головы, длинная шея, прямые плечи, тонкая
талия и изящная удлиненная кисть, протянутая навстречу
слетевшимся птицам, -- все это он уже несомненно видел раньше,
только не здесь, где-то совсем в другом месте и при ином,
неверном и тусклом свете. Сейчас она стояла под открытым небом
и ее ласкали нежные лучи утреннего солнца, и все же он не мог
не верить свои глазам, не мог так ошибаться.
Значит Элисенда здесь, в Фарвелле. Элисенда в монашеском
платье. Значит невеста сбежала из-под венца, не в силах
разрешить непосильную для нее задачу, и предпочла монастырь
браку с нелюбимым, с кем угодно, кроме ее несчастного
возлюбленного Росселина. Конечно, прошло еще слишком мало
времени, чтобы она успела принять обет, но, учитывая, какое
отчаяние толкнуло ее на этот шаг, сестры могли разрешить ей
надеть монашеское платье и тем взять под свою защиту, хотя она
и не стала пока послушницей.
У нее, очевидно, был острый слух, или она заведомо ждала и
прислушивалась -- не раздадутся ли с западной стороны
