Сейчас же требовалось все силы бросить на то, чтобы вернуть его
избранницу в целости и невредимости.
-- И то верно, -- приободрился Сенред. -- Скорей всего,
так и есть. Ежели она доберется до Элфорда, с ней все будет в
порядке. Но мы все равно пошлем людей вдогонку, не станем
полагаться на случай!
-- Я сам поеду этой дорогой! -- загорелся Росселин и уже
рванулся было к двери, но Перронет осадил его, резко дернув
сзади за рукав.
-- Ну уж нет! Чего доброго вы с ней ненароком
повстречаетесь и ищи-свищи тогда обоих! Нет у меня веры к тебе.
Пусть уж Сенред сам едет искать свою сестру, а я согласен
дождаться, когда она появится здесь и скажет нам, как на духу,
что она думает и чувствует. А уж когда все вернется на свои
места, будь добр, малец, смирись со своей судьбой и не
распускай больше язык.
Росселин терпеть не мог, когда кто-то хватал его за руки,
но еще труднее было ему снести "мальца" от мужчины, которому он
не уступал ни ростом, ни достатком, а только годами, да еще
спокойной, взрослой уверенностью. Он гневно вырвал руку и
отступил на несколько шагов, исподлобья глядя на Перронета.
-- Если Элисенду найдут целой и невредимой и позволят ей
чистосердечно высказать все, что она сама думает и чувствует --
она сама, сэр, а не вы, не мой отец, не кто угодно еще, будь то
хоть наш сюзерен, хоть священник, хоть король, -- тогда я тоже
согласен ждать здесь. Но перво-наперво, -- и тут он обернулся к
отцу и с вызовом и в то же время умоляюще добавил: -- разыщите
ее, дайте мне увидеть ее живой и здоровой и убедиться, что с
ней не обошлись жестоко. Остальное сейчас значения не имеет!
-- Я сам поеду! -- сказал Сенред, вновь обретя привычную
властность, и стремительным шагом вернулся в солар, где он
оставил свой плащ.
Но судьбе было угодно распорядиться так, что больше в ту
ночь из Вайверса никто не уезжал. Сенред едва успел снова
натянуть сапоги, а его грумы еще снимали в конюшне седла с
крючьев, как вдруг послышался отчетливый шум, -- громкий окрик
и ответный возглас у ворот, позвякивание упряжи и гулкий стук
копыт по мерзлой земле, -- и во двор въехало с полдюжины
всадников.
Все, кто был в доме, хлынули к дверям посмотреть, кто это
пожаловал к ним в такой неурочный час. Эдред, управляющий и
двое его спутников отправились пешком и вернуться, по-видимому,
должны были также, а тут, судя по звукам, прибыла целая
кавалькада. На улицу потянулись факелы, за ними Сенред и
Росселин, по пятам за которым неотступно следовал Перронет, да
еще кое-кто из слуг.
На ветру мерцающие факелы то разгорались, то затухали,
выхватывая из темноты сильную фигуру Одемара де Клари: он слез
с седла и швырнул поводья подскочившему груму. Здесь же были и
Эдред, и двое сопровождавших его конюхов -- всем троим де Клари
распорядился дать лошадей, и наконец еще три всадника из свиты
Одемара. Сенред стал быстро спускаться с крыльца, чтобы
приветствовать вновь прибывших.
-- Милорд, -- сказал он, обращаясь по всем правилам
этикета к своему давнишнему приятелю и сюзерену. -- Я никак не
предполагал увидеть вас нынешней ночью, но ваш приезд пришелся
как нельзя кстати, и я душевно рад оказать вам гостеприимство.
Бог знает, сколько хлопот мы вам доставили, но Эдред уже
известил вас; тут произошло убийство. Трудно поверить, чтобы
кто-то решился на такое преступление в подвластном вам крае,
но, увы! -- это случилось.
-- Слышал, слышал, -- подтвердил Одемар. -- Пройдем в
солар. Я хочу, чтобы ты рассказал мне все от начала до конца.
Как бы там ни было, надо дожидаться утра. -- При этих словах
взгляд его упал на отлучившегося без его ведома Росселина,
который в эту минуту входил в холл. Он тотчас заметил, что тот
небывало хмур и замкнут, и снисходительно обронил: -- А, и ты
тут? Так я и думал.
Было совершенно ясно, что Одемару известна истинная
причина, вынудившая Росселина покинуть родимый дом, и то, что
он скорее сочувствует пареньку, хотя и не намерен потакать его
безрассудству. Он крепко хлопнул юношу по плечу, когда тот
поравнялся с ним, и повлек его за собой в солар. Но Росселин
заартачился и порывисто схватил своего господина за рукав.
-- Милорд, вы еще не все знаете! Сэр, -- взмолился он,
призывая на помощь отца, -- расскажите же милорду скорей, прошу
вас! Ведь если она и впрямь поехала в Элфорд, то куда же она
запропастилась?.. Милорд, Элисенда исчезла, сбежала ночью,
совсем одна, и отец считает, что она, должно быть, направилась
в Элфорд -- ко мне! Но я сам прискакал сюда короткой дорогой и
ее не встретил. Она добралась до вас? Это так? С ней ничего не
случилось? Умоляю, рассейте мою тревогу, она приехала длинной
дорогой? Она в Элфорде? В безопасности?
-- Ее там нет! -- впервые услышав об этом новом
осложнении, Одемар перевел взгляд с сына на отца и обратно и
сразу понял, какие терзания они оба сейчас испытывали. -- Мы
только что проехали длинной дорогой и не встретили на пути ни
одной женщины. Выходит, какую бы из двух дорог она ни выбрала,
не ты, так мы, кто-то обязательно повстречал бы ее. А теперь
пошли, -- сказал он, положив руку на плечо Сенреду. --
Давайте-ка сядем, только мы трое, и спокойно во всем
разберемся, чтобы к рассвету у нас была какая-то ясность.
Мадам, вам лучше пойти отдохнуть, до утра уж точно делать
нечего, а с этой минуты я беру всю ответственность за
происходящее на себя. Вам вовсе незачем нас караулить ночь
напролет.
Ни у кого не могло быть сомнений в том, кто тут теперь
распоряжается. Получив распоряжение удалиться, Эмма благодарно
сложила руки, ласковым взглядом попрощалась с мужем и сыном и
пошла прилечь и попытаться немного передохнуть до рассвета. На
пороге солара Одемар еще раз окинул взглядом всех, кто был в
холле, -- дружелюбно, но в то же время властно, -- и дал
понять, что больше ни в ком не нуждается. Его глаза задержались
на двух бенедиктинцах, незаметно притулившихся сбоку, и, узнав
их, он слегка кивнул в знак уважения к их монашескому званию и
даже улыбнулся.
-- Доброй ночи, святые братья, -- сказал Одемар и скрылся
за дверью солара, плотно притворив ее за собой. Теперь к
растревоженным обитателям Вайверса и их гостю -- не желавшему
сдаваться без боя жениху -- добавился еще и главный хозяин
здешнего графства.
Глава десятая
-- Он прав, -- сказал брат Хэлвин, лежа без сна в
предрассветном сумраке и вновь обретя дар речи после
длительного молчания, в которое он погрузился перед лицом
чужого горя. -- "Доброй ночи, святые братья -- и счастливого
пути!" Свадьба отменяется. Да и впрямь, какая свадьба без
невесты? Даже объявись она вдруг, теперь этот брак не может
быть заключен, как если бы ничего не случилось. Все отравлено
ядом сомнения. Когда я согласился взять на себя тяжкое бремя
священника -- тяжкое в любых обстоятельствах! -- дабы совершить
обряд, у меня не было причин усомниться в том, что я действую
во благо, пусть даже это благо оплачено печалью. Но теперь
причин для сомнений более чем достаточно.
-- Сдается мне, -- заметил Кадфаэль, внимательно
прислушивавшийся к негромкому голосу рассуждающего вслух
товарища, который словно наощупь пробирался к верному решению,
-- ты не слишком огорчен, что случай освободил тебя от данного
обещания.
-- Нет, совсем не огорчен. Но Господь свидетель, как
огорчает меня гибель бедной женщины и то, что этим детям
суждено страдать без надежды найти исцеление. Но я в ответе
перед Всевышним и не могу соединить эту девушку священными
узами брака ни с одним мужчиной, если прежде не обрету
уверенность в правоте такого шага -- уверенность, которую я
утратил. Только к лучшему, что она так внезапно исчезла и, молю
Бога, нашла себе безопасное пристанище. А нам, -- заключил брат
Хэлвин, -- остается идти дальше своей дорогой. Наше пребывание
здесь более не требуется. Де Клари достаточно ясно дал нам это
понять. Да и Сенред вздохнет с облегчением.
-- Ты, к тому же, еще не до конца исполнил свой обет, а
коли причин для задержки не стало, пора трогаться в путь! --
сказал Кадфаэль, обуреваемый противоречивыми чувствами: с одной
стороны, он был рад сбросить с души гнет чужих забот, с другой,
испытывал странную неудовлетворенность.
-- Я и так задержался дольше, чем следовало. Пора мне
посмотреть правде в глаза, -- сказал Хэлвин с суровой
беспощадностью к себе самому, -- и признать, как ничтожны мои
горести и какую ответственность налагает на меня тот путь, что
я избрал. Я сделал этот выбор в отчаянной жажде найти спасение
для себя, но теперь я знаю: до конца своих дней, сколько бы их
ни было отпущено судьбой, я буду жить добродетельной жизнью, и
теперь у меня есть для этого куда более достойная цель!
"Что ж, -- отметил про себя Кадфаэль, -- путешествие
прошло для него не даром. Впервые с тех пор, как он покинул
мир, снедаемый сознанием собственной вины и чувством горькой
утраты, он отважился вновь в этот мир вступить, и увидел там
столько боли, что его собственная боль потонула и затерялась,
как капля в море. Все эти годы, пока он, не щадя себя,
скрупулезно исполнял все, что приписывал священный долг и
Устав, его душа корчилась в муках одиночества. Только сейчас он
обрел свое истинное призвание. Кто знает, может теперь, когда
ему открылся божественный свет, вдруг окажется, что Хэлвин
принадлежит к породе людей, из которых получаются святые..."
Насчет себя Кадфаэль не заблуждался -- он знал, что до таких
высот ему никогда не подняться.
Вот и сейчас, в глубине души он чувствовал, что ему не
хочется уезжать из Вайверса, так и не узнав, чем тут все
закончится. Хэлвин сказал чистую правду: невеста исчезла, о
свадьбе не может быть и речи, никаких причин задерживаться
здесь долее у них нет, да и Сенреду они теперь без надобности.
Он и впрямь, проводив их, вздохнет с облегчением. Но Кадфаэль
не испытывал облегчения, оставляя за спиной нераскрытое
убийство, поруганную справедливость, злодейство, за которое
никто не понес наказания.
Конечно, и то правда, что Одемар де Клари -- хозяин
здешних мест, и силы и решимости ему не занимать; и на его
земле только ему принадлежит право наказывать виновных в столь
тяжком преступлении. И что такого мог сказать ему Кадфаэль,
чего Сенред уже не сказал?
Да и что, в конце концов, Кадфаэль в сущности знал? Что
Эдгита отсутствовала где-то несколько часов, прежде чем ее
настигла смерть -- ведь она упала на землю, уже припорошенную
снегом. Что злодей подстерег ее уже на обратном пути в Вайверс.
Что времени дойти до Элфорда у нее было предостаточно. Что ее
не ограбили. Душегуб просто-напросто зарезал ее и скрылся.
Разбойники с большой дороги орудуют иначе. Значит у кого-то
была совсем другая причина лишить ее жизни. И если не затем,
чтобы не дать предупредить Росселина (тогда ее убили бы на пути
в Элфорд), то только затем, чтобы заткнуть ей рот прежде, чем
она доберется до Вайверса. Но что еще связывает Элфорд и
Вайверс, как не юный Росселин -- его принудительная ссылка из
родного дома на службу к Одемару? Какая другая тайна, из страха
перед которой можно решиться на убийство?
Но факт есть факт: Эдгита не была у Росселина, не говорила
с ним, не наведывалась она и к Одемару -- ни к нему самому, ни
к кому-либо еще из обитателей его дома. Получается, если она и
была в Элфорде, ее никто там не видел. Как возможно такое? Ну,
