но одновременно с облегчением вздохнул: дело и без того
запутанное, а ее присутствие осложнило бы все еще больше. Если
ей удалось заставить себя уснуть, тем лучше, пусть себе спит.
Дурные новости подождут до утра. Из комнаты, где приводили в
порядок тело Эдгиты, гуськом потянулись служанки. Они сделали
все, что могли, и теперь, разбившись на кучки, бестолково
перетаптывались в холле, испуганные и пришибленные. Сенред
недовольно повел плечами, словно желая физически освободиться
от их тягостного присутствия. -- Эмма, вели женщинам разойтись
и ложиться спать. Они свое дело сделали и нечего им тут
толкаться. Да и вам, друзья мои, пора преклонить головы. Все,
что можно было сделать, уже сделано. Теперь надо набраться
терпения и послушать, какие новости привезет из Элфорда Эдред.
Однако я не вижу нужды в том, что бы все лишали себя сна. -- И
повернувшись к Перронету, он добавил: -- Я послал Эдреда и с
ним еще двоих к моему сюзерену известить его о случившемся. В
наших краях так заведено, что о всяком убийстве следует
доносить ему лично. И он не меньше меня самого будет этим
обеспокоен и примет необходимые меры. А мы, Жан, с твоего
позволения, перейдем в солар. Здесь, в холле, люди пусть
устраиваются на ночь.
Глядя на мрачное, озабоченное лицо Сенреда, Кадфаэль
подумал, что у него бы гора с плеч свалилась, если бы Перронет
еще раз галантно устранился и предпочел бы не вмешиваться в
жизнь чужого дома, но, увы, теперь рассчитывать на это не
приходилось. И как бы он ни ходил кругами вокруг да около, лишь
бы скрыть истинную причину, по которой его управляющий был
направлен в Элфорд, неразрывная связь этого места с
разыгравшейся трагедией становилась слишком очевидной и рано
или поздно должна была окончательно открыться. А Сенред был не
тот человек, чтобы без зазрения совести врать и изворачиваться
-- он этого не любил, да, по правде сказать, и не умел.
Женщины привыкли повиноваться, и по команде сразу же
разошлись, испуганно перешептываясь на ходу. Мужчины затушили
все факелы, кроме двух у входной двери, иначе вошедшим с улицы
было бы не видно, куда ступать, и позаботились о том, чтобы
огонь в очаге потихоньку горел до утра. Перронет вслед за
хозяином дома направился в солар. На пороге Сенред обернулся и
подал Кадфаэлю знак присоединиться к ним.
-- Ты наш свидетель, святой брат. Ты сможешь подтвердить,
где и как мы ее нашли. Да ведь ты же сам и приметил, что на нее
напали, уже когда снег пошел. Может, подождешь с нами моего
управляющего, послушаем, какие новости он нам доставит?
При этом ни словом, ни намеком хозяин не дал понять брату
Хэлвину, что приглашение в равной степени относится и к нему
тоже, а во взгляде Кадфаэля Хэлвин прочел скорее
предостережение воздержаться от подобного шага, нежели
настоятельную рекомендацию его совершить. Но Хэлвин совету не
внял и предпочел сделать по-своему. События развивались таким
образом, что неизбежно давали обильную пищу для размышлений,
особенно если иметь в виду возложенную на него обязанность в
самом скором времени благословить перед Богом брачный союз --
тогда как одно только намерение заключить этот союз уже привело
к гибели человека. Он испытывал настоятельную потребность
самому разобраться, чем в действительности были вызваны все эти
ночные походы и, если потребуется, сложить с себя всякие
обязательства. Решительно сжав губы, он заковылял вслед за
удалявшейся троицей -- сначала медленно, с трудом переставляя
костыли по тростниковым циновкам, устилавшим каменный пол
холла, а потом гулко постукивая ими по дощатому настилу солара.
Там он устроился на скамье в самом темном углу, как бы давая
понять, что не претендует на внимание, но желает услышать все
из первых уст. Сенред же понуро сел к столу и, раздвинув в
сторону локти, обхватил голову своими большими, крепкими
руками.
-- Ваши люди пошли пешком? -- спросил Перронет.
-- Да.
-- Тогда нам придется ждать изрядно, пока они снова сюда
доберутся. А по другим дорогам вы никого не отрядили?
-- Нет, -- не захотел кривить душой Сенред, но и никаких
объяснений или доводов приводить не стал. Еще каких-нибудь
четверть часа назад, подумал внимательно наблюдавший за всем
Кадфаэль, он бы уклонился от прямого ответа или просто бы
оставил вопрос без внимания. По-видимому, он решил, что тайну
все равно сохранить не удастся и махнул на это рукой. Убийство
заставляет выволакивать на свет многие больные темы, тогда как
само при этом сплошь и рядом навсегда остается скрытым в
кромешной мгле.
Понятливый Перронет удержал себя от дальнейших расспросов
-- он сжал рот и стиснул зубы и с независимым видом уселся
ждать сколько придется. В Вайверсе наконец воцарилась ночь, и
нависла неподвижная, гнетущая тишина. Вряд ли хоть один человек
из тех, что устроились на ночлег в холле, смог уснуть. Но если
кто и шевелился, то украдкой, если и переговаривался, то
шепотом.
Вопреки предсказаниям Перронета, ждать пришлось не так уж
долго. Внезапно тишину сотряс топот конских копыт по морозному,
твердому насту во дворе перед домом, затем срывающийся от гнева
молодой голос стал грозно кликать на помощь слуг, и тут же
забегали, как нахлестанные, грумы, и зашевелились, зашаркали по
полу, поднимаясь, те, кто устроился спать, но не спал, в холле.
В темноте раздавались торопливые, бестолковые шаги -- люди
суетились, спотыкались, сталкивались; шуршал под ногами
тростник; поспешно чиркал об огниво кремень, потом после
нескольких попыток занялась лучина, огонь в заложенном на ночь
дерном очаге разгорелся и был зажжен первый факел -- с ним
побежали зажечь остальные. Уединившаяся в соларе четверка едва
успела выйти в холл навстречу всему этому шуму, как наружная
дверь задрожала под бешеными ударами и снаружи раздались
яростные крики и требования немедленно отворить.
Двое-трое, узнав голос, разом ринулись снимать засовы и
тут же были сбиты с ног тяжеленной дверью, которая распахнулась
с такой силой, что стукнулась о стену, и в холл влетел
Росселин. В дрожащем свете разгорающихся факелов выделялась
всклокоченная от бешеной скачки копна льняных волос на
непокрытой голове и сверкающие синие глаза. Вместе с ним в холл
влетел и морозный ночной воздух, и все факелы сразу замерцали и
закоптили. Сенред, как раз в этот момент выходивший из солара,
был пригвожден к порогу пылающим взором собственного сына.
-- Что это твой Эдред мне тут порассказывал? -- набросился
на него Росселин. -- Какие игры ты затеял за моей спиной?
Глава девятая
Никогда еще его отцовский авторитет не подвергался такому
испытанию, и Сенред сам прекрасно это понимал. В минуту
сомнения удобнее всего воспользоваться репутацией домашнего
тирана, но за Сенредом таковой не числилось. Однако он все-таки
попытался перехватить упущенную инициативу.
-- Что ты здесь делаешь? -- грозно спросил он. -- Разве я
посылал за тобой? Или, может, твой господин позволил тебе
отлучиться? Кто из нас двоих освободил тебя от службы?
-- Никто! -- вспыхнул Росселин. -- Никто меня не отпускал
и ни у кого я не спрашивал разрешения. А что до присяги, от нее
ты сам освободил меня своим обманом. Я-то ничьим доверием не
злоупотребил. Я помню свой долг перед Одемаром де Клари и, если
нужно, вернусь к службе безропотно и покорно приму от него
любые упреки, но не раньше, чем ты честно и откровенно
расскажешь мне, что ты замыслил. Я во всем слушал тебя, верил
тебе, покорялся твоей воле. Может, и я в ответ могу на что-то
рассчитывать? Хотя бы на честность?
Не всякий отец стерпел бы такую дерзость. За подобные речи
иной взгрел бы молодца почем зря, не посмотрел бы, что это его
сын, но Сенред при всем желании не мог дать волю своему гневу.
С одной стороны Эмма нервно теребила его за рукав, сама не своя
от страха, чем кончится перебранка между ее мужем и сыном. А с
другой над его плечом нависал грозовой тучей не упускавший ни
единого слова мрачный Перронет, который буквально впился
взглядом в разъяренного юнца, безошибочно почуяв в его
появлении угрозу своим собственным планам. Иначе чего ради этот
молокосос примчался, как оголтелый, посреди ночи? И ведь, судя
по всему, он скакал кратчайшей дорогой, в потемках далеко
небезопасной, не то не заявился бы так скоро. Все, что
стряслось этой ночью, не было ни совпадением, ни игрой случая.
Замужество Элисенды Вайверс -- вот то событие, за которым
потянулась вся цепочка: убийство, поиски, бешеная скачка. И
вероятно, это только начало.
-- Я не сделал ничего такого, -- с достоинством ответил
Сенред, чего бы я должен был стыдиться, и отчитываться перед
тобой не собираюсь. Ты не хуже меня знаешь, какое место тебе
отведено, ты сам был согласен им довольствоваться, не жалуйся
теперь! В этом доме я хозяин, и я знаю свои права и свой долг
по отношению к моей семье. И буду отправлять их как сочту
нужным -- во благо всем!
-- А я не заслуживаю даже того, чтобы меня ставили в
известность! -- вспыхнул Росселин, как разворошенный костер. --
Конечно, зачем? Я должен узнавать все от Эдреда в последнюю
минуту, когда уже, может, и изменить ничего нельзя, когда уже
погиб человек -- погиб по твоей вине! И это ты называешь
действовать во благо? Может, у тебя повернется язык сказать
мне, что Эдгиту убили совсем не поэтому и вообще случайно? Не
спорю, это, конечно, разбой, если не хуже. Но кто вынудил ее
отправиться в путь ночью одной? Ну давай, скажи мне, что у нее
могли быть и другие причины! Только Эдред успел доложить мне,
что ее убили на пути в Элфорд. Вот почему я здесь -- чтобы не
стряслось еще какой-нибудь беды.
-- Полагаю, -- ледяным тоном заметил Перронет, так что его
звенящий голос был слышен во всех уголках холла, -- твой сын
имеет в виду мою женитьбу на леди Элисенде. В таком случае, я
тоже, по-видимому, имею право сказать свое слово.
Широко раскрытые синие глаза Росселина оторвались от лица
отца и устремились на гостя. Он впервые взглянул на него с
момента своего появления в доме и, узнав, изумленно замолчал.
Кадфаэль припомнил, что они не чужие друг другу. Их семьи
издавна были знакомы, и вроде бы даже состояли в каком-то
дальнем родстве, а двумя годами раньше Перронет по всем
правилам просил руки Элисенды. Во взгляде Росселина не было
никакой враждебности к Перронету, -- скорей растерянность и
бессильная ярость в связи со сложившимися обстоятельствами,
нежели озлобленность против своего более удачливого соперника,
с которым он не мог и не имел права тягаться.
-- Так это ты жених? -- глупо спросил он.
-- Да, я. И отступаться не намерен. А что ты, собственно,
имеешь против?
Личной враждебности они, возможно, друг к другу и не
испытывали, но это не помешало им мгновенно уподобиться двум
задиристым, драчливым петухам. Впрочем, Сенред тут же
примирительно положил ладонь Перронету на руку и метнул на сына
грозный взгляд, выставив вперед другую руку, словно запрещая
ему двинуться с места.
-- Погодите, погодите! Все это зашло слишком далеко. Пора
объясниться начистоту. Так ты, сын, говоришь, что узнал о
свадьбе, только когда тебе рассказали о гибели Эдгиты, то есть
от Эдреда?
-- От кого же еще? -- возмущенно воскликнул Росселин. --
Он примчался, будто за ним гнались, перебудил весь дом и с ходу
выложил Одемару все новости. Думаю, он не знал, что я его
слышу, когда сболтнул о свадьбе, но я-то слышал! Вот почему я
