он дорогого стоил. То был талисман на всю оставшуюся жизнь.
Они заночевали в Харгедоне, на мызе хэмптонских монахов.
Вокруг расстилалась земля, только-только начинавшая
возрождаться после обескровившего ее вторжения норманнов. Лишь
сейчас, десятки лет спустя, пустоши вновь обращались в пашни,
то одна, то другая деревенька нет-нет да и возникала на
перекрестке дорог, а на реках появлялись мельничные запруды.
Относительная безопасность, которую обещало присутствие
монахов, побуждала людей селиться поблизости. И вот уже кое-кто
из их сыновей порасторопнее принимался вырубать лес,
отвоевывать землю под поля. Но в целом край этот оставался еще
безлюдным -- пустынное, ровное, печальное, особенно в вечернем
свете, пространство. И все же с каждым шагом, уводившим их на
запад, вглубь этой унылой равнины, на душе у брата Хэлвина
делалось веселее и даже как будто сил прибавлялось, а на щеках
вспыхивал румянец нетерпения.
Сквозь узкое, без ставен, окошко сеновала он смотрел на
запад. Ночь была звездная. Он думал о том, что там, ближе к
Шрусбери, где холмы кудрявыми барашками сбегаются к валлийским
горам, земля и небо уравновешены, гармонично дополняют друг
друга, а здесь небесный свод казался бесконечным, необъятным, и
земля со всеми обитающими на ней людьми была словно придавлена
им, затеряна в этой бесконечности. Черный бархат неба,
усыпанный яркими звездами, предвещал легкий ночной морозец и
одновременно -- погожий день назавтра.
-- Скажи, -- спросил Кадфаэль вполголоса, -- не находит ли
на тебя временами охота оглянуться назад?
-- Нет, -- невозмутимо ответил Хэлвин. -- Незачем. Там все
хорошо. Все просто замечательно. Мне там делать больше нечего,
зато впереди работы непочатый край. Мы теперь с ней брат и
сестра во Христе. О чем еще просить, чего желать? Ныне я могу
отдать Господу все свое сердце, все без остатка. Я безмерно
счастлив, что Ему угодно было низвергнуть меня, дабы после
возродить и призвать к себе на служение.
Они помолчали. Он все смотрел в ночь, и на лице его
появилось выражение радостного, нетерпеливого возбуждения.
-- У меня остался незаконченный лист, -- задумчиво
произнес он. -- Я рассчитывал вернуться гораздо скорее и
доделать его. Хорошо бы Ансельм дождался меня и никому его не
передал. Я остановился на буквице N для Nunc dimittis [*].
* Ныне отпущаеши (лат.)
-- Дождется, не волнуйся, -- заверил его Кадфаэль.
-- Я ничего не имею против Элфрика, но он не может знать
моего замысла. Боюсь, золота переложит. -- Голос его звучал
негромко, деловито и как-то очень молодо.
-- Спокойно, дружище, -- сказал Кадфаэль. -- Наберись
терпения еще на три дня, потерпи немного, а там снова возьмешь
в руку перо и кисть и примешься за работу. Да и мне уж пора
вернуться к моим травкам, запасы целебных снадобий за это
время, поди, истощились. Давай-ка, приятель, укладывайся,
отдохни хорошенько. С рассветом снова в дорогу, а путь еще не
близкий.
В открытое окно потянуло ветерком с запада. Хэлвин вскинул
голову и повел носом, раздувая ноздри, как добрый конь,
почуявший родное стойло.
-- Эх, -- сказал он, -- до чего же хорошо возвращаться
домой!
