еще горше я сожалею о том, что сейчас она не может стать рядом
со мной и подтвердить мои слова. Но за нее это может сделать
кое-кто другой. Брат Кадфаэль прибыл к нам из обители в
Фарвелле, где сейчас находится Элисенда вместе со своей
матерью. И по странной игре случая, -- добавила она, -- не
только с матерью, но и со своим отцом тоже. Теперь от правды не
спрячешься. И вот, вопреки собственному желанию, я возвещаю вам
эту правду.
-- Не кажется ли вам мадам, что вы довольно-таки долго
скрывали ее? -- сурово заметил Одемар.
-- Да, это так, и добродетели в том нет, чтобы сказать
слово правды, когда все уже вышло наружу и утаить ничего
нельзя.
После недолгой паузы, прервав гробовое молчание, Сенред
медленно спросил:
-- Ты говоришь, он сейчас там -- ее отец? С ними обеими
вместе? В Фарвелле?
-- Чтобы услышать об этом из первых уст, -- сказала она,
-- лучше спросить брата Кадфаэля.
-- Я видел их там, всех троих, -- подтвердил Кадфаэль. --
Это чистая правда.
-- Да кто же он? -- требовательно спросил Одемар. -- Кто
ее отец?
Тогда снова заговорила Аделаис, возвращаясь к делам давно
минувшим, и в продолжение всего рассказа она ни разу не
опустила и не отвела глаз.
-- Он служил письмоводителем в моем доме. Тогда он был еще
очень молод, только на год старше моей дочери, и происходил он
из благородной семьи. Он просил меня отдать дочь ему в жены. Я
отказала. Они... попытались вырвать у меня благословение иным
способом. Нет, пожалуй, я несправедлива к ним обоим: возможно,
в их поступке не было расчета и они решились на него в порыве
отчаяния, -- ведь она была влюблена в него без памяти, как и он
в нее. Я выгнала его со службы, а ее без промедления увезла
сюда и отдала в жены лорду Эдрику -- тот уже год вздыхал по ней
и только ждал моего согласия. Позже я солгала ее возлюбленному,
что она умерла. Это была черная ложь: я сказала ему, что
Бертрада и ее нерожденный младенец оба погибли, когда мы
пытались избавить ее от плода. До сих пор он жил, не ведая, что
у него есть дочь.
-- Но как могло получиться, -- все еще не понимал Сенред,
-- что он вдруг отыскал ее, и где -- в монастыре? Все это дичь
какая-то! Как так -- ни с того, ни с сего, взял и нашел? Нет,
не верю!
-- Придется поверить, -- сказала она, -- от правды не
спрячешься, и изменить ее не дано ни мне ни тебе. Он нашел ее,
потому что на то была воля Господня. Какое еще объяснение тебе
нужно?
Сенред, убитый, растерянный, кинулся к Кадфаэлю:
-- Святой брат, ты был гостем в моем доме, скажи мне по
совести все, что ты знаешь об этой давней истории. Сколько воды
утекло с тех пор! Неужели все это правда? И как же случилось,
что они в конце концов встретились, да еще все трое сразу?
-- Да, это правда, -- сказал Кадфаэль. -- И то, что они
встретились -- тоже. Думаю, теперь они успели уже и поговорить.
А нашел он их потому, что, считая свою возлюбленную давно
покинувшей сей мир и ощутив на себе самом несколько месяцев
назад прикосновение смерти, однако счастливо избегнув этой
печальной участи, он обратился мыслями к тому, что было дорого
ему в нашем бренном мире и порешил, коли нельзя более свою
возлюбленную увидеть среди живых, совершить паломничество на ее
могилу и помолиться за упокой ее души. И вот, не обнаружив
против ожиданий ее гробницы в Гэльсе, он направился в ваш,
милорд Одемар, манор Элфорд, где преданы земле тела усопших из
вашего славного рода. Ну, а прошлым вечером, уже на пути к
дому, мы, по воле Провидения, попросили пристанища в
Фарвеллской обители. Ваша сестра сейчас там: наставляет юных
послушниц, учит их уму-разуму. Монастырь-то заложен совсем
недавно. Там же, в этой обители, укрылась от бурь и треволнений
Элисенда. Так все они оказались под одной крышей.
Чуть помолчав, Одемар тихо повторил за ним:
-- ... прошлым вечером мы попросили пристанища в
Фарвеллской обители... Ты сказал достаточно, чтобы догадаться,
но уж давай, договаривай, назови его имя.
-- Он уже много лет как принял постриг. Он брат той же
обители Святых Петра и Павла в Шрусбери, которой принадлежу и я
сам. Вы видели его милорд: это тот брат, что был со мной в
Элфорде, преодолев на костылях весь долгий путь. Тот монах и
священник, которого вы, милорд Сенред, просили обвенчать
Элисенду с молодым человеком, назначенным вами ей в мужья. Его
имя -- Хэлвин.
Мало-помалу до них стало доходить, что все это не сон и не
выдумка, хотя никто не мог еще толком понять, к каким
последствиям ведет это неожиданное открытие. Теперь каждый
пытался сообразить, что же это значит для него лично. Для
Росселина, возбужденного и сияющего, как факел, это признание
прозвучало точно отмена смертного приговора, избавление от
тяжкой вины. У него словно гора с плеч свалилась: на душе стало
так свободно и легко, что голова пошла кругом и воздух пьянил
сильнее вина, а мир вдруг стал бескрайним и озарился сиянием
надежды и радости. От избытка чувств он не мог вымолвить ни
слова.
Для Перронета это был дерзкий вызов судьбы, пославшей ему
серьезного соперника в тот момент, когда цель, казалось, уже у
него в руках, и он собрал в комок всю свою гордость и
решимость, все силы, чтобы отвоевать желанную награду. Для
Сенреда это означало полный крах дорогих сердцу семейных
воспоминаний: отец теперь выглядел жалким, а то и вовсе
безмозглым, стариком, позволившим обвести себя вокруг пальца,
сестра оказалась самозванкой. Для Эммы, сидевшей в углу тише
воды, ниже травы, это была двойная боль: обида за мужа и
щемящая жалость к нему соединялись с горечью утраты -- ведь у
них отняли девочку, которую она любила, как родную дочь.
-- Выходит, она вовсе не сестра мне, -- мрачно вымолвил
Сенред, говоря не столько с другими, сколько с самим собой, и
затем, словно очнувшись, повторил с гневом так, чтобы все
слышали: -- Она мне не сестра!
-- Нет, -- сказала Аделаис. -- Но до последнего дня она и
сама этого не знала. Не вымещай на ней свою обиду, она ни в чем
не виновата.
-- Она мне даже не родня. Я ничего ей не должен, ни
приданого, ни земли. Она тут ни на что не имеет прав. -- Не
мстительная злоба, а горечь и боль звучали в его словах, словно
он с кровью вырывал из сердца давнюю привязанность.
-- Верно, не имеет. Но она одной крови со мной, -- сказала
Аделаис. -- Земли ее матери отошли к Полсворту, когда она
удалилась в монастырь, но Элисенда моя внучка и наследница. Те
земли, что сейчас принадлежат мне со временем перейдут к ней.
Без гроша она не останется. -- Аделаис взглянула на Перронета и
ободряюще улыбнулась. Пусть влюбленные не воображают, что их
путь устлан розами только потому, что невеста оказалась
бесприданницей и у других претендентов на ее руку пылу явно
поубавится.
-- Мадам, вы превратно истолковали мои слова, -- сказал
Сенред, с трудом сохраняя привычную почтительность. -- Она
выросла в этом доме, она по сей день считает его своим домом. И
как может быть иначе? Это нас взяли и отрубили ни с того ни
сего, выбросили, как отрезанный ломоть. Отец и мать у нее оба в
монастыре, так? Вы -- но разве вы когда-нибудь заботились о
ней, наставляли ее?.. Родня она нам или нет, а дом ее здесь, в
Вайверсе.
-- Но помехи больше нет! -- издал ликующий вопль Росселин.
-- Я могу свататься, я по закону могу просить ее руки, никаких
преград не существует. Мы чисты, мы можем открыто любить друг
друга, никаких запретов! Я сейчас же поеду за ней. Поеду и
привезу ее. Она вернется, вот увидите! Я знал, -- захлебывался
он счастьем, и его синие глаза победно сверкали, -- я всегда
знал, что в нашей любви нет ничего дурного, ничего, ничего! Это
вы без конца внушали мне, что я совершаю тяжкий грех! Сэр,
позвольте мне поехать и привезти ее домой!
Тут уж не выдержал Перронет: он злобно втянул в себя
воздух -- словно зашипела вспыхнувшая серная спичка -- и в два
шага оказался перед расходившимся мальчишкой.
-- Больно ты прыткий, дружок! Заруби себе на носу, что
прав у тебя не больше, чем у меня. Я сватался и сватаюсь к ней,
и отказываться не собираюсь, так и знай!
-- Да сватайся себе на здоровье! Росселин был слишком
опьянен радостью, чтобы обижаться или поступать невеликодушно.
-- Я же не против. Каждый имеет право на это, но только теперь
мы на равных, ты и я, и кто угодно еще. А там посмотрим, что
скажет Элисенда. -- Но сам-то он нисколько не сомневался в ее
ответе, и эта его самодовольная уверенность была для Перронета
худшим оскорблением. Рука Перронета потянулась к кинжалу на
поясе, с его губ готовы были сорваться злые слова, но тут
Одемар вновь стукнул кулаком по столу и так рявкнул, что оба
сразу притихли.
-- Угомонитесь все! Кто здесь старший? Я или, может, кто
другой? Начнем с того, что родня у девушки имеется -- она
племянница мне. Если у кого здесь и есть право распоряжаться ее
судьбой и нести за нее ответственность -- я не говорю о тех,
кто давным-давно предпочел переложить и то, и другое на чужие
плечи, -- так это у меня, и я говорю, что раз Сенред сам этого
хочет, она будет жить здесь под его опекой и он сохранит по
отношению к ней все права, какими он обладал все эти годы в
качестве ее ближайшего родственника. А что касается ее
замужества, то мы -- я и Сенред -- вместе позаботимся о ее
благе, но принуждать ее ни к чему не станем. А пока пусть
Элисенда побудет одна, как она того желает. Она просила дать ей
время поразмыслить на покое, и мы дадим ей время. Как только
она будет готова возвратиться домой, я сам поеду и привезу ее.
-- Вот и славно! -- Сенред с облегчением вздохнул. --
Теперь я доволен. О большем я и просить не мог.
-- А святой брат... -- Одемар повернулся к Кадфаэлю. Он
уже полностью овладел ситуацией, он был хозяином положения и
отдавал распоряжения, а всем остальным надлежало их исполнять.
Главное не наломать дров, пощадить чувства людей -- именно об
этом думал Одемар в первую очередь, в отличие от своей
неукротимой мамаши, которая привыкла идти напролом, оставляя
после себя одни страдания и горе для всех. -- Если ты и впрямь
возвращаешься в Фарвелл, передай им мои слова. И нечего о
прошлом слезы лить, но впредь все должно делаться открыто и
честно. Росселин, -- властно окликнул он, обратив взгляд на
юнца, нетерпеливо переступавшего с ноги на ногу и сиявшего как
медный грош, -- готовь лошадей, мы едем в Элфорд. Ты покамест у
меня на службе, и я отпущу тебя тогда, когда сочту нужным. И не
думай, что я забыл о твоей самовольной отлучке. Не доставляй
мне больше поводов для недовольства!
Но в голосе его не было гнева, и ни сами слова, ни строгий
взгляд, который их сопровождал, не омрачили безоблачно
счастливого выражения лица Росселина. Он привычно преклонил
колено в знак того, что подчиняется приказу, и опрометью
кинулся его выполнять. Его как ветром сдуло, и занавес на двери
заколыхался, впуская в комнату легкий сквознячок.
Наконец Одемар остановил свой взор на Аделаис. Она стояла
перед ним, не опуская глаз, не сводя тяжелого взгляда с его
лица, в ожидании его решения.
-- Мадам, вы едете со мной в Элфорд. То, зачем вы сюда
пожаловали, вы исполнили.
Но первым в седле оказался Кадфаэль. Никто в нем здесь
больше не нуждался, а что до его собственного любопытства --
интересно все-таки было бы поглядеть, как все устроится в
дальнейшем, ведь одно дело решить на словах, а другое провести
