Шемберг в письме сообщал его сиятельству, что отныне граф Бирен станет самым
богатым человеком в Европе и никто уже не сможет сравниться с его финансовым
могуществом, ибо источник богатства неисчерпаем... Обер-ка-мергер усмехнулся:
- Тругги-фрутти... Где же оно, это богатство? Гонец снял со своей спины
торбу, бросил ее на стол перед графом. В мешке что-то тяжело стукнулось. Би-
рен шагнул к столу, и тут случилось чудо. Шпага графа - сама по себе! - зад-
ралась из-под кафтана, стала тянуться лезвием своим к мешку. Чернильный при-
бор поехал по столу, будто живой, и тоже прилип к мешку.
Пальцы Бирена, усеянные престнями, знобко дрожали.
- Что это? - воскликнул он в недоумении.
В мешке с Урала лежали куски породы магнитного железняка.
- И много, - спросил граф, - у меня такого чуда?
- Целая г о р а по названью Благодать...
- Боже! Где же я достану денег, чтобы купить ее?
Анна Иоанновна велела деньги для графа из казны отсчитать.
- Разбогатеешь - отдашь, - сказала она фавориту...
Напрасно из Сибири доносился ропот Татищева.
- Сообщите этому воришке, - разгневался Бирен, - что длины моих рук вполне
хватит, дабы с берегов Невы дотянуться до его глотки в Сибири...
Бирен теперь раскинулся широко - мимо него ничто не проходило. Татищев со-
чинил "Горный устав", и устав этот попал к Бирену. Граф его не утвердил, что-
бы Татищеву тошно стало...
- Вообще-то русских очень много, но они слабая нация, - сказал Бирен фак-
тору Либману. - Их можно разбивать по-одиночке в полной уверенности, что, по-
ка бьешь одного, другие не вступятся на его защиту... Они, как бараны, ждут
своей очереди!
За будущее Бирен теперь был спокоен: по подсчетам Шемберга, гора Благодать
обеспечит потомство графа вплоть до десятого колена. Можно жить, ни о чем не
думая, если есть такая Анна, которая в переводе с греческого означает - бла-
годать!..
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Ночь была над Уфой - перепрелая, душная. Окно в избе перед спаньем откры-
ли. Хорошо и вкусно пахло от казачьих хлевов навозцем. Кирилов лежал на пола-
тях с женою, добротной супружницей своей, на печи примостился сынок их - Пе-
тенька.
- Батюшка, - спросила жена, - почто не спишь, а маешься?
- Ульяны Петровны, - отвечал ей Кирилов, - мне сегодня от ханов степных
взятка была предложена.
- Много ль? - оживилась жена, светлея лицом в потемках.
- А такая, что и на возу не увезем...
- За што ж тебе, батюшка, милость така от ханов выпала?
- А за то, мать моя, чтобы я город Оренбург в месте намеченном не фундо-
вал. И вот я не сплю, размышляя. Коли ханам степным Оренбург на сем месте не-
удобен кажется, знать, именно там город ставить и надобно для пользы русс-
кой... А теперь - спи!
После молебна тронулись. Пятнадцать маршевых рот взяли шаг. В разливы трав
поскакали казаки, мещеряки и башкиры.
Кирилов шел в поход, окруженный купцами индийскими и ташкентскими. Ботаник
Гейнцельман в котомку травы редкие собирал; ведал он историю древнюю, геогра-
фию мира, геральдику, юриспруденцию - собеседник занятный. А живописец Джон
Кассель умудрялся из седла шаткого виды разные в альбом зарисовывать.
От рудознатцев Кирилов получал известия радостные:
- Нашли соль и яшму... медь и порфир... серебро, мрамор!
Кирилов, словно кот на сметану, глаза в удовольствии жмурил: "Бывать Рос-
сии-красавице увешанной камнями драгоценными!" Мамет Тевкелев, мурза в чине
полковничьем, скакуна шпорами истерзал, холмы обскакивая. Ногайкой - вразлет
- убивал лис и зайцев безжалостно. Вечером караван экспедиции нагнал казак
яицкий - иссечен саблями, мотало его в седле, как пьяного, борода вся в кро-
ви.
- Башкирцы напали! - орал. - Людей побили, возы пограбили!
Побитых захоронили, а возы с припасами так и сгинули в степи. Ночью, сидя
у костерка, Кирилов отписывал в Петербург, чтобы там не пугались. Зло баш-
кирское он пригладил, сколько мог, для выгод будущих. А то ведь (он знал) в
столице народишко трусоват: велят оглобли ему обратно ворочать, тогда - про-
щай всё... Ехали далее. Иногда наведывались к нему послы башкирские и киргизс-
кие. Просили города не строить, иначе бунт учинен будет. И запели над голова-
ми первые стрелы пернатые, запылали по холмам костры сигнальные - враждебные.
По ночам кто-то, тяжкий реющий, словно демон, проскакивал мимо лагеря, сгинув
стремительно - в топоте, в вое, в ржанье...
- Не бойсь! - говорил Кирилов. - Напужать нас желают.
Провиант кончился. Шли голодные. На ночевках окружали себя кострами, вгля-
дываясь во тьму. Одни лишь казаки, ко всему привычные, сигали во мрак и возв-
ращались под утро с бурдюками, полными башкирской бузы - пьяной и резкой;
подвыпив, казаки беззлобно "бузили". В лесах почасту встречали бортников; бо-
ясь множества всадников, они быстро, как белки, залезали на деревья, скрыва-
ясь в густой листве, где тяжело и медвяно гудели пчелиные дупла. Иногда же
отряд вступал на обширные луговые поляны, а там, в зное сладком, томились
средь душистых трав долбленые колоды ульев; старики и пасечники в белых руба-
хах (очень похожие на русских) пластали ножами зыбкий и яркий мед. Кирилов не
обижал людей промышленных, всех бортников и пасечников одаривал от души.
Достигли яма Стерлитамакского: сельцо убогонькое, но зато на диво живопис-
но глядится в речные заводи, - от Стерлигамака уже повеяло жаром степным. Из
пещерных дыр рвался воздух - то горячий, то льдяный. Ржали кони, гарцуя в ро-
бости. За сосновыми перелесками плеснуло в глаза путникам зернь-песками, чер-
ными буграми распухали под ветром кочевые юрты. Когда же подошли ближе - ни
юрт, ни кочевников: снялись все разом и ушли стремглав, пришельцев с севера
убоясь... В последний раз брызнуло ярким цветом из зелени, и потекла навс-
тречь песчаная желть.
А в этой желти блеснули воды Орские - конец пути.
Кирилов устало свалился из седла на землю. Шагнул к реке, камыши раздви-
гая. До чего же быстро текли воды! Виднелось дно чистенькое. На глубине, буд-
то острые мечи, зигзагами метались темные рыбины. Нагнулся статский советник
и зачерпнул воды ладонью, опробуя ее. Орская вода имела привкус горечи, едва
внятной. Но пить ее можно!
- Компанент разбить тута, - повелел Кирилов. - Оренбургу стоять на сем
месте. И с нею более никуды не стронемся...
Дикие тарпаны мчались, еще не ведая узды человека, прямо через лагерь. Би-
ли копытом людей, и кроваво светился их глаз... Крепость закладывали в девять
бастионов, а при них - цитадель малая. Избы приказные. Изба пробирная, где
руды химически изучать. Гарнизон и артиллерия вошли в крепость Оренбурга, как
входят в дом, чинно и благолепно. Трижды, уставясь в марево южных стран, лу-
панули в небо из пушек (безъядерно), салютуя новому русскому городу, - городу
в Новой России!
Из-за гор уже понаехали богатые башкиры и киргизы, понаставили вокруг ки-
биток, долго издали присматривались они к быту крепости. Явились до Кирилова
и, низко кланяясь, благодарили за постройку города.
- Теперь, - говорили ханы Кирилову, - ты уходи отсюда, здесь мы жить ста-
нем. А царице поклон скажи... молодец баба-царь!
Кирилов на это ханам так отвечал:
- Не за тем пришли, чтобы, город основав, уйти.
- Тогда с четырех дорог войною пойдем... Це-це-це!
- Я с миром прибыл сюда. Вместе с вами в мире жить будем.
- За миром с пушкой не ходят. А ты пушку привез...
- Пушка зверь такой: ты ее не дразни, и она тебя не тронет.
О просвещении и благополучии края радея, Кирилов надеялся, что и помощники
ему таковы же станутся. Однако не так: толмач-полковник Мамет Тевкелев, живя
побытом грабительским, хватал старейшин башкирских. Кирилов ласкою привлекал
калмыков, киргизов и башкир: зазовет к себе, угощает и слова не скажет, когда
старейшины со стола его все ложки, тарелки и бутылки с собой унесут. Чего с
них взять-то? Посуда - дело наживное, тарелки с вилками - тьфу! Они ведь не
дороже Новой России. Но великая трагедия жизни для Кирилова уже определи-
лась...
- Гей, гей, гей! - прокричала в Петербурге царица, трижды хлопнув в ладо-
ши. - Человек мне потребен бывалый, крови людской не боящийся, дабы башкирцев
усмирить... Кто годен?
Александр Иванович Румянцев<1> - после того как доказал императрице, что
финансов в России отродясь не бывало, - прозябал в казанских деревнишках (в
ссылке). Хорошо хоть, что из-под топора выскочил. Ходил он теперь в зипуне,
отрастил бородищу. Косил с мужиками сено, в церквушке бедной подпевал причту
баском генеральским... Было ему невесело. С женою не имел доброй жизни - от
распутства ее позорного, а сын Румянцева - Петр I вдали от отца созревал. И
часто глядел опальный генерал на дорогу, что терялась за лесами, а за лесами
- Казань. Оттуда, из-за леса, можно было всякого ждать. Норов царицы тягостен
и подозрителен: могут поти хоньку удавить и в деревне!
Утром генерала разбудили - кто-то скачет со стороны леса.
Встал. Молитву скорую сотворил. Чарку водки приял "стомаху ради". Примчал-
ся курьер, и Румянцев его принял в избе.
- Откель? - спросил, весь в суровости озлобленной.
- От матушки-осударыни ея величества Анны кроткия.
- Та-а-ак, - задумался Румянцев и шомполом коротким туго забил в пистолет
пулю; оружие возле локтя придержал, а пакет от царицы принял. - Разумение мое
таково, - сказал. - Коли из столицы меня для худого ищут, так я вот... сразу
же пулю в лоб себе запущаю. Ну а коли милость... что ж, еще послужу!
Анна Иоанновна сообщала указ сенатский: ехать ему в земли Башкирские, по-
рядок в тех краях навесть, башкир и киргизов отечески вразумлять, но, коли в
разуме не явятся, тогда поступать прежестоко, крови не бояся... Румянцев слуг
позвал:
- Стриги бороду мне под корень... Бриться! Баню топить. Мундир давай. Ло-
шадей закладывай. Еду!..
Дорога дальняя, и, пока он ехал, Кирилов времени даром не терял. И другим
житья спокойного не давал. У него в экспедиции все трудились. Геодезисты край
исходили, по картам его разнося; плавали по рекам, пристани намечая. Уже го-
товилась первая карта земель Башкирских, а карта - суть основа всего. Виде-
лись уже в будущем заводы великие, рудники медные и шахты разные. Гейнцельман
открывал не виданные на Руси травы, копал древние курганы и могильники; живо-
писец Джон Кассель (человек по молодости азартный) в такую глушь забирался,
где с него, о живого, чуть шкуру однажды не спустили. А другом верным Кирило-
ву стал бухгалтер - Петр Рынков, безвестный паренек из Вологды, где набрался
ума-разума от пленных шведов, и был Рычков до всего жаден, до всего охоч.
- Запоминай, Петруша, что деется, - советовал ему Кирилов. - Может, на
старости лет, когда меня не будет, сядешь историю писать оренбургскую... От
этой крепостцы Россия и дале пойдет, приводя народы здешние к повиновению. От
Оренбурга нашего уже сейчас надо бы идти дальше... до Ташкента! до Туркеста-
на!
А бунтующие орды уже осаждали Мензелинск, многие города разорили; в Уфимс-
ком воеводстве пожгли и пограбили деревни мещеряков и тех башкир, которые
бунтовать противу России не желали. Под осень Кирилов выступил с отрядом из
Оренбурга на Уфу, и по дороге им пришлось биться насмерть, чтобы живыми выб-
раться. В тучах пыли оседали кони, ржали прямо в лицо, и под пулями солдат,
рея халатами, тупо бились головами в землю башкирские всадники... До Уфы он
прошел, но каково-то теперь гарнизону зимовать в Оренбурге? Да, хорошо было
мечтать над картами в кабинетах петербургских, и совсем не то получалось,
когда ландкарта обрела суть лицезрения и ощущалась под ногами как земля Новой
России... Книжки, атласы, глобусы и астролябии - все это осталось валяться в
обозах, а перед наукою привозною пошли в авангарде пушки, конница и пехота.
Татищев донимал его доносами, вредил посильно, а тут и без того сердце боле-
