Юрий Петухов.
Звездная месть 1-2
Юрий Петухов. Звездная месть ("Звездная месть" #1)
(роман)
Пролог. КАЗНЬ
Периферия Системы.
Видимый спектр.
2235-ый год, июль.
Три огромных мутных глаза смотрели сверху на Него. В этих глазах не
было жизни. Но в них не было и смерти. Это были холодные нечеловеческие
глаза, такие могли быть у насекомого, у ящера, глубоководной рыбины ...
хотя нет, ни у одной земной твари, даже самой мерзкой и отвратительной, не
могло быть таких безжизненных и страшных глаз. И все же в черных матово
поблескивающих зрачках с золотистыми ромбовидными прорезями-диафрагмами
угадывался разум - непонятный, чуждый, но разум.
Он еще ничего не понимал. Он смотрел вверх, смотрел словно
околдованный, не мигая, не жмурясь. А память все отмечала, запечатлевала,
закладывала в вечные хранилища подсознания, преобразуясь тем самым из
обычной рассудочной памяти в нечто более глубокое и емкое, чему нет
названия, но что несет запечатленное через поколения - от отца к сыну,
внуку, правнукам.
Он поднял руку, махнул ею, пытаясь отогнать жуткое видение, открыл
рот, раздумывая, надо ли кричать, звать на помощь или еще рано, не стоит,
все и так обойдется... И не закричал. В этом мире все было ново для Него.
И потому Он пока не умел пугаться по-настоящему, до судорог и оцепенения,
до крика и слез. Он даже вытянул губы, скривил рот в улыбке, рассчитывая,
что огромное и непонятное существо ответит тем же, что они улыбнутся друг
другу, рассмеются, и все будет хорошо. Но трехглазый не улыбнулся. Кто
знает, может быть, он вообще не умел улыбаться, а может, просто не хотел.
Отец с матерью куда-то подевались. Он долго лежал молча. Потом долго
звал их. Потом появились эти три неожиданных глаза, и Он не мог оторваться
от них, не мог избавиться от изучающего леденящего взгляда. Он был очень
доверчив. И Он еще не знал, что в мире существует Зло.
Что-то холодное и колючее обхватило Его тело, сжало, сдавило. Он
почти сразу взлетел вверх-теперь трехглазое лицо смотрело на него в упор.
Он откинул голову назад, чтобы не видеть этих ужасных недобрых глаз. Но в
затылок уперлись сразу два острия, надавили, не дали Ему отвернуться.
Почти одновременно мелькнула какая-то тень, и Он почувствовал резкую боль
над переносицей и у виска. Что-то липкое и теплое потекло сверху... Тело
сдавило еще сильнее. Но даже и тогда Он не закричал.
Их было трое на этой дикой и глухой окраине. Все осточертело им до
невозможности, но деваться было некуда. В патрульную службу шли как на
каторгу, смены ждали с первого же дня, проклиная все на свете, включая и
саму Систему. Еще бы не проклинать! Для патрулирования периферийных зон
вполне достало бы автопатрульщиков, так ведь нет, какие-то там инструкции
требовали, чтобы кроме киборгов на станциях присутствовали и живые! Они
ненавидели инструкции. Но они им подчинялись.
- А с этим гаденышем что делать? - спросил Первый.
В вытянутой руке он держал маленькое голенькое существо, покрытое
настолько нежненькой светленькой пленочкой-кожицей, что казалось, надави
чуть - из-под нее брызнет жидкость, жижа.
- Ты его совал в анализатор? - поинтересовался Второй.
- Да.
- Ну так чего же задаешь дурацкие вопросы! - Второй был-сильно
раздражен. Да и как иначе вместо спокойного пребывания на станции и
ожидания смены, они вынуждены были возиться с этим примитивным корабликом,
попавшим в незримые сети патрульных служб. Второй много раз "посылал
наверх бумаги-рапорты, он считал, что если поставить в узловых точках на
подходах к Системе автоаннигиляторы, пускай даже с дублями на всякий
случай, то вообще можно было бы обойтись без патрулирования - зачем оно,
кому нужно! Надо жечь всю эту мерзость на подступах, а не отвлекать от
дела... Но все его бумаги оставались без ответа, видно, наверху сидели или
безмозглые тупицы или... о другом Второй боялся и помыслить, нет, он не
хотел в это верить, просто его рапорты не доходили до тех, кто может
решать сам, вот и все. - Что показал анализатор?
Первый потряс голышом в руке - брезгливо, держа тельце подальше от
себя. Рот его скривился.
- Падаль! Низшая раса, предпоследняя ступень; на самом пределе, ниже
только безмозглые твари.
Вмешался Третий:
- Это все ясно и без анализаторов! Пора кончать с ними, и так мы
слишком долго валандаемся тут с этой жестянкой. Пошли!
- Ты в бортовую машину занес данные?
- Не тот случай!
- Ну, как знаешь, - пригрозил Второй.
И Третий понял, что сегодня же наверх пойдет бумага, что опять ему
влетит. И поплелся к тумбе бортового журнала-компьютера, нажал кнопку
перевода информации, снятой со всех анализаторов. Хотя он и знал, что от
одной капли океан не становится полнее.
- Порядок!
- Второй кивнул, но не посмотрел в сторону Третьего.
- Так что же делать с выродком? - снова спросил Первый.
- Да вышвырни ты его! И не приставай!
- Нет, я просто думаю, ему будет интересно посмотреть, как мы
поступим с его папашей и мамашей, а?
Второй выразительно поглядел на Первого, поскреб морщинистые брыли.
- Ты слишком высокого мнения об умственных способностях этих
животных... - проговорил он негромко. - А впрочем поступай, как знаешь.
- А я предлагаю устроить маленькое развлечение! Имеем мы право
немного позабавиться или нет?! - сказал Третий, заглядывая в лицо голышу.
- У них там-три капсулы, три катерка... Но нам потребуется всего-навсего
один, поняли мысль?
- Все это дешевка! - брюзгливо прохрипел Второй. - Палить в мишень,
заранее зная, что попадешь в нее в любом случае, нет, это не по мне. Не
стоит переводить зарядов!
Первый осторожно, всеми восемью пальцами, сложенными лопаточкой,
погладил голыша по голове. Причмокнул.
- А заряд мы сэкономим на папаше с мамашей, - сказал он.
- Годится! - отозвался Третий.
Они прекрасно друг друга понимали, хотя всякий раз переходя из
Невидимого спектра в Видимый, теряли часть своих способностей и свойств.
- Пошли! - приказал Второй. И добавил: - Только накинь на него поле,
чтоб не сдох раньше времени!
Первый когтем мизинца ткнул в черную кнопочку, торчавшую из
массивного желтого браслета, сжимающего кисть правой руки, той самой, в
которой он держал голыша, - и вокруг беленького тельца разлилось свечение.
- Не сдохнет! - заверил Первый. И тут же поправился: - Раньше, чем
ему положено!
Они вышли в Пространство.
Шестиногие стройные киборги, как и было им приказано, привязали
чужаков к поручням смотровой площадки их же корабля. Широко раскинув руки,
будто распятые, висели пришельцы на горизонтальных металлических трубах,
предназначавшихся вовсе не для распятий. Опутанные ноги крепились к
поперечным стойкам. Тела были напряжены, казалось, их сводит судорогой -
то ли пришельцы никак не желали смириться со своей судьбой и пытались
вырваться из пут, то ли их ломало и корчило в звездной лихорадке, не
щадящей ни одно живое существо в Пространстве. Лица чужаков скрывались за
темными, почти не просвечивающими стеклами шлемов.
- Ну, как тебе это нравится, малыш? - поинтересовался. Первый,
поглядывая не столько на голыша, сколько на Второго и Третьего. - Нет, ты
только погляди! Ну разве амебы должны разгуливать в Пространстве, а? - Не
дождавшись ответа, Первый поучительно и мягко произнес: - Амебы должны
сидеть в своей грязи и не высовываться! Для собственной же пользы, малыш!
Первый знал, что голыш все равно не понимает его слов. Но ему было
приятно ощущать себя добрым и всемогущим наставником. Тем более, что на
этой дикой глухой окраине была такая скукотища!
Чуть светящееся защитное поле предохраняло тельце голыша от смертных
объятий Пространства. Да и сами патрульщики вышли налегке, без скафандров
- они не собирались долго пребывать в пустоте, и их внутренних жизненных
сил вполне хватало, чтобы какое-то время не ощущать холода Космоса,
отсутствия внешнего давления и дыхательной смеси, они не были "амебами".
Послушные киборги выполнили телепатический приказ Второго и подогнали
почти вплотную к стоящим капсулу-катерок из подвесного бункера корабля
чужаков.
Первый собрался было положить голыша в капсулу - в единственный ее
жилой отсек: анабиокамеру. Но Третий остановил его.
- Пусть поглядит!
Первый приподнял руку повыше, теперь голыш словно бы парил в черноте
Пространства. Но по его живым и почти осмысленным глазенкам было видно, он
что-то понимает, ощущает, он, скорее всего, даже признал своих распятых
родителей, он смотрит на них и только на них, и лицо его меняет
выражение... Первый допускал, что и животным дано ощущать кое-что, пусть
рефлекторно, инстинктивно, но что-то они ведь чувствовали, ведь и амебе,
когда ее давят, тоже неприятно, а как же! Но Первый знал и другое-амебам
не место в Пространстве! И уж тем более на подступах к Системе!
- Включай!
Третий не прикоснулся к капсуле. Но из ее двигателей вырвалось пламя
- еще небольшое, напряженно подрагивающее, не достигающее пока распятых, и
все же страшное, безжалостное. В пустоте Пространства не было слышно его
рева, гуда. И от этого оно казалось еще страшнее. Третий немного
отодвинулся - сквозь чешую голени он почувствовал надвигающийся жар.
- Чего тянешь?! - не выдержал Первый. Ему надоело держать в вытянутой
руке трепыхающееся тельце Голыша.
Второй недовольно посмотрел на него.
- Все должно быть по инструкции, - сказал он твердо, непререкаемо.
Языки пламени выросли. В их ненормальном, неестественно ярком,
ослепительном свете фигуры чужаков проявились контрастнее, словно стали
больше, словно вырастали в размерах. Стекла шлемов утратили дымчатую
пелену, и сквозь них проглянули лица - двуглазые, обтянутые такой же
тоненькой светленькой пленочкой как и у голыша.
Второй, стараясь придать голосу безразличие и монотонность, врастяжку
проговорил:
- В соответствии с тридцать четвертым пунктом Всеобщей инструкции,
непосвященные, достигшие пределов Системы, а также представители всех
низших рас и всех пограничных подвидов высшей расы без исключения для их
же блага подлежат разложению на составляющие или, в случае отсутствия
аннигиляционных средств, обычному уничтожению в срок не позднее двух
мегелей с момента обнаружения, исключения не допускаются...
- Кончай, и так все ясно!
Отблески пламени заиграли на чешуе и комбинезонах патрульщиков, на
металлопластиковых конструкциях станции, на бледном личике голыша.
Он их узнал сразу. Даже сквозь темные стекла он увидел их родные
добрые лица. А может. Ему только показалось, что Он их видит. Страшная
холодная рука продолжала держать Его на весу. Но Он не боялся упасть.
Ему казалось, что вот сейчас, через мгновение эта непонятная и
неприятная игра закончится, что все будет как прежде, что Его подхватят
большие теплые и мягкие руки, прижмут к груди, и Он забудет про все на
свете, уснет, растворится в тепле.
Но ничего этого не происходило. Наоборот, становилось все страшнее,
непонятнее. Он молчал. Только смотрел, смотрел, смотрел, и... запоминал.
Он не кричал, не плакал, не звал на помощь. Он лишь тянул руки к тем,
кого любил. Но они не сдвигались с места, они не спешили Ему навстречу, не
подхватывали Его, не прижимали к себе. Они только смотрели, смотрели на
Него. И в ослепительном свете их лица становились все белее. Они что-то
кричали - рты открывались, широко, но беззвучно. И Он не мог понять -
