Фэнтези - Юрий Петухов

Звездная месть

     Юрий Петухов.
     Звездная месть 1-2


Юрий Петухов. Звездная месть ("Звездная месть" #1)

                                 (роман)

     Пролог. КАЗНЬ

     Периферия  Системы.

     Видимый  спектр.

     2235-ый год, июль.

     Три огромных мутных глаза смотрели сверху на Него. В этих  глазах  не
было жизни. Но в них не было и смерти. Это  были  холодные  нечеловеческие
глаза, такие могли быть у насекомого, у ящера,  глубоководной  рыбины  ...
хотя нет, ни у одной земной твари, даже самой мерзкой и отвратительной, не
могло быть таких безжизненных и страшных глаз. И все же  в  черных  матово
поблескивающих зрачках с  золотистыми  ромбовидными  прорезями-диафрагмами
угадывался разум - непонятный, чуждый, но разум.
     Он  еще  ничего  не  понимал.  Он  смотрел  вверх,   смотрел   словно
околдованный, не мигая, не жмурясь. А память все отмечала,  запечатлевала,
закладывала в вечные хранилища  подсознания,  преобразуясь  тем  самым  из
обычной рассудочной памяти в  нечто  более  глубокое  и  емкое,  чему  нет
названия, но что несет запечатленное через поколения -  от  отца  к  сыну,
внуку, правнукам.
     Он поднял руку, махнул ею, пытаясь отогнать  жуткое  видение,  открыл
рот, раздумывая, надо ли кричать, звать на помощь или еще рано, не  стоит,
все и так обойдется... И не закричал. В этом мире все было ново для  Него.
И потому Он пока не умел пугаться по-настоящему, до судорог и  оцепенения,
до крика и слез. Он даже вытянул губы, скривил рот в улыбке,  рассчитывая,
что огромное и непонятное существо ответит тем же, что они улыбнутся  друг
другу, рассмеются, и все будет хорошо. Но  трехглазый  не  улыбнулся.  Кто
знает, может быть, он вообще не умел улыбаться, а может, просто не хотел.
     Отец с матерью куда-то подевались. Он долго лежал молча. Потом  долго
звал их. Потом появились эти три неожиданных глаза, и Он не мог оторваться
от них, не мог избавиться от изучающего леденящего взгляда. Он  был  очень
доверчив. И Он еще не знал, что в мире существует Зло.
     Что-то холодное и колючее обхватило  Его  тело,  сжало,  сдавило.  Он
почти сразу взлетел вверх-теперь трехглазое лицо смотрело на него в  упор.
Он откинул голову назад, чтобы не видеть этих ужасных недобрых глаз. Но  в
затылок уперлись сразу два острия,  надавили,  не  дали  Ему  отвернуться.
Почти одновременно мелькнула какая-то тень, и Он почувствовал резкую  боль
над переносицей и у виска. Что-то липкое и теплое потекло  сверху...  Тело
сдавило еще сильнее. Но даже и тогда Он не закричал.

     Их было трое на этой дикой и глухой окраине. Все  осточертело  им  до
невозможности, но деваться было некуда. В патрульную  службу  шли  как  на
каторгу, смены ждали с первого же дня, проклиная все на свете,  включая  и
саму Систему. Еще бы не проклинать! Для  патрулирования  периферийных  зон
вполне достало бы автопатрульщиков, так ведь нет, какие-то там  инструкции
требовали, чтобы кроме киборгов на станциях присутствовали  и  живые!  Они
ненавидели инструкции. Но они им подчинялись.
     - А с этим гаденышем что делать? - спросил Первый.
     В вытянутой руке он держал  маленькое  голенькое  существо,  покрытое
настолько нежненькой светленькой пленочкой-кожицей, что  казалось,  надави
чуть - из-под нее брызнет жидкость, жижа.
     - Ты его совал в анализатор? - поинтересовался Второй.
     - Да.
     - Ну так чего  же  задаешь  дурацкие  вопросы!  -  Второй  был-сильно
раздражен. Да и как  иначе  вместо  спокойного  пребывания  на  станции  и
ожидания смены, они вынуждены были возиться с этим примитивным корабликом,
попавшим в незримые сети  патрульных  служб.  Второй  много  раз  "посылал
наверх бумаги-рапорты, он считал, что если поставить в узловых  точках  на
подходах к Системе автоаннигиляторы,  пускай  даже  с  дублями  на  всякий
случай, то вообще можно было бы обойтись без патрулирования -  зачем  оно,
кому нужно! Надо жечь всю эту мерзость на подступах,  а  не  отвлекать  от
дела... Но все его бумаги оставались без ответа, видно, наверху сидели или
безмозглые тупицы или... о другом Второй боялся и помыслить,  нет,  он  не
хотел в это верить, просто его рапорты  не  доходили  до  тех,  кто  может
решать сам, вот и все. - Что показал анализатор?
     Первый потряс голышом в руке - брезгливо, держа  тельце  подальше  от
себя. Рот его скривился.
     - Падаль! Низшая раса, предпоследняя ступень; на самом пределе,  ниже
только безмозглые твари.
     Вмешался Третий:
     - Это все ясно и без анализаторов! Пора кончать  с  ними,  и  так  мы
слишком долго валандаемся тут с этой жестянкой. Пошли!
     - Ты в бортовую машину занес данные?
     - Не тот случай!
     - Ну, как знаешь, - пригрозил Второй.
     И Третий понял, что сегодня же наверх пойдет бумага,  что  опять  ему
влетит. И поплелся к  тумбе  бортового  журнала-компьютера,  нажал  кнопку
перевода информации, снятой со всех анализаторов. Хотя он и знал,  что  от
одной капли океан не становится полнее.
     - Порядок!
     - Второй кивнул, но не посмотрел в сторону Третьего.
     - Так что же делать с выродком? - снова спросил Первый.
     - Да вышвырни ты его! И не приставай!
     - Нет, я  просто  думаю,  ему  будет  интересно  посмотреть,  как  мы
поступим с его папашей и мамашей, а?
     Второй выразительно поглядел на Первого, поскреб морщинистые брыли.
     - Ты  слишком  высокого  мнения  об  умственных   способностях   этих
животных... - проговорил он негромко. - А впрочем поступай, как знаешь.
     - А я  предлагаю  устроить  маленькое  развлечение!  Имеем  мы  право
немного позабавиться или нет?! - сказал Третий, заглядывая в лицо  голышу.
- У них там-три капсулы, три катерка... Но нам  потребуется  всего-навсего
один, поняли мысль?
     - Все это дешевка! - брюзгливо прохрипел Второй. - Палить  в  мишень,
заранее зная, что попадешь в нее в любом случае, нет, это не  по  мне.  Не
стоит переводить зарядов!
     Первый осторожно,  всеми  восемью  пальцами,  сложенными  лопаточкой,
погладил голыша по голове. Причмокнул.
     - А заряд мы сэкономим на папаше с мамашей, - сказал он.
     - Годится! - отозвался Третий.
     Они прекрасно друг  друга  понимали,  хотя  всякий  раз  переходя  из
Невидимого спектра в Видимый, теряли часть своих способностей и свойств.
     - Пошли! - приказал Второй. И добавил: - Только накинь на него  поле,
чтоб не сдох раньше времени!
     Первый  когтем  мизинца  ткнул  в  черную  кнопочку,   торчавшую   из
массивного желтого браслета, сжимающего кисть правой руки,  той  самой,  в
которой он держал голыша, - и вокруг беленького тельца разлилось свечение.
     - Не сдохнет! - заверил Первый. И тут же поправился:  -  Раньше,  чем
ему положено!
     Они вышли в Пространство.
     Шестиногие стройные киборги,  как  и  было  им  приказано,  привязали
чужаков к поручням смотровой площадки их же корабля. Широко раскинув руки,
будто распятые, висели пришельцы на горизонтальных  металлических  трубах,
предназначавшихся вовсе  не  для  распятий.  Опутанные  ноги  крепились  к
поперечным стойкам. Тела были напряжены, казалось, их сводит  судорогой  -
то ли пришельцы никак не желали смириться  со  своей  судьбой  и  пытались
вырваться из пут, то ли их ломало  и  корчило  в  звездной  лихорадке,  не
щадящей ни одно живое существо в Пространстве. Лица чужаков скрывались  за
темными, почти не просвечивающими стеклами шлемов.
     - Ну, как  тебе  это  нравится,  малыш?  -  поинтересовался.  Первый,
поглядывая не столько на голыша, сколько на Второго и Третьего. - Нет,  ты
только погляди! Ну разве амебы должны разгуливать в Пространстве, а? -  Не
дождавшись ответа, Первый поучительно и мягко  произнес:  -  Амебы  должны
сидеть в своей грязи и не высовываться! Для собственной же пользы, малыш!
     Первый знал, что голыш все равно не понимает его слов.  Но  ему  было
приятно ощущать себя добрым и всемогущим наставником. Тем  более,  что  на
этой дикой глухой окраине была такая скукотища!
     Чуть светящееся защитное поле предохраняло тельце голыша от  смертных
объятий Пространства. Да и сами патрульщики вышли налегке, без  скафандров
- они не собирались долго пребывать в пустоте, и их  внутренних  жизненных
сил вполне хватало,  чтобы  какое-то  время  не  ощущать  холода  Космоса,
отсутствия внешнего давления и дыхательной смеси, они не были "амебами".
     Послушные киборги выполнили телепатический приказ Второго и подогнали
почти вплотную к стоящим капсулу-катерок  из  подвесного  бункера  корабля
чужаков.
     Первый собрался было положить голыша в капсулу -  в  единственный  ее
жилой отсек: анабиокамеру. Но Третий остановил его.
     - Пусть поглядит!
     Первый приподнял руку повыше, теперь голыш словно бы парил в  черноте
Пространства. Но по его живым и почти осмысленным глазенкам было видно, он
что-то понимает, ощущает, он, скорее всего, даже  признал  своих  распятых
родителей, он  смотрит  на  них  и  только  на  них,  и  лицо  его  меняет
выражение... Первый допускал, что и животным дано ощущать  кое-что,  пусть
рефлекторно, инстинктивно, но что-то они ведь чувствовали, ведь  и  амебе,
когда ее давят, тоже неприятно, а как же! Но Первый знал  и  другое-амебам
не место в Пространстве! И уж тем более на подступах к Системе!
     - Включай!
     Третий не прикоснулся к капсуле. Но из ее двигателей вырвалось  пламя
- еще небольшое, напряженно подрагивающее, не достигающее пока распятых, и
все же страшное, безжалостное. В пустоте Пространства не было  слышно  его
рева,  гуда.  И  от  этого  оно  казалось  еще  страшнее.  Третий  немного
отодвинулся - сквозь чешую голени он почувствовал надвигающийся жар.
     - Чего тянешь?! - не выдержал Первый. Ему надоело держать в вытянутой
руке трепыхающееся тельце Голыша.
     Второй недовольно посмотрел на него.
     - Все должно быть по инструкции, - сказал он твердо, непререкаемо.
     Языки  пламени  выросли.  В  их  ненормальном,  неестественно  ярком,
ослепительном свете фигуры чужаков проявились  контрастнее,  словно  стали
больше, словно вырастали  в  размерах.  Стекла  шлемов  утратили  дымчатую
пелену, и сквозь них проглянули  лица  -  двуглазые,  обтянутые  такой  же
тоненькой светленькой пленочкой как и у голыша.
     Второй, стараясь придать голосу безразличие и монотонность, врастяжку
проговорил:
     - В соответствии с тридцать четвертым  пунктом  Всеобщей  инструкции,
непосвященные, достигшие пределов  Системы,  а  также  представители  всех
низших рас и всех пограничных подвидов высшей расы без исключения  для  их
же блага подлежат разложению на  составляющие  или,  в  случае  отсутствия
аннигиляционных средств, обычному  уничтожению  в  срок  не  позднее  двух
мегелей с момента обнаружения, исключения не допускаются...
     - Кончай, и так все ясно!
     Отблески пламени заиграли на чешуе и  комбинезонах  патрульщиков,  на
металлопластиковых конструкциях станции, на бледном личике голыша.

     Он их узнал сразу. Даже сквозь темные  стекла  он  увидел  их  родные
добрые лица. А может. Ему только показалось, что  Он  их  видит.  Страшная
холодная рука продолжала держать Его на весу. Но Он не боялся упасть.
     Ему казалось, что  вот  сейчас,  через  мгновение  эта  непонятная  и
неприятная игра закончится, что все будет как прежде,  что  Его  подхватят
большие теплые и мягкие руки, прижмут к груди, и Он  забудет  про  все  на
свете, уснет, растворится в тепле.
     Но ничего этого не происходило. Наоборот, становилось  все  страшнее,
непонятнее. Он молчал. Только смотрел, смотрел, смотрел, и... запоминал.
     Он не кричал, не плакал, не звал на помощь. Он лишь тянул руки к тем,
кого любил. Но они не сдвигались с места, они не спешили Ему навстречу, не
подхватывали Его, не прижимали к себе. Они только  смотрели,  смотрели  на
Него. И в ослепительном свете их лица становились все  белее.  Они  что-то
кричали - рты открывались, широко, но беззвучно. И  Он  не  мог  понять  -
почему они кричат, почему они так смотрят на Него,  страшно,  безысходно?!
Почему в их широко раскрытых глазах застыл Ужас?! И вообще  -  почему  все
это, зачем?!
     И когда белое вздрагивающее пламя полностью скрыло от  Его  глаз  тех
двоих, без которых Он  не  мог  жить,  которые  были  для  Него  всем.  Он
закричал. Закричал  так  громко,  пронзительно,  надсадно  как  не  кричал
никогда. Но Он сам не услышал собственного крика.
     - Слабо! Очень слабо! - недовольно проворчал Второй. -  Так  дела  не
делаются. В следующий раз я не пойду у вас на поводу.  Надо  их  разлагать
аннигилятором, как положено!
     Первый уже укладывал голыша в капсулу -  старался  не  повредить  его
покровов и внутренностей, какой интерес стрелять  по  мертвой  мишени,  по
железяке!
     Нерожденные, как  их  называли  в  Системе,  или  по  документации  -
киборги, отгоняли корабль чужаков на приемные пирсы станции -  там  с  ним
немного  повозятся,  поизучают,  потом  пустят  на  распыл.  Металлические
поручни внешней смотровой  площадки  корабля  были  слегка  оплавлены,  но
чисты, будто на них и не распинали никого.
     - Хватит уже возиться! Отправляй его! - почти выкрикнул Третий.
     Всем им порядком надоела эта никчемная, пустая суета. Даже те тусклые
крохи интереса, что охватил их было,  куда-то  вдруг  пропали.  Навалилась
скукотища, тоска.
     - Придавил бы его - да и дело с концом! - посоветовал Второй.
     Первый не ответил. Он возился  у  аннигилятора.  Потом  повернулся  к
Третьему.
     - Зарядов нет. Пошли-ка там кого за батареями, а?!
     - Да иди ты! - неласково отозвался Третий.
     Нерожденные поднесли батареи,  вставили  в  пазы.  Но  и  на  Первого
навалилась вдруг апатия.  Он  отодвинул  от  лица  окуляры,  отвел  прицел
дальнего боя - и вправду, какой интерес стрелять, когда знаешь, что  точно
попадешь, причем попадешь с первого же раза?!
     Второй  мысленно  включил  дальний  обзор.  Увидал,  что  капсула  на
предельной  скорости  удаляется  из  периферийных  приграничных   областей
Системы. И все  же  он  телепатическим  приказом  отключил  ее  работающие
двигатели. Отвернулся.
     - Гаденыш сам сдохнет, -  произнес  он  тусклым  голосом  и  принялся
разглядывать черный матово поблескивающий коготь на седьмом  пальце  левой
руки, раздумывая, не пора ли его подточить немного или пока и так  сойдет?
Решил, что сойдет и так.
     До смены было еще  далеко.  Но  обо  всей  этой  каторжной  маяте  не
хотелось думать, чего зря голову забивать! Вахты, смены,  патрули...  Коли
уж выпало отбывать свой срок, надо набраться терпения,  все  равно  раньше
времени не вернешься.
     Второй вздохнул тяжело, откинулся на спинку кресла. И все-таки достал
из нагрудного кармана пилку.

     Земля. Россия.

     Областной мнемоцентр.

     2477-ой год, октябрь.

     Когда экраны погасли  и  в  помещение  вернулся  привычный  полумрак,
ведущий мнемоаналитик центра подъехал на кресле к столу, заглянул в  глаза
своему давнему приятелю, внештатному консультанту. И спросил,  неуверенно,
почесывая подбородок:
     - Слушай, а у него в роду не было шизофреников или паранойиков?
     Вопрос был не просто непрофессиональным, он  был  предельно  наивным,
более  того,  он  был  глупым.  И  все  же  после  увиденного  на   экране
друг-консультант не удивился вопросу. Он пожал плечами, ответил совершенно
серьезно:
     - Этот парень прошел через такие проверки,  что  нам  и  не  снилось.
Нулевая  группа  годности,  четырнадцать  лет  работы  на  переднем  крае,
сверхскоростник, испытатель, шестнадцать ранений и ни  единого  срыва,  ни
одного сбоя... нет, таких на Земле больше трех десятков не сыщешь!  Может,
с аппаратурой что-то случилось? - Консультант помолчал, потом  добавил:  -
Если нет, то мы сами шизоиды!
     Лицо  мнемоаналитика  стало  не  просто  задумчивым,  оно   сделалось
углубленно сосредоточенным, будто у  роденовского  "мыслителя".  Казалось,
еще миг, и на нем заиграют блики озарения, раздастся выдох, а то  и  крик:
"эврика!" Но  ничего  подобного  не  случилось.  Аналитик  пробыл  в  позе
"мыслителя" минуты три. И сказал:
     - С вашим последним замечанием, коллега, вынужден  согласиться.  Пора
бы нам и на покой! Но шутки в сторону, - он обернулся к ассистенту: -  Что
там в истории болезни?
     Ассистент развел руками.
     - Нет никакой истории.
     - Совсем?
     - Совсем, шеф. Он здесь третий день, отпуск коротает, сами, наверное,
слышали-после геизации Гадры.
     Аналитик поморщился.
     - Слыхал чего-то, не припомню.... Нам другое важно,  пускай  они  там
какие угодно подвиги совершают, пускай оземлянивают иные миры и носятся на
своих сверхскоростниках, пускай, это их дело, это все внешнее,  а  нас  их
внутренности интересуют, понял? Вот из этого и исходи.
     Помощник не обиделся, он давно привык не замечать брюзжания шефа.
     - Поступил вчера с жалобой на провал в памяти, пришел  сам.  Попросил
сделать глубинную мнемоскопию. После первого сеанса из  транса  не  вышел.
Сейчас лежит в реанимации без сознания. Все!
     - Бредятина какая-то! -  аналитик  стукнул  кулаком  по  столу.  -  Я
понимаю, если б это у него были заложено на последних уровнях,  ну  ладно,
чего у них там не бывает! Но ты обратил  внимание,  где  у  него  все  это
лежит?!
     Консультант успокаивающе-погладил приятеля по руке, он не был склонен
предаваться отчаянию, выходить из себя. Он навидался  за  свой  век  много
разного, тысячи больных прошли через его руки. И все же случай особый,  да
и интуиция  подсказывала  -  здесь  нет  и  следов  болезни,  этот  парень
здоровяк, каких поискать! И потому он решил пойти по самому простому пути.
     - Надо запросить Центр, - предложил он.
     Аналитик вытаращил на него глаза.
     - Ага, разбежался, сейчас  они  тебе  выложат  подноготную!  -  почти
выкрикнул он в лицо другу.
     Помощник не вмешивался в этот разговор. Ему своих забот  хватало.  По
показаниям датчиков реанимационной он знал, что пациент так и не пришел  в
себя: И все же он  почти  машинально  набрал  на  клавиатуре  кодированный
запрос в Центр и теперь, - держа указательный палец между  двух  кнопок  -
сброса и отсыла - ждал, какая поступит от шефа команда.
     - Ты переучился,  мой  милый,  -  наступал  аналитик,  -  ты  позабыл
арифметику! Этому парню сейчас тридцать шесть, так? Уровень  восприятия  -
преднулевой, сам знаешь! То есть он видел все это, если он  вообще  что-то
видел, в самом раннем младенчестве, так?! А глубина - свыше  двухсот  лет.
Ну что, считать разучился?!
     Консультант не сдавался.
     - А если он вместе с мамой и папой участвовал в голопредставлении, а?
Как думаешь? Там ведь сценарии самые безумные бывают!
     - Ага! Участвовал в голопредставлениях двести лет назад, когда ни его
самого на свете не было, ни представлений этих дьявольских!
     - Не горячись! Иногда решения бывают настолько  простыми,  что  потом
сам себя будешь ругать за горячность, чего ты распсиховался? Мало ли  что,
попался непредвиденный, вариант... а до этого у тебя всегда, что ли,  были
готовые рецепты?! И потом, не хочешь делать запроса,  перекинь  ты  его  к
центровикам, пускай у них мозги скрипят!
     Аналитик разом успокоился,  даже  обмяк  как-то,  расплылся  в  своем
передвижном кресле. Но отступать ему было стыдно. И он махнул ассистенту.
     - Ладно, бухнемся еще разок в ноженьки, давай, запрашивай!
     Палец помощника уперся в кнопку отсыла.  Что-то  буркнуло,  щелкнуло.
Ответ появился на экране почти сразу:

     ВНИМАНИЕ!. ВРАЧЕБНАЯ И ГОСУДАРСТВЕННАЯ ТАЙНА!
     ИНФОРМАЦИЯ  МОЖЕТ  БЫТЬ  ИСПОЛЬЗОВАНА  ЛИЩЬ  В  МЕДИЦИНСКИХ  ЦЕЛЯХ  С
ПОСЛЕДУЮЩИМ ИЗЪЯТИЕМ ИЗ ПАМЯТИ! ПОДТВЕРДИТЕ СОГЛАСИЕ.

     - Нет, я уж лучше выйду! - заявил ассистент.
     Никто не имел права удерживать его. И он вышел.
     - Я тоже пойду, - тихо проговорил консультант.
     Губы аналитика скривились в горькой усмешке.
     Он подался вперед.
     - Заварил кашу и бежишь теперь?!
     - Ты и один справишься, - сказал консультант и закрыл за собой дверь.
     Аналитик  подъехал  к  клавиатуре  машины.  Положил  на  нее  длинные
ухоженные пальцы. Он размышлял совсем недолго  -  на  его  месте  было  бы
смешно отказаться после запроса, он потерял бы к себе  уважение,  если  бы
отказался. Оставалось одно - дать согласие,  которого  от  него  никто  не
требовал, но которое могло хоть в какой-то степени прояснить картину. И он
его дал.
     Экран высветился  на  несколько  долей  секунды.  Но  аналитик  успел
прочитать то, что появилось на нем:

     ГЛУБИНА ПАМЯТИ ПАЦИЕНТА-ДВЕСТИ СОРОК ТРИ ГОДА ОДИННАДЦАТЬ МЕСЯЦЕВ ДВА
ДНЯ. ДАЛЬНЕЙШЕЕ РАЗГЛАШЕНИЮ НЕ ПОДЛЕЖИТ.

     Длинные пальцы нервно забегали по клавиатуре. В Центр полетел запрос:
"О какой памяти идет речь - родовой,  передаточной,  надслойной..."  Ответ
вспыхнул, казалось, еще прежде, чем закончился вопрос:

     ДВЕСТИ СОРОК ТРИ ГОДА  ОДИННАДЦАТЬ  МЕСЯЦЕВ  ДВА  ДНЯ-ГЛУБИНА  ЛИЧНОЙ
ПАМЯТИ ПАЦИЕНТА. ПО ИСТЕЧЕНИИ ДВУХ ЧАСОВ С  МОМЕНТА  ПОЛУЧЕНИЯ  ИНФОРМАЦИЯ
БУДЕТ ИЗЪЯТА ИЗ ВАШЕГО МОЗГА. ПРИСТУПАЙТЕ К ОПЕРАЦИИ.
     ВНИМАНИЕ! ПАЦИЕНТ НЕ ДОЛЖЕН ЗНАТЬ РЕЗУЛЬТАТОВ МНЕМОСКОПИИ!

     По лицу аналитика, сверху вниз, ото лба к подбородку, пробежала капля
пота, затем еще одна и еще... Он утерся рукавом халата, переключил  экраны
на реанимационную. Надо было начинать операцию.
     Но  он  никакие  мог  собраться,  руки  дрожали,  перед  глазами  все
мелькало. И принес же черт этого  парня  именно  к  нему!  Ну  почему  так
получилось?! За что?! Он будет знать об этих всех  делах  лишь  два  часа,
потом он навсегда забудет о них! Но надо  выдержать  эти  два  часа,  надо
заставить себя лишить этого парня его же личной памяти,  пускай  и  совсем
далекой, пускай и младенческой, неосознанной... но почему  должен  сделать
это именно он?! И какого черта он  полез  в  Центр  со  своими  запросами!
Какого черта  он  сегодня  решил  пригласить  эту  старую  свинью,  своего
давнишнего приятеля, так ловко улизнувшего! Нет, все это  ерунда,  эмоции!
Надо делать дело! С такой памятью жить нельзя! Если  она  вырвется  из-под
гнета, выльется в сознание  из  тайников  подсознательных  хранилищ,  этот
парень или свихнется или наложит на себя руки!  Возвращение  такой  памяти
искалечит его, изуродует нравственно, психически! Как  он  будет  жить?  И
сможет ли он вообще жить, не наложит ли на себя руки?! Нет, там  в  Центре
все знают, там давно все решили, и они правы - нельзя допустить, чтобы  он
все вспомнил, это  станет  трагедией  для  него!  Это  будет  его  казнью!
Длительной, растянутой на всю жизнь!  А  может,  и  совсем  короткой,  кто
знает, как он будет реагировать на все, эта жуть  его  захлестнет,  удушит
мгновенно, а может, она будет тисками сжимать его мозг  -  день  за  днем,
неделя за неделей, год за годом?! Нет, он не имеет  права  обрекать  этого
парня на лютую и жестокую казнь! Он - обязан вытравить из его  мозгов  всю
мерзость, что застряла в них! И он это сделает!
     Аналитик  оторвал  глаза;  от  покрытого  крупной  плиткой  пола.   К
уставился в экран.
     Там, в реанимационной, на самом краю бескрайней автобиокровати  сидел
мускулистый и жилистый мужчина. Сидел и смотрел прямо в  глаза.  И  трудно
было поверить, что всего несколько секунд назад  этот  человек  лежал  без
сознания, был полумертвым.
     Аналитик  невольно,  подался  назад,  откинулся  на  спинку   кресла.
Непредвиденное обстоятельство могло лишь осложнить дело. Хотя по  большому
счету для мнемохирурга не имело значения - в сознании ли пациент  или  без
сознания. Какая разница - ткань мозга совершенно бесчувственна, в ней  нет
нервных окончаний, способных засвидетельствовать  боль...  Вот  сейчас  он
подключится  к  психоусилителю,  нащупает  нужный   участочек   -   совсем
крохотный, для которого миллиметры и микроны это исполинские  величины,  и
блокирует его, а потом и погасит,  умертвит  вместе  с  хранящейся  в  нем
совершенно ненужной информацией. И все это-дело нескольких минут, пациента
не  надо  будет  переводить  в  операционную,  ведь  поле   психоусилителя
действует на всей территории мнемоцентра. Да, пора!
     Но аналитик - мнемохирург не  мог  оторваться  от  этих  спокойных  и
невероятно глубоких серых глаз, он не мог оторваться от  созерцания  этого
самого обычного русского лица, каких встретишь сплошь  и  рядом  тысячами:
небольшой прямой нос, прямые ровные брови, без взлетов и  выгибов,  прямые
полусжатые губы, сомкнутые, но не стиснутые, не змеящиеся, не  стремящиеся
облобызать, а обычные, простые, человеческие, волевой подбородок, явно  не
"агрессивный", не выпирающий утюгом вперед и потому не обязывающий хозяина
пыжиться и строить из себя супермена, но и  не  покатый,  характерный  для
мягкотелых женственных особ, а тот, который можно была бы  назвать  именно
"золотой серединой", славянские скулы, не  вздымающие  щеки  к  глазам,  а
ровные, почти не приметные, высокий лоб, без залысин, уходящих к  макушке,
и морщин, ровный, чистый... чистый, если не считать белого шрама,  идущего
от переносицы над правой бровью к виску, шрама заметного,  бросающегося  в
глаза, но не уродующего лица,  а  лишь  придающего  ему  своеобразность  и
мужественность...  Да  лицо  было  самым  обычным,  простым,  такие  можно
повстречать в любом уголке мира и не заметить, мимо  пройти.  Но  аналитик
совершенно ясно видел, что мимо человека с этим лицом  он  никогда  бы  не
прошел, обязательно бы оглянулся, ибо при простоте и даже русской мягкости
черт  оно  было  наполнено  чем-то  настолько  глубоким,  внутренним,  что
приковывало к себе - в этом лице,  особенно  в  этих  чистых  глазах  жила
память вовсе не тридцати шести лет, и даже не двухсот сорока с  лишним,  а
память самого народа, сохранившего себя, пронесшего свое  естество  сквозь
тысячелетия, через века мук, войн, боев, побед и поражений, песен и  слез,
через  десятилетия  беспощадного   геноцида,   направленного   на   полное
уничтожение всех и всякого, народа выжившего, вздохнувшего полной грудью и
сказавшего на весь мир: мы все братья! Но было в глазах  и  свое,  личное,
выстраданное, накопленное за непростую  жизнь...  Теперь  ко  всему  этому
прибавлялось и еще что-то, непонятное, невыразимое и оттого пугающее.
     Аналитик  вдруг  понял,  что  свершилось  то,  чего  не  должно  было
свершиться,  чего  нельзя  было  допустить:  крохотная  капелька   памяти,
занявшая  всего.  около  часа  экранного  времени,  вытекла  из   тайников
подсознания, проникла в самое сознание, стала реальностью, живущей в мозгу
этого очнувшегося человека...  И  аналитик  понял  еще  одно,  вернее,  он
догадался об этом - невидимая микроскопическая капелька  или  сожжет,  или
разъест это большое и сильное тело, высушит мозг или разорвет его  изнутри
мощнейшим зарядом. И  он  включил  психоусилитель.  Операция  должна  быть
сделана, чтобы ни произошло, какие бы он ни испытывал сомнения,  какие  бы
терзания ни  мучили  его  душу.  Он  обязан  пустить  в  ход  спасательный
психоскальпель, ради торжества самого Добра, ради того,  чтобы  вычеркнуть
из этого человека, а значит, и из этого мира пускай и небольшую по мировым
меркам, но все же существующую часть Зла.
     Он резко усилил напряженность поля, подкатил свое  кресло  к  угловой
стойке,  над  которой  сферой  покачивался  белый  хирургический  шлем   с
вмонтированным в него телепсихоскальпелем - незримым,  проникающим  сквозь
любые материальные преграды, будь то  кирпичная,  бетонная  или  свинцовая
стена, или  же  костная  ткань  черепа,  кожа,  мышцы,  оболочка  мозга...
Протиснул седеющую голову в узкое отверстие шлема, сразу почувствовал себя
увереннее, спокойнее, позабыл о страхах,  тревогах,  сомнениях.  Подключил
шлем к  блоку  нейроанализаторов,  отрегулировал  видимость,  будто  разом
уменьшившись в миллионы раз,  погрузился  в  глубины  мозга  пациента,  не
вставая при этом из собственного  передвижного  кресла.  Он  знал  заранее
направления, по которым ему надо следовать, чтоб не заблудиться в дебрях и
переплетениях,  он  ориентировался  в  человеческом  мозгу  не  хуже,  чем
ориентируется заправский охотник в родном, пусть  и  бескрайнем,  дремучем
лесу. И он шел, он спешил к  тому  самому  участочку,  который  надо  было
убрать  из  этого  здорового  могучего  леса,  который  своей   гнилью   и
разложением мог  погубить  весь  лес,  мог  превратить  его  в  дряблое  и
булькающее болото, страшное своими трясинами, омутами... этого нельзя было
допустить.
     Но почти сразу же он почувствовал, что сам мозг  сопротивляется  ему,
что он не желает вмешательства в свою сущность, в свое естество, пусть это
вмешательство будет и самым доброжелательным, исцеляющим. И это было новым
в его практике! Аналитик-хирург вдруг ощутил совершенно определенно, что и
его самого и  неуловимо-призрачный  психоскальпель  выталкивает  из  мозга
какая-то необъясненная и  необъяснимая  сила.  Он  насторожился,  увеличил
почти вдвое напряженность психополя,  ринулся  вперед  к  страшному  очагу
будущей болезни... Но не сдвинулся и с места, напротив,  его  стало  вдруг
выталкивать  наружу,  медленно,  но  неостановимо  и  жестко.   Это   было
непостижимо, это выходило за все существующие грани. Сегодня все  выходило
за  грани!  И  он  не  мог  больше  позволять  себе  удивляться.  Он  лишь
сопротивлялся этой невидимой и непонятной силе, пытался преодолеть ее.  Но
не хватало ни его усилий, ни мощности  психоусилителя.  Он  опоздал!  Надо
было делать операцию, когда этот человек лежал беспомощным, с  отключенным
сознанием!
     Впрочем, и сейчас не поздно сделать необходимое, исправить ошибку. Он
послал вызов ассистенту... Но в тот же миг почувствовал, как хирургический
шлем поднимается вверх - сам по себе, без его  воли.  И  он  увидел  этого
человека, пациента, стоящего перед ним и держащего шлем в руках.
     - Не надо ничего делать, - сказал пациент мягко, - не надо. Все будет
нормально, все будет в порядке, я себя чувствую значительно лучше, доктор,
а я себя знаю, поверьте!
     Пациент  повесил  шлем  на  место.  Подошел   к   клавишному   пульту
психоусилителя, отключил питание. Аналитик следил за каждым его  движением
и не верил глазам своим.
     - Для нас обоих сегодня многое  открылось,  -  сказал  пациент,  щуря
серые глаза. - Но для меня открылось чуть больше, чем для вас, доктор. И я
не хочу ничего забывать. Я и так прожил тридцать  шесть  лет,  многого  не
зная о самом себе. А теперь вот узнал.
     Он присел в  кресло,  на  котором  до  того  сидел  друг-консультант,
расслабился.  Он  уже  успел   натянуть   на   себя   простенький   летный
комбинезончик, серый и неприметный, легкие ботиночки, и потому  совершенно
не был похож на пациента Мнемоцентра, на больного или страждущего.  Только
у виска подергивалась нервически  маленькая  жилка.  Да  губы  были  сжаты
плотнее обычного. Но он вполне владел собой. Аналитик это видел ясно.
     - Если бы вчера мне кто-то сказал, что я  родился  двести  сорок  два
года назад, я бы не стал даже смеяться над глупой шуткой! Но мне и  сейчас
не смешно, поверьте! - Его глаза были  и  впрямь  серьезны,  а  лицо  даже
мрачно. - Ну да ладно, доктор! Вы все равно через час и двадцать минут обо
всем забудете. Так что я вам доскажу конец  истории.  Того  самого  малыша
подобрал тридцать шесть лет назад автомат-транспортник за триста  парсеков
от ядра нашей Галактики, в такой глухомани, что никто здесь  на  Земле  не
поверит никогда даже в саму возможность существования такой глуши! Но не в
этом дело! Транспортнику пришлось сожрать все собственное топливо  и  весь
транспортируемый  груз,   чтоб   сигануть   сквозь   сверхпространственные
структуры к Солнцу. Он чуть не накрылся, но он доставил малыша на Землю. И
вот, видите! - Пациент развел руками. - Никто не скрывал, что мои родители
погибли в Дальнем Космосе, мне так и говорили... Не говорили  только,  что
было со мной и как они погибли. И вот я узнал! С вашей  помощью.  И  я  не
хочу вновь обретать беспамятства, нет! Так что вы, доктор, извините меня.
     Аналитик слушал, кивал, поддакивал, но  в  голове  у  него  вертелось
свое, неприятное и тягостное. Мало того, что этот парень так  и  останется
непрооперированным, несущим в себе болезненную память, ему самому, старому
и опытному врачу, влепят хорошенько по первое число за допущенные промахи,
обязательно влепят. Ну и пусть! Аналитик отмахнулся от навязчивых  мыслей.
Что он, мальчишка, что ли, разве ему привыкать!
     - Да вы совсем меня не слушаете, - проговорил пациент  и  заглянул  в
глаза собеседнику. - Что с вами? Вам плохо?
     - Не обращайте внимания, продолжайте, - ответил аналитик.
     Пациент грустно и натянуто улыбнулся.
     - Да, собственно, у меня - все, - сказал он. - Теперь дело за вами.
     - За мной?
     - Да, именно за вами,  -  подтвердил  пациент.  -  Мне  нужна  точная
мнемограмма, доктор. Надеюсь, вы меня понимаете?
     Аналитик не понимал ровным счетом  ничего.  У  него  начинала  болеть
голова от переизбытка впечатлений за сегодняшний  день.  И  он  ничего  не
делал, чтобы избавиться от этой боли, терпел ее покорно и  безропотно.  Он
был не в себе.
     - Я должен совершенно точно знать координаты того места, доктор.
     - Зачем они вам?
     Пациент отвел взгляд,  положил  руки  на  колени.  Его  пальцы  стали
выбивать легкую ритмичную дробь, в  такт  которой  покачивалась  голова  и
мысок левого ботинка.
     - Зачем они вам; что вы задумали? - переспросил  аналитик,  подаваясь
вперед.
     Пациент посмотрел на него с почти нескрываемой иронической улыбкой.
     - Вы же психолог, специалист в области  душ  человеческих  и  всякого
такого... неужели вам надо объяснять? - сказал он тихо.
     - Я не имею права! - уперся аналитик.
     Улыбка пациента стала шире.
     - Не надо, доктор, зачем нам толковать о какихто там  правах,  мы  не
правоведы. К тому же, на сей счет пока что юриспруденция не обогатила себя
определенными параграфами, не так ли?
     Аналитик и сам сообразил, что по части  прав  вопрос  очень  и  очень
непростой,  что  главное  -  право  распоряжаться  собственной  судьбой  -
остается всегда за человеком, и только за ним. Он решился.
     - Ложитесь!
     - Вот это дело! - оживился пациент.
     - Но учтите, мнемограммы могут и  не  получиться.  Я  вот,  например,
когда  делал  вам  мнемоскопию,  не  думал  о  каких-то  там  координатах,
по-моему, вообще ни  черта  не  было  видно  на  небе,  что  может  видеть
младенец?!
     - То же самое, что и взрослый, - доктор, вы это знаете лучше меня,  а
все пытаетесь как-то... - пациент прищелкнул пальцами, подбирая слова.
     - Да ладно, не утруждайтесь, - разрядил обстановку аналитик, - все  и
так ясно. Какой участок брать?
     - Только тот, где в открытом пространстве. Но со всех сторон:  выход,
повороты, когда держали, когда укладывали в капсулу.
     - Все! Начинаем! - голос аналитика прозвучал твердо и резко.  Но  тут
же осекся, будто на горло говорившему набросили  удавку.  Последнюю  фразу
аналитик не проговорил, а просипел: - Учтите, вам  придется  все  пережить
снова!
     Пациент кивнул, не открывая глаз от серого пластикового  потолка.  Он
лежал в откидном кресле под параболическим зеркалом  приемника-мнемографа,
но взгляд его блуждал выше,  будто  он  уже  присматривался  к  незнакомым
звездным россыпям, запоминая их.
     - Ничего, доктор, у меня крепкие нервы. Начинайте!
     Через полчаса, когда пациент очнулся,  аналитик  протянул  ему  пачку
твердых, но очень тонких карточек.
     - Здесь только снимки неба, ничего такого... сами понимаете! - сказал
он.
     - Спасибо, доктор, - отозвался пациент, - мне и нужно только  небо  -
небо, которое со всех сторон! А об остальном  не  беспокойтесь,  я  и  так
помню все до последнего штришка, попробовали бы вы на  моем  месте  забыть
это!
     Аналитик подошел к окну. Поднял штору.
     - Я не хотел бы оказаться на вашем месте, - еле слышно прошептал он.
     Но никто ему не ответил, никто его не услышал. Пациента уже не было в
Мнемоцентре.
     Прошло еще минут двадцать пять, прежде чем  аналитик  надел  на  себя
сферический шлем и подогнал свое кресло к экранам. Ему не  пришлось  ждать
долго. Надпись мигнула и  погасла,  оставив  в  глазах  зеленые  пятнышки.
Надпись была короткой:

           СРОК ИСТЕК. ВНИМАНИЕ! ПРИГОТОВИТЬСЯ К ОПЕРАЦИИ!

     Никакой подготовки к  операции  не  требовалось,  аналитик  это  знал
прекрасно. И все же он прикрыл глаза, расслабился.
     Консультант вошел в помещение совсем тихо, будто  крадучись.  За  ним
тенью следовал ассистент.
     - Ну что? - спросил первый.
     Аналитик ответил не сразу.  Он  повернул  голову,  долго  смотрел  на
вошедших, будто не узнавая их. Потом вяло проговорил:
     - Да ничего, ерунда. Такие вещи случаются, когда кто-то слишком много
и напряженно работает, а  потом  вдруг  на  него  обрушивается  абсолютный
покой. Это все от перенапряжения.
     - А память?
     - Что, память?
     - Личная память?
     - Провалялся в анабиозе две сотни лет, вот и вся память!
     - Но ведь что-то было?!
     Аналитик отмахнулся.
     - Это не нашего ума дело.. Там в Центре разберутся!
     Ассистент удивился, наморщив лоб.
     - А он что, уже там?
     - Ну, а где ж еще, по-твоему?!
     Они все вместе вышли на воздух. Аналитик  расправил  затекшую  спину,
потер поясницу. Широко зевнул. Все вокруг было обыденным, приевшимся  -  и
ряды деревьев, и сосновая хвоя под ногами, и проглядывающие сквозь  листву
деревянные домики, и тем более лица этих двоих,  стоявших  рядом.  С  утра
вроде мелькнуло что-то новое, интересное своей неожиданностью,  да  так  и
пропало вместе с необычным, явно перенапрягшим  свои  мозги  пациентом.  И
снова  накатило  неопределенное  и  малоприятное  состояние,  именуемое  в
просторечьи тоскою.

     Периферия Системы.

     Видимый спектр.

     2235-ый год, июль.

     Мужчина повернул голову к женщине ровно на столько, на сколько  смог,
ему мешали почти вывернутые суставы рук и плечей, каждое малейшее движение
приносило острую боль.
     - Не бойся, - проговорил он, еле шевеля пересохшими губами, - это или
дурацкий розыгрыш или какое-то недоразумение. Скоро все это кончится и  мы
вместе  посмеемся!  А  я  еще  и  врежу  пару  разиков  этим   зарвавшимся
комедиантам! Не бойся!
     Он старался, чтобы голос звучал  уверенно.  Но  он  знал,  его  слова
обычная утешительная ложь. И она знала об этом. Знала и молчала.
     Шестиногие  полумеханические  твари   сновали   рядом,   все   что-то
подправляли, переделывали, что-то замеряли с таким  деловым  видом,  будто
это не они прикрутили их с поистине бесчеловечной жестокостью  к  поручням
внешней смотровой площадки. Ни один робот  или  кибер  на  свете  не  имел
права, да и просто не мог так вести себя по отношению к  человеку,  он  бы
тут же самоотключился,  утратил  способность  двигаться  и  вообще  что-то
делать! А эти прикручивали их к железякам, будто имели дело с куклами  или
мешками с опилками. Нет, розыгрышем здесь и не пахло.
     - Они там, с ним, - проговорила она. И, ее голос по внутренней  связи
прозвучал в его шлемофоне сдавленно, неестественно. - Понимаешь, он там, с
ними!
     - Его они не тронут, успокойся. Даже дикие звери,  на  Земле  или  на
любой другой планете, сама знаешь, не трогают детей!
     - Эти совсем другие, они хуже зверей! Они нелюди!
     - Не надо делать преждевременных выводов.
     - Смотри! Не-е-ет!!!
     Он оглох от ее крика. Но еле удержался сам. То, что они видели,  было
невыносимым  зрелищем.  Один  за  другим  из  рубки  корабля  выбрались  в
Пространство три коренастые фигуры без шлемов, да и без самих  скафандров,
в одних сероватых, перехваченных ремнями комбинезонах с короткими рукавами
и штанинами, открывавшими  чешуйчатое  тело,  какие-то  наросты,  когти...
Головы выбравшихся наружу  были  усеяны  темными  словно  бы  шевелящимися
пластинами, их  лица  были  неописуемо  ужасными-трехглазыми,  с  широкими
растянутыми  по  всей  плоскости   лица   носами,   имеющими   по   четыре
подрагивающих  рваных  отверстия.  Сплюснутые  подбородки   и   брыластные
обвисающие многослойные щели были  усеяны  отвратительными  бородавками  и
густыми пучками щетинистых черных волос. Загримироваться так  было  просто
невозможно! Даже вообразить себе такую маску, а тем  более  сотворить  ее,
тоже было нельзя!
     Но не это вырвало крики из горла женщины и  сдавило  сердце  мужчины.
Нет, совсем другое! У последнего из вылезших был зажат в жуткой, когтистой
лапе с множеством корявых изогнутых пальцев-крючьев их малыш! И на нем  не
было ничего!!!
     Мужчина рванулся что было силы. Но лишь потерял зрение из-за страшной
боли в вывернутых суставах, глаза словно  расплавленным  металлом  залило.
Крик в его ушах не смолкал.
     Когда зрение вернулось, он увидел, что ребенок цел  и  невредим,  что
его не разорвало в клочья внутренним давлением, что  он  не  задохнулся  в
пустоте, не превратился в кусок льда... Он  был  жив,  шевелил  ручками  и
ножками, таращил на них большие серые глазенки.
     - Вот видишь, - сказал он женщине, - они не делают ему зла,  они  все
понимают, у них есть какое-то силовое поле, предохраняющее  от  всех  этих
дел.
     - Неважно, что у них есть! Главное, он жив!  Видишь,  он  махнул  мне
ручкой, высунул язычек, он зовет нас к себе, видишь?
     Мужчина все видел.  Но  он  видел  и  другое  -  киберы  подогнали  к
чешуйчатым катерок, развернули его соплами к  поручням.  И  он  все  сразу
понял. Нет, это была не игра. Он даже, не желая того, проговорил вслух:
     - Это конец...
     Она отозвалась сразу. Она тоже все поняла.
     - Ну и пусть! Пусть они сожгут нас! Главное, чтобы он  остался  жить!
Понимаешь, главное, чтобы - он!!!
     Вырвавшееся из отверстий капсулы пламя,  казалось,  дохнуло  жаром  в
лицо. Но это лишь казалось, пламя было еще слишком маленьким,  слабеньким.
И они старались не смотреть на  него,  они  смотрели  на  своего  ребенка,
своего такого нежного, открытого, беззащитного малыша - такого невероятно,
слишком живого на фоне  мертвого  и  пустынного  Космоса.  Они  не  видели
нелюдей, они и не желали их видеть.
     А  пламя  становилось  все  сильнее.  Теперь  оно  обжигало,   лизало
жаростойкую ткань  скафандров,  стекла  шлемов...  Скоро  этот  жар  будет
непереносимым.
     - Прощай, - сказала она ему.
     - Прощай! - ответил он.
     И снова рванулся из пут.
     - Не надо, - попросила она дрожащим голосом, - не надо! Пусть  видят,
что нам наплевать на них, пусть знают!
     - Ты права! - простонал он. Боль становилась невыносимой.
     - За нас еще отомстят! Я верю!
     - Нет!
     - Но почему?!  -  он  еле  сдерживался,  чтобы  не  закричать,  пламя
прожигало его тело насквозь. - Почему?! Нет! Он выживет! Я точно знаю!  Он
выживет  и  вернется  сюда!  Он  отомстит  за  нас!  И  это  будет   самая
справедливая месть на свете! Гляди, он кричит!!! Он зовет нас!!!
     Но она уже не видела своего  малыша,  своего  единственного  ребенка.
Дрожащие, бушующие снопы пламени заполнили все вокруг, ослепили.  Она  уже
не могла говорить. Она прохрипела,  задыхаясь,  но  стараясь  удерживаться
сколько это будет  возможным  на  краю  сознания,  превозмогая  боль,  она
прохрипела почти зло, не по-женски:
     - И я верю - он выживет! Но  он  не  придет  сюда  мстителем,  он  не
умножит зла... а если будет так, то ляжет на него мое проклятье...
     Она не успела договорить - пламя наконец  справилось  с  термостойкой
тканью - пластиком,  оно  вспучилось,  вздыбилось,  наткнувшись  на  живую
плоть, словно  взъяренный  безжалостный  хищник.  И  тут  же  пожрало  ее,
обратило в невидимый газ.

      * Часть первая. АНГЕЛ ВОЗМЕЗДИЯ *

     Земля. Объединенная Европа.

     Триест.

     2477-ой год,

     ноябрь.

     Удар был сокрушительным. Иван даже не успел  понять,  что  произошло,
как оказался на мостовой. Мелькнула мысль - сшибло машиной. Но  тяжеленный
кованный башмак, ударивший в челюсть, развеял  иллюзии,  машины  и  прочая
техника тут были не причем. Следующий удар пришелся по  печени.  Его  били
человек пять одновременно, никак не меньше. Но  нападавшие,  наверное,  не
совсем понимали, с кем имеют дело.
     Двоим он перебил голени мгновенно, одним движением.  Они  рухнули  на
мостовую, но не издали ни звука, лишь шипели и  цедили  ругательства  себе
под нос. Иван понял, - что  они  боятся  крикнуть,  привлечь  внимание,  а
значит: он имеет дело с обыкновенными громилами. И это,  разумеется,  было
уже неплохо. Он извернулся, вскочил на ноги.
     Две недели назад, неделю, он бы их за доли  секунды  разнес  в  щепу,
будь их хоть десять, хоть  двадцать.  Но  теперь,  после  тринадцати  дней
безмерных возлияний, длившихся с утра до ночи и с ночи  до  утра,  он  был
слаб как никогда. У него кружилась голова и подгибались колени. И  все  же
он мог за себя постоять.
     Поднявшись, он первым  делом  перебил  ключицу  самому  здоровому  из
нападавших-двухметровому детине в черной кожаной куртке.  Детина  упал  на
колени и тихо заверещал. Иван не стал его добивать, лишь пнул ногой,  чтоб
не мешался на дороге. Но за детиной оказались еще четверо парней, у  двоих
в руках тускло поблескивали какие-то железяки.
     - Ну что, фраер, - процедил один из них, наголо остриженный, с бычьей
шеей, - будешь трепыхаться или как?
     - Потрепыхаемся немного, - спокойно ответил Иван.
     Это спокойствие давалось ему  огромным  трудом.  Затянувшийся  запой,
первый запой в его немалой жизни, выбил из колеи. Никогда ему не было  так
погано, как в эти дни. А сейчас вообще - хоть в гроб ложись! Перед глазами
мелькали круги, загогулины, чьи-то рожи, хари - казалось, они выплывают из
темноты,  из  небытия,   выплывают   и   потешаются   над   ним,   бывалым
космолетчиком, человеком, которому сам черт не брат! Не было  сил  терпеть
эту похмельную гадость. А тут еще  вполне  реальные  хари  и  рожи!  Да  с
кастетами, ножами, обрезками труб.
     Иван прыгнул вперед, развернулся в полете и ногой врезал стриженому в
грудь. Промазал! Хотел ниже, в солнечное  сплетение...  Один  из  стоявших
успел перехватить ногу, и Иван грохнулся на мостовую.
     - Мочи его! - просипел кто-то сзади.
     Иван резко обернулся. И в  тот  же  миг  потерял  сознание.  Боли  он
почувствовать не успел, просто потемнело в глазах, и все пропало.

     Память вернулась к нему  не  сразу.  Он  долго  не  мог  понять,  где
находится: у себя, в одноместном гостиничном номере,  или  в  каком-нибудь
очередном притоне.
     В последние дни он просыпался в самых различных местах. Но  всегда  с
дикой головной болью, всегда в одежде. Иногда рядом сопела  помятая  и  не
менее похмельная девица, иногда не было никого, а  раз  он  прочухался  на
груде тел, вповалку лежавших на  пластиковом  настиле  ночлежки.  Все  эти
пробуждения перепутались в его голове, смешались, и он не знал, где лучше,
где хуже ему, нигде не было покоя. Он пил с утра до вечера. Его не тошнило
и не рвало, и он мог выглушить за сутки полведра  самого  крепкого  пойла.
Только легче не  становилось,  память  переставала  жечь,  лишь  когда  он
проваливался в  полуобморочную  черноту  забытья.  А  с  пробуждением  все
начиналось по-новой.
     Вот и теперь, еще прежде чем он  раскрыл  глаза,  под  веками  что-то
замельтешило, задергалось, набухло...  и  из  мрака  пространства  выплыло
нелепое нагромождение металлических конструкций,  его  сменило  трехглазое
равнодушно-спокойное, даже какое-то окаменелое лицо, но  и  оно  уплыло  в
бок, освободив место  двум  фигурам  в  скафандрах...  Иван  резко  мотнул
головой, в затылке ударил  тяжелый  молот,  виски  сдавило.  Он  приоткрыл
глаза.
     Обстановка была незнакомой. Одно ясно, это не отель и не притон, даже
не ночлежка. Единственным, что он видел, было  переплетение  ржавых  труб,
переплетение совершенно немыслимое и беспорядочное. Похоже, его запихали в
какой-то подвал  или  что-то  наподобие.  Пахло  сыростью.  Даже  в  таком
состоянии он смог отметить это. И было неестественно тихо - так тихо могло
быть лишь под землей или в барокамере.
     Он попробовал приподнять голову. Не  получилось.  Напряг  мышцы  рук,
дернулся всем телом, попробовал подтянуть колени к животу. Но все с тем же
успехом. Связали! Иван мотнул головой в другую сторону и ударился о выступ
трубы. Связали, сволочи! Он вдруг все  вспомнил.  Но  почему?!  Эта  свора
должна была по идее обчистить его и смотаться... хотя, что там обчищать  -
в карманах, дай Бог, если наберется с полсотни евромарок,  гроши!  Но  все
равно было непонятно, зачем он им?!
     Сильно хотелось пить, глотка пересохла,  язык  тяжелым  сухим  кляпом
лежал во рту. Иван скосил глаза, насколько смог  выгнул  шею.  Но  так  ни
черта и не рассмотрел-прикрутили его на совесть!
     - Эй, кто там! - крикнул он.
     Изо рта вырвался не  крик,  а  жалкий  сип,  в  затылок  будто  ломом
долбанули.
     Откуда-то сверху прямо на нос упала капля воды. Иван поднял  глаза  -
потолок  был  невысоким,  темным,  и  по  нему  шли  переплетенные  трубы.
Мелькнула гнусная мысль - а может, эти ублюдки привязали его тут, подальше
от глаз людских, а сами смотались, пускай, мол,  подыхает?  Могло  быть  и
так! Настроение упало до нуля, хотя, казалось, ниже падать было некуда.
     - Эй, вы! - снова закричал Иван. - Сучье  семя!  Трусы  паршивые!  Да
откликнитесь же кто-нибудь, мать вашу!
     Он  уже  начинал  ощущать  собственное  тело,  мог  даже   пошевелить
кончиками пальцев. Ничего, еще полчасика, и он придет в себя,  выпутается!
Не из таких переделок выбирался! Но напускная бодрость тут же  исчезла,  и
им завладевала апатия, перед  глазами  снова  начинали  мельтешить  всякие
зигзаги,  молнии,  уродцы,  хари,  рожи,  казалось,  -   еще   немного   и
галлюцинации совсем оттеснят явь, и тогда он или спятит окончательно,  или
впадет  в  долгую  бредовую  немочь,  или  просто  подохнет   прямо   тут,
привязанным к трубам. В мозгу застучала прилипчивая короткая  фраза:  труп
на трубах, труп на трубах... и от нее никак не удавалось избавиться.
     - Вы все - дерьмо и подонки! - заорал он, не щадя пересохшей  глотки.
- Ну ничего, твари, мы еще посчитаемся! Мы еще с вами поговорим по душам!
     От крика он снова потерял сознание. Но в этот раз не надолго. Очнулся
от резкого прикосновения  к  губам  чего-то  холодного.  Приоткрыл  глаза.
Стриженный здоровяк тыкал ему прямо под нос  горлышком  длинной  вытянутой
бутыли. Он, наверное, только что вытащил ее из холодильника -  горло  было
ледяным.
     - Пей, паскудина!
     В рот ударила струя жидкости. Иван глотнул раз, другой... Горло свело
судорогой от холода, но он  глотал  и  глотал,  казалось,  он  никогда  не
напьется. Он даже не ощущал, что именно он пьет, ему это было без разницы.
Уже позже, когда жидкость хлынула из горла обратно, заливая  грудь,  ноги,
он увидал этикетку на бутыли - это была  обыкновенная  шипучка.  Да  и  не
похоже, чтобы ему подсовывали что-то не то, никто вроде  бы  не  собирался
его отправлять на тот свет таким сложным  образом,  достаточно  ведь  было
просто ножичком пырнуть или оставить привязанным. Но Ивану  в  эти  минуты
было на все наплевать. Он ощущал почти блаженство от  этих  нескольких  не
вылившихся обратно глотков шипучки. В голове загудело, зашумело...
     - Ну что, напился? - поинтересовался стриженный.
     Иван не удостоил его ответом.
     - Ну тогда отдохни, парень!
     Стриженный с размаху ткнул его кулачищем в солнечное сплетение.  Иван
задохнулся, вытаращил глаза, дернулся всем телом. Но тут же получил удар в
челюсть. И опять провалился в темноту.
     - Ничего, это тебе вместо наркоза, - сказал стриженный и ушел.

     Еще три недели назад Иван был в  Москве,  с  утра  до  ночи  бегал  с
высунутым языком по приемным, кабинетам,  все  пытался  что-то  объяснить,
доказать. На него смотрели как на не в меру обнаглевшего  баловня  судьбы,
решившего вдруг,  что  весь  мир  вертится  вокруг  его  носа,  а  кое-кто
намеками, а то и впрямую давал понять это.
     Старый  приятель,  друг,  однокашник  Толик  Ребров,  заведовавший  в
Космоцентре сектором Дальнего Поиска, заявил без обиняков:
     - Кончай блажить, Ваня! У нас план расписан до трехтысячного года,  а
ты лезешь, понимаешь, с ребячьими фантазиями! Ты что,  думаешь,  ежели  ты
известная личность, любимец публики и герой-испытатель, так для  тебя  все
на  слом  пустят,  так,  что  ли.  Щас  тебе  прямо,  по-щучьему  велению,
экспедицию снарядят, фонды выделят, людей подберут, технику:  давай,  мол,
Ваня, валяй, - куда глаза глядят! Слушай, ну тебе же  не  двенадцать  лет!
Чего ты мозги занятым людям пудришь?!
     Иван и сам понимал, что его затея безнадежна.  Умом  понимал,  а  вот
сердце в это отказывалось верить.
     Его отовсюду гнали - и по-доброму, и с  шуточкой,  и  с  посулами,  и
по-всякому, но гнали. Был, правда, один выход. Надо лечь на  обследование,
чтоб  провели  самую  глубокую,  скрупулезную  мнемоскопию,  все  изучили,
разобрались,  решили,  постановили  и  так  далее.   Но   у   Ивана   была
всего-навсего одна жизнь, он не мог ждать годами  и  десятилетиями,  ждать
неизвестно чего. И потому он не раскрывался. Хотя и подозревал, что данные
областного   мнемоцентра   уже   давным-давно   поступили    куда    надо,
обрабатываются, и что он сам на крючке, просто его не хотят раньше времени
тревожить. И тогда он решил порвать со всем - сил  не  хватало!  Он  подал
рапорт через голову Толика Реброва высшему начальству. Рапорт, как  это  и
должно было случиться, вернулся к Толику. Тот вызвал сразу.
     - Ладно, старина, я тебя понимаю, - сказал задушевно, - Другой бы  на
твоем месте лет десять назад сломался. Все, не  тужи!  Клянусь  тебе,  что
выбью отпуск еще на полгода, лады?!
     Иван отрицательно мотнул головой.
     - А чего же ты хочешь?
     - Все того же!
     - Ну, ты даешь, старина! Я ж тебе тыщу  раз  объяснял,  ну  кто  тебе
отвалит такую сумму за здорово живешь?! Ты же  прекрасно  знаешь,  сколько
стоит переброска в такую даль средней поисковой лохани! Знаешь?!
     - Знаю, - согласился Иван. Конечно, он  знал,  что  со  своей  затеей
сожрет процентов десять, а то  и  двенадцать,  всей  энергии,  отпускаемой
Космоцентру на год, и тем самым сорвет несколько запланированных  полетов.
Но что ж ему теперь, вот так и сидеть с протянутой рукой оставшиеся  годы!
Нет, он был не согласен с подобной арифметикой. Но  он  не  мог  полностью
раскрывать карт.
     - А чего тогда, понимаешь, прицепился? Тебе,  Ваня,  надо  отдохнуть,
ты, старина, утомился... Или, хочешь, переходи к нам, в  аппарат,  я  тебе
местечко найду, а?
     - Не надо ничего, давай-ка рапорт визируй! - проворчал Иван.
     Ребров пошевелил густыми бровями, поерзал в  удобном  обтекающем  его
кресле и сказал:
     - Рапорт твой я убираю. Вот сюда, видишь! -  он  приоткрыл  дверцу  в
стене-сейфе. - На хранение, понимаешь. Ты у нас нонче где по графику?
     Иван отвернулся. Уставился в стену с вмонтированным  в  нее  огромным
океанариумом, в котором резвились уродливые рыбы  с  шипастными  лапами  и
выпущенными глазищами. Одну из рыбин он собственноручно привез для  Толика
с проклятой, и притягательной Гадры, где чуть было не остался навсегда. Но
сейчас было не до сентиментальных воспоминаний.
     - Ты в отпуске, старина, - сам ответил на свой вопрос Толик, - вот  и
отдыхай! А когда вернешься, мы с тобой поговорим о твоем дурацком рапорте,
лады?
     Иван встал, пошел к дверям.
     - Эй, погоди! - Толик выскочил из-за стола, преградил ему путь. -  Ты
чего, рехнулся совсем, что ли?!  В  бабу  превратился  истеричную?!  Ты  ж
космолетчик, мужик! Забыл, как мы с тобой загибались  в  рудниках  Сельмы,
а?! Мы же с тобой не супились и не морщились  тогда,  Ванюша!  А  чего  ты
сейчас скис, живи и радуйся!
     - Пусти! - Иван плечом оттолкнул начальника.
     - Нервишки шалят? Ладно, старина, любительскую капсулу я тебе  выделю
и... - Толик помедлил, вздохнул тяжко, - и шесть разгонных  баков.  Больше
не могу, сам знаешь, меня и так за глотку возьмут, прижмут сектор.
     - Пусти, я тебе сказал - Иван оттолкнул Толика, распахнул  двери.  На
выходе бросил зло, отрывисто:  -  Ты  отлично  знаешь,  что  там,  куда  я
собираюсь, не хрена делать в этой твоей детской  кроватке.  Э-эх,  ты!  Да
ведь я капсулу сам могу взять напрокат, в любом бюро путешествий,  ну  ...
прощай!
     Толик отшатнулся, лицо его перекосилось.
     - Возьмешь! Не спорю! - закричал он вслед. - А кто тебе, дураку, баки
даст, а?! - Но он быстро остыл, на то и был, видно,  заведующим  сектором,
человеком, обязанным ладить с людьми. И  крикнул  уже  вниз,  вдогонку:  -
Отдыхай, неврастеник, потом еще поговорим, может, чего и подыщем!
     Только Ивану было не до отдыха. С каждым днем давило  все  сильнее  и
сильнее. И додавило!

     Когда он очнулся в очередной раз,  тело  не  было  таким  разбитым  и
непослушным, как до этого. Да и голова постепенно светлела.  Молот  больше
не колотил от виска к виску и по затылку. Стриженный снова  дал  воды.  Но
бить не стал. Ушел, также молча, как и пришел.
     Ивану начинала надоедать эта глупая игра. Терять ему было нечего.
     - Эй вы, дерьмоеды! - заорал он что было мочи. - Или вы пришьете меня
сейчас, или я через  денек  вырвусь  и  разнесу  к  чертовой  матери  ваше
паршивое гнездо! Оглохли? Ублюдки поганые!
     Издалека послышались тяжелые шаги. Потом прозвучало ворчливо:
     - Кто это там такой грозный? Ой, как страшно, аж поджилки трясутся!
     Иван собственным ушам не поверил.  Это  была  скорее  всего  слуховая
галлюцинация. Он ничего еще не видел, не  мог  повернуть  головы,  но  уже
готов был отдать левую руку на отсечение, что этот брюзжащий грубый  голос
принадлежит его давнишнему знакомцу, разведчику второго  класса,  которого
вышибли за буйный нрав из Объединенного Космофлоа  Земли,  с  которым  они
коротали почти год на Гадре, а потом бывали  в  таких  переплетах,  что  и
вспоминать к ночи не следует.
     - Щя мы поглядим, кто тут разносить нас собирается, щя-я!
     Да, это был голос Гуга Хлодрика, Иван узнал бы его  из  многих  тысяч
голосов.
     - Я, наверное, спятил! Это ты, Гуг?!
     - Мы все тут чокнутые, - отозвался пришедший, - конечно, это я, какой
дурак еще полезет в этот проклятый лабиринт! Оклемался?
     - Хорош вопросик для первой встречи после стольких лет! -  возмутился
Иван.
     Гуг хрипато, засмеялся, смех его был похож на отрывистый, хронический
кашель.
     - Прям-таки уж и первой! - выдавил он, подойдя вплотную и  заглядывая
Ивану в лицо. - Ну что? Порядок? Я знал, что ты не загнешься!
     Гуг Хлодрик был на полголовы выше Ивана и  раза  в  полтора  шире.  А
теперь его и вовсе разнесло, он обзавелся внушительным животом  и  двойным
подбородком, который не могла скрыть даже всклокоченная полуседая  борода.
Лицо у Гуга  и  в  молодости  имело  красноватый  оттенок,  а  ныне  стало
набрякшим, багровым - Иван сразу отметил это, несмотря  на  полумрак.  Да,
Хлодрик совсем не был похож на того молодцеватого богатыря-викинга,  каким
казался десять лет назад, он сильно сдал. И все же это был именно он.
     - Ну-у, привет, дружище! - просипел Гуг в ухо Ивану. И по-приятельски
стукнул кулаком плечо. - Чего зенки пялишь, не ожидал?!  Или,  думаешь,  я
тебе в бреду привиделся, а?!
     - Здорово, Гуг, - тихо сказал Иван  и  улыбнулся.  Он  был  рад  этой
встрече. Хлодрик не раз его выручал, может, и  сейчас  он  заявился  столь
неожиданно, чтобы спасти его-от этой банды подонков.
     - Ну-у, признал! - обрадовался Гуг. - Ванюшка, дружище,  чертушка!  -
Он ткнулся лбом в лоб Ивана, сдавил огромными лапами затекшие плечи.
     Ивану показалось, что Хлодрик плачет, он почувствовал  щекой  сырость
его щеки. Но голос у Гуга не дрожал.
     - А вот в первую-то встречу ты меня и  не  признал,  Ванюша,  гад  ты
этакий! Щас, небось, и не помнишь, как засветил мне прямо под глаз, а?
     - Не помню, Гуг, - сознался Иван. Он на самом деле  почти  ничего  не
помнил; мало ли чего могло случиться за эти две угарные недели.
     - Это было  в  кабаке  одноглазого  Сайруса,  ты  там  выдавал  такие
фортели, что только держись! Полгорода  до  сих  пор  ходит  в  синяках  и
шишках. Ваня, а местное  бабье  тоскует-куда  подевался  этот  ухарь?!  По
простоте своей я хотел унять тебя, ну и получил по морде. Эх, придушить бы
тебя, гада! Так к старым товарищам не относятся, Ваня!  Ну,  да  ладно,  я
отходчивый, прощаю!
     Иван только теперь сообразил, что  надо  не  языки  трепать,  а  дело
делать.
     - Развяжи меня, - попросил он Гуга.
     - А буянить не будешь, - поинтересовался Гуг без оттенка шутливости.
     - Развязывай давай!
     - Хорошо, только ты не дергайся!
     Хлодрик запустил свои лопатообразные  руки  за  грубы,  принялся  там
ковыряться, нащупывая узлы, пытаясь их ослабить. Но он все-таки спросил:
     - Вот я тебя развяжу, а чего ты делать станешь, а?
     Иван усмехнулся.
     - Первым делом пере калечу этих недоносков! - сказал он угрюмо.
     - Каких таких этих?
     - Которые меня вырубили там, наверху, и приволокли сюда! Гуг, не будь
глупей, чем ты кажешься!
     Хлодрик не обиделся, наоборот как-то повеселел, вновь на  него  напал
струнный полукашель-полусмех.
     - Уж если кто из нас дурак, так это ты, Ваня! Любой безмозглый кретин
на твоем месте давно бы догадался, что к чему! - Хлодрик отер испарину  со
лба, тяжко вздохнул, обдавая Ивана перегаром. - Это мои парни,  понимаешь?
Мои!
     У Ивана внутри все перевернулось. Он готов  был  убить  Гуга,  ярость
захлестнула его, переполнила, даже слов не нашлось, чтобы выразить ее.
     - Точняк, Ванюша, мои! Да ты не трепыхайся, сам  же  мне  и  мешаешь,
паскудина ты эдакая! Здорово они тебя примотали. Но иначе,  Ванюша,  никак
нельзя было - ты б или сам накрылся, или бы тебя накрыли, понял?! Дурачина
ты, Ванюша, и простофиля, пить ведь  тоже  уметь  надо,  это  тебе  не  по
Пространству шастать, это тебе не на  Гадре  со  звероящерами  в  бирюльки
играть, это тебе... Ну чего язык в задницу заткнул?! Обиделся, что ли!  Ну
и болван! Я тебя же и спас, Ваня! Ты на меня БОГУ  молиться  должен  и  по
гроб жизни послом накачивать! А ребятки  мои,  Ваня,  мои.  Я  в  тутошнем
околотке, Ванюша, масть держу, так что ты не удивляйся, мимо меня здесь не
проскочишь... - приговаривая так, Гуг Хлодрик распутывал узлы. Но он  явно
не спешил, ждал, пока старинный приятель немного поуспокоится. -  Я  когда
по первому разу в психушку попал, Ваня, меня  две  недели  в  смирительной
рубахе держали, так-то! Еле отошел, думал, кранты  мне!  А  ты  за  четыре
денька прочухался, тебе, Ваня, надо при жизни памятник ставить...
     Иван все понял. Обижаться было на самом деле глупо.
     - Ладно, помолчи немного, - пробурчал он почти дружелюбно.
     - Во-о! Ну,  ты  молодец!  -  Гуг  как-то  сразу  вдруг  справился  с
неподдающимися узлами, веревки, опутывавшие тело Ивана, сползли вниз. - Ты
только это, не дергайся.. Ваня, не трепыхайся, надо, чтоб кровь  по  жилам
разошлась. На-ка, вот лучше, глотни чуток! - Гуг ткнул фляжкой под нос. Из
ее отверстия несло сивухой.
     - Убери! - сказал Иван и отвернулся.
     Он чувствовал, как миллиарды иголок впились в руки,  ноги,  поясницу,
во все тело. Но он умел терпеть, он знал,  как  надо  бороться  с  болью..
Расслабившись  до  предела,  он  не  отходил  от  стены,  так   и   стоял,
привалившись к ней спиной, не шевелясь.
     - Ну и молодчага, Ваня, - осклабился Гуг. - Теперь я вижу что ты и  в
самом деле пришел в ум! Хавать хочешь?
     - Нет, - вяло ответил Иван. Есть ему почему-то совсем не хотелось.
     - Ну и ништяк, - согласился Гуг, - помнишь, на Гиргее в  пещерах,  а?
Два месяца без жратвы сидели, у меня  тогда,  Ваня,  ребра  не  то  что  к
позвоночнику, а к затылку прилипли, и ведь высидели же! Без  жратвы  можно
прожить, Ваня! А вот  без  моего  Элексира,  без  этого  паршивого  пойла,
Ванюша, сложнее. Ты как хочешь, а я глотну малость.
     Гуг вскинул флягу и в один прием опустошил ее,  крякнул,  откашлялся,
потом бросит флягу под ноги и смял ее своим пудовым башмаком.
     - Все,  Ваня!  Завязываю!  -  Гуг   ухмыльнулся   плутовато.   -   До
сегодняшнего вечера - Но тут же посерьезнел, насупил белесые жидкие брови.
- А тебе не советую, не стоит  и  вечером  развязывать,  слишком  это  мне
дорого, Ваня, обходится,  ты  же  мне  троих  лучших  парнишек  искалечил,
нехорошо это!
     Иван опустился на корточки. Иголки перестали колоть его, но  слабость
в теле сохранялась. Ему почему-то подумалось, что вот уйдет он из  Отряда,
размякнет, через пару лет станет таким же как Гуг,  и  все  ему  будет  до
фени, на все будет плевать! Может, так и стоит сделать, ну их  всех!  Надо
гнать лишнее из мозга, из памяти, мало ли чего-и где случается, что ж всем
беситься, рвать нервы?! Так они же  не  из  титанопластика,  их  и  вообще
позагубить недолго... Нет, врешь, оборвал он сам себя,  нервы  у  человека
покрепче и погибче титанопластика, это уж точно, иначе бы  и  человечества
на Земле давненько бы не осталось, все бы в истериках да психозах сошли  с
земной колеи! А что касается  Гуга  Хлодрика,  так  он  его  точно,  спас,
вовремя он его окоротил, в самый раз, еще бы через  недельку,  глядишь,  и
опоздал бы.
     Иван положил руку на плечо Гугу.
     - Ты был прав! - сказал он коротко.
     И они поняли друг друга.
     Хлодрик предложил пройти в его, как  он  сказал,  конуренку.  Таковая
оказалась совсем рядышком, шагах в трехстах. Они прошлепали это расстояние
по  замусоренному  и  залитому  водой  коридорчику,  напоминавшему   своей
безотрадностью и неприглядностью ход подземных коммуникаций, и уперлись  в
железную дверь, на которой красовалось полустертое изображение черепа. Там
Гуг и жил, за этой дверью.
     - Я  бы  не  советовал  твоим  парням  попадаться  мне  на  глаза,  -
предупредил Иван.
     Гуг неопределенно хмыкнул.
     - Я их давно отослал наверх, не волнуйся, мордобоя больше не будет.
     И они вошли внутрь.
     Заставленная пустой посудой,  какими-то  невзрачными  и  потрепанными
коробками комнатушка и впрямь заслуживала названия  конуры.  Потолки  были
высокими, но с них свисал такой слой паутины, что казалось, будто над  ней
вообще нет никаких перекрытий, что она бесконечна. Окон  в  комнатушке  не
было. Зато  стояла  кровать  с  шарами-набалдашниками  и  голой  панцирной
сеткой. Вот на эту кровать и плюхнулся со всего маху Гуг Хлодрик. Сетка на
все лады заскрипела, заскрежетала под ним.
     - Хором я, Ванюша, не нажил, - признался Гуг, без особого  сожаления.
- Но ты не подумай, что я бедный человек, нет, у нас тут бывает  ха-ароший
клев...
     - Заткнись! - оборвал его Иван. - Я не желаю знать про твои  делишки!
Докатился, космолетчик!
     - Ну, давай, давай, я с удовольствием послушаю воскресную проповедь.
     - Обойдешься!
     Ивана вдруг  прорвало.  Он  выложил  о  себе  всю  правду,  рассказал
столько, сколько никому не рассказывал, слова  вырывались  из  него  будто
лава из вулкана. И сдержаться он уже не мог.
     Гуг сидел с  полуоткрытым  ртом  и  вытаращенными  красными  глазами.
Впечатление было такое,  словно  его  только  что  вытащили  из  подводных
рудников Гадры, его распирало как  глубоководную  рябину,  казалось  кровь
вот-вот брызнет из пор кожи, а глаза вылезут из орбит.
     - Первые дни я держался, Гуг, все было нормально! Я говорил себе -  у
тебя есть воля, разум, держись, космолетчик, иначе цена тебе-грош!
     И ведь держался, Гуг, держался! А потом навалило...
     Да так навалило, что хоть в петлю, хоть в окошко! Не поверишь, но это
было выше человеческих сил, неделю я не спал вообще, ни единой минуты,  ни
секунды. Ну ладно, нас обучали не спать сутками, сам помнишь, как  было  в
Школе, но ведь это легко, когда просто не спишь, понятно, просто! А  когда
мозги набекрень, когда перед глазами одно и то же, Гуг, это совсем  другое
дело, хоть башкой об стену! У меня был план,  я  поклялся  отомстить  этим
тварям, добраться до них во что бы то ни стало! Сдохнуть, но добраться! Но
не так-то это просто, мнемограммы показывать, сам знаешь, шумиху поднимут,
подопытным кроликом сделают, на слово само-собой  никто  не  верит,  да  и
попробуй раскройся, высмеют, сочтут за блаженного. Куда ни  сунься,  везде
труба, Гуг! Но не это главное, это все дело понятное, не привыкать. А  вот
память жжет, сил нету, хоть под психоскальпель ложись! Вот тогда, Гуг, я и
стал понемногу прикладываться, а  где  немного,  там  и  все  остальное...
Погулял я здорово, от Марселя до Тегерана, а потом  залетел  в  эту  дыру,
черт бы ее побрал. Только время зря  потерял.  А  мне  бы  сейчас  набрать
надежных ребят, пробить разрешение, хотя бы под видом свободного поиска  в
Пространстве, ну ты знаешь, да и махнуть туда!  Иначе,  Гуг,  загнусь,  не
выдержу. Ты можешь меня считать неврастеником, бабой-истеричкой, но это не
передать словами, это не под силу человеку!
     Гуг замахал рукой, разинул рот, еще шире разинул.
     - Ничего я не считаю, - проговорил он. Но ты забудь про свои замыслы,
ни черта не выйдет! И ни один из нормальных парней с тобой  не  пойдет  на
это дело, можешь даже не пробовать уговаривать,  тебя  сочтут  помешанным.
Ваня, вот и все! Я сам думаю,  что  у  тебя  крыша  поехала...  Ладно,  не
трепыхайся, я чего думаю, то и думаю, крутить не собираюсь. А  чем  смогу,
помогу! Только ведь нечем. Ежели башли нужны, сотен шесть-семь  подкину...
но это тебе на полбака. Можно, конечно, и побольше  наскрести,  на  разгон
всегда можно наскрести, а как обратно выбираться будешь? Не-е, коли тебя в
Космофлоте не поддержат, и рыпаться не стоит! Или к  частникам  на  поклон
иди!
     - А что я им предложу? - спросил Иван.
     - В том-то и дело, что предложить тебе нечего. Ни один  из  частников
благотворительностью в космических масштабах заниматься не  станет,  Ваня.
Но гляди, старина, пока ты будешь по миру побираться,  крохи  выпрашивать,
тебя точняк засекут, может, ты уже под колпаком.
     - Все может быть, - понуро согласился Иван.
     И поглядел на груду бутылок, валяющихся в углу.
     - В это время из-за двери послышались торопливые тяжелые  шаги,  сама
она почти сразу распахнулась, на пороге застыли две фигуры  в  зеленоватой
форме и касках, блеснули стволы автоматов-парализаторов.
     - Легки на помине, сучары! - тоскливо пробурчал Гуг  Хлодрик,  но  не
пошевельнулся.
     Иван смотрел на служащих Европола  и  не  мог  понять,  что  их  сюда
привело. Гуг? Его шайка? Иван не знал, что надо делать, и потому не  делал
ничего.
     - Ты сиди на месте, - холодно сказал тот, что стоял  слева,  указывая
стволом на Хлодрика, - а русский пойдет с нами.
     Иван привстал.
     - И попрошу соблюдать спокойствие, это в ваших же интересах.
     - В наших интересах, - с ленцой процедил Гуг, упирая руки в колени, -
совсем другое, дорогие легаши!
     - И что же именно? - с ухмылкой поинтересовался стоявший справа.
     - А то, чтобы гости, навещающие нас, были немного повежливее, понял?!
Если не понял, могу разъяснить, сучий потрох!
     Иван не видел, как ампула вылетела из дула.  Но  он  видел,  как  она
ударила в грудь Гугу Хлодрику и разлетелась на мелкие осколки. И он  понял
-  у  Гуга  под  курткой  был  надет  панцирь.  Все  дальнейшее  произошло
мгновенно: Хлодрик вскочил на ноги, будто был не восьмипудовым верзилой, а
пушинкой, взметнувшейся под струей воздуха. Европоловцы рухнули на грязный
заплеванный пол, уткнулись в него лицами. Гуг выскочил за  дверь  и  через
минуту, после непродолжительной возни, вскриков, сопенья и скрежета зубов,
втащил в комнатушку еще двоих парней в зеленоватой форменке. Он их  держал
за воротники. И как те ни упирались, вырваться им не удавалось.
     - Еще  трое  валяются  там,  у  входа,  -   доложил   Хлодрик   Ивану
извиняющимся тоном.
     - Нехорошо все это,  -  высказался  Иван.  Ему  совсем  не  нравилось
происходящее. И он никак не мог понять, зачем он европоловцам?  Может,  он
успел натворить чего-нибудь такого, за что надлежит  отвечать  по  местным
законам. Все может быть, разве упомнишь! Только ему не хотелось попадать в
клетку, какая бы причина на то ни была.
     - Еще бы! Конечно, нехорошо! - согласился Гуг. - Но мы сейчас сделаем
так, что все будет хорошо!
     Он заорал на вырывающихся парней так, как не орал  в  свое  время  на
звероноидов Гадры, медленно отжиравших у  него  левую  ногу.  Эти  гнусные
твари тогда именно отжирали его конечность, не отрывали, не  отъедали,  не
отгрызали; они привязали самого Гуга к железному крюку,  вбитому  в  стену
пещеры, и не торопясь, со смаком и явным удовольствием, чавкая и обливаясь
слюной, жрали ногу у живого и дико  орущего  Гуга  Хлодрика.  Иван  поспел
вовремя. Но тогда Гуг не орал так дико.
     - Я вас, твари, гниды паршивые, напополам поразрываю, ежели вы  через
две минуты не вытащите всю эту падаль наверх, чтоб она не воняла в хоромах
благородного Гуга - Игунфельда Хлодрика Буйного!  Поняли,  суки?!  В  моей
старой и дырявой шкуре сидят сорок поколений свирепейших викингов, и я  от
их имении поручению размажу ваши вонючие мозги по стенам! А ну, брысь!!!
     Он притопнул ногой. И выпустил парней. Не  прошло  и  минуты,  как  в
конуренке стало тихо и покойно,  никто  не  стоял  в  ней  из  непрошенных
гостей, никто не лежал на полу. Иван выглянул наружу - лишь  валяющаяся  у
стены каска с зеленоватым отливом да отпечаток кровавой пятерни почти  под
самым потолком напоминали о случившемся.
     Он вернулся в комнату. Поглядел на тяжело дышащего  Гуга  исподлобья,
неодобрительно.
     - И все-таки, дружище, тебя не зря вышвырнули  из  Космофлота,  ты  и
впрямь Буйный. Зачем тебе лишние неприятности? Может, дело шло о штрафе за
погром в кабаке одноглазого Сайруса или еще о каких-нибудь таких  мелочах!
А ты кулаками махать начинаешь, викинг хренов!
     Гуг не обиделся, не рассердился.  Он  снова  плюхнулся  на  скрипящую
кровать, откинулся к стене. И сказал:
     - Не-е, старина, у тебя точно разжижение мозгов! Вспомни-ка, о чем ты
тут рассуждал только что, а?
     - О чем? - не понял Иван.
     - Балбесина, пока ты думаешь, что за тобой могут  установить  слежку,
тебя уже взяли под колпак, дошло?!
     - Ты уверен?
     - Еще бы! - лицо Гуга было совершенно непроницаемо и серьезно. - А за
скандал и потасовку в кабаке Сайруса, да  и  иных  местах,  о  которых  ты
изволил забыть, я заплатил столько, что ребятам придется изрядно попыхтеть
месячишко-другой, прежде чем мы восстановим нажитое... Не думай, что  твои
пьяные истерики были бесплатным развлечением!  Тебе  надо  мотать  отсюда,
понял! За океаном сейчас совсем хреново, не  скроешься  от  легавых.  А  в
России, я думаю, тебя не сразу сцапают. Вали домой, Ваня! Никто тебе здесь
не поможет. Но одну штуковину я тебе дам, глядишь, пригодится!
     Иван уставился на Гуга иронически, скривил губы.
     - Это какую же? - спросил он с  явным  сарказмом.  -  Фомку?  Кастет?
Отмычку? Чего ты мне можешь дать сейчас, Гуг Хлодрик Буйный,  предводитель
шайки грабителей и алкашей?! Чего у тебя есть за душой и вне ее - канистра
виски? Или, может быть, ржавый парализатор? Мне в нашей всесильной конторе
ни черта не  смогли  предложить,  кроме  любительской  капсулы,  понял!  А
остальное мне и задаром не нужно!
     Гуг поднял руку.
     - Не спеши, Ванюша, отказаться всегда успеешь.  Я  не  знаю,  как  ты
доберешься до того проклятого места, до этой  окраины  Метагалактики,  это
все  твое  дело...  но  ежели  ты  доберешься  до  нее,  ежели  ты  решишь
потолковать с местной братией, которая угробила твоих родичей, то тебе эта
штуковина ох как пригодится... Да и все равно  продать  ее  некому!  Бери,
Ваня!
     Пора было собираться, уходить  отсюда.  Иван  знал,  что  европоловцы
вернутся с подкреплением и зададут им жару. Но апатия держала его в  своих
тисках. Он не мог встать, решиться на что-то.
     - Вот, гляди! - Гуг долго ковырялся  в  стене  за  кроватью,  наконец
вытащил что-то неопределенное, завернутое в тряпицу. Вид у него был весьма
самодовольный. - Мы  тут  год  назад  подломили  парочку  сейфов  в  одном
пришвартовавшемся судне. Дело было мокрое, пятерых охранничков пришлось  в
воду сунуть с камешками, но, Ваня, они сами виноваты, защебуршились не  ко
времени,   задергались...   А    суденышко-то    оказалось    лабораторией
засекреченной, усек? Я как допер, так чуть не сверзился  от  беспокойства,
но поздно было - тут или  пан,  или  кичман!  Я  грешным  делом,  подумал,
ридориумом удастся разжиться, Ваня! Это ж раз в жизни! Грамм - и гуляй  до
могилы со всей оравой, еще и останется столько же!
     - Раньше ты был другим, - вставил Иван. - Я  жалею,  что  не  удержал
тебя в Отряде, очень жалею!
     - Поздно, Ваня,поздно, жизнь не переделаешь! Да и  все  относительно,
старина. Ты меня жалеешь, а я вот сейчас тебя жалею, не дай Бог, Ваня,  на
твоем месте быть, не дай Бог! Но слушай! Какой  там  к  черту  ридориум  -
пустые сейфы за семью бронированными дверями,  а  в  одном-вот  это  яйцо!
Глядика, может, слыхал чего про такие!
     Он развернул тряпицу, в огромной мясистой  ладони  оказалось  обычное
яйцо, чуть  больше  куриного,  но  цветом  такое  же,  покрытое  какими-то
пятнышками, а может, и просто засиженное мухами.  Иван  понял,  что  самый
обычный дурацкий розыгрыш.
     - Не-е, ты носа-то, не вороти, дурачина! - Гуг  явно  занервничал.  -
Из-за этой штуковины вместе с нашими восемь душ отлетело к небесам,  а  ты
нос воротишь. Ну скажи,  вам  там  самую  последнюю  технику  дают,  самые
новейшие- всякие-хреновины...
     - Тебе тоже давали в свое время, - вставил Иван.
     - Да ладно, я же не спорю! И не  горюю,  Ваня!  Но  ты  скажи,  такие
хреновины давали?
     - Нет!
     - То-то!
     - Не тяни, мне пора уходить отсюда.
     Гуг Хлодрик рассмеялся ему прямо в лицо.
     - На, Ваня, держи! С этой штукой ты уйдешь от кого  угодно,  даже  от
самого дьявола! И помни, какие у тебя друзья,  а  коли  вернешься...  -  в
глазах у Гуга появились грусть, он судя по  всему,  не  верил,  что  Ивану
доведется вернуться. Но он старался, чтобы  это  неверие  не  выплескивало
наружу. - А коли вернешься, отдашь. Я с тебя за нее строго спрошу, понял?!
     - Понял! Оставь себе.
     Иван собирался встать. Но Хлодрик  остановил  его,  усадил  напротив.
Задышал тяжело, взволнованно, будто должно было произойти нечто необычное.
     - Гляди!
     Гуг прижал яйцо острым концом  к  шее,  прямо  под  сивой  бородищей,
надавил. Поначалу ничего не  изменилось,  и  Иван  поневоле  подумал,  что
старый  приятель  свихнулся  от  пьянства,  от  всего  этого  дичайшего  и
непотребного образа жизни, и он хотел толкнуть его рукой  в  плечо,  чтобы
очнулся от бреда, пришел в себя... Но рука его застыла в воздухе. То,  что
Иван увидал, было ни на что не похоже, если только на  галлюцинацию.  Лицо
Гуга, да и его  фигура,  начали  на  глазах  меняться:  щеки  втягивались,
бледнели, плечи  сужались,  живот  пропадал  и  одежда  начинала  обвисать
складками несмотря на панцирь, скрываемый под нею,  нос  из  набрякшего  и
непомерного  превращался  в  тонкий,  правильной  формы,  борода,  вся  до
волоска, исчезла, оставив на своем месте недельную щетину...
     Иван машинательно провел ладонью по подбородку, щекам -  он  тоже  не
брился давненько, щетина торчала наждаком. Но не это озадачивало его.  Гуг
становился похожим на кого-то очень знакомого, он не просто утрачивал свой
обычный облик, он превращался в кого-то. Но в кого?! Ивану показалось, что
он сходит с ума! Перед ним сидел его собственный  двойник,  не  надо  было
зеркала! Только теперь Иван сообразил, что к чему, но  поверить,  что  это
происходит на яву, не мог, не верилось! Да и не могло быть такого!
     - А ты ущипни себя! - проговорил вдруг  тот,  кто  был  прежде  Гугом
Хлодриком. - Ущипни за ляжку! А хочешь, за нос! Глядишь, и проснешься.
     Иван словно загипнотизированный последовал дурацкому совету. Но щипки
не помогали - он чувствовал боль и не просыпался.
     - Что скажешь?
     Иван тысячи раз слышал собственный голос в записях. И теперь он готов
был спорить на что угодно, что прозвучал именно его голос,  это  не  могло
быть ошибкой, в этом во всем была какая-то закономерность.
     - Гуг, это ты? - спросил он, глуповато улыбаясь.
     - А кто же еще, конечно, я - Гуг Хлодрик! - ответил сидящий  напротив
- Ивановым голосом. - Ты  только  чувств  не  лишись,  ладно?  А  то  стал
чувствительным больно, как барышня! Ну,  Ваня,  отвечай,  пока  я  добрый,
нужна тебе эта хреновина или нет?!
     Иван замялся. Он думал  о  множестве  вещей  и  не  мог  сразу  найти
нужного. И все-таки, спросил:
     - Сколько времени она действует вот так?
     - Столько, сколько надо тебе!
     - А обратно?
     Иван-двойник оторвал яйцо от шеи, сунул его тупым концом в рот, надул
щеки и почти  сразу  же  превратился  в  обрюзгшего  и  краснорожего  Гуга
Хлодрика.
     - Вот как! - заявил Гуг надменно, оттопыривая губу.
     Но Иван не мог поверить в чудо, случившееся у него на глазах.
     - Слушай, Хлодрик, а может, это гипнолокатор,  -  предположил  он,  -
может, ничего на самом деле не  меняется,  просто  нам  начинают  видеться
всякие вещи...
     Гуг сплюнул род ноги, почесал за ухом...
     - Все проверено, не будь занудой, Ваня. Держи!
     Он сунул яйцо в руку Ивану.
     - Только  зря  не  экспериментируй  с  ним,   не   стоит.   Штуковина
непонятная, может, в ней еще чего есть, откуда нам знать. Вон Лысый, ну ты
его должен знать, тот, что тебя брал, доэкспериментировался - щас по ходам
бегает, на четырех лапках и с длинным голым хвостом!
     - Врешь!
     - Ей-Богу,  Ваня!  Эта  хреновина,  видать,  настраивается  на  самый
активный, биоактивный, объект в радиусе своего действия. Ну этот  дурашлеп
позавчера и доигрался - поймал крысу, здесь их полно, сам видал, приставил
к горлышку яичко, и поминай как звали-только хвостиком вильнул, Ваня!  Где
его теперь отлавливать, а? Может,  сам  возвернется?  Хорошо  еще,  что  я
подобрал... Так что ты не дури, не надо!
     Ивану вдруг показалось, что все это продолжение  алкогольного  бреда,
белой горячки. Но рука его сжимала вполне  материальное  и  даже  какое-то
живое на ощупь яйцеобразное тело неизвестного  происхождения.  И  от  этой
реальности деваться было некуда. Он обтер яйцо о штанину, сунул в  боковой
карман комбинезона.
     - Но должны же быть какие-то инструкции? - предположил он, поглаживая
колючий подбородок.
     - Ванюша, у тебя нулевой допуск, а ты болтаешь о такой ерунде! Ну где
ты  видал,  чтобы  засекреченные  штуки  хранили  вместе  с  инструкциями,
чертежами, техдокументацией, ты наивный человек. Ваня. Если и  были  какие
инструкции, так на другом суденышке за семью замками,  а  то  и  вообще  у
черта  на  рогах!  Давай-ка,  собирайся,  пора  уматывать,  теперь  я  чую
недоброе, меня чутье не подводит!
     Он привстал, подтянул штаны. Подошел к двери,  снял  с  пояса  связку
огромных ключей-этой связкой можно было проложить череп слону  -  и  долго
возился с замками. Потом со скрежетом и  лязгом  задвинул  три  гигантских
засова,  опустил  сверху  металлический  занавес  и,  видно,   для   пущей
надежности  придвинул  вплотную  к   двери   непомерный   стальной   сейф,
сработанный еще  лет  пятьсот  назад.  После  этого  выдохнул  тяжело,  но
удовлетворенно:
     - Порядок!
     - Ты чего, танковой атаки ждешь? - поинтересовался Иван.
     - Это мы поглядим, - неопределенно ответил Гуг.
     - А как же сами выбираться будем?
     - Не волнуйся, Ваня! - Гуг Хлодрик повел глазами  куда-то  ввысь,  за
паутину, - Выберемся.
     Он прильнул к стене ухом. Лицо приняло настороженное выражение.
     - Что там?
     - Идут, сучары! Я  все  точно  рассчитал.  Но  ты,  Ваня,  не  робей!
Гуга-Игунфельда Хлодрика Буйного голыми руками не возьмешь! Гляди!
     Он подошел к  противоположной  стене,  подогнул  колени,  напрягся  и
подскочил метра на три вверх, вцепился обеими руками во что-то  невидимое,
подтянулся...  послышался  треск,  что-то  загремело,  заскрипело.  И  Гуг
многопудовым мешком свалился вниз,  на  пол.  Он  сидел  весь  в  обрывках
паутины и с недоумением разглядывал чугунную  старинную  решетку,  которую
держал в руках. На концах этой решетки болтались куски цемента, кирпичей.
     - Во-о! Оторвалась, падла! - произнес Гуг,  будто  еще  сомневаясь  в
случившемся. Но тут же отбросил решетку в угол комнатушки.
     В дверь застучали.
     Гуг  попробовал  встать.  Лицо  его  исказилось  гримасой  боли,   он
ухватился обеими руками за левую ногу, застонал.
     Иван сразу понял в чем дело. После того, как звероноиды отожрали Гугу
половину голени и всю ступню, ему пришлось ложиться  на  биорегенерацию  в
Центре. Но живой протез получился неважным, он то и дело подводил хозяина.
Видно, что-то подобное произошло и теперь.
     Иван подхватил Гуга под мышки, приподнял.
     - Ничего, я тебя подсажу, выберемся Гуг, лишь бы ход был.
     - Ход есть, Ваня, но я не полезу, ну его на хрен! Надоело бегать!
     В дверь принялись колотить прикладами. Потом как-то сразу все стихло.
И послышался приглушенный голос:
     - Именем закона требую открыть дверь!
     - Ага, щас, разбежался, - прокомментировал требование Гуг. И повернул
голову к Ивану: - Там все просто, по лесенке наверх - шесть ярусов,  потом
по туннелю до упора, и в тридцать восьмую дверцу по левой стороне!  Гляди,
не сбейся! Ни одна собака тебя не отыщет в этих лабиринтах, будь спокоен!
     - Мы пойдем вместе! - твердо заявил Иван.
     Гуг рассмеялся  своим  прерывистым  кашлем-смехом,  утер  выступившие
слезы.
     - Ванюша, вместе мы сможем пойти только на кичу, понял?! А тебе  надо
еще кое с кем расквитаться, об этом тоже не забывай! Что касается  старого
буйного викинга, так за него,  Ваня,  не  переживай,  не  родился  еще  на
Земле-матушке тот, кто покорителя Гадры за хобот возьмет!
     В дверь опять забарабанили. Голос стал громче.
     - Эй, Гуг Хлодрик, отпирай! Ты арестован! На этот раз ты крепко влип,
Буйный!
     - Щас ты у меня влипнешь, дерьмо вонючее! - отозвался Гуг. -  Ты  как
смеешь так говорить со мной, щенок! Ну, давай, высаживай  дверцу,  я  тебя
жду со всей твоей кодлой!
     Ивана передернуло.
     - Гуг, зря ты их поливаешь, - сказал он, - у  них  же  такая  служба,
работа.
     - Ваня, мы разберемся, мы старинные знакомые. Ты иди. Нет, постой!  Я
тебя напоследок спросить хочу, а как ко всей этой истории с твоим  мщением
относится твоя же ненаглядная, сто лет не видал твоего Светика, неужто она
тебя благословит на подвиги, что-то не верится мне в это. Ну да все равно,
ты ей от меня самый горячий братский поцелуй передавай, ладушки?!
     У Ивана внутри  все  перевернулось,  сердце  трепыхнулось,  застучало
сильнее, будто в его раскрытую рану плеснули  раскаленным  маслом.  Но  он
сдержался, он понял, что Хлодрик просто-напросто ни о чем не знал, что  он
оторвался от мира со своей воровской бандой, что  он,  видно,  не  смотрел
визора, не читал газет, а потому и злиться на него не стоит.
     - Ее давно нет, - проговорил совсем тихо.
     - Где нет? - удивился Гуг.
     - Нигде  нет,  старина!  Она  погибла  четыре  года  назад,   там   в
Пространстве, на выходе из Осевого измерения ее капсулу разнесло  в  пыль!
Так-то, Гуг. Светы давно нет, мне не у кого отпрашиваться.
     - Извини! - буркнул Хлодрик себе под нос.
     В дверь перестали  стучать;  и  она  вдруг  завибрировала,  задрожала
мелко-мелко. Иван поглядел на Гуга, дело принимало нешуточный оборот.
     - Ты пойдешь со мной!
     Он обхватил Хлодрика за плечи, оторвал от кровати, подпихнул к стене,
вцепился обеими руками в пояс, напрягся и подкинул тело к дыре.  В  глазах
потемнело, колени задрожали. Но на этот раз Гуг не свалился  вниз,  видно,
уцепился  за  что-то.   Сверху   послышались   совершенно   непередаваемые
ругательства и отборный старинный мат.
     Дверь ходуном ходила. Это было заметно даже сквозь  железные  ставни.
Наконец, в ее центре появилось темное пятнышко.
     Пятнышко все время меняло форму, расширялось, пока его не прорвало  и
в  образовавшуюся  дыру  не  пробилось  синее  холодное  на   вид   пламя.
Европоловцы прожигали дверь плазменным резаком, каким-то образом, а может,
и совсем  не  случайно,  им  удалось  обогнуть  массивный  стальной  сейф,
заслонявший ее снизу до половины. Дыра  увеличивалась  на  глазах.  Больше
рисковать не стоило.
     И Иван прыгнул вверх, еще  не  зная  толком,  что  его  там  ожидает.
Пригодилась подготовка, полученная в Школе, пригодилась, несмотря на  все,
что было с ним в последние дни,  несмотря  на  беспробудную  двухнедельную
пьянку, на четыре голодные дня в связанном достоянии, на  затекшие  мышцы.
Все-таки он был космолетчиком экстра-класса. И он вновь доказал это!
     Гуг подхватил  его,  вцепился  мертвой  хваткой  в  кисть,  втащил  в
какую-то темную дыру. И все же Иван успел оглянуться, свесить голову вниз.
Он увидал, как в конуренку Гуга Хлодрика ворвались четверо европоловцев  с
пулеметами в руках, заметались по ней... но стрелять уже было не в кого!
     - Ну и как я полезу по лестнице? - просипел в ухо невидимый в темноте
Гуг.
     - Вспомни, как ты лазил на Гадре! - отрезал Иван.
     - Ага, на руках можно проползти вверх сотню  метров,  а  здесь  шесть
ярусов, обалдуй! Это же больше километра?
     - На черта было забираться в такую глубь?
     - Ваня, ты всегда ходил поверху, ты не знаешь, как охотятся за  нашим
братом, понял?!  Не  надо  учить  старого  честного  разбойника,  где  ему
прятаться от властей, поползли уж лучше!
     - Вот это дело! - прошептал Иван.
     Он ощупал рукой карман - на месте  ли  яйцо.  Оно  было  там,  где  и
полагалось ему быть. Иван вцепился рукой  в  железную  скобу,  подтянулся,
перехватнлся. Потом спрыгнул вниз.
     - Ты полезай первым, -  сказал  он  Хлодрику.  -  В  случае  чего,  я
подсоблю. Но пока силы есть, чтоб сам лез!  Нечего  ныть  и  надеяться  на
нянек!
     - Лады, на ярусах будем отдыхать понемногу!
     Гуг, сопя,  ругаясь,  обливаясь  потом,  полез  вверх,  помогая  себе
единственной здоровой  ногой.  Иван  еле  успевал  за  ним.  Снизу  начали
стрелять в  лаз.  Пули  крутились  волчками  у  входа  в  трубу,  визжали,
рикошетили, выбивали отчаянную психопатическую дробь, но  до  беглецов  не
долетали.
     - Щя, Ваня, погоди, - просипел вдруг сверху Гуг, - пригнись маленько,
старина, прижмись к скобам?
     Иван начинал привыкать к темноте. Он разглядел, как  Хлодрик  вытащил
что-то из кармана,  -  покрутил  в  руке  и  очень  аккуратно,  выверенным
движением, бросил вниз.
     - Ловите подарочек,  гниды!  -  сказал  он  беззлобно.  И  зашелся  в
кашле-смехе.
     Внизу здорово громыхнуло.  Взрывная  волна  докатилась  и  до  Ивана,
шибанула в ступни, заставила вздрогнуть.
     - Зря ты все это делаешь, Гуг! Сам ты дурак порядочный! -  разозлился
он..
     - А ты не заступайся за этих ребятишек, Ваня! Они  не  ангелы!  И  не
стражи порядка и  законности!  Ежели  бы  ты  знал,  ках  они  повязаны  с
евромафией, чего они вытворяют тут, ты бы помалкивал, Ваня!  Вот  ты  меня
чистил на чем свет стоит Божий,  а  ведь  я,  Ваня,  ягненок  невинный  по
сравнению с ними, чего же ты меня обижаешь...
     - Ладно, потом разберемся. Шуруй давай, не задерживайся, ангел!
     Через полтора часа еле живые, обессиленные, вымотанные  на  нет,  они
вылезли в предповерхностный туннель. Последние триста  метров  Иван  тащил
Хлодрикана себе. Тот, конечно, помогал  ему  изо  всех  сил,  цеплялся  за
скобы, отпихивался ногой, но помощь была слабоватой.
     - Все, чтоб им пусто было! - выдохнул Гуг.
     И они повалились на пол, покрытый  толстым  слоем  ржавчины,  пыли  и
какой-то вонючей драни.  Снизу  никаких  звуков  не  доносилось,  по  всей
видимости, их решили  вылавливать  другим  способом,  перекрывая  ходы,  а
может, про них уже забыли... нет,  этого  быть  не  могло,  Иван  не  стал
утешать себя простодушной мыслью. Расслабляться не следовало.
     - Пошли! - сказал он, вставая на колени.
     - Щя, еще чуток полежим... Или нет, ты сбегай пока на разведку,  коли
шустрый такой, а я, передохну. Тридцать восьмая дверь по левой стороне!
     - Да помню! - отрезал Иван.
     Он быстро нашел нужную дверь. Потянул ручку на  себя.  Но  оказалось,
что дверь открывается вовнутрь. Он пихнул ее и  оказался  в  довольно-таки
вместительном помещении с низким  сводчатым  потолком.  Посреди  помещения
стоял длинный стол, заставленный бутылками, стаканами, рюмками,  фужерами,
тарелками и тарелочками с остатками самой разнообразной  снеди...  Похоже,
здесь совсем недавно отчаянно пировала веселая и многочисленная  компания.
Пол был также завален объедками, осколками,  окурками,  тут  же  стояли  и
лежали перевернутые стулья, кресла.
     Но больше всего поразила Ивана огромная облезлая крыса,  сидевшая  на
самом краю стола и пристально следившая своими умными колючими глазками за
каждым его движением. Иван махнул рукой на крысу.  Но  та  не  испугалась.
Тогда он подошел ближе, поднял с пола бутылку из-под виски и швырнул ею  в
крысу, бутылка не попала в цель, крыса с легкостью увернулась.
     Иван вдруг  вспомнил  про  яйцо,  вытащил  его.  Заметил,  что  крыса
подалась вперед, - задрожала. Он подошел еще ближе, вытянул руку с  яйцом.
Крыса недоверчиво, но как-то бесшабашно и слепа, будто ее тянуло магнитом,
поползла к яйцу, ткнулась  в  его  Тупой  конец  усатой  дрожащей  мордой,
замерла.
     Иван сжал яйцо рукой. И произошло то, на что  он  был  уже  настроен,
чего ждал невольно - крыса пропала, словно ее и не было.  На  краю  стола,
свесив толстые крепкие ноги с совершенно обалделой рожей сидел, стриженный
здоровяк с бычьей шеей, тот самый. В глазах его стоял такой восторг, будто
он только что  вопреки  всем  законам  природы  и  Божественному  Промыслу
воскрес из мертвых.
     Иван подошел вплотную. Спрятал яйцо в карман, предварительно  обтерев
его платком. Платок выбросил. А потом коротко и сильно ударил  стриженного
и челюсть. Тот упал со стола, застыл в нелепой, позе посреди кучи объедков
и битого стекла. Иван взял наполовину пустую  бутылку  шампанского,  полил
стриженного сверху. Тот продрал глаза, потер ладонью челюсть.
     - Это я тебе должок вернул, не обижайся!
     - Чего об такой ерунде говорить, - отозвался снизу стриженный, -  это
я тебе теперь должен по гроб!
     В эту минуту в комнату на  трех  конечностях,  пыхтя  и  сопя,  вполз
багроволицый непомерно толстый Гуг Хлодрик.
     - О-о-о, кого я вижу! - заорал он, с порога. - Лысый, падла!  Как  ты
себя чувствуешь, крысеныш поганый?!
     Стриженный здоровяк подбежал к Гугу, помог ему  подняться,  усадил  в
кресло. Чувствовалось, что он уважает "пахана".
     Иван встрепенулся.
     - Слушай, а вправду, как ты себя ощущал в этой шкуре, а? - спросил он
с заметным интересом.
     - Нормально, - ответил Лысый, - все путем, даже лучше  как-то,  вроде
бы и шустрее, и сильнее, и нервишки не так шалят.
     - Да нет, я не о том, - оборвал его Иван, - кем ты  себя  чувствовал:
человеком или крысой?
     Лысый обиделся, надулся.
     - Чего ты, издеваться надумал? Скажешь еще  крысой!  Не,  ты,  мужик,
меня не задевай, я нервный!
     Дальнейших объяснений Ивану не требовалось. В  нем  вдруг  разыгрался
бешенный аппетит. Он присел к  столу  и  набросился  на  объедки,  выбирая
нетронутые,  посвежее.  Запивал  только  шипучкой,  которая   давным-давно
выдохлась, к спиртному не притрагивался. Гуг поглядывал на жующего Ивана с
ехидцей, перемигивался с Лысым - им, наверное, было что вспомнить.
     Едва он  немного  насытился,  как  раздался  лязг.  Какие-то  скрытые
верхние люки одновременно распахнулись. И в комнату, будто военный  десант
с небес, спрыгнули одновременно человек тридцать в одинаковых  зеленоватых
форменках и касках.
     Лысого, попытавшегося приподняться над стулом,  срезали  очередью  из
пулемета без предупреждения.
     Он упал  с  удивленно  вытаращенными  глазами,  наверное,  так  и  не
разобравшись перед смертью, что же случилось.
     Гуг Хлодрик сидел спокойно, не дергался. Но на него тут же  набросили
мелкоячеистую пластиконовую сеть - набросили в три или четыре  слоя,  Иван
не успел сосчитать. Прямо в дицо ему смотрело  черное  холодное  отверстие
ствола пулемета.
     Высокий усатый человек, с золотой  посверкивающей  фиксой  во  рту  и
темными очками, скрывающими глаза,  подошел  совсем  близко,  отвел  рукой
ствол пулемета. И произнес официальным напыщенным тоном:
     - Вам предлагается  в  течение  полутора  часов  покинуть  территорию
Объединенной Европы. Предупреждаю, неисполнение  требования  поставит  вас
вне закона, а тогда... - он развел руками. - Тогда мы вам ничем не  сможем
помочь!
     Гуг Хлодрик зашевелися под слоем сетей.
     - Иван - сказал он мягко, но убежденно. - Я  тоже  думаю,  тебе  надо
проваливать отсюда, не спорь с ними! Уматывай в Россию, пока цел!
     - А ты? - спросил Иван.
     - С ним особые счеты, - ответил за Гуга усатый, - не  волнуйтесь,  мы
никого не обидим.
     - Это точно, Ваня, они меня не  обидят,  им  на  Гадре  очень  кстати
опытные работнички, что делать, Ваня, надо ведь и кому-то выдавать на гора
руду с ридориумом, верно?
     - Не буду спорить, - согласился усатый. - Работники нужны и на Гадре,
и на Сельме, и на Гиргее... Скажи спасибо,  Хлодрик,  что  смертная  казнь
отменена, что тебе еще будет позволено таскать твое жирное брюхо на  твоих
протезах.
     Гуг засопел, заерзал.
     - Мы с тобой, легавая гадина, еще обсудим эти вопросы, - процедил  он
раздельно и зло, - при первой же встрече тет-а-тет, ты  уж  не  сумлевайся
любезный мой!
     - Ладно, хватит болтать! Не позорься при посторонних!
     - Это вы для него посторонние, легаш!
     Усатый повернулся к Ивану.
     - В вашем распоряжении остается один час и двадцать четыре минуты.  Я
вам советую долго не раздумывать, до границы лету тридцать одна минута, да
пока доберетесь до стоянки... Поспешите!
     Иван виновато поглядел на Гуга Хлодрика, опутанного словно  он  дикий
зверь, будто он беснующий ся птицекальмар с Гиргеи. Бросать старого  друга
в таком положении не хотелось.
     - Или ты хочешь со мною, на рудники? - спросил Гуг.
     Нет, у Ивана были совсем иные планы. Он не мог  распоряжаться  собою,
как ему вздумается. Он был обязан выполнить свой долг.
     - Давай, Ваня, возвращайся к себе. И прощай, может, не свидимся боле!
     - Прощай, Гуг! - еле слышно ответил Иван. Он чувствовал, как  яйцо  -
превращатель в кармане давит прямо на печень. Он  удивлялся,  что  его  не
обыскивают и вообще не трогают. Но он знал, что в чужой монастырь со своим
уставом не ходят. - Прощай!
     На выходе он спросил у сопровождавшего его усатого человека в  темных
очках:
     - Но вы можете  объяснить,  почему  вдруг  мне  нельзя  находиться  в
Объединенной Европе?
     - Приказ, - безжизненым голосом ответил усатый и сверкнул фиксой.
     - Я понимаю, что приказ. Но должна же быть и причина для приказа?
     - Там, наверху,  ее,  наверное,  знают.  А  я  маленький  человек,  я
исполнитель, - усатый заулыбался во весь рот. - Скажу только одно:  видно,
вы крепко насолили кому-то из этих, понимаете, о ком я говорю?
     - Я ни черта не понимаю! - разозлился Иван.
     - У нас такой порядок - со всеми поддерживать дружественные отношения
и ни во что не вмешиваться. А про вас поговаривают, что вы влезли в  дела,
где замешаны неземляне, понятно, надеюсь? Ну вот, вижу, что понятно.  Сами
подумайте,  зачем  Объединенной  Европе  встревать  между  вами   и   иной
цивилизацией, если она, конечно, есть?! Что скажете?
     Ивану было нечего сказать. Он недоумевал - откуда им стало  известно!
Да и мало ли что! Какое они имеют  право  на  таком  шатком,  полуреальном
основании третировать его! Нет, бред,  паранойя,  шизофрения,  алкогольный
психоз! Причем тут Европа! Причем тут все они?! Его горло  перехватило  от
ярости и обиды. И он ничего не ответил.
     - А кое-кто поговаривает, что эта самая цивилизация тыщ на  пять  лет
обогнала нас  в  развитии,  чуете,  чем  пахнет?!  Нет,  вы  уж  сами  там
разбирайтесь. Только я вам скажу честно, от души, -  голос  усатого  стих,
стал проникновенным, дружеским, - никто  вам  не  поможет  -  ни  здесь  в
Европе, ни за океаном, ни у вас, в России. Не найдете безумцев. А  моя  бы
воля, засадил бы я вас в психушку, где-нибудь подальше от людей, на  одном
из спутников Нептуна,  всем  бы  покойнее  было.  Это  ж  надо,  на  такое
замахнуться! Ну да прощайте,  не  нам  вас  карать,  не  нам  и  миловать;
Надеюсь, с вами разберутся дома, не оставят без  внимания,  посадят,  куда
положено... а мы не причем. Прощайте!
     Иван уже не слушал усатого. Тот стал ему неинтересен.  Напоследок  он
обернулся к Гугу Хлодрику и помахал ему рукой.
     - Мы еще увидимся, старина, - сказал  он,  четко  выговаривая  каждое
слово, - назло всем им увидится! До встречи, Гуг!

     Земля. Россия. Москва.

     2478-ой год, май..

     Внутри Храма было прохладной тихо. Иван сделал от  дверей  три  шага,
остановился, собираясь  с  мыслями,  настраиваясь  на  нужный  лад,  потом
размашисто и неторопливо перекрестился, склонил голову.
     Он не знал толком  ни  одной  молитвы,  не  был  знаком  с  обрядовой
стороной: что и когда надо делать, куда идти в первую очередь, куда потом,
кому и в каких случаях ставить  свечу...  Но  это  не  смущало  его  ни  в
малейшей степени, последние полгода покой  и  умиротворение  нисходили  на
него  лишь  в  полумраке  церквей,  когда,  отрешась  от  земной  суеты  и
бестолковой мирской возни, он представал пред ликом Всевышнего, освобождал
сознание от злобы и ненависти, зависти и желаний. В эти короткие мгновения
бытия перед ним открывалось Вечное, и он ощущал  в  себе  полную  свободу,
раскованность, он воспарял  в  выси  горний,  хотя,  казалось,  куда  ему,
космолетчику, избороздившему пол-Вселенной,  воспарять!  Но  значит,  было
куда, он это чувствовал, он это понимал - не все постиг ум человеческий  в
Пространстве. И не все ему, видно, дано постичь! Всегда  останется  Тайна,
пред которой надо  найти  мужество  спокойно  и  с  чувством  собственного
достоинства преклонить колени.

     Еще каких-то полтысячи лет  назад  человечество  кичливо  заносилось,
объявляя себя и свои составляющие венцами творения, заявляя,  преисполнясь
гордыней, что нет ничего непознаваемого  в  мире,  и  что  почти  все  уже
познано им, осталась, дескать, самая малость... Малость обернулась  такими
неизведанными  глубинами,   что   Человечество,   отринувшее   гордыню   и
антропоцентризм, осознало недолговечность свою и преходящесть, задумалось,
стоя над бездной, удержалось на краю  -  надолго  ли?  Превознося  себя  и
глумясь на Извечными  Силами  Природы,  человечество  неостановимо  падало
вниз, умаляясь с каждым  горделивым,  кичливым  словом.  Осознав  же  свою
малость и ничтожество во Вселенной, ощутив себя младенцем - несмышленышем,
ползающим у подножия Престола Неизьяснимого,  Человечество  возвысилось  и
обрело свбе  собственное  место  в  Пространстве.  Дух  обарывал  Материю,
доказывая первородство и неистребимую жизнестойкость, не было на его  пути
преград и заторов, ибо все преграды и заторы материальны, Дух же  вездесущ
и всепроникающ, границ для него нет, пределов - не положено.
     Но не пришел еще, видно, тот час, когда  вместилище  частицы  Духа  -
душа человеческая, обретет светоносную сущность и чистоту подлинную.  И  в
2478-м году душа эта оставалась ристалищем для Сил Добра  и  Зла,  ведущих
извечную борьбу. Не каждому дано понять смысл Борьбы  этой,  познать  долю
Ее, а то и просто  догадаться  о  том,  что  идет  Она.  Ивана  же  Истина
коснулась краешком своего белоснежиого легкого крыла.

     Он не понимал этого, не осознавал,  он  лишь  чувствовал  легкость  и
истинность прикосновения. И с него было достаточно и такой малости.
     К Ивану подошла невысокая и худенькая пожилая  женщина,  заглянула  в
глаза, добро и вопрощающе.
     - Вы, наверное, впервые здесь?
     - Да, - сознался Иван, - половину жизни провела  Москве,  особенно  в
детстве, юности, а вот както  не  доводилось...  все,  знаете  ли,  издали
любовался.
     Женщина кивнула.
     - Храм Божий - вместилище Духа. Как бы ни был  он  снаружи  хорош,  а
внутри всегда лучше,  -  сказала  она  мягко,  -  хотите  я  вас  проведу,
познакомлю... Жаль вот только служба закончилась, ну да ничего, на  первый
раз вам, к этого достанет.
     Иван поклонится, поблагодарил. Но от помощи отказался.
     - Хочется побыть  одному,  -  сказал  он,  -  проникнуться,  вы  меня
простите.
     - Не за что. Бог в помощь!
     Женщина отошла, примкнула к молящимся у иконостаса. А Иван как стоял,
так и остался стоять. Он  постепенно  привыкал,  присматривался.  Огромное
внутреннее пространство ничуть не подавляло, наоборот, как бы растворяло в
себе, поднимало, приобщало к Вечному и Высокому. Под сводами куполов могла
бы уместиться колокольня, Ивана Великого, но своды  эти  были  естественны
как свод небесный.
     В Храме не было привычного для небольших церквей полумрака, ровный  и
приятный свет заполнял его. Иван чувствовал, как  этот  свет  проникает  в
него самого, озаряет душу. И ему становилось легче.
     Сколько раз за свою немалую жизнь он проходил мимо Храма, давая  себе
слово, непременно в него заглянуть в  следующее  посещение.  И  не  держал
этого слова. Возвращаясь из Дальнего Поиска, он любовался сверкающими  над
Москвой золотыми куполами, и у  него  щемило  сердце,  на  глаза  набегали
слезы, он радовался, что снова видит эту неизъяснимую красоту... но  зайти
внутрь белокаменного чуда не решался, все откладывал. А может, и правильно
делал? Может, еще рано было тогда  заходить  в  сам  Храм?  Иван  не  знал
ответов на эти вопросы, да они его не слишком и волновали. Главное, теперь
он здесь, в Храме. Теперь, когда это случилось не по мимолетной прихоти  и
не из любопытства праздного, а по велению души и сердца!

     Он стоял, и не мог заставить себя сдвинуться с места.  Ему  казалось,
что он не стоит на мозаичном  узорчатом  полу,  равном  размерами  доброму
полю, а парит над ним, в высоте, где-то не под самыми сводами, но  немного
ниже, на уровне вертикалей стен, то чуть приподнимаясь,  то  опускаясь.  И
парение это было сказочно прекрасным. Он даже утратил  на  время  ощущение
неизбывной  муки,  преследующей  его  последние  полгода,  терзающей  его,
растравляющей  душу  каленым  железом.  Облегчение  пришло   незаметно   и
внезапно, совместившись в несовместимом.
     - Собою оживляющий, оживи мя, умерщвленного грехами... - произнес  он
вслух вспомнившуюся строку молитвы, - воскреси души наши!
     Если бы Ивана спросили сейчас, верит ли он, навряд  ли  бы  дождались
ответа. Он и сам пока не понимал этого, ему трудно было  сразу  отказаться
от многого предшествующего, от взглядов, привычек... Но он не ответил бы и
отрицательно. Пусть он не проникся пока исцеляющей верой полностью, пусть,
зато он отринул неверие. А то уже было немалым!
     Ему  много  пришлось  пережить  после  того,  как   службы   Европола
вышвырнули его из своих пределов.  Он  думал,  что  на  родине  забудется,
успокоится, что боль утихнет, а ему самому  помогут.  Но  помощь  в  таких
случаях не давала результатов. Боль не утихала. И  ничего  не  забывалось.
Наоборот!
     Всю зиму провел на родине своих родителей. Сам он появился  на  белый
свет за миллионы километров от Земли, во  мраке  Вселенной,  сжимавшей  со
всех сторон маленькую трехместную капсулу-корабль. Но он  не  считал  себя
гражданином Вселенной, родина его отца и матери была и его родиной.  Пусть
он поздно узнал о них, но ведь узнал же!
     Большое и богатое село под Вологдой жило своей наполненной жизнью  и,
казалось,  ничего  не  хотело  знать  о  Дальнем   Поиске,   об   окраинах
Пространства и всех их обитателей. Своих забот хватало! И были эти  заботы
не менее насущными, чем добыча ридориума на рудниках  Гадры  или  освоение
никому в селе не известной и уже совершенно не нужной сельчанам Гиргеи.
     Иван долго пытался разыскать родственников. Да  только  за  двести  с
лишним  лет  многое  изменилось,  перемешались  роды  и  семьи,  и  концов
отыскивалось так много, что куда ни кинь,  всюду  были  его  родичи!  Иван
оставил свою затею, теперь он на каждого смотрел как на брата или  сестру,
отца или мать, деда или бабку,  сына  или  дочь,  хотя  и  был  фактически
намного старше всех живущих.
     У них со Светой детей не  было,  все  откладывали  на  потом,  вот  и
дооткладывались... Да что ныне горевать,  поздно,  ее  не  вернуть,  да  и
самому не до витья семейного гнездышка!
     По  ночам  его  терзала  память.  Днем  иногда  удавалось  отвлечься,
забыться. Он узнал, что когда-то, давным-давно, не  только  село  это,  не
только вологодская, но и вся землюшка Русская была разорена  и  опустошена
до крайности, народ почти истреблен,  а  тех,  кто  уцелел,  позагоняли  в
дымние и смрадные города. Из них было  лишь  две  дороги  -  на  кладбища,
которые с периодичностью в  десять-пятнадцать  лет  закатывали  асфальтом,
дабы память не теребила никого, или  же  в  разбросанный  по  всей  стране
гигантский архипелаг "лечебно-трудовых профилакториев",  откуда  мало  кто
возвращался живым и здоровым. Села обезлюдели, вымирали последние  старики
и старушки... казалось, конец  пришел  земле  Русской.  Но  отвел  Господь
напасть,  вновь  ожили  села,  стали  подниматься,   повырубленные   леса,
химические   производства   постепенно   позакрывали,   и    пошла-поехала
возобновляющаяся жизнь на древней российской земле,  испытавшей  все,  что
только можно испытать за свою  историю  многотысячелетнюю!  Личная  память
Ивана соединялась с памятью народной,  вековечной,  и  казалось,  груз  ее
непомерен, неподсилен даже богатырю. Но что оставалось делать?  Надо  было
терпеть. И Иван терпел.
     Он мог бы остановиться в огромной пустующей гостинице, срубленной  по
последней моде и стародавнему обычаю из здорового  по  своей  сути  и  для
людей дуба, сработанной  под  средневековый  княжий  терем  с  просторными
клетями,   горницами,   привольными   гульбищами,   бревенчатыми   крытыми
башенками. Он мог  бы  остановиться  и  в  сверхсовременном,  торчащем  на
одной-единственной длинной ноге отеле. Но его приютил  старик-священник  -
добрая  русская  душа,  бессребренник  и   говорун-рассказчик.   От   него
вообщем-то Иван и узнал о вере предков. В интернате им обо всех этих делах
говорили вскользь, мимоходом, в Школе и вовсе были иные заботы, там только
поспевали за инструкторами! А позже закрутился, завертелся, все шло  комом
со снежной высоченной горы? А теперь вот остановился вдруг, огляделся... и
заметил неожиданно для себя, что жизнь-то не так и проста, что в ней  есть
множество вещей, о которых он и слыхом не слыхивал, а если и знал  что-то,
так было это пустым абстрактным знанием, ничего не давало сердцу и душе.
     Старик-священник и окрестил  его  в  одной  из  православных  церквей
поселка. Собственноручно повесил на шею простенький  железный  крестик  на
тоненькой и не менее простой цепочке. Приказал не  снимать,  хранить  веру
отцов. Иван, еще не совсем проникшись, но чувствуя, что за всем этим стоит
нечто большее, чем ему видится поперву, дал слово - не снимать.
     Во время разговоров со священником  на  него  сходило  умиротворение,
пропадало желание мстить, убивать, наказывать... Но потом,  ночами,  снова
накатывало-он не мог погасить в груди жгущий его пламень, все представлял,
как он встретится с этими нелюдями, как будет сладострастно, долго,  много
и жестоко убивать их, сокрушать их жилища, давить их детенышей... И не мог
охладить его пылающей груди холодный  железный  крестик.  К  утру  немного
отпускало.  Обессиленный  и  мокрый  от  холодного   пота   Иван   засыпал
беспробудным тяжелым сном.
     Подаренное Гугом яйцо он все время носил  с  собой.  Но  ни  разу  не
пытался  даже  опробовать  его,  не  до  того  было.  Толик   расщедрился,
выделил-таки шесть разгоночных баков. Но всего  этого  было  мало,  совсем
мало! Он уже договорился и  насчет  капсулы  -  обещали  дать  старенькую,
подержанную,   но   с   классным   почти   неизношенным   профессиональным
переходником  -  а  это  было  более  чем  половинной   гарантией   успеха
предприятия. Теперь бы еще три-четыре бака,  да  возвратный  блок,  да  из
снаряжения кое-чего! Много надо! А можно не успеть. Иван  ощущал  на  себе
заботливый, ненавязчивый глаз. Но он знал, что  пока  ведет  себя  смирно,
никто его трогать не будет, по крайней мере здесь, в России,  где  нет  ни
глобополов, ни европолов, ни вообще никаких служб слежения за  гражданами.
Здесь можно было просидеть всю жизнь! А можно было  и  вернуться  на  свою
работу, снова уйти в Дальний Поиск, никто бы и слова поперек не  сказал...
А там-угнать бы суперкосмолет последней модели,  и  рвануть  без  оглядки!
Нет, Иван сразу отгонял подобные мысли, он не вор.  Даже  Гуг  Хлодрик  не
стал бы угонять космолета  у  своих,  для  этого  нужно  быть  законченным
подонком... Ладно, обойдется своими средствами!  Иван  знал,  к  лету  все
будет готово, и если его не перехватят сами космофлотчики  из  Управления,
только его и видали!
     В видеогазетах  он  читал  о  Гуте  Хлодрике.  Совсем  короткая  была
заметочка. Но суть-то ясна: старинного приятеля под конвоем  отправили  на
подводные шахты Гиргеи, в бессрочную латоргу. Иван понимал, для  Гуга  это
крышка, никогда ему не выбраться с этой проклятой планеты! Но что  он  мог
поделать? Только скрежетать зубами в бессилии? Нет, нервы надо было беречь
для дела. И все  же  он  не  тратил  времени  зря,  раздобыл  и  припрятал
автомат-парализатор, десантный лучемет, кое-какие боеприпасы... Если бы он
в селе показал кому-нибудь эти штуковины, никто бы не понял, для чего  вся
эта железная дребедень -  уже  двести  с  лишним  лет  небыло  войн,  даже
местного характера, охота на  животных  давным-давно  вышла  из  моды,  на
охотника посмотрели бы как на недоумка.
     Обзавелся   он    я    спецмедикаментами,    запасом    стимуляторов,
нейтрализаторов... К нелюдям  с  голыми  руками  не  попрешься!  К  ним  и
вооруженным до зубов были идти не слишком-то безопасно. И вообще, что он о
них знал? Да ровным счетом ничего! Но Иван утешал себя мыслью, что  вот  и
узнает! А там видно будет!
     Его жгло изнутри, разъедало. И он не мог справиться с той  бесовской,
неукротимой  силой,  что  поселилась  в  его  груди.  Не   помог   ему   я
старичок-священник. Не помог, но немного облегчил существование, благодаря
ему Иван увидал в конце длинного, нескончаемого темного  туннеля  проблеск
света.
     В Москву он прилетел на два дня. Больше выжидать  не  стоило,  больше
выжидать ему не позволяла гнетущая, безжалостна память.
     Он стоял в Храме, отрешенный и завороженный, он был  готов  простоять
так всю жизнь. Это был целый мир в мире.  Вселенная  во  Вселенной!  Этому
Храму было без малого шестьсот  лет.  Он  был  воздвигнут  народом  и  для
народа. На белом свете не существозало ничего равного ему.  Были  строения
выше, шире, массивнее и грандиознее. Но гармоничнее  и  одухотвореннее  не
было, ни в прошлом, ни в настоящем. Не предвиделось таковых и в будущем. В
этом    Храме    воплотился    тысячелетний    гений    народа-страдальца,
народа-защитника. Его невозможно было  уничтожить,  стереть  с  лица  этой
святой земля. Его можно было лишь временно разрушить, разнести  на  куски,
что и сделали варвары-изверги двадцатого века, века тотального геноцида  и
мракобесия вселенских масштабов. Но  власть  вандалов  и  убийц  оказалась
недолгой. Храм же был вечен - он возродился в конце  этого  кровавого,  но
выдохшегося на последних  десятилетиях  века,  возродился  во  всем  своем
великолепии и нетленности, по воле народа и вопреки доживающей в роскоши и
страхе кучке  плутократовузурпаторов.  И  его  возрождение  стало  началом
Возрождения полузадушенной  многострадальной  земли-десятки  тысяч  храмов
засверкали над городами и селами  золотыми  куполами,  освещая  российскую
землю,  утверждая  в  ней  своим  величием  и  открытостью  мир  и  покой,
терпимость и доброту. В считанные годы поднялась из праха  полуразрушенная
страна, ожила, окрепла, обрела второе дыхание,  еще  более  глубокое,  чем
первое, более ровное, животворящее.  И  стоял  в  сердце  этой  великой  и
могучей страны, дающей все человеку любой  крови  и  веры,  обеспечивающей
всем покой и благоденствие, светлый, возносящийся к  небесам  Храм-главная
обитель Духа Возрождения России и всего православного христианского  мира,
средоточие Добра и Веры в Добро  -  Храм  Христа  Спасителя,  Неразрушимая
Святыня. Стоял, отражая своими куполами Огонь Небесный, бросая  его  блики
на людей - в их сердца и души.
     Иван сошел со своего места, ничего не видя вокруг, ничего  не  слыша,
побрел к  иконостасу.  Он  понимал,  что  пора  уходить,  что  ему  нельзя
расслабляться, размякать душой. Но ничего не  мог  с  собой  поделать.  Он
хотел в последний раз - в первый и последний! - заглянуть  в  глаза  Тому,
кто единственный не бросит его,  не  оставит  в  самую  трудную  и  тяжкую
минуту. И он видел уже Этот Взгляд. И он понимал, что и его видят.
     - Огради меня. Господи, силою Честного и Животворящего Твоего Креста,
- прошептал он, почти не разжимая губ. - И сохрани меня от всякого зла.
     Краем глаза он увидал какого-то священослужителя,  приближавшегося  к
нему. Но он не мог оторвать взгляда от Лика Того,  к  кому  обращался.  Он
ждал Знака.
     И ему  показалось,  что  дождался.  Лик  вдруг  утратил  суровость  и
непреклонность, стал добрым, даже простодушно добрым,  словно  приоткрывая
завесу, скрывавшую Его подлинное выражение от непосвященных.
     Иван вздрогнул. Отвел глаза. С него было достаточно.
     - Что ты ищешь, сын мой? - спросил полушепотом священнослужитель.
     Он был еще совсем не старый, лет под семьдесят, с длинной темнорусой,
но уже полуседой бородой и близорукими добрыми,  почти  детскими  глазами.
Его голову облегал белый и странный какой-то, на взгляд  Ивана,  клобук  с
маленьким крестиком наверху.
     Иван совершенно не разбирался в церковных чинах  и  званиях,  не  мог
отличить митрополита от рядового батюшки, дьякона от семинариста, а кто  в
каких одеяниях и по какому случаю должен был предстать перед паствою, он и
вообразить не мог. Надо было, конечно, все  это  разузнать  запомнить.  Но
Ивана больше влекло внутреннее, глубинное, нежели внешнее, наружное.
     - Правду ищу, - сказал он.
     - Значит, ты ищешь Бога, - вымолвил священнослужитель, - ибо Бог не в
силе, а в Правде! Ты понял меня?
     Иван  кивнул  головой,  не  ответил.  Но  он  понимал,  куда   клонит
священнослужитель.
     - Я знаю про тебя, - сказал тот, - почти все знаю. И еще знаю главное
- ты пришел сюда неспроста. Ты уже готов?
     Иван вздохнул. Он решал, надо ли отвечать, стоит  ли?  Все  про  него
знали! Лишь он один ничего еще толком не знал.
     - Вижу, что готов. Когда отлет?
     - Через два дня.
     - Два дня срок немалый, - сказал священнослужитель, оглаживая бороду,
опустив  глаза  долу.  -  За  два  дня  может  многое   измениться...   Не
передумаешь?
     Иван выразительно поглядел в его глаза.
     - Значит, не передумаешь. Ну что же, отговаривать тебя не стану.  Тем
более, удерживать! Иногда удержать человека, обуздать его,  приневолить  -
все одно, что сломать. Церковь же  человека  возвышать  должна,  открывать
перед ним мир необъятный и неизведанный, окрылять, но не путы накладывать.
Поступай, как знаешь. Но помни то, с чего  начали  не  в  силе  Бог,  а  в
Правде! А еще это понимай так: не с сильными Бог, а с правыми!
     Поначалу  Иван  внутренне  напрягся,  что-то  в  душе  сопротивлялось
проповедям и нравоучениям, не желало принть их - с какой  это  стати  его,
взрослого человека, прошедшего сквозь такие передряги, что  и  не  снились
большинству землян,  начинают  вдруг  поучать,  наставлять  словно  мальца
безусого?! Но почти тут же раздражение, порожденное гордыней, угасло. Ведь
слышал он сейчас не поучения ментора, а то, что постоянно  звучало  в  его
мозгу, то, о чем кричала в нем самом Совесть! Только  теперь  это  был  не
внутренний голос, а внешний. И потому внемлить ему следовало  с  удвоенным
вниманием, сопоставляя со своим, отринув гордыню  и  раздражительность.  И
ему  стало  легко,  хорошо.  Он  склонил  голову,  как  бы  соглашаясь   с
неизвестным ему священнослужителем, признавая правоту его слов.
     - Большинство мирян живет  просто,  как  трава  растет,  -  продолжил
священнослужитель, - они грешат понемногу,  каятся,  а  в  общем  их  души
чисты, не запятнаны большими и смертными грехами, им легко жить  на  белом
свете. Но иногда в мир приходят люди  иного  склада  -  сильные,  цельные,
одержимые. И они несут в этот мир с собой  или  Большое  Зло  или  Большое
Добро.  Не  сразу  становится  видно,  что  именно,   лишь   со   временем
раскрывается их сущность, и тогда люди  обычные  могут  сказать:  да,  это
поводырь и праведник, очистивший часть мира  от  скверны,  или  же  -  это
обольститель, влекущий за собой в пропасть адскую. Мне, грешному, не  дано
быть провидцем, предрекать, кто есть кто на свете. Но  я  вижу,  что  путь
твой не прост, что в тебе заключены зародыши и  Большого  Зла  и  Большого
Добра. Они еще не вступили меж собой в битву за Душу твою, они пока только
примериваются друг к другу, но когда они сойдутся в безжалостной  и  лютой
схватке, душа твоя содрогнется. И тебе придется принять решение, с кем ты,
на чьей  стороне!  Будь  готов  к  этому,  сын  мой.  Тебя  ждут  страшные
испытания. Я не знаю, кто в тебе одержит верх, может, и тот, кого в  Храме
Божием вслух лучше не называть. Но Церковь не отрекается и от падших... ты
же пока не пал и не вознесся. Ты стоишь  на  перепутье.  И  перед  выбором
твоим прими мое доброе напутствие и благословение. Благословляю тебя,  сын
мой.
     Священнослужитель замолчал, заглянул в глаза Ивану и перекрестил его.
С минуту они простояли в тишине. Иван не знал, как полагается  отвечать  в
таких случаях, что делать. Он лишь  опустил  голову.  Но  даже  теперь  он
ощущал на себе испытующие и одновременно напутствующие взгляды, обращенные
на него с  Иконостаса.  Не  только  Сам  Вседержитель,  но  и  Богородица,
Архангелы, Святые, казалось глядели на него, вопрошая,  прожигая  насквозь
его душу, но вместе с тем и благославляя,  поддерживая,  даже  ободряя.  И
перед ними душа не могла лгать.
     - Большую тяжесть в себе несу, - проговорил он с трудом, не  поднимая
головы, - не знаю, может, это и есть то  самое  зло,  не  знаю,  а  может,
просто - боль, обида, тоска!
     - Вырвавшаяся наружу боль порождает новую боль, обида - обиду,  тоска
становится неизбывной. Ты же  помнить  обязан,  что  горя  жаждой  мщения,
выплескивая наружу обиду, принесешь в мир Зло. Тебе  будет  казаться,  что
борешься с этим Злом,  что  ты  истребитель  этого  Зла,  но  истребляя  и
обарывая его силой, будешь лишь умножать его. И настанет день, час,  когда
ты перестанешь понимать,  где  кончается  Доброй  начинается  Зло,  и  сам
станешь воплощением Зла! Это будет страшный день для тебя и страшный  час,
не дай Бог, чтобы они настали, ибо не помогут тебе тогда  ни  Животворящая
Сила Креста Господня, ни мои напутствия и добрые слова. Помни, в какой  бы
мир ты не вознамерился вступить, не меч в него  ты  привнести  должен,  не
злобу и ненависть, вражду и раздоры, а одну любовь только. Добро на острие
меча не преподносят. Ты же, сын мой, собираешься в чужой мир идти с мечом.
Подумай обо всем хорошенько. Благословляю тебя на свершение праведных дел!
     Священнослужитель снова  осенил  Ивана  большим  крестным  знамением.
Потом положил ему руку на плечо, привлек к себе и трижды поцеловал.
     - Иди!
     Он отстранил Ивана резким движением.
     - И знай, что Святая Церковь Православная с тобой и в тебе! Но помни,
о чем я говорил, о чем говорила тебе твоя совесть, ибо  если  вступишь  на
дорогу Зла и отринешь Добро, будешь проклят на веки вечные. Иди! И да будь
благословен!
     Иван поклонился  священнослужителю.  Перекрестился,  еще  раз  воздев
голову и образам. Повернулся. Пошел к выходу.
     У самых дверей храма его  нагнала  пожилая  женщина,  та  самая,  что
предлагала Ивану свою помощь. Она молча заглянула в лицо ему, потом быстро
и мелко, трижды перекрестила.
     - Вы не знаете, кто это был? Вы,  наверное,  видели,  в  таком  белом
головном уборе, седой? - спросил Иван.
     Женщина укоризненно покачала головой. Произнесла  с  нежимом,  словно
отчитывая нерадивого ученика:
     - Это был Патриарх Всея Руси! Ну да  Бог  простит  ваше  незнание!  -
женщина замялась, но все-таки спросила неуверенно: - Что он вам сказал?  Я
все видела - он вас благословил. Он вам сказал доброе слово, да?
     Иван вдруг растерялся, он не знал, что  ответить.  И  он  отвернулся,
поспешно вышел из Храма. В глаза ударило ослепительное майское солнце.

     И именно в эту минуту он отчетливо, до боли в груди, понял, что  пути
назад нет, что он должен лететь туда, что не будет  ему  места  на  Земле,
пока не исполнит он своего долга, что не будет покоя даже в самой покойной
и уютной норе, что избегнуть  того  часа,  когда  сойдутся  в  смертельной
схватке Добро и Зло, ему не удастся, что он должен сделать свои выбор.
     Иван обернулся. Поднял голову. Ярче миллионов солнц горели в небесной
выси золотые купола Несокрушимого Храма Христа Спасителя.

     Земля - Эрта-387 -

     Осевое измерение.

     2478-ой год, июнь.

     Дубль-Биг-4

     - И все-таки ты дурак, Ваня! - сказал  Толик  Ребров,  и  его  густые
брови нависли над  самыми  глазами,  почти  скрывая  их.  -  Ты  все  себе
поломаешь, о карьере я вообще не говорю, пиши, пропало!  Через  пять-шесть
лет ты бы сел в удобное и мягкое кресло, а там бы и в Управление  попал...
Не-е, расстанься с мечтами об этом, Ваня!
     - А я вообще-то ни о чем таком и не мечтал, - сказал Иван, -  ты  мне
свои грезы не приписывай.
     Толик надул щеки, побагровел.
     - Ладно, держи бумагу, - сказал он и сунул Ивану в руку белый  листок
с какой-то печатью, - на Эрте получишь баки. Но учти, я тебе  их  даю  для
прогулочных целей. Вот, гляди, - он вытащил из стенысейфа другой листок, -
это продление отпуска, как обещал,  на  полгодика.  Но  не  больше,  Ваня!
Отдохнешь, развеешься... А где, меня не касается, понял! Все, Ваня,  вали,
куда тебе надо! Но на меня не пеняй!
     Шипастая рыбина подплыла к  самому  стеклу,  и  уставилась  на  Ивана
выпученными  красными  глазищами,  тяжело  задышала.  Потом  она  разинула
клыкастую черную пасть и  долго  облизывалась  огромным  желтым  языком  с
водянистыми присосками. Ивану всегда становилось не по себе при виде  этих
облизывающихся гиргейских рыбин. И он отвернулся.
     Толик подошел к аквариуму, залез по боковой лесенке на самый верх,  к
маленькому задвижному лючку, и бросил рыбине какую-то гадость в  кормушку.
Он всегда сам заботился об обитателях  аквариума.  Рыбина  набросилась  на
кусок падали, словно ее целый год не кормили. Про Ивана она тут же забыла.

ничего не выклянчишь! Нету ничего, Ваня, понимаешь, нету!
     Иван встал.  Ему  захотелось  вдруг  прижать  к  шее  Гугово  яйцо  и
превратиться  в  клыкастую  рыбину,  чтобы  сожрать  друга  -  Толика.  Но
проситель должен быть смиренным, он это уже давно понял.
     - Ты хочешь, чтоб я остался там?  -  спросил  он  не  своим  жалобным
голоском.
     - Я вообще ничего не хочу! Поезжай в деревню  и  отдыхай!  А  хочешь,
смотайся  на  Тилону,  там  сейчас  классные  развлекатели  поставили!   С
гипнолокаторами, Ваня, и шикарными психотренажерами! А какие  там  девочки
собираются, Ваня! - Толик чуть не свалился от чувств с лесенки.  Но  успел
ухватиться за поручень - выучка космолетчика пригодилась. -  Я  бы  махнул
туда, не раздумывая!
     - Мне нужен возвратник!
     - Чего нет, того нет.
     - Гад, ты, Толик, и все! - сорвался Иван. - Пока!
     - Стой, простофиля!
     Толик в мгновенье спустился вниз, схватил Ивана за плечи.
     - Ну правда, нет! Старье списали, а новые, сам  знаешь,  на  лоханках
стоят. Где я тебе возьму?! - Лоб у Толика покрылся испариной.
     Иван неожиданно для себя отметил, что Толик стареет,  что  его  скоро
уже и не назовешь Толиком, и стареет, и матереет, вон какой солидный стал,
прямо туз! А ведь совсем недавно мальчиком прыгал по лугам Сельмы, гонялся
с камерой за фантомамиупырями. Иван тяжело вздохнул.  И  ткнул  кулаком  в
большой и мягкий живот Толика.
     - Ладно, старик, - пробурчал он, - нет, так нет. Давай  лапу,  может,
не вернусь, может, последний раз видимся!
     Его рука утонула в широченной  ладони.  По  щеке  у  Толика  побежала
слезинка, и он не стал ее смахивать.
     Лишь у самых дверей он окликнул Ивана.
     - Эй, постой! Есть выход!
     Иван встрепенулся. Но оборачиваться не стал.
     - Ты по дороге на Дубль загляни, тамошние парни тебе помогут! Ну,  да
ты их знаешь... не откажут! Я свяжусь с  Дилом.  Ежели  он  тебе  не  даст
возвратника, пусть на Землю не возвращается, я его и за океаном разыщу  да
рожу надраю. Ну ладно, Ваня, давай уже - отваливай, не жми из меня  слезу,
я и так уже рыдаю!
     - До встречи! - сказал Иван. И вышел.
     Проводов ему не устраивали. Удерживать не пытались.  Слежки  судя  по
всему не было. Позабыт, позаброшен! Но оно и к лучшему.
     До Эрты  Иван  тащился  на  антигравитаторах,  приходилось  экономить
каждую каплю топлива. Он лежал на полу капсулы лицом вниз и, не отрываясь,
смотрел на удаляющуюся Землю сквозь пластиконовую прозрачную  обшивку.  Он
ограничил радиус прозрачности двумя метрами. Но  все  равно-казалось,  что
это не капсула, а он  сам,  раскинув  руки  и  ноги,  парит  над  огромным
затянутым белыми облаками шаром.
     Шар уменьшался в размерах постепенно, скорость была невелика. Но Иван
лежал и глядел. Он сам не знал, что именно  хотел  увидать  напоследок.  А
может, просто не мог налюбоваться родной планетой.  Каждое  расставание  с
ней отдавалось в груди щемящей болью. Правда, раньше, в предыдущие отлеты,
Иван  был  полностью,  непоколебимо  уверен  -  он  обязательно  вернется,
обязательно увидит этот голубовато-белый шар, а  потом  и  ступит  на  его
поверхность... В этот раз такой уверенности почему-то не было.
     И все-таки он не напрасно лежал на прозрачном полу  и  ждал  чего-то.
Когда Земля уменьшилась до размеров обычного  яблока,  подернутого  легкой
просвечивающей местами пеленой, когда все на ней уже должно было слиться и
пропасть в зыбком удаленном мареве, вдруг пробился сквозь  заслоны  пелены
тоненький золотой лучик, сверкнул - чисто, ясно,  путеводно  -  и  пропал.
Только тогда Иван понял, чего он ждал, и сразу же почувствовал облегчение.
Нет, рано еще его отпевать, рано хоронить! Еще поглядим, чья возьмет, кому
суждено вернуться, а кому и нет. Он с силой сжал виски ладонями,  замжурил
глаза.
     Полежал так с минуту. Потом оттянул край  ворота,  вытащил  маленький
железный крестик, приник к нему губами. И почти сразу спрятал его обратно,
словно застеснявшись. Встал... Отключил прозрачность.
     Впереди его ждал системный перевалочный спутник-заправочная, уже  лет
триста  болтавшийся  между  орбитами  Юпитера   и   Сатурна,   злополучная
развалюха,    последнее    пристанище    спивающихся    космолетчиков    и
администраторов Флота, допотопная пробабушка нынешних заправочных  станций
- Эрта-387.
     Иван  не  собирался  задерживаться  на  Эрте-была  охота!  Он   думал
прицепить баки и гнать прямиком до Дубля, за  возвратником.  Но  давнишний
знакомец  по   гадрианским   болотам   Хук   Образина,   затащил   его   в
одну-единственную  на  Эрте  гостиную.  Он  волок  упирающегося  Ивана  по
коридору и приговаривал:
     - Все-е, попался, Ванюша! От меня быстрехонько не уйдешь,  мимо  меня
скорехонько  не  проскочишь!  Экий  ты  мерзавец,  Ваня!  В  кои-то   годы
повстречались, а ты норовишь улизнуть! Не-е, нехорошо это.
     От Хука разило за версту. Но держался он молодцом -  не  качался,  не
падал, только трясся беспрестанно. В последнюю  их  встречу  Хук  выглядел
значительно хуже, Иван думал, он загнется, не переможет себя.
     Не загнулся Хук Образина. Но и не скажешь,  что  выправился.  Он  был
изможден до последней стадии измождения, казалось, ребра сквозь комбинезон
проглядывают, а на лицо было страшно смотреть - это было не лицо, это была
высохшая маска, натянутая на череп мертвеца, пролежавшего в гробу неменьше
года.
     - Сейчас мы с тобой, Ванюша, раздавим пузыречек, побеседуем по душам,
вспомним житье-бытье. Нам ведь есть чего вспомнить, а?
     Им было, что вспомнить. Три года вместе на Гадре, да не сейчас, когда
там все улеглось и утихомирилось,  а  когда  только  начиналась  геизация.
Ивану и самому было страшно думать о тех временах, второй  раз  его  бы  в
такое дело не втравили!
     - Вот и притопали, Ванюша, а ты упирался, голубь!
     Посреди  гостиной,  называвшейся  когда-то,  в   романтические   годы
освоения Пространства, кают-компанией, прямо  на  полу  валялся  мертвецки
пьяный Арман-Жофруа  дер  Крузербильд-Дзухмантовский  -  золотой  медалист
Школы и гроза звероноидов. Арману предрекали невиданные свершения на  ниве
Дальнего Поиска,  а  в  итоге-кресло  Главного  Управляющего  Космофлотом.
Отличник с блеском прошел Гадру, Гиргею, но сломался на  Сельме,  паршивой
планетенке, где без  труда  делали  себе  карьеру  бывшие  второгодники  и
неудачники. Иван никогда не  дружил  с  Арманом,  они  издавна  испытывали
неприязнь друг к другу, а потому он и не переживал особо  падение  баловня
судьбы.
     - Ты его тока не буди, Ваня, ладно? - предупредил  Хук  и  побежал  к
столу, откупорил новую бутылку.
     На бутылку была пришлепнута коньячная этикетка, но Иван знал, что это
мишура, внутри  наверняка  разведенный  спирт-вонючий,  технический,  ведь
держать на станциях-заправочных спиртное не полагалось.
     - Ну, вздрогнули, Ваня!
     Хук, не дожидаясь совместного "вздрога", опрокинул  стакан  в  горло,
побелел до невозможности. И тут же налил себе еще.
     - А ты чего? - поинтересовался он заплетающимся языком.
     Иван замешкался, стал обдумывать, как бы  потолковее  все  разъяснить
Хуку, а потом вдруг решил, что ничего разъяснять не надо, и выпалил:
     - Я, Образина, на дело иду, понимаешь? На дело надо идти сухим!
     - Да ладно уж, загнул! Ты и раньше, Ваня,  был  никудышным  борцом  с
зеленым змием, видать жизньто не исправила тебя. Ну да не беда! Я за  тебя
стакашек хлопну, лады?!
     - Ты бы сначала баки прицепил.
     - Обижаешь, Ваня! У нас третий год  как  все  на  авторежиме.  Ты  не
гляди, что Эрта старушка,  тута  недавно  реконструкция  была,  понимаешь?
Понаехало народищу - пропасть! Человек шесть. И давай все переколпачивать.
Мы с Крузей месяц по подсобкам жались, втихаря стаканили. Ой, тяжко, Ваня,
было! Ну да миновали лихие денечки!
     Иван видел совершенно ясно, что Хуку не  протянуть  больше  года,  от
силы-двух. Но ведь не скажешь, - не полезешь в душу! Не такие уж и  долгие
были их года, а однокашники один за другим сходили с орбиты, гнулись, а то
и вовсе погибали. И как ни ломал себе  голову  Иван,  он  не  мог  понять,
почему  так   происходит.   Ведь   вроде   бы   самые   сильные,   ловкие,
натренированные, отважные, все как  на  подбор  умницы  и  даже  по-своему
таланты. И на тебе! Странное дело, странное и непонятное. Серые  лошадушки
тянули себе понемногу, волокли свой воз полегоньку - и не  видно  им  было
износу, а тут... вот и иди после этого в  герои-комолетчики.  Нет,  хватит
ныть! Поздно горевать!
     - Включи экраны! - настоял Иван.
     - Ух ты какой, недоверчивый! - Хук щелкнул  клавишей.  Она  скрипнула
словно старинная несмазанная дверь. - Гляди, Ваня!
     На экране два бочкообразных  безголовых  кибера  крепили  к  Ивановой
капсуле разгонные баки. Работали они вяло, без  энтузиазма.  Но  Иван  уже
понял, здесь никого и ни за что не подгонишь, только нервы тратить!
     Он присел  к  столу.  Но  стул-кресло  чуть  не  развалился  под  его
тяжестью, видно было все тут запущено до предела, заброшено,  некому  было
заняться  обустройством.  Иван  пересел  на   широченный   обитый   желтым
кожзаменителем диван, раскинул руки.
     - Воще-то, Ваня-я, - с укоризной протянул Хук, - мог  бы  и  привезть
кой-чего старым друзьям-собутыльникам! Не уважаешь?! Да ладно уж, я  шучу.
Эй!
     Он легонько пнул ногон в бок Армана. Но тот  даже  не  пошевельнулся,
только застонал спросонья.
     - Дрыхнет, - сделал вывод Хук. - Хорошо ему! Я бы тоже отключился  на
часик-другой... не не могу, Ваня, у меня бессонница  -  вторую  неделю  не
смыкаю глаз. Вот только этим и держусь!
     Он налил себе еще.
     - Ты бы погодил немного, - проворчал Иван, зная, что его все равно не
послушают.
     Разговора не получалось. Да и какой-там разговор! Хук глядел на Ивана
мутными желтушечнымн глазами, тряс головой. И  невозможно  было  поверить,
что несколько лет назад он один в течение трех суток с половиною сдерживал
круговую атаку гиргейских псевдоразумных оборотней. Вот тогда он на  самом
деле не  спал,  попробуй  усни!  За  эти  сутки  Иван  с  Гугом  Хлодриком
восстановили последний не изуродованный аборигенами возвратник - да только
нужда в нем отпала. Хук Образина отбил-таки атаку оборотней, и  из  Центра
сразу же пришел приказ оставаться до "зимы на своих"  позициях.  Легко  им
там в Центре было  распоряжаться!  Помнил  ли  Хук  о  тогдашнем?  Иван  и
спрашивать  не  решался,  никак  в  его  мозгу  не  мог  совместиться  тот
румянощекий чистоглазый здоровяк с этим трясущимся стариком.
     - В отпуск? - поинтересовался Хук. И громко икнул.
     - Ага, - ответил Иван.
     - Не ври! Я  ведь  все  знаю,  Ваня,  меня  не  проведешь!  А  ну-ка,
выкладывай - на черта старое ворошить удумал?!
     Иван закинул ногу за  ногу,  поморщился.  Все-то  они  знают!  Прямо,
всезнальцы какие-то! К кому ни сунься - все ведомо, все наперед  известно,
не говоря уж про прошлое! Один он ничего толком не знает, ничего понять не
может - чехарда какая-то бестолковая? Уж скорее бы баки цепляли, скорее бы
отсюда удочки сматывать!
     - Ну, не хочешь говорить-не говори, я не настаиваю,  -  Хук  чуть  не
выпал из кресла, он был предельно пьян. - Но я тебе окажу, Ваня, дружескую
услугу, цени! - он снова громко и противно  икнул,  выпучил  бессмысленные
глаза. - Ванюша, - у этого хмыря, - Хук качнул носком  башмака  в  сторону
лежащего Крузербильда-Дзухмантовского, - еще с Гиргеи  плазменный  резачок
припасен, поня-ял?!
     Хук вывалился все же из кресла. Но  не  расстроился  и  не  попытался
взобраться обратно. А так и остался на полу  в  полускрюченном  положении.
Голова его выбивала чечетку по засаленному подлокотнику кресла.  Голос  же
был тверд и сипат.
     - Не дергайся, Ваня! Я киберам сказал, чего надо, они сами все  путем
упакуют, значитца, и укладут, куда положено, а ты у нас гость, вот и  сиди
себе гостем! Я на тебя, Ваня, гляжу-и душою  отдыхаю,  такой  ты  простой,
свойский парень. Но одно я тебе скажу прямо, в глаза, как другу!
     - Чего?
     - Дурак ты, Ваня, набитый! Вот тебе и  весь  мой  сказ!  Оставайся  с
нами, пропадешь ведь!
     Иван усмехнулся. Но было ему невесело.
     - Может, с вами-то я еще быстрей пропаду.
     - И так может статься, - согласился Хук.
     Он снова  нажал  на  клавишу,  предварительно  совершив  титаническое
усилие и на четвереньках добравшись до пульта. Там и обмяк.
     Киберы  монтировали  переходник  для  восьмого  бака.  Иван  вздохнул
облегченно - худо-бедно, а дела  делались.  И  только  теперь  он  заметил
висевшее  на  противоположной  стене  прямоугольное  зеркало,  каких  и  у
антикваров не сыщешь. Вгляделся в отражение-то ли свет был неважный, то ли
он сам неважно выглядел, но из зеркала на него смотрел усталый и совсем не
молодой человек с кругами под глазами, почти  безгубым  напряженным  ртом.
Иван посмотрел прямо в глаза человеку - и ему стало не по себе: глаза были
отрешенными, неживыми, будто что-то потухло у этого человека внутри.
     Но наваждение длилось  недолго.  Иван  встряхнулся,  пришел  в  себя.
Уставился на лежащего  между  ним  и  зеркалом  Армана-Жофруа.  От  пульта
гостиной доносился хлюпающий, с присвистом храп Хука Образины.
     Иван вытащил из кармана яйцо, подержал его на ладони.  И  неожиданно,
словно решившись, вдруг, прижал его  острым  концом  к  шее  -  над  самым
кадыком. Сдавил. Яйцо стало мягким. Но лишь до определенной  степени.  Чем
сильнее он сжимал его, тем тверже оно становилось. И не  сразу  сообразил,
что смотреть-то надо в зеркало, а не на эту  хитрую  штуковину.  Когда  он
поднял глаза, отражавшийся в мутноватой поверхности человек был  уже  мало
похож на него - лишь лоб с шрамом оставался прежним да  прямой  нос...  Но
нос на глазах вырастал, обретал горбинку. Подбородок  тяжелел,  выдвигался
вперед. На щеках появлялся синюшный  оттенок.  Волосы  редели  и  темнели,
начинали  курчавиться,  местами  седеть.  Тело   наливалось   тяжестью   -
неприятной, излишней. Он превращался в Крузербильда-Дзухмантовского  -  но
не в того отчаянного малого,  при  виде  которого  звероноидов  бросало  в
дрожь, а в нынешнего-оплывшего, размякшего, опустившегося. При  этом  Иван
оставался Иваном, он не чувствовал ни каких изменений в психике,  сознание
его оставалось прежним... Превращение произошло в считанные секунды.
     Иван оторвал яйцо от шеи, сунул в карман.  Заглянул  краем  глаза  на
экран-безголовые  киберы  заканчивали  свое  дело:  капсула   была   почти
подготовлена, даже менее опытный человек понял бы - этих баков, если  они,
разумеется, не пусты, вполне хватит  для  начального  разгона  и  входа  в
Осевое измерение.
     Иван собирался уже встать. Но  услышал  вдруг  странное  гудение.  Он
повернул голову. Хук Образина стоял  на  коленях  и  отчаянно  тер  глаза,
переносицу, надбровные дуги. Одновременно он на  одной  ноте,  протяжно  и
совершенно не по-людски выл.
     - Ууууу-ааа-у... - вырывалось у  него  то  ли  из  горла,  то  ли  из
ноздрей, - уууууу-ааааа-уу!
     Оставив глаза в покое. Хук принялся тыкать в  Ивана  корявым  красным
пальцем. И Хука и его палец вместе с рукой трясло будто на вибростенде.
     - Ты чего, Образина? - спросил Иван, прикрывая лицо руками.
     - Обо-о-ууууууууу-оооооротень!!! -  провыл  Хук.  И  для  наглядности
ткнул несколько раз поочередно  то  в  Ивана,  то  в  мирно  посапывающего
Армана-Жофруа.
     - Нет, Образина, старина, нет, - проговорил мягко Иван, - тут тебе не
Гиргея, тут нет никаких оборотней. Просто ты допился, вот тебе и мерещится
всякое, понял?
     Хук, не переставая выть, пополз на карачках к лежащему в семи  метрах
от него Арману. Полз он медленно, с опаской поглядывая на Ивана-Жофруа дер
и так далее. Хука явно не устраивала версия  о  начавшейся  у  него  белой
горячке. И он тянулся к последней соломинке.
     - Ладно, я пошел! - сказал Иван вставая.
     - Ты оборотень! - процедил Хук. Глаза у него  были  безумными.  -  Ты
сначала прикинулся Иваном. А сейчас под  Крузю  работаешь!  Я  все  понял.
Сгинь!
     - Щас сгину!
     Иван подошел к столу, собрал с него бутылки, стаканы и  бросил  их  в
утилизатор.
     - Так-то лучше будет!
     По  щекам  Хука  побежали  слезы.  Но  он  не  стал  отвлекаться.  Он
перевернул Армана-Жофруа на спину и почти  с  восторгом  победителя  ткнул
тому пальцем в лоб.
     - Вот он Крузя! Настоящий! А ты - оборотень. Сгинь!
     От прикосновения к лицу Арман  пробудился,  отпихнул  от  себя  Хука.
Потом  две  минуты  кряду  пялился   на   Ивана   осоловелыми   и   дикими
глазами-буркалами, челюсть его отвисала все  ниже,  крылья  носа  начинали
мелко и порывисто дрожать, по лбу потек пот, наконец он  вскочил,  заревел
как дикий раненый вепрь и, ничего не видя, не разбирая дороги, наступив на
Хука и опрокинув  три  стула,  выбежал  из  гостиной.  Но  еще  долго,  из
распахнутой двери доносился его жуткий нечеловеческий рев, усиленный  эхом
пустых коридоров.
     Иван с помощью яйца вернул себе прежний облик. Подошел к  трясущемуся
Хуку. Взял его за плечо.
     - Прощай, старина, - сказал он. - Спасибо тебе за  резак.  Думаю,  он
пригодится. Ну что ты? Опомнись! Образина!
     Хук настороженно взглянул на него снизу. Но тут же зажмурился.
     - Сгинь, нечистая сила! Сгинь! - выкрикнул он.
     Иван распрямился, улыбнулся, хотя ему было совсем не весело.
     - Ну что же, - проговорил он, - придется  исполнить  твое  пожелание.
Прощай, Хук, навряд ли когда увидимся!
     Он немного побродил по станции, по ее коридорам и отсекам. Но  Армана
так и не нашел. Да и что бы он ему сказал, если бы и нашел?  Прощаться  со
сверстниками, однокашниками, старыми приятелями по Школе и  другим,  менее
спокойным, местам было всегда нелегко. Особенно с живыми.
     Надо было рвануть на ускорителях. Но куда  рванешь  без  возвратника.
Иван, закусив губу, повернул к Дублю - будет, так будет, нет, так нет -  в
любом случае назад он возвращаться не станет.
     Старую капсулу потряхивало. Ее обшивка иногда начинала вибрировать ни
с того, ни с сего. Иван не тужил, он знал, что за колымага ему  досталась.
Ну да ничего! Это на антигравитаторах трясет, потом, в Осевом и  до  него,
перестанет. Если, конечно, раньше времени не развалится!
     Сама обсерватория еще не появилась на  экранах,  как  внутри  капсулы
пророкотал восторженный и бодрый голос:
     - Ваня,  дорогой!  Рад   тебя   видеть   в   наших   краях.   Заходи,
Дубль-Биг-Четвертый ждет тебя!
     Как бы ни корежили приемники сигнал, а  момбраны  голос,  Иван  сразу
узнал Дила Бронкса. Его глуховатый бас нельзя было не узнать.
     - Привет, Дил! - отозвался он. - Встречай, коли не шутишь!
     Бронкс был непосредственным  человеком  и,  наверное,  потому  принял
слова  Ивана  всерьез.  Через  три  минуты  после  приглашения  он   самым
беззастенчивым образом вперся в капсулу, неведомо как обхитрив  сторожевую
автоматику в шлюзовой камере. Если кто не изменился за все эти  годы  хотя
бы на каплю, так именно Бронкс. Он лишь почернел еще больше,  несмотря  на
то, что чернеть было уже некуда.
     - Ну, ты даешь, Дил! - удивился Иван. - Такой скачок  станет  тебе  в
триста монет, не меньше!
     - Плевать, для хорошего человека не жалко!  Кроме  того,  я  частник,
Ваня, мне за мои монеты отчитываться нет нужды.
     Они обнялись. Уселись в кресла. Попутно Бронкс набрал  на  клавиатуре
пульта код пристыковки к обсерватории. Он был весел и беспечен.  Белозубая
широченная улыбка не сходила с его антрацитового лица.  Иван  помнил,  что
даже звероноиды в присутствии Дила  становились  добродушнее,  а  главное,
доброжелательнее. Хотя как-то раз он пошутил совсем некстати. Это было  на
Сельме. Бронкс прилетел к ним всего-то на недельку, с проверкой. Но  через
два дня заскучал, а на третий, вырядившись под фантома-упыря, увешав  себя
водорослями и прочей дрянью,  с  гиком  и  посвистом  ворвался  в  базовый
блиндаж - пошутил. Его шутки не поняли, а самого с перепугу  изрешетили  с
четырех сторон из десантых  спаренных  пулеметов.  Семьдесят  восемь  пуль
выковыряли из бронепластиковой кольчуги, четырнадцать из самого Дила. Но и
когда из него шипцами, без наркоза, тащили  свинец,  Дил  хохотал  во  все
горло, скалил лошадиные зубы и тыкал во всех пальцами. "Чтобы увидать ваши
идиотские рожи в тот  момент,  рожи  до  смерти  перепуганных  дебилов,  -
приговаривал он, захлебываясь смехом, - не  такое  можно  было  отмочить!"
Дила Бронкса все любили. И очень  жалели,  когда  он  послал  Космофлот  и
Землеуправление внепланетных сношений  куда  подальше  и  стал  частником,
завел собственную обсерваторию. Ему предрекали неминуемое разорение. Но не
таким уж и бесхитростным был Бронкс на самом деле. Он умудрился  сколотить
солидный  капитал  на  частных  исследованиях,  не  забираясь  далеко   от
Солнечной системы.  Он  оказался  на  поверку  много  умнее  советчиков  и
пророков.
     - Только условимся сразу, - выпалил Дил,  едва  его  спина  коснулась
спинки кресла, - все начистоту и без обиняков!
     Иван усмехнулся. Он ожидал совсем другого, он думал, что  Дил  сейчас
ему заявит менторским тоном: "Ваня, можешь ничего не говорить, я  сам  все
знаю... и не советую". А потому он потянулся к стойке-столу, набрал  шифр,
щелкнул задвижкой и вытащил стопку мнемограмм.
     Дилу Бронксу не надо было ничего объяснять. Он сам мог объяснить, что
к чему, когда дело доходило  до  космографии.  И  потому  он,  лишь  бегло
взглянув сначала на мнемограммы, потом на Ивана, присвистнул и впервые  за
время их встречи сомкнул свои толстенные синюшного цвета губы.
     - Ваня, ты сокрушался, только что - о моих монетах,  об  этой  жалкой
кучке, - сказал он с расстановкой, будто  говорил  с  недоумком,  -  а  ты
знаешь, сколько тебе надо будет, чтоб сигануть в эту дыру?!
     Иван не ответил.
     - Толик со мной связывался, жаловался на тебя, дескать, всю кровь  из
жил высосал! - продолжал Бронкс. - И ведь это правда, Ваня! Я  видал  твои
баки, я все понимаю - из-за тебя Толик всех посадил лет на пять  на  сухой
паек, до тебя это доходит?
     - Брось, Дил! Я не на прогулку собираюсь.  Мне  нужен  возвратник!  -
Иван решил брать быка за рога.
     Но Бронкс не отозвался. Он все  больше  выкатывал  свои  и  без  того
выкаченные глаза, казалось, что они вот-вот вывалятся или лопнут.
     - Это  же  больше,  чем  полмиллиарда  монет,  Ваня!  Нет,  как  лицо
частнособственническое, я тебя не  понимаю.  По-моему,  ты  просто  дурак,
Ваня!
     Ну вот, начинается снова, подумалось Ивану. Он включил обзор. Капсула
подходила к обсерватории.  Ах,  что  это  была  за  обсерватория,  что  за
игрушечка! Иван много чего  повидал,  но  таких  ухоженных  и  до  предела
нашпигованных даже снаружи всякой всячиной станций он не видывал. И впрямь
Дил Бронкс был прирожденным хозяином. Обычные и радиотелескопы торчали  во
все стороны будто стволы орудий крейсера, локатор  выпирал,  казалось,  из
локатора,  немыслимые  хитросплетения  солнечных  батарей  раскинулись  на
десятки километров чуть ли не во все стороны от станции, но они ничего  не
заслоняли. - все было фантастически гармонично, даже не  верилось!  Теперь
пришла очередь присвистнуть Ивану.
     - Дам я тебе возвратник, дам, - вдруг обиженно проворчал  Бронкс.  Но
сквозь обиду проступало иное - он явно видел, какой сногшибательный эффект
произвела на гостя его обсерватория, а потому и прятал  настоящие  чувства
за показными.
     Иван сразу же оторвался от экранов.
     - На вот, держи! - Бронкс протянул ему плоский диск на ремешке.  -  Я
не зря прихватил - думал, чего будет у парня душа болеть, надо сразу дать,
чтоб не мучился. Держи!
     Иван взял диск в руку, пригляделся - фирменных знаков что-то не  было
видно: и не разберешь, где сработан - за океаном, в Европе, России.
     - Какая модель? - спросил он вместо благодарности.
     - Последняя, - махнул рукой Бронск, - если не нравится, давай назад.
     - Нет, что ты, Дил! Я тебе очень благодарен. Ты сам не представляешь,
как меня выручил! - опомнился Иван.
     - Да чего там! - Бронкс снова улыбался от уха до уха. - Я же тебе  не
просто так даю.
     - А как же?
     - Ну-у, привезешь чего-нибудь  оттуда,  -  после  некоторых  раздумий
ответил Бронкс.
     - Например?
     - Да не морочь ты мне голову, Ваня! Чего попадется  под  руку,  то  и
привезешь!  Так  что  ты  того,  не  думай,  что  я   благотворительностью
промышлять начал, нет, Ваня, у частнособственнических акул навроде меня на
уме одно - нажива!
     Иван  расхохотался,  хлопнул   Бронкса   по   массивному   обтянутому
титанопластиковой тканью плечу.
     - Годится, Дил! - сказал он. - Ну, а коли не вернусь, считай, что  ты
прогорел!
     - Еще бы!
     Капсулу  чуть  качнуло.  Они  пристыковывались   к   приемному   узлу
обсерватории. Дверь сразу же распахнулась, в капсулу влетело шесть, а и то
восемь, многоногих и многоруких биокиберов. Они засуетились, замельтешили,
подхватили на руки и Ивана, и Дила Бронкса, и понесли их в обсерваторию  с
таким видом, будто несли героев-триумфаторов, вернувшихся на родину.
     На ходу Иван сунул диск с ремешком за пазуху. И подумал - не окажется
ли гостеприимство Дила чересчур навязчивым. Биокиберы несли их  не  спеша,
торжественно. Ивану хотелось  поднять  руку  и  поприветствовать  незримые
толпы встречающих, в такой роли он еще не выступал, не доводилось, но  был
в ней особый вкус, изыск.
     Внутри станция была ухожена не менее, чем  снаружи.  А  встречать  их
вышла одна только Таека, жена и помощница  Бронкса.  Была  она  крошечного
роста, неулыбчива и замкнута. Ей как никому другому шла роль затворницы на
этой обсерватории. Таека поздоровалась и тут же выскользнула из  огромного
сферического приемного зала,  такого  лишнего  на  научноисследовательской
станции, но вполне уместного в частном космодворце.
     - Вот так и живем, Ваня, учись!  -  сказал  Дил  без  назидательства,
добродушно, но все же с подтекстом. - А ты, небось так ничего и не скопил,
ничем не обзавелся, да?
     - Что правда, то правда, -  вынужден  был  признаться  Иван.  -  Даже
наоборот, многое утратил.
     Они помолчали минуту - в память о Свете.  Дил  знал  ее,  ценил-а  он
разбирался в женщинах.
     Но долго грустить не полагалось.
     - Ладно, сейчас с дорожки обмоемся, и за стол! - заявил Бронкс тоном,
не терпящим возражений.
     Часа полтора они парились в прекрасной и  самой  натуральной  русской
бане, выскакивая наружу, плюхаясь в псевдоснег, почти не  отличающийся  от
настоящего земного снега, ныряя в  прорубь,  выскакивая  будто  осатанелые
обратно.
     - А вот глубина не та! - выкрикнул Иван в запале. - Надо, чтоб до дна
- метров шесть было, тогда самый смак!
     - Да ладно, - Дил не обиделся. Он видел, что гостю все нравится.
     Еще бы, у кого на станции найдешь такое: зальчик - сто на сто метров,
в нем травяной покров, тут же снег, полынья,  а  посредине  чудо-чудесное:
срубленная из настоящих земных бревен русская банька с  печкой,  со  всем,
что полагается... Нет, умел Дил Бронкс жить!
     - А это у тебя чего? - Ваня, никак уверовал?
     Иван прикрыл рукой крестик. Не стал отвечать на шутку. Он  знал,  что
Дил охальник, безбожник и  насмешник.  Только  в  этот  раз  тот  не  стал
зубоскалить, наоборот надул свои пухлые губы и изрек:
     - Понимаю, Ваня. Ежели бы я шел на такое дело,  я  б  в  чего  угодно
уверовал... Но вот поможет ли?! Ну ладно, ладно, не серчай!
     Когда они уселись за богатый и необъятный стол в следующем зале, зале
- столовой, к ним присоединился еще один старый знакомый -  Серж  Синицки,
который, как выяснилось, работал на станции без малого два года. Ивана  он
встретил без восторга, спокойно. Сначал даже не узнал. Лишь потом раскинул
руки, широко - широко раскинул...  но  не  обнял  однокашника,  а  тут  же
опустил их. Точно так же сошла с узких губ улыбка.
     - О-о-! - воскликнул Серж. - Это есть ти,  Ванья?  Майн  готт?!  Якой
шорт приносиль тэба сьюда?!
     Иван видел, что Серега Синицкий, уроженец Новорыбинска, обасурманился
окончательно, до беспамятства и полуутраты языка. Но корить за это не счел
нужным. К тому же, Серега мог просто придуриваться, он частенько чудачил -
хорошая  была  пара  астрофизиков  на  Дубль-Биге-Четвертом!  Негр  Бронкс
говорил на чистейшем русском -  недаром  в  Школе  заколачивали  в  головы
слушателей все существующие  языки,  заколачивали  на  уровне  перехода  к
подсознанию, так что  не  вытравишь.  Но  русскому  Сереге  Синицкому  его
родного языка не внедряли в мозг искуственными  методами,  и  потому,  что
осталось с детства и юности, то осталось, а чего не осталось - увы!
     - Какой погод есть родина? - поинтересовался Серж.
     Иван сжал ему предплечье, заглянул в глаза.
     - На родине, Серый, всегда хорошая погода. Жаль ты  этого  так  и  не
понял!
     Серж и сейчас ничего  не  понял.  Но  когда  Бронкс  в  двух  словах,
рассказал об Иване, Серж сбегал к себе в  каюту  и  приволок  целый  мешок
всякой всячины.
     - Их тэбе есть брать, Ванья, - проговорил он и прослезился.
     Иван хотел было заглянуть в мешок. Но Серж его оторвал.
     - Ин тэ  дорога  есть  разбираль,  Ванья!  Сэт  момэнт  нэ  шукай!  -
проговорил он. - Пэрэд расставанья - наша есть гудят будымо!
     Серж был невысок и плотен.  Ранние  залысины  тянулись  аж  к  самому
затылку - они были  еще  со  школярской  поры,  когда  он  говорил  вполне
нормально. Потом, после двенадцати лет пребывания в Отряде, Сержа оставила
жена, двое детей почти не узнавали его или же не  желали  узнавать.  И  он
решил начать жизнь по-новой, устроился к  Бронксу,  стал  копить  на  свою
станцию. Рисковые дела Сержа не манили. Но и он  после  "гульбы",  которая
вылилась в двухчасовой плотный обед, сказал, с сожалением глядя на  Ивана,
кривя губы и делая лицо скорбным:
     - Не сэт па, Ванья! Ихес тьотрэзан ломоть! Их есть отвыкать  от  ваша
мова! Ту компранэ? Наин? Их предлогаль. Ванья,  гуторить  по-аглицки,  уи?
Кочешь?
     - Не хочу, - Ответил Иван. Ему надо было чего-нибудь подарить  Сереге
в ответ. Но никаких  подарков  он  с  собой  не  прихватил,  только  самое
необходимое. И от этого он чувствовал себя неловко.
     Серж покачал пальцем у самого носа Ивана. Он был абсолютно трезв.  Но
его движения были порывисты, неуравновешенны.
     - Найн, Ванья! Экутэ муа! Слышишь?!
     - Слышу, слышу! - отозвался Иван. - Чай не через реку перекликаемся.
     Серж успокоился, снова скривил губы.
     - Окей, Ванья! Экутэ! Ты есть отшень большой и отшень  глюпый  дурак,
Ванья! Ты не есть туда! - он помахал рукой в неопределенном направлении. -
Ты есть идти нах хауз, Ванья!
     - Вот тут  я  согласен,  -  пробурчал  Дил  Бронкс.  -  Или,  хочешь,
оставайся у меня? Я тебе такой оклад положу,  что  в  вашем  Космофлоте  и
начальникам управлений, не снилось!
     - Не хочу.
     Серж надулся до предела.
     - Иль ньячэго нэ кочэт! Иль есть крэзи!
     - Ну ладно, спасибо за добрые слова, - проговорил Иван, - только  мне
пора. И не думай ничего такого, Дил, я обязательно вернусь  и  обязательно
привезу тебе какую-нибудь хреновину оттуда, самую необычайную,  -  все  от
зависти передохнут!
     - Ну и договорились!
     И Дил и Серж Синицки глядели на Ивана как на живого покойника,  будто
стояли у изголобья гроба. Затягивать эту скорбную сцену  Ивану  как-то  не
хотелось.
     В коридоре его остановила Таека.
     - Вот! - сказала она и протянула черный шарик с присоской. - Забирай,
Ваня. Ты ведь такой беспечный  и  легкомысленный,  что  наверняка  позабыл
выписать в управлении переговорник! Ведь верно?
     - Верно, - согласился Иван.  Он  только  сейчас  вспомнил  про  столь
немаловажную вещицу.
     - Нельзя быть таким безалаберным и ленивым! - Таека сузила и без того
узкие глазки и, казалось, еще сильнее пожелтела, но теперь не от  природы,
а от негодования. - А вернешься, прямиком к нам, ясно?!
     - Так точно! - Иван обнял затворницу, поцеловал в щеку.
     Дил  Бронкс  легонько  прихлопнул  его  по  спине.  Засверкал   своей
знаменитой на все Пространство улыбкой.
     - А тебе не пора отчаливать, соблазнитель коварный?! -  прошептал  он
почти в ухо, сжав в своих ручищах обоих.
     - Пора!
     - Ну, заодно и возвратник испробуешь, - присоветовал Дил.
     Иван вытащил из-за пазухи возвратник, прикрепил ремешком выше  локтя,
сдвинул диск под мышку.
     - Прощай, Иван! - пропищала Таека.
     - Гуд бай, геноссэ Ванья! - сквозь слезы просопел Серж.
     - До встречи! И не забывай про обещанное! - сказал Дил. На  лице  его
не было улыбки.
     - Мы еще увидимся.
     Иван прижал руку плотнее к телу. Возвратник сработал.
     Он стоял посреди своей развалюхи-капсулы, и никого рядом не  было.  В
полупрозрачную боковую стену было видно, как удаляется от него  сказочная,
почти  игрушечная  обсерватория  Дила  Бронкса,  фантастически  прекрасная
станция Дубль-Биг-4.
     Но это был обман зрения. На самом  деле  обсерватория  оставалась  на
месте. А удалялся от нее Иван вместе со своей капсулой, разгонными  баками
и всем прочим хозяйством.

     Толик не подвел. И топливо оказалось неплохим.  Иван  сразу  все  это
почувствовал, стоило лишь ему выверить  направление  и  врубить  разгонку.
Капсула начала набирать скорость. Да еще  как  набирать!  Ивану,  человеку
привычному, космолетчику экстракласса, пришлось залезать в гидрокамеру. Но
это  и  ничего,  до  выхода  в  Осевое  измерение  он  как  раз  собирался
хорошенечко выспаться.  А  в  Осевое  не  войдешь,  пока  к  световухе  не
приблизишься. То есть, время было.
     Ни одна попытка выхода в Осевое измерение на досветовых скоростях  не
приносила успеха. Это было выверено досконально. Все  те  бредни,  о  коих
писали  столетия  назад  романисты,  не  нашли  в  жизни   даже   отблеска
воплощения,  несмотря  на  то,  что  существовали  и  подпространства,   и
надпространства, и нульпространства, и сверхпространства...  Переместиться
можно было в любом из этих пространств,  техника  даже  XXIII-го  столетня
позволяла сделать это. Но вот куда? Ориентиров во всех этих  пространствах
не было, испытателей-смельчаков выбрасывало невесть где, а чаще  всего,  и
вообще не выбрасывало - участь их была неизвестна. Сквозь все эти  под-  и
надпространства можно было лишь вернуться в исходную точку, туда,  где  ты
был когда-то.  Но  попасть  в  место  новое,  как  попасть  на  лайнере  в
определенный космопорт - нет уж! дудки! Пространство не  подчинялось  воле
сочинителей, оно  жило  по  своим  законам!  И  во  всем  этом  неизмеримо
огромном, бесконечно-конечном Пространстве  существовал  одинединственный,
известный землянам, путь - Осевое измерение. Оно  было  столбовой  дорогой
многопространственного Пространства. Только идя по этой дороге, можно было
выйти к  намеченному  пункту.  Человечество  заплатило  страшную  цену  на
подступах к этой столбовой дороге и на ней самой-неизмеримые материальные,
энергетические ресурсы были затрачены  на  прокладывание  дорожек  к  этой
Дороге, каждый шаг - и шажок окроплены человеческой кровью: давно не  было
на  Земле  войн,  но  шла  все  одна,  беспрестанная  Война  -   война   с
Пространством. И всегда побеждало  Пространство,  не  принимая  ни  правил
ведения  войны,   ни   ультиматумов.   Всегда   человечеству   приходилось
подлаживаться, подстраиваться,  приспосабливаться  под  нечтое  Высшее,  А
потому и войною это в полном смысле слова  нельзя  было  назвать,  ибо  не
может слон воевать с муравьем, а амеба  с  океаном.  Гордыня  человеческая
бросала на убой десятки тысяч  самых  смелых,  умных,  способных,  и  если
нескольким удавалось выжить на путях своих, они вели следом  все  новых  и
новых - не покоряя Пространства, а учась жить в Нем!
     Первые странники по Осевому возвращались  больными,  сумасшедшими  ли
полусумасшедшими. Они рассказывали ужасающие вещи.
     Они не жили долго - редко кто протягивал больше двух-трех  лет  после
"прогулки" по столбовой дороге Пространства. Их уважали, пытались  любить,
лелеять, но им не верили, их боялись, от них шарахались. Матери заказывали
своим детям стезю космолетчиков. Профессия эта становилась  не  только  не
престижной,  но  и  малопривлекательной,  пугающей,  грузной.  Лишь  самые
отчаянные,  презрев  общественное  мнение,  отвергнув   насмешки,   укоры,
обвинения в неприспособленности и неспособности к  чему-то  иному,  шли  в
испытатели. А через  какое-то  время  часть  их  возвращалась-трясущимися,
облезшими,  поседевшими,  в  гнойных,  струпьях  и  язвах,   с   безумными
стариковскими глазами и парализованными конечностями. Но их места занимали
другие - среди шестнадцати  миллиардов  жителей  Земли  всегда  находилась
тысяча-две  одержимых  и  неистовых.  Невидимую  стену  пробивали   вполне
осязаемыми, реальными людскими головами-на войне как на войне!
     Дорогу давно освоили, попривыкли к  ее  страстям.  Матери  больше  не
пугали детей испытателями. Все налаживалось.  Но  желающих  пройтись  этой
дорогой по собственной  воле  находилось  совсем  немного.  Кому  хотелось
копошиться в своей памяти?! Кому хотелось участвовать  в  жутком  мороке?!
Нет, мало таких было, если уж и шли, так по работе или ради очень важного,
неотложного  дела.  Не  было  лучшего  испытания  для  космолетчика,   для
профессионала,  чем  пройтись  по  Осевому.  Если  человек   ломался,   не
выдерживал - не могли его спасти ни восемь лет Предполетной Школы, ни стаж
работы в обычном измерении,  ни  поддержка  начальства  -  один  путь  ему
оставался, менять профессию и устраиваться где-то на Земле  или  ближайших
планетах, спутниках.
     Иван семьдесят шесть раз ходил по Осевому измерению. И каждый раз он,
проклиная  все  на  свете,  ругаясь  последними   словами,   изнемогая   в
предсмертном ужасе, давал себе слово, страшную, и ненарушимую клятву,  что
никогда и ни за что не сунется больше в Осевое, хоть режь  его  живьем  на
куски, хоть жги каленым железом!  И  всякий  раз  он  нарушал  собственную
клятву, забывая о леденящих  кровь  кошмарах,  о  наваждениях,  призраках,
голосах, муках, обо всем! Он не мог жить без Дальнего Поиска. А в  дальний
Поиск на антигравитаторах не уйдешь!
     Вот  и  сейчас  он  проглотил  шесть   доз   снотворного,   накачался
психотропными, завалился в гидрокамеру, чтобы проспать до самого выхода  -
мозг должен был быть  свежим,  чистым,  незамутненным,  сновидения  должны
очистить его от накопившегося мусора, иначе - гибель! иначе вся эта  дрянь
выползет наружу и задушит его! иначе ему не  выбраться  из  Осевого?  "Ах,
если бы можно было и в этом проклятом пространстве столбовой дороги спать,
оставаться бесчувственным мешком из плоти! Но нет, по непонятным  законам,
существовавшим в непонятном измерении, человек или бодрствовал в  нем  или
его просто выворачивало наизнанку в самом прямом смысле.  Никто  не  знал,
что испытывали спящие в Осевом - рассказать об этом было  некому.  Явь  же
была чудовищна!
     Десятки  тысяч  раз  на  протяжении  столетий  ставили   записывающую
аппаратуру: видео, звуковую, мнемографическую и все прочие... Но Осевое не
оставляло после себя ничего! Из  мозга  человека  можно  было  вытащить  и
заснять всю его жизнь, бытие во чреве  матери,  можно  было  размотать  по
ниточке мнемограммы его предков - вплоть до первобытных Адама и  Евы.  Это
обходилось в немалую копеечку и делалось в редчайших случаях. Но это  было
возможно, доступно! Из памяти человека, побывавшего  в  Осевом  невозможно
было  добыть  абсолютно  ничего,   хотя   сам   он   сохранял   обрывочные
воспоминания,  какие-то  тени  воспоминаний.  Загадка  была  неразрешимой,
бились над ней безуспешно! Существовал даже какой-то сверхсекретный проект
Дальнего Поиска в самом  Осевом  измерении.  И  существовал  уже  не  одно
десятилетие. Но никто толком ничего не знал, И хотя Иван догадывался,  что
двое или трое из его однокашников работали в Осевом, выяснить ничегошеньки
не удавалось -  лишь  только  речь  заходила  об  изучении  самой  Дороги,
начинали  сыпаться  бессмысленные  шуточки  или  на  него   пялили   якобы
непонимающие глаза.  Нерукотворная  Дорога  оставалась  немым  и  холодным
сфинксом.
     Он проснулся за  сорок  минут  до  перехода.  Шесть  микроскопических
игл-шлангов вонзились в вены рук, ног, шеи. Три минуты  ушло  на  очищение
крови и всего организма от остатков снотворного,  психотропных  веществ  и
прочего, расслабляющего, усыпляющего. Ровно столько же понадобилось, чтобы
накачать его до предела стимуляторами, подготовить к предстоящей схватке с
неведомым. На седьмой минуте Иван почувствовал себя  невероятно  здоровым,
бодрым, даже могучим,  словно  он  не  спал  долго  и  беспробудно.  Мышцы
налились  поистине  богатырской  силой,  голова   прояснилась,   натяжение
пружин-нервов ослабло... Ивану все это было не впервой! Но всегда приходил
ему на ум сказочный Илья Муромец, просидевшем сиднем на печи тридцать  лет
и три года, но в единочасье воспрявший к жизни от глотка из ковшика  калик
перехожих. Правда, в данном случае "глоток" был внутривенным, да ведь  это
дела не меняло!
     Иван поглядел на табло - приборы  показывали  предсветовую  скорость.
Пора было выбираться из гидрокамеры. Он включил  отлив,  и  камера  начала
пустеть,  жидкость  закачивалась  в  специальные   резервуары,   она   еще
пригодится. Потом скафандр со всех сторон обдуло  теплым,  почти  горячими
воздушными струями, высушило внешнюю поверхность. Иван откинул шлем назад.
Вдохнул. Приподнялся с кресла-лежанки, оторвал  руки  от  подлокотников  -
иглы-шланги тут же с легким шуршанием втянулись в кресло,  на  поверхности
скафандра не осталось даже следов от их пребывания внутри.
     Иван свесил ноги, расправил плечи, потянулся. Он был готов к бою.  Но
и как всегда в таких случаях никто не знал, что за  "бой"  ему  предстоит,
чего ждать! Осевое было непредсказуемым! Иван спрыгнул  с  лежанки.  До  -
перехода оставалось двадцать девять минут.
     Он немного подержал в руках шлем. Решил, что снова его напяливать  на
себя не стоит - от Осевого материальной защиты не существует -  и  положил
шлем в изголовье. Вышел из гидрокамеры.
     В рубке все было нормально. Автопилот делал свое дело - гнал  капсулу
к световухе, оставалось  совсем  немного  до  переходного  барьера.  Табло
высвечивало меняющиеся цифры - последние показывали, что скорость  капсулы
достигла двухсот девяносто  трех  тысяч  километров  в  секунду.  В  баках
оставалось  топлива  чуть   больше,   чем   требовалось.   Иван   мысленно
поблагодарил Толика. Но его  уже  начинали  мучать  страхи,  предчувствия.
Нервы постепенно натягивались.
     Иван уселся в кресло. Включил передние и боковые  экраны.  В  капсуле
сразу  стало  светлее.  На  предсветовых  скоростях  чернота  Пространства
исчезала, само  оно  становилось  освещенное,  ярче,  пока  не  вспыхивало
ослепительнейшим светом мириадов солнц. И это было знакомым Ивану.
     Он проверил защитные поля, здесь все было в норме. Немного  барахлило
левое  крыло  гравищита,  но  и  в  этом   месте   запас   прочности   был
семидесятикратным. Иван включил капсулу на полную прозрачность -  и  сразу
оказался будто летящим без какой бы  то  ни  было  поддержки  и  защиты  в
сияющей бездне. Впереди уже высвечивалась малиновая точка-кружок. Там  был
барьер!
     Переходник он заранее подключил к системе управления. И теперь  ждал.
У барьера никакая автоматика не  срабатывала,  там  можно  было  надеяться
только на себя - промедлишь  долю  секунды,  исчезнешь  навсегда,  нажмешь
раньше - барьер отступит, вход в Осевое закроется, и начинай все  сначала!
Оставалось  двенадцать  минут.  Иван  вытащил   из   подлокотника   черный
поблескивающий тюбик. Откусил зубами крышечку, выдавил содержимое тюбика в
рот. Все его чувства сразу же обострились, глаза стали зорче, нюх  и  слух
тоньше, мышцы вздулись крутыми буграми, тело сделалось не просто  сказочно
сильным и выносливым, но и необыкновенно послушным.
     Он  летел  с  непостижимой  скоростью  навстречу  увеличивающемуся  в
размерах малиновому кругу. И казалось, что он не летит, а парит  бездвижно
посреди бесконечного Пространства, в самом  центре  его,  что  все  и  вся
вертится вокруг  него,  что  бесчисленное  множество  звезд,  туманностей,
галактик,  квазаров,  пульсаров,  коллапсаров   и   прочего   межзвездного
хозяйства свернулось в сверхгигантскую спираль, закружилось в  исполинском
вихре... а потом эти частички Мироздания, словно одухотворенные  существа,
в которых вселился невидимый, но всевластный ужас, вдруг бросились от него
врассыпную, бросились со скоростями,  близкими  к  скорости  света,  и  он
остался в пугающе светлой незаполненной ничем бездне один. Один на один  с
надвигающимся малиновым кругом Барьера.
     За две минуты до  перехода,  чтобы  предельно  сосредоточиться,  Иван
зажмурил глаза. И принялся считать:
     - Шестьдесят... пятьдесят девять... пятьдесят восемь...
     Счет всегда помогал ему собраться, хотя и не было в этом счете особой
нужды. Двумя руками он вцепился в  рычаги  переходника,  и  руки  невольно
задрожали. Тело напряглось, одеревенело.
     - ...тридцать четыре ...тридцать три ...тридцать два....
     В эти последние секунды - не должно было присутствовать в  голове  ни
единой лишней мысли. Не должно было быть ни прошлого,  ни  настоящего,  ни
будущего. Все существовало только в эти мгновения, и всем было - он сам  и
малиновый Барьер.
     На счете "девять" Иван открыл глаза: пылающий круг уже не был кругом,
чудовищная по  размерам  стена  беснующегося  пламени  полыхала  по  всему
Пространству, оставляя ослепительно белый свет Предбарьерья позади.  Табло
пульта высвечивало скорость: двести девяносто девять тысяч восемьсот сорок
километров в секунду. Малиновое пламя рвалось  к  лицу,  телу.  Языки  его
охватывали невидимую прозрачную капсулу и лишь совсем немного не доставали
до находящегося в ней. Защита работала. Работала, несмотря на то, что  эта
старая развалюха была списана из Флота пять лет назад и ни один нормальный
космолетчик ни за какие посулы не отправился бы на ней к Барьеру.
     Иван стиснул губы. Подался вперед. Руки его окостенели на рычагах. Но
было еще рано. Пока рано! Через миг будет поздно!
     - Укрепи меня и сохрани, не дай погибнуть прежде срока!  -  прошептал
он, почти не вдумываясь в смысл произносимого, не отрываясь от  созерцания
чего-то невидимого в бушующем  огне,  чувствуя,  как  сердце  сжимается  в
тисках. - Ноль!!!
     Он рванул на себя рычаги. И в тот же миг все пропало  -  и  малиновое
пламя,  и  ослепительный  свет,  и  ощущение   стремительного   полета   и
одновременного парения в центре Мироздания, все!
     Он сидел в полутемной капсуле, откинувшись на спинку кресла,  весь  в
холодном поту, дрожащий, усталый... Но слабость была временной.  Иван  это
знал. Стимуляторы делали свое дело в организме. Иначе бы его давненько  не
было на этом свете. Иван вздохнул, провел  ладонью  по  лицу.  Все!  Он  в
Осевом измерении! Барьер позади!
     Он полулежал в кресле и не шевелился. Он не знал, сколько времени  на
этот раз будет отведено ему  незримыми  силами  на  отдых.  Но  надо  было
использовать каждую секунду. Включать обзор в Осевом было  бессмысленно  -
экраны не работали в нем, прозрачность высвечивала  лишь  мрак  -  черный,
беззвездный.
     В последний раз  он  блаженствовал  целых  полчаса.  Иван  четко  это
помнил, несмотря на то, что все последующее вымыло из его памяти,  оставив
лишь смутные какие-то ощущения  вины,  тяжести,  да  лица  двух  или  трех
погибших на Гадре товарищей. Все запомнившееся совершенно не  связывалось.
Иван старался просто не думать, мало ли чего могло привидеться в Осевом  -
те, кто задумывался, сходили с ума, бросали работу в Пространстве.
     Он рассчитывал, что хотя бы не полчаса, но  пять,  десять  минут  ему
будут даны, пусть бы и в награду за предбарьерное  напряжение.  Но  Осевое
распорядилось иначе.
     Иван расслышал  протяжный  скрип  позади  -  словно  отворяли  дверцу
старинного и проржавевшего сейфа.  Он  не  стал  оборачиваться,  Он  знал,
лучшее, что можно было сделать, это не  реагировать  ни  на  что...  если,
конечно, получится.
     Скрип стих. Раздались легкие, но гулкие шажки - их было неестественно
много, казалось, что шагавший идет не по небольшой капсуле, а по какому-то
длинному и пустому, а оттого гулкому, коридору. Иван закрыл  глаза.  Зажал
их сверху ладонями. Но все было напрасно, он это  прекрасно  знал,  ибо  в
Осевом было видно и с закрытыми глазами, в Осевом действовали свои законы.
     Легкая рука легла ему на плечо. Иван вдрогнул.
     - Вот я и пришла повидаться. Ты мне не рад?
     Иван опустил руки. Захотел встать из кресла. Но не смог.
     Перед ним стояла его жена, погибшая четыре с половиною года назад.
     - Что тебе надо? - спросил он, цедя слова сквозь зубы.
     - Ничего. Я просто пришла посмотреть на тебя.
     Иван знал, что все  это  бред,  жуткая  смесь  зрительных,  слуховых,
осязательных  галлюцинаций  и  еще  чего-то,  чему  в  земных  языках  нет
названия. Он знал, что каждое произнесенное им слово будет лишь усугублять
ситуацию, что он притянет призрака к себе, что потом будет  невозможно  от
него избавиться... Но молчать он не мог.
     - Смотри. И убирайся, откуда пришел! - почти выкрикнул он.
     - У тебя нервы шалят, Иван. Погляди, это же я, твоя Света. Ну погляди
же!
     Иван уставился на нее в упор. Да, это  была  вылитая  Светлана  -  от
кончика носа до кончиков ногтей. Она смотрела на  него  своими  печальными
светлоголубыми глазами, и в них светился немой укор. Русые волосы  волнами
спадали на плечи, растекались по ним, прядями свисали ниже  -  она  всегда
любила ходить с распущенными  волосами.  И  волосы  и  глаза  у  нее  были
русалочьи.
     - Ну, убедился?
     Он понял - не отвяжешься, поздно! Но все же прохрипел:
     - Проваливай отсюда!
     Света улыбнулась, опустилась на колени и прижалась щекой к его  руке,
сжимающей подлокотник кресла. Он почувствовал тепло ее кожи.
     - Не груби мне, ладно? Я не хочу, чтобы ты был злым. Ведь  я-то  тебе
всегда и все прощала, Иван. Зачем ты кричишь на меня? ..
     Она терлась щекой о его руку и еле заметно улыбалась.  И  он  не  мог
оторвать своей руки от подлокотника.
     - Погладь меня. Ну же, я жду, ты ведь любил меня, Иван?!
     - Любил, - сознался он. И после короткого молчания добавил: - Если  и
ты меня любила, уходи, я тебя очень прошу! Не надо этих встреч! ...
     Она  засмеялась  -  тоненько,  заливисто.  Поцеловала  его  руку.   И
прошептала еле слышно:
     - А я так долго ждала этой встречи, Иван. Ты себе  не  представляешь,
как я ее ждала! Ты почти год не выходил в Осевое, я уже не  знала,  что  и
думатьбольше всего боялась, что тебя списали из Флота и никогда не  пустят
в Пространство. Знаешь, как мне было тяжело...
     - Тебя нет! - твердо заявил Иван.
     - Как  нет?!  Ты  же  видишь  меня,  слышишь,   ты   чувствуешь   мои
прикосновения,  ты  можешь  меня  погладить,  обнять...  Ну  же,  не  будь
безжалостным и черствым. Я так тебя ждала!
     Сердце у  Ивана  билось,  словно  он  только  что  вылез  из  Гуговых
подземелий на поверхность. Он начинал дрожать и  задыхаться.  Всего  этого
невозможно было терпеть.
     - Ну, успокойся же! - она обхватила руками его  колени,  уткнулась  в
них. Но не надолго. Почти сразу же приподняла лицо -  на  ее  глазах  были
слезы. - Иван, не гони меня! Приласкай, я тебя прошу! Ты не представляешь,
как мне холодно и неуютно здесь, среди этих теней и призраков. Я  не  могу
среди них оставаться! Забери меня! Прижми меня к себе,  прижми  как  можно
крепче! И не выпускай, не отдавай меня никому!
     Она опустила его колени, обхватила за талию, уткнула голову в  грудь.
Она рыдала, ее тело сотрясалось  от  нервного,  прерывистого  плача.  Иван
чувствовал на руках сырость ее слез.
     - Расскажи, что с тобой было? - попросил он.
     - Потом! Все потом!
     Она расстегнула комбинезон на его груди, припала щекой к коже.  Ивану
в голову ударил  колдовской  запах  ее  густых  чистых  волос.  Он  задрал
подбородок, голова кружилась. Но он понимал,  краешком  действующего  и  в
этой обстановке сознания, что все вокруг мираж, что  это  выверты  Осевого
измерения.
     - Нет! - строго проговорил. - Ты расскажешь обо всем сейчас, говори!
     Она приподняла голову, уставилась ему в глаза. Как он мог  не  верить
этим глазам?! Это же были ее глаза! Ее лицо!  Таких  не  найдешь  нигде  в
Пространстве. Это же была она-настоящая, живая, теплая, влекущая. Губы  ее
были полураскрыты и влажны, они поблескивали.
     - Говори! - повторил он.
     - Я не хотела вспоминать об этом. Но  раз  ты  просишь,  слушай!  Ах,
какая это все  нелепица,  зачем  она  нам?!  Ладно!  Я  опоздала  включить
переходник у Барьера, понимаешь?! Вот и все!  Те,  кто  говорил,  будто  я
погибла на выходе из сверхпространственных структур, все врут!  Откуда  им
знать! Я не выжала  эти  проклятые  рычаги,  чтоб  было  пусто  тому,  кто
конструирует эту пакость! Вот и  все!  Меня  занесло  сюда,  понимаешь?  Я
теперь здесь! Среди теней! Но я не хочу оставаться среди них, забери  меня
отсюда! Я живая, Иван! Потрогай, ну!
     Он погладил ее по спине. Спина ответно вздрогнула будто по  коже  под
его ладонью пробежала нервная волна. Он прижал ее к себе и  стал  гладить,
целовать в щеки, лоб, губы. Она была  живая,  гибкая,  легкая,  трепетная,
самая настоящая Света, его жена, еще бы, ему не знать своей жены! Он  знал
ее до каждой впадинки на теле, до мельчайшей морщинки на чистой и  упругой
коже. Это была она! Ивана охватило упоение. Он опять начал дрожать, но уже
по другой причине, он не мог поверить  в  свершившееся  чудо.  Но  как  не
верить, когда вот она,  на  его  коленях,  Светка,  самая  живая  и  самая
любимая, единственная, неповторимая, любящая его. Он осыпал  поцелуями  ее
шею, вжимая ее в себя, причиняя, наверное,  боль,  изгибая  ее  податливое
тело.
     - Погоди, -  сказала  она,  оторвавшись,  уперевшись  в  него  обеими
руками. - Как я счастлива, что ты поверил мне, что ты узнал  меня!  Я  так
тебя люблю, Иван! Погоди!
     Она вскочила на ноги. Застыла перед ним на мгновенье. И мягко  нажала
пальцем  на  автозастежку  комбинезона.  Серовато-зеленая  плотная   ткань
сползла вдоль тела, к ногам. Она стояла перед ним обнаженная,  красивая  в
своей открытости и беззащитности как никогда. У Ивана  все  поплыло  перед
глазами. Он протянул к ней руки. И она опять уселась ему на колени, обвила
рукой талию, другой огладила щеку.
     - Люби меня, - прошептала она, - люби! Я хочу быть любимой!
     Ее тело было горячим и послушным. Руки Ивана перестали  трястись,  он
ласкал ее спину, бедра, плечи, живот, он целовал  ее,  и  ему  было  мало,
мало. Он положил руку  на  ее  грудь,  большую  упругую  и  вместе  с  тем
трепетную, волнующую, сдавил ее - по  телу  побежали  горячие  волны.  Она
прижималась к нему все  плотнее,  все  крепче,  ее  руки  неторопливо,  но
уверенно стягивали с него комбинезон.
     - Я люблю тебя, безумно люблю! - прошеп тал он.
     Она  не  ответила,  лишь  обдала  его  жарким  дыханием,  да   что-то
содрогнулось внутри ее горячего тела, что-то отозвалось на его слова -  он
понял, что и она его любит, не обыденно,  по-домашнему,  по-привычному,  а
страстно, безумно, до скрежета зубовного и перехваченного дыхания. Да, это
была она, его сумасшедшая Светка! Только она, да и то не всегда, а лишь  в
минуты встреч после долгих расставаний умела так любить, так желать,  быть
такой настойчивой и властной, а вместе с тем послушной и податливой.
     Она наконец стащила с него  комбинезон,  опрокинула  на  откинувшуюся
спинку кресла, навалилась сверху, припала к губам, охватила  ладонями  его
виски, сдавила. Его руки скользили по ее телу и не могли насладиться им, в
эту минуту он жалел, что у него не десять, не тысяча рук, он  целовал  ее,
задыхался, пытался оторваться от ее губ... ему это удалось, и он припал  к
ее грудям, спрятал свое лицо между ними,  сдавил  их  руками,  и  целовал,
целовал, целовал... но она изогнулась, снова сжала его голову и совершенно
неистово, с какой-то безумной страстностью опять впилась в его губы...  Он
ничего не видел, не слышал, не понимал, для  него  она  была  теперь  всем
миром, всей Вселенной - она и только  она!  ничего  больше!  Он  и  Она  -
всепроникающая и страстная Вселенная Любви и Экстаза. Он изнемогал,  теряя
остатки сил, чувствовал, что если это острейшее блаженство  продлится  еще
хотя бы минуту - то он умрет,  не  выдержит!  Но  он  не  умирал,  а  лишь
восходил все выше и выше по лестнице сладчайшего  на  свете  чувства.  Это
было уже невыносимо!
     Но это было сказочно приятно!  Если  бы  только  она  не  была  столь
безжалостна! Столь страстна! Нет, всему же есть предел...  Иван  попытался
оторваться от ее губ, вдохнуть воздуха, хоть на мгновенье  выйти  из  этой
Вселенной. Но она не дала ему вырваться, она еще  сильнее  впилась  в  его
губы - до боли, почти до крика! Он чувствовал  прикосновение  ее  жемчужно
белых идеальных зубов.  Но  это  прикосновение  становилось  все  сильнее,
настойчивее, неумолимее. Нет, и в страсти  должен  быть  предел,  это  уже
никуда не годится! - промелькнуло в голове у Ивана. И он  дернул  головой.
Боль пронзила его, кожа полопалась, и из нее потекла кровь, он  так  и  не
сумел высвободиться, Он ничего  не  понимал,  почему  она  столь  жестока,
почему она страстна до садизма?! И почему эти зубки так остры, почему  они
иглами пронзают его губы, рот, шею...  Он  начинал  приходить  в  себя  не
сразу. Но лютая боль отрезвляла его. Он еще раз дернулся - теперь уже всем
телом, уперся руками ей в плечи, хотел отстранить. Но не тут-то было!
     Он вдруг совершенно неожиданно почувствовал,  что  это  вовсе  не  ее
плечи, трепетные и горячие, а что-то совсем другое  -  мерзкое,  холодное,
липкое. Он не мог оторваться от ее лица, заглянуть, что там с плечами, что
вообще происходит?! Она держала его мертвой хваткой  -  рот  был  пронзен,
сдавлен, щеки и шея тоже, в виски впивались какие-то  ледяные  трясующиеся
острия. Нечто чавкающее и  прихлюпывающее  сладострастно  дышало  в  лицо,
обдавая зловонием и тленом.  И  оторваться  от  этого  нечто  не  было  ни
малейших сил.
     Да, это была вовсе не она! Он отпустил плечи,  руки  стали  ощупывать
тело.  Первое,  на  что  он  наткнулся  был  острый  и  бугристый  хребет,
скользкий, извивающийся... Руки вязли в чем-то липучем, гадком. Он  сдавил
с обеих сторон это непонятное трясущееся тело,  нащупал  тонкие  отростки,
волдыри или  бородавки.  Ребристая  гадина,  лежавшая  на  нем,  тяжело  и
учащенно дышала, сопела, потела, она была слизисто-мокрой,  отвратиельной.
Но главное, все же заключалось в том, что она не выпускала его головы,  не
давала оторвать лица от своей страшной и зубастой рожи.
     Иван напрягся из  последних  сил  и  вывалился  из  кресла  вместе  с
гадиной. Тут же вскочил на ноги и принялся волчком кружиться. Он не держал
теперь этого омерзительного тела, он обеими руками отрывал от своего  лица
невидимую пасть. Не так-то просто было это сделать. И все же он  умудрился
нащупать указательными пальцами глазища твари, надавил на  них,  что  было
мочи, проткнул - по лицу потекла  отвратительная  жижа,  дыхание  перебило
окончательно...
     Он уже падал без  сознанния,  когда  гадина  оторвалась  от  него  и,
огласив  пространство  капсулы  жутким,   звериным,   воем,   прыгнула   в
единственный  угол  сферического  помещения,  туда,  где   сходился   борт
гидрокамеры и шлюзовой блок.
     Иван не мог оторвать рук от лица и взглянуть  на  тварь,  причинившую
ему столько страданий, воспользовавшись обликом самого  любимого  существа
во Всем Пространстве, обликом его жены. Лицо заливала  кровь,  оно  горело
невыносимо. Пальцами Иван ощупывал его - но там не было ни единого  живого
места, кожа клочьями свисала вниз, проступали открытые кости, пульсировали
какие-то сосудики, жилки.
     Иван уже не понимал, где он находится, что с ним происходит. Он искал
руками, наощупь, предмет, которым можно было бы убить себя. Он желал  лишь
одного смерти. Боль была непереносимой - судя по всему, гадина  не  просто
изорвала его своими зубами, она, видно, вспрыснула  ему  под  кожу,  да  и
глубже, какой-то сильный яд, который причинял ужаснейшие страдания.
     Иван упал на пол - его  били  жесточайшие  судороги.  Он  катался  по
ребристому полу, не замечая ударов, наносимых самому себе,  он  готов  был
лезть на стену, но для этого не хватало сил... Гадина тихохонько подвывала
из угла, но нападать на беснующегося явно не  решалась,  а  может,  просто
выжидала более удобного момента.
     Иван рвал руками кожу на груди, стонал, хрипел, он готов был задушить
себя собственными руками, но не получалось. Когда  боль  начала  понемногу
стихать, ему в ладонь попался холодный железный предмет, совсем маленький,
угластый, он даже не понял, что это такое и почему это вдруг оказалось  на
его груди. Но почта сразу же вернулась память. А вместе с ней  и  какое-то
подобие успокоения. Приподнявшись сначала на колени, он  встал,  вполз  на
кресло, скрючился в нем, сжался в комок.
     Теперь он мог смотреть, кровь больше не заливала глаза, она запеклась
и лишь немного сочилась отовсюду, из каждой раны.
     Иван смотрел в угол и ничего не понимал.
     В углу, где еще секунду назад  билась  отвратительная  тварь,  чем-то
похожая на упыря-фантома с Сельмы, но еще  гаже  и  страшнее,  сидела  его
жена, Светка. Сидела и тихо, беззвучно плакала, прижимая к  глазам  мокрый
платочек.
     Иван смотрел долго, в упор, не мигая. И когда она приподняла глаза на
него, он понял - это были глаза упыря, прозрачные и пустые, это были вовсе
не ее глаза, а значит, это - была не она. Ему сразу стало легче. Он встал,
пошел к сейфу за лучеметом. Но его тут же  опрокинул  мощнейший  удар.  Он
повалился обратно.
     Над креслом нависал голый по пояс,  невероятно  широкий  и  белокожий
Гуг-Игунфельд Хлодрик Буйный. Глаза его  были  налиты.  Кулаки  сжаты.  На
запастьях висели обрывки цепей.
     - Если ты, сучий потрох, гнида поганая, еще раз  обидишь  эту  святую
женщину, - взревел носорогом Гуг  и  потряс  руками,  -  я  разорву  тебя,
ублюдок паршивый, пополам! Понял?!
     Иван мотнул головой.
     - Ты что, Гуг, сбежал с каторги? - спросил  он  невпопад.  И  тут  же
получил еще удар - прямо в лоб.
     - Немедленно иди к ней!
     Иван утер  рукавом  лицо,  он  опять  почему-то  был  в  комбинезоне,
проморгался.
     - Знаешь что, Гуг, не учи меня любить собственную жену, которой давно
нет на свете! - сказал он со злостью в голосе.
     Гуг врезал ему еще раз - сверху по самой макушке пудовым кулачищем.
     - А ну встать! - заорал он, брызжа слюной. - Встать, мразь вонючая!
     Иван встал и резко ткнул указательным пальцем под яблочко  Гугу.  Тот
рухнул замертво на пол. Иван не стал его добивать, хотя и следовало бы. Он
ждал, что будет дальше. Гадина, притаившаяся в углу, продолжала рыдать. Он
сделал три шага к ней. Но гадина вдруг заверещала  пронзительным  голосом,
выставила вперед -  когтистые  полупрозрачные  лапы,  из  ее  пасти  стала
сочиться зеленая гнусь, в углах губ надувались кровавые пенящиеся  пузыри.
Иван остановился, в сердцах плюнул под ноги.
     - Ты сукин сын, Ваня! - раздалось сзади.
     Это  Гуг  прочухался.  Но,  он  не  глядел  на  Ивана.  Он  встал  на
четвереньки и покачивая из стороны  в  сторону  белым,  необъятным  пузом,
пополз в сторону гадины-вампира. Он полз и ругал Ивана на чем свет  стоит.
А когда до твари оставалось два-три шага, он вдруг  сам  прямо  на  глазах
обрел очертания точно такой же гадины, но еще более омерзительной, жирной,
покрытой язвами и лишаями.
     Псевдо-Гуг дополз-таки до упыря, обнял его, прижал к себе, и они  уже
вдвоем затлелись,  задергались,  вжимаясь  в  угол  и  не  сводя  с  Ивана
водянистых глаз.
     Иван вернулся к креслу, плюхнулся в  него,  испытывая  отвращение  ко
всему на свете. Он дал себе клятву -  ненарушимую,  смертную  клятву,  что
если он выберется из этой переделки живым, никогда и никто не  сможет  его
заставить вновь прогуляться по Осевому. Он заглянул на  табло  -  там  все
было перемешано и перепутано, ни один  из  приборов  не  работал.  Но  так
бывало всегда. Иван знал, что когда он достигнет цели, все образуется,  он
знал, что на самом деле сейчас никакого мрака и фантомов нет, что все  это
жуткие выверты Осевого, что он мчится с уму  не  постижимой  скоростью  по
оси, в  которой  сходятся  все  до  единого  пространства  Вселенной,  что
скорость эта не поддается даже измерению, что  на  преодоление  маленького
отрезочка,  который  он  проходит  сейчас  за  минуту,  при  движении   на
околосветовых скоростях понадобилось бы миллионы лет.  Он  все  это  знал,
понимал. Но это совершенно не меняло дела!
     С потолка свешивались непонятно откуда взявшиеся лиловые водоросли, а
может, и не водоросли, а какие-то щупальца.  Они  мешали  сосредоточиться,
лезли в глаза, уши, и Ивану  все  время  приходилось  отталкивать  их.  Но
водоросли-щупальца не пугали его, это была ерунда.
     Он уже собирался встать, как вдруг кресло словно бы осело под ним. Он
даже не сообразил, что произошло, как  оказался  в  вязкой  отвратительной
массе пурпурного цвета. Масса затягивала, не давала поднять  ни  ноги,  ни
руки. Этого еще не хватало! Он закричал так,  что  тут  же  сорвал  голос,
осип. От  крика  не  стало  легче.  Его  засасывала  непонятная  кошмарная
трясина. Как он ни рвался наружу, она  не  отпускала  его,  затягивая  все
глубже, лишая возможности даже шевельнуться. Иван почувствовал вдруг - это
конец! он не выберется на этот раз!
     Из  угла  скрипучим  сатанинским  смехом  засмеялись   обнявшиеся   и
по-прежнему трясущиеся упырифантомы. Они тянули свои лапы-крючья,  скалили
звериные клыкастые пасти, раздували  ноздри.  Иван  все  видел.  Они  даже
привстали,  явно  намереваясь  наброситься  на  беспомощного...  Но   Иван
опередил их. Это был единственный выход - он резко, с головой погрузился в
пурпурную пузырящуюся массу. На  минуту  потерял  ориентацию,  способность
дышать, слышать, видеть... но понял, он поступил верно.  И  как  сразу  не
догадался?! Ведь еще в детстве  его  учили  -  если  попадешься  во  время
купания в реке в сильный водоворот, не  сопротивляйся  ему,  не  дергайся,
ныряй прямо в него да поглубже, и только тогда выберещься, спасешься. Иван
и нырнул в эту жуткую клоаку, образовавшуюся  на  месте  его  собственного
кресла. Наощупь продрался сквозь нагромождение каких-то трубок,  трубочек,
через заполненное слизью  пространство  и  выскочил  наверх  в  полутемном
помещении. Попробовал сдвинуться, но у него ничего  не  вышло  -  со  всех
сторон его сдавливали жесткие металлические ребра. Тогда он с силой ударил
ногой - не глядя, прямо вперед. Что-то с треском  вылетело  от  его  удара
наружу, а следом, не удержавшись, вылетел он сам. Упал, перевернулся через
голову. Но еще на лету догадался: он выскочил из ремонтного отсека капсулы
в основное помещение, где и был до того, выскочил,  вышибив  люк-заглушку.
Это было наваждение! Иван знал, что нельзя ничему этому верить. Но он  все
это видел, ощущал - как же ему не верить?! Когда он  тонул,  то  он  тонул
самым жутким образом, когда из него сосали кровь, он от бессилия  и  боли,
не  мог  по-настоящему  сопротивляться...  Так  что   же   это   -   бред,
галлюцинации, реальность?! Иван не мог это объяснитсь. Пускай объясняют те
парни, что занимаются Осевым измерением по секретному проекту,  пускай!  А
ему лишь бы выбраться по добру, по здорову!
     Он вскочил на ноги, бросился к сейфу.  И  все-таки  вытащил  лучемет.
Первым делом он сжег пузырящуюся пурпурную трясину вместе  с  креслом  или
тем, что от него осталось. Красноватая пена еще долго шипела на  полу.  Но
он водил и водил стволом слева направо, вверх и вниз. С  одним  дело  было
покончено.
     Не в силах сдержать обуявший  его  нервной  дрожи,  дико  оскалясь  и
дергая головой, он развернулся к упырям. Палец лег на спусковой крюк.
     - Ты  чего  это  охренел,  старина?  -  спросил   его   Гуг   Хлодрик
невозмутимо.
     Он сидел на полу и, придерживая рыдающую Свету за плечо,  утешал  ее.
Он был спокоен. Зато она с каждым его утешительным словом начинала  рыдать
пуще прежнего.
     - Убирайтесь вон! Не то я испепелю вас!!! - почти завизжал  Иван.  Он
не сомневался, что перед ним распоясавшиеся, обнаглевшие фантомы. Но  рука
не поднималась на них. - Во-он!!!
     - Ты дурак, Ваня! - сказал Гуги приподнялся.
     - Еще шаг, и я прикончу тебя!
     - Нет, Ваня, ты не посмеешь  стрелять  в  своего  лучшего  друга,  не
посмеешь!
     - Я сожгу тебя, Гуг! Предупреждаю, оставайся на  месте,  если  ты  не
желаешь убираться! - голос Ивана опять сорвался до сипа.
     - Нет! Ничего ты не сделаешь! Гляди, у меня за спиной твоя жена,  она
плачет... Ты не посмеешь жечь ее из  лучемета!  Ты  никогда  себе  это  не
простишь потом, Ваня! И не надейся, ты этого никогда в жизни не  забудешь!
Тебя измучает память! Она вгонит тебя в гроб!
     - Стой!!!
     Гуг приближался. Их разделяло всего четыре метра.
     - Не стреляй в него, Иван! -  дрожащим  голоском  попросила  из  угла
Света. - Ради нашей любви, ради меня, не надо! Ты же любил меня?!
     - Я убью его как паршивого крысеныша! - завопил Иван, теряя выдержку.
- Не подходи!!!
     - Поздно, Ваня! - процедил Гуг.
     И метнулся вперед. Он мгновенно выбил лучемет из рук  Ивана.  Схватил
за горло, сжал его.  Иван  почувствовал,  что  не  выдержит  и  полминуты.
Сопротивляться чудовищной силе он не мог. Но Гуг тут  же  отпустил  горло.
Нагнулся и ухватил Ивана за щиколотки, перевернул, встряхнул  и  стал  без
намека на жалость и сострадание бить его головой об пол.
     На этот раз Иван почти не чувствовал боли - все в нем уже  омертвело,
отупело. Он лишь сотрясался в такт ударам и не  мог  оторвать  взгляда  от
псевдосветы. Это невообразимое существо с головой  и  волосами  его  жены,
тянуло сейчас к нему полупрозрачную корявую когтистую лапу и без передышки
хохотало - истерически, взахлеб.
     Но лапа не успела  дотянуться  до  Ивана.  Один  из  ударов  оказался
последним - Иван почувствовал, что Гуг добился-таки  своего  и  пробил  им
днище капсулы. Иван вылетел в рваное отверстие  наружу.  Его  должно  было
разорвать в безвоздушном пространстве. Но его почему-то не  разорвало.  Он
летел в черноте и пустоте. Он видел, как удаляется  от  него  потрепанная,
списанная, но все же вполне пригодная для полетов капсула. Но даже в  этом
положении он не пожалел, что затеял всю эту историю.
     Когда капсула скрылась из виду, Иван еще раз поклялся, что  в  Осевом
измерении его ноги больше не будет!
     В следующий миг он очнулся в своем кресле. На коленях  у  него  сидел
раздутый до прозрачности Гуг. Он напоминал трехметровый  воздушный  шар  с
руками, ногами и головой. И  в  его  брюхе  просвечивалось  что-то  живое,
подвижное. Приглядевшись, Иван увидал костлявого,  ребристого  и  мерзкого
упыря, того самого. Упырь пытался ему что-то сказать, он приникал пастью к
прозрачной стерке-коже, шевелил тонкими  губами,  скалился,  но  слова  не
проникали наружу. Гуг тихо и тяжело сипел. Он был сыр и вонюч.
     Иван ударил Гуга прямо в живот... и живой шар лопнул, разбрызгивая по
стенам слизь, растекаясь по креслу, по комбинезону... Больше  сил  терпеть
не было. Иван застонал. На коленях у него сидела жена - покойница. И глаза
у нее были не русалочьи, и не вампирьи. Глаза у нее были  ее  собственные.
Она с нежностью, любовью и каким-то еле уловимым оттенком жалости  глядела
на Ивана, гладила его теплой легкой рукой по щеке.
     - Видишь? Ты выдохся за какой-то час.  Я  здесь  постоянно,  я  здесь
навсегда, я не могу больше  оставаться  здесь,  это  свыше  моих  сил!  Ну
неужели ты ничего не понимаешь, Иван? Ведь мы  так  любили  друг  друга...
Спаси меня, я тебя умоляю, мне больше некого просить, не  оставляй,  спаси
меня! Забери с собой! Прижми к себе, сильно-сильно, накрепко прижми... и я
вырвусь отсюда с тобой! Я верю, что вырвусь только бы ты этого хотел!
     Иван неожиданно для самого себя прижал ее к груди, сдавил в  объятиях
ее хрупкое, теплое тело. И  он  услышал  не  ушами,  а  своим  собственным
сердцем, как учащенно и  загнанно  бьется  ее  сердце.  Волна  нежности  и
щемящей боли захлестнула его. Он уткнулся лицом в  копну  пряных  душистых
волос.
     - Я никому тебя не  отдам,  никому,  -  прошептал  он,  обращаясь  не
столько к ней, сколько к себе самому. - Мы выберемся отсюда вместе!  Назло
всем выберемся!
     Он прижал ее к себе еще сильнее, до боли, до хруста в костях.  И  она
тоже обхватила его, вжалась в твердое мускулистое тело, замерла.
     - Ну! - закричал Иван в пространство, оторвав голову от ее  волос.  -
Что же вы?! Что вы тянете?! Давайте! Я не боюсь вас!
     Ничего не изменилось ни в капсуле, ни в нем, ничто  не  сдвинулось  с
места, не  пропало,  не  появилось...  лишь  высветились  вдруг  на  табло
светло-зеленые цифры. И исчезла она, исчезла сразу, словно ее и не было  -
он смотрел на свои руки, которыми только что обнимал ее, прижимал к груди.
Они застыли в неестественном положении  -  она  исчезла  из  неразомкнутых
объятий!
     Значит, ничего и не было, подумал он. Откинулся на спинку  кресла.  И
только  теперь  почувствовал,   насколько   выдохся:   тело   отказывалось
подчиняться ему, мысли разбегались, от слабости  тряслись  колени.  Но  он
пересилил себя, достал из стойки небольшое квадратное  зеркало,  посмотрел
на свое лицо. На нем не было ни порезов, ни рваных ран,  ни  даже  шрамов,
кроме  того,  единственного,  что  остался  над  бровью  с   младенчества.
Комбинезон был чист и цел, на руках - ни царапинки. Он  выдохнул  из  себя
воздух в бессильном,  апатичном  облегчении...  Все!  Полный  порядок!  Он
выскочил из Осевого измерения. Выскочил живьем! А это уже половина дела!
     Он решил встать, но ноги не  слушались  его.  Тогда  он  подкатил  на
кресле к центральной стойке, вытащил мнемограммы. Но прежде, чем  включить
про-,  зрачность,  обшарил  взглядом  стены   капсулы.   Что-то   ему   не
понравилось, что-то навевало непонятные и страшные ассоциации.  Но  он  не
мог сообразить, какие именно и почему. На стенах подсыхала какая-то слизь,
подсыхала и пропадала прямо на глазах. Иван силился вспомнить, что-то,  но
ничего  не  вспоминалось.  Лишь  всплыла  в  памяти   последняя   объемная
фотография жены. Всплыла и пропала. Он  тряхнул  головой  -  всегда  после
этого проклятого Осевого,  после  этой  чертовой  Столбовой  дороженьки  в
голове оставалось что-то  тягостное,  неприятное!  Он  смахнул  с  коленей
несколько длинных, непонятно  как  оказавшихся  здесь  волосков.  И  опять
что-то невнятное промелькнуло в мозгу. Но он отогнал видение. Сейчас  было
не до переживаний и копаний в душе. Надо было определяться.
     Темные круги плыли перед глазами, тошнило, в висках кололо, на сердце
был тяжелый, плотный обруч. Иван понимал, что  единственное  спасение  это
сон, глубокий, крепкий, исцеляющий  сон.  И  все  же  он,  перед  тем  как
провалиться в забытье, успел включить полный обзор. Стены капсулы пропали.
Высветились редкие звезды. Иван, пересиливая навалившуюся дрему, вгляделся
в звездное черное небо. Не было нужды  сопоставлять  его  с  тем,  что  на
мнемограммах. Капсула вынырнула из Осевого измерения именно там, где ей  и
надлежало вынырнуть.

     Периферия Системы.

     Видимый спектр.

     2478-ой год, июнь.

     Пространство везде Пространство, даже на  глухих  окраинах  Вселенной
оно не меняет своей сущности, оставаясь столько же холодным и мертвым, как
и в шаровых скоплсниях, в ядрах галактик. И неважно, что вокруг-обманчивый
блеск миллиардов мигающих звезд или же черная  пустота  с  редкими,  будто
случайно просыпанными на черную скатерть беленькими крохотными крупинками.
Неважно! Пространство одинаково  убийственно  повсюду.  Оно  несет  смерть
всему живому, оно враг самой Жизни.  Но  есть  места  в  этом  безликом  и
бесконечно протяженном поле смерти, где плотность  враждебности  достигает
предела.  И  в  таких  местах  Пространство   прорывается   под   натиском
сконцентрированного  Зла  и  образует  невидимые  исполинские  воронки,  в
просторечии именуемые коллапсарами  или  "черными  дырами".  Зло  истекает
через эти воронки в иные измерения и иные пространства. Но  навстречу  ему
движется поток  еще  более  страшного  Зла,  чуждого,  необъяснимого,  ибо
воронки раскрыты  в  обе  стороны,  ибо  Всеобщее  Движение  Добра  и  Зла
всопаправлено и неостановимо, оно не  желает  укладываться  даже  в  самые
емкие теории, создаваемые существами, пытающимися постичь  его.  Существам
этим положен предел. Движение же  и  Пространство-беспредельны.  Их  можно
описывать тысячами, миллионами формул, миллиардами теорий... и  все  равно
описанное будет составлять бесконечно малую часть  Существующего.  Живущим
среди формул и книг кажется, что они постигли все или почти все,  что  они
вот-вот до самого донышка познают Мир.  Но  они  и  не  представляют,  что
ползают среди Бесконечной Ночи жалкими светлячками,  ничего  и  никого  не
освещая вокруг, неся свой свет только на себе и в себе. Ночь же существует
помимо них. Она не замечает ползающих  в  Ней,  ибо  в  сравнении  даже  с
капелькой Ее тьмы  весь  сон  этих  самонадеянных  букашек  просто  ничто.
Незамеченными рождены они в Ночи этой, незамеченными будут и поглощены Ею.
Но пока они  живут  -  они  есть!  Радиоастрономические  локаторы  капсулы
засекли "черную дыру"  всего  лишь  в  полумиллионе  километров  от  точки
выхода, Иван не ожидал обнаружить  здесь  столь  опасную  соседку.  Он  не
рассчитывал перебираться и  Чужое  Пространство.  С  него  и  так  хватало
передряг!  Но  мозг  уже  связал  наличие  здесь  воронки  и   присутствие
негуманоидов.
     Только теперь он начинал смутно догадываться,  с  кем  ему  предстоит
иметь дело. Да,  сюда  надо  было  приходить  на  суперкрейсере  последней
модели,  на  боевом  корабле,  а  не  на  этой  дырявой  лоханке,  которая
развалится при подходе к коллапсару!
     И все же он не счел нужным расстраиваться. Что есть,  то  и  есть.  И
один в поле воин! Даже если он практически безоружен  и  гол,  все  равно!
Была бы воля, была бы вера!
     Иван решил, что  медлить  не  стоит.  Он  вытащил  подаренный  Таекой
переговорник, этот крохотный черный шарик на присосочке, сунул его в  рот,
прикрепил к небу,  попробовал  языком-шарик  держался  прочно,  не  мешал,
наверняка он пригодится. Яйцо-превращатель лежало в кармане. Но он еще раз
провел рукой по нему, проверил. Потом расстегнул молнии и до отказа  набил
внутренни пояс, облегавший талию, медикаментами,  стимуляторами  и  прочей
необходимой мелочью, туда же заложил  несколько  шестичасовых  кислородных
баллончиков-мало ли что, на всякий случай.
     После сна он чувствовал себя прекрасно. Последний переход по  Осевому
был на редкость легким, почти безболезненным в сравнении с предыдущими - в
те разы ему иногда приходилось  неделями  выкарабкываться  из  коматозного
состояния, а сейчас он был свеж на третьи сутки.  И  главное,  память  его
была чиста после Осевого. Может, в нем ничего такого не было, а может, она
и без того пресытилась, не вмещала в себя тягостного.
     Отступать  Иван  не  собирался.  Его   вдруг   покинуло   благодушие,
напуственные слова почти  позабылись,  в  груди  поселился  огонь.  Он  не
вмещался в сердце, он рвался наружу. Иван с трудом его сдерживал.  Нет,  и
Добро должно быть вооруженным!  Он  проникся  этой  мыслью  как-то  сразу,
неожиданно. И она заполнила его и заполнила доверху, она рвалась  из  него
вместе с неистовым огнем  наружу.  Но  она  и  удивляла  своей  нереальной
чистотой, прозрачностью-она была неестественно  точной,  всеобъемлющей.  И
это пугало Ивана несмотря  на  его  одержимость,  казалось  бы,  предельно
простой и  справедливой  идеей.  Идеей  мщения  Злу!  Он  твердил  себе  с
беспощадной уверенностью, с  гипнотической  страстью:  Добро  должно  быть
сильным! Оно должно  иметь  крепкую  грудь,  мощные  ноги,  сильные  руки,
сокрушающие  кулаки,   холодную   голову!   Оно   должно   быть   могучим,
всепроникающим, необоримым,  неудержимым,  действенным,  напористым,  если
надо, и наглым, жестоким, глухим к мольбам олицетворений Зла,  оно  должно
быть смелым, беспощадным... Он чуть было не  сказал:  "злым"!  Но  вовремя
остановился, задумался. Это было временное  замешательство.  Иван  тут  же
оправился,  сейчас  он  не  в  том  положении,  когда   надо   предаваться
философствованию, сейчас надо действовать!
     Он достал из сейфа  лучемет  и  автомат-парализатор.  Положил  их  на
стойку у кресла. Побрел к шкафчику за десантным  спаренным  пулеметом.  Он
еще и представить толком  не  мог,  с  кем  собирается  сражаться.  Но  он
готовился к этому сражению. Он был готов постоять за себя!  Перед  глазами
мельками тенями какие-то трехглазые рожи, чешуйчатые руки и ноги,  корявые
когтистые лапы - все то, что запомнилось во  время  мнемоскопии.  Он  гнал
навязчивые видения прочь. Но на душе было неспокойно. Одно дело  на  Земле
планировать, предаваться горячечным грезам, и совсем другое-здесь, на краю
Неведомого. Ведь он даже не знал, с чего начнет,  куда  направится  и  что
вообще он должен предпринять.
     Чтобы немного охладиться, рассеяться, он присел на кресло и  принялся
разбирать мешок Сержа Синицки. Чего там только не  было!  Судя  по  всему,
Серж еще со времен работы в Отряде отличался незаурядным скопидомством-то,
что парни обычно бросали на перевалочной базе сразу же  после  Поиска,  он
тщательнейшим образом сортировал, раскладывал  по  пакетикам,  коробочкам,
баночкам... ведь не могло же быть так, что он успел за несколько минут все
так рассортировать и уложить!  Поначалу  Иван  разбирал  все  по  порядку:
гипноусилители мембранные - в одну сторону,  нейтрализаторы  -  в  другую,
усыпители  одноразовые  -  третью,  антигравнтаторы  миниатюрные  быстрого
действия - в четвертую... Но ему это надо ело, и  он,  расстегнув  скрытые
карманы  на  икрах,  бедрах,  предплечьях,  груди  напихал  в  них  всякой
Серегиной всячины, не запоминая даже, где что лежит.  Потом  ему  пришлось
стаскивать с себя комбинезон со  всем  содержимым  и  натягивать  на  тело
бронепластиковую кольчугу,  снова  облачаться  в  комбинезон,  накладывать
предохранительные  гибкие  пластины,  зашивать  гигроиглой  швы,   разрезы
молний... Закончив и с этим делом,  Иван  попрыгал-все  было  прилажено  и
подогнано на  совесть,  не  тряслось,  не  дергалось,  не  мешало.  Но  он
почувствовал себя тяжелее - самое меньшее на полпуда.
     Вспомнив про подарок Хука  Образины,  он  отвинтил  задвижку  внешней
привески, выкатил тяжеленный свинцовый ящик, сохранявшийся на Эрте, видно,
с незапамятных времен, долго возился с замком, но  достал-таки  массивный,
почти неподъемный плазменный резак, авось и он пригодится.
     Резак положил в кресло. Сам пошел обряжаться  в  скафандр.  Процедура
эта была непростой и нудной. Иван не любил ее, да куда денешься! Надо было
полностью себя подготовить к встрече с чужаками. Он знал  точно,  что  эта
встреча состоится. И еще  он  знал,  что  скорее  всего  ему  не  придется
предпринимать каких-то особых мер для ее осуществления. Непонятным  чутьем
он чуял, чужаки заявятся сами, как в тот раз!
     Минут восемь  ушло  на  возню  со  скафандром.  Но  теперь  Иван  был
экипирован почти  полностью.  Титанонластиковая  шестимиллиметровая  ткань
облегала его тело, покрывая собой кольчугу,  комбинезон,  пластины  и  все
прочее.  Голову  полностью  закрыл  округлый  твердый  шлем  с   секторной
прозрачностью. Такой шлем мог выдержать вес динозавра и не смяться, его не
брал плазменный резак, не говоря  уже  о  лучеметах,  пулеметах  и  прочих
ручных трещотках.
     Локаторы работали на пределе. И Иван не  боялся,  что  его  застигнут
врасплох. Он знал, что если  и  удастся  чужакам  подкрасться  на  две-три
тысячи километров к капсуле, то и в этом случае у него  будет  минута,  не
меньше. Как бы ни стара и  изношена  была  капсула,  но  ее  изготовили  в
двадцать  пятом  веке  от  Рождества  Христова,   она   была   значительно
совершеннее и неприступнее, чем тот жалкий кораблик, на  котором  рискнули
отправиться   в   странствие   его   родители,   заброшенные   вселенскими
катаклизмами в непостижимую для их времени даль. Нет,  автоматика  капсулы
не подпустит чужаков!
     Он заварил швы скафандра плазмосваркой.  И  принялся  увешивать  себя
боеприпасами: зарядные вставки  лучемета  распихал  по  поясному  карману,
обоймы  парализатора  и  ручных  дезинтеграторов  засунул  в   набедренные
кобуроячеики. Обмотал вокруг  груди  пулеметные  ленты,  два  магазина  со
свернутыми повесил за спину, туда же перекинул блок обеспечения... Подошел
к бортовой машине, подключился к ней-системы жизнеобеспечения  работали  в
нужном режиме. Но он подзарядил их, ведь могло случиться  и  так,  что  он
пробудет в скафандре месяц, а то и все три! В такой ситуации не  следовало
пренебрегать даже самой последней мелочью. Иван это знал по опыту. Ему  бы
не пришлось две недели на Гадре провести в обществе звероноидов,  если  бы
он тогда не поленился прихватить с базы парочку  баллончиков  с  сжижженым
озоном.
     Он еще долго возился - минут сорок,  прежде  чем  не  прекратил  свое
нудное и утомительное занятие. Снова попрыгал. Все было в норме. Лишь весу
еще на полпуда прибавилось. Но для тренированного и отдохнувшего тела  это
было не  столь  серьезно.  Иван  согнул  колени,  подпрыгнул  до  потолка,
перевернулся дважды в воздухе и упал на руки, спружинил, постоял  немного,
проверяя, не отвалилось ли что,  не  отстегнулось  ли.  Нет.  Все  было  в
полнейшем порядке. Он прошел на руках к стойке. Запрыгнул на нее  с  пола,
не меняя неудобной позы. Потом спрыгнул на пол, повалился набок, несколько
раз перевернулся вокруг оси - все держалось, ничто не мешало. И  он  резко
вскочил на ноги. Взял в левую руку плазменный резак, с усилием поднял  его
над  головой,  потом  еще  и  еще  раз.  Подача  кислорода  в  шлем  сразу
увеличилась,   все   сочленения   скафандра   послушно   свертывались    и
развертывались, сама ткань была словно невесомой. Он  решил,  что  хватит.
Все и так подогнанно, прилажено. Он уселся в кресло. Уставился на приборы.
     Табло  показывало,   что   кроме   зияющего   зева   воронки   ничего
подозрительного, опасного поблизости не было. Иван  расслабился.  И  минут
двадцать предавался психотренингу. Потом разом встряхнулся.
     Протянул руку к  клавишному  пульту.  Надо  было  поближе  подойти  к
"черной дыре", заглянуть хотя бы  с  краешку  в  ее  утробу,  чего  сидеть
выжидать! И Иван почти уже нажал нужную клавишу... Но вдруг  вспомнил  при
возвратник. Линбего исказились гримасой? Черт бы лобрал всех и все? Теперь
снова придется разоблачаться чуть ли не догола, привешивать на  руку,  под
мышку этот проклятый возвратннк, чтоб ему рассыпаться на  молекулы!  Ивану
было страшно даже подумать об этой утомительной двойной процедуре. Но  что
делать, надо было вставать и идти к сейфу-без возвратника вообще  все  его
труды были бы напрасными, без возвратника можно хоть сейчас взять резак  и
навести струю  себе  на  грудь,  чтобы  погибнуть  сразу,  без  мучений...
относительно без мучений. Да, хочешь не хочешь, надо вставать!
     Иван уже чуть подался вперед, руки его уперлись в подлокотники. Но  в
последний  миг  произошло  нечто  совершенно  непонятное,  неожиданное   -
раздался дикий скрежет и лязг, будто капсулу раздирали грубо и беспощадно,
разрывали ее с чудовищной силой на части. Давление резко  упало,  и  Ивана
вместе с остатками воздуха чуть не выбросило наружу,  он  мертвой  хваткой
вцепился в подлокотники, удержался о кресле. Все у него внутри похолодело,
со  лба  потек  холодный  пот,  затылок  оцепенел.   В   ушах,   усиленное
переговорником  и  внутренними   мембранами,   проскрипело   металлически,
отрывистою.
     - Что я тебе говорил, эта амеба не ждала нас в гости!
     Иван резко развернулся вместе с креслом. И он не удивился увиденному:
большой кусок бронированного борта капсулы был выдран с  клочьями,  рваные
края были разворочены и иззубрены. А на фоне черноты  Пространстна  стояли
двое.
     Они стояли уверенно, по-хозяйски, ничего и никого не страшась, ни  на
секунду не сомневаясь в своем превосходстве, в своей силе и своей  власти.
Были они кряжисты,  и  как-то  нечелойеческий  устойчивы.  Комбинезоны  не
закрывали их ног ниже бугристых коленей и руко-лап,  из  под  матово-серой
ткани виднелась чешуйчатая поблекивающая кожа, если только ее  можно  было
назвать  кожей.  Ноги  заканчивались  морщинистыми  ступнями,  из  которых
торчали ничем не прикрытые уродливые пальцы с огромными изогнутыми когтями
- по четыре пальца на каж-дой. Даже в музеях у доисторических ящеров  Иван
не видал таких страшных лап. Но он помнил! Он все помнил! Он  помнил  даже
эти жуткие восьмипалые руки-ведь точно такие  когда-то  нависали  над  его
лицом, а потом такая лапа сжимала его тело, когтем именно такой лапы  была
рассечена его бровь. Нет, он ничего не  забыл!  Он  помнил  эти  уродливые
лица, эти немигающие черные глазища с диафрагмами и желтыми  ромбиками  по
середине, помнил эти расплющенные  четырехдырчатые  носы,  эти  обвисающие
морщинистые щеки-брыла, эти плоские сплюснутые подбородки и безгубые  рты,
чешуйчатую эавесу над глазами, голые черепа,  одним  словом  -  все!  Даже
взгляды трехглазых чужаков были теми, прежними  -  нечеловеческими,  таких
глаз не могло быть у живых существ, наделенных хотя бы  самой  примитивной
душонкой или ее подобием. Это были глаза нелюдей!
     - Он еще трепыхается! - ударило в уши. - Слизняк!
     Рот почти не открывался, образовалась совсем узкая длинная  щель.  Но
Иван  увидал  усеянную  желтыми  пластинами  пасть.  И  его   передернуло.
Оцепенение начало сходить. В голове все кипело,  бурлило,  мысли  набегали
одна на другую:  как  они  могли  подойти  незамеченными!  как  преодолели
защитные  поля?!  бред!  нелепица!!  галлюцинация!  нет,   это   наверное,
продолжение шуток Осевого измерения, не может  быть  это  реальностью!  ни
кому не под силу так разворотить капсулу! нет, это все кажется! Иван разом
отогнал сумбурные мысли, заставил себя  успокоиться.  Все  происходило  на
самом деле, в реальности! И нечего уговаривать себя - он не ребенок, да  и
с ним похоже не в детские игры играют!
     - Я думаю, не стоит тащить эту рухлядь на станцию, - проговорил  тот,
что молчал прежде. - У нас есть заботы поважнее! Давай, распыляй!
     Иван увидал, как стоявший слева стал поднимать руку с зажатым  в  ней
каким-то неболыпим, навроде яблока, шаром. Но решил опередить чужака.  Ему
не светило быть распыленным.
     Струя плазмы ударила в плечо чужаку - Иван дал  полную  нагрузку.  Но
рука отлетела не сразу.  Это  было  необъяснимо,  но  это  было  так!  Она
медленно, будто нехотя отваливалась, отслаивалась под струей, которая  без
труда прожигала трехметровую сталь. Но она  все  же  отделилась  от  тела,
исчезла в черноте вместе с "яблоком".
     Чужаки явно опешили. И секундная передышка спасла Ивана. Он  направил
струю в грудь другому, стоявшему справа, и одновременно схватил  спаренный
пулемет со стойки, упер его в  спинку  кресла  -  безостановочная  очередь
ударила прямо в рожу левому. Но он не падал, держался каким-то чудом. Иван
не верил собственным глазам -  эти  твари  без  скафандров,  без  какой-то
защиты выдержали то, что не может, не должно выдержать живое существо!
     Преодолевая  напор  струи,  правый  двинулся  на  Ивана  -  медленно,
подгибая  кривые  толстые  лапы,  упираясь,  наклонив  костистую  усеянную
шишками голову. Левый тоже стронулся с места, стал приближаться. Они  шли,
неся с собой смерть и сами умирая, они уже были  полутрупами.  Видно,  они
решили прихватить на тот свет и Ивана, у них доставало еще сил для  этого.
Но Ивану было рано умирать.
     Он бросил на пол пулемет и резак. Сунул руки в  стойку.  Вытащил  две
гранаты, сжал их в руках, ломая взрывательные предохранители, швырнул... и
тут же крутанулся на кресле..  Его  ударило  об  клавишный  пульт,  спинка
кресла навалилась  сзади-это  была  взрывная  волна,  кратковременная,  но
страшная даже в безвоздушном пространстве  -  в  каждой  гранате  было  по
двенадцать кубометров сжатого водорода.
     Скафандр  спас  Ивана,  спинка  кресла  прикрыла.  Но  он  сразу   же
развернулся обратно. Чужаков в изуродованной полураскрытой капсуле не было
- их вышвырнуло во мрак!
     Иван подполз к рваной дыре, заглянул в нее. Две  маленькие  сероватые
фигурки удалялись от капсулы, будто падали в  черную  бездонную  пропасть.
Кроме них ничего в Пространстве не было.
     Иван вернулся в кресло. Набрал код ремонтного блока капсулы. Задвижка
отворилась, из-за стены выполз безголовый четырехпалый и  двурукий  кибер,
потащился к зияющей дыре. Надежды на него было мало.
     Иван сидел и думал о чужаках.  Он  не  ждал  повторного  нападения  в
ближайшие минуты. Надо было осмыслить случившееся.
     Как они подкрались? Что за чертовщина? Только этот вопрос  мучал  его
сейчас. Не  поразительная  жизнестойкость,  ни  возможность  пребывания  в
открытом  Пространстве  без  скафандров,  не  бессмысленная  и  непонятная
жестокость, а именно это - почему они появились столь внезапно?  Если  так
будет всегда, он обречен!
     Ничего, путного в голову не приходило. Иван следил за кибером, следил
машинально. Тот штопал дыру, приваривая к краям  продольные  и  поперечные
ребра. За двадцать минут работы, несмотря на неповоротливость ему  удалось
приварить ребер семьдесят. Покончив с ними, кибер принялся затягивать дыру
пленкой - он укладывал слой за слоем, как заведенный.  Когда  он  проварил
края пленки,  Иван  пустил  воздух  в  капсулу.  Приборы  показывали,  что
герметичность сохраняется, что давление восстанавливается.  Еще  несколько
минут, и он сможет стащить с себя скафандр, прицепить возвратник. А тогда,
тогда с ним ничего не сделаешь! Тогда его  можно  будет  убить  мгновенно,
из-за спины, но если он будет видеть опасность, он увернется от убийцы,  в
самую последнюю секунду, в последнее мгновение он нажмет на  возвратник  и
только его видали!
     Иван  встал,  пошел  к  сейфу.  Его  рука  уже   снимала   блокировку
автозастежки. Ноги дрожали, по спине тек пот. Но это были мелочи,  ерунда!
Вот сейчас он откроет дверцу, вытащит возвратник, расстегнется...  Лязг  и
хруст раздираемого металла заставил  и  его  обернуться.  Полураздавленный
кибер лежал на полу. А чьи-то невидимые, сатанински сильные руки раздирали
обшивку-дыра разрасталась, увеличивалась на глазах,  она  уже  была  вдвое
шире прежней, рваные острые края  причудливо  изгибались  словно  лепестки
фантастического цветка. Воздух в миг вырвался  из  капсулы,  унося  всякую
мелочь. В  дыре  появилась  бесстрастная  трехглазая  рожа,  она  нащупала
взглядом Ивана  и  жутко  оскалилась.  Когтистая  лапа  вцепилась  в  край
обшивки, за ней другая...
     Иван  схватил  в  охапку  лучемет,  пулемет,  парализатор,  резак   и
опрометью  бросился  в  шлюзовую  камеру.  За   спиной   у   него   что-то
прогрохотало, разорвалось. Но он не оглянулся, он прыгнул головой  вперед,
пробил шлемом предохранительную  мембрану  и  свалился  через  открывшийся
лючок прямо в одноместную шлюпку. Не  разжимая  рук,  он  ткнул  локтем  в
пломбу, сшиб ее, И еще раз ткнул-прямо в  пусковую  клавишу.  Его  тут  же
опрокинуло на заднюю стенку. От  удара  в  голове  помутилось.  Но  он  не
почувствовал боли, он знал - шлюпка пулей вырвалась из капсулы, а  значит,
он спасен!
     И только тогда он разжал руки, и  все  оружие  посыпалось  на  пол  с
грохотом и лязгом. Он сел в креслице, включил экраны. В шлюпке было  очень
тесно, она не предназначалась для жилья. Но в ней было все же лучше, чем в
открытом Пространстве.
     Он  нащупал  радарами  покинутую  капсулу,  развернулся  и  пошел  на
сближение с ней. Снаружи капсула представляла из себя жалкое зрелище - она
была разодрана словно консервная банка, антенны болтались переломанными  и
изогнутыми прутьями, фермы крепления  баков  были  искорежены,  сами  баки
пробиты, из них вытекало в Пространство шарами и  шариками  всех  размеров
топливо, остатки топлива.  Иван  понял,  капсула  ему  больше  никогда  не
пригодится. Не летать ему на ней!
     Но внутри был  сейф,  приваренный  к  полу  и  стене.  А  в  сейфе  -
возвратник. И ради этого стоило немного повоевать! Надо во что  бы  то  ни
стало уничтожить жуткую тварь, забравшуюся внутрь  капсулы.  Уничтожить  и
вытащить возвратник.
     Иван резко развернул шлюпку перед  самой  дырой.  Остановил.  Включил
двигатели на полную мощность, развернув одновременно боковые вперед, чтобы
они уравновешивали шлюпку, не давали ей оторваться от  дыры.  Целый  океан
пламени ударил внутрь капсулы. Ничто живое не  могло  бы  выдержать  такой
огненной атаки.
     За сейф Иван не волновался, тот был сделан из  тугоплавких  металлов,
переложенных керамикой.
     И потому он не спешил. Надо было  хорошенько  прожарить  внутренности
старой лоханки. Иван увлекся. Он уже ликовал. И потому  не  сразу  заметил
когтистую восьмипалую лапу, появившуюся на экране. Но он отшатнулся назад,
когда вслед за лапой в экран ткнулась  жуткая  трехглазая  морда  -  чужак
цеплялся за шлюпку снаружи, он рвался внутрь! Он каким-то  чудом  выскочил
из капсулы, не погиб в огне. Но Иван  видел,  что  он  весь  изранен;  что
половина  пластин  содрана  с  его  головы,  оторвана  нижняя  челюость  и
вывернута левая нога. Но чужак не сдавался, он нащупывал  слабое  место  в
обшивке  шлюпки.  И  Иван  решил,  что  медлить  не  стоит.   Он   включил
антигравиаторы - чужака отшвырнуло от шлюпки. Иван  мгновенно  надавил  на
рычаг  автоматической  пушки.  Той  не  надо  было  указывать  цель,   она
нащупывала ее сама-чужака разнесло в клочья с первого же снаряда.
     Ну вот, подумалось Ивану, теперь порядок, теперь они отомщены! Теперь
ему нечего здесь делать, ведь он выполнил свой долг. И он не желает больше
проливать крови, чьей бы она ни была. Нет! Хватит! Довольно! Слишком много
смертей,  слишком  много  зла!  Он  не  так  все  себе  мыслил,   не   так
представлялось ему и грезилось! Нет, не бывать ему мстителем,  он  другой,
он не рожден для мщения, и ему совсем не подходит роль  Ангела  Возмездия.
Надо убираться вон отсюда! Надо было вообще не приходить  сюда!  Это  была
ошибка, страшная ошибка, и ему говорили  об  этом!  Все  правильно  -  Зло
умножает Зло, все верно-Зло порождает Зло! И вместо того, чтобы разомкнуть
эту чудовищную цепочку, он свел несводимые сами по себе концы, он  привнес
в этот мир Зло! Но теперь поздно, теперь, все - ему теперь  нечего  делать
тут! Ему нужен возвратник, чтобы покинуть  этот  страшный  мир,  и  ничего
больше! Назад! Домой!
     Он подрулил на шлюпке к развороченной и обожденной капсуле, зацепился
внешним манипулятором за рваный край. Приготовился к выходу.
     Медлить не стоило. Кровь стучала  в  висках,  затылок  ломило,  перед
глазами опять поплыли темные круги. Он распахнул люк, выбрался наполовину.
В глазах совсем потемнело, пальцы начали разжиматься. Он почувствовал, что
теряет сознание,  в  ушах  загудело,  зашумело.  И  одновременно  зазвучал
отдаленный, совсем слабый женский  голос,  чем-то  знакомый,  близкий,  но
неузнаваемый, голос, доносящийся не снаружи, а звучавший  изнутри:  "...он
не придет сюда мстителем, нет! он не умножит зла! а  если  будет  так,  то
ляжет на него мое проклятье!"
     Иван  удержался  на  кромке  сознания.  Но  внутри  у   него   словно
перевернулось все. - Ему стало страшно. Не за себя, не за  жизнь  свою,  а
просто-страшно до жути, до оцепенения,  до  паралича.  Он  безвольно  осел
вниз. Люк закрылся-крышка автоматически  задвинулась.  Он  сидел,  опустив
руки, склонив голову.  Он  знал,  что  каждая  секунда  промедления  может
грозить ему гибелью. Но ничего поделать с собой не удавалось.
     Ему не в чем было обвинять себя. Он защищался. Он имел на это  полное
право! В конце концов, он обязан был защитить себя, ведь не для  того,  он
проделал долгий путь, чтобы сразу же, у порога неизведанного,  погибнуть?!
Да, все было так. Но под черепной коробкой раскатами громыхало: "помни,  в
какой бы мир ты ни вознамерился вступить,  не  меч  в  него  ты  привнести
должен, не злобу и ненависть, не вражду и раздоры, а одну  любовь  только.
Добро на острие меча не преподносят...  если  вступишь  на  дорогу  Зла  и
отринешь Добро, будешь проклят на веки вечные. Иди!"
     Куда идти? Как? Где дорога сама? Ответов на эти вопросы не было. Одно
Иван знал-хочешь, не хочешь, а выбираться из шлюпки и идти  в  капсулу  за
возвратником надо. Он встал. Сдвинул крышку  люка,  высунулся.  И  тут  же
обрушился  вниз,  ломая  спинку  кресла,  ударяясь  о  переборки,  рычаги,
приборы, теряя сознание.

     Невидимый спектр.

     Вход в Систему - "Система - Хархан-А.

     123-ий год 8586-го тысячелетия

     Эры Предначертаний, месяц цветения камней

     Ему снилось что-то  невообразимо  далекое,  может  быть,  никогда  не
существовавшее, а лишь привидевшееся в грезах, придуманное  или  навеянное
чем-то, а может, и бывшее с ним... он не пытался разобраться, да и не мог,
наверное, даже если бы и очень захотел.
     Он был невесом в этом сновидении. И  его  подбрасывало  вверх  что-то
теплое, нежное, сильное. Он взлетал под белый недосягаемый купол,  замирал
на мгновенье - оно было сладостным и ощутимым - и падал вниз,  в  тепло  и
нежность, чтобы снова взлететь, снова  замереть,  испытывая  и  восторг  и
страх одновременно, чтобы застыть в парении хотя бы  на  миг,  насладиться
этим мигом и постараться задержать его. Было несказанно хорошо, как  наяву
не бывает, ему не хотелось ни кричать, ни говорить, он  открыл  рот,  чтоб
только вздохнуть поглубже; падая, он зажмуривал глаза, взлетая,  раскрывал
широко-широко. И все было прекрасно! Но последний раз взлетев и застыв  на
мгновенье, он опустился не в мягкое и нежное, он вообще не опустился... он
упал на что-то холодное, колючее, непонятное. И это непонятное  сжало  его
тело, сдавило грудь, остановило полет. Сверху выплыли из-за  белых  сводов
три пугающе мертвых глаза...
     Иван вздрогнул. Очнулся. Он лежал в полуразвалившемся кресле  шлюпки.
Болела нога - наверное, он ее здорово ушиб при падении. Он все  помнил.  И
он догадывался, что  за  сила  швырнула  его  обратно,  когда  он  пытался
вылезти. Но ему оставалось лишь поблагодарить ее, что совсем не пришибла.
     Иван включил обзорный экран. И обомлел! Ничего подобного он не  видал
в своей жизни, хотя избороздил Пространство  вдоль  и  поперек.  Это  было
невероятно. Или это просто казалось.  Бескрайняя,  необъятная  чернота  за
обшивкой шлюпки была пронизана вдоль и поперек, вширь  и  вкось  какими-то
светящимися кристаллическими структурами - он даже  не  мог  подобрать  им
названия. Структуры были столь многосложны и затейливы,  что  усмотреть  в
них системность, расположение в определенном порядке  было  невозможно.  И
тем не менее, вопреки глазам и логике, какой-то порядок высочайшего уровня
угадывался - все эти переплетения, ребра, узлы  не  могли  быть  случайным
нагромождением,  они  были  явно  искусственного  происхождения.   Но   их
масштабы!  Иван  видел  сквозь  исполинскую  ячеистую   многомерную   сеть
проблескивающие звезды, туманности - ничто  ничему  не  мешало,  йсе  было
увязано   в   единое   гармоническое   целое,   фантастическое    согласие
естественного и искусственного было  просто  непостижимым!  Иван  невольно
потянулся руками к глазам, намереваясь их  протереть,  -  и  наткнулся  на
броню шлема. Нет, это не было продолжением сна, это существовало на  самом
деле!
     И еще одно он увидел. Ближайшие, самые крупные  части  структуры,  ее
ребристые  поперечные  и  продольные  оси,  со  всеми  исходящими  из  них
ответвлениями, сочленениями надвигались на него -  надвигались  достаточно
быстро, грозя столкновением, ударом... Но всякий раз  шлюпка,  будто  сама
собой или же подчиняясь чьей-то воле, уклонялась от удара,  проскальзывала
в ячею... Иван даже - не сразу сообразил, что двигались  не  структуры,  а
его крохотное и утлое суденышко, лавировавшее между ними. И все  это  было
настолько ни на что не похожее, настолько нереально, что мозг  отказывался
принимать это за явь-хотелось закрыть глаза, отмахнуться.
     Проплывая мимо очередного бледнолилового  ребра,  несущего  множество
отростков и отросточков, Иван увидал, что сам ствол ребра  совсем  немного
вздымается, утолщается, но тут же  опадает,  будто  он  живой,  словно  он
дышит. И это вообще не укладывалось в голове. Иван даже позабыл  про  свои
ушибы, про отчаянное положение свое. Он  глядел  в  экраны  и  думал,  что
сходит с ума.
     Никакой определенной цели, к которой могла бы стремиться его  щлюпка,
на экранах  не  было.  Локаторы  работали  нормально,  и  бортовая  машина
показывала, что в них нет поломок, что все в порядке. Но  локаторы  ничего
не показывали, они не реагировали на эти сочленения и отростки, они вообще
казалось не замечали раскинутой в Пространстве Многомерной ячеистой сети!
     И все-таки какая-то цель была! Его явно вели куда-то, именно вели,  в
крайнем случае, волокли, тянули на невидимом экране или же толкали -  ведь
двигатели шлюпки были выключены. Она не должна была двигаться!
     При ближайшем рассмотрении Иван заметил, что поверхность структур  во
всех их ответвлениях не  гладкая  и  ровная,  а  как  бы  поросшая  чем-то
наподобие мха. Мох этот и создавал наверное видимость какого-то  движения,
шевеления, дыхания. В зависимости  от  угла  подлета  менялись  цвета:  из
лиловых  переходили  в  серые,  потом  зеленовато-желтыми  становились   и
начинали светлеть, высвечиваться изнутри до почти чистой желтизны. У  него
начинало рябить в глазах, но он смотрел, запоминал, пытался осмыслить хоть
как-то непонятное явление, проанализировать его.  Нахлынувшее  любопытство
изгнало из сознания страхи, волнения. Он позабыл о  прошлом,  о  неведомом
грядущем. Его занимало только непонятное настоящее.
     Отрезвил скрипучий низкий голос, отчетливо прозвучавший  под  шлемом,
голос нудный и раздраженный:
     - Эй, Гнух, ты заснул, что ли? Тебе не кажется, что эта амеба излишне
любознательна, а? Или ты ее решил поразвлекать немного перед распылением?!
Не будь ребенком. Гнух, выруби слизняка!
     Иван ничего не почувствовал. Но чудесная и непостижимая картина вдруг
пропала. Он  глядел  на  экраны  обзора  и  видел  лишь  черное  бездонное
Пространство да крупинки звезд в нем, никаких  сетей,  ячеек,  структур  в
этой пустынной черноте не было. И даже показалось, что их и вообще никогда
не было, что они плод его воображения.
     Но ему не пришлось углубиться в размышления. Он  вдруг  увидал  нечто
такое, что отвлекло его от всего  предыдущего.  Прямо  по  курсу  на  фоне
вселенской черноты чернело огромное пятно округлой  формы.  Казалось,  нет
ничего чернее черноты Пространства. Однако он  явственно  видел,  что  эта
чернота насыщенней, глубже-такой черноты и  такого  мрака  Иван  не  видал
никогда, он предположить не мог, что все это где-то  существует:  ни  одна
звезда не просвечивала сквозь убийственный мрак. Даже  на  краю  бездонной
жуткой пропасти невозможно  было  испытать  тот  ужас,  что  испытал  Иван
заглянув во вселенскую пропасть "черный дыры". Перед ним был коллапсар!
     Теперь он понял, куда вели шлюпку  невидимые  лоцманы.  И  горло  его
перехватило судорогой. Это был конец! Из коллапсара нет выхода назад! Иван
рванул на себя рычаги управления-двигатели  вздрогнули,  из  них  вылетели
язычки пламени. Но на этом дело  и  кончилось.  Иван  нажимал  подряд  все
клавиши, кнопки, пытался запустить в ход машинное управление...  все  было
впустую, шлюпка не подчинялась ему.
     Пятно увеличивалось в размерах  с  невероятной  скоростью,  будто  он
приближался к  нему  не  на  жалкой  космолодочке,  а  на  сверхскоростном
суперкрейсере.
     Иван был бессилен что-либо предпринять. Ему оставалось  лишь  одно  -
сидеть в  полуразломанном  кресле  и  ждать  гибели.  Исполинская  воронка
засасывала его. Ни одна звезда уже не высвечивалась на экране. Он падал  в
бездну "черной дыры". Ион знал, что  ее  страшной  влекущей  силене  могло
сопротивляться ничто во Вселенной, в его Вселенной. Иван был обречен.
     Умереть надо было достойно. Он глубоко  вдохнул,  задержал  воздух  в
легких, перебарывая слабость,  дрожь.  Потом  гулко  выдохнул.  Попробовал
расслабиться. Не получилось. Тогда он скрестил руки на груди,  выпрямился.
Он не закрывал глаз, не щурился, старался не моргать. Он  хотел  встретить
смерть  с  открытыми  глазами,  заглянуть  в  ее  безликое  лицо,   в   ее
безсущностную сущность. И никакая бы сила на свете не заставила его сейчас
смежить веки!
     Что-то угластое, легкое, но твердое уперлось в кожу  груди.  Иван  не
сразу понял - что. Он развел скрещенные руки, положил ладонь на  грудь.  И
прошептал, почти не разжимая губ:
     - Огради меня, Господи, силою Честного и Животворящего Твоего Креста,
и сохрани меняет всякого зла... а коли нет мне прощения, так  укрепи  душу
мою, даруи готовность принять муки и  смерть  безропотно  и  смиренно!  О,
Господи, простирается ли твоя власть и на этот  край  Мироздания,  на  эту
вселенскую преисподнюю?! Или эта тьма уже за  границами  Твоих  владений?!
Прости, если что не так сказал...
     Он мысленно распрощался со всеми друзьями, близкими, вспомнил о жене,
уже пребывавшей за порогом жизни, о казненных родителях, которых он  почти
не помнил... да и совсем бы не знал без случайного сеанса мнемоскопии,  он
простился с сельским знакомцем старичком-священником  и  с  Патриархом,  с
пожилой женщиной и непросыхающим Хуком Образиной,  со  всеми...  Ой  хотел
встретить смерть с чистым и успокоенным  сердцем,  с  погашенным  в  груди
огнем тщеславия и гордыни, со смирением, как и подобает сильному, волевому
человеку, осознающему себя не прахом преходящим, но существом,  наделенным
душою, частицей Души.
     Но смерть не  приходила.  Он  все  падал  и  падал  в  бездонный  зев
коллапсара. И несмотря на то, что по всем законам материи  его  давно  уже
должны были смять, раздавить гравитационные поля, он совершенно не  ощущал
их воздействия, наоборот, он как бы парил под уходящим  в  неведомую  высь
куполом. И этот миг парения был бесконечен! Казалось, что это  продолжение
того самого нереального  сна,  навеянного  то  ли  воспоминаниями,  то  ли
воображением. Он пока парил. Но он знал, что падение будет страшным.
     Холодное,  колючее,  непонятное  сдавило  его  сердце.  Острые   иглы
пронзили тело. - не сразу, сначала они надавили остриями  на  кожу,  потом
прорвали ее,  углубились  в  мышцы,  вены,  сухожилия,  достигли  аорты  и
артерий, прокололи сердце, легкие, печень, почки... Возникло ощущение, что
они вышли с другой стороны, перекрестившись, натыкаясь одна на другую.  Но
он не умер. Он даже не шелохнулся. Он  стоял,  стиснув  зубы,  одеревенев,
превратившись в каменное изваяние. Он ни на миг не  закрыл  глаз.  Он  все
видел. И он был готов ко всему.
     И так же неожиданно, как появилось перед  ним  пятно  мрака,  впереди
вдруг стал высвечиваться сначала крохотный, но  потом  все  разрастающийся
кружок звездного неба. Сверкающих крупинок  становилось  все  больше,  они
множились, оттесняли непроглядный мрак, разгоняли его. Расположение  звезд
было не просто незнакомым, оно было  каким-то  необычным,  неестественным.
Иван впервые видел звездное небо такого типа, усыпанное почти  правильными
рядами алых мерцающих светил. Но это было  не  главным.  Главное,  шлюпка,
проскочив воронку коллапсара на неимоверной скорости,  выскочила  целой  и
невредимой по его другую сторону, в Иной Вселенной.
     Полет продолжался долго. Иван начал уставать. Ему хотелось спать.  Он
вдруг обмяк  после  длительного  вынужденного  напряжения.  Он  ничего  не
понимал и не мог ничему сопротивляться. Для сопротивления надо было  знать
основное - с кем ты имеешь дело, кто противник, где он. Иван ничего  этого
не знал. И у него не было ни малейшей возможности выяснить это.
     Но прежде чем дрема его оборола, шлемофоны  вдруг  опять  проснулись,
проскрежетали занудно, тоскливо на два почти неразличимых голоса:
     - Гнух! Какого дьявола ты тянешь?!
     - У меня нет указаний на счет амебы, отвяжись! Тебе лучше знать, куда
его расписали: на распил, в Систему или Систему?
     Голова у Ивана была тяжелой, чугунной, но  его  все  же  удивило  это
непонятное: "систему или систему". Что они имели в виду под одним и тем же
словом? Впрочем, какая разница! Скорее всего ни  о  каких  "системах"  ему
мечтать и не следует, надо готовиться к  "распылу",  на  этот  раз  он  не
сможет защитить себя. Ну и пусть!
     Уже засыпая, он  сообразил,  что  слышит  телепатические  переговоры,
расшифрованные и переведенные для него переговорником. Но он не мог больше
бороться со сном.
     - Эти чистюли из диспетчерской,  Гнух,  говорят,  что  слизняку  надо
пройти небольшой карантинчик в Системе, ты слышишь меня? - на этот  раз  в
голосе кроме скрежета и занудливости  просквозила  изрядная  доля  иронии,
особенно когда невидимкой произносилось слово "система".
     Иван почти сквозь сон услышал голос. Он не заметил иронии. Все голоса
сейчас  мешались  в  его  голове  с  голосами  внутренними,   с   голосами
пробужденного сном подсознания.
     - Наше дело маленькое, - отозвался Гнух, -  куда  приказано,  туда  и
поместим. Чего ты вообще разволновался? Амеба-она и есть амеба,  какая  ей
разница, где подыхать!
     Проснувшись, Иван не сразу понял, где  он  находится.  Засыпал  он  в
шлюпке, в полуразвалившемся неудобном кресле. А сейчас ни кресла, ни самой
шлюпки не было видно. Он лежал на серой  землистой  поверхности,  и  перед
самым его носом торчало серое корявое растение в три вершка. Оно не  имело
ни ствола, ни ветвей, ни листьев, оно было одним  большим  изъеденным  или
обгрызенным листом. Иван отодвинул его рукой. Осмотрел себя - на скафандре
не было царапин, вмятин и вообще каких-то видимых повреждений. Дай системы
жизнеобеспечения работали как положено -  воздуху  хватало,  было  в  меру
тепло и сухо.
     В  нескольких  метрах  торчало  еще  одно  растение,  но  значительно
большее. А вот шлюпки нигде не было. Он  встал,  прошел  полсотни  метров,
огибая  торчащие  растения-листья.  Наткнулся  на  валяющийся  в  ложбинке
пулемет - свой собственный, спаренный, десантный. Поднял его,  осмотрел  -
пулемет был изрядно запылен, измазан чем-то глинистым, но вполне  пригоден
для дела. Чуть подальше Иван набрел на первый  обломок  шлюпки,  потом  на
второй,  третий...  В  одной  куче  лежали  искореженное  кресло,   рычаг,
вырванный  из  пульта,  автомат-парализатор,  лучемет  -  все   это   было
перепутано ремнями, проводами,  вырвавшимися  из  кресла  пружинками,  еще
чем-то, и наверное, благодаря этому не разлетелось по сторонам. Но  следов
удара шлюпки о  поверхность  нигде  не  было  видно,  она  развалилась  на
подлете. Сбили? Сама разорвалась? У Ивана болела голова, он не мог  думать
обо всем этом.
     Небо было низким, давящим и таким же серым как и земля, растения.  Ни
единого пригорочка, выступа - на сколько хватало глаз, простиралась ровная
безжизненная пустыня.
     Иван  включил  поясной  анализатор:  воздух  был  разреженным,   мало
пригодным для дыхания, в  почве  и  растениях  оказалось  столько  тяжелых
металлов и  прочей  дряни,  что  было  непонятно,  как  здесь  растут  эти
изгрызенные лопухи. Иван понавешал на себя собранное оружие и побрел, куда
глаза глядят.
     Шел  он  долго.  Начали  болеть  ноги,  затекать  спина.  Да   и   не
удивительно-с такой-то тяжестью на  себе  и  за  плечами!  Но  пустыня  не
кончилась, она казалась  бескрайней.  В  конце  концов,  вся  эта  гнусная
планета могла быть одной сплошной пустыней, таких полубезжизненных  планет
и по ту сторону воронки было хоть отбавляй. Даже ближайшие к Земле планеты
до их гензации представляли из себя нечто подобное. Иван видал в атласах и
учебных фильмах Марс  начала  двадцать  первого  столетия-та  же  картина,
только краски иные: там  красновато-багровые,  здесь  серые,  да  еще  там
лопухов не было и местами возвышались сглаженные временем склоны кратеров,
темнели редкие трещины... а так, один к одному! Стоило лететь ради этого к
черту на рога!
     Небо становилось все более низким, гнетущим. Поднимался  ветер,  Иван
почувствовал его налетающие, пока слабенькие порывы даже сквозь скафандр и
все, что было под ним. Но Иван сейчай был рад любым переменам.
     Ветер становился все сильнее. И когда Ивана сзади  мягко,  но  сильно
толкнуло в спину, он не  удивился-значит,  налетел  шквал,  значит,  скоро
буря. Он даже не повернул головы. Но его  вдруг  толкнуло  сильнее.  И  он
полетел на землю. Черная тень промелькнула над головой.
     Иван перевернулся на спину. И застыл. Он ожидал чего  угодно  и  кого
угодно. Но то, что он увидал было нелепой фантазией,  невозможной  в  этом
чуждом мире. Прямо над ним, в  каких-то  десяти  метрах  над  поверхностью
нависал гигантский ящерообразный и перепончатокрылый  дракон-птеродактиль.
Ивана не поразило то, что у дракона было две головы на длинных  извивистых
шеях, две жуткие усеянные острейшими зубами пасти, он не удивился и  тому,
что  крылья  были  полупрозрачны  и  сквозь  них  виднелось  почти  черное
пасмурное небо... его ошеломило другое - в этой разреженной  атмосфере  не
могло летать ни одно существо: даже комар или муха здесь  сразу  бы  упали
вниз, как  бы  ни  трепыхали  своими  крылышками,  ни  одна  птица  бы  не
удержалась здесь на лету. А эта огромная мерзкая тварь  висела  словно  на
подвесках, она лишь  лениво  взмахивала  сорокаметровыми  крыльями,  концы
которых были усеяны шипами. Она висела свободно и легко, не  прилагая  для
этого  видимых  усилий,  так,  словно  в  брюхе  у  нее  был   вмонтирован
антйгравитатор средней мощности.
     Но Иван ясно видел, что тварь живая, что никаких  антигравитаторов  в
ней быть не может. Он  машинально,  наощупь  подтянул  к  себе  за  ремень
пулемет,  слетевший  при  падении,  упер  его  прикладом  в  землю,   снял
предохранитель. Но он решил не спешить.
     При  каждом  взмахе  гигантских  крыльев  Ивана  прижимало  к  земле,
вихревыми потоками гнало на него пыль, песок, камни-даже  крупные  тяжелые
булыжники срывались с места, перекатывались, половину  же  лопухов  просто
посрывало,  и  они  унеслись  вдаль,  половина  приникла  к   поверхности,
изъеденные листья дрожали, трепыхались.
     Двуголовая гадина медленно снижалась. Иван никак  не  мог  сосчитать,
сколько  же  острейших  когтей  торчало  из  каждой  лапы,  казалось,   их
бессчетное множество-все  они  изгибались,  то  сжимаясь,  то  разжимаясь,
словно они уже рвали чье-то тело. И все эти когти были нацелены  на  него.
Но он лежал, надеясь, что дракон-птеродактиль сочтет его,  заключенного  в
скафандр, за неживое, за часть этой мертвой каменистой поверхности, что он
побрезгует столь непривлекательной поживой. Иван знал по  Гадре  и  Гиргее
натуры всех этих  ящерообразных  гадин:  их  лучше  было  не  трогать,  не
задевать, они реагировали лишь на движущиеся предметы, ибо были  предельно
безмозглы и тупы. И потому он ждал.
     Дракон  снизился  еще  на  метр.  Взмахнул  крыльями-Ивана  чуть   не
перевернуло. Огромное чешуйчатое тело нависало  живым  дирижаблем,  головы
тянулись вниз. Дракон рассматривал непонятное существо. Но ни в  одном  из
четырех застывших ярко-зеленых глаз не  было  ни  любопытства,  ни  вообще
какого-то интереса. Широченные полукруглые ноздри раздувались и  опадали..
Ивану казалось, что он чувствует горячее и вонючее дыхание. Но он  конечно
ничего не ощущал, шлем предохранял его от подобной мерзости.
     Из пастей капала желтая слюна. Зеленые языки - змеистые и волдыристые
- плотоядно подрагивали. А зубы были ослепительно,  неестественно  белы  -
будто их начищали, надраивали сутки, кряду! Ивану не нравились эти зубы  -
самый маленький был не меньше его локтя.
     Шеи изгибались, головы опускались все  ниже.  Они  были  уже  в  трех
метрах  от  Ивана,  он  слышал  какое-то  утробное  чавканье  и  хлюпанье,
вырывавшееся из пастей. Сиплое дыхание гадины обдавало его. Слюна  уже  не
капала,  она  стекала  пенистыми  рваными  дрожащими  мочалами,   заливала
скафандр.
     Иван не выдержал. В любой миг гадина  могла  его  проглотить,  именно
проглотить, сожрать со всеми потрохами. Каким бы крепким ни был  скафандр,
но оказаться, даже будучи в нем, внутри чрева дракона-птеродактиля Иван не
хотел. Очередь ударила сразу из обоих стволов. Иван  стрелял  в  разинутую
пасть левой головы, стрелял без передышки, стараясь, чтобы пули ложились в
одну точку. Голова дернулась, и вслед за хрипом и бульканьем Ивана  залило
водопадом зеленой густой дряни, наверное, это была кровь гадины.  Иван  не
стал разбираться. Он  тут  же  перевернулся  несколько  раз  вокруг  себя,
прижимая пулемет к груди. И вовремя-правая зубастая морда  ткнулась  в  то
место, где он только что лежал, с лягзом клацнули огромные  зубы,  челюсти
сомкнулись.
     Иван выставил стволы - теперь он палил  в  голую  морщинистую  шею  с
таким упорством и остервенением, будто вознамерился перебить  ее  напрочь.
Крылья взмахнули как-то особенно сильно, и его отбросило на три метра.  Но
он зацепился за основание  лопуха,  развернулся,  перезарядил  пулемет.  И
снова  на  него  потекла  зеленая  жижа,   ослепляя,   лишая   возможности
ориентироваться. Иван  отбросил  пулемет,  счет  шел  на  секунды,  не  до
перезарядки! Сорвал с плеча,  парализатор  и  выпустил  подряд  двенадцать
ампул прямо вверх, в чешуйчатое брюхо. Его снова обдало липкой  и  клейкой
жижей. Он бросил  парализатор,  потянулся  к  висевшим  на  бедрах  ручным
дезинтеграторам... Но не  успел.  Когтистая  страшная  лапа  ухватила  его
поперек тела, сжала, оторвала от земли.
     Теперь Иван был бессилен - костистые, крюкообразные пальцы сдавливали
его,  не  давали  высвободить  рук.  И  в  этих  пальцах  была   заключена
неимоверная сила, но ни один из  когтей  не  коснутся  шлема,  поверхности
скафандра.
     Забились  с  неожиданной  быстротой  могучие  просвечивающие  крылья.
Звериным ревом огласились окрестности. Ивана прижало к чешуйчатому  брюху,
И он  увидел,  как  удаляется  поверхность,  как  уменьшается  в  размерах
брощенный пулемет, как он исчезает из виду. В брюхе  булькало,  клокотало,
кипело  что-то,  переливаясь  и  храпя,   содрогаясь   и   передергиваясь.
Исполинские крылья ритмично взлетали, вверх  и  опускались.  Простреленная
голова безжизненно свисала, качаясь в такт взмахам. Они летели.
     У Ивана было время осмыслить свое положение.  Но  что  толку  в  том!
Гадина могла в любой миг разжать лапу, сбросить его на глинистую  почвутут
никакой скафандр не спасет от удара. А могла и сдавить посильнее. Мало  ли
чего она могла! Иван с огромным трудом высвободил правую руку, вцепился ею
в морщинистый палец, обхватывавший грудь. Палец  был  толщиной  в  хорошее
бревно, совладать с ним не было никакой возможности. И Иван  оставил  свою
затею. Лучше до поры до времени не трепыхаться, авось все обойдется!
     Он поглядывал вниз, прикидывал, сколько метров до поверхности.  Точно
высчитать не удавалось, но  высота  была  приличной-не  меньше  километра.
Летела гадина довольно-таки быстро, несмотря на ранения и потерю крови.
     Ивану становилось не по себе от этой  живучести,  несокрушимости.  Он
пока еще встретился лишь с двумя типами живых представителей  этого  мира.
Но судя по ним,  мир  был  изрядно  жизнестоек.  В  нем  нелегко  придется
землянину.  Даже  такому,  как  он,   прошедшему   курсы   спецподготовок,
закончившему Школу. Если вообще ему удастся, конечно, выжить в этом мире с
самого  начала.  Он  уже  забыл  о  переходе,   о   пролете   воронки,   о
раздраженно-нудных  голосах,  о  "системах"   и   всем   прочем-эти   вещи
отодвинулись на задний план, ушли в область воспоминаний.  Еще  бы,  когда
такая жуткая действительность навалилась почти  с  первых  часов  на  этой
паршивой гладенькой планетенке...
     Впрочем планета оказалась не такой уж и гладкой. Чем дольше и  дальше
они летели, тем чаще стали попадаться сначала холмики, а  потом  и  холмы,
переходящие в горы, еще небольшие, и уступчатые скалы. Над одной из  таких
дракон-птеродактиль замер. И разжал лапу.
     Иван упал в огромное черное  гнездо,  сложенное  из  каких-то  кривых
балок, металлической арматуры явно искусственного происхождения  и  вообще
непонятных предметов. Еще на лету, преодолевая боль в  руках  и  теле,  он
вырвал дезинтеграторы и выстрелил вниз. Что-то там запищало задергалось.
     Иван лежал на  клубке  извивающихся  змеенышей.  Было  их  не  меньше
десяти. Каждый имел по две головы и был  толщиной  с  годовалого  теленка.
Прожорливые  змееныши  тянули  к  нему  свои  беззубые   и   безразмерные,
растягивающиеся пасти. Но  им  не  удавалось  совладать  со  скафандром  и
шлемом. Один, самый большой и толстый, вознамерился было заглотнуть  Ивана
целиком, но не получилось-то ли челюсть у него вышла из пазов  черепа,  то
ли еще чего, но он вдруг заперхал, заквохтал обиженно  и  запрокинул  одну
свою головенку набок. Особо наглых Иван  усмирял  лучами  дезинтеграторов.
Вверх он не смотрел, не успевал.
     Черная тень накрыла гнездо. Стало совсем темно. Иван мог бы  включить
индивидуальное освещение,  но  он  опасался  делать  это  -  мало  ли  как
прореагирует на неожиданную вспышку раненная гадина и ее мерзкие гаденыши.
Наоборот, он старался затеряться меж них, слиться с ними. Он  проскользнул
в самый низ гнезда - в сырость и  липкую  жижу.  Сверху  на  него  давили,
напирали, царапали ткань скафандра остренькими коготками - но повредить ее
не могли, лишь доставляли общее беспокойство, нервировали.
     Надо было найти какую-нибудь  щель  в  гнезде.  И  Иван  почти  сразу
нащупал ее, ведь все гнездо было выложено не очень-то плотно  подогнанными
длинными предметами, неопределимыми в темноте. Иван сунул руку в дыру.  Но
до противоположного края не дотянулся. Тогда он пнул  ногой  в  поперечную
балку - она поддалась. Он пнул еще раз, потом еще - балка съехала.  Теперь
Иван мог по пояс влезть в дыру. Он так и поступил.  Но  снова  ему  что-то
преградило дорогу-ощупав преграду, он определил:  она  глухая  и  плотная.
Свесился вниз насколько мог, но краев у преграды не  было.  Зато  в  самом
центре торчал, почти упираясь ему в лицо, изогнутый  штырь.  Иван  толкнул
штырь на себя, тот не поддался. Он попробовал свернуть его влево, вправо -
с тем же результатом. Иван уже подумал, не пора  ли  вылезать  и  начинать
искать другой путь из гнезда. Но для пробы, на  всякий  случай  он  дернул
штырь на себя.  Тот  еле  слышно  скрипнул.  Тогда  Иван  дернул  сильнее,
вцепившись в штырь обеими руками... И произошло непонятное: глухая плотная
преграда вдруг обрушилась вниз и  одновременно  куда-то  в  сторону.  Иван
повис на ней, мертвой хваткой вцепившись в штырь, а все, что было над  ним
- бревна; блоки, весь мусор и жижа, извивающиеся голодные гаденыши  -  все
обрушилось  вниз:  лавиной,  водопадом.  Обрушилось  с  грохотом,  писком,
визгом, треском, скрипом, лязгом, хрипами... Его несколько раз  ударило  в
спину чем-то твердым, что-то вцепилось в шлем,  но  тут  же  соскользнуло,
жижа потекла по обзорным секторам шлема, концом балки  больно  ударило  по
руке. И все же Иван не выпустил штыря, он удержался.
     Сразу стало светло, относительно светло - по  сравнению  с  кромешным
мраком. Наверное, весь этот шум и треск напугал дракона, и тот приподнялся
над гнездом. Ивану некогда было выяснять причины. Ему надо было спасаться.
Но как?!
     Оскаленная зубастая пасть нависла над провалом. В тьму его  заглянули
зеленые бессмысленно-жестокие глаза. Ивана передернуло. Снова  эта  гадина
смотрела на него в упор сверху. Придерживаясь одной  рукой  за  штырь,  он
потянулся к дезинтегратору.
     Но и дракон-птеродактиль не дремал. Он  опускал  свою  неповрежденную
голову все ниже, намерения его были ясны. Пена, перемешанная со  слюной  и
кровью, пузырилась по краям пасти, зеленая гнусь свисала почти  до  Ивана,
ноздри раздувались с бешенством и злобой - дракону  явно  не  понравилось,
что его гнездо провалилось в тар-тарары!
     Огромные белые зубы клацнули  в  полуметре  от  Ивановой  головы.  Он
саданул вверх из дезинтегратора-левый верхний ряд зубов  гадины  пожелтел,
обтрескался от мощного залпа. Дракон взвыл - и этот леденящий  сердце  вой
слился с доносящимся снизу грохотом: там все еще  падали  обломки  гнезда,
что то гремело, рвалось, стонало, а может, это уже эхо доносило  отголоски
свершившегося.
     Дракон выдернул голову из провала. У Ивана появилась  секунда,  чтобы
оглядеться. Он сразу включил встроенный прожектор. Луч высвечивал сырые  и
похоже проржавевшие стены округлого колодца.  Стены  были  голыми.  Дорога
наверх и тем более была отрезана.
     Пышущая  яростью  голова  снова  свесилась  в  провал,  теперь  клыки
щелкнули трижды подряд,  но  Ивана  не  задели.  Его  лишь  обдало  волной
смрадного дыхания да залило едкой противной слюной. Он  снова  надавил  на
спуск дезинтегратора -  на  этот  раз  дракон  лишился  глаза,  тот  вытек
мгновенно, оставив пустую черную глазницу. Но голова не  убралась.  Зубищи
клацнули над самым шлемом, в каких-то трех сантиметрах. Иван прямо в пасть
выпустил последний заряд. Луч прожектора нащупал что-то похожее на  скобу.
И Иван, не раздумывая ни секунды, прыгнул, оттолкнувшись от стены  к  этой
скобе. Он пролетел четыре метра в воздухе, ударился о ржавую  поверхность,
соскользнул... но успел зацепиться  левой  рукой.  Ненужный  дезинтегратор
полетел  вниз.  Иван  вздохнул  облегченно,  ему  не  хотелось  попасть  в
отвратительную пасть гадины. Уж лучше что-то другое, только не это!
     Но он рано обрадовался. Наверное, шея у дракона была  безразмерная  -
жуткая голова опускалась  все  ниже.  Глаз  от  ярости  налился  багряным,
зеленая кровища текла ото всюду, черная глазница зияла пустотой. Иван  еле
увернулся от зубов. На второй раз они скрипнули по ткани  скафандра  возле
самого локтя, на третий с легкостью -  перекусили  пополам  дезинтегратор,
который Иван выставил вверх. Теперь у него оставался один лишь лучемет. Но
он был перекинут за спину, скреплен там ремнями-в такой обстановке достать
его было невозможно.  Изломанные  и  растрескавшиеся  зубы  сомкнулись  на
шлеме, что-то хрустнуло, отломилось. Иван подумал, что это конец. Но  шлем
выдержал.
     Иван взглянул, вверх - пасть раззявилась для нового нападения. И  он,
зная, что на этот раз  целиком  окажется  в  поганой  пасти,  что  ему  не
увернуться, выпустил скобу  из  руки,  полетел  вниз...  Но  падение  было
недолгим, уже через шесть или семь метров Иван ударился ногами обо что-то,
подогнул их, сорвался, схватился руками. Это была точно такая же скоба как
и    наверху.    Иван    повис.    Чудовищная     изуродованная     голова
дракона-птеродактиля извергала  сверху  рев,  вой,  посвист,  вниз  летели
ошметки  пузырящейся  желтой  слюны,  стекала  по  стенкам  зеленая  жижа.
Чудовище бесновалось наверху, оно было разъярено и озлоблено до  последней
стадии озверения. Но оно не могло пролезть в слишком узкий для него лаз.
     Иван включил прожектор, нащупал внизу - опять метрах  в  семи  -  еще
одну скобу, спрыгнул. Спрыгнул более удачно, без ушибов. Теперь он мог  не
волноваться - дракон-птеродактиль был ему не страшен.
     Он провисел минут двадцать, не обращая внимания на истошный  рев,  на
гулкое эхо, на неудобную позу.  Он  отдыхал.  Он  умел  отдыхать  в  самых
сложных условиях-этому также учили в Школе. Надо  было  сосредоточиться  и
понять наконец-то, что же происходило?!
     А происходило нечто непонятное и  необъяснимое.  Он  попался  в  руки
представителям  очень  развитой  цивилизации,  сейчас  даже  трудно   было
определить степень  ее  развития,  но  вне  всякого  сомнения  опережавшей
земную. С ним вытворяли непонятные вещи, с ним  обращались  как  с  низшим
существом,  потом  вообще  швырнули  на  какую-то  планетенку  и,  похоже,
оставили на произвол судьбы. Но  как-то  не  вязалась  сверхцивилизация  с
фантастически древним, полусказочным драконом, со  всей  этой  галиматьей!
Обычно такие твари вымирали задолго до того, как появлялся на  белый  свет
субъект, способный нести в себе заряд разумности. Может,  это  был  совсем
другой мир, не имеющий отношения к сверхцивилизации?! Поди узнай! Иван  не
стал ломать голову. Все, что необходимо, выяснится по ходу дела. Во всяком
случае,  колодец  этот  обшит  железом,  имеет  скобы  и  в  своих   боках
внутренних, стало быть, он дело рук разумных существ.
     Иван спрыгнул еще на пролет ниже, потом еще. Дыра со свисающей в  нее
головой дракона осталась далеко вверху.
     Он приглушил свет прожектора, чтобы  не  слишком  привлекать  к  себе
внимания. Но от этого не стал менее заметным. Спустившись еще немного,  он
достал-таки из-за спины лучемет, чтоб всегда был под рукою, повесил его на
сгиб  руки.  И  заскользил  вниз,  почти  не  останавливаясь,  но  успевая
притормаживать падение у каждой скобы.
     Скользил он очень долго. Труба была просто  бесконечной.  И  у  Ивана
начали появляться сомнения, правильно ли он поступает? надо ли  стремиться
туда, в самые недра этой негостеприимной планетки? а  вдруг  там  окажется
еще хуже, чем на поверхности?!  Но  ведь  хода  наверх  не  было.  И  Иван
спускался вниз, той же самой дорогой, что и несчастные  змееныши.  Разница
была лишь в том, что они проделали этот путь значительно быстрее и  лежали
сейчас на дне.
     Но о чем бы ни думал Иван, мысли его постоянно возвращались к одному.
Перед глазами стояла развороченная и обгорелая капсула. Там, внутри нее  -
практически  вечный,  неуничтоженный  сейф.  А  внутри   сейфа   лежал   в
пластиконовой коробочке несерийный, но отлично работавший возвратник.  Где
теперь  он?  Где  капсула?  Иди,  ищи  их   в   Пространстве,   где   тебе
вздумается-хоть по эту сторону воронки, хоть по другую! И все же  Иван  не
мог сми риться с мыслью,  что  путь  назад  отрезан,  что  он  никогда  не
вернется к бледно-голубому, занавешенному белой дымкой облаков  шару,  что
он не увидит больше ни России, ни золотых куполов, сияющих над  ней.  Если
бы он хоть на миг смирился с этой подлой мыслишкой, он тут  же  разжал  бы
руки, и все кончилось бы самым лучшим образом-его бездушное тело  осталось
бы лежать среди истлевающих змеенышей, в груде балок и  железок,  прутьев,
арматуры, обломков зубов дракона, камней, пыли, песка, спекшихся  сгустков
зеленой крови и прочего мусора. Он так и не достиг дна. Руки  отказывались
слушаться его, они перестали цепляться за прутья скоб. Надо было  дать  им
передышку. Иван скользнул в последний раз. И почувствовал удар в пятки. Он
стоял на крошечной, шириной не  более  двадцати  сантиметров,  площадочке.
Пропасть внизу была бездонна-луч прожектора во всяком случае  не  мог  дна
нащупать, растворялся во мраке. Зато прямо перед Иваном  в  стене  колодца
была какая-то круглая зарешеченная дверца с  маленькой  задвижкой.  Дверца
явно куда-то вела.
     Иван сдвинул задвижку, распахнул дверцу-за  ней  был  ход,  настолько
узкий, что страшно было в него залезать. Но Иван решился. Он подтянул тело
к краю дыры, заполз внутрь и, прижимая лучемет к боку, пополз вперед. Свет
он выключил. Сейчас надо было быть предельно осторожным.
     Несмотря на всю  бдительность,  развязкат  оказалась  неожиданной-лаз
кончился столь внезапно, что Ивану показалось, будто часть трубы  под  ним
обломилась. И он полетел вниз, не успев ни за что уцепиться. Падение  было
недолгим - почти сразу же Иван упал на спину во что-то  мягкое,  пористое.
Он потрогал это что-то руками, но определить ничего не  смог.  Было  такое
впечатление, что он сидит то ли на большой куче сена,  то  ли  на  толстом
куске поролона. Иван качнулся, потом  привстал,  подпрыгнул...  и  тут  же
провалился сквозь эту мяготь.
     Теперь он лежал на зеленой и сочной траве в  каком-то  очень  большом
освещенном помещении, а может,  и  вообще  на  открытом  пространстве.  Во
всяком случае, он не видел  потолка,  стен,  если  не  считать  небольшого
навесика, крепящегося к  трем  на  вид  бетонным  столбам.  Навес  тянулся
куда-то вдаль и  пропадал  за  растениями,  имеющими  густую,  разросшуюся
листву... Иван смотрел вверх, но в навесе не  было-ни  дыры,  ни  пролома,
сквозь которые он мог вывалиться. Все было непонятно и туманно.
     Он вышел из-под навеса, задрал голову-перекрытий и сводов не было. Но
не было и ощущения прозрачности высокого неба, не было Лоблаков,  не  было
светила, не было ничего определенного, Ивану тут понравилось  еще  меньше,
чем в Колодце. Он не любил больших  и  открытых  пространств,  особенно  в
чужих мирах. Такие пространства всегда таили в себе угрозу. И  все-таки  у
него возникло смутое ощущение, что этот мир  замкнут,  что  он  просто  не
видит в сгущающейся пелене далеких стен и сводов. Впрочем, все это могло и
казаться.
     Иван подошел к  ближайшему  дереву.  Потрогал  рукой  ствол.  Он  был
гладкий, розоватый лоснящийся. Тоненькие веточки отходили во  все  стороны
от ствола и терялись в густейшей листве, даже непонятно было, как  они  ее
выдерживают.  Меж   деревьями   росли   уже   знакомые   лопухи,   повыше,
поостойчивее. И были они не серыми, а светло-зелеными,  мясистыми,  но  не
менее изгрызенными  и  обломанными  по  краям,  чем  их  родственнички  на
поверхности. Иван огляделся - все деревья и все лопухи росли тут  явно  не
сами по себе, они были расположены в строгом геометрическом  порядке.  Да,
это был явно не лес, не подлесок, это был парк, а может быть, и сад.
     Иван взял лучемет наизготовку - его перестали  прельщать  неожиданные
встречи. Да и вообще надо было быть по-осмотрительнее, ведь в любую минуту
могли показаться те, кто аккуратненько рассаживал эти деревья.  А  он  уже
встречался с обитателями "системы", знает, что почем! Но  в  то  же  время
Иван ощущал, нет, знал точно, что  ему  просто  грех  жаловаться,  что  он
должен радоваться, ведь мог бы уже трижды или четырежды за последние сутки
погибнуть, а пока что судьба к нему благосклонна и все идет не  так  уж  и
плохо, к чему Бога гневить!
     Но самоуговоры не подействовали. Беспокойство прочно поселилось в его
груди, не выгонишь, не вытравишь.
     Он  остановился   под   ближайшим   деревцем,   присел.   И   немного
перекусил-трубки с пищей и жизнеобеспечивающим  раствором  выдвинулись  из
пазов, вплотную придвинулись к губам. Ему оставалось  лишь  прикладываться
то к одной, то к другой. Пока сидел, дал  возможность  немного  поработать
анализатору. Тот показал, что воздух вполне терпимый, что вредных вирусов,
бактерий и прочей опасной невидимой дряни нету, а значит,  можно  откинуть
шлем. Но Иван  не  торопился  разоблачаться.  После  небольшого  обеда  он
проглотил подряд три стимулятора. Проверил еще раз лучемет. Хотел сбросить
оставшиеся пулеметные ленты-зачем они ему теперь-но не  решился  оставлять
следа.
     Ничего,  он  еще  выберется,  найдет  капсулу,  пристегнет   к   руке
возвратник!  Все  будет  самым  лучшим  образом,  только  не  надо  терять
присутствия духа. И надо быть готовым ко  всему!  Иван  встал.  Огляделся,
хотя у негоне было ощущения, что за ним следят, а просто по привычке.
     Пройдя еще четыреста шагов, он наткнулся на какие-то подобия клумб  с
незатейливыми  синенькими  и  фиолетовыми  цветочками  без  лепестков,   с
цельными  головками-бутонами.  Чем  дальше  он  продвигался,  тем   больше
становилось таких клумб, тем ухоженнее  были  на  них  цветы,  причудливее
разнообразнее. С деревьев здесь свисали сферические желтые плоды, издалека
похожие на лимоны, но значительно крупнее и более плоские.
     Наконец Иван уткнулся в затейливый  резной  заборчик.  Он  долго  его
изучал, даже пытался отковырнуть кусочек и запихнуть его в анализатор.  Но
не удалось. Заборчик был чуть выше колена. Но тянулся он насколько хватало
глаз, слева направо, бесконечной и извивающейся немного беленькой змейкой.
Иван перешагнул через него. Пошел  дальше.  Теперь  трава  начинала  расти
прямо на глазах-если полкилометра позади она чуть касалась  щиколоток,  то
теперь тянулась почти к коленям. Стволы деревьев потолстели. Цветы уже  не
умещались в клумбах, выпирали из них. Да это был самый настоящий сад.
     Из-за стволов Иван видел не дальше, чем на двадцать метров. Но он  не
снижал  темпа.  Остановился  лишь  у  небольшого,  но  очень  чистенького,
кристально прозрачного ручейка, пересекшего  его  путь.  Попробовал  влагу
анализатором-оказалась самая обычная и вполне пригодная  для  питья  вода.
Иван полежал пять минут у ручейка, любуясь им, заглядывая в воду. Ему даже
показалось на время, что он на Земле, больше того, на своей родине, что он
лежит  беспечно  в  редком   лесочке,   прислушивается   к   пенью   птиц,
принюхивается к запаху трав, а журчащая водичка  течет  себе  мимо,  течет
завораживающе, маня.  И  так  хорошо  ему  стало,  что  разомлел,  раскис,
захотелось быть добрым, ласковым, щедрым, захотелось обнять всех ра свете,
простить виноватых и самому повиниться, да пригласить  сюда,  к  журчащему
ручейку. Он размотал ленты, стащил их с  себя  и  забросил  далеко-далеко,
даже не поглядев, куда именно. Потом скинул коробки  с  патронами.  Пускай
валяются - все одно его найдут, не скроешься! Стало легче, но не намного.
     Иван снова присел у ручейка, откинулся на локти. Остаться бы  тут,  в
этом  садике,  лишь  бы  не  трогали  и  не  досаждали!  А  остальное  все
образуется... Он откинул шлем, вдохнул полной  грудью-воздух  был  свеж  и
чист,  безопасен,  зачем  же  тратить  дыхательную  смесь!  Он   зачерпнул
пригоршней из ручья, поднес к губам, глотнул, а  потом  допил  и  остатки.
Вода была холодной, вкусной, он давненько не  пил  такой  водицы.  Конечно
лучше было бы пить ее не из руки, обтянутой пластиконовой перчаткой, ну да
ничего-и так годилось. Иван опрокинулся на спину, забросил руки за голову,
предварительно сдвинув в сторону шлем. Все было хорошо, все было почти как
дома... но вот небо подкачало! Да и небо  ли  это  было!  Иван  смотрел  в
белесую пелену и не ощущал за ней подлинной  глубины,  бездонности-было  в
нем такое ощущение, какое бывает  под  низкими  тучами,  закрывающими  для
взора высоту поднебесную. И все же здесь было  значительно  лучше,  чем  в
Осевом или в воронке, здесь  было  не  так  пустынно  и  одиноко,  как  на
поверхности. И никакой погони! Никакой слежки!
     Иван расслабился. Закрыл глаза. И ему вдруг почудилось, что он слышит
отдаленные женские голоса, совсем  тихие,  но  нежные  и  приятные  словно
журчание этого маленького ручейка.
     Он встрепенулся, привстал на коленях. Голоса ему явно не  мерещились.
Но разобрать слов он не мог. Да и какие слова тут, какие женские  голоса?!
Иван даже опешил. У них, если и есть женщины, думал он, так  наверняка  не
слишком далеко ушедшие внешне и внутренне от тех "мужичков", с которыми он
встречался. Нет, он не верил в  то,  что  чужаки,  будь  они  хоть  трижды
женского пола, могли  обладать  столь  журчащими  и  приятными  для  слуха
голосами.
     Он пошел на голоса.  Пошел,  не  забывая  об  осторожности,  стараясь
держаться за деревьями - благо, их здесь было  значительно  больше,  да  и
рассажены они были близко одно от другого. Воздух был  чист  и  прозрачен,
слышимость, судя по всему, тоже была прекрасной. И все-таки Иван  знал  по
опыту разговаривавшие недалеко!
     Лучемет он держал в  руке,  упирая  его  прикладом  в  бок.  В  любое
мгновение он мог защитить себя. Но было непохоже,  что  кто-то  собирается
напасть на него. По дороге Иван  перемахнул  еще  через  три  заборчика  -
каждый последующий был выше предыдущего на ладонь, все резные,  узорчатые,
беленькие.  Вот  узоры  были  только  не  слишком   богаты,   пересекались
простенькие геометрические фигурки, бежали  прямые  или  слегка  змеящиеся
ложбинки, торчали вверх крохотные шарики-пупырышки... Иван и не глядел  на
них. Он весь был устремлен вперед.
     Голоса становились явственней. Иван стал разбирать отдельные слова. И
не поверил ушам своим. Он даже прижал к небу переговорник, отключив его на
несколько секунд, чтобы убедиться. И убедился, что  не  ослушался-говорили
на земных языках! Это было невообразимо. Но это было так.
     Он замедлил шаг. И на  всякий  случай  пригнулся.  Шлем  болтался  за
спиной на шарнирах-Иван не стал его  надевать,  не  верилось  в  серьезную
опасность. Теперь он слышал обрывки фраз.

     - ...мне всегда было хорошо, - говорила невидимая женщина, обладавшая
низким грудным голосом приятного бархатного тембра, - всегда и везде...  и
я не считаю, что эти  уродцы  хуже  наших...  -  далее  последовало  такое
соленое земное ругательство, что Иван остановился и энергично почесал себе
переносицу, от неожиданности он чуть не расчихался. И всетаки  эти  голоса
не могли быть слуховой галлюцинацией. Не могли и все!
     - Ты просто дура! - отвечал голосок потоньше.
     - Чего-о?!
     - Что слышала! Держи в своей глупой  башке  свои  дурацкие  мыслишки,
глядишь, и за умную примут!
     Ивану стало не по себе. Лететь за миллион световых лет,  к  черту  на
рога,  пересекать  Пространство,  нырять  в  гнусный  и  трижды  проклятый
коллапса? и выныривать посреди Иной Вселенной - и для чего,  спрашивается,
чтобы  подслушивать  бабьи  склоки,  чтобы  быть  свидетелем  назревающего
скандала?! Это было свыше его сил!
     Но Иван тихонько пошел  вперед,  прячась  за  стволами,  крадучись  и
ощущая себя не в своей тарелке, эдаким подслушивателем  и  подглядывателем
ощущая. Правда, о подглядывании было еще рановато говорить.
     - Мне вообще непонятно, зачем мы  им  сдались!  На  фига  эта  жирная
ящерица нас тут охраняет и для кого?! Если это зоопарк,  так  должны  быть
посетители, которые глазеют. Если гарем, так... сама понимаешь, для чего в
гареме держат. А тут?! - обладательница высокого голоса была возмущена, ей
не хватало дыхания, слов, она все время сбивалась.
     - Ничего, привыкнешь! - заверил низкий голос. - Тут все привыкают.  А
потом поймешь, для чего ты им нужна! Только те, кто понял  это  до  конца,
сюда почему-то больше не возвернулись, милочка моя, так-то!
     - Да ладно вы! - вмешался третий голос, немного  хрипловатый,  но  от
этого не менее женственный,  может  даже  и  более,  наполненный  какой-то
внутренней силой, энергией. -  Ладно  вам!  Уймитесь.  Все  равно  нас  не
спросят.
     - Это точно, - согласилась обладательница грудного, низкого, -  Марту
увели, а я помню, она улыбалась, радовалась, шептала мне, вот дескать, три
с половиной года маялась в этом садике, обрыдло  все  до  невозможности  -
хоть куда! Ты, милочка, посидишь еще с месяцочек и тоже привыкнешь.
     - Нет!
     - Привыкнешь! Я  поначалу  головой  билась  обо  все  подряд,  волосы
рвала... Они, знаешь, чего сотворили?! Я  бы  не  видала  своими  глазами,
никогда бы не поверила, сказала бы бабьи враки!
     Иван стоял совсем рядом. Его отделяло от  женщин  не  больше  десятка
метров и резной заборчик. Но из-за густой листвы, стволов  он  так  ничего
толком и не видел. А приближаться опасался. Надо было привыкнуть  немного,
пооглядеться.
     - Расскажи? - попросила хрипатая.
     - Да чего там... Дело было так. Мы шли на трейлере в  район  Арктура,
на базу! Эх, чтобы я еще хоть раз в жизни связалась с Космотрансом, с этой
чертовой конторой, ну уж нет!
     - Да ты не бойся, не свяжешься больше! - успокоила ее хрипатая.
     - Чего-о?! Ты меня рано хоронить удумала, подруженька дорогая!
     - Заткнитесь вы обе! - осекла ее обладательница  высокого  голоса.  -
Надоели! Начала травить, так трави!
     После долгого  сопенья  и  вздохов,  тяжелых,  громких,  рассказ  был
продолжен.  Иван  приблизился  еще  на  три  шага.   И   теперь   различал
говоривших-это и впрямь были самые настоящие земные женщины. Выглядели они
в этом саду очень баззащитно, по-домашнему,  даже  более  того,  они  были
почти обнаженными, лишь легкие полупрозрачные, повязки прикрывали их бедра
- если полупрозрачные повязочки можно было только назвать прикрытием.  Лиц
и деталей Иван пока не видел-все терялось в листве, все ускользало.  Но  в
горле у Ивана вдруг пересохло.
     Рассказывала полная,  смуглокожая  женщина,  выглядевшая  значительно
моложе, чем на то намекал ее грудной усталый голос.
     - А чего говорить. Я в этих делах не слишкомто сильна,  -  продолжала
она, - мне что-подай, прими, налей. Я в буфете подрабатывала, Я  ни  черта
не поняла этих... - она снова выругалась довольно-таки  крепко,  -  а  они
говорили чего-то про изгиб пространства, про какой-то провал... короче, мы
вляпались в такое дерьмо, что и они не хрена разобраться  не  могли!  Всех
распихали по анабиокамерам, и меня тоже-говорят, спи, детка, и ни о чем не
думай, пускай тебе твой женишок приснится в самой обольстительной  позе...
мужланы! дурачье!
     Светленькая  и  тоненькая,  очень  подвижная,  все   время   меняющая
положения своего тела, и оттого почти не видимая женщина, вставила:
     - И когда ж это было?
     - В семнадцатом! - последовал ответ.
     - Что, в семнадцатом? Совсем свихнулась тут с жиру и безделья?!  Тебе
ж не восемьдесят!
     - Заткнись! - оборвала ее грубо смуглокожая. - Это было в две  тысячи
семнадцатом году, у меня пока что башка кумекает!
     Иван потрогал ладонью лоб. Тот был  мокр.  Ой  чуть  не  присвистнул,
усяыхав дату. Уж ежели он себя считал стариком, так кем же  считать  тогда
эту симпатичную и высокогрудую толстушку, которой на вид  больше  тридцати
ни за что не дашь.
     - Сбрендила она, я  давно  это  подозревала!  -  проговорила  сипатая
обладательница изумительной фигуры, от которой Иван не мог  отвести  глаз,
явно обделяя в этом плане двух других женщин. - Точняк -  сверзилась!  Эти
шкафы дольше трехсот лет никогда не держали режима, а сейчас - две  тысячи
четыреста семидесятый, я уж года считать не разучилась...
     - Ну и считай! Только свои считай! - ехидно вставила смуглая.
     Иван обратил внимание на то, что сиплая красавица, увешанная связками
жемчужных бус непонятного происхождения, была  его  современницей.  И  это
как-то приободрило. Если в такой ситуации можно было сохранять бодрость.
     - Ну так вот, с вами и не доскажешь, - смуглая взяла что-то в  щепоть
с плоской тарелочки, пихнула в рот, пожевала. - Никто меня не спрашивал  -
говорят; полезай и помалкивай, потом спасибо скажешь! Втиснули в камеру. Я
и отключилась сразу. И никакие женишки мне не снились, вранье все  это!  У
меня и не было женишков! Два полюбовничка сбежали еще до рейса, а новым не
обзавелась покуда. Короче, отключилась тра-та-та-та, -  ругательства  были
отменными и многоступенчатыми. - А как прочухалась, не знаю. Только дверца
вдруг открывается, и стоит вот такое  чучело  чешуйчатое,  -  она  куда-то
махнула рукой, но Иван не понял куда, зачем. - Я снова  с  копыт!  В  себя
прихожу-рожа трехглазая, мурло  брыластое-я  в  отключку!  На  третий  раз
удержалась, А они меня за собой, вдоль всего коридорчика по  анабиоотсеку.
И вытаскивают - одного  за  другим  вытаскивают!  Наших  в  трейлере  было
человек под сорок, много. Так они чего тра-та-тата! Они - бабу в сторонку,
ко мне впритычку, а как мужика вытянут -  хвать  его  когтищами  от  горла
до... - смугляночка все называла своими именами, и Ивану становилось не по
себе от этого физиологизма начала двадцать первого века. Но он  слушал.  -
Так вот, комбинезончик вместе с кожей сантиметров на пять  вглубь-хряк!  А
потом с двух сторон подняли, дернули, встряхнули - и  вылетай  родимый  из
собственной шкуры голышом!
     - Фу, что за гадости ты говоришь! Слушать невозможно!  -  возмутилась
стройненькая, тоненькая.
     - Чего было, то и говорю! Я их, что ли, обдирала,  ты  чего  на  меня
бочку катишь, стервозина?! Слушай и  не  возникай!  Вот  так  вот  всех  и
обошли! А нас-то волокут, мы идем... - страшно, наступить некуда - повсюду
освежеванные дрыгаются,  дергаются,  какие  и  ползают,  живые,  не  сразу
вырубались. А эти твари прямо по ним когтищами, запросто, у  них,  видать,
такое дело обычное, не привыкать. Меня еще раза  три  вырубало.  Только  у
этих ящериц не забалуешь, сами знаете, только чего-коготь под задницу  или
еще куда, и аля-улю! только попрыгивай себе! По колено в кровище, меж  тел
ободранных... Ох, не приведи  Господь!  А  потом  за  баб  взялись,  какие
поплоше да постарше-головешку набок! Так-то вот. А тебе тут  не  нравится,
видишь ли, цаца какая!
     Иван подошел почти вплотную. Его отделяли от женщин три-четыре метра.
Он выбрал очень удобную позицию - за свисающей с дерева  ветвью,  покрытой
густейшей листвой. Он полностью был уверен, что его незаметят.
     Женщины были ухожены и хороши, видно, их  холили  и  лелеяли  в  этом
садике. И какие бы оттенки не  имела  их  кожа,  кожа  эта  была  гладкой,
упругой, чистой, чуть поблескивающей, что говорило и об отменном  питании,
и о достатке витаминов, и, возможно, о массажах, душах и  прочем,  прочем.
Блестящие пышные волосы - у одной иссиня-черные, у другой -  белокурые,  у
третьей - русые с пепельным налетом, говорили о том же. Что же касалось их
фигур, то у Ивана просто дух захватывало, он готов  был  стоять  здесь  до
полного изнеможения и  любоваться  этими  волнительными  полными  бедрами,
стройными и сильными ногами, гибкими талиями, высокими и налитыми грудями,
чуть покачивающимися при каждом движении. Он уже позабыл,  где  находится,
позабыл про опасности и тревоги. Он был с ними, он ничего не  видел  кроме
них.  Чувство  одиночества  сразу  пропадо,   исчезло,   улетучилось.   Он
вглядывался в их живые ясные глаза, в открытые прекрасные  лица,  упивался
их голосами, иногда и грубыми, резкими, но не менее влекущими от  того.  И
он не обращал внимания на ожерелья из  жемчуга.  Да  и  откуда  здесь  мог
взяться этот самый жемчуг! Он не  видел  алмазных  нитей  на  их  шеях,  в
волосах,  не  замечал  тоненьких  витых  браслетиков,  поблескивающих   на
запястьях и лодыжках. Ничего из всех этих и  многих  других  украшений  он
просто не видел, точнее, видел, конечно же, но не в отдельности,  не  сами
по себе они воспринимались им, а лишь как вполне естественное  продолжение
этих тел, рук, ног, как органичная часть кожи... Да, после  всех  передряг
картина была отрадная.
     И все-таки Иван сразу выделил одну -  ту,  что  имела  чуть  охрипший
голос и пепельно-русые волосы, ту, что вспомнила  о  семидесятом  годе  их
столетия. Она была необыкновенна, она  была  сказочно  хороша.  И  не  той
картиночной, журнальной смазливостью, что считается  эталоном  и  нравится
всем  без  исключения,   а   обаянием,   женственностью,   даже   какой-то
нескладностью,  проглядывавшей  в  движениях,  Иван   внимательно   слушал
смуглянку, а смотрел на другую. И потому все у него мешалось в голове, все
плыло перед глазами. Он даже не удивился, что не первым из землян оказался
в этой самой непонятной "системе".
     - И до вас тут сидели строптивые бабенки, - тянула свое смуглянка,  -
все возникали по  каждому  поводу-то  им  не  то,  это-не  это!  А  толку,
тра-тата-та! Повозникают, повозникают-и ломаются. А как  созреют,  видать,
так и уводят! Вон, Марту же увели при вас, так?!
     - Чего же тебя не трогают тогда, а? Ты ведь все сроки  пересидела,  в
перестарках уже ходишь? - ехидно вопросила беленькая.
     Смуглянка  бросила  в  нее  каким-то  круглым   желтым   плодом,   но
промахнулась. Надула губки.
     - Сама ты дура старая! - пробасила она  после  некоторой  заминки.  -
Меня на десерт берегут! И они все втроем рассмеялись.
     Иван тоже не смог сдержать улыбки,  хотя  в  словах  смугляночки  был
резон - она вполне годилась "на десерт".
     - Во-о! Нет, вы только поглядите! - смуглянка  снова  махнула  рукой,
указывая на кого-то. - И эта жирная ящерица хохочет!  Нет,  я  не  выдержу
этого!
     Иван встрепенулся,  он  и  не  подозревал  о  присутствии  здесь  еще
кого-то. Он сразу же опустился  на  траву,  переполз  к  стволу  соседнего
деревца, всего на  полтора  метра.  Осторожно  встал.  Высунул  голову.  И
обомлел. И как он мог так  опростоволоситься??  Еще  бы  немного  -  и  он
уткнулся носом в спину негуманоиду, точно такому же, как те, что встречали
его возле коллапсара.
     Негуманоид  сидел  спиной  к  Ивану,  опираясь  на  беленький  резной
заборчик,  забросив  на  него  чешуйчатую  длинную  руку  с   морщинистыми
пальцами, унизанными перстнями,  кольцами.  Он  лениво  шевелил  пальцами,
словно перебирая что-то невидимое, и отблески поигрывали на матово  черных
когтях. Был негуманоид спокоен и вял.
     Лишь со второго взгляда Иван понял, что он немного отличался  от  тех
бравых ребят, что разодрали его капсулу будто консервную  банку.  Те  были
крепкие, подтянутые несмотря на врожденную корявость. А этот расстекся  по
сиденьицу жирной задницей, обтянутой сереньким комбинезоном. Бока  у  него
свисали по обе стороны от ремня. Затылок-гол и  шишкаст,  лишь  чешуйчатые
темные пластины будто завесь шлема ложились на спину. Но и из-за них  были
видны  обрюзгшие,  висящие  явно  ниже  подбородка  щеки-бырла,   усеянные
бородавками и седыми толстыми волосками. Негуманоид  был  стар  и  мерзок.
Судя по всему, его не  интересовали  женские  прелести,  да,  наверное,  и
женщины как таковые его тоже совершенно  не  интересовали...  И  могли  ли
вообще эти "ящерицы" хоть как-то реагировать на земных  женщин?  Может,  у
них были свои понятия о привлекательности, красоте? Иван  не  стал  ломать
голову.
     Он вдруг пожалел, что так бездарно использовал парализатор! Сейчас бы
эта штуковина ох как пригодилась! Лезть в пояс за усыпителями одноразовыми
не хотелось. Иван спрятался за ствол.
     На какое-то мгновение толстяк обернулся, пошарил  глазами  в  листве,
зевнул с присвистом  и  сапом,  отвернулся.  Рожа  его  была  на  редкость
противна: нос блямбой свисал ниже  верхней  губы,  изо  всех  его  четырех
отверстий текло, глаза были не черны  и  бессмысленно-жестоки  как  у  тех
парней, а мутны, болезненны.
     - Ишь ты, насторожился! - сказала смуглянка. - Услышал чего-то!
     - Чучело-оно и есть чучело! -  заключила  бесповоротно  беленькая.  -
Лан, ты чего загрустила?
     Лана, русоволосая красавица, не  ответила,  она  водила  перед  носом
голубеньким цветочком, потом коснулась его  губами,  кончиком  языка...  и
отбросила.
     - Мерзость! Тут все мерзость! - проговорила она в Сторону, ни к  кому
не обращаясь.
     Она закинула руки за голову, и тяжелые шары грудей колыхнулись, спина
прогнулась, талия  стала  еще  тоньше...  Не  будь  здесь  этого  гнусного
вертухаяевнуха, Иван бы не удержался, подошел бы к женщинам, подошел бы  к
ней, необыкновенной и грустной Лане. Но не следовало забывать, что ты не у
себя дома, не на Земле.
     Она  чуть  изогнула  шею,  повернула  голову...  и  они   встретились
взглядами. Ивана бросила в дрожь.  Но  он  заметил,  что  и  у  нее  резко
расширились  зрачкиона  испугалась,  оторопела  от  неожиданности.  Но  не
вскрикнула.
     - Ты чего это? - поинтересовалась светленькая.
     - Ничего, - еле  слышно  произнесла  Лана.  Голос  ее  в  эту  минуту
совершенно сел.
     Иван приложил палец к губам. Она еле заметно кивнула в ответ.
     - Точно, сбрендила, - заключила  смуглянка,  зевнула  и  улеглась  на
спину.
     Иван, не сводя глаз с Ланы, наощупь, расстегнул пояс,  запустил  руку
внутрь скафандра. Ему пришлось лезть в набедренный карман, чтобы  вытащить
усыпитель. Он согнулся, но головы не опустил. Краешком глаза он следил  за
обрюзгшим  охранником,  Тот  сидел  в  прежней  безвольной  позе,  шевелил
пальцами... Шарик усыпителя разорвался над его  бабьим  покатым  плечом  -
розовенькое облачко тут же растворилось в воздухе. Иван  не  сомневался  в
успехеведь усыпитель одноразовый был проверенным средством, многоцелевым и
многокомпонентным, в горошинке содержались сильнодействующие усыпители,  в
основном, газообразные, рассчитанные на самые разные живые организмы -  не
сработает один, другой, третий... десятый даст результат!
     Евнух-вертухай сполз по  сиденьицу  наземь,  почти  бесшумно,  словно
мешок с мякиной. Только пластинчатая голова  легонько  стукнулась  о  край
заборчика. И шумок этот не остался незамеченным.
     - Чего это! - всполошилась  смуглянка  и  вскочила  на  ноги.  -  Ой,
глядите, девочки!
     - Тихо ты! - прошипела русоволосая Лана.
     - А чего?! - не поняла смуглянка. - Чего-о?!
     Она вдруг  увидала  выпрыгнувшего  из-за  укрытия  Ивана  и  заорала,
заголосила с такой силой, будто была не живой и слабой земной женщиной,  а
по меньшей мере сиреной с бронехода.
     Но Ивану было поздно отступать. Да и некуда! Он пнул безвольное  тело
жирного  евнуха,  заглянул  в  глаза-те  были  закачены,  евнух  явно   не
притворялся. На всякий случай Иван связал ему руки за спиной, ткнул  носом
в землю - пускай полежит.
     - Вот это да-а! - на одном дыхании выдала беленькая. И свалилась  без
сознания.
     Лана  зажимала  рот  смуглянке,  которая,  видно,  от   неожиданности
потеряла остатки ума. Но удерживать ее было нелегко.
     - Вы откуда? - спросила Лана, тяжело дыша, отдувая  прядь,  лезшую  в
глаза.
     - Оттуда, - ответил Иван невразумительно.
     Но они поняли друг друга.
     Смуглянка вырвалась и заорала пуще прежнего. В  коротеньком  перерыве
между двумя воплями она вставила, обращаясь к русоволосой.
     - Дура! Дурища! Ты чего-подыхать надумала из-за него?! Ну нет!!!
     Иван, не обращая внимания на истеричку, подошел к Лане, взял за руку.
     - Пойдем!
     - Куда? - удивилась она. - Отсюда нет выхода.
     - Выход всегда есть, - заверил ее Иван, - всегда и отовсюду. Пойдем!
     Он сжал ее руку. И по  телу  его  пробежала  волна  теплой,  приятной
дрожи. Он верил, что им удастся  выбраться  из  этой  чертовой  непонятной
"системы".
     А она стояла перед ним такая беззащитная, нежная, красивая. Стояла  и
не пыталась даже прикрыть наготы. И в глазах  ее  было  удивление,  но  не
только оно, в глазах стояла какая-то странная, почти сумасшедшая  радость.
Иван сразу понял - она за ним пойдет на край света.
     - Не будем терять времени! - сказал он.
     И в эту же минуту ему в спину уперлось что-то твердое.
     Иван замер. Он знал, что лучше не двигаться, что все  выяснится  само
собой, может, это смугляночка  шутит,  что-то  ее  не  видно...  На  спину
надавили сильней. Он не отпускал ее руки. Он не верил, что все кончено, не
хотел в это верить.
     Но по ее глазам он увидал - да, это свершилось. Радость  и  удивление
исчезли из ее глаз, а на их месте поселился страх, почти ужас, причем явно
не за себя, ибо она не  сделала  даже  попытки  отстраниться,  прикрыться,
отойти. Ей было страшно за него.
     - Руки за голову, слизняк! -  проскрипело  сзади.  -  Ну,  живей!  Не
заставляй себя ждать!
     Иван не мог выпустить ее руки. И тогда она сама выдернула  ладонь  и,
будто опомнившись неожиданно, прикрыла обеими руками грудь. Но  все  равно
было видно, как тяжело она дышит.
     - Ничего, - проговорил Иван, стараясь, чтобы голос звучал  спокойнее,
- ничего, это лишь начало. Не бойся!
     - Руки!
     Он заложил руки за голову. И сразу почувствовал, что запястья  и  шея
чем-то обхвачены,  что  его  сковали  какими-то  непонятными  наручниками,
крепящимися к не  менее  непонятному  жесткому,  наверное,  металлическому
ошейнику. Он не ожидал такого!
     - Они убьют тебя! - ужаснулась Лана.
     И лицо ее исказилось гримасой.
     Неожиданно из-за ветвей вынырнула смугляночка. И заявила надсадно:
     - И не будет лезть, куда не след! Чего он лезет?! Поделом получит, не
плачься!
     - Они убьют тебя! - повторила русоволосая, не  обратив  ни  малейшего
внимания на слова смуглянки. - А я даже  не  знаю,  как  тебя  зовут,  как
звали...
     - Не бойся, - Иван улыбнулся, - если бы они хотели  меня  убить,  так
давно бы это сделали.
     - Ты не знаешь их!
     - Тут и знать ничего не надо.
     - У них совершенно иная логика.
     Иван почувствовал сильный удар в поясницу,  следом  еще  один  -  меж
лопаток. Но он не обернулся.
     - Скажи хоть, как зовут тебя?
     - Ну, вот это уже веселей... а то-звали, надо же! Меня зовут Иван,  -
сказал он с непонятной оживленностью, почти выкрикнул, - и меня еще  долго
будут так звать. И я буду откликаться, веришь?
     Глаза ее стали тоскливы и пусты.
     - А ты верь! - повторил Иван. - Верь!
     Завороженность сошла с него. Он был готов к действию и  лишь  выжидал
момента. Но никто его не торопил, будто ему специально давали наговориться
власть перед чем-то таким, о чем лучше не думать.
     - Я хочу верить, но не могу, - просипела русоволосая. И  из  глаз  ее
потекли слезы. Она оторвала руки от груди,  стала  утирать  их.  Но  слезы
текли все сильнее.
     Иван решил, что пора. В конце концов, он космолетчик или нет!  Какими
бы ни были неуязвимыми эти твари, а и он не лыком шит.
     - Не надо, - прошептала она, угадав его намерения.
     - Надо!
     Иван резко подпрыгнул на два метра,  развернулся  в  воздухе  и  всей
тяжестью тела, всей силой ноги обрушил пятку на  плечо  противника.  Почти
сразу же полыхнула струя пламени, вырвавшаяся из ствола  -  у  русоволосой
срезало прядь, сама она шарахнулась в сторону, чуть не упала; И в этот миг
Иван почувствовал, как треснуло что-то в плече ,негумоноида - он не  знал,
есть ли у них что-то наподобие ключиц или нет, но прием  оказался  верным.
Лучемет вылетел из когтистых лап. Его хозяин ухватился за плечо, взвыл. Но
Иван не дал ему опомниться - сбил с ног  мощным  ударом  в  грудь.  Только
после этого он упал на землю. Оттолкнулся спиной. Тут же вскочил.
     Противник был повержен. Он  не  мог  подняться,  крутился  волчком  в
траве, выл, визжал, непонятно ругался. Он был явно  не  столь  вынослив  и
неубиваем. как первые чужаки.
     Иван не терял времени.
     - Снимай! Быстро! -  приказал  он  русоволосой  и  повернулся  к  ней
спиной.
     Она подняла руки, принялась расстегивать ошейник-наручники. Но ничего
у нее не получалось. Она нервничала, торопилась, плакала...
     - А ну тихо!
     Иван увидал, что прямо ему в грудь направлен лучемет. Тот самый,  что
обройил негуманоид. А держала его  смуглянка.  Держала  твердо,  уверенно,
будто она всегда ходила с оружием и умела его применять.
     - Не дергайся!
     - Ты что-о!!! - заорала из-за спины Ивана Дана.
     - И ты, сука, стой! Не трепыхайся! Я не промахнусь!
     Губы у смуглянки кривились, веко левого глаза подергивалось.  Но  она
была уверена в себе.
     - Брось лучемет, - попросил Иван мягко, - брось, ты же наша, ну!
     Смуглянка широко и плотоядно улыбнулась, обнажив два  ряда  идеальных
белых зубов.
     - Была ваша, - проговорила она врастяжку, щуря глаза.
     - Как это? - поинтересовалась вдруг сквозь  слезы  Лана,  -  Ты  что,
спятила? Брось, кому говорю, брось пушку.
     - Что  здесь  происходит?  -  поинтересовалась  очнувшаяся   стройная
блондиночка. - Мы на Земле?
     - Цыц, гнида! - осекла ее смуглянка. - Мы в...  -  она  выругалась  и
усмехнулась, - ясно?!
     Иван напряг мышцы, он знал, что делать. Но его опередили.
     - Не  дергайся,  мальчик,  кому  сказала!  -  с   угрозой   процедила
смуглянка, и в черных глазах  ее  промелькнула  искра.  -  Не  трепыхайся,
милый! Ежели у тебя коленка хоть на чуть  согнется,  я  эту  суку  пополам
пережгу, ахнуть не успеешь!
     - Нет, я ничего не понимаю, - снова удивилась беленькая, она  встала,
подошла к смуглянке, протянула руку, - дай  мне  эту  штуковину,  не  надо
нажимать ни на что, я тебя умоляю!
     Смуглянка даже не качнулась, просто ее правая нога вдруг взлетела  на
уровень живота блондинки, дрыгнулась, тут же вернулась на место,  будто  и
не было ничего. А миротворица  уже  лежала  в  траве,  рядом  со  стонущим
негуманоидом.
     - Одна сучка напросилась и получила, чего надо,  -  прокомментировала
смуглянка. - Щя с другой разберемся!
     Лана сдернула - таки оковы с шеи и запястий Ивана. Но тут же схватила
его за плечи, прижалась.
     - Так ты на них работаешь, гадина? - спросила она из-за спины, сверля
смуглянку одним глазом.
     - А то на кого ж! - ответила та нагло. - Я всегда  работала  на  тех,
чья сила, ясно, лахудра грошовая?!
     Иван вдрогнул:
     - Стоять!
     - А если никто не придет? - поинтересовался Иван. - Что будет, а?
     Смуглянка утробно засмеялась, почти  неслышно,  но  сострясаясь  всем
телом. Ее огромные  груди,  которых  она  и  не  пыталась  даже  прикрыть,
затряслись в такт этому смеху.
     - Придут, дружок, не сумлевайся, обязательно придут!
     - И сколько тебе платят? - со злостью спросила русоволосая. -  Ах  ты
тварь поганая! Я всегда чувствовала неладное, недаром ты все  наше  хаяла,
гадина!
     - С тобой вообще разговору нету, - равнодушно проговорила смуглянка и
расставила ноги еще шире. Она была самонадеянна до предела, а  может,  она
знала, что в любом случае последнее слово за ней. - Ты молчи,  сука!  Твое
дело, знаешь какое?
     Лана вышла из-за спины. Но она не отпустила своих рук, она продолжала
удерживать Ивана-левой за локоть, правой - обвив шею. Лицо ее было  сухим,
глаза - злыми.
     - Какое?
     - А такое... - смяглянка выдала старинным отборным двухэтажным матом.
- Твое дело - в  своем  брюхе  выращивать  да  вынашивать  ихних  мальков,
поняла?! Поймешь еще! Вот как заберут тебя,  уведут,  так  сразу  поймешь.
Подвесят,  нашпигуют,  чем  положено,  трубок  навставляют,   растворчиков
подведут и будешь раз в  полгода,  по  ускоренному  графику,  выдавать  из
утробы по сотне зародышей, мать твою!
     У Ивана в глазах померкло, в голове помутилось. Он  уже  знал,  каким
приемом собьет с ног эту продажную тварь, пусть она хоть  трижды  женщина.
Он был готов.
     - Стоять!
     Чуть не в самое лицо ударил сноп пламени. Но оно  тут  же  отхлынуло.
Это был предупредительный залп.
     Лана сильнее прижалась к Ивану, она чуть не задушила его. Но голос ее
прозвучал твердо.
     - И ты, гадина, надеешься, что тебя минует общая судьбина,  если  это
вообще все правда? - проговорила она, почти не разжимая  губ.  -  Думаешь,
тварь, тебе не висеть в трубках?!
     - Может, и висеть,  -  прямо  ответила  смуглянка,  -  но  я  повисну
последней, ясно?! Пошевели-ка мозгами, дуреха,  да  прикинь,  сколько  еще
таких попадется в сети, а? Думаешь, ты последняя?!
     - Ты и впрямь гадина!
     - Я убью тебя!
     - Нет!
     - Убью!!
     - Не посмеешь!
     - Ладно, не шурши, - проворчала вдруг смуглянка устало, - конечно,  я
тебя не убью. Им нужны  живые  бабы,  им  нужны  живые  инкубаторы...  Но,
знаешь, чего, - голос повеселел, - немного поуродовать,  покалечить  могу.
Это запросто! Им же не нужны твои глазки, ножки, ручки, им  на  хрен  твои
губки и носик! Им нужно лишь твое  брюхо,  сука,  ясно?  Так  что  подумай
хорошенько, прежде чем трепыхаться. И ты дружок, подумай!
     Это был тот самый момент, когда надо  было  действовать  -  смуглянка
расслабилась. Иван  сильно  пихнул  от  себя  русоволосую  и  одновременно
прыгнул вперед. Прыгнул, на лету перевернулся через  голову,  вышиб  рукой
лучемет у смуглянки - тот взлетел  вверх,  разбрызгивая  фонтаны  пламени,
крутясь фейерверочным колесом. Он был, видно,  заклинен.  Но  это  уже  не
интересовало Ивана.
     Иван не тронул смуглянку и пальцем, не ударил, не коснулся. Он просто
встал рядом.  И  она  поняла,  что  к  чему.  Она  поняла,  что  оказывать
сопротивление этому парню не просто бесполезно, но смешно.
     Подкравшегося негуманоида, который еще минуту назад не мог  подняться
из травы, Иван отбросил назад ударом ребра ладони по шее. Теперь  не  было
никакой угрозы.
     - Побежали! Тут нельзя оставаться! - Иван протянул руку.
     - Да, побежали! - она сама подошла к нему, положила ладонь на ладонь.
Но тут же выдернула. - Ты хочешь оставить эту гадину жить?! Ну уж нет!
     Она заглянула Ивану в глаза. В ее взгляде не было ни  милосердия,  ни
готовности прощать.
     Иван положил ей руки на плечи, привлек к себе, поцеловал  в  губы.  И
только после всего этого прошептал прямо в лицо:
     - Не мы ей давади жизнь, понимаешь? Не нам ее  и  лишать,  жизни,  не
нам!
     - Я сама убью ее!
     - Нет!
     Иван с силой сжал ее плечи, встряхнул.
     - Отпусти! Болимо!
     - Пойдем, не то мы останемся тут навсегда! - сказал он. -  Мы  и  так
слишком долго возимся, пойдем!
     Он не стал ждать, пока она решится. Он легко вскинул ее  тело  вверх,
поймал,  рассмеялся,  осторожно  положил  себе  на  плечи,   стараясь   не
поцарацать нежной кожи о грубую ткань скафандра. Пнул ногой  для  проверки
бездыханного евнуха-вертухая. Тот  лежал  студнем,  не  подавая  признаков
жизни.
     - Все равно  вы  подохнете!  -  зло  бросила  в  спину  смуглянка,  И
выругалась столь изощренно, что Ивана передернуло.
     Но он не стал отвечать. Он  уже  бежал.  Бежал,  куда  глаза  глядят,
подальше от места происшествия к  навесу,  к  дыре  -  может,  им  удастся
выбраться через трубу или, хотя  бы,  спрятаться  от  погони  на  какое-то
время, переждать.
     Но пробежать ему удалось совсем немного - не больше  трехсот  метров.
Все получилось неожиданно - из-за десятка деревьев вышли  как  по  команде
десять  негуманоидов,  одинаково  неприглядных,   одинаково   корявых,   в
одинаковых  комбинезонах,  открывающих  руки   и   ноги,   с   одинаковыми
лучеметами.  Они  молчали.  Но  Иван  понял,  что  с  ним  не  шутят.   Он
остановился.
     - Ну что?! Чего повыскакивали?! - бросил он нервно, с вызовом.
     - Не надо злить их, - из-за спины прошептала Дана. Она  снова  стояла
на земле, снова прижималась к нему, к ее единственной в этом мире защите.
     - А они разве умеют злиться?! - поинтересовался Иван из озорства.  Но
тут же сообразил, что время шутить прошло.
     - Эй, слизняк! - проскрипел средний негуманоид, ничем не отличавшийся
от других, трехглазый, носатый, корявый. - Ты понимаешь нас? Не молчи!  Мы
же видим, что ты завладел переговорным устройством. Говори, у кого украл?
     Это было слишком.
     - Вы чересчур самонадеянные! - выкрикнул Иван.
     - Молчи! - ткнула его кулачком в бок Лана. - Ты с ума сошел!
     Негуманоиды,  словно  по  команде,   переглядываясь,   вдруг   начали
скрежетать, скрипеть.  Плоские  подбородки  у  них  поотвисали,  блестящие
пластины клыкожвал обнажились. Скрип и  скрежет  становились  все  громче,
раскатистей, неудержимей. Иван не сразу понял, что они  смеются,  что  они
заразительно и беспечно хохочут. Над кем?!
     Смех-скрежет оборвался внезапно.
     - На землю! - крикнул средний.
     - Ложись, - шепнула в ухо Лана.
     - Сейчас лягу, разбежались! - процедил Иван.
     - Ты не слышишь, мразь, амеба безмозглая?! Тебе уши прочистить надо?!
На землю!
     Лана опустилась на колени, вцепилась в его ноги, потянула  вниз.  Она
смотрела, задрав голову, безумными глазами. Ей было страшно.
     - Иван, я прошу тебят, ляг на землю. Они же убьют нас обоих!
     Негуманоиды, подчиняясь неслышимой  телепатической  команде,  сделали
разом по три шага вперед.
     Сволы лучеметов поднялись, нацелились Ивану в грудь.
     - Ну, чего же вы ждете! - выкрикнул он. И надвинул висевший сзади  на
шарнирах шлем на голову. Он знал, что с первого  захода  титанопластиковую
ткань скафандра и сам шлем лучеметами не прожжешь. А там он успеет сделать
кое-что...
     Струя пламени  ударила  под  ноги.  Лана  испуганно  вскочила,  снова
спряталась за его спину. Она дрожала, но молчала, не молила ни о  чем,  не
плакала. И  он  вдруг  отчетливо  и  ясно  понял,  что  может  как  угодно
распоряжаться своей жизнью, лезть хоть на лучеметы, хоть на острия  копий,
но подвергать опасности жизнь этой русоволосой доверчивой  женщины  он  не
имеет права.
     Иван откинул шлем. И уселся на траву, сложил  руки  на  коленях.  Она
прижалась щекой к его плечу, окаменела.
     Иван не смотрел вверх. Он видел лишь толстые  кривые  лапы,  покрытые
почти черной, матово поблескивающей чешуей, он видел морщинистые  и  голые
словно  у  стервятников  пальцы,  выходящие  из  коротких  округлых  стоп,
изогнутые жуткие когти... И так все  это  не  вязалось  с  зеленой  сочной
травой, что и смотреть не хотелось.
     Негуманоиды медленно, вразвалочку, с ленцой и  неспешностью  существ,
всегда одерживающих победу, берущих верх, приближались.
     Иван не знал, куда увели русоволосую Лану. Да и как это узнаешь!  Его
бросили в темный и сырой подвал. Причем произошло  все  очень  обыденно  и
просто - двое корявых крепышей  там  же  в  садике  подошли  к  ближайшему
дереву, навалились на ствол, и дерево запрокинулось, открывая черную дыру.
     Иван не сопротивлялся. Его подвели  к  дыре.  И  столкнули  вниз.  Он
спружинил на ногах, но не удержался, упал  на  спину.  И  сразу  уставился
наверх. Он ждал, когда тем же  путем  отправят  русоволосую,  ждал,  чтобы
подхватить ее, поддержать. Но через некоторое время просвет наверху исчез,
И он остался один во тьме,  сырости,  грязи.  Подвал  был  заброшенный,  а
может, он и должен был быть таким, может, здесь считали,  что  узников  не
стоит баловать? Иван включил встроенный прожектор, огляделся.  Стены  были
выложены камнем,  казалось,  что  этой  подземной  постройке  тысячи  лет,
настолько грубо был обтесан камень и настолько он порос мохом, лишайником.
От стены до стены было не больше семи метров. Потолок был  тоже  каменным.
Иван не смог нащупать лучом того места, где должна была  быть  дыра-словно
ее успели заложить. Зато он увидал большой крюк, свисавший с  потолка.  До
крюка  было  метров  пять,  не  больше.  При  желании  можно  подпрыгнуть,
оттолкнуться ногами от стены и как-нибудь зацепиться  за  него,  а  там  и
нащунать верхний лаз. Но Иван - не стал спешить, успеется!
     Он обшарил лучом углы подвала. И ему стало не по себе. В самих углах,
да и вдоль стен валялось множество костей. Кости  были  разные.  Но  Ивану
показалось, что большая часть из них принадлежала людям. В грязищи  лежало
несколько черепов. Иван не стал"  их  трогать,  хотя  ему  очень  хотелось
понять, что здесь такое, откуда - тут эти черепа. Он присел  на  корточках
перед ними. Один был явно человеческий, этого нельзя было не  заметить.  А
другие - Иван таких никогда  не  видал  -  имели  по  три  глазницы,  были
шишкасты,  пластинчатозубы...  Они  принадлежали  местным  жителям,  какие
сомнения! Значит, темница годилась для всех? Иван  не  успел  ответить  на
свой вопрос.
     Часть стены вдруг рухнула, словно обвалилась. В проломе,  стояли  два
негуманоида. В руках они держали цепи.
     - А он тут неплохо устроился - со светом! Гляди-ка!  -  толкнул  один
другого в бок.
     - Ничего, мы его щас еще лучше устроим. На землю, падаль!
     Иван и не думал подчиняться. Но он не заметил мощного броска-один  из
стоявших без размаха швырнул что-то в  ноги.  Ивана  чуть  не  сшибло.  Он
качнулся, нагнул  голову  -  на  ногах  замкнулось  тяжелое  металлическое
кольцо, охватывая обе  щиколотки  сразу.  От  кольца  тянулась  к  пролому
толстенная цепь.
     - Ну как? - поинтересовался негуманоид и заскрежетал.
     Иван только теперь увидал, что стена вовсе не рухнула, не обвалилась,
что это просто  опустился  на  железных  подвесках  целый  каменный  блок,
опустился  резко,  будто  упал  вовнутрь.  Такие  конструкции  можно  было
встретить в средневековых замках, для сверхцивилизации они были странны  и
нелепы. Но выводов делать Иван не стал.
     - И что дальше? - спросил он равнодушным голосом. Для  убедительности
даже зевнул, прикрывая рот ладонью, блуждая взглядом по стенам.
     - Эта   амеба   интересуется,    что    дальше!    Оба    негуманоида
заскрипели-заскрежетали. Им было смешно.
     Иван не увидал и второго броска. Он лишь услышал лязг  -  это  другой
конец цепи ударился о потолочный крюк. Цепь загремела. И  в  долю  секунды
земля ушла из-под ног Ивана, он взлетел вверх, повис вниз головой.
     Негуманоид подошел к нему, сжал восьмипалую лапу. И ударил в челюсть.
Иван даже потерял ориентацию на секунду, в глазах потемнело.  Его  качнуло
как маятник. Он хотел подняться, уцепиться руками за цепь,  подтянуться  к
потолку, к крюку... Но еще три сильнейших удара обрушились  на  голову.  И
тут же его руки сдавил обруч.
     - Подтяни немного, - прогундосил один раздраженно.
     - Иди! Не командуй!
     Иван почувствовал, что его приподняли.  Он  дернулся,  но  не  тут-то
было! Гундосый уже крепил к ручной цепи что-то круглое тяжелое.
     - Ничего, амеба, повисишь, отдохнешь! - бормотал он  под  нос,  будто
уговаривая Ивана. - Кровища твоя поганенькая, слизнячья, прильет  к  твоей
пустой головешке, глядишь, и мозги лучше варить начнут. Ведь так, амеба?
     - Так, так, - отвечал за Ивана другой. - Это ему только на пользу.
     Гиря,  подвешенная  к  рукам,  весила  не  меньше  двух  пудов.  Иван
попробовал ее подтянуть - силыто в  руках  хватило  бы  и  на  значительно
больший вес, но в спине что-то хрустнуло, и он решил не рисковать.
     - Виси, фрукт, - сказал на прощанье гундосый. - Авось, созреешь!
     И они вышли, затворив за собой блок, подтянув его на железяках.
     - Куда Лану дели! - крикнул им вслед Иван. - Эй, твари, где она?!
     Ответом его не удостоили. Да и некому было ответить.
     Иван провисел минуты две, прежде чем понял - его  просто  обрекли  на
смерть: ведь с таким грузом, вниз головой, ни одно  существо  не  выдержит
больше трех часов. Да что  там  трех!  Уже  через  час  приливающая  кровь
разорвет глазные яблоки, хлынет горлом... и все!
     Нет, Ивана не устраивала такая перспектива..  Сейчас  не  время  было
предаваться философствованиям, надо было действовать.
     - Паскудины! -  выругался  сквозь  зубы  Иван.  Осторожно,  чтобы  не
повредить чего-нибудь в позвоночнике, он стал подтягивать груз. Не  тут-то
было - спину пронзила острая боль. Иван сразу ослабил руки.
     В голове начинало шуметь.  Сердце  билось  учащенно,  но  справлялось
пока. Да и стимуляторы еще действовали. Иван  попробовал  выдернуть  кисти
рук из обруча - и так,  и  этак  вертел  ими,  вдавливая  одну  в  другую,
поджимал. Но и с этой затеей ничего не вышло - обруч был плотным.
     Иван пригорюнился. Навалились мрачные мысли. Пришла вдруг  тяжелая  и
безысходная тоска. Подумалось о смерти,  о  малопривлекательной,  позорной
смерти в этом сыром темном подвале, где и до него умирали  в  мучениях,  в
страхе, в ускользающей надежде... Нет, он не желал "созревать".
     Он стал медленно сгибать ноги в коленях, подтягиваясь на них. Спина -
при этом болела не так сильно, держала вес. Он уже согнул ноги до  предела
и стал сгибаться в поясе, подтягивая к ногам все тело, скрючился -  теперь
тяжесть ложилась не на позвоночник, она была  распределена  по  мышцам.  И
Иван резко вскинул  руки  с  грузом...  Спина  тут  же  разогнулась,  ноги
дрогнули. Но дело было сделано - нижняя наручная цепь захлестнула верхнюю,
ножную, теперь груз болтался у головы. Иван рассмотрел его внимательнее  -
это был чугунный шар с толстым ушком, к которому крепилась цепь.  Оторвать
шар от цепи не стоило и пробовать.
     Иван снова согнулся, подтянул тело к  ступням  -  на  этот  раз,  без
груза, ему было значительно легче. Обеими  руками  он  вцепился  в  ножную
цепь, подтянулся, потом  дважды  перехватил  цепь,  поднимаясь  все  выше.
Вздохнул с облегчением. Кровь отлила от головы. Он  был  почти  под  самым
потолком. Но в любую минуту цепи могли соскользнуть, и тогда все  пришлось
бы начинать с начала, если только ему не вырвет при падении рук и  ног  из
суставов, если не разорвет позвоночник.
     - Ничего, выберемся! - успокоил сам себя вслух Иван. - Выпутаемся, не
в таких переделках бывали.
     С ним и на самом деле происходили вещи  значительно  более  страшные,
там, на Гадре и Гиргее.  Но  предаваться  воспоминаниям  не  стоило.  Иван
передохнул с полминуты. Потом  перехватился  сжатыми  руками  еще  дважды,
подтянулся... и, оторвав обе руки, бросил цепь на крюк. Его  уже  повлекло
вниз, но звено цепи зацепилось-таки  за  острие  крюка,  и  падение  резко
замедлилось, прервалось, Ивана встряхнуло, резануло обручем по кистям.  Да
только это были мелочи! Он добился главного! Теперь он выберется!
     Иван подтянулся к крюку, закинул на него гирю, зацепив ее ушком.  Еще
передохнул. Потом сам зацепился поясом. Принялся за ножной обруч. Он долго
вертел, крутил ногами, сдавливал ладонями ступни, прежде чем  ему  удалось
высвободить левую ногу. С правой  широкий  обруч  слетел  сам,  так  и  не
расстегнувшись. Теперь только ручная, цепь да гиря мешали Ивану.
     Но он не стал откладывать  основного.  Он,  все  еще  тяжело  дыша  и
превозмогая боль в мышцах, в  спине,  начал  ощупывать  каждый  квадратный
сантиметр слизистого заросшего грязью потолка. Должна же где-то здесь быть
дыра! Не сквозь камни же он провалился!
     Шар пришлось отцепить от крюка,  чтоб  не  сдерживал  движений.  Иван
умудрился затолкать его в шлем, руки оставались почти свободными. И он  не
давал им покоя. Он давил и жал на слизистые камни-и с одной стороны,  и  с
другой от крюка, и с третьей. Должен быть выход, должен!
     Наконец один из камней поддался. Иван уперся ногами в крюк, навалился
на эту глыбину всем телом, плечами, спиной - она неожиданно легко  поехала
вверх, пропала... послышался шум, будто упало что-то. Иван подумал о самом
вероятном - это завалилось дерево, как в тот раз,  завалилось,  освобождая
проход. А значит, он спасен. Он вытащил шар из откинутого шлема,  раскачал
его на цепи и забросил верх. Первые две попытки оказались неудачными. Но с
третьей то ли шар, то ли конец цепи  застряли  в  чем-то.  Иван  подергал,
убедился в надежности крепления, отпихнул крюк ногой - и полез наружу.
     Этот бросок дался ему огромным напряжением  всех  сил.  Он  взмок  от
пота, сердце чуть  не  вырвалось  из  груди,  не  хватало  воздуха,  мышцы
каменели,  отказывались  слушаться,  пальцы   деревенели   и   не   желали
сгибаться... И все-таки он добрался доверху,  перекинул  свое  тело  через
край  дыры,  увидал  шар  с  концом  цепи,  обмотанный   вокруг   какой-то
арматурины, торчавшей из того блока, что  сам  собой  ушел  вверх.  Больше
разглядывать что-либо сил не было. Иван замер на поверхности  лицом  вниз,
передыхая, сдерживая нервную дрожь, пытаясь расслабиться, усмирить сердце.
     Он лежал и не мог понять, откуда взялись эти мраморные плиты,  почему
он лежит на этих холодных плитах, ведь там была трава! Самая обыкновенная,
очень густая, упругая, зеленая трава! Там небыло в  радиусе  километра  на
три - Иван головой мог поручиться - никаких плит!
     Он заметил, что каменный блок вдруг сам собой пополз к провалу, встал
на свое место, закрыв провал точно такой же мраморной плитой, как и та  на
которой лежал Иван. Арматуринка выскользнула из блока, освободила  цепь  с
шаром. Иван дернул цепь, и шар подкатился к нему, стукнул  чугунным  боком
под ребра.
     Иван начинал приходить в себя. Он вообще обладал  способностью  почти
мгновенно восстанавливать утраченные  силы,  этому  не  только  обучили  в
Школе, это было его врожденным свойством,  наверное,  благодаря  этому  он
смог попасть в Дальний Поиск, не только попасть, но и удержаться в нем.  И
все-таки чудовищное напряжение давало знать о себе.
     Иван, опираясь  на  руки,  привстал  сначала  на  колени,  огляделся.
Никакого сада с деревьями и ручейками не было и  в  помине.  Он  находился
посреди огромного зала, выложенного светлыми мраморными плитами. Потолок в
зале был низкий и  черный.  Его  поддерживало  множество  круглых  колонн,
стоявших по периметру.
     Иван уставился в этот черный потолок. В голове  его  не  укладывалось
все происходящее. Даже если сад  был  ярусом  выше,  над  залом,  над  его
потолком, то как он, Иван, мог пролететь это расстояние-от потолка до пола
- и ничего не увидать! Нет, это походило на бред!
     Иван встал на ноги. Подтянул цепь,  ухватился  левой  рукой  за  ушко
гири. Всмотрелся в дальний,  торцевой  конец  зала.  И  обомлел!  То,  что
поначалу показалось ему  чем-то  навроде  какой-то  сумбурно  и  безвкусно
раскрашенной статуи-куклы на постаменте, было живым, невероятно  уродливым
существом, сидевшим на сказочно  величественном  узорчатом  троне  посреди
большой полукруглой ниши. Иван застыл в изумлении.
     Громовой голос прозвучал внезапно и будто бы со всех сторон:
     - Ну что, жалкий червь, радуешься, что выполз наверх?!
     Горло перехватило, и Иван не смог ответить.  Он  сделать  пять  шагов
вперед. Вгляделся. Существо, сидевшее  на  троне,  заметно  отличалось  от
остальных негуманоидов. Его голый шишкастый череп увенчивали два массивных
коротких рога, чуть загнутых, витых. Три круглых глаза смотрели, не мигая,
злобно и высокомерно. Четырехдырчатый нос был шире, выпуклей, чем  у  тех,
кого Иван встречал прежде. И пряма из-под носа, из-под брыластых щек,  без
всякого намека на рот, подбородок и  вообще  нижнюю  челюсть,  свисал  ряд
клыко-жвал разной длины. Жвалы поблескивали, подрагивали при каждом слове.
Острые плечи поднимались к мочкам звериных,  рысьих  ушей.  Две  пары  рук
лежали на подлокотниках -  нижние,  вцепившись  в  круглые  набалдатиники,
верхние, сжимая длинный и короткий  жезлы,  поигрывая  ими.  Растопыренные
кривые ноги, которые скорее можно было назвать лапами ящера,  упирались  в
подножие трона, когтями царапали блестящую поверхность.
     До четырехрукого было метров двадцать пять. Иван стоял и  прикидывал,
за сколько прыжков он сможет добраться к трону и придушить это  напыщенное
страшилище. Расчет получался верным. Но Иван знал, что дальше расчета дело
пойдет - он всегда пропускал самый важный,  самый  нужный  момент,  всегда
предоставляя право выбора противнику. И поделать с таким свойством  своего
характера ничего не мог.
     - Где я нахожусь? - спросил он дрогнувшим голосом.
     Четырехрукий заскрежетал - и надолго.  Его  прямо-таки  распирало  от
смеха. Обрюзгшее тело содрогалось, голова тряслась, плечи ходуном  ходили,
когти на нижних лапах сжимались  и  разжимались,  не  касаясь  поверхности
пьедестала, казалось, что рогатый уродец вот-вот лопнет... Лишь  руки  его
недвижно лежали на подлокотниках.
     Наконец он успокоился. И объявил с невиданным апломбом:
     - Гнусный и жалкий червь, ничтожная амеба, мы понимаем, что при твоем
скудоумии ты не сможешь осознать  и  прочувствовать,  где  находишься.  Но
скажем, ибо велики и благодушны даже с ползающим во прахе слизнем...
     - Не слишком ли много эпитетов?! - грубо вставил Иван.
     Но голос разросся почти до грома, заглушил его возмущение.
     - Ты находишься  в  пределах  непостижимой  твоему  уму  Системы,  на
Хархане-А! Что, слизняк, ты понял?! Ничего ты не понял. И не поймешь!  Ибо
видимое тобой - лишь часть существующего, а существующее вне тебя  -  лишь
часть Сущего! И мозг  твой  объемом  и  способностями  равен  предмозжечку
обитателя Системы. Не тщись понять ее,  амеба!  Потуги  твои  бесцельны  и
бессмысленны.  Одно  лишь  продлило  миг  твоего  гнусного  и   ничтожного
существования, одно!
     Иван подошел еще на два шага к трону. Спросил:
     - И что же именно?
     Двурогий начал было захлебываться скрежетом. Но тут же  стих,  словно
поперхнулся. И ответил надменно, раздуваясь до невозможности, воспаряя над
троном:
     - Ты оказался в Системе  в  сто  двадцать  третий  год  восемь  тысяч
пятьсот восемьдесят шестого тысячелетия Эры Предначертаний,  понял  подлый
мозгляк?!
     Иван не стал реагировать на  очередное  унизительное  прозвище.  Хотя
надо было бы уродцу преподать урок вежливости. Он вставил:
     - Ну и что?
     - А то, амеба, что этот  год  завершает  тринадцатитысячелетний  цикл
Воздания Добродетелям и зовется он годом  Всеобщих  Лобызаний  и  Братской
Любви!
     - Не ощутил на себе лобызаний,  -  признался  Иван,  -  да  и  любовь
какая-то странная!
     - Неблагодарный  червь!   -   в   грохочущем   голосе   четырехрукого
послышались нотки негодования,  словно  его  лично  обидели.  -  Неучтивая
мразь! В другое время  ты  был  бы  предан  длительнейшим  мучениям  и  по
истечении их умерщвлен! А в этот благостный год, в месяц цветения  камней,
ты удаляешься  от  жалкого  конца.  Благодари  же,  слизняк,  и  восхваляй
благодетелей своих за оказанное тебе добро!
     - У нас несколько разные понятия о добре, - ответил Иван.
     Он примеривал к руке шар  на  цепи.  Думал,  успеет  ли  подбежать  к
четырехрукому, вспрыгнуть на пьедестал и закатить этой высокомерной гадине
чугунной чушкой промеж рогов. Впрочем, дальше прикидок дело опять-таки  не
шло.
     Ивану что-то не нравилось на Хархане-А, он  вполне  бы  обошелся  без
всеобщих лобызаний и братской любви какой бы там ни  был  год  на  местном
календаре, даже если в этот год и в этот месяц  и  на  самом  деле  цветут
камни.

      * Часть вторая. ПОД КОЛПАКОМ *

     Хархан-А.

     Предварительный ярус.

     Уровень первый.

     Могуч был сидящий на троне. Могуч и страшен.  Теперь-то  Иван  видел,
что это вовсе не раскрашенная кукла, не уведанный драгоценностями манекен,
а владыка, властитель. И  все,  лежащее,  висящее,  стоящее  вокруг  трона
подчеркивало силу и  величие  восседающего  на  нем.  Все  будто  кричало,
вопияло - пади  ниц,  презренный,  устрашись  и  распластайся,  смирись  и
безропотно ожидай решения участи своей!
     У подножия трона, по бокам от него, да и позади,  наверное,  грудами,
пирамидами лежали какие-то полупрозрачные шары. Иван  на  них  поначалу  и
внимания не обратил-лежат себе и лежат, значит, так надо. Но чем ближе  он
подходил, тем все более уверялся в догадке - внутри шаров  были  заключены
головы... он не мог еще разобрать-двуглазые или  трехглазые  -  но  точно,
головы разумных существ, или людей, или обитателей системы, харханановцев.
     Двурогий заметил его  взгляд,  растерянность.  И  провозгласил  почти
добродушно:
     - Не трепещи, червь,  твоя  безмозглая  голова  не  удостоится  такой
чести! Там заключены вельможи и сановники, лица влиятельные и мудрые.  Нам
иногда бывает приятно взглянуть на них, вспомнить деяния их, взгрустнуть и
расслабиться. Созерцание же твоего уродства может лишь прогнать аппетит  и
вызвать раздражение.
     - И на том спасибо, - ответил Иван. И тут же перешел  в  атаку:  -  И
все-таки, о мудрейший, видящий то, чего не видят амебы, черви, слизняки  и
прочие твари, ответь, зачем меня здесь удерживают и  что  от  меня  хотят,
кому я нужен?
     Ответ был прост.
     - Никому не нужен! Ничего не  хотят!  Никто  не  удерживает!  У  тебя
болезненное самомнение, ничтожный, тебя здесь просто терпят.  И  не  более
того!
     Ивану припомнилось, как его  бросали  в  подземелье,  подвешивали  за
ноги... Хорошенькое терпение, нечего  сказать!  Но  он  не  стал  накалять
обстановки.
     - Так в чем же дело,  -  произнес  он  почти  смиренно,  -  не  стоит
утруждаться, зачем терпеть такогото червя? Отправьте его восвояси и дело с
концом!
     Двурогий подтянул лапы, скрестил их под собой. Подался вперед, вперив
в Ивана черные бесстрастные глазища.
     - Ты глуп,  безнадежно  глуп,  слизняк!  -  произнес  он  медленно  и
разборчиво, словно пытаясь объяснить что-то бестолковому  ученику.  -  Ну,
представь себе - в великолепный, бескрайний  и  многолюдный  зал  собраний
залетел жалкий комаришка. Он мерзостен, пакостен,  гадостен,  он  вызывает
легкое раздражение, если попадается  на  глаза  кому-то...  Но  даже  этот
комаришка не настолько туп, чтобы думать, вот сейчас все  повскакивают  со
своих мест, начнут гоняться за ним, бегать, стараться прихлопнуть его  или
выпроводить, нет, он - и то соображает, что ради него  пошевельнется  лишь
тот, кому  он  слишком  будет  досаждать.  Понимаешь  разницу  между  этим
безмозглым существом и тобой?! Ты  на  порядок  безмозглее  -  вот  и  вся
разница! Да на два порядка самонадеяннее! Мы не можем  даже  жалеть  тебя,
ибо ты не достоин жалости, как недостойна ее амеба, гибнущая под пяткой.
     Иван сделал еще шаг  вперед.  Теперь  он  видел,  что  и  в  колоннах
замурован кто-то, точнее, чьи-то тела - можно было  разобрать,  где  руки,
туловища, головы, лапы... но деталей видно не было. Иван не претендовал на
роль натуралиста-исследователя.
     - Ну, так что же проще, - сказал он с вызовом, - откройте форточку  -
и жалкий комаришка вылетит сам!
     Двурогий начал было скрежетать, но снова поперхнулся.
     - Форточка открыта. Лети!
     - Куда? - поинтересовался Иван.
     - С тобой тяжело, комаришка, ты утомляешь! Неужто ты можешь в гордыне
своей помыслить, что ради такой жалкой твари кто-то поднимет руку,  укажет
направление?! Ты смешон!
     - Сам болтаешь со мной уже полчаса! И это не в  тягость.  А  указать,
куда лететь, не под силу, вставать лень?
     - Указать можно тому, кто видит указываемое направление. Это  первое,
червь. - Двурогий вытащил из-под себя когтистую  нижнюю  лапу,  изогнулся,
достал ею один из  шаров,  поднес  к  глазам.  Голос  его  стал  напевным,
отвлеченным. - А второе заключается в том, что с тобой разговаривает  лишь
часть нашей  множественной  сущности,  которая  предается  отдыху  в  зале
Блаженства. Целого ты никогда не увидишь, тебе его даже нечем увидеть! Что
же касается нашего разговора с тобой... Ты видал, наверное, как  поймавший
комаришку за лапку или крылышко разглядывает трепещущее тельце.  Насколько
же хватает любопытства, подумай? Секунда, две, три, не  больше,  потом  он
или давит, или просто отбрасывает ничтожное насекомое.
     Иван вздохнул. Он как-то с трудом входил в роль комара.
     - Стало   быть,   интереса   нету,    контакт    невозможен,    точек
соприкосновения не найти, верно? - поинтересовался он.
     Двурогий долго не отвечал. Он был поглощен  созерцанием  шара.  Ивану
даже показалось на мгновение, что он разговаривает с головой,  заключенной
в прозрачную сферу. Но двурогий все же ответил.  Слова  прозвучали  словно
из-за стены:
     - Какой контакт может быть  у  амебы  и  пятки?  Ну,  пошевели  своим
засохшим предмозжечком?
     Иван не стал углубляться в размышления по части возможных  контактов.
Он поступил проще.
     - Ну что же, тогда я пойду? - сказал он полувопросительно, поглядывая
по сторонам, ища выход.
     Двурогий не отвечал минут восемь. Потом один его  глаз  посмотрел  на
Ивана. Восьмивалая лапа с жезлом оторвалась  от  подлокотника,  вытянулась
вперед.
     - Иди, амеба. Мы тебе укажем  направление!  Жезл  непонятным  образом
вытянулся, чуть не ударив Ивана в лицо. Что-то на его конце сверкнуло-и...
     И Иван снова оказался висящим на цепи в мрачном и  сыром  подземелье.
Привиделось, подумал Он, в бреду привиделось, от прилива крови  к  голове.
Но развить свою мысль он не успел, так как неожиданно заметил,  что  висит
вовсе не по-прежнему, что теперь он растянут  на  четырех  цепях,  две  из
которых, прикрепленные к лодыжкам, уходили вверх, к двум  крючьям,  а  две
другие, охватывавшие  своими  концами  запястья,  крепились  к  толстенным
скобам, вбитым в каменный пол.
     - Дела-а, - протянул он в изумлении. Дергаться и трепыхаться не  было
смысла.  Он  счет  нужным  подвести  некоторый  итог,  и  заключил;  -   С
комарами-то эдак не обращаются, перебор  тут,  одного  железа  сколько!  А
трудов?!
     Голос двурогого прозвучал в ушах:
     - А нам и это не в труд,  сам  видал,  слизняк.  Повиси,  глядишь,  и
созреешь, дойдешь! А если серьезно, считай, что  на  первый  раз  от  тебя
отмахнулись,  помни,  какой  нынче   год-то,   благодари   избавителей   и
благодетелей своих. А чтоб не скучно было - вот тебе развлеченьице!
     Голос пропал. А вместо него вдруг перед лицом Ивана появился  висящий
прямо в воздухе прозрачный шар. Иван даже не понял, зачем он здесь  и  что
внутри. Но когда ошеломление прошло, он увидал, что внутри сферы заключена
голова его русоволосой знакомой, голова прекрасной Даны.  И  смотрела  эта
голова на Ивана вполне живыми, влажными глазами... Иван зажмурился, укусил
себя за губу, встряхнул головой. Но видение  от  этого  не  исчезло.  Лана
смотрела на него немигающим застывшим взглядом.
     - Неужели они и на это способны?! -  процедил  сквозь  зубы  Иван.  -
Изверги!
     Он отвернулся. Но перед его глазами ослепительно засиял другой шар  -
втрое больший. Из груди Ивана вырвался стон.
     Иван хотел отвернуться, зажмурить глаза, но не мог, не  давалось  это
никакими силами - внутри большого шара проглядывались на  фоне  мрака  две
фигурки в  скафандрах.  Они  были  совершенно  недвижны,  лишь  раскинутые
крестами руки создавали впечатление, будто распятые или летят куда-то, или
парят в черноте Пространства... Память огнем  полыхнула  в  мозгу.  И  чем
больше Иван взглядывался в шар, отчетливее и больше становились фигуры его
отца и матери, казалось, даже лица их начинали высвечиваться сквозь стекла
шлемов. Но и мрак становился все гуще, все насыщенней, заполняя и без того
мрачное подземелье, заглушая сияние самого шара. Пространство  прорывалось
сюда, сквозь слизь и грязь, сквозь каменные стены и мраморные  перекрытия,
оно заполняло все... и Иван уже летел в этом  Пространстве,  сам  раскинув
руки словно большая и усталая птица, летел  с  пустой  грудью,  в  которой
ничего не билось и не  сокращалось,  летел,  не  ощущая  тяжести  цепей  и
собственного веса, не оборачиваясь туда, где застыла парящая, почти  живая
голова Даны, сопровождающая его повсюду.
     И он летел бы так, наверное,  до  бесконечности,  до  самой  погибели
своей и растворения в этом бездонном Пространстве. Но в какой-то  миг  ему
вдруг показалось, что  распятые  вздрогнули,  напряглись,  словно  пытаясь
освободиться от пут, что головы их закинулись назад...  И  что-то  лопнуло
внутри у Ивана, какое-то нечеловеческое остервенение охватило его.  Он  до
скрипа сжал зубы, рванулся... он уже не летел в Пространстве, он  висел  в
сыром подземелье и бился в цепях, как птица бьется  в  сетях.  Шары  разом
пропали. Иван дернул на себя что было силы правую руку -  суставы  прожгло
дикой болью, цепь вместе с вырванным каменным блоком рухнула на пол. Ивана
чуть не разорвало на две части. Но он успел проделать  то  же  самое  и  с
левой рукой - на этот раз цепь лопнула, и  ее  обрывком  ударило  прямо  в
плечо. Иван повис над сырым полом, не доставая его на несколько вершков.
     Грохот обвалившегося блока отвлек внимание Ивана. Он повернул  голову
в сторону этой средневековой двери. Но никого за ней не оказалось. Блок  с
неменьшим грохотом и скрипом вернулся на место. Зато в каменном, затянутом
слизью полу вдруг образовалась круглая дыра - надсадно скрипя,  отвалилась
в сторону ржавая не видимая до того крышка люка,  прогремела,  высовываясь
краем,  железная  лестница.  И  выбрался  наверх  негуманоид,  тот  самый,
гундосый.
     - Гляди-ка, - промычал он словно бы в изумлении, - трепыхается!
     Следом вылез его напарник.
     - Да, Гмых, - пробормотал он сокрушенно, - вот и  делай  после  этого
добро всяким! Уж скорее бы, что ли, этот проклятый год лобызаний кончался,
надоело!
     - Не говори, - согласился гундосый Гмых, - он и у меня костью поперек
горла, сам понимаешь, старина Хмаг!
     Они ухватили Ивана за руки - Гмых за правую, Хмаг-за левую.  И  разом
дернули. Иван взвыл от боли.
     - Ишь нежный какой!
     - Слизняк он и есть слизняк!
     Они дернули еще раз.
     С грохотом, дребезгом, лязгом, со всеми тяжеленными цепями,  на  лету
свивающимися в кольца, с камнями,  песком,  пылью,  какими-то  непонятными
обломками и осколками. Иван упал наземь. Но ему не дали опомниться.
     - Проваливай, падаль! - завопил гундосый как сирена бронехода.
     Иван, позабыв про  все  боли,  ссадины,  царапины,  ушибы,  поднял  в
недоумении  глаза  вверх.  Как,  куда,   каким   образом   ему   следовало
проваливать?!
     - Изыди, гнида, с этого яруса!  -  взвыл  не  слабее  Гмыха  Хмаг.  -
Убирайся! Вон!! Вон отсюда!!!
     Первый удар пришелся Ивану по затылку, второй по  хребту.  Но  он  не
смог среагировать - после долгого висения у него  и  руки  и  ноги  словно
отнялись. Он вообще не понимал, чего от него хотят.  А  удары  сыпались  и
сыпались сверху.
     Наконец оба негуманоида, уверившись в непонятливости узника, вскочили
на его спину своими лапоногами. И  принялись  бить,  топтать,  вколачивать
Ивана в пол. И это продолжалось бы  еще  долго,  если  бы  Гмых  вдруг  не
вскрикнул совершенно идиотски: "сопа!!!", и они бы разом, по этой  команде
не подпрыгнули над Иваном. Когда они опустились, удар был таков, что  Иван
прошиб каменные плиты подземелья и куда-то провалился.
     Он лежал на зеленой густой траве. И сверху на него никто не  падал  -
ни Гмых, ни Хмаг, ни камни. Только обрывки цепей валялись рядом. Но и  они
не сдавливали ни запястий, ни лодыжек.
     Иван вскочил на ноги. Он стоял посреди того самого садика где  журчал
когда-то ручеек, журчали дивные женские  голоса,  где  сидел  у  заборчика
вертухай-евнух.  Наверху  все  так  же  зыбко  колебалась  и  переливалась
далекая-далекая пелена. Рядышком стояло расщепленное дерево  -  его  будто
разорвало изнутри. Ивану даже подумалось, может, он и сам  был  участником
этого "расщепления". Но опять додумать до конца не удалось, отвлекли.
     Иван смотрел на срастающееся на глазах дерево. А сам прислушивался  к
далеким голосам. Этого не могло  быть!  Но  это  было!  Иван  почти  бегом
бросился туда, вперед, на лету стараясь поймать обрывки слов.

     - ...и тогда они повылазили все, мать их... - рассказывала смуглянка,
это был ее голос, Иван его ни с каким другим  не  спутал  бы  ни  за  что,
низкий, грудной, - и давай за свое! Дверцу отворяют  -  и  в  морду!  и  в
морду! Как прочухается, когтем шмырь от  горла  до  самого  низа!  Да  как
дернут с обеих сторон-то! И все - готовенький, освежевенький! Вот  так-то,
бабы!
     - Да ладно,  хватит  этих  мерзостей!  -  подала  голосок  тоненькая,
светленькая. - Ты будто смакуешь гадости всякие!
     - Ишь, фифа какая выискалася,  ишь,  ты  недотрога!  Да  я  тебе  щас
зенки-то повыцарапываю - подругому запоешь!
     - Прекратите! Немедленно прекратите! Надоели донельзя, склочницы!
     Иван узнал голос русоволосой и замер как вкопанный. Бред! Точно бред!
Ее же нет в живых! Он сам видел  ее  отрезанную  голову  в  шаре,  в  этой
сверкающей сфере! Нет! От неожиданности у него чуть колени не подогнулись.
     - И чего нас тут вообще держат, не пойму? - удивилась ни с того, ни с
сего не видимая пока блондиночка. - Зачем?
     Иван подкрался на пять метров. И все  теперь  видел.  Женщины  сидели
почти на том же месте, что и прежде, почти в тех же  позах,  лениво  брали
что-то непонятное с тарелочек, из ваз, пережевывали, переговаривались, они
явно скучали, старались хоть както развеселиться, но у них  самих  это  не
получалось.
     В семи шагах сидел обрюзгший охранник, перебирал длиннющими  холеными
пальцами-драгоценные камни перстней  переливались  внутренним  блеском.  И
заборчик был тот же, и растения, и цветочки.
     Но все это Иван видел боковым зрением. Он смотрел, не  отрываясь,  на
Лану, не мог наглядеться. Да, она была жива! И это  было  самой  настоящей
сказкой! Он был готов претерпеть еще тысячи мучений, тысячи  издевательств
и всего прочего, лишь бы с ней ничего не случалось, лишь бы  она  вот  так
сидела и скучала.
     - Зачем,  зачем,  -  передразнила  русоволосая,  -  узнаешь  еще,  не
торопись!
     Смуглянка рассмеялась низким грудным смехом.
     - Вон, Марта-то, дуреха, тоже все спрашивала: зачем? да почему? да  и
по какому-такому, дескать, праву? А ее взяли и увели! Вот и тебя уведут! А
ты радуйся, что не выпотрошили, что живешь  вон,  паскудина,  да  цветочки
нюхает!
     - Кончай уже! - оборвала ее русоволосая.
     Иван оторопел. Они ничего не помнили! Они все забыли! До него  только
теперь дошло. Это было не- возможно, невероятно! Но это было.
     Надо же было им рассказать, чтобы они вспомнили все, чтобы... Нет! Он
остановился - поди,  расскажи,  объясни!  И  тут  же  все  пойдет  как  по
писанному, тут же выскочит еще один охранник, тут же  завоет  сиреной  эта
смугляночка, тут же повыпрыгивают из-за деревьев ребятки с лучеметами... и
все по-новой!
     - А еще говорят, что  они  тут  сами  рожать  разучились,  правда?  -
поинтересовалась блондиночка язвительно  и  бросила  в  рот  целую  горсть
чего-то мелкого, сыпучего.
     Смуглянка замахала на нее рукой.
     - Поди, врут! Я не верю болтунам! - изрекла она.
     Евнух-вертухай заскрежетал, заскрипел. Ему ни с того, ни с сего стало
смешно. Но и он вскоре затих, так и не приподняв  толстого,  расплывшегося
по сиденьицу зада.
     Иван смотрел на Лану. И ему не хотелось уходить отсюда. Но надо  было
уйти. Ради себя. Ради нее.
     Он резко развернулся и, стараясь не шуметь, тихо, мягко,  на  носках,
побежал прочь.
     На пути Ивану не попалась ни единая живая душа.  Лишь  у  ручейка  он
остановился. Встал на колени, зачерпнул пригорошней родниковой  прозрачной
воды, напился. Но тут же вскочил и побежал дальше. К навесу  он  подбежал,
когда начинало темнеть.  Ничего  себе,  удивился  почему-то  Иван,  и  тут
темнеет, и тут действуют законы цикличности?! И  сразу  же  сделал  вывод:
значит, и здесь можно жить! Чтобы ни происходило, какой бы  бредятиной  ни
оборачивалась местная жизнь, но раз тут всходит и заходит солнце,  значит,
живому существу местечко всегда найдется!
     Его план был предельно прост, бесхитростен. Но иного плана  не  было.
По бетонному столбу Иван вскарабкался наверх  и  ткнул  кулаком  в  поддон
навеса. Кулак уперся в твердое, решетчатое. Разбираться, что да как,  было
некогда, неудобно было разбираться в такой  неудобной  позе.  И  Иван,  не
раздумывая, вцепился обеими руками в невидимую решетку, подтянулся -  дыры
не  оказалось  на   месте.   Ему   пришлось   долго   перебирать   руками,
подтягиваться, висеть, прежде чем он не нащупал нужного места. И сразу  же
он сунулся головой в поддон - голова  прошла  через  нечто  мягкое,  почти
неосязаемое. Да, он был именно в той самой  трубе,  откуда  не  так  давно
вывалился в этот прекрасный мир Хархана-А. И вывалился, как  выяснилось  в
самое удачное для себя время.
     Иван вполз в дыру. Включил прожектор-совсем слабенько  включил,  чтоб
тот не сжирал столь необходимую сейчас энергию. На этот раз он очень долго
полз. Проклинал все на свете, ругался,  злился,  но  полз,  пока  чуть  не
вывалился в колодец. Там  было  по-прежнему  гулко  и  пусто.  И  никакого
просвета наверху - наверное,  дракон-птеродактиль  уже  успел  свить  себе
новенькое гнездышко.
     Иван прицепился поясом к скобе. И стоя на узенькой площадочке,  начал
не спеша, основательно и деловито, с необыкновенной и не свойственной  ему
тщательностью разоблачаться. Со скафандром он  провозился  минут  двадцать
пять. Но зато он был полностью уверен, что ничего не повредил, что  все  в
полном порядке. Он аккуратно скатал скафандр в трубку, сложил  его  втрое,
впихнул в шлем и повесил на скобу. Снял  с  пояса  комбинезона  нож-резак,
повесил рядышком со шлемом. Отдыхал.  Потом  с  не  меньшей  тщательностью
стянул с себя комбинезон со  всем  содержимым  его  полостей,  карманов  и
кармашков. Долго не мог выскользнуть из бронекольчуги - не  так-то  просто
это было сделать в полувисячем положении. Но выскользнул. Свернул и ее.
     Отдышался. Заглотнул  шарик  стимулятора.  Поверх  узких,  облегающих
трусов  натянул  широкий  пояс,  снятый  с  комбинезона,  переложил   туда
яйцо-превращатель,    несколько    усыпителей    одноразовых,    пригоршню
стимуляторов, застегнул. Сверху повесил нож-резак. Задумался.
     Но ничего иного в голову не приходило. Надо было  действовать  только
так! Может, эти "мудрейшие" и "многосущностные" и могли бы в его положении
придумать что-то более разумное и заведомо обрекающее на успех, но  он  не
мог! Не мог, и все тут! Нет, надо  только  так!  Иван  отбросил  сомнения.
Отцепил пояс скафандра от скобы, прикрепил  к  нему  все  свое  хозяйство,
вытащил резак из ножен. Постоял с минуту. И прыгнул вверх.
     У него еле хватило запаса, чтобы уцепиться тремя пальцами за  верхнюю
скобу. И все-таки он ухватился за  нее,  подтянулся,  вскарабкался,  встал
одной ногой на узенькую железяку. И снова прыгнул. На этот раз,  чтобы  не
рисковать, еще прежде чем он коснулся очередной скобы, Иван другой рукой с
силой всадил в железную стену колодца свой нож-резак. Тот воткнулся пробил
железо как фольгу. Иван резко  развернул  нож  плашмя,  чтоб  не  прорезал
железа не соскочил. И подтянулся. Выше забираться не стоило.
     Он выбрал подходящее место подальше от скобы. Выбрал наощупь, так как
встроенный прожектор находился вместе со всей энергобазой в скафандре,  не
доставать же  его!  Резак  был  отменный,  но  Ивану  пришлось  хорошенько
попотеть, прежде чем он вырезал в железе почти ровный круг, размерами чуть
больший шлема. Немного он не  дорезал,  оставил  сантиметров  семь-восемь,
чтобы круглая крышка не отвалилась. Вцепился рукой в противоположный край.
отогнул. Пошарил в темноте - за стеной колодца была пустота - рука  дважды
натыкалась на глинистую основу, но места для скафандра  и  прочего  вполне
хватало. Иван протолкнул скрученное снаряжение в дыру, закрепил поясом  за
край, проверил, надежно ли. И с натугой, преодолевая сопротивление железа,
затворил круглую крышку тайника. Дело  было  сделано.  Самое  маленькое  и
первоначальное  дело.  Остальные  были  впереди.  Ну  да  ничего,  он  еще
разберется со всеми местными чудесами! А заодно и с самими чудотворцами!
     Спускаться вниз  по  этой  дурацкой  лесенке,  рассчитанной  явно  на
существо не менее восьми метров ростом, было все же полегче. К тому  же  у
Ивана был некоторый опыт в этой области.
     Голышом в трубе - не  то,  что  в  скафандре!  Иван  мигом  преодолел
расстояние до навеса, плюхнулся в мягкое, неопределенное, то ли в  солому,
то ли в поролон. Полежал. Потом высунул голову наружу сквозь  решетку.  На
дворе была ночь.
     Ивану взгрустнулось, как и почти  всегда  ночами.  Стало  тоскливо  и
вместе с тем сладостно кал-то. Точно такая ночь могла быть и там, дома, на
родине. Темная,  беспросветная,  беззвездная,  таящая  в  себе  загадку...
Впрочем, по части загадок здешние места не уступали никаким иным. И все же
ночь была почти земная. Вот только  не  было  тех  таинственных  и  пряных
ночных  запахов,  что  всегда  присутствовали  в  земных  ночах.  Не  было
неожиданного и всегда несущего приятную свежесть дуновения ветерка. А  так
- ночь как ночь!
     Иван повис на решетке, поболтал в воздухе ногами. Посмотрел вниз -  в
такой темнотище разве углядишь чего! И прыгнул на  траву...  Но  травы  не
оказалось, его ступни уперлись во что-то  холодное,  бугристое.  Он  хотел
пригнуться и пощупать руками, куда же это столь неожиданно вляпался. Но не
успел. Кто-то с обеих сторон подхватил его под локти.
     В ухо проскрипел отвратный скрежещущий голос:
     - Ну уж нет, дорогой ты  наш  слизнячок!  Здесь,  на  предварительном
ярусе, ты никому не нужен! Понял?!
     - Отпустите! - процедил Иван. Он и не пытался защищаться.
     - Еще чего! Давай-ка, парень, обратно! Опа!!! Его  резко  подбросило.
Головой Иван пробил поддон навеса,  потом  еще  что-то  значительно  более
плотное. И застыл на соломе-поролоне.  Положение  было  неприятным,  более
того, оно было гнусным и  мерзопакостным,  словно  все  происходило  не  в
жизни, а в каком-то пошлом водевиле. Иван с  силой  сжал  виски,  прикусил
губу. Еще немного и его нервы не выдержали, он закричал бы во всю  глотку,
послал бы  вовсеуслышание  этот  препоганейший  из  миров  туда,  куда  он
заслуживает быть посланным.
     Но именно в этот  момент  над  соломой-поролоном  засиял  слабоватый,
будто от лучины, желтенький  свет.  Его  хватило,  чтобы  Иван  огляделся,
успокоился немного. Все здесь было похоже на старый запыленный чердак. Три
метра вперед, два  -  направо,  три-налево,  а  дальше  сплошняком:  мрак,
паутина, обшарпанные стены, рванье  какое-то,  тряпье,  хлипкие  стропила,
что-то дряблое, свисающее с них, хлам, мусор, грязь... И  сам  Иван  сидел
вовсе не на соломепоролоне,  а  на  огромной  куче  мягкого  полусгнившего
тряпья, рухляди, праха, сквозь которые без труда проходила рука, да и, как
Иван убедился, при желании все тело. Под ногами валялись ржавые  железяки,
что-то  навроде  пуговиц,  мочалок,  пружинок,  битых  тарелок  и   прочей
дребедени.
     Шагах в пяти прямо перед Иваном стоял колченогий, низенький стульчик,
скорее даже, нечто вроде грубосколоченного табурета со  спинкой.  Иван  не
обращал внимания на табурет,  все  разглядывал  вокруг  да  около.  А  тем
временем над табуретом  вдруг  стал  высвечиваться  совершенно  непонятным
образом чей-то силуэт.  Иван  встрепенулся  лишь,  когда  силуэт  приобрел
вполне конкретные очертания.
     Иван от неожиданности даже протер глаза. Это не влезало вообще  ни  в
какие рамки. Прямо перед ним  сидел  сконденсировавшийся  из  воздуха  Хук
Образина. Сидел и строил отвратительные гримасы. На  Хука  и  так-то  было
страшно  смотреть.  А  теперь   он   был   вылитым   скелетом,   обтянутым
желто-зеленой кожей. Желтушечные болезненные глаза нагоняли кручину,  были
полны беспредельной тоской. Набрякший сизый нос висел  перезрелой  грушей,
казалось, сосудики, прорезавшие его  кожу  вот-вот  лопнут.  Тоненькие,  в
ниточку, губы могли принадлежать лишь стосорокалетнему старцу. Обвислый  и
безвольный подбородок трясся, как тряслись и раздутые  красные  руки,  как
тряслось и все изможденное тело.
     - Хук, чертова образина, ты когда сюда прилетел? - спросил Иван и сам
поразился бестолковости своего вопроса.
     Хук смотрел на него и помалкивал.
     - Ничего не понимаю! - разнервничался Иван. - Может, это я никуда  не
улетал?! Может, это я в сумасшедшем  доме  сижу,  и  все  мне  мерещится?!
Идиотизм, натуральный идиотизм!  Он  в  сердцах  ударил  себя  кулаком  по
колену.
     - И не поймешь, Ванюша, - пропитым, хриплым голосом ответил Хук. - Не
поймешь никогда и ни за что, потому как,  Ванюша,  ты  -  самый  настоящий
дурачок! Дурачина и простофиля! Тебе еще многомного надо  узнавать,  чтобы
понабраться хоть толики ума-разума, ясно? Ничего тебе не мерещится. И ни в
каком дурдоме ты не сидишь,  Ванюша!  Все  происходит  на  самом  деле,  в
реальности. Ты, Ваня, на Хархане-А! В Системе! А если быть  точным,  в  ее
малой частичке. Вот так-то, Ваня!
     Хук Образина выдал всю эту длиннющую речь на одном дыхании. И от него
совсем не разило перегаром. Это было странным.
     - А как ты тут оказался? - спросил Иван недоверчиво.
     - Тебе все расскажи!
     - А все-таки?
     - Ваня, не будь занудой, не приставай! -  почти  без  хрипа  протянул
Хук.
     - А ну. Образина, достань-ка свою походную фляжку! Давай  хлебнем  по
глоточку! - язвительно произнес Иван, почти утвердившись в своей  догадке.
- По чутку - для бодрости духа и компанейской беседушки, а?!
     Хук не достал фляжки, только  похлопал  себя  по  карманам.  Виновато
развел руками. Видно, не предусмотрел. И это опять-таки было не похоже  на
него.
     - Ты не Хук! - сказал вдруг Иван грубо,  с  вызовом.  И  уставился  в
глаза сидевшему напротив.
     Тот  засмущался,  крякнул,  принялся  надсадно  кашлять,  прикрываясь
ладошкой и не переставая трястись.  Из  глаз  покатили  слезы,  нос  стал,
казалось, еще больше, ноги нервно заелозили под табуретом.
     - Да, вы правы, я не Хук Образина, - сознался сидящий на табурете.  -
Простите меня за мой маскарад, в нем нет злого умысла.
     - Да что вы говорите, - со злой иронией  сказал  Иван,  -  нет  злого
умысла?! Вы что же, ко мне с  братской  любовью  и  всеобщими  лобызаниями
пожаловали в честь этого... как он там у  вас,  в  честь  месяца  цветения
камней?! И под чужой личиной?!
     Незнакомец-вылитый Хук Образина, замялся,  уткнул  набрякшее  лицо  в
ладони, потом принялся вдруг скрести  ногтями  лысую  морщинистую  голову,
откинулся назад, подтянул ноги под себя, скрестил их -  ему,  видно,  было
так удобнее. И  разом  обмяк,  расслабился,  словно  решившись  на  что-то
важное.
     - Видите ли, - произнес он очень тихо и без  малейшего  сипа,  -  это
совершенно не имеет никакого значения, как я  выгляжу,  в  чьем  облике...
Ведь я бы мог явиться вам в любом виде, понимаете? И мне  показалось,  что
наиболее благоприятным и терпимым для вас  будет  облик  одного  из  ваших
знакомых, во всяком случае, это не отвернет вас от собеседника. Ну вот я и
выбрал из вашей памяти этот образ, его манеры, его лексикон... чего-то  не
учел, поймите, это не так просто, как кажется. А  вы  сразу  грубить!  Так
нехорошо, молодой человек.
     - Я  вас  сюда  не  звал,  -  раздраженно  буркнул  Иван.  И  пояснил
пространнее: - Если вы и явились сюда, так не мешало бы представиться, это
во-первых, не читать морали, тому, кто в ваших  проповедях  не  нуждается,
это во-вторых, и  главное,  в-третьих,  вы  могли  бы  явиться  сюда  и  в
собственном обличий, у меня достаточно крепкие нервы, раз уж вы знаете мое
имя, моих друзей, копаетесь в моей памяти, значит, вы должны представлять,
с кем имеете дело!
     Лже-Хук  надул  щеки,   выдохнул   залпом.   Глаза   его   неожиданно
прояснились, перестали быть желтушечными и тоскливыми..
     - Я согласен с вами по части двух первых пунктов. И еще  раз  приношу
вам свои извинения! - сказал он чисто и внятно, таким голосом, какой был у
Образины в молодости, во время учебы в  Школе,  когда  все  его  звали  не
Образиной, а Красавчиком. - Что же касается третьего, то я не мог  явиться
вам в своем собственном обличий. У меня его нет.
     - Как нет? - удивился Иван.
     - Ну вот нету, и все! - ответил незнакомец. - Вам  это  сразу  трудно
будет понять, Иван, Это на первый взгляд только  кажется,  что  наши  миры
устроены одинаково - звезды, вроде бы, как звезды, небо  как  небо,  земля
как земля... Это все совсем не так, здесь другой мир,  Иван.  И  его  надо
понять. Тут свои законы, о которых в вашей Вселенной и не слыхивали... Ну,
ладно, я сразу как-то размахнулся.  Так  вот,  Иван,  у  меня  нет  своего
обличья. А если точнее, это у вас  нет  таких  органов  восприятия,  чтобы
узреть и ощутить мое обличие, понимаете?
     Иван и до того сидел голым перед этим незнакомцем, в одних трусах  да
при поясе, но  он  не  чувствовал  своей  наготы,  он  вообще  не  страдал
комплексами. А тут вдруг ни с того, ни с  сего  почувствовал  себя  голым,
будто его в зоопарке напоказ выставили.
     - Вы хотите сказать, что я хуже вас? Что я, как уже говорил  кое-кто,
червь и  слизняк,  комар,  низшая  раса?  -  выпалил  он,  кляня  себя  за
собственные же слова, вырвавшиеся поневоле, в раздражении. Лже-Хук ответил
спокойно и мудро:
     - Нет, вы не хуже и не лучше, вы иной, и все ваши  -  иные.  Тут  нет
степеней сравнения, как нет и самой сравнимости... вот  скажите,  что,  на
ваш взгляд, лучше - слон или муравей? То-то, молчите!
     Иван снова вспылил:
     - И все же я не могу вас видеть, а вы  меня  можете  -  и  не  только
снаружи, но и изнутри, так?
     - Так, все так, - согласился Лже-Хук, - но  я  не  все  в  вас  вижу,
понимаете? Есть вещи, для меня закрытые... да и для всех обитателей нашего
мира. И когда вы это сами прочувствуете, ваша немощь пропадет.
     - Мудрено слишком, - ответил Иван, не вдумываясь в слова незнакомца.
     - Так вы, Иван, как я изволил выражаться по неосторожности, дурак...
     Иван  поглядел  на  Лже-Хука  выразительно.  И  вот  снова   замялся,
затеребил багровый нос, заелозил на табурете. Но все же продолжил.
     - Нет, ради всего для вас святого, не обижайтесь, я ведь не хотел вас
обидеть и оскорбить, ни в коем случае. Ведь вы, Иван, являетесь, по  моему
разумению, форменным дурачиной и  простофилей,  не  потому,  что  глупы  и
безнадежны, а потому лишь что не пытаетесь вникнуть в сущность вещей  и  в
их суть! Вы перескакиваете с одного  на  другое,  не  утруждая  даже  себя
возможностью чуточку осмыслить первое...
     Понимаете?
     - Нет, - признался Иван.
     Лже-Хук покачал головой, состроил гримасу.
     - Ну зачем вас понесло на Предварительный ярус, скажите?
     - Куда?
     - Туда, откуда вас вышвырнули с полчаса назад силой!
     Иван поморщился, привстал. Подошел ближе к незнакомцу, остановился  в
шаге.
     - А можно я вас потрогаю рукой? - спросил он вежливо.
     - Можно, - ответил Лже-Хук.
     Иван постоял, будто не решаясь на такой  смелый  поступок,  но  потом
вытянул правую руку - она прошла сквозь Хука Образину как  сквозь  воздух.
Тогда Иван нагнулся и потрогал табурет. Тот был вполне осязаем.
     - Понятненько, - проговорил он, хотя ему было ровным счетом ничего не
понятно.
     - Ответьте на мой вопрос-зачем вы прыгнули в дыру, зачем?!
     - А  может,  ты  подосланный  от  этих?  -  Иван   махнул   рукой   в
неопределенную сторону. - Может, выведываешь?
     - Эти все и так знают, не надо их мешать сюда. Отвечайте!  Ну!  Я  же
ведь хочу вам помочь разобраться в этом мире.
     - Прыгнул, и все тут! - заявил Иван. - Откуда мне знать,  где  у  вас
какие ярусы! Мне надо было в сад, на траву!
     Лже-Хук ухмыльнулся, почесал  переносицу.  Но  сказал  без  ехидства,
серьезно:
     - Так и надо было прыгать, как положено, понимаете?
     - Ни черта я не понимаю. И не пойму никогда! Я прыгнул так, как можно
прыгнуть вниз - вот и все!
     Незнакомец  помолчал  и  выразительно  поглядел   на   Ивана   ясными
незамутненными глазами. И была в тех глазах добрая усталость.
     - Иван, здесь все другое, постарайтесь  понять  это  -  и  вам  будет
легче.
     - А что это вы так заботитесь обо мне?  -  спросил  Иван.  -  Что  за
интерес такой? Что вы вообще хотите от меня?!
     Глаза прикрылись. Голос прозвучал глухо.
     - Вы это потом поймете. Потом, когда вам удастся выбраться отсюда...
     Иван насторожился - речь вроде бы заходила о деле.
     - ...но только в том  случае,  если  вам  удастся  вообще  выбраться,
понимаете?! Это не так-то просто.
     - Меня уже пугали.
     - Я вас не пугаю. Я вам говорю то,  что  есть!  -  голос  снова  стал
чистым,  прозрачным,  будто  голос  сильного   и   звучного   музыкального
инструмента. - Так вот, Иван, это у вас можно выйти  из  какой-то  комнаты
через какую-то дверь и не заботиться, как потом попасть обратно, зная, что
в любом случае, если откроешь дверь, так и в комнату  попадешь.  Здесь  не
так. Здесь надо знать, как открыть дверь - иначе не попадешь в комнату,  а
коли и попадешь, так совсем в другую, понимаете? Здесь свои законы,  Иван!
Здесь иная Вселенная! Она живет по этим законам, также как ваша  Вселенная
живет по вашим законам. Их невозможно изменить, их нельзя  переделать,  но
ими можно научиться пользоваться. И тогда  вы  выберетесь  отсюда.  Но  не
раньше! Впрочем, впрочем может  быть,  разумеется,  и  удачное  совпадение
событий, все может быть... Но к делу - вспомните, как вы прыгали в  первый
раз?
     - Я просто-напросто провалился - с ходу, с лету,  вниз  головой...  -
ответил Иван.
     - Вот видите - вниз головой. А в последний?
     - Я немного повисел, потом...
     - Потом вас зашвырнули обратно, Иван. Вы не так вошли в ту  же  самую
дверь, понимаете? Но это еще  не  все  -  ведь  и  дверь  открывать  можно
по-разному, и входить в нее по всякому, и...
     Иван не дослушал незнакомца. Он ему мало доверял.  Да  и  выслушивать
подобное можно было лишь с большой  долей  скептицизма.  И  все  же...  Он
решился. Высота не столь страшная, все должно быть в порядке. А  уж  назад
он вскарабкается по бетонному столбу в доли секунды!
     - Одну минуту! - сказал Иван вполне вежливо.
     И прыгнул в кучу хлама вниз головой, выставив вперед руки, словно  он
прыгал в воду с вышки или крутого берега.
     Сразу стало темно - хоть  выколи  глаза.  Иван  плюхнулся  в  высокую
густую траву. В воздухе он успел перевернуться - и упал сначала  на  ноги,
потом на бок и на спину.  Не  соврал  незнакомец!  Ивана  аж  затрясло  от
радости-теперь ему все нипочем! Он вскочил, подбежал  к  тому  месту,  где
должен был стоять бетонный столб. Но столба не было.
     Никакого заборчика на месте не  оказалось.  Прямо  посреди  сада  под
гирляндой тускленьких разноцветных лампочек стоял огромный шар, оплетенный
толстой сеткой. На его  вершине  сфинксом  сидел  евнух-вертухай,  В  этом
нереальном  свете  он  выглядел   изваянием.   Глаза   были   полуприкрыты
морщинистыми дряблыми веками. Иван не мог определить,  видит  ли  охранник
его  или  нет.  Сам  он  стоял   совершенно   открыто,   не   прячась   за
стволами-благо, темень скрывала все.
     - ...и вот тогда  они  меня  хвать!  -  продолжала  свой  бесконечный
рассказ смуглянка, голос ее был усталым,  полусонным.  -  Ну  все,  думаю,
пришел мой конец... - она изощренно и  витиевато  выругалась.  -  А  я  ив
отруб, бац, и нету! Прихожу в себя, а перед мною рожа - страшней войны!  И
как начали открывать кабинки! как начали всех вывертывать  да  вытряхивать
из шкур собственных, тут я снова в отключку!
     - Да заткнись уже! - вяло вставила блондинка.
     - Пускай травит, - подала голос русоволосая.
     Они сидели  подле  шара.  И  похоже  не  собирались  спать.  Вертухай
временами приподнимал веки и начинал скрежетать. Но внимания  на  него  не
обращали.
     Ивану захотелось подбежать, схватить русоволосую  за  руку,  утешить,
увести, украсть ее! Он еле  сдержал  себя,  смирил  нервную  дрожь.  Потом
пригляделся к обрюзгшему и мерзкому вертухаю. Нет, тот не годился для  его
плана, совсем не годился.
     - ...и тогда я как заору! А он мне когтем под зад! Да  так,  будто  в
подушку! А  сама-по  колено  в  кровище!  А  эти,  освежеванные,  ползают,
шевелятся! Бабы орут! Одна в истерике бьется! А я нет, я теперь  молчу,  я
не дура, чтоб вопить да дергаться! Нетушки, мне везде хорошо!
     Иван развернулся и пошел во тьму. Все приходилось начинать  с  самого
начала. Он шел и думал, хоть бы один выскочил из-за дерева, ну, где же вы,
други-негумановиды?!  Откликнитесь!  Его  рука   покоилась   на   округлом
предмете, лежащем в поясе. Он был готов. Но никто не вышел ему навстречу.
     Когда он добрался до навеса, столбы стояли как ни в чем не бывало  на
своих местах. Иван полез  наверх,  вцепился  в  решетку,  просунул  голову
сквозь кучу хлама. На чердаке все  было  без  изменений  -  так  же  горел
лучинный свет, так же стоял колченогий табурет посреди мусора.  Незнакомца
что-то не было видно. Но Иван не опечалился из-за его отсутствия.
     Какие-бы тут ни были ходы и выходы, решил он, какие бы дверцы и двери
не распахивались в самые разные комнаты, а тропку и здесь проложить можно.
Главное, не гнать, не спешить - в этом Иван  был  согласен  с  неизвестным
доброжелателем.
     Он посидел немного на табурете.  Дождался,  пока  улягутся  в  голове
беспокойные и суетные мысли. И опять полез в  поролоно-соломный  хлам.  Но
уже  вниз   ногами.   Он   специально   подольше   повисел   на   решетке,
пораскачивался, поболтал ногами, словно пытаясь привлечь к себе  внимание.
И только потом спрыгнул.
     Стопы ощутили мягкость и упругость  травы.  Иван  чуть  не  взвыл  от
досады - Снова придется  лезть  наверх,  снова  придется  прыгать  вниз...
водевиль, гнусный, поганый водевиль! Чтоб разорвало эту Вселенную со всеми
ее дурацкими законами! Чтоб ее вывернуло наизнанку!
     Иван подошел к белому бетонному столбу, вцепился в него руками. И тут
же отпрянул. Из-за столба  вышел  негуманоид  с  витой  плетью  в  руке  и
прогундосил:
     - Везде и всему должна быть мера, я ясно выражаюсь?
     Иван кивнул.
     - Так в чем же дело, гнида паршивая?!
     Иван схватился за резак, от  нахлынувшего  внезапно  бешенства  кровь
ударила в голову. Но броситься на гундосового он  не  успел.  Сзади  ожгло
чемто - ожгло так больно, что Иван застонал, сквозь зубы, подскочил и,  не
глядя, рубанул назад резаком.  Длинное  и  широкое  лезвие  просвистело  в
воздухе и ничего, никого не задело. А Ивана ожгло с другой стороны.
     - Проваливай отсюда! - заорал невидимый в темноте Хмаг.
     Иван  кинулся,  на  голос  и  с  размаху   всадил   нож   во   что-то
упруго-твердое. Его тут же откинуло. Но рукояти он не разжал.  Прислонился
спиной к столбу, еле различая перед собой  два  смутных  силуэта  в  шести
шагах, не дальше.
     - Гмых, он меня пропорол насквозь,  -  пожаловался  Хмаг  обиженно  и
грустно.
     - Заживет к утру, не возникай!
     - Да нет, я к тому, что некрасиво все это, не по-нашему,  -  слезливо
продолжил Хмаг, - разве ж так поступают, а? Да еще в такой  год,  в  такой
месяц?! Нет, Гмых, что ты ни говори, а это нехорошо.
     Гмых прочистил глотку, посопел, но гундосости своей не утратил.
     - А я всегда говорил. - пробурчал он, - не  хрена  возиться  с  этими
амебами! Ну посуди, зачем они тут, в Системе?!
     - Вот и я так считаю, - обрадовался Хмаг, ощутив поддержку.  -  Гнать
их отсюда поганой метлой! А ну, падаль, во-о-н!
     На этот раз плеть просвистела у самого лица Ивана, оставила рубец  на
груди. Это было свыше его терпения. Иван подпрыгнул вверх  на  два  метра,
оттолкнулся ногами от столба, молнией пролетел отделявшие его от  обидчика
шесть шагов, сбил с ног, не пытаясь даже разобраться кто это  -  Хмаг  или
Гмых. И резанул по  горлу,  потом  всадил  острие  ножа  в  верхний  глаз,
крутанул рукоять. В лицо и грудь ударило что-то холодное, липкое. Но  Иван
все бил и бил, нанося удар за ударом, не обращая внимание на жгучую  боль,
перекрещивающую спину то слева направо, то справа налево, то сверху  вниз.
Он перестал колоть и рубить лишь когда ощутил, что тело под ним  размякло.
Да, он убил эту мерзкую, отвратительную гадину! А надо будет, и еще  убьет
- вторую, третью, двадцатую... Иван был вне себя от злобы. Он  вскочил  на
ноги, резко развернулся и перерубил взвившуюся в воздухе плеть.
     - Вот ты как? - вяло возмутился гундосый.
     - Так! - выкрикнул Иван. И бросился на него с  резаком,  позабыв  про
свой план, про русоволосую, про все на свете. Ему было  сейчас  совершенно
все равно, что  произойдет  через  минуту,  через  час,  через  день.  Ему
хотелось крушить, бить, убивать сейчас, именно сейчас, когда его довели до
последнего предела, когда терпеть нельзя, когда уже  преступно  прощать  и
отступать.
     Гундосный Гмых сбил его с ног  мощным  ударом  в  лоб.  Иван  сам  не
заметил, как оказался на траве.
     - А с ним еще хотели по-людски! - проскрипел из-за спины Хмаг!
     У Ивана челюсть  отвисла  -  воскрес?  не  может  быть?!  наваждение!
чертовщина! война с призраками! Он даже не  сделал  попытки  приподняться.
Что-то вдруг лопнуло в нем, оборвалось. Нож-резак выпал из руки.
     Четыре когтистые лапы приподняли его, подбросили в воздух и  с  силой
шмякнули об землю - плашмя, всем телом. Потом еще раз, и еще. Иван потерял
сознание.
     Он не знал, сколько пробыл в забытьи. Но когда приоткрыл  глаза,  уже
светало. Хмаг и Гмых стояли  над  ним,  что-то  жевали,  чем-то  запивали,
протягивая друг друг по очереди пузатую бутылочку.
     - Надо его сдать, и дело с  концом,  предложил  Хмаг,  не  переставая
жевать, сопя, глотая, бубня.
     - Угу! - согласился Гмых. И поглядел вниз. - Смотри-ка очухался!
     - Не может быть!
     Хмаг без долгих раздумий обрушил бутылку на Иванов лоб.  Она  тут  же
разбилась вдребезги. Но Иван почти не почувствовал боли, он еще  находился
в состоянии полнейшего отупения и бесчувственности.
     - Зря ты это, - посетовал Гмых,  -  там  еще  на  донышке  оставалось
чуток.
     Хмаг вместо ответа предложил:
     - Ну что, взяли?
     - Взяли!
     И они -  подхватили  Ивана  под  руки,  волоком  оттащили  к  столбу,
прислонили стоймя. И начали его мордовать без тени  жалости,  не  заботясь
похоже даже о собственных кулаках.
     Голова у Ивана болталась из стороны в сторону. Он ничего не  понимал,
полностью потерял ориентацин, не осознавал, где находится  и  вообще,  что
происходит. Его еще никогда столь деловито и методично не били.
     - Хватит... - пролепетал он еле слышно.
     - Нет, рано покуда, -  самым  серьезным  образом  отозвался  гундосый
Гмых.
     - Мы только еще начали! Мы только еще  во  вкус  вошли!  -  поддержал
напарника Хмаг.
     Ивану казалось, что его голова превратилась в огромный пустой  котел,
по которому били с двух  сторон  железными  рельсами.  Котел  беспрестанно
увеличивался  в  размерах,  разбухал,   гудел,   звенел,   дрожал,   ухал,
раскачивался, дребезжал... а по нему все били и били, словно  созывали  на
какое-то важное дело глухих. Терпеть  не  было  никакой  мочи.  Но  ничего
другого не оставалось. У Ивана не хватало сил приподнять руки, прикрыться.
Он того и гляди мог свалиться под ноги деловитым  мордобойцам.  Но  падать
ему не хотелось. И он удержался.
     - Хватит...
     - Щас, погоди, еще первый раунд не кончился,  -  миролюбиво  протянул
Гмых.
     - Ага, гонга не было! - поддакнул Хмаг. И врезал в очередной  раз  по
уху.
     Иван почти не слышал слов, они долетали как сквозь  свинцовую  стену.
Котел гудел, вибрировал, грозил лопнуть, разорваться в любую минуту.
     - Ты все-таки очень непорядочная амеба, - бубнил Хмаг, - ты  мне  всю
шкуру исцарапал! Нет, парень, так себя в гостях не ведут!
     Гмых ударил в скулу, отошел, полюбовался. И сказал:
     - Ничего, впредь вежливее будет, мы наставнички с опытом. Вона как  -
себя не жалеем, все учим, стараемся! Нам бы за это на третий уровень пора,
а нас все в Предварительном ярусе держа..
     - Везде нужны мастера своего дела, - осадил напарника Хмаг. И залепил
Ивану такую плюху, что у того искры из глаз посыпались.
     - Хватит... -  Иван  готов  был  признаться  во  всех  несуществующих
грехах, взять на себя вину, смысла которой он понять, хоть убей,  не  мог,
он был готов почти на все, лишь бы его прекратили избивать.
     - Вот теперь хватит! - сказал Гмых  и  напоследок  врезал  Ивану  под
ребра. - Теперь передохнем малость.
     Иван задохнулся, скорчился - ноги его перестали держать. Он  сидел  у
столба на корточках и ловил воздух разинутым ртом. Было уже почти светло.
     - Делу время, потехе  час,  -  многозначительно  проговорил  Гмых.  И
уселся на травку в трех шагах от Ивана.
     Хмаг присоединился к нему. И снова напарники  что-то  жевали,  что-то
лакали  из  непонятно  откуда  взявшихся   пузатых   бутылочек.   Ворчливо
переговаривались.
     Кровь заливала Ивану лицо. Глаза заплыли, и он почти ничего не видел.
Половину  зубов  он  выплюнул  на  траву,  еще  стоя.  Сейчас   выплевывал
оставшиеся. Язык не ворочался, он торчал во рту разбухшим кляпом. Где были
губы, щеки, нос, надбровные дуги, челюсти, уши, Иван не  знал,  он  их  не
ощущал по отдельности, все горело одним  огнем,  в  одном  кипящем  месиве
внутри разбухшего котла и снаружи его. Ребра и  ключицы  были  переломаны,
дышалось с трудом, с хрипом, с кровавой пеной на  губах.  В  самом  центре
огромного котла-головы звенели три  слова,  повторяясь  до  бесконечности,
сливаясь, теряя очередность: "да будет проклят да будет проклят  да  будет
проклят да..." Иван уже не  понимал  их  значения,  он  вообще  ничего  не
понимал, он уже не был тем, кем был прежде... И все же какой-то непонятный
позыв внутреннего естества, уже  и  не  принадлежавшего  ему,  двинул  его
рукой, заставил ее шевельнуться, сжать пальцы, потом распрямить их,  потом
распрямиться в суставе. Превозмогая острую боль, он дотянул руку до  пояса
- с таким трудом, будто пояс этот  находился  за  версту  отсюда.  Нащупал
кругляш. С четвертого раза расстегнул молнию-невидимку и, чуть не  выронив
из  окровавленной  ладони,  ставшее  сразу  скользским  яйцо-превращатель,
рывком вскинул руку к горлу, сдавил упругий кругляш.
     - Это твое дело, Хмаг, - цедил гундосый, - а я  вахту  отбарабаню,  и
все! И на покой! Осточертели здесь! Скукотища!
     - Хорошо тебе помелом мести! - злился Хмаг.  -  А  мне  каково?!  Мне
пыхтеть еще до пособия четверть цикла, окачуриться можно.
     - Работай, ты молодой! - хихикал Гмых. И булькал из бутылочки.
     Иван ощущал, как уходила куда-то в  небытие,  далеко-далеко  боль.  А
вместе с ней и немощи, потерянность, опустошение, безволие,  беспамятство.
Он  оживал,  оживал,  с  непостижимой  быстротой,  наливался  силой,  даже
какой-то непонятной и незнакомой, диковинной для него мощью. Он ощущал эту
мощь каждой клеточкой тела, каждым нервом. Еще минуту назад  он  почти  не
мог разлепить залитых кровью век. А теперь он бы  одним  махом  вырвал  из
земли бетонный столб. Во всяком случае ему так казалось. Это было сказкой.
Но это было!
     - А я возьму себе участочек на мирной планетенке по ту сторону  дыры,
заведу хозяйство, живность какую-никакую и буду просиживать  день-деньской
на скамеечке, глядеть на солнышко да радоваться, - мечтал Гмых. - Или нет,
замкнусь в зале отдохновений и буду балдеть,  пока  шарики  за  ролики  не
зайдут, и ни одна тварь в Системе не сможет меня оттуда выгнать, так-то!
     Хмаг вздыхал, кивал, охал, поддакивал. А потом заявил:
     - Так оно, видать, и будет, коли нас эти  слизняки  проклятые  раньше
времени в землицу не уложат! Ведь это ж какие нервы  надо  иметь,  чтоб  с
ними работать, а?!
     - Точно, никаких нервов на них не хватит!
     И  оба  вздохнули  горестно  и  тяжело,  оглядели  припухшие  кулаки,
поглядели в глаза друг другу сочувственно.
     - Ну ладно, допивай, и  пора  браться  за  дело!  -  наконец  прервал
молчание Гмых.
     - Дело превыше всего! - торжественно как-то провозгласил Хмаг.
     Иван открыл глаза и оглядел себя. Ему стало жутко настолько,  что  он
тут же зажмурился. Охлопав себя руками, убедился, что  пояс  на  месте,  и
запихал в него яйцо. Застегнул молнию. И только тогда вновь открыл  глаза.
Он чувствовал себя прежним Иваном,  не  было  никаких  Изменений,  никаких
новых и странных ощущений за исключением, возможно,  необычайного  прилива
сил, свежести. А глаза говорили о другом: плотное и необыкновенно  крепкое
тело было скрыто под комбинезоном без  длинных  рукавов  и  штанин,  точна
таким,  какие  носили   негуманоиды-харханяне,   чешуйчатые   руки,   ноги
оставались открытыми - Иван смотрел на эту  темную,  с  зеленым  отблеском
чешую на собственных руках, и ему было  не  по  себе.  Ноги  заканчивались
морщинистой голой стопой,  имевшей  четыре  толстых,  с  большими  черными
когтями, пальца. Все это было  непривычно.  Но  Иван  чувствовал  каким-то
непонятным чутьем, что этой ного-лапой можно действовать как рукой, а то и
получше. Он поднес к глазам руку - восемь длинных гибких, но вместе с  тем
сильных и костистых пальцев были послушны его воле, он  их  сжал,  разжал,
потом пошевелил каждым в отдельности и всеми вместе. Он  не  видел  своего
лица, но он уже знал, что оно точно такое же  как  у  Гмыха  или  Хмага  -
трехглазое, брыластое, завешенное сверху пластинами... В новой шкуре  было
непривычно, больше того, страшновато. Но в ней можно было жить!
     - Чего  это?   -   поинтересовался   Хмаг,   поворачивая   голову   к
Ивану-оборотню. - Чего?! Ах, слизняк, шутковать надумал!
     - Не забалует, - проворчал Гмых. И тоже обернулся. Нижняя  челюсть  у
него сразу отвисла, обнажив ряд пластин.
     Иван потрогал языком шарик - переговорника на небе - тот был на месте
и,  судя  по  всему,  работал.  Тянуть  резину  не  следовало.  Надо  было
опробовать себя в новом теле. Философствовать  и  докапываться  до  причин
всех событий можно будет потом, на покое.
     Иван вскочил на ноги. И не рассчитав силы, взлетел на  полтора  метра
над травой. Вот это да, подумалось ему, вот это тело, в таком можно  жить!
Никогда в жизни, даже в самые лучшие дни и  годы,  даже  под  воздействием
самых  сильных  стимуляторов,  Иван  не   ощущал   себя   столь   могучим,
переполненным силой. И он не стал зря тратить времени.
     - Ну что, гниды?! - взревел он громогласно;
     Гмых с Хмагом выпучили глазища, привстали.
     - Где слизень? - спросил один.
     - И ты кто такой? - поинтересовался другой:
     Иван не ответил. Первым ударом он  опрокинул  обратно  наземь  Гмыха,
вторым подбросил вверх Хмага. Но не дал  тому  далеко  улететь,  подхватил
его, вцепился в ногу у самой стопы, перехватил чуть выше другой рукой -  и
со всего маху обрушил тяжелое и плотное тело на лежащего Гмыха. Тот только
крякнул.
     - Ну что, -  спросил  Иван,  -  как  вам  нравится  ваш  ученик?  Что
примолкли?!
     - Я чего-то не пойму, что происходит, - прохрипел снизу Гмых,  -  это
что, из второго яруса, что ли? Или инспекция?!
     Хмаг  ни  о  чем  не  спрашивал.  Он  лежал  с  закрытыми  глазами  и
помалкивал.
     - Считай, что инспекция, - ответил Иван. Вцепился когтистой  ногой  в
ворот комбинезона, рванули содрал серое одеяние с лежащего,  только  ткань
затрещала. - Вот проинспектирую вас и к другим отправлюсь.
     - А где документ? - вопросил строго голый чешуйчатый Гмых.  -  Почему
не по правилам?!
     - Щас! Будет тебе и документ и правила!
     Иван ухватил Гмыха за  лодыжки,  вскинул  его  над  собой  и  обрушил
испробованным приемом на Хмага. Удар был знатный, аж в ушах  затрещало!  А
Хмаг тут же приоткрыл глаза и завопил. Он даже не пытался защищаться.
     Ивану пришлось согнуться в три погибели и навесить сверху  по  разику
каждому, для острастки. Хмаг сразу смолк. А Гмых прошипел подозрительно:
     - Нет, ты не из инспекции, ты все врешь!
     И почти без усилий встал, пригнулся, выставил вперед руки,  пошел  на
Ивана. Тут же вскочил на ноги и опомнившийся Хмаг. Он  похоже  как  и  его
напарник не особо пострадал в маленькой потасовке.
     - Щас мы узнаем, откуда ты, - злобно заверил Гмых.
     - Это изгой! - сказал Хмаг. - Его надо брать!
     - Вот и возьмем!
     Иван понял, что рисковать больше не стоит. С такими парнями надо быть
поосторожнее, каким бы сильным и смелым ты себя не ощущал.  Нет,  пора!  С
ними можно будет и в следующий раз потолковать.
     - На землю! - заорал он тоном, не  терпящим  возражений,  властным  и
грубым.
     Напарники остановились, переглянулись.
     - А ну, мразь!
     - Чего ты шумишь-то? Давай разберемся,  побеседуем,  -  примиренчески
предложил Гмых. - Куда нам торопиться-то?
     - Оставь! - оборвал его Хмаг. - Это не наш, точно! Я его телепатом не
слышу, понимаешь, совсем нету!
     - Ах, вот оно что-о! - протянул Гмых. - Вон оно ка-ак! Он нас  дурить
собрался?! Ну уж нет, будем брать. Давай!
     Иван опередил их на миг.  Он  стрелой  бросился  к  столбу,  прыгнул,
обхватил его, полез. Что-то твердое и звонкое  клацнуло  под  ним.  Что-то
сорвалось и шмякнулось. Но  он  ничего  уже  не  видел  и  не  слышал.  Он
пробивался сквозь решетку,  хлам.  Он  был  на  чердаке,  на  спасительном
чердаке.
     На отдых ушло не больше трех минут. После этого Иван  решил  заняться
собою основательно. Он ощупал голову - каждый квадратный миллиметр, каждый
бугорочек, каждую впадинку. Да, голова была типическая, негуманоидская. Но
стоило оторвать от нее руки, и Иван ощущал ее  своей  собственной  прежней
головой, человечьей, двуглазой, обтянутой мягкой и  упругой  кожей,  а  не
пластинами, наростами, щетинистой шерстью. Все было очень странно. Но Иван
не забыл мысленно поблагодарить Гуга Игунфельда Хлодрика Буйного,  верного
друга, так пригодившегося своим необыкновенным подарком. Гуг ворочал  ныне
гидромолотом на подводных шахтах... Ну да ничего, Иван поклялся  вызволить
его оттуда! Дай только Бог самому выбраться!
     Он прощупывал и осматривал свои новые руки, ноги, пытался понять - из
чего эта чешуя, из чего пластины. Хитин ли это, или роговые поверхности, а
может, просто уплотненная кожа? Но так  и  не  сумел  разобраться.  Больше
всего поверхностные ткани напоминали хитин. Но  нужен  был  анализатор,  а
анализатора у Ивана не было. У него вообще сейчас ничего почти не было.
     - И все же вы, молодой человек,  спешите,  -  прозвучал  вдруг  голос
юного и неспившегося Хука Образины, - вы совершаете ошибку за ошибкой.  Ну
разве так можно?!
     Иван завертел головой. Но ничего и никого не увидал.
     - Не ищите! Я не буду вас смущать чужими обличиями. Вы  ведь  помните
меня?
     - Еще бы! - отозвался Иван.
     Голос звучал от табурета. Но на том никто не сидел.
     - Так вот, Иван, если бы  вы  не  своевольничали,  не  вели  бы  себя
неподобающим образом, вас еще бы, как они  выразились,  раунда  три-четыре
поиспользовали бы в качестве тренировочной груши,  а  потом  бы  отправили
восвояси...  предварительно,  конечно,  лишив  памяти,  ясно?!  А  вы  все
напортили!
     Иван пропустил мимо ушей суть сказанного. Его зацепило другое.
     - Мне непонятно вот что, - сказал он недовольно,  -  иная  Вселенная,
ладно! Иные законы, ладно! Но почему эти наши "раунды", "гонги", "груши" и
прочие вещи, которых у вас не должно быть, что все это означает?!
     Незнакомец громко и протяжно вздохнул.
     - Конечно, у нас ничего этого нет, Иван, но в  разговоре  с  вами  мы
употребляем ваши понятия, это же так просто, вы  же  имеете  переговорник,
знаете принцип работы... ну что вам скажет наше слово "рйяхй", а? Как  его
передаст переговорник?
     - Ясно, не надо разжевывать! - Ивана захлестнула волна раздражения.
     - Как хотите.
     - Я хочу лишь одного-убраться отсюда как можно  быстрее!  -  сорвался
Иван. Но тут же вспомнил про Лану, осекся.
     - Вот видите! - проговорил незнакомец извиняющимся  тоном,  будто  он
был виноват во всех  Ивановых  бедах.  -  Вы  уже  связаны  с  этим  миром
кое-какими ниточками, вам не так-то просто будет их сразу перерезать.
     - Это моя забота, - грубо ответил Иван. - И вообще,  кто  вы  такой?!
Чего вы привязались ко мне? Если помогать вдруг  надумали  в  честь  этого
вашего года всеобщих лобызаний, так помогайте, только  без  нравоучений  и
глупых  советов!  А  нет,  так  проваливайте   туда,   откуда   появились!
Небольно-то нуждаемся в помощничках, понятно?!
     Невидимый Хук Образина вздохнул  тяжко  и  проскрипел  своим  обычным
запьянцовским голосом:
     - А все, ж таки дурак ты, Ванюша! Ну, как знаешь!
     Иван в сердцах  пнул  ногой  табурет-тот  подлетел  к  потолку,  даже
застрял на миг в тенетах густейшей паутины, но  рухнул  вниз,  увлекая  за
собой немалую ее часть. Ударил Иван машинально, совсем позабыв, что он  не
в башмаках теперь, а босиком. Но боли не почувствовал - кожа на  стопах  и
когтистых пальцах была толстая, грубая, непрошибаемая.
     Он осмотрел  кармашки  своего  новенького  непривычного  комбинезона,
имевшего коротенькие рукава и штанины. Ничего в них не  было.  Иван  хотел
было переложить в нагрудный карман из пояса, обтягивавшего его  талию  под
комбинезоном, главное сокровище - яйцо-превращатель. Но потом  раздумал  -
хоть и дольше доставать при необходимости, да зато целее будет, надежнее.
     Он немного походил по чердаку, попрыгал на одном месте, потом  присел
несколько раз,  отжался  от  пола,  встал  на  руки,  подпрыгнул  на  них,
перевернувшись  в  воздухе  дважды,   потом   проделал   тройное   сальто,
отттолкнувшись ногами-новое тело  было  послушным,  сильным,  гибким.  Для
пробы Иван ухватился  за  ножку  табурета,  сжал  ее  в  полсилы  -  ножка
хрустнула и разлетелась, словно была сделана из сверхпористого пенопласта.
Иван нагнулся и ткнул пальцем в сиденье-крепкую  трехдюймовую  плаху  -  и
прошиб мореное дерево насквозь, не оцарапав при этом ни ногтя, ни  пальца.
Нет, ему положительно нравилось в этом новом необычайно приспособленном  к
тяготам жизни теле. Но предаваться восторгам он не собирался. Так  же  как
не собирался и оплакивать свое прежнее изуродованное и истерзанйое тело.
     - Эх, была, не была! - буркнул он себе под нос. И без разбега прыгнул
вниз головой в кучу хлама,

     Хархан-А - Ярус-Чистилище - Харх-А-ан.

     Перпендикулярные уровни. Год 123-ий,

     месяц ядовитых трав

     Смуглянка была неистощима.
     - А когда  я  прочухалась  и  зенки  свои  распялила,  мать  моя!  Не
поверите! - наматывала она своим низким грудным голосом на невидимый  обод
бесконечную цепь своего рассказа. - Это ж сверзиться можно  в  два  счета,
какие страсти! В коридорчике по колено кровавой  жижи,  а  в  ней  ползают
ободранные,  бултыхаются,  рты  разевают,  зенки  пялят,  хрипят,  стонут,
ногтями по обшивке скрежещут... А эти,  трехглазые,  снова-щелк  замочком!
чик-сверху донизу! шварк - прямо в месиво! Ну прямо как неживые какие, вот
ведь сволота! А я снова с копыт-брык! И в отключку! Так-то вот,  бабоньки,
это вам не то, что здеся изюм жевать!
     Рассказ был  утомительным.  Но  Иван  обрадовался  ему,  обрадовался,
услыхав низкий голос еще издалека. Все, порядок, значит он приземлился  на
этот раз там, где и надо! Черт бы побрал эту дурацкую планетенку!  На,  да
ничего, ничего...
     Он не стал долго прислушиваться, приглядываться. Евнух-вертухай сидел
все в той же гнусной позе все на том же шаре, оплетенном не  поймешь  чем,
сидел да поскрипывал, пошевеливал длиннющими пальцами.
     Иван выпрыгнул из зарослей внезапно. Не  обращая  внимания  на  визги
перепугавшихся женщин, он подскочил к шару, мигом вскарабкался  наверх  и,
ухвативши охранника за руку, сдернул его вниз - да так, что тот всем своим
ожиревшим  увесистым  телом  шмякнулся  об  землю   -   тарелочки,   вазы,
кувшинчики, стоявшие прямо на траве, подскочили, перевернулись, рассыпая и
разливая содержимое.
     - Да что ж это делается?! - завопила сиреной смуглянка. - На помощь!
     - А-а-а-а!!!  -  заголосила  блондиночка   с   несоответствующей   ее
миниатюрной фигуре мощью.
     Русоволосая  Лана  молчала.  Но  глаза  ее  были  округлены,   зрачки
расширены, а вид она имела такой, будто ее парализовало от ужаса.
     - Охрана-а-а - вопила смуглянка.
     Но Иван не обращал на крики внимания. Он  наступил  мещной  лапой  на
горло жирному вертухаю, сдавил его когтистыми пальцами - но не  до  конца,
не ломая позвоночного столба, не давя хрящей.
     Вертухай захрипел, задергался.  Однако  в  непроницаемых  его  глазах
невозможно было прочесть ни малейших чувств, во всяком случае Ивану  этого
сделать не удалось. Но он понял, что охранничек хочет  что-то  сказать,  и
чуть ослабил хватку.
     - Ну зачем так? - просипел вертухай,  тяжело  дыша,  захлебываясь.  -
Ежели тебе эти бабы нужны, забирай! Я б и так их  отдал,  нехорошо!  Ивану
стало не по себе.
     - А зачем вы их тут вообще держите? - поинтересовался он, еще  больше
ослабляя зажим. - Отвечай, паскудина, не то удавлю!
     - Не надо давить! Не надо! - заверещал побабьи вертухай -  И  вообще,
кто это - мы?! Я один тут! Не держу никого! А там, у нижних сам спрашивай,
наше дело маленькое-чего поручат, то и выполняем. Отпусти ты  меня  лучше,
ведь ненароком жизни лишишь, а?!
     - Успеется!
     Иван  жестом  подозвал  русоволосую.  Он  не  стал  ей  признаваться,
напоминать - все равно она бы ему сейчас не поверила. Он  властно  и  даже
грубо сказал:
     - А ну, живо сними с этого борова пояс и лямки! Да свяжи-ка вон ту! -
Он  кивнул  на  смугляночку,  прижавшуюся  спиной   к   ребристо-узорчатой
поверхности шара и без умолку вопящую. - Да быстро, быстро!
     Русоволосая застыла в растерянности.
     - Не верь ему! Не слушай! - заорала басом смуглянка. - Врет  он  все!
Он не тот, за кого выдает себя. Охрана-а-а!
     Изящная блондиночка лежала в траве без чувств. Иван строго  посмотрел
в глаза русоволосой.
     И та все поняла. Она в два движения стащила с лежащего вертухая  пояс
и помочи, чуть не с корнями выдирая их из ткани  комбинезона.  И  медленно
пошла на смуглянку.
     - Стой, сука! Убью! -  захрипела  та  совсем  тихо,  но  с  неженской
злобой.
     Русоволосая на миг застыла.
     - Вяжи! - бросил ей в спину Иван.
     - Вас всех прикончат! Всех повытряхивают из шкур, твари! Падлы! Суки!
     Русоволосая неожиданно сильным и резким ударом сбила смуглянку с ног,
ткнула лицом в землю, завернула за спину сначала одну руку, потом  другую,
начала их связывать - неумело и совсем слабенько.
     - Ты  помнишь  меня?  -  спросил  Иван,  спросил  мягко,  голос   его
предательски дрогнул.
     - Не знаю, - ответила русоволосая, не поворачивая головы. - Не помню.
Тут все не так, тут все не такие... Но, кажется,  я  слыхала  где-то  твой
голос... Нет, нет, не может быть!
     - Ладно, потом разберемся! У тебя готово?
     - Готово.
     Смуглянка дернулась, взбрыкнулась.
     - Все равно вам крышка, тупари! Дура! Дура!!! Ты же сдохнешь  с  ним!
Это же оттуда, это же с Земли! Не поняла, что ль?! Они и тебя с ним заодно
угробят! И нас! Развяжи,  сучье  вымя,  развяжи,  тварь,  поганая,  гнида,
зараза  паршивая,  кому  говорю!   Развязывай,   не   то   поздно   будет!
Охрана-а-а!!!
     - Заткни ей глотку, - сказал Иван.
     Русоволосая перевернула связанную на спину - тяжело  колыхнулись  два
упругих шара грудей, забилась жила на шее. Под рукой ничего не  оказалось,
и русоволосая сгребла ладонью  связки  бус,  висевших  на  шее  смуглянки,
рванула. И весь этот большой, рассыпавшийся ком пихнула в  губы,  рот,  не
щадя зубов, безжалостно. Крики сразу прекратились.
     - Что здесь происходит? - поинтересовалась очнувшаяся блондиночка.
     - Все идет по расписанию, не волнуйтесь, - успокоил ее Иван.
     Но блондиночка снова закатила глазки, уронила  прелестную  головку  в
траву.
     - Придавить этого? - посоветовался Иван с русоволосой.
     - Ни в коем случае  -  самым  серьезным  тоном  ответил  придавленный
вертухай. - Как вы уйдете отсюда, ежели придавите?!
     - А я думаю, надо придавить! - сказала Лана зло, сужая глаза. На  нее
вообще напало нечто непонятное, Ивану  нехорошо  даже  становилось  от  ее
вдруг прорвавшейся жестокости.
     - Ладно, черт с ним, - бросил он раздраженно, разжал нижнюю  лапу.  -
Побежали! - И схватил русоволосую за руку, потянул на себя. Та  отпрянула,
попыталась вырваться.
     - Я не знаю тебя! Чего ты хочешь?! - выдавила она растерянно.
     - Да я же Иван! Не удивляйся ничему! Потом поймешь! Потом я тебе  все
объясню. Побежали!
     Русоволосая снова сделала попытку вырваться.
     - Не знаю никаких Иванов! Отпусти!
     - Ну хорошо, сейчас ты не помнишь,  потом  вспомнишь,  ты  же  должна
чувствовать, я не такой как эти... - Иван путался, сбивался, трудно было в
нескольких словах рассказать обо всем. И так они потеряли  много  времени,
слишком много. - Ну?! Даже эта паскудина и то сообразила, что я с Земли, а
ты не веришь! Побежали скорей! Я знаю где выход!
     Связанная  смуглянка,  извиваясь,  перекатываясь,  содрогаясь   всеми
своими открытыми и внушительными прелестями, ползла к шару. Евнух-вертухай
тяжело дышал, отдувался и не  предпринимал  никаких  попыток  к  действию.
Похоже, ему было все до фонаря.
     - Там нет выхода! - твердо заявила Лана.
     - А я тебе говорю - есть! - заорал Иван. Он начинал терять  терпение.
- Есть, чтоб тебя!!!
     - Отпусти!
     - Нет!
     - Я тебя на руках унесу! Не зли меня!
     - Неси! Неси, раз ты сдвинутый! - русоволосая мотнула головой,  и  ее
длинные пряди совсем скрыли лицо.
     - Не надо никуда бежать, - плаксиво  посоветовал  вертухай,  -  зачем
бежать?! Не надо!
     Иван подхватил русоволосую на руки. И побежал к навесу.
     Бежал он легко, быстро, будто и не было на его  плече  никакой  ноши.
Бежал, отмечая  про  себя,  сквозь  раздражение,  досаду  и  одновременную
радость, что это приобретенное тело не только невероятно сильно, послушно,
но и удивительно выносливо.
     - Дурацкая затея! - злилась русоволосая и колотила кулачками в спину.
- Кто бы ты ни был, землянин или же  местный  черт  трехглазый,  ты  самый
настоящий набитый дурак! Понял?!
     Ивану уже порядком надоели все эти  бесчетные  оскорбления.  Он  даже
приостановился. Вопросил грозно:
     - Кто-о?!
     - Дурак - вот кто! - крикнула  ему  в  ухо  русоволосая.  -  Тупой  и
безмозглый дурак! Олух и обалдуй!
     Иван счел за лучшее не вступать в пререкания.  И  сорвался  с  места.
Потом разберемся, успеется! - утешал он себя. - Потом прояснится,  кто  из
нас умный, кто не очень, а кто и вовсе дурак  набитый,  как  она  говорит.
Ясно одно, сейчас уматывать надо, а не болтовней заниматься пустопорожней.
До столбов оставалось совсем немного.
     - Ну как ты не поймешь, что здесь один лишь выход!  И  один  вход!  -
продолжала злиться русоволосая. - Чего, так и будешь бегать кругами?!  Сам
не знаешь ни черта, так умных людей слушайся!
     - Ничего, разберемся! - ехидно  ответил  Иван.  И  застыл  на  месте.
Никаких столбов, а тем более навеса перед ним не было.  Хотя  должны  были
быть! Обязательно должны!
     Он пробежал еще с полкилометра, потом взял  левее,  правее.  Деревьев
здесь, на окраине сада,  было  совсем  мало,  окрестности  просматривались
далеко... Но ничего похожего на навес!
     - Ну-у?! Убедился?! - злорадно поинтересовалась русоволосая.
     - Ничего не понимаю!
     Иван стоял в растерянности. Он мог бы бежать еще долго, очень  долго,
и не с такой ношей, а потяжелее, но... куда?!
     - Давай назад, пока не поздно!
     - И что там?
     - Узнаешь что!
     Ивану оставалось одно - подчиниться. Не скитаться же вечно  по  этому
полупустынному саду в поисках пропадающих столбов и навеса. Уж лучше туда,
к черту на рога. Хотя наверняка там уже собралась вся охранная команда,  и
его ждут, не дождутся.
     - Побежали! - сказал он твердо.
     - Вот, видишь, - обиженно  протянула  русоволосая,  -  не  надо  было
убегать! Давно б внутри были!
     - Внутри чего?
     - А кто их тут разберет! Ты лучше скажи, ты и вправду землянин, а?!
     - Ну, а кто ж еще? - возмутился Иван.
     - Кто, кто! По виду самый настоящий хархановец! Может, ты мне  просто
голову морочишь, а?!
     - Ладно, потом будем отношения выяснять, лучше  скажи,  почему  здесь
все так? - голос Ивана звучал ровно, спокойно, он совсем  не  сбивался  от
бега.
     - Я и сама ничего не понимаю, - ответила  Лана,  -  это  ненормальный
мир. Если ты по этому садику пойдешь - туда,  вглубь,  никогда  никуда  не
придешь, хоть сто лет бреди в любую сторону,  тут  уже  многие  пробовали,
думаешь, ты один такой умный, что ли! Не поверишь, да только ни конца,  ни
краю! И не держит никто. Это  чучело  жирное  -  оно  ж  для  виду  только
сидит...
     Иван вспомнил про смуглянку, еще про тот самый случай, когда она чуть
не сожгла их лучеметом. И не очень-то поверил рассказу Ланы. Но спросил:
     - А что с Мартой было?
     - Откуда ты знаешь? - удивилась русоволосая. - Подслушивал?!
     Иван не ответил.
     - А как ваша темненькая, толстенькая лапушка, та  самая,  которой  ты
недавно ручки вязала, нас с тобою на распыл пустить  собиралась,  тоже  не
помнишь? Как она призналась, в какие игрища тут играет и на кого работает,
забыла?
     Лана надолго умолкла. Потом сказала тихо, неуверенно:
     - Снилось что-то навроде... нет! бред все это! Мы  с  ней  давно  тут
торчим, она такая же как и все.
     - Чего ж ты ей тогда руки вязала? Меня испугалась?! Непохоже что-то.
     - Да  ладно,  не  вороши!  Было   чего-то,   не   упомню,   тут   все
перемешивается, может, и сейчас мне все снится. Ущипнуть?
     - Попробуй! - рассмеялся Иван.
     Она нащупала уязвимое место под  подбородком  и  больно  ущипнула  за
кожу. Иван вскрикнул - но больше притворно, чем по-настоящему.
     - Нет, Лана, мы не спим! - сказал он.
     Евнух-вертухай по-прежнему сидел  на  шаре.  Только  вид  у  него  не
был-столь   вальяжным.   Выпутавшаяся   смуглянка   лупцевала   по   щекам
блондиночку, приговаривала:
     - Я тя, тварь, за неоказание содействия со свету сживу! Усекла?
     - На землю! - завопил Иван  не  своим  голосом.  И  его  послушались.
Смуглянка ткнулась лицом в траву рядом с блондиночкой - спины у обоих были
блестящими от пота, видно, притомились, выясняя отношения. Жирный охранник
сполз с шара. И тоже уткнулся в землю обрюзгшей сонной рожей.
     - Куда дальше? - поинтересовался Иван у русоволосой.
     - В шар!
     Иван подбежал к шару, начал тыкаться в него со  всех  сторон,  обежал
два раза вокруг, потом вспрыгнул наверх, не выпуская русоволосой.
     - Дурак, дурак, - та вновь наколачивала  его  по  спине,  -  чего  ты
мечешься! Зови жирного!
     - А я тута! - заявил подползший на карачках вертухай.  -  Тута  я,  и
готов выполнять ваши приказания.
     Иван посмотрел на него ошалело.
     - Да не стой ты! - прошипела Лана в ухо. - Приказывай!
     - Чего?!
     - Чтоб в шар шел, вот чего!
     - Зачем?!
     Русоволосая ударила его кулачком по пластинчатому затылку.
     - А затем, что мы вовнутрь только за ним пройти сможем,  иначе  дверь
не откроется!
     Иван сразу сообразил что к чему.
     - Давай-ка,  друг  любезный,  топай  вперед,  то  есть,   внутрь!   -
проговорил он не слишком уверенно. - Пошел!
     Вертухай как был на карачках, так и пополз к шару.
     - Да отпусти ты меня, - шепнула в  ухо  Лана.  Иван  поставил  ее  на
землю. И русоволосая сразу же опустилась на четвереньки.
     - Давай и ты! - пригласила она.
     - Все равно сдохните! - зло процедила из травы смуглянка.
     Иван вдруг увидал странную вещь: евнух-вертухай  дополз  до  боковины
шара, но не остановился, не перестал сучить жирными лапами... и голова его
стала пропадать в шаре, за ней плечи, туловище, задница...
     - Ну?! - крикнула Лана.
     Иван встал на карачки. Но вперед подтолкнул русоволосую. Да та и сама
уже скрывалась за ребристой и очень твердой на вид  поверхностью  шара,  в
     - Ну чего ты сидишь? - крикнул сверху  Толик.  -  У  меня  ты  больше
мелькнула пяточка. И пропала.
     Иван ткнулся головой в бок шара, думая, что сейчас набьет себе  шишку
и отскочит назад. Но нет, голова свободно прошла внутрь, в темноту.
     Последнее,  что  Иван  услыхал  из  внешнего  мира,  было   проклятие
смуглянки.
     - Чтоб вам всем в корчах передохнуть,  суки  поганые!  -  рычала  она
совсем не женским, звериным рыком. - Чтоб ни возврату, ни  спасения!  Чтоб
вас там живьем изжарили и слопали!!!!

     В кромешной тьме ничего  не  было  видно.  Иван  нащупал  руку  Ланы.
Притянул женщину к себе, обнял. От прикосновения ее теплого и нежного тела
его сразу бросило в дрожь, в голове помутилось. Но она  отпрянула...  Иван
дернулся следом. Но тут же остановился - ее можно было  понять,  ведь  она
прижалась не к человеку,  не  к  мягкой  и  упругой  коже,  а  к  шершавым
пластинам, к холодной чешуе. Она права! Но руки Иван не отпустил.
     - Ну, я полез, что ли? - спросил глуховато невидимый евнух-вертухай.
     - Куда?
     - Обратно! Куда ж еще? Мне  туда  дороги  нет!  -  обиженно  протянул
вертухай.
     Иван даже почувствовал на себе  его  зловонное,  мертвенное  дыхание.
Отшатнулся.
     - А нам куда же?! - спросил он зло.  -  Завел,  гад,  и  назад,  деру
давать!
     - Тут так положено,  -  с  расстановкой  ответил  вертухай,  -  ежели
желаете за мной вылазьте. А нет, так лезьте туда - вход-то один! Я тута не
причем получаюсь!
     Лана подтолкнула Ивана. Но он ничего не видел.
     - Здеся  надо  бы  метров  сорок  вверх  по  лесенке   подняться,   -
проинструктировал вертухай, - а потом по трубе проползти чуток. И прямиком
в  нижний  люк  -  там  будет  Ярус-Чистилище.  Ну,  а  коли  через   него
проберетесь, так и попадете сразу куда вам надобно!
     Иван не знал - куда ему надобно. Но вопросил:
     - Какие еще сорок метров? Чего голову морочишь - шар-то всего ничего,
в три обхвата, а ты говоришь, сорок метров! Запутать хочешь?! Лана  ткнула
его в бок кулаком.
     - Помалкивай!
     - А хотите, назад давайте -  в  садике  ведь  тоже  неплохо,  жить-то
можно, а?! - просипел вертухай. - Чего тут раздумывать - бери  себе  любую
из баб, да живи на радость! А хочешь, так и всех бери! - Вертухай  надолго
заскрипел, засопел. - Мы народ не ревнивый, нам это все  до  фени!  У  нас
другие заботы!
     Иван, не глядя, на звук, ткнул его кулаком в рожу. И  вертухай  сразу
замолк.
     - Полезли! - Предложила русоволосая.
     - Полезли, - согласился Иван, хотя был абсолютно  уверен,  что  через
три-четыре шага по  невидимой  лесенке  стукнется  макушкой  о  внутреннюю
оболочку шара.
     Лана дернула его за рукав.
     - Иди сюда!
     Иван нащупал скобу. Подтянулся. Потом  еще  и  еще  раз.  Русоволосая
поднималась рядом, иногда прижимаясь к нему своим упруго-трепетным  телом,
но тут же отстраняясь. И Ивану было обидно это. Ни во что он не уперся, ни
обо что не стукнулся, хотя уже они по логике вещей должны  были  подняться
над самим шаром  метров  на  десять.  Снизу  раздался  приглушенный  голос
вертухая:
     - Вы там только Хранителя не задевайте, не надо! Еще ни один из  тех,
кто его задел, внутрь-то не проскакивал, понятно?! - вертухай совсем осип,
голос сорвался до хрипа. - А так-то он никого не трогает, смирный!
     Иван пошарил  по  карманам-бросить  бы  чем-нибудь  в  мерзавца.  Но,
разумеется, ничего  не  нашел  подходящего.  Зато  неловко  оперевшись  на
боковую  скобу,  представлявшую  из  себя  нечто   вроде   перильцев,   он
почувствовал слабину. И  поднатужившись  вырвал  кусок  арматуры  метра  в
полтора длиной, распрямил - кто знает, может, небольшое  железное  копьецо
еще и пригодится ему!
     - Ты чего там застрял?
     Голос Ланы  прозвучал  взволнованно,  И  у  Ивана  невольно  защемило
сердце, спазм подкатил к горлу.  Но  он  вспомнил  о  своем  новом  жутком
обличий, и о том, что лишь темнота скрывает его  от  глаз  русоволосой.  И
сразу отрезвел - ни о каких взаимностях сейчас и помышлять не стоило,  все
это будет потом, после...
     - Иду!
     Иван стрелой взлетел вверх  по  невидимой  лестнице.  И  все  ж  таки
пребольно ударился макушкой обо что-то - звук был гулкий,  а  стало  быть,
преграда была не глухой стеной, а очередной переборкой. Ох, как  они,  все
эти переборки, трубы, люки, лазы, колодцы и прочая бестолковщина,  надоели
Ивану!
     Он ощупал поверхность рукой. Наткнулся на  выступ,  надавил  на  него
сильнее - и нечто плоское, похожее на заслонку съехало в сторону.
     - Что там еще? - поинтересовалась Лана. Она держала Ивана за  локоть,
тяжело, возбужденно дышала.
     - Сейчас проверим!
     Иван просунул в образовавшееся отверстие голову. Стало  светло,  даже
по глазам резануло от яркого синеватого света. И это было по меньшей  мере
странно, так как из самого  отверстия  во  тьму  лаза  не  пробивалось  ни
лучика, ни даже жалкого приглушенного отсвета - переход был неожиданным.
     - Ну, чего ты молчишь, отвечай?! - донеслось снизу.
     Иван  хотел  было  вылезти  полностью  на  свет,   но   приглядевшись
внимательно, заметил, что сделать  ему  этого  не  удастся  -  его  голова
находилась под прозрачной, почти  неуловимой  сферой,  имевшей  радиус  не
более полуметра. Иван протащил в проем руку, вытянул  ее,  постучал  всеми
восемью когтями по прозрачному покрытию,  потом  уперся  в  него  ладонью,
пытаясь сдвинуть. Не тут-то было! Иван оставил свою  затею  -  колпак  был
явно непрошибаемым.
     - Тут дверца прямо в трубу! - радостно прокричала снизу  русоволосая.
- Ты чего застрял, давай сюда!
     - Щас! Погоди же ты! - зло отозвался Иван. Ему надо было  разобраться
со всеми этими непонятными вещами, а потом уже лезть в  трубу.  Теперь  он
многое различал сквозь сферу:  силуэты  далеких  скалистых  гор,  какую-то
кривую и расщепленную во многих местах ветвь, нависающую над  его  головой
метрах в тридцати, сиреневатые  перистые  облака...  Нет,  за  сферическим
окошком был явно не садик с ручейками и заборчиками,  там  был  иной  мир.
Иван подтянулся еще немного. И почти уперся лицом в  прозрачную  преграду,
попытался заглянуть вниз.
     Но его внимание привлек  отчаянный  дробный  стук,  донесшийся  вдруг
сверху. К стуку прибавился омерзительный скрежет. Иван задрал голову -  на
внешней поверхности сферы  сидело  несколько  страшных,  допотопного  вида
клювастых, и рогатых тварей. Они-то и долбили вовсю  по  колпаку  клювами,
царапали  прозрачную  преграду  когтями,   били   пернатыми   встрепанными
крыльями, пытаясь сохранить равновесие, отталкивали друг друга, будто  уже
добрались до добычи. Но на поверхности  колпака  не  оставалось  и  следа,
видно, был он попрочнее клювов и когтей.
     - Все! Как хочешь! - глухо докатилось снизу. - Я пошла!
     Твари явно хотели поживиться именно им, Иван это сразу понял,  и  его
не удивила, не напугала их  первобытная  звериная  алчность,  но  все-таки
стало как-то не по себе. Тем более, что клювастых  слеталось  все  больше,
они уже заслонили своими дергающимися, трепещущими  телами  все,  облепили
сферу, яростно долбя ее не только сверху, но и отовсюду,  с  неистовством,
не жалея клювов. Нет, Ивану совсем не хотелось наружу.
     - Иду! - выкрикнул он.
     И  опустился  вниз,  опять  нажал  на  выступ  -  задвижка   прикрыла
отверстие. Он снова ничего не видел  в  кромешном  мраке  лаза.  Но  дверь
нащупал сразу, пролез в трубу. Спереди доносилось  учащенное  и  гулкое  в
замкнутой полости дыхание. Никому иному кроме  русоволосой  оно  не  могло
принадлежать. И Иван пополз вперед, волоча за собой пруткопье.
     - Ой!! - донеслось вдруг откуда-то  снизу.  И  одновременно  раздался
звук шлепка, обиженный сиплый  голосок  прокомментировал  происшествие:  -
Приземлилась!
     - Ты жива? - крикнул Иван. - Что с тобой?
     - Да все в норме, - отозвалась русоволосая. - Ты только  это,  гляди,
не свались на меня, там обрыв!
     Иван  уже  и  сам  нащупал  край  обрыва.  Вцепился  в  него  руками,
перевернулся, свесил ноги вниз, но дна  не  нащупал.  Появилась  мысль-как
спрыгивать? Его передернуло от  воспоминаний,  в  ушах  прозвучал  хриплый
голос Псевдо-Хука, пришло сомнение. Вот отпустишь сейчас  руки-и  прямиком
угодишь в объятия старым приятелям Гмыху да Хмагу или же, к примеру, опять
придется болтаться на цепях вниз головой в сыром и темном  каземате.  Чтоб
этот Хархан-А провалился в преисподнюю!
     - Чего застрял!
     - Иду! - просто ответил Иван. И разжал руки.
     Ничего с ним не произошло. Он спрыгнул вниз метра на четыре,  точнее,
сполз по шершавой стеночке, цепляясь  за  нее  чем  только  можно,  но  не
выпуская своего оружия.
     - Ну, наконец-то! - обрадовалась Дана. И на миг припала к его плечу.
     Ивану показалось, что она его чмокнула в щеку  -  прикосновение  было
нежным, мягким, неуловимым, может, ему это и впрямь показалось.
     - Ты не ушиблась? - спросил он.
     - Да нет, тут мягко.
     Иван потрогал пол или днище, он не знал-что именно, и  не  мог  этого
определить в темноте. Но оно было на самом деле мягким,  совсем  как  куча
хлама на его то пропадающем, то появляющемся чердаке.
     - Ну и куда дальше? - задал он вопрос самому себе вслух,  не  надеясь
на помощь в таком деле русоволосой.
     - Этот жирный говорил  про  какой-то  ярус,  где,  мол,  чистилище...
чего-то в таком духе, - промямлила неопределенно Лана.
     - Помню. Ярус-Чистилище, - подтвердил Иван. - Но где?!
     В тот же миг мягкий пол стал опускаться, будто площадка  лифта.  Иван
не видел ни черта, но он по стенам определил это, те вдруг поползли вверх,
задевая шершавой поверхностью то за плечо, то за локоть... Опускались  они
недолго, минут двенадцать. Молчали. Лана прижалась  к  нему  вплотную,  не
шевелилась. Иван чувствовал - ей страшно, но она не хочет этого выказать.
     Его волновало совсем другое сейчас - как он будет  выбираться  назад!
Как он найдет свои спрятанные вещи?! Ведь без скафандра  и  всего  прочего
ему и  думать  нечего  о  спасении!  А  тут  все  только  запутывается  да
усложняется, поди разберись!
     Наконец они застыли перед освещенной круглой дверью-люком. Дверь сама
по себе с ужасающим скрежетом, будто ей не пользовались тысячу лет, уехала
вбок. Но дойдя до крайней точки,  тут  же  начала  с  неменьшим  скрежетом
возвращаться на прежнее место.
     - Ну и что дальше? - раздражение захлестнуло Ивана.
     - Ничего!
     Дверь снова поехала вбок. И Лана прошмыгнула  за  нее,  не  дожидаясь
обратного движения. Ивану пришлось  повторить  то  же  самое,  но  уже  на
третьем заходе. Он проскочил, сразу обернулся. Дверь-люк  встала  на  свое
место и больше не пыталась сдвинуться. Ловушка!  -  подумалось  Ивану.  Да
только назад пути в любом случае не было.
     - Только ничего  не  трогай!  Помнишь,  как  жирный  говорил?!  А  то
Хранитель не пропустит! - напоминила Лана.
     - Поглядим еще! - буркнул Иван. И крепче сжал копье.
     Они быстрехонько миновали заросший плесенью тамбур, распахнули  самую
обычную прямоугольную дверь с круглой ручкой.
     И  замерли.  Трудно  было  понять,  что  было  за  дверью.  Со   всех
сторон-слева, справа, сверху, снизу  свисали,  переплетаясь,  скрещиваясь,
заходя одно за другое  какие-то  морщинистые  белые  отростки,  толстые  и
тонкие, свивающиеся в кольца и прямые, изогнутые  безвольно  и  напряженно
торчащие.  Заостренные  концы  отростков,  там  где  они   проглядывались,
заканчивались  черными  раздвоенными  коготками,  совсем   маленькими,   с
человеческий мизинец. Но было их столько, что в глазах  рябило.  Некоторые
отростки я кольца чуть подрагивали. Особо толстые вздымались и  опускались
почти незаметно, словно дышали. Смотреть на эту мешанину белых морщинистых
то ли щупальцев, то ли хоботов, то ли чьих-то хвостов было неприятно.
     - Мне что-то не хочется туда, - проговорила Лана.
     - И мне! - заверил ее Иван.
     Но другого хода не было-тамбур имел лишь две двери.
     - Я пойду! - вдруг решительно сказала Лана. - А ты за мной!
     - С ума сошла! - Иван хотел было придержать ее за плечо, но не успел,
она выскользнула из-под его руки, ступила на пол.
     - Тш-ш! - прошипела она, прикладывая палец к губам,  полуобернувшись.
И помахала рукой.
     - Вернись! - тихо позвал Иван. - Вернись пока не поздно!
     Она не  ответила.  Она  шла  куда-то,  осторожно  переступая  ногами,
стараясь опускать ступни подальше от отростков-щупальцев, в прогалы  между
ними. Ей приходилось постоянно, приседать, изгибаться, чуть ли не  змейкой
проскальзывая между извивами колец...  Иван  смотрел  с  содроганием.  Ему
казалось, что вот-вот  и  щупальца  оживут,  сдавят  ее  в  своих  тисках,
раздастся пронзительный предсмертный крик, хрип, а весь  этот  исполинский
клубок приедет в лвнжение, не даст ему добраться до русоволосой,  не  даст
помочь ей, спасти... Но пока все шло удачно, ей  удавалось  проскальзывать
через самые опасные места, она пробиралась буквально на цыпочках, не дыша.
Нет, Иван понимал, ему ни за что не повторить этого!
     - Ну, давай! - позвала она его  издалека.  Ее  почти  не  было  видно
сквозь  всю  эту  дикую  мешанину,  но  шепот  ее  прозвучал  явственно  и
разборчиво: - Не стой! Иди, тихонько, осторожно! Ну?!
     И Иван сделал первый шаг.  Остановился.  Посмотрел  вверх  -  потолка
видно не было, все терялось в белых морщинистых  извивах,  изгибах.  Стены
просматривались  очень   плохо,   но   все   же   видны   были   крохотные
окошечки-иллюминаторы,  рассыпанные  по  внутренней   поверхности   стены,
казалось бы, в полнейщем беспорядке. Но чего не было точно, так это углов.
Помещение имело овальную форму. И всюду - отростки, кольца, коготки...
     Иван сделал еще шаг, пролез под дышащим бревном-щупальцем, перешагнул
через точно такое же, но втрое большее, опустился на четвереньки  -  иначе
были  и  невозможно  двигаться  дальше.  Мозг  отмерял   размеренно:   "не
задевайте, не надо! не задевайте, не надо!" И еще в нем как-то параллельно
ухало: "смирный! смирный! смирный!" Ну что ж, поглядим, какой он  смирный.
Иван на пределе возможного протиснулся сквозь  тройную  спираль.  В  одном
месте чуть не зацепился наплечным кармашком за острый раздвоенный коготок,
увернулся  в  последний  момент.  Он   делал   невероятное   -   пролезал,
протискивался мышкой, проскальзывал, изгибался и припадал к полу, где-то и
проползал по. нему-таких участков было мало, но были. А  в  мозгу  стучало
ритмично: "смирный! смирный! смирный!"
     Русоволосая стояла на крутом порожке полукруглого отверстия, ведущего
неизвестно куда, и во все  глаза  смотрела  на  Ивана.  Казалось,  она  не
дышала. Ей удалось пробраться через  Ярус-Чистилище.  Но  вид  у  нее  был
такой, что она вот-вот прыгнет обратно, в эту мешанину щупалец.
     - Ничего, - бубнил под нос Иван,  -  проберемся!  И  не  через  такие
буреломы пробиралися! Ишь ты, смирный какой! Прямо на загляденьице, так  и
держать...
     Он даже сам не замечал, что говорит вслух - нервы  били  на  пределе.
Делая очередное движение,  он  не  видел  уже,  как  будет  проскальзывать
дальше, казалось, что нету меж колец и  отростков  ни  малейшей  щели,  не
проскользнуть! Но находилась дырочка - и он пробирался.
     - Ну, слава Богу! - с присвистом выдохнула Лана, когда до  нее  Ивану
оставалось сделать не более полутора шажков. Она даже протянула руку.
     И Иван заглянул ей в глаза. Но тут же замер. Он почувствовал, что  за
левую штанину у самого бедра что-то зацепилось. Опустил глаза -  крохотный
черный коготок размером с иголку застрял между тканью кармана и застежкой.
Он еле-еле держался, мог выскользнуть в любой миг. И потому Иван стоял как
вкопанный, не делая ни единого движения.
     - Ну что ты?! - удивленно прошептала Лана. Шагнула встречу.  Потянула
за руку. - Иди же!
     Иван не успел ответить. Но он увидал  вдруг  ее  резко  расширившиеся
зрачки, перекошенное от  ужаса  лицо.  Еще  он  успел  заметить,  как  она
отпрыгнула назад спряталась за порожком. Все  произошло  в  доли  секунды.
Что-то сильное и цепкое обвило его  тело,  оторвало  от  пола,  подняло  в
воздух.
     - Не-е-ет!!! - заорала не своим голосом русоволосая.  -  Не  надо!  Я
боюсь! Не-е-ет!!!
     Сам Иван не успел испугаться. Но он  почти  рефлекторно  ткнул  своим
копьем в белое морщинистое, пробил насквозь кожу.  И  из-под  нее  хлынула
желтая пузырящаяся жижа. Иван ткнул сильнее,  потом  еще  раз,  еще.  Пена
текла, дыры зарубцовывались на глазах. Но неведомая  сила  продолжала  его
удерживать на весу.
     И только теперь он заметил,  что  все  эти  безвольно  свисавшие  или
упруго торчавшие отростки, кольца, щупальца, хвосты и  вообще  черт  знает
что, пришли в движение -  принялись  извиваться,  сжиматься,  разжиматься,
сплетаться в  новые,  еще  более  жуткие  и  невообразимые  змеинообразные
клубки. Казалось, всей этой гадости в помещении стало в сотни раз  больше.
Щупальца вытягивались, превращались из толстенных в совсем тонюсенькие,  и
наоборот, сокращались, морщинились, раздувались. Одно из таких  и  держало
его, трижды обвившись вокруг пояса.
     - Не  трогай!  Не  бей!  -  кричала  русоволосая.  Она  уже   немного
опомнилась, сумела побороть охватившую ее  истерику,  прервать  ее.  -  Не
смей! Ты бес силен перед этой  гадиной!  Она  сама  тебя  отпустит...  или
удавит! Не надо...
     Иван не слышал, чего "не надо". Он бил и бил своим железным копьем  в
обвившее его щупальце, в этот толстенный червеобразный отросток. Он вонзал
копье со  всей  силой,  прокручивал  его  внутри  щупальца,  проворачивал,
выдергивал, заливая себя ведрами пены. И вонзал снова. Он делал это молча,
сосредоточенно, будто выполнял некую важную и ответственную работу.
     - Не надо-о!!!
     И на какой-то миг ему удалось  ослабить  хватку.  Он  выскользнул  из
чудовищных объятий. Бросился бегом к полукруглой двери, не разбирая  пути,
наступая на отростки и щупальца, отбиваясь от  них  копьем,  кулаками.  Он
пробежал метров двадцать, оставалось совсем немного, совсем чуть-чуть -  и
пришло бы спасение. Но почти в том же самом месте, что  и  в  первый  раз,
одно из щупалец настигло его, захлестнуло, обвило, так, что острый  черный
коготь  навис  над  самым  лицом.  Сдавило  -  чуть  ребра  не  затрещали,
перехватило дыхание. И потянуло куда-то вверх.
     - Не-е-ет!!! - доносилось снизу. - Не-е-ет!!!
     Но Иван был в полуобморочном состоянии. Он не мог сопротивляться этой
исполинской многолапой, если можно было  назвать  эти  отростки  "лапами",
гадине. Он даже не понимал где  ее  тело,  где  голова.  Все  кишмя-кишело
одними кошмарными белыми  морщинистыми  щупальцами.  И  только  когда  его
подтянуло к самому потолку, на  высоту  не  менее  пятнадцати  метров,  он
разглядел будто прилепленное к округлым сводам шарообразное полупрозрачное
тело, внутри которого что-то переливалось и  дергалось.  Никакого  подобия
головы или чего-то похожего не было. Не было на этом  теле  ни  пасти,  ни
морды, ни жвал, вообще ничего! Только вытянулись вдруг прямо из  огромного
водянистого брюха на трех отросточках-стебельках Три мутных черных  глаза,
с натекающими на них бельмами. Вытянулись и уставились  на  Ивана  с  трех
сторон - бессмысленно и тупо. Никакого рта так и не  появилось.  Но  слова
прозвучали - мозкет, прямо из брюха, может, просто в мозгу у Ивана:
     - Куда ты идешь, слизняк?
     - Туда, - как-то неопределенно прохрипел Иван.
     Ответ его был машинальным и глупым.
     - Понятно, - сказало брюхо. - А что тебе там надо?
     В голове у Ивана прокрутилась  в  долю  секунды  тысяча  ответов.  Но
выбрал он самый бестолковый, хотя и честный в какой-то мере:
     - Не знаю!
     Брюхо забулькало, заколыхалось.
     - Ну вот, не знаешь, а идешь! - протянуло оно обиженно. - А для  чего
я, по-твоему, тут поставлен Хранителем, а?!
     Иван промолчал - что толку беседовать с этим чудовищем! Да и  вообще,
с ним ли он беседует, может, это наваждение,  может,  обман!  А  сидит  на
самом деле кое-кто за переборочкой,  поглядывает  на  все  из  безопасного
местечка да забавляется! Но Иван тут же отогнал последнюю мысль. Все  было
слишком нелепо и страшно, чтобы речь шла о забавах.
     А брюхо гнуло свое:
     - Так вот, я  для  того  и  поставлен  тут  Хранителем,  чтоб  всякие
слизняки и прочая мелочь не шастала  куда  сама  не  знает!  Зачем  всяким
недоразвитым туда ходить?! Ну вот сам подумай, там у вас... что там у  вас
есть, ну вот, к примеру - ежели какая-нибудь лягушка запрыгнет  в  реактор
ваших допотопных термоядов или в  какой  ридориоцентр,  ну  чего  она  там
увидит, чего сможет понять, а?! Зачем ей туда запрыгивать?!  Зачем  слизню
заползать в космолабораторию, где выращивают  кристаллы?!  Слизень  должен
сидеть в своей мокрятине и не высовываться! Понял?! Тем  более,  ежели  он
сам не знает чего ему надо!
     Глаза ощупывали Ивана  со  всех  сторон,  они  на  своих  стебелечках
напоминали волосы Медузы Горгоны, также змеились и изгибались, только  вот
не шипели.
     - Вот я тебя подвешу тут, - проговорило брюхо,  -  и  будешь  висеть,
покуда не созреешь. А на Харх-А-ане тебе нечего делать,  поверь  уж  моему
опыту!
     - Где-где?! - поинтересовался Иван.
     - На Харх-А-ане, вот где!
     Ивана приподняло еще выше, какой-то крюк прошел  острием  под  поясом
комбинезона, давление щупальца ослабло, потом  и  пропало.  Он  висел  под
самыми сводами - и трепыхаться не стоило. Падение  с  такой  высоты  могло
окончиться только неприятностью. И все ж любопытство было сильнее страха и
прочих чувств.
     - А мне говорили, что это место называется  Хархан-А,  -  сказал  он,
стараясь не встречаться глазами с  жуткими  "волосами  Медузы".  -  И  еще
чего-то, про уровни какие-то, про ярусы, про Чистилище.
     - Ну, в общем-то все верно, слизняк, как же войти на Харх-А-ан, минуя
Чистилище?! Все верно! А Хархан-А, на котором ты недавно был, находится на
самом почти входе в Систему за двадцать один световой год отсюда.
     - Что-о?! - удивился Иван.
     - Что слышал!
     - Этого не может быть!
     - Может.
     - Я ничего не понимаю, -  растерянно  выдавил  Иван,  у  него  голова
кружилась и чудовищный комок торчал в глотке, не  давая  дышать,  говорить
нормально.
     - А я тебе о чем толковал, забыл? И не  поймешь  никогда!  -  сказало
брюхо-Хранитель. - Ни-ког-да не пой-мешь!
     - Мы проползли, прошли, пролезли не больше сотни метров, - гнул  свое
Иван. - Причем тут двадцать один световой год?!
     - Да  чего  с  тобою  говорить!  Виси  и  созревай!  Через   недельку
высохнешь, вывалишься из одежонки, тебе же лучше будет. Но  посуди,  зачем
тебе такому вообще жить?! На мой  взгляд,  не  стоит,  одно  недоразумение
сплошное!
     Иван совсем не надолго, языком  отомкнул  переговорник  от  неба.  Но
голос от этого не стал менее разборчивым и доходчивым. Он даже зазвучал  с
укоризной:
     - Это ты зря тут проверочками занимаешься!
     Думаешь, мы вас на сотни тысяч лет в развитии опередили, а без  ваших
этих финтифлюшек обходиться не можем?! Ну это  же  глупо  совсем,  это  же
послизнячьи! У нас у каждого в мозгу такие переговорники, какие вам  и  не
снилися! Ну  да  ладно,  виси!  Тебе  это  -  все  равно  не  надо  знать,
отпрыгался, лягушонок!
     - Поглядим еще, - проворчал Иван.
     - Вот виси себе да гляди сколько влезет! А что касается сотни метров,
как ты говоришь, так я  поясню:  каждый  метр  во  внутренних  структурах,
лягушонок, это целая куча парсеков в Пространстве... Э-э, да что  с  тобою
говорить!
     Иван примкнул Переговорник. Ничего, чтобы они тут ни болтали, как  ни
задавались, а ему эта штуковина еще пригодится!
     - И назад мне путь закрыт? - спросил он.
     Ответа не последовало.
     Иван немного извернулся на крюке, посмотрел вниз - но русоволосой  не
увидал. Наверное, она  спряталась  за  полукруглой  дверцей,  а  может,  и
убежала давно - кто он для нее, никто. Чучело  трехглазое  да  чешуйчатое,
вот кто. На какое-то короткое время в  ней  могла  проснуться  симпатия  к
такому уродцу, да могла! Но лишь потому, что он помогал ей в чем-то, давал
надежду на несбыточное...  А  пропал,  так  и  поделом  ему!  Иван  вполне
понимал, что могло твориться  сейчас  в  ее  душе.  Но  больше  всего  его
волновало другое-она осталась одна в этом чуждом проклятом мире  со  всеми
его идиотскими и нелепыми вывертами! И это он обрек ее на это одиночество!
Раньше она была пусть и не в самой лучшей,  но  все  же  таки  в  компании
землянок, что-то было в настоящем. Но пришел он, И все нарушилось!  И  уже
только лишь по этой причине Иван не мог позволить себе висеть на  крюке  и
"созревать". Нет! Будь они сами хоть трижды, хоть четырежды  прокляты!  Но
если они ему делают зло, то и он ответит тем же! В конце концов, для  чего
он заявился в этот мир-самому  мстить,  справедливо  мстить  за  содеянное
нелюдями, или же терпеть бесконечные побои, издевательства?!  Ну  уж  нет!
Коли он не может быть частью Добра, мечом в руках  Добра,  он  сам  станет
Злом, его удавкой! И с помощью  одного  Зла  он  сокрушит  другое  Зло,  а
значит, принесет Добро в мир! Только так! Только так, и не иначе!
     В ушах снова зазвучал мягкий низкий голос: "Добро на острие  меча  не
преподносят..." Ну и пусть! Не надо! Он не с добром  пришел  сюда!  Он  не
собираются этим нелюдям преподносить чего-то! Он  только  лишь  научит  их
уважать других, напомнит, что во Вселенной, где бы она ни была,  по  какую
бы сторону  коллапсаров  не  распространялась,  каждый  рожденный  достоин
жизни! И он не будет различать одних и других, он просто будет  отстаивать
свое право на жцзнь! И пусть  это  прайб  назовется  Добром,  пусть  Злом,
неважно, для него все  неважно!  Неужто  же  он,  а  не  ойи,  заслуживают
проклятья?! Нет! И еще раз нет! Надо отбросить остатки сомнений!
     А в ушах опять загудело, снова пробился далекий  голос:  "Тебе  будет
казатвся, что борешься с этим Злом,  что  ты  истребитель  этого  зла,  но
истребляя и обарывая его силой, будешь лишь умножать его. И настанет день,
час, когда ты перестанешь понимать, где кончается Добро и начинается  Зло,
и сам станешь воплощением Зла!"
     Иван резко встряхнул головой. Заглушил внутренний голос. Нет,  он  не
станет... а если даже и станет, так значит, того требуют обстоятельства! А
они выше людских переживаний, они на деле выявляют - что есть  что  и  кто
есть кто! В этот мир надо  было  придти  с  мечом,  и  не  с  копьецом  из
арматуры,  не  с  плазменным  резаком  и  лучеметом...   а   с   флотилией
космокрейсеров  последнего  поколения,  оснащенных  мегааннигиляторами   и
фотонными таранами. Вот тогда бы можно было и разговоры  разговаривать!  А
теперь... Нет, и теперь у  него  есть  выход..  И  пусть  хоть  кто-нибудь
попробует упрекнуть его, пусть только попытается!
     Иван осторожно нащупал под  комбинезоном  яйцо-превращатель,  засунул
руку внутрь. При этом он заставил себя  думать  о  Лане  -  думать  четко,
выражение, образно - пускай читают его мысли, пускай!
     - Трепыхаешься? - поинтересовалось вдруг брюхо.
     - Куда уж нам, - прохрипел Иван.
     - Ну, трепыхайся, трепыхайся!
     Змеиные стебельки с глазами втянулись в брюхо Хранителя. Даже  следов
не осталось; будто и небыло ничего.
     Иван скрючился, поднес яйцо к горлу, сдавил. Он нажал на него  сразу,
со всей силой  нажал.  И  почувствовал,  что  происходит,  а  точнее,  уже
произошло, нечто  странное  -  он  вдруг  разросся  во  все  это  огромное
помещение, обрел тысячи сильных и легко управляемых конечностей, он  вдруг
увидал все разом, будто и в каждой  его  конечности  находилось  по  сотне
глаз. Это было непередаваемое ощущение. Но Иван не стал им  упиваться,  не
стал они пытаться разобраться в нем. Надо было действовать!
     - Ну что, слизняк ничтожный! - взревел он громоподобным, голосом,  не
своим, каким-то даже искусственно усиленным. - Что ты теперь скажешь?!
     Он мгновенно подтянул к себе, под своды, три десятка самых  мощных  и
толстых щупальцев-отростков, напряг их концы до одеревенения, и  не  жалея
ни сил, ни тканей,  ни  когтей,  ударил  со  всех  сторон  одновременно  в
чудовищное прозрачное брюхо.
     - Получай, каракатица поганая! Сверхслизняк!
     Его щупальца застряли в пронзенном шарообразном теле. Но  оттуда  уже
водопадами хлестала вниз темно-желтая пена. Тело  прямо  на  глазах  стало
терять форму шара, съеживаться, опадать,  превращаться  в  висящий,  комок
морщинистой кожи.
     - Это интересно... - прозвучало в мозгу у Ивана голосом Хранителя.
     - Да,  это  очень  интересно!  -  зло  ответил  Иван   -   Хранитель,
тысячелапый  и  стоглазый,  огромный  и  почти  всемогущий.   Это   крайне
интересно!
     И он также резко, как и вонзал, выдернул  концы  отростков.  Обмякшее
тело упало вниз. Вместе с ним, вслед, опустился Иван.  В  самом  крохотном
щупальце-отросточке он сжимал у круглого  тела  яйцо-превращатель,  но  не
знал, куда  его  приставить  -  ведь  рта-то  не  было!  Мелькнула  мысль,
странная,   но   завораживающая,   чертовски   привлекательная,    но    и
отталкивающая: а почему бы не остаться здесь, почему бы  самому  не  стать
Хранителем,  всемогущим,  всевидящим,  подлинным  сверхсуществом?!  Но  он
чувствовал, что это просто не получится, он чувствовал, как  уходят  силы,
как он слабеет с каждой секундой. Видно, превращзтель не мог так  запросто
перебрасывать малую массу в сверхбольшую, наверное, ему нужно было  время,
чтоб  собрать  в  свое  поле   дополнительное   вещество,   дополнительную
энергию... Иван Хранитель судорожно водил яйцом по всей поверхности  тела,
пытаясь нащупать нужную точку, слабея, теряя сознание.
     Первый раз он очнулся  на  груде  червеобразных  холодных  отростков.
Очнулся с зажатым в правой восьмипалой руке яйцом. Лана что-то  кричала  в
самые уши. Но он не мог разобрать. И вновь ушел в черноту.
     Второй раз сознание вернулось не сразу. Оно приходило  урывочно,  тут
же пропадая, перемежаясь с мраком провалов. Но Иван все же ощутил, что его
куда-то тащат. Тащат самым примитивным и грубым образом - за ноги.
     - Эй? Кто там? - поинтересовался он еле слышно.
     - Прочухался! - обрадовалась русоволосая.
     Это она волокла его за собой, крепко ухватившись за твердые  покрытые
хитиновой чешуей лодыжки. Ей было тяжело. Но  она  не  сдавалась,  тянула.
Иван присмотрелся - они находились в каком-то круглом туннеле со змеящейся
световой полоской, бегущей поверху. Туннель состоял из секций,  метров  по
сто каждая. В местах их стыковок Ивана встряхивало на грубых швах. Но боли
он не чувствовал. Сил для того, чтобы встать, пока не было.
     - Ну и куда мы? - поинтересовался он не без ехидцы.
     Лана фыркнула. И тяжело, сипло ответила:
     - Куда глаза глядят. Больше некуда!
     Через некоторое время они уперлись в преграду. Но пластиковая на  вид
переборка сама упала, открывая вход в какое-то светлое огромное помещение,
а может, и вообще на простор этой планеты или чего бы там ни было.
     - Погоди! - прикрикнул Иван. - Надо разобраться!
     - Успеется! - ответила Лана.
     - Стой, кому говорю!
     Но она уже выволокла его наружу. И тут же вдруг пропала куда-то. Иван
приподнялся, сел...
     Его подхватили чьи-то сильные руки, поставили на ноги. Перед  глазами
мелькнули трехглазые рожи, заскрежетало, зачавкало.
     Иван увидел прямо перед  собой  здоровенного  негуманоида,  обычного,
каких он уже навидался вдоволь.
     Негуманоид раззявил пластинчатую пасть, раздвинул мешки брылей.
     - Рад приветствовать  вас  на  Харх-А-анев  месяц  ядовитых  трав!  -
провозгласил он как-то торжественно, радостно, даже восторженно.
     И ударил Ивана в челюсть. Да так, что тот  отлетел  на  три  метра  и
рухнул плашмя наземь.

     Харх-А-ан. Перпендикулярные уровни.

     Невидимый спектр. Квазиярус.

     Год 123-й, месяц ядовитых трав - нулевое время

     Каждый мир, даже самый сумбурный на  первый  взгляд  и  необъяснимый,
самый нелогичный с точки зрения земного логика, абсурдный и бессмысленный,
фактически не менее упорядочен и конкретен, чем мир, привычный наблюдателю
- там, где  перестает  действовать  земная  логика,  начинает  действовать
логика  неземная,  только  и  всего  -  и  нечего  выдуриваться,  пытаться
подстроить под себя то, что существует помимо твоей воли, что  существует,
даже и не замечая твоего существования, не  замечая  тебя  самого,  нечего
дергаться  и  пытаться  все   осмыслить,   привести   к   известным   тебе
знаменателям, все это бесполезная затея! Бесполезная  и  иссушающая  мозг!
Ибо ползет улитка  по  стебельку  травинки,  не  ведая  ни  одного  закона
окружающего ее мира, не ведая, но  подчиняясь  им,  существуя  по  ним,  а
следовательно,  и  сама  она  часть   этого   мира,   часть   многосложной
совокупности его законов,  сама  один  из  таковых-потому  и  необорима  в
миллионах и миллиардах поколений. Ищущий  же  объяснений  всему,  желающий
постичь непостижимое вырывается из жизнеустойчивой совокупности  этой,  из
самого симбиоза живого и  неживого,  материального  и  Нематериального.  И
ополчается против него все живущее по  законам  и  внутри  них,  стремится
поглотить изгоя или выпихнуть пробравшегося внутрь. Так случается в  своем
мире. Сплошь и рядом случается! А в чужом? В мире, существовавшем без тебя
и тебе подобных, в мире, не породившем тебя, а лишь  принявшем  на  время,
как в нем? Столь же он суров к нарушающему законы чужаку? Или  он  его  йе
приемлет ни в единой ипостаси, ни  в  нарушении,  ни  в  соблюдении?!  Нет
ответа. И не будет!, Нечего даже пытаться отыскать  его,  ибо  ни  что  не
повторяется в точности, никогда и нигде!  Что  же  делать?  Как  быть?  Из
трясины можно вытащить палец, руку... но если тебя засосало с головою, что
делать?!
     Так или примерно так думал Иван, находись в полуобморочном состоянии,
то  всплывая  на  поверхность,  то  проваливаясь  в  бездну.  Мысли   были
несвязные, путанные, но именно они почему-то лезли в голову. И изгнать  их
не было сил. Иван даже не знал,  сколько  времени  он  лежит  в  состоянии
прострации, ему казалось, что очень долго, чуть ли не всю жизнь.
     Несколько раз его принимались пинать  ногами  под  ребра.  Но  он  не
вставал, а наоборот - сразу же отключался, уплывал. Видно, на  превращение
в многолапового и  стоглазого  ушло  столько  сил,  что  ему  еще  нескоро
придется выкарабкаться... Да и придется ли?! Откуда-то издалека доносились
хрипатые голоса:
     - А слизняка куда? В утилизатор?!
     - Не, не надо!
     - Почему?
     - А потому! Не мы его сюда впихнули, не нам и выпихивать!
     - Загадками говоришь.
     - Дурья башка! Может, его кто на ниточке ведет, понял?! А ты  дернешь
- кончик-то тебя и по макушке огреет самого! А то еще  чего,  тут  с  умом
надо... Пускай ползет, какое нам дело!
     - Вот это точно, дела нет! А  только  место  свое  знать  надо.  У-у,
гнида!
     Ивану опять раза три кряду саданули по  ребрам.  Он  перевернулся  на
бок, скрючился.
     И все-таки голова постепенно прояснялась. Да и тело оживало. Но  Иван
не спешил - он решил, что поднимется или сделает  попытку  подняться  лишь
тогда, когда силы восстановятся полностью, ну хотя бы  на  две  трети.  Он
незаметно  просунул  руку  в  пояс,  нащупал  шарики  стимуляторов,  очень
осторожно и медленно, чтобы не вызвать подозрений,  если  за  ним  следят,
поднес руку ко рту и проглотил сразу пять или шесть шариков. Он знал,  что
потом будет плохо. Но это потом А выкарабкиваться надо было сейчас.
     - А может, он не слизняк? Может,  из  наших?  Гляди-ка,  не  отличишь
ведь! - донеслось снова сверху.
     - Был бы наш, сразу на внутреннюю связь вышел, так-то!
     Иван и раньше догадывался, а теперь  до  него  дошло  окончательно  -
негуманоиды в основном переговариваются мысленно, телепатически, и  потому
он в любом обличий предстает перед ними чужаком.
     - Наш или не наш, какое дело! Что ж  теперьтак  и  позволять  ему  по
перпендикулярным уровням шнырять? А мало ли куда его занесет?!
     - Не наше дело!
     - Ну и ладно!
     Иван подождал, пока смолкнут удаляющиеся  шаги,  и  повернул  голову,
приоткрыл один глаз-верхний. Никого рядом не было.  Тогда  он  открыл  все
глаза, осмотрелся, сел. В спину будто колом ударило.
     - Проклятье!  -  выругался  он.  И  застонал.  Лишь  теперь  начинали
сказываться  все  те  удары,  что  были  нанесены  ему  в   бесчувственном
состоянии. Зеленая пелена застлала  взор.  Он  отогнал  ее  усилием  воли,
собрался. И стало лучше - то ли стимуляторы подействовали, то ли сработали
рефлекторные механизмы, заложенные в его мозг и тело еще в Школе.
     Он сидел посреди самой настоящей пустыни-от  горизонта  до  горизонта
тянулась одна и та же растрескавшаяся серая земля. И не земля даже, как он
убедился, проведя рукой, а ссохшаяся или обожженная  глина.  Трещины  были
глубокими  и  широкими,  причудливо  изломанными   и   забитыми   каким-то
непонятным, но явно искусственного происхождения мусором.  Чего  только  в
них не было-и разноцветные спиральки разных величин, и пластиковые  черные
болты с кривой нарезкой, и колечки, и штыри, и перепутанная  и  изломанная
проволока, и вообще черти что! Но главное, нигде не было намека на  что-то
такое, откуда Иван с Ланой могли выйти  в  эту  пустыню.  Или  его  успели
отволочь так далеко? Иван не знал. Он сидел и вертел  головой,  ничего  не
понимая.
     Небо было зеленым и бездонным. В эту ненормально прозрачную  пропасть
было страшно смотреть. И Иван снова уставился в землю. Он сидел на плоской
глинистой плите с причудливо изрезанными краями - плиты этой только-только
хватало, чтобы вытянуться во весь рост. Иван склонился над трещиной, сунул
в нее руку. Но тут же выдернул ее обратно - в пальцы словно током ударило.
Он попробовал еще разок, но уже с другой стороны - шибануло сильнее.  Нет,
подумал он, лучше не экспериментировать!
     Встал. Ноги держали. Головокружение прошло. Он подпрыгнул вверх метра
на полтора - и сумел разглядеть: чуть ли не за  горизонтом,  в  теряющейся
дали какие-то смутные тонюсенькие столбики  или  башенки.  Подпрыгнул  еще
раз, но разобраться так и не сумел.
     Надо было идти  куда-то,  разыскивать  русоволосую  и  вообще  искать
выход, если он только есть в этой безжизненной пустыне. Не сидеть  сиднем!
И Иван побрел, куда ноги понесли. Поначалу он перешагивал  через  трещины.
Но это было утомительно, сбивало с ритма, ведь плиты были  разной  ширины,
разных форм. И он стал прыгать с одной на  другую,  иногда  и  перемахивая
через те, что поменьше. Все это  напоминало  какую-то  глуповатую  детскую
игру,  когда  ребенок,  спешащий  за  матерью,  вдруг  задается  целью  не
наступить ни на единую трешинку в наземном покрытии,  и  оттого  поминутно
сбивается, спотыкается, а то и падает. Но на Ивана напал странный азарт-он
прыгал с плиты на плиту, и уже не на ходу, а на бегу; он просто несся  как
сумасшедший,  как  взбалмашный  ребенок.  Через  каждую  сотню   плит   он
подпрыгивал  вверх  и  глядел  за   горизонт,   но   башенки-столбики   не
приближались, до них было так же далеко как и в самом начале.
     Иван начал задыхаться, он вспотел. Но когтистые лапы  были  послушны,
быносливы-Иван еще раз убедился, что негуманоиды правильно  поступают,  не
нося никаких башмаков или сапогов. Да и как на  такие  раскоряки  натянуть
башмаки! Он прыгал и прыгал в надежде хоть куда-нибудь добраться.  По  его
расчетам позади оставалось  не  меньше  полутора  десятка  километров.  Но
ничего не менялось - пустыня-свалка была точно такой же как и  в  исходном
пункте. Складывалось впечатление, что некто специально  размел  весь  этот
пестрый мусор по щелям столь равномерно.
     От однообразности пейзажа начинали  уставать  глаза.  Иван  почти  не
смотрел по сторонам, лишь, контролировал узенькую полосочку  впереди...  И
вдруг он сбился, споткнулся, упал на колени посреди одной из плит.  И  его
сразу прошибло второй волной поталедяной,  неприятной.  Посреди  следующей
плиты лежал маленький кругленький черненький шарик.
     Иван осторожно, словно переступал не по разломам глины,  а  прыгал  с
льдины на льдину, перебрался на плиту. Взял шарик щепотью...  Да  это  был
самый обыкновенный  гранулированный  стимулятор,  самый  что  ни  на  есть
земной, его собственный! Думать о том, что кто-то успел до  него  побывать
тут и оставить на плите шарик было наивно. Иван сел и призадумался.
     Все было  чертовски  нелепо!  Бежать  по  кругу,  как  это  бывает  с
неопытными ходоками и бегунами, блуждающими в трех соснах, он  не  мог,  с
его выучкой он бы и в полубессознательном состоянии не ползал  кругами....
И все же он вернулся туда, откуда начал свой путь.
     - Эй! - крикнул он вверх. - Кто-нибудь меня слышит?!
     Голос его растворился в зеленой прозрачной пропасти.
     - Ну и черт с вами!
     Иван снова  сунул  руку  в  трещину  -  его  затрясло.  Да  так,  что
зубы-пластины застучали трещоткой и из глаз покатили слезы. Но он  терпел.
Его било, колотило, трясло безжалостно, неистово. Тело корчилось словно  в
агонии. Но он терпел. И  все  глубже  запускал  в  трещину  руку.  Наконец
наткнулся на что-то твердое, округлое. Вцепился  и  потащил  на  себя.  Но
вытащить ничего не сумел... Плита вдруг накренилась,  встала  дыбом  будто
переворачивающаяся льдина - и Ивана повлекло куда-то вниз.  Он  еле  успел
зацепиться за край плиты. Но тут же отдернул руки, иначе бы их  расплющило
всмятку о другую плиту. Но не упал...
     Какая-то невидимая сила мягко опустила его на дно  подземной  пещеры.
Да, это была самая настоящая пещера, каких на Земле не счесть - с  темными
и неровными стенами, с мрачными еле видимыми сводами,  с  которых  свисали
сталактиты - переливчато светящиеся, необыкновенно красивые. Иван сидел на
большом валуне и думал -  ну,  вот  сейчас  подойдет  кто-то,  или  просто
прогремит голос, и его обрадуют чем-нибудь этаким, дескать,  ты  там-то  и
там-то, за столько-то световых лет  от  того-то.  И  он  уже  приготовился
выкрикнуть, что ему наплевать на то, где  он  и  на  каком  расстоянии  от
предыдущего места хотя было той  причине,  что  для  него  все  эти  места
одинаково далеки, все где-то у черта на рогах! Но никто не подошел.
     Тогда Иван сам встал. И  в  сердцах  ударил  лапой  по  торчащему  из
неровного дна пещеры сталагмиту, точно такой же сосульке что и  сталактит,
но растущей наоборот.  И  произошло  странное.  Переливающаяся  изумрудной
синевой сосулька спружинила словно резиновая. И с непонятной силой ударила
Ивана в лоб. Он полетел спиной на  валун.  Но  тот  откатился  в  сторону,
открывая дыру провала... и Иван опять полетел "вниз".  Он  уже  ничего  не
соображал.  В  мозгу  вертелась  какая-то  мешанина  из  "перпендикулярных
уровней" и "прыгающих лягушат".
     Падение было бесконечным. Мелькали сосулькисталактиты, стены, валуны,
своды, сталагмиты, ржавые  лестницы,  каменные  ступени,  что-то  текло  и
журчало, падали, но почему-то наискось,  хрустально-пецистые  водопады,  в
лицо Ивану летели брызги. Но он даже не прикрывался. Наконец его тряхнуло.
И падение прервалось.
     Он лежал на спине посреди огромного зала. И опять, как и в  случае  с
навесом, никакой дыры или проема в нависшем над ним потолке не было, будто
он упал прямо через эту серую, явно металлическую поверхность, пронизав ее
как нож масло.
     - Иван! - тихо позвал его кто-то.
     - А-а?! - отозвался он невпопад.
     Вскочил на ноги, не зная, куда бежать, что делать.
     - Иди же ко мне!
     Голос принадлежал русоволосой, теперь Иван  это  точно  разобрал.  Но
куда идти? Где она?! Иван ничего не видел кроме  серого  потолка  и  серых
стен. И все же он сделал  с  десяток  шагов  в  направлении  прозвучавшего
голоса.
     - Смелей!
     - Тут стена. Где ты?! - Иван остановился.
     - Да, нет тут никакой стены, давай! - снова позвала Лана.
     Иван протянул руку и она прошла сквозь стену.
     - Ну видишь? Там нет ничего, иди сюда!
     Иван шагнул прямо на стену... и прошел-сквозь  нее,  не  почувствовав
даже легчайшего прикосновения к телу. Зато он сразу же вляпался в какое-то
вязкое месиво и запутался в тягучей и липкой паутине. Начал  обрывать  ее,
вытаскивать лапы - ему еле удавалось проделывать  это.  И  он  по-прежнему
ничегошеньки не видел кроме самой паутины, толстенной и клейкой.
     - Чего ты там застрял, живее давай! - нетерпеливо прокричала Лана.
     - Где ты?!
     - Там же, где и ты, -  прозвучало  совсем  рядом,  не  дальше  десяти
метров от него. - В Невидимом спектре, понял?
     - Ничего я не понял! - сорвался Иван. - Говори  толком!  Что  это  за
мерзость, как ты сквозь нее пробиралась, вот ведь гнусь какая!
     Он совершенно  запутался  и  увяз.  Бессилие  раздражало,  заставляло
рваться из паутины сильнее, резче. И все больше ее накручивалось на  тело,
все труднее становилось двигаться.
     - Не психуй! Я сама ничего не знаю. Это все Марта  так  говорит.  Она
слыхала. А я не знаю. Тут Квазиярус какой-то! Ты мужчина, ты и ломай  себе
голову! Ну-у?!
     - Я пошевельнуть пальцем не могу, а ты ахинею несешь! - заорал  Иван.
Он был просто взбешен.
     Если бы в эту минуту ему под руку попался, плазменный  резак,  он  бы
стал жечь все и всех направо и налево, без разбору и жалости.  -  Где  ты,
черт бы тебя побрал?! Как ты пролезала через это болото поганое?!
     Лана отозвалась не сразу. И голос ее прозвучал обиженно:
     - Меня сбоку провели, через дверцу... и подве- сили.
     - Чего-о?!
     - Да не ори ты как резаный! Подвесили,  говорю,  вот  и  все!  А  еще
сказал? - тут, мол нулевое время и ты, то есть, я, значит, буду  тут  жить
вечно на благо их цивилизации, и все будет, чего только ни захочу...  надо
только висеть и все. Остальное не мое дело. Понял?!
     Иван начал соображать  что  к  чему,  ему  припомнилось  кое-что,  он
поневоле призадумался. И выругался крепко. Но на этот  раз  про  себя,  не
вслух.
     - А Марта?! - спросил он зло.
     - Чего - Марта.? - не поняла русоволосая.
     - Где она?
     - Тут.
     - ТЬже висит?
     - А как же! Тут все висят! Но я никого не вижу из них, только  слышу,
понял? Нам разрешают переговариваться, болтать о том о сем.  Мы  уже  дней
десять болтаем...
     - Сколько? - удивился Иван.
     - А ты думал! Я все ждала поначалу, а потом рукой махнула - все равно
не придешь... а ты вот пришел. Странно!
     Иван запутался окончательно, во всех смыслах. Но  самое  главное,  он
был опутан паутиной, и даже сам себе теперь казался каким-то  коконом.  Но
вырываться он  не  переставал,  все  напрягал  мышцы,  изгибался,  пытался
присесть, вытянуть ноги или хотя бы одну. И все же мучило любопытство.  Он
обязан был знать все!
     - А почему нулевое время, что за бред?! - крикнул  он  сквозь  липкую
маску паутины, налипшей на лицо.
     - Они умеют находить точки в Пространстве, где время  не  движется  и
можно жить вечто, понял? Так Марта говорила.  Она  от  других  слыхала.  Я
незнаю, может, и врут, но так говорят, поди проверь. Эти  точки  только  в
Невидимом спектре и только на пересечении квазиярусов, понял?
     - Не понял! - сознался Иван.  -  Но  все  равно  говори!  Хоть  перед
смертью узнать, в какое дерьмо вляпался!
     - А что с тобой?!
     - Ты совсем дура! Неужто не слышала, я сто  раз  тебе  говорю  -  тут
паутина, я погибаю уже, понятно! А еще болото! Ну да неважно, говори!  Мне
все равно не поможешь.
     Иван был уже опутан по  рукам  и  ногам,  не  мог  пошевельнуть  даже
крайним пальцем, кончиком пальца.
     Лана отозвалась сразу:
     - Стой спокойно, дурень! Это же самый обычный фильтр! Не соображаешь,
что ли?!
     - Ты много соображаешь! -  выкрикнул  Иван.  -  Чем  ругаться,  лучше
напоследок скажи мне что-нибудь ласковое, доброе, ведь я же тебя... люблю,
нет уже, любил, точно, любил, все прощай!
     Лана опять долго молчала. Потом сказала тихо, голос ее дрожал:
     - Ладно уж, нужна мне любовь эдакой трехглазой образины! Много о себе
думаешь! - слова были недобрыми, а голос нежным  и  взволнованным,  видно,
думала она совсем иное, чем говорила.
     - Прощай!
     - Да помолчи немного! Пойми, под ногами у тебя не болото никакое,  не
трясина, а фильтр - к нам нельзя без фильтра, инфекцию занесешь!  А  через
этот фильтр тебя протянет и все будет в порядочке, стерильным станешь, все
сам увидишь.
     У Ивана слабеньким птенчиком трепыхнулась в груди надежда.
     - Правда-а? - жалобно взмолил он.
     - Так говорят, вон и Марта...
     - Да хватит уже про нее!
     Иван чувствовал, что его затягивает  все  глубже,  но  и  не  пытался
сопротивляться. Теперь он верил,  точнее,  он  был  готов  верить  во  что
угодно, хоть в чудо, хоть в сказки.
     - Вот ты перебиваешь все время, а  сам  не  слушаешь,  -  рассерженно
продолжила русоволосая. - У них очень мало земных женщин, понял! Потому  и
делают все, что только можно, потому и в эти ярусы специально подвешивают,
вечную жизнь дают, берегут как зеницу ока, понял?  Потому  и  ублажают,  и
кормят, и поят, и все, чего душе-потребуется...
     - Да не потому! - взвыл Иван. - Ты же сама знаешь, не потому!
     - Ну и что, - вдруг резко ответила Лана, - ну и  что?!  у  них  народ
древнейший,  миллионы,  лет  цивилизаций,  многие  вырождаются,  перестают
давать потомство, да почти все, чего там! А ты бы чего стал  на  их  месте
делать, а? Вымирать, что ли? Нет уж, не захотел бы вымирать! Вот и они  не
хотят! Они наших подвешивают, чего-то там  делают  -  и  только  давай,  в
ускоренном режиме, сотнями, тысячами зародышей выдают, успевай выносить да
в инкубаторы помещать для выращивания! Вот так! Ивана  захлестнуло  мутной
волной ярости.
     - И ты-ы?! - прохрипел он, погрузившись в вязкое болото по плечи.
     - А что я - особенная?! Тут все одинаковые! И все говорят, совсем  не
больно, даже не чувствуешь ничего, наоборот, висишь и наслаждаешься вечной
житухой, а там все само собой идет. Вот так, они умеют!
     - Ты спятила! Ты с ума сошла на этой чертовой планете или как ее там,
ты просто ненормальная! - Ивана  прорвало.  Вязкая  трясина  подступала  к
подбородку, и он задирал его вверх, чтобы не  захлебнуться.  -  Неужели  и
ты...
     - Меня пока готовят только. Тут много всяких стадий, понял? И  там  в
садике - это тоже стадия, им надо, чтоб каждая сама созрела, вот ведь как!
И Марту не силком увели, эта толстуха все врала, Марта  сама  напросилась,
вот и увели, она созрела, и я сама к ним приползла, сама, хоть и  с  твоей
помощью... А теперь чего же, я не знаю! И мне хочется  жить  вечно!  Какая
разница - здесь, там, еще где... Тут я всех переживу, тут просто рай,  так
все приятно и хорошо, будто все время  в  теплой  ванне  с  чемто  нежным,
ароматным. И совсем не скучно, ни капельки! Вот меня подготовят, и я  тоже
начну испытывать блаженство, как Марта, как все они!
     - Молчи!
     Это было последнее слово Ивана. Его  затянуло  с  головой.  Он  начал
задыхаться. Но по-настоящему испугаться не успел  -  его  вдруг  выдернуло
непонятной силой из трясины и бросило на что-то мягкое и  раскачивающееся,
напоминавшее гамак.
     Прямо леред Иваном висел огромный мохнатый шар. Шар был судя по всему
живым, он поводил боками,  вздрагивал.  Иван  спрыгнул  с  гамака,  задрал
голову-и не поверил глазам, своим. Шар вытягивался кверху  грушей,  и  под
самыми сводами, на высоте пяти или шести метров, заканчивался  патлатой  и
неухоженной головкой с сонными  покрасневшими  глазками.  Почти  от  самой
головы, из-под волос торчали тонюсенькие ручки. Они нервно теребили что-то
невидимое, поблескивающие ноготки отражали тусклый синеватый свет. И  весь
этот гигантский шаргруша висел в почти совершенно прозрачной сети, которую
Иван поначалу и не приметил, висел на  сложной  системе  крючьев-шарниров,
переплетающихся   гибких   шлангов,   трубочек   и    прочих    непонятных
приспособлениях. Но то, что живой  шар-груша  составляет  единое  целое  с
патлатой и сонной головой, Иван сообразил сразу. Это было  невероятно,  но
это было фактом.
     - Чего тебе - тут надо, слизняк? - вопросила  женская  голова  как-то
вяло.
     - Ничего! - огрызнулся Иван. Ему не  понравилось,  что  и  такое  вот
существо называет его слизняком, будто издеваясь не только над ним, но над
самим здравым смыслом. Но все же он заставил себя выдавить два слова: - Ты
кто?
     Шар-груша вздрогнул, заколыхался.
     - Я - Марта, - донеслось сверху. - Вечная Марта. А ты -  ничтожный  и
жалкий слизняк, приползший оттуда, я тебя распознала.
     - Не слушай ее! - вдруг прозвучал громкий  голос  русоволосой.  -  Не
слушай! Иди ко мне!
     Иван завертел головой, но ничего не смог увидеть.
     - Где ты?
     Его взгляд случайно упал на  какой-то  морщинисто-слизистый  хобот  в
полметра шириной,  выходивший  снизу  из  шара.  Иван  пригляделся.  Хобот
стлался по полу извивистыми кольцами и пропадал в стене.  Иван  подошел  к
ней. И только тогда увидал - никакая это не стена! То, что  он  принял  за
зеленоватую  стену,  было  на  самом  деле  толстенным  стеклом  огромного
аквариума-резервуара, заполненного зеленой  жидкостью.  Он  даже  вспомнил
аквариум в кабинете Толика Реброва, там, на  Земле,  вспомнил  его  чистую
прозрачную воду, свирепых обитателей... Но здесь все  было  иначе  -  вода
была мутной, да и вода ли это была?  А  в  ней  плавали  тысячи,  если  не
десятки тысяч, тоже зелененьких и тоже  полупрозрачных  головастиков.  Они
сновали и вверх и вниз, в самом беспорядочной, броуновском движении. Конец
хобота, проходившего сквозь черное упругое кольцо внутрь аквариума,  лежал
на самом дне, из его отверстия при каждом содрогании шара-груши вырывалась
стайка совсем крохотных, почти не различимых головастиков.
     - Убирайся отсюда, инфекция ходячая! - недовольно пробурчала огромная
Марта. - Здесь не место слизнякам!
     - Иди ко мне!
     Иван, не глядя, бросился на голос русоволосой.  Еще  немного,  и  его
вывернуло наизнанку, он не выдержал  бы  -  висящая  Марта  и  все  прочее
произвело на него впечатление более жуткое, чем Хранитель  да  и  вся  эта
негуманоидная шатия-братия!
     - Иду!
     Он прыгнул в темноту,  прорвал  какую-то  невидимую  завесу,  прорвал
словно тонкую резиновую пленку... и оказался прямо перед ней, перед Ланой.
Но в первую очередь он оглянулся, чтобы проверить себя, чтобы убедиться  в
этом переходе. Но ничего позади не было.  Абсолютно  ничего  кроме  глухой
серой стены.
     Русоволосая висела в трех  метрах  над  полом  в  прозрачном  коконе.
Висела и улыбалась. При виде Ивана скривила губки и протянула:
     - Фу-у, какой же ты все-таки страшный! Прямо, смотреть не могу!
     Иван отмахнулся от ее слов. Это все было цичего не  стоящей  ерундой!
Главное, она, она была прежней, нисколечки не изменившейся, видно, процесс
преобразования висящей в гигантскую плодоносящую матку или не начался, или
же был в самом начале, не выказывал себя. Иван не стал долго размышлять.
     - А мы вот так! - выкрикнул он.
     И подпрыгнув, вцепился во все эти трубки, канатики, шланги...  рванул
на себя, выдирая их из стены. Упали они вместе  -  Иван  успел  поддержать
русоволосую, и она почти не ушиблась.
     - Дурак! - визжала она. - Ты самый настоящий дурак! Кто тебя просил?!
     Но Иван ничего не слышал и не желал слышать. Он не теряя ни  секунды,
грубо и властно, обдирал с нее полупрозрачную липучую сеть,  выпутывал  из
кокона.
     - Ты не смеешь распоряжаться мной! Пусти! Пусти немедленно! Они  тебя
в порошок сотрут! Дурак ненормальный!
     И Иван на миг  прервал  свою  работу  и  влепил  русоволосой  звонкую
пощечину. Та сразу же смолкла, уставилась на  него  удивленно-вопрошающими
глазами.
     - Ну что, накричалась?
     - Все равно ты не имеешь...
     - Пойдем! - Иван так рванул ее за руку, что она  упала  на  колени  и
метра четыре он волочил ее волоком. - Быстрей!
     Иван сунулся было в стену, через  которую  только  что  проходил,  но
больно ударился сразу головой и плечом. Стена была настоящей.
     - Я хочу жить вечно! Я хочу блаженства! - упиралась Лана. Из глаз  ее
текли слезы, губы были искусаны в кровь.
     - Щас, щас - приговаривал Иван, ощупывая стену, - щас я  тебе  покажу
как живут вечно! Ты хочешь вечно висеть, как эта твоя Марта?
     - Да!!! Дурак чертов!
     Иван  не  нащупал  прохода  в  стене,  зато  ноги  его  вдруг   стали
погружаться в пол - за  минуту  он  опустился  по  пояс.  Но  руки  ее  не
выпустил, наоборот, сжал еще крепче.
     - Тут можно пробраться! - заявил он твердо.
     - Ну и лезь сам!
     Иван снова дернул русоволосую на себя. И она  стала  утопать  в  этом
непостижимом  материале  покрытия,  которое  всасывало  в  себя  тела,  не
переставая казаться на глаз твердым и ровным.
     - Щас!
     Иван ушел вниз с головою, но тут же подался вперед, под стену. И  его
рассчет оправдался - он распрямил согнутые  ноги,  и  голова  его,  пройдя
сквозь пол в комнате с аквариумом-инкубатором, вышла наружу. Через секунду
он выбрался полностью, вытянул русоволосую.
     - Пусти! Мне больно!! - завизжала та.
     - Смотри! - зло произнес Иван. - Смотри, почем блаженство и вечность!
     Лана уставилась на Вечную  Марту,  шарообразную  и  жуткую,  на  этот
опутанный сетью мохнатый живой шар-грушу с морщинистым слизистым  хоботом.
С полминуты она молча таращила глаза. Потом из  груди  ее  вырвался  такой
крик, что у Ивана заложило уши:
     - Не-е-ет!!!
     Она начала падать. Но Иван успел  подхватить  ее  тело,  вскинуть  на
плечо. Не мешкая, он запрыгнул в плетеный гамак,  тот  самый,  на  котором
опустился  сверху,  принялся  дергать  за  стропы-канатыбеспорядочно,   но
сильно.
     - Вы  оба  -  жалкие  слизняки,  -  проговорила  Марта  брезгливо   и
равнодушно. - Жалкие, смертные черви!
     Иван не стал отвечать. Он почувствовал, что гамак пошел  вверх-и  это
было маленькой победой, все остальное чепуха, мелочи!
     - Виси себе вечно! - крикнул он на прощание со злой веселостью. И тут
же сам  удивился,  почему  так,  откуда  в  нем  это  недоброжелательство,
злорадство, откуда?! Ведь ему бы следовало  пожалеть  несчастную!  Даже  в
висках заломило.
     И   уже   на    исходе"    из    комнаты-аквариума    он    расслышал
глуховато-надменное:
     - Это вы несчастные, это вас надо жалеть...
     Лана очнулась. Вцепилась в плечо рукой. И прошептала  на  ухо  как-то
вяло, обреченно:
     - Все равно мне не уйти от них. Ты, может, и убежишь, ты им не  особо
нужен, а мне не уйти! - И заплакала.
     - Это мы еще поглядим, - заверил ее Иван.
     Они проскочили потолок - с таким ощущением, словно  их  протащили  на
канате сквозь огромную кучу чего-то сыпучего и мелкого наподобие крупы.  И
угодили прямиком в один из тех водопадов, которые  Иван  видел,  спускаясь
сюда. Только теперь этот странный, бурлящий и пенящийся водопад  падал  не
наискось, как прежде, а бил могучим фонтаном вверх. В общем-то Иван  и  не
успел толком разобраться, что произошло, как его, мокрого и  растерянного,
вышвырнуло на поверхность, прямо на плиты пустыни-свалки. Рядом сидела  не
менее  мокрая  и  напуганная  Лана.  Она,  несмотря  на   все   страхи   и
растерянность, как-то поделовому  и  кокетливо  в  то  же  время  отжимала
волосы. Лужицы воды испарялись с плиты прямо на глазах.
     - Выбрались! - выдохнул Иван.
     Русоволосая смотрела на вещи практичнее.
     - Ага, прямо, выбрались, - проговорила она с изрядной долей иронии, -
выкинуло нас, вышвырнуло - как слепых котят!  А  ты  -  выбра-ались,  тоже
герой нашелся!
     - Как бы ни было - лучше, чем висеть! - сказал Иван и отвернулся.
     Русоволосая ткнула его кулаком в спину. Зло просипела:
     - Не напоминай! Я знать про то, что было в этом проклятом Квазиярусе,
не желаю! Еще слово скажешь,  я  тебе  все  три  твои  буркала  выцарапаю,
понял?!
     - Понял, - поспешно ответил Иван.
     Он был доволен этой переменой, а то думал, что свихнулась совсем, что
от страхов да передряг ума лишилась. Теперь убедился, нет  не  свихнулась,
"русоволосая была вменяема. Уж если кто и спятил, так юн сам. Но  выяснять
все это было некогда.
     - Пошли! - буркнул он, вставая.
     - Куда?
     - Не знаю. Но надо идти!
     - Вот вечно у тебя так - сам не знаешь,  а  все  лезешь  куда-то!  Да
других за собой тянешь!
     Иван вывернулся к ней лицом. И обомлел. Но смотрел он не  на  нее,  а
дальше, поверх ее головы, в даль пустыни-свалки.
     - Да-а, - проговорил он, еле шевеля губами, - похоже, нам и  в  самом
деле идти никуда не придется!
     - Ты что?! - испугалась русоволосая. И тоже обернулась.
     К ним стремительно  приближалась,  на  глазах  вырастая  в  размерах,
какая-то  чудовищно  нелепая  машина,   представлявшая   из   себя   смесь
допотопного танка, еще более допотопной боевой колесницы времен Ассирии  и
Вавилона, и наисовременнейшего бронехода. За сотню метров  от  них  машина
вдруг снизила скорость и стала медленно, но неотвратимо наползать на  них,
нависая жуткой и непонятной громадиной.
     - Встань!
     Иван  сам  поднялся,  поднял  русоволосую.  Она  пыталась  вырваться,
убежать, спрятаться от машины-чудовища. Но бежать было некуда. И Иван  это
прекрасно понимал. Он  стоял  на  месте,  стоял  чугунным,  поблескивающим
чешуей изваянием - ноги словно вросли в плиту.
     - Поглядим еще, у кого нервы крепче, - процедил сквозь сжатые зубы. -
Стой! Не дождутся гады, чтоб мы от них бегали! Стой!
     Лана  окаменела,  подчиняясь  ему.  Громадина  нависла   над   самыми
головами. Огромные гусеницы,  сочлененные  со  старинного  вида  колесами,
медленно наползали, гремя и посверкивая траками. Плоское, увешанное цепями
днище, мелко и надсадно подрагивало - словно от  исполинского  напряжения.
Из брони торчали короткие  длинные  стволы  пушек,  пулеметов,  лучеметов,
вообще непонятно чего. На кривых железных кронштейнах болтались тяжеленные
решетчатые сферы. Все было нелепо, громоздко, жутко.
     В  ушах  у  Ивана  прозвучал  пропитой  голос  Псевдо-Хука:  "Убегай!
Проваливайся в перпендикуляры, не то хуже будет!  Ну  чего  же  ты  стоишь
пнем?!" Иван мотнул головой, прогоняя голос.
     - Они раздавят нас! - закричала Лана.
     - Нет!
     Иван не выпускал ее руки. Пусть  давят!  Неужто  они  на  самом  деле
приперлись неведомо откуда на этой громыхале, чтобы  раздавить  их?!  Нет,
тысячу раз нет, они бы давно могли расправиться  с  беглецами  значительно
проще, не пуская на них, голых и безоружных, бронеход-колесницу.
     Чудовищная машина остановилась в полуметре  от  них,  застилая  собой
небо, нависая над  головами  гигантскими  дрожащими  гусеницами.  Лана  не
выдержала, упала на колени, расплакалась - громко навзрыд. Она размазывала
ладонью слезы по лицу и не могла выговорить  ни  слова,  лишь  хлюпала  да
подвывала тихонько.
     Иван погладил ее по голове, погружая пальцы в пышные и  уже  высохшие
волосы. Он тоже был готов разрыдаться.
     - Не плачь, не надо!
     Она закивала, поглядела на него изнизу, но слезы не остановились, они
текли и текли по ее щекам, груди...
     - Эй вы! - заорал Иван, вскидывая подбородок. - Ну и что дальше?!
     С десятиметровой высоты, из распахнувшегося люка высунулись сразу три
пластинчатые рожи. И будто в такт движениям невидимого дирижера  принялись
скрипеть да скрежетать. Они смеялись над беспомощными беглецами. Хотя Иван
не видел тут причин для смеха.
     Наконец смех-скрежет стих. И один из негуманоидов изрек:
     - Мне кажется, двуглазая еще не созрела, как вы думаете?
     - Ага! - многозначительно ответил средний.
     - В садик ее, и весь разговор! - сделал вывод третий. - В карантин на
Хархан. Дозреет, будет отличной маткой.
     - А с этим чего делать?
     - С кем еще?
     - Да вон, ползает там амеба в пыли.
     - Ну-у, этот уже вполне созрел. Его пора выставлять. Как считаете?!
     - Сначала надо дать ему внутреннюю  связь,  -  неуверенно  проговорил
средний.
     Иван вдруг оглох от множества голосов, зазвучавших  в  его  мозгу-там
перемешались хрипы и  скрипы  всех  трех  негуманоидов,  нежный,  но  чуть
сипловатый голосок Ланы, и еще много, много неиз- вестно  чьих  голосов...
Иван двумя руками сдавил уши, зажмурился.
     - Не-е, рано еще! - сказал первый. И все сразу же смолкло.
     Иван открыл глаза. То, что  он  увидал,  не  радовало.  Две  огромные
металлические решетчатые сферы, висевшие на уродливых  крюках-кронштейнах,
опускались. Опускались прямо на них. Иван не  понял,  что  происходит.  Но
вдруг сам отпустил руку Ланы. И  она  отошла  от  него  на  четыре  метра,
застыла безмолвным изваянием.
     - Лана! -  крикнул  он  во  весь  голос.  -  Беги!  Но  она  даже  не
шелохнулась. Тяжеленная сфера,  словно  выпиленная  квадратами  из  литого
чугуна, опустилась, закрывая русоволосую. Но  Иван  еще  видел  ее  сквозь
прорези-окошечки она стояла все так как будто околдованная.
     - Лана-а! - снова заорал он.
     Это было нелепо, невероятно. Уж если их разлучали, то могли  бы  дать
хотя бы слово сказать на прощание! Нет, не надо слова! Хотя бы  посмотреть
в-глаза друг  другу!  Ивана  трясло  от  гнева,  досады,  от  собственного
бессилия. Но что он мог поделать?!
     Он не отрываясь смотрел на сферу, на проглядывающую женскую фигуру...
И вдруг сфера опустела, начала подниматься. Иван ясно видел, что  под  ней
да и и ней самой, поднимающейся, никого нет. Он не знал, что они сделали с
русоволосой. Но он почувствовал, что теперь долго не сможет  повидаться  с
ней, - не исключено, что они и вообще никогда не  встретятся...  Он  хотел
броситься с кулаками на эту бронированную колесницу. Но  его  уже  накрыло
второй сферой.  Сквозь  прорези-окошки  он  видел  и  машину,  и  мусорную
пустыню. Но не мог сдвинуться с места, не  мог  поднять  руки.  Ему  вдруг
стало тепло, даже горячо, словно его погрузили в ванну. И  вместе  с  этим
чувством тепла пришло успокоение.  Он  расслабился,  перестал  негодовать,
злиться, бесноваться, ему все стало совершенно безразлично. Он  поплыл  по
волнам, растворяясь в  теплоте  и  спокойствии,  забывая  о  том,  где  он
находится, что с ним, кто он.

     Изолятор - 123-й год, декада грез.

     Обратное время - Гадра.

     Ха-Архан, Арена, Год 124-ый,

     1-ый день месяца развлечений

     - ..снова возвращается на круги своя, и что поделаешь, так  заведено,
менять никто не станет, даже если и захочет кто изменить  ход  вещей,  так
ничего у него не получится. Я вам уже тысячу раз  втолковывал  -  надо  не
дергаться,  надо  чтобы  все  шло  само  собою.  И  никаких  проблем!  Ну,
попробуйте же, ведь в ваших интересах выбраться отсюда живым и невредимым!
Нет ничего проще, надо только постараться...
     Псевдо-Хук сидел на колченогом табурете - том  самом,  которому  Иван
передавил дубовую иожку словно цилиндрик  пористого  пенопласта.  Сидел  и
занудно рассуждал о чем-то непонятном и малосвязном. Иван закрыл глаза. Но
тут же открыл их вновь - Псевдо-Хук сидел вверх ногами и Почемуто не падал
с грязного и  бугристого  потолка.  Наоборот,  он  чувствовал  себя  очень
уверенно-размахивал руками, сучил ногами, тряс головой. И говорил, говорил
без умолку.
     - Вот представьте себе  три  плоскости,  параллельные  плоскости,  не
пересекающиеся, но пронзенные одной иглой. Представили?
     - Представил,  -  машинально  ответил  Иван,  абсолютно   ничего   не
представляя. Он  разглядывал  ножки  табурета,  отыскивая  следы  потайных
крючьев, которыми тот крепился к потолку.
     - Это очень хорошо,  что  все  представляете,  -  сказал  незнакомец,
прячущийся под маской  старого  кореша  Образины.  -  Очень  хорошо.  Даже
прекрасно! Так вот, всякие букашки,  которые  ползают  по  плоскостям,  ни
черта не видят и не понимают. Но когда их  заносит  в  место  прокола,  на
иглу, они могут переползти в чуждый для себя мир и не заметить этого -  ну
чего там, ползли себе и ползли, а вдруг оказались где-то не там, где надо.
А со стороны они себя, плоскости и иглу, разумеется, увидеть не могут. Они
вообще над плоскостью  подпрыгнуть  не  в  состоянии,  эдакие  плоскостные
букашечки таракашечки...  Но  это  к  нам  не  имеет  отношения,  это  для
наглядности, чтоб вам лучше войти в курс, чтобы разобраться хоть  немного.
Ну вот, значит, а теперь представьте себе  самые  обычные  многоярусные  и
промежуточноуровневые   четырехмерные   структуры   с   квазиобластями   и
временными   коронами-провалами   в   точках    повышенной    концентрации
внеобластных   гравиполей,   представьте   в   самом   упрощенном   виде..
Представили?
     - Представил, - отозвался Иван.
     Он не понимал, почему Псевдо-Хук  не  падает  с  табурета.  Особенно,
когда руками размахивает.
     - Отличненько! Я знал, что вы  на  лету  все  схватываете!  А  теперь
немного отстранитесь, как бы в сторонку отойдите от объектов рассмотрения,
и все прояснится - вот комплекс из двенадцати  таких  структур,  связанных
энергетическими иглами-уровнями. Сколько игл - никто не знает.  Они  могут
пропадать и могут  появляться,  постоянных  всего  две,  но  и  они  могут
меняться местами, это вы испытали на себе в садике, не так ли?
     - Так, - согласился Иван. И закрыл глаза.
     - Вот  видите!  Вам  не  надо  разжевывать   пустяков!   Это   просто
великолепно! Но теперь введите во всю эту стройную  систему  искусственные
построения, равномерно рассеянные по всем квазиобластям и перпендикулярным
уровням, соедините их спиралями внешне-внутренних  переходов  и  вы  сразу
оцените всю гармоничность этого мира. -  О  проникающих  волокнах  Осевого
измерения мы пока говорить не будем, чтоб не усложнять модели,  тем  более
не будем касаться полей Невидимого спектра, иначе вам трудно  будет  сразу
усвоить все.
     - Да нет, я постараюсь, - заверил Иван. И не удержался, брякнул свое:
- А я знаю. Образина, почему ты с потолка не падаешь, знаю!
     - А почему это я вдруг должен падать  с  потолка?  -  поинтересовался
Псевдо-Хук и вцепился обеими высохшими руками в сиденье табурета.
     - Должен! Непременно должен! - заверил его  Иван,  В  голове  у  него
стоял дым коромыслом. Но он гнул  свое:  -  Ты,  Образина,  не  падаешь  с
потолка, потому что тебя нет! Ясно?!
     Псевдо-Хук поерзал немного и снова принялся  трястись  и  размахивать
руками.
     - Вы ошибаетесь, - быстро проговорил он обиженным тенорком.  -  Я  не
падаю с потолка не потому что меня нет. Хотя вы правы, меня  действительно
нет. Но не падаю я, потому что сижу на табурете, а табурет стоит на  полу,
хм-м, если это конечно, можно назвать полом.
     - Да-а, - язвительно протянул Иван, - на полу, на табурете-е?! А  где
ж тогда я сижу... Нет, лежу... нет, это самое, стою?!
     Псевдо-Хук ощерился до ушей. Ни тут же виновато  захлопал  выцветшими
ресницами.
     - А вы, извините,  не  лежите,  не  сидите,  не  стоите,  а  еще  раз
извиняюсь, висите вверх ногами на ржавой старой цепи. Если  вы  соизволите
немного выгнуть шею, то вы даже разглядите большой крюк, вбитый в потолок.
     - Да-а? - Иван последовал совету. И на самом деле увидел  и  цепь,  и
крюк, и настоящий потолоктакой же грязный и неровный как и пол.
     Теперь все стало на свои места. Все, кроме него самого.
     - Опять дозревать повесили, что ли? - спросил он.
     Псевдо-Хук развел руками. И преодолевая явную неловкость, пролепетал:
     - Пора бы уже.
     - Что-пора?!
     - Дозреть пора! - ответил Псевдо-Хук. - Вы учтите такую вещь, что год
Всеобщих лобызаний и Братской любви на исходе, нынче  последняя  декада  -
декада грез. А потом вам может не поздоровиться тут.
     Иван  почти  пришел  в  себя.  И  потому  вновь   обрел   способность
рассуждать, кое-как осмысливать происходящее.
     - Значит, вы считаете, друг мой несуществующий, -  проговорил  он,  -
что доселе мне тут "здоровилось", так?
     - Именно так! - заверил самым серьезным образом Псевдо-Хук. - Мы ведь
своевременно  разобрались  с  вами  в  строении  этого   мира,   вы   себе
представляете его достаточно хорошо. Но вот нравы местных  обитателей  вы,
похоже, не усвоили и даже не изучили ни в малейшей степени.
     Иван не стал спорить.
     - Сколько мне осталось? - вопросил он.
     - Сегодня третий день декады. Все провожают добрый год, все пребывают
в грезах, делают добро друг другу и кому ни попадя.
     Иван хмыкнул. Дернулся на цепи.
     - Ага, - сказал он, - вот это я на себе ощутил.
     - Ни черта вы еще не ощутили!
     - Ладно, хватит об этом. Где Лана?
     - В саду.
     У Ивана тут же отлегло от сердца. Главное, с ней все в порядке, она в
саду. А уж из  садика  этого  он  ее  всегда  вытащит.  Если  сам  конечно
выберется. Он снова дернулся - цепи загремели, крюк  качнулся,  а  сам  он
маятником пошел из стороны в сторону. Ничего, все  образуется,  подумалось
ему, все встанет на свои места. Но уточнить все-таки надо.
     - А сад там же?
     Псевдо-хук тяжело вздохнул.
     - Кто его знает, может, и там. Эти предварительные квазиуровни  такие
неустойчивые... да не мне вам говорить! Как вы думаете, где  мы  сейчас  с
вами.
     - Не знаю, похоже, в подземной темнице, -  ответил  Иван,  -  сдается
мне, что я тут уже бывал.
     - А вот и ошибаетесь! Это же обычный изолятор. Чтоб  вы  в  последние
дни года не натворили глупостей, вас повесили на хранение, понятно?
     - Еще бы! Повесили, на хранение... Помогли бы лучше  отцепиться,  раз
такой добренький и заботливый!
     Псевдо-Хук замахал руками, заморгал.
     - Нет, этот номер не пройдет, даже не пытайтесь, еще хуже будет,  что
вы!
     - Ну, а тогда проваливай со своими  советами!  -  взъярился  Иван.  -
Пошел вон отсюда!
     Незнакомец не обиделся.
     - Вы зря волнуетесь, - сказал он. - У вас же есть  маленький  шансик,
понимаете? Попробуйте его использовать.
     - Что за шанс? - буркнул Иван.
     - К концу третьего дня последней декады срабатывает пусковой механизм
осевых волокон, ясно? У вас будет возможность нырнуть  в  поток  обратного
времени.
     - И что?
     - А то! Где вас выбросит из потока, не знаю. Да и не в том суть -  вы
можете оказаться и у нас в любой точке, и в Вашей Вселенной, и в  Обратном
мире, понимаете?
     Иван встряхнул головой, попробовал согнуть ноги в коленях. Но, видно,
силенок оставалось совсем мало, потянуться на ногах не удалось.
     - Обратный мир, это что - нечто  связанное  с  обратным  временем?  -
спросил он.
     - Да что вы?! - возмутился Псевдо-Хук. - Что вы! Не вздумайте ляпнуть
здесь про это! И я-то вам зря сказал, вырвалось просто. Вам этого знать не
следует! Вы лучше запоминайте, что вам в потоке делать и после  первичного
выброса.
     - Что?
     - Так вот, вас в любом случае потом, через часик  примерно,  откатной
волной вынесет сюда, к нам. Но если там, в точке  первичного  выброса,  вы
сумеете повлиять на ход событий, изменить их, то откат  вернет  вас  не  в
подвал этот, как говорите, не в темницу, а куда-нибудь еще!
     - Ага, куда-нибудь, - злорадно  процедил  Иван,  -  вынесет  в  пасть
дракону или к дьяволу на рога, а может, и прямиком под струю аннигилятора!
     - Все может быть,  -  спокойно  и  даже  как-то  поспешно  согласился
незнакомец. - Оставайтесь висеть здесь. Для этого надо рваться,  метаться,
дергаться...
     - А чтобы в поток нырнуть?
     - Когда в вашем мозгу раздастся щелчок и  потемнеет  в  глазах,  надо
будет  как  можно  четче,  яснее,  образнее  представить  то  место,  куда
собираетесь попасть.
     - И что же, именно  туда  и  попадешь?  -  Иван  вдруг  начал  верить
незнакомцу, принимать его слова всерьез.
     - Вы наивны,  так  разве  можно?  Да  ежели  бы  все  было  по  нашим
желаниям...
     - Я все понял, - уверил незнакомца Иван. - Когда сработает механизм?
     Тот сосредоточился. И вдруг пропал вместе с табуретом. Но  голос  его
прозвучал четко и громко:
     - Да вот сейчас, секунды через две-третьи сутки уже заканчиваются.
     Иван крепко зажмурился. Представил Землю  -  сразу  всю,  такой,  как
видел ее много раз из космоса.  Потом  перед  его  глазами  вспыла  родная
деревня, та  самая,  о  существовании  которой  он  узнал,  лишь  завершая
четвертый десяток. Он увидал как наяву деревья, их пышные зеленые кроны, и
домики под сенью  этих  деревьев,  настоящие  рубленные  деревянные  дома,
увидал улицу, срубы колодцев,  совершенно  не  изменившихся  за  последнее
тысячелетие, увидал даже отдельных прохожих, примятую траву,  брошенный  у
заборчика детский совочек... В этот миг в мозгу щелкнуло-резко, отрывисто,
звучно. И вместе со щелчком прозвучало почему-то глуховато, неопределенно:
"да будет проклят!" И вся воображаемая им картина вдруг  пропала,  исчезла
куда-то-вместе с  домиками,  с  деревьями,  с  ручейками,  палой  листвой,
песочницей и совочком. И ее место заняла сошенно другая, о которой Иван  и
не помышлял, не думал,* не собирался даже думать-ядовито пурпурные джунгли
Гадры  полыхнули  перед  взором  неистовым   безумным   пламенем,   что-то
разорвалось прямо под ногами-Иван уже не висел, его несло куда-то, бросая,
переворачивая, вращая вокруг незримой оси, но одновременно  ему  казалось,
что он стоит ва собственных ногах, не  на  четырехпалых  лапах,  а  именно
ногах, И разрывы следовали один  за  другим,  все  мельтешило,  дергалось,
уплывало...
     Он открыл глаза. Это была Гадра. Ее  невозможно  было  спутать  ни  с
одной другой планетой в Пространстве. Кроваво-пурпурные растения-животные,
сливаясь в одну перепутанную, извивающуюся и трепещущую) массу, полуживыми
джунглями закрывали Проходы с трех сторон, высились колышущейся,  уходящей
к сиреневым  небесам,  стеной.  Из  этих  джунглей  доносился  дикий  рев,
перемежающийся залихватским я пронизительным  посристом.  Иван  знал,  кто
издает эти звуки.
     Он стоял по колено в зарослях лилового лишайника-трупоеда и держал  в
руках спаренный десантный пулемет с разбитым в щепу пластиковым прикладом.
Все это ему напоминало что-то, было знакомо, Иван даже не сразу  собразил,
что его простонапросто отбросило на семнадцать лет назад. Да, он уже стоял
точно так же тогда. Стоял и не знал, как быть, как  прорваться  к  лагерю.
Две попытки кончились неудачей.. Но он не собирался сдаваться.
     Его выпихнули из гравилета  над  самыми  джунглями  -  выпихнули  без
парашюта,  индивидуального  антигравитатора,  вообще  без  ничего,   вслед
сбросили пулемет и пару коробок с патронами. Таково было условие  зачетной
задачи. В Школе не церемонились с курсантами - раз уж пошеп в  Отряд,  так
терпи да помалкивай, а нет, так пропаливай на все  четыре  стороны,  двери
открыты!
     Да, все это было. И Иван помнил, как он  тогда  поступил.  До  лагеря
было минут пятнадцать быстрого  бега.  ,С  учетом  всех  этих  непролазных
полуживых дебрей - двадцать-двадцать  пять.  Но  звероноиды  обложили  его
кругом. И сидели за ближайшими стволами-туловищами да поджидали. Иван даже
видел каким-то непонятным  внутренним  зрением,  как  они  облизываются  и
роняют в лишайник набегающую зеленую слюну.
     Со звероноидами пытались столковаться бесчетное количество раз. И они
иногда  соглашались,  кивали  своими   жуткими   головами-черепами,   даже
подписывали временные договоры. Но тут  же  их  нарушали.  Ивану  говорили
сведующие люди, что сами бы звервнойды и непрочь дружить и  контактировать
с  землянами,  да  рефлексы,  заложенные  в  Них  матушкой-природой,  были
сильнее-стоило звероноиду, пускай и самому смирному, увидать  человека,  и
он начинал истекать слюной, пилообразные зубищи его начинали  чесаться,  и
ничего этот полуразумный абориген не мог  с  собой  поделать,  он  зверел,
наливался похотливо-злобной яростью  или  наоборот,  становился  вкрадчиво
осторожным, лебезил,  припадал  к  земле,  а  сам  выбирал  момент,  чтобы
вцепиться жертве в загривок. Но как бы ни лютовали звероноиды, они никогда
не умерщвляли  человека  сразу,  они  не  любили  мертвечины,  даже  самой
свеженькой, они обжирали  человека  постепенно,  сгрызая  мясо  с  костей,
перемалывая - и сами кости... но до тех лишь пор, пока  человек  этот  был
жив.  Стоило  ему  Перестать  дышать,  я  звероноиды  тут   же   брезгливо
отталкивали тело - лишайник-трупоед довершал начатое.
     Звероноиды жили в непонятном симбиозе с живыми джунглями. Иногда  они
появлялись прямо из стволов-туловищ,  словно  детеныши  кенгуру  из  сумки
матери. Разница была в том,  что  предугадать  появление  звероноида  было
невозможно-вроде бы  ствол  как  ствол,  ничем  неотличающийся  от  других
раскачивающихся полуживых стволов - и вдруг прямо  из  пурпурной  мохнатой
коры вылезает  лысая  угластая  головища-череп  с  клыками,  торчащими  до
висков.
     В тот раз Иван после двух попыток прорваться с боем, напролом, выбрал
самую верную и, пожалуй,  единственнук"  разумную  тактику  поведения.  Он
знал, что инстинкт продолжения рода в звероноидах невероятно силен, что он
заглушает все, даже фантастическую их прожорливость. И  решил  сыграть  на
родительских чувствах. Звероноидыши всегда выводками вились за матерями  и
отцами, они привыкли, что их не трогают, что им все дозволено. А Иван взял
да и по-своему поступил. Он тогда ринулся вроде бы напролом, в третий раз,
разносив клочья очередями здоровенных тварей, тех, что прятались прямо  за
стволами. Скольких он мог перебить? Пятерых? Десятерых? Но все  равно  его
бы опутали, повалили, начали бы жрать. И Иван не стал воевать, расходовать
патроны. Проложив узенькую тропу в самом начале чащи, он: ухватил железной
хваткой за глотку шестиногого слюнявого  и  потного  звероноидыща,  сдавил
так, что тот засвистел диким посвистом на  весь  лес.  И  вся  прожорливая
братия, чавкая, роняя слюну и облизываясь, так и  замерла,  не  доходя  до
Ивана с разных сторон  метров  на  пять,  на  шесть.  Они  все  поняли.  И
успокоились. Так и добрел Иван до лагеря,  провожаемый  сотнями,  если  не
тысячами грустных огромных глаз - звероноиды всегда сильно  расстраивались
и грустили, если им не удавалось добраться  до  жертвы.  А  как  дошел  до
ворот, так и отшвырнул детеныша подальше  от  себя.  Звероноиды  посопели,
погрустили, поухали с обиженным видом  переговариваясь  меж  собою  глухим
совиным языком, да и убрались обратно в чащу  несолоно  хлебавши.  Он  был
очень доволен своей находчивостью тогда.  А  Гуг  Хлодрик,  еще  здоровый,
неискалеченный и вечно улыбающийся, хлопнул его по  плечу  так,  что  Иван
чуть в пол не ушел на метр, и пробасил:
     - Быть тебе, Ванюша, большим начальником со временем, нашим родным  и
любимым отцом-командиром! У-у, голова!
     Отцом-командиром Иван не стал. Вообще у него дела с  продвижением  по
службе были неважные, хотя многие предрекали ему славное  будущее  еще  со
Школы.
     Что было, то было. Нынешний  Иван  стоял  в  обличий  Ивана  юного  и
размышлял. Поступить как в тот раз? Нет, ничего не изменится, и его сновка
выбросит в подвале-темнице,  снова  придется  висеть  и  дозревать.  Лезть
напролом? Еще хуже! Не под землей же ползти до станции, ведь не крот! И не
птица, чтоб взлететь без антигравитатора  и  перепорхнуть  через  все  эту
чертово отродье!  Из  чащи  доносился  посвист,  хрипы  слышались,  и  все
заглушал время от времени утробный похотливый рев.
     А-а, была не была! - решился Иван.  Раскрутил  над  головой  пулемет,
придерживая его за самый конец ствола, да и  зашвырнул  далеко  в  чащобу.
Оттуда что-то гулко ухнуло. Но Иван уже не прислушивался. Он уселся  прямо
в лишайник,  зная,  что  трупоедные  ранения-моллюски  не  трогают  живых.
Уселся, уперся руками в колени,  опустил  голову.  Пускай  жрут!  Глядишь,
кто-нибудь из ненасытных тварей и подавится, все польза! Иного  выхода  не
было. Он не хотел больше болтаться на цепи вниз головой! В  конце  концов,
он не Буратино какой-нибудь, а судьба злодейка  не  Карабас-Барабас,  чтоб
так изгиляться над ним! Пусть жрут со всеми потрохами! Пусть  обгладывают!
Он будет терпеть! Терпеть, пока срок не выйдет. А там...  Что  будет  там,
Иван не знал, надо было еще дотянуть  до  этого  "тама"!  Он  сидел  и  не
шевелился, старался даже не моргать.
     Сначала из-за пурпурных стволов выглянула  одна  лысая  голова-череп,
уставилась водянистыми голодными буркалами на Ивана. Почти вслед за ней на
разных уровнях и со всех сторон стали  высовываться  десятки  точно  таких
голов.  Посвист  стих.  Звероноиды,  осмелев,  выходили  из-за   деревьев,
сбивались в кучки, сопели, пыхтели, хлюпали, показывали на Ивана  корявыми
скрюченными пальцами без ногтей, и похоже, спорили о чем-то. Самые  смелые
начинали приближаться, пока в одиночку, осторожно, на  цыпочках,  подгибая
обе нижние лапы, словно приседая на них,  и  прижимая  к  груди  две  пары
верхних. Зеленая  слюна  текла  по  розоватой  в  проплешинах  шерсти.  Но
звероноиды-смельчаки не замечали ничего, они видели только  Ивана,  только
очень вкусный и большой кусок мяса, пристроившийся прямо посреди небольшой
полянки.
     Вслед за смельчаками потянулись другие.  Даже  детеныши-звероноидыши,
подрагивая и обливаясъ  потом,  ползли  между  ногами  старших  к  лакомой
добыче. И Ивану было непонятно, почему  они  не  бросаются  на  него  всем
скопом, почему тянут резинуведь они же видят, что он беззащитный, что  его
можно брать голыми руками?! Он зажмурился.
     А когда открыл глаза через полминуты, перед  ним,  с  боков  и  сзади
бесновалась сплошная  стена  из  корявых  тел,  рук,  лап,  голов-черепов.
Звероноиды  подпрыгивали,  размахивали  конечностями,  скалились,  рычали,
свистели, обливались слюной, дико вращали мутными  бельмастыми  буркалами,
скрежетали пилообразными зубищами и клацали огромными клыками.
     Один, здоровенный и облезлый, может, вожак, а может и просто, местный
богатырь-силач, опустился перед Иваном на четвереньки, вздел  две  верхние
лапы, затряс ими угрожающе, приблизил свой угластый череп-голову к  самому
лицу Ивана и раззявил кошмарную трехведерную  пасть,  зашипел,  забулькал.
Ивану стало не по себе. Он и не  представлял,  что  можно  увидать  такое:
перед ним в несколько рядов торчали  острейшие  изогнутые  зубы,  которыми
хоть бронепластик грызи, с  фиолетового  усеянного  полипами  языка  текла
слюна, а дальше... дальше начиналось неимоверное, будто  все  внутренности
от пищевода до кишечника вдруг раздулись и высветились,  причем,  все  это
подрагивало, сокращалось, наползало одно  на  другое...  и  жутко  воняло.
Крепкий Иван был человек, но и его чуть не  вывернуло  наизнанку.  Все!  -
подумалось ему обреченно. - Сейчас  грызть  начнут!  А  может,  и  целиком
проглотят! Надо терпеть! Терпеть!
     Звероноид-вожак заревел свирепейшим ревом с подвывэнием и захлебом. И
будто по команде все  стали  орать  и  свистеть  втрое  громче,  яростней,
принялись размахивать лайами над  головой  Ивана,  словно  поставили  себе
целью запугать его  во  что  бы  то  ни  стало  до  смерти.  Зрелище  было
невыносимое. Но Иван сидел и помалкивал. Он был готов ко всему,  к  самому
худшему.
     Но вожак вдруг с лязгом захлопнул пасть. И отступил на пол-шага, чуть
не раздавив звероноидыша, крохотного и шустрого. Иван ни черта не понимал.
Ведь им пора бы уже было приступать к трапезе, чего они выжидают?
     Вожак принялся махать лапами, обернувшись назад. Заухал  по-совиному,
принялся клекотать и цокать.  Через  минуту  под  руки  приволокли  совсем
облезлого низенького и добродушного на вид звероноида с одним-единственным
пучком седой шерсти в паху. Нижние лапы у седого  тряслись,  буркалы  были
совсем затекшими, зато углов на черепе было  раза  в  два  больше,  чем  у
остальных. Вожак что-то ухнул на  ухо  старику.  И  тот  разлепив  бельма,
уставился на Ивана. И вдруг сказал:
     - Твоя некарашо! Твоя сапсэм плохая!
     Иван выпучил на звероноида-толмача глаза. Но не стал оправдываться.
     Вожак снова заухал, запричитал. И седой боязливо присел на  корточки,
заверещал со страшным акцентом, коверкая все, что только можно коверкать:
     - Твоя - прыгай! Твоя - боись! Твоя - не сиди! Некарошо!  Так  сапсэм
нильзя!
     До Ивана стало доходить. Он немного расслабился, приподняв  голову  и
сказал вяло, уныло:
     - Твоя сама прыгай и боись! Моя - сиди.
     Толмач перевел вождю. И у того из глаз полились вдруг огромные  слезы
- такие же зеленые, как и слюна. Он стал грустным.. Иван даже пожалел его,
проникшись неожиданно для себя заботами вожака и его печалью.  Но  что  он
мог поделать! Не прыгать же перед ними, не стенать же?!
     - Твоя - сапсэм нэвкусная!  -  дрожащим  жалобным  голоском  протянул
старичок-толмач.  -  Твоя  трава  нэ  станет,  жрать!   -   Он   ткнул   в
лишайник-трупоед отекшим розовым пальцем. И тоже заплакал. - Так некарошо,
ай, ай!
     - Ну что ж поделаешь, - скорбно ответил Иван.
     Он видел, что звероноиды кучками и поодиночке разбредаются с полянки.
Детишки убежали почти все, им, видно, стало рядом со скучным куском  мясом
неинтересно, тоскливо.
     Иван встал нехотя,  еле-еле,  будто  он  выбился  из  последних  сил,
ссутулился, сунул руки в карманы.
     На секунду в глазищах вожака сверкнул интерес,  мохнатые  уши  встало
торчком. Но Иван так  поглядел  на  облезлого  здоровяка,  что  тот  снова
зарыдал, да еще пуще прежнего.
     - Моя пошла с твоя! - заявил вдруг Иван горестным и потерянным тоном.
     - Не-е-ет! - испуганно отмахнулся толмач. - Никак нильзя! Наша  долга
кушать нэ сможет! Уходи!
     Но от Ивана не так-то просто было отвязаться. Он почувствовал, в  чем
его сила, и банным листом прилип к вожаку. Тот  долго  ухал,  бил  себя  в
грудь  лапами.   Но   в   конце   концов   осклабился,   проревел   что-то
невразумительное. И поплелся на  трех  лапах,  помогая  время  от  времени
четвертой, к деревьям-животным.
     Иван пошел за  ним.  Рядышком  семенил  старичоктолмач  и  с  опаской
поглядывал  на  несъедобного  Ивана.  А  тому  думалось,  что  пора  бы  и
возвращаться, неужто еще срок не истек, неужто ему тут торчать и  nорчать.
А вдруг все переменится?! Вдруг он не  выдержит,  сбросит  случайно  маску
унылости, а на него сразу набросятся?! Что ни говори,  а  соседи  опасные,
лучше бы подальше от них держаться! Но Иван сумел справиться с  тревогами,
сейчас нельзя было давать завладеть душою и мозгом.
     - Наша  дома!  Уходи!  -  сказал  толмач,   когда   они   подошли   к
бочкообразному пурпурному стволу.
     Иван покачал головою.  Опустился  на  корточки,  показал  пальцем  на
дерево и сквозь слезы просопел так тяжко и грустно, что ему  самому  стало
жалко и себя и этих несчастных:
     - Моя - туда! Моя - туда-а-а!
     Минуты три они все вместе рыдали  перед  деревом-бочкой.  Ивану  даже
пришлось похлопать сострясающегося в плаче  вожака  по  голой  волдыристой
спине, успокаивающе, по-дружески. Вожак и вовсе  захлебнулся  в  слезах  и
слюне. Но подполз  к  мохнатой  коре,  просунул  куда-то  лапу,  раздвинул
что-то... И Иван увидал довольно-таки широкий проход внутрь дерева.
     - Туда-а-а! - снова просопел он и затряс  в  указываемом  направлении
дрожащим пальцем.
     Вожак столмачем поухали, попричитали... И они все  вместе  полезли  в
отверзшуюся дыру.
     В дереве было два хода - один наверх, другой вниз. Причем ходы эти не
были искусственного происхождения. Ивану показалось, что это не ходы даже,
а  что-то  наподобие  пищеводов,  кишок,   а   может,   и   вен,   артерий
дерева-животного. Он все хорошо видел, потому что  изнутри  мохнатая  кора
была почти прозрачной,  наружный  свет  проходил  сквозь  нее  как  сквозь
запыленное и мутное стекло.
     Они стали спускаться вниз. Лаз расширялся. И через  несколько  метров
Иван заметил, что множество подобных лазов,  одни  поуже,  другие  пошире,
сходились в довольно-таки большой и полутемной,  лиловатой  утробе-пещере.
Да тут был целый мирневедомый, странный! Это был самый  настоящий  симбиоз
абсолютно  различных  живых  существ!  Иван  запнулся  -  а  может,  и  не
абсолютно?! Нет, это надо спецам разбираться!  И  чем  они  только  там  в
лагере занимаются?! Ему вспомнилось, что ведь с этого момента, с этого дня
и часа прошло целых семнадцать лет! Неужто они так и не докопались  ни  до
чего?! Похоже, что нет, иначе бы Иван еще перед отлетом узнал бы об  этом!
Вот ведь обормоты, вот бездельники! Да всем этим космобиологам - и земным,
и лагерным, грош  цена  после  этого.  Но  Иван  успокоился  почти  сразу,
вспомнив и другое - ведь он проработал на Гадре очень долго, годы -  и  ни
черта не знал, не догадывался даже! Так чего ж других винить!  Ладно,  еще
разберемся! Успеется!
     По утробе шныряли туда и сюда звероноиды -  самки,  детеныши,  самцы,
переползали с места на место дряхлые старики, разучившиеся ходить. Многие,
оттянув от стеночек или пола живые и словно  резиновые  округлые  клапаны,
скрывались и переползали куда-то.
     - Моя-туда-а-а! - прорыдал он и вцепился в верхнюю лапу толмача.
     Вслед за вожаком они протиснулись в  липкий  сыроватый  лаз,  съехали
прямо на задницах  по  скользкому  желобу-трубе,  тоже  какому-то  живому,
дышащему, и очутились в еще  большей  утробе.  Все  в  ней  было  оплетено
странными красноватыми  сосудами-лианами.  А  еще  там  были  ниши-соты  и
множество, тысячи, десятки тысйч ниш-сот, размещенных в стенах  на  разных
уровнях. Это было настолько интересно и неожиданно, что  Иван  замер.  Изо
всех ниш на него смотрели глаза звероноидов,  но  не  такие,  как  у  тех,
привычных, а совсем  другие,  более  осмысленные,  огромные,  ясные.  Иван
оживился, выпрямил спину, вскинул голову... И почувствовал на  себе  вдруг
плотоядный взгляд вожака -  видно,  добыча,  вновь  становилась  для  него
"вкусной".  Иван  захотел  пригорюниться,  сделаться  унылым,   тоскливым,
расслабленным. Но у него почему-то не получилось это во второй раз.  И  он
увидел, как побежала из пасти вожака слюна, как заскрежетали  зубища,  как
высунулся кончик языка, как  начала  вставать  дыбом  реденькая  розоватая
шерстка. А из сот все глазели и глазели. Иван не знал, куда  смотреть,  на
что реагировать.
     - Твая - карошая! - Твая - опять вкусная! - радостно, заголосил вдруг
старичок-толмач и тоже захлебнулся в собственной слюне.
     Она  начали  подступать  к  Ивану,  не  спуская  с  него   плотоядных
поблескивающих глаз. На этот раз не уйти! - подумалось ему. - Все, крышка!
Пилообразные зубы щелкнули у  щеки,  обдало  вонючим  дыханием,  обрызгало
слюной, отекшая лапа легла на плечо,  другая  сдавила  горло.  Иван  стоял
словно обвороженный и не  пытался  сопротивляться.  Он  почувствовал,  как
затрещала ткань комбинезона, раздираемая зубами толмача.  И  снрва  задрал
голову к  нишам-сотам.  Оттуда  с  любопытством  следило  за  происходящим
множество глаз. Но  никто  не  шевелился,  не  пытался  выбраться  наружу,
присоединиться к пиршеству.
     Липкий противный язык обслюнявил Ивану лицо - ото лба до  подбородка,
клыки клацнули у носа. И он вдруг обрел силы  -  резко  отпихнул  от  себя
вожака, ударом кулака сбил с ног толмачасластену.  И  был  готов  драться!
Драться до последней капли крови, до последнего дыхания...

     Но в эту секунду, в мозгу глухо щелкнуло. И прозвучало  металлически:
"Откат!" Иван ничего не понял. Он как стоял, так остался  стоять.  Но  все
вокруг вдруг неуловимо переменилось. Не  было  никаких,  ниш-сот,  никакой
утробы... Зато был огромнейший и полумрачный  зал-амфитеатр.  Его  трибуны
состояли из тысяч клетей-лож. Трибуны были круговыми, шли от  самого  пола
до  почти  невидимых  сводов,  этих  трибун-рядов  невозможно  было   даже
сосчитать, таких было много.  А  в  каждой  ложе-клети  сидело  не  меньше
десятка... трехглазых, пластинчатых, чешуйчатых.
     Только теперь Иван сообразил,  что  это  никакая  не  Гадра,  что  он
вернулся на Харх-А-ан, а может,  и  на  Хархаи-А,  во  всяком  случае  его
выбросило не в изоляторе-темнице. И это было уже добрым знаком.
     Он почувствовал, что сжимает в  руках  какие-то  холодные  штуковины.
Опустил глаза - в правой была зажата рукоять короткого железного меча,  на
левой висел круглый тяжелый щит, Иван держал его за внутреннюю скобу.  Это
было странно. Но он уже привык не удивляться.
     Он снова был в обличии негуманоида, снова чувствовал себя невероятно,
чудовищно сильным, выносливым. Но радости это не приносило, потому что  он
не знал, что последует за этим всем.
     Треглазые сидели смирно, глазели - глазели на Ивана. А  он  стоял  на
верхней ступени огромной, спускающейся спиралью вниз, к  цирковому  кругу,
лестницы. Лестница эта  была  грубой,  сложенной  из  больших  и  неровных
каменных блоков. Судя по всему, Ивану предстояло спускаться по  ней  вниз.
Но он еще не знал - для чего!
     Голос из-под сводов прогрохотал неожиданно:
     - Уважаемая публика! Разрешите поздравить всех вас с  началом  нового
года, года Обнаженных Жал!
     Громоподобные рукоплескания  и  гул,  рев,  крики,  визг,  изрыгаемые
десятками тысяч глоток, перекрыли голос ведущего. Но через минуту,  словно
по команде оборвались, смолкли.
     - Мы  рады  приветствовать  вас  всех  на  гостеприимном  и  радушном
Ха-Архане в первый день сладостного Месяца Развлечений! Ар-ра-ах!!!
     - Ар-ра-а-а-а-ах-х-х!!! - прогремело многолосо под сводами.
     - Мы пришли сюда, чтобы развлечься малость, верно?!
     - Верно-о-о!!!
     - Чтобы отдохнуть, не так ли?!
     - Та-а-а-ак!!!
     - Чтобы разогнать скуку, накопившуюся в наших мозгах за бесконечный и
занудный год Братской Любви и Всеобщих Лобызаний, точно, друзья мои?!
     - То-о-очно-о-о!!!
     - Ар-ра-ах!
     - Ар-ра-а-ах-х-х!!!
     Зал неистовствовал. Казалось, все посходили  с  ума,  превратились  в
диких и буйных животных. Нет, какие там животные Животным  не  дано  вести
себя с подобным безумием, им не дано  сливаться  в  единый  тысячерукий  и
тысяченогий организм, бьющийся в истерическом восторге.

     А перед мясленным взором  Ивана  друг  всплыл  кристально  прозрачный
ручеек из садика на предва, - рительном ярусе. Как он тихо и нежно журчал!
Как приятно было погрузить в него руку, глотнуть воды из пригоршни... Нет,
надо было оставаться там, у ручейка! Там было тихо и  спокойно,  там  было
хорошо, очень хорошо! А еще лучше было на  Земле,  на  родине.  -  И  ведь
говорили же ему, десятки раз говорили - Иван, не будь ты дураком, не  лезь
в петлю головой, оставайся, от добра добра не ищут, ну куда тебя несет  на
погибель собственную, дурачина ты, простофиля, оставайся!  Да,  надо  было
остераться на Земле! Мало с него,  что  ли  лиха,  которого  в  преизбытке
хлебнул за шестнадцать лет работы в Отряде?! И ведь нет, понесло!  Зачем?!
Куда? Искать справедливости?! Рассчитываться за старые  обиды,  за  смерть
отца да матери?! С кем он собирался сводить счеты?! Где искать обидчиков?!
Вон их сидит сколько-тьматьмущая! Иди, разыщи среди них  виновных!  Может,
их косточки давно истлели уже! Нет, все не  так,  все  неправильно!  Верно
говорили-дурак он и есть дурак! Надо вообще не вмешиваться ни во что, надо
жить на Земле, жить по-земному, по-людски! Нечего рыскать по  Пространству
и пытаться везде устанавливать свои порядочки, нечего!

     Он представил себе, как сидит на бережочке у своего села, а  над  ним
большущая ветла растопырила ветви, свесила крону.  Солнышко  отражается  в
водной глади,  рыбешки  плещутся,  пузыри  пускают...  Вот  он  закатывает
штанины, вот идет в воду ...Ах, как хорошо, благодать! Только  это  вот  и
есть подлинная, настоящая жизнь! Все остальное от лукавого, все  остальное
- погоня за призраками! Ему  вспомнился  старенький  мудрый  священник  из
вологодского села. Как с ним приятно было коротать в беседе зимние вечера.
Он бы все сейчас отдал, чтобы очутиться вновь в жарко  натопленой  избе  с
разукрашенными морозом оконцами...
     Но нет, рев вывел его из сомнамбулического состояния.
     - Др-ра-а-а-ах!!!
     Иван взглянул вниз, на арену. Там шла дикая  резня.  Пять  или  шесть
голых чешуйчатых негуманоидов  с  короткими  мечами  в  руках  безжалостно
истребляли каких-то одутловатых трехногих  пернатых  существ  с  крысиными
головами. Существ этих внизу было не менее сотни. Они  сбивались  в  кучи,
разбегались, пытались перепрыгивать через совсем низенькие барьерчики,  но
их тут же отбрасывало назад. Существа гортанно перекрикивались меж  собой.
Переговорник Ивана улавливал лишь страх, безнадежность,  отчаяние  в  этих
криках.  И  тем  не  менее,  существа  были   несомненно   разумными   или
полуразумными. Каждое из них держало в ухватистой могучей лапе или  палицу
с круглым набалдашником, или огромный двуручный меч, или копье метра в два
с лишним длиной, или же трезубец. Но весь этот  пернатый  сброд,  все  это
одутловатое  воинство  ничего  не  могли  поделать  с  кучкой   совершенно
озверевших негуманоидов. Те налетали  молниями,  сбивали  с  ног,  резали,
кололи, опять опрокидывали, гоняли по всей арене, на бегу  срубали  своими
мечами головы, бросались по одному на десяток...  И  неизменно  побеждали!
Да, это была  не  битва,  не  сражение,  это  была  резня!  Иван  поневоле
содрогнулся,  отвел  глаза.  Наверняка  пернатых   уродцев   выловили   на
какой-нибудь планете и привезли сюда в трюмах космолетов именно  для  этой
жестокой потехи.
     И все-таки один из пернатых извернулся  как-то,  ускользнул  от  меча
чешуйчатого. И обрушил на его голову массивную палицу.  Чешуйчатый  рухнул
как подкошенный!  Но  в  тот  же  миг  четверо  других,  не  сговариваясь,
развернулись  и  бросились  на   пернатого   бойца.   Они   пронзили   его
одновременно, с четырех сторон - бурая  кровь  фонтанами  ударила  в  лица
нападавших, но те не стали уклоняться от  кровавых  струй,  наоборот,  они
словно получали удовольствия от купания  в  них,  подставляли  лицо,  шею,
грудь, плечи, животы... и скрежетали, дико, громко, перекрывая напряженный
гул зрителей.
     Сотню  трехногих  одутловатых  бойцов  изничтожили  в   пять   минут.
Чешуйчатые, волоча товарища-неудачника за ногу,  будто  падаль,  и  высоко
воздев мечи прошлись по бортику, совершая не  чуждый,  видно,  и  им  круг
почета. Скрылись в проходе. Приветствовали их без особого воодушевления.
     Арена с трупами пернатых вдруг поднялась кверху и застыла  на  миг  в
воздухе. Иван разглядел ее, она  была  совсем  плоской  -  не  толще  трех
вершков, и наверняка в нее были встроены антигравитаторы, иначе бы она  не
могла так свободно парить в воздухе.
     - Вы заслужили это по праву! Откушайте-же, дорогие гости!  -  взревел
голос из-под сводов. - Не побрезгуйте скромными дарами хозяев Ха-Архана!
     Иван во второй раз услыхал такое похожее  и  одновременно  совершенно
другое название этого мира.  Но  что  оно  было  ему?  Ничто!  Как  бы  ни
называлось это место, он в нем явно не гость!
     Плоская арена с трупами пернатых подплыла к нижним рядам  амфитеатра.
Два зрителя, а может, прислужника, перепрыгнули на  нее,  шустро  и  умело
подхватили одно пернатое тело и перебросили в  ряды  -  до  Ивана  донесся
хруст раздираемых костей, разрываемых сухожилий, чавканье,  причмокивание.
Похоже, здесь обходились без излишних церемоний.  Арена  подплывала  то  к
одному ряду, то к другому, и везде повторялось то же. Иван глядел и глазам
своим не верил - несчастных разумных или  полуразубных  существ  с  другой
планеты, может, другой галактики, другой Вселенной, пожирали  сырьем,  без
обработки, вместе с  перьями,  когтями,  копытами,  клювами.  Под  сводами
амфитеатра стоял такой немыслимый хруст, что сердце  не  выдерживало,  уши
закладывало. Иван отвернулся, уставился в холодную каменную стену.
     Он не видел, как арена поднялась к сводам и растворилась под ними. От
пернатых  не  осталось  ни  перышка,  ни  волосика  -  все  было  съедено,
проглочено, пережевано, разгрызано и запихано, внутрь желудков.
     - Ар-рах! - прогремело снова.
     - Ар-ра-а-а-ахх!!! -  отозвался  насытившийся  хотя  отчасти  зал.  -
Ар-ра-а-ах!!!
     Иван краем глаза увидал, что у сидящих  появились  в  руках  неведомо
откуда тонюсенькие трубочки. Трехглазые потрясали ими над  головами,  были
возбуждены, радостны.
     Из провала, образовавшегося на месте арены, что-то поднималось.  Иван
не  выдержал.  Надо  было  смотреть  на  все,  он  в   конце   концов   не
слюнтяй-мальчишка и не кисейная барышня!
     А поднималась еще одна такая же арена.  И  в  ее  центре  стояло  или
лежало что-то круглое морщинистое. Лишь когда арена поднялась  на  уровень
первых рядов и застыла Иван понял; что это такое, вернее, кто  это  такой.
Он давненько не бывал на Ирзиге, да и видал хомозавра всего лишь  раз.  Но
он запомнил его хорошенько и не мог спутать ни  с  какой  другой  разумной
тварью.
     Хомозавры были  чудовищно  страшны,  исполински  сильны  и  по-детски
добродушны.  Но  все  же  Иван  очень  зримо  представил  себе,  как  этот
морщинистый шар сейчас раздуется до своих подлинных  гигантских  размеров,
как абордажные крючья сотен лап-отростков вырвутся из его боков  и  начнут
хватать всех подряд, без разбору, и что тогда начнется здесь!
     Но все получилось совсем не так. Иван  вдруг  заметил,  что  хомозавр
привинчен здоровенными болтами к днищу арены, что эти болты проходят прямо
сквозь  пластинчатые  мощные  ласты,  что  из  такого  положения   бедному
ирзигядину не вырваться ни за что!
     Арена поднялась еще на три метра и застыла. На нее  взбежали  шестеро
негуманоидов,   что-то   повытаскивали   с    краев    круга,    повтыкали
поблескивающие, наконечники шлангов  в  бока  хомозавра.  Тот  протяжно  и
отчаянно затрубил. Иван разобрал нечеткое - видно хомозавр  от  боли  орал
очень невнятно - и глуховато-горестное:
     - Вы  не  имеете  права!  Космосовет  запрещает  так   обращаться   с
гуманоидами! Оставьте меня в покое!!! А-а-а!!! Вам  придется  отвечать  за
все!!!!
     Иван  рванулся  было  на  помощь  бедному  хомозавру-ирзигянину.   Но
какая-то железяка впилась ему в шею, не дала сойти с верхней ступени.
     Хомозавр орал, проклинал все на свете,  жаловался,  умолял  отпустить
его, грозился и плакал. Но его не слушали. Шестеро  чешуйчатых  накачивали
его  чем-то  непонятным  из  шлангов.  Ирзигянин  на  глазах   раздувался,
становился непомерно толстым, похожим на дирижабль древней конструкции.  И
даже когда он  с  отчаянным  воплем  выбросил  в  стороны  обидчиков  свои
лапы-крючья, ему не помогло это - они не доставали до  сидевших  в  рядах,
тем более, до орудовавших внизу.
     Прямо посреди амфитеатра возвышался исполинский живой шар. Всего лишь
десятка метров не доставало ему, чтобы коснуться верхних сводов.  И  когда
казалось, что шар вот-вот лопнет, снова прогремел, голос:
     - Прошу, дорогие гости! Испейте нашего угощения!
     По этой команде десятки тысяч тонюсеньких, но очень длинных  трубочек
со всех сторон воткнулись в хомозавра, протыкая кожу, ставшую  от  вздутия
не такой толстой да прочной, как обычно, в нормальном состоянии ее. А ведь
Иван знал, кожу хомозавра не всегда брала пуля из  спаренного  пулемета  -
ведь поначалу, когда земляне не знали, что это разумные существа,  они  на
них охотились, думая, что защищают лагеря и  станции.  Потом  раскаивались
долго... Эти, судя по всему,  и  не  собирались  помышлять  о  самой  даже
возможности раскаяния. Скорее всего, местным  жителям  этого  и  объяснить
нельзя было.
     Сосали с громким причмокиванием, с ненасытной алчностью, будто их  не
поили весь предыдущий год - год Всеобщих Лобызаний  и  Братской  Любви.  С
аппетитом сосали!
     Иван отвернулся. Он не мог смотреть на это. Но он  не  мог  и  помочь
ничем! Хомозавр был обречен, как были обречены и пернатые горе-бойцы, как,
надо думать, обречен и стоящий тут вот, на ступеньке, Иван, он понимал это
- не просто так поставили.
     - Ар-ра-а-а-ахх!!!
     Когда Иван обернулся, на арене лежала груда  морщинистой  съежившейся
кожи - хомозавра высосали полностью: и с тем, что в него накачивали, и  со
всеми потрохами, будь они жидкие  или  не  очень.  Ивана  передернуло.  Он
отказывался верить происходящему. Но это была явь!
     - А теперь,  друзья,  нам  можно  немного  расслабиться,  посидеть  и
поглазеть на бой вот этого жалкого и гнусного изменника,  обрядившегося  в
кожу  почтенного  хархаанянина,  со  специально  припасенным  для   нашего
торжественного случая, вывезенным с  далекой  Сардурии  и  единственным  в
Системе исполинским ядовитым паукомонстром-ургом. -  Голос  сделал  паузу,
давая возможность слушателям и зрителям оценить происходящее, и язвительно
добавил: - Разумеется, этот ничтожный не продержится дольше  двух  секунд,
друзья, ха-ха...
     - Ха-а!!!  Ха-а!!!  Ха-а!!!  -  заорал,  заскрежетал  весь   огромный
амфитеатр,  будто  сказано  было  что-то  настолько  смешное,  что  и   не
удержаться!
     - Да, ург расправится с ним мгновенно! Но это будет лишь  первая  его
жертва. Там, за спиной у изменника, в клетях, поджидают своей очереди  еще
сто восемьдесят семь героев, желающих сразиться с паукомонстром, ха-ха...
     - Ха-а! Ха-а! Ха-а!!!
     Иван все уже понял. Понял он,  что  обречен,  что  на  этот  раз  ему
деваться некуда - тут полы да стены твердые, не прошибешь! Но он не понял,
почему его все время называли изменциком,  с  какой  это  стати,  кому  он
изменил, чему?! Впрочем, какая разницавсе одно умирать!
     Низенькие  борты  начал  разъезжаться,  круг  арены  увеличивался  на
глазах-теперь в его поперечнике было не меньше трехсот метров. Надо же!  -
подумалось Ивану. - Это что ж готовится?! Чего они еще удумали! Места, что
ли, мало для паукомонстра?! Но он увидал, что готовится и нечто иное - над
барьерчиком поднимается еле уловимая прозрачная  завеса.  Видно,  маловато
показалось устроителям зрелища обычного защитного поля, решили усилить его
гравизащитой! Кого же они ему подсунут? И могут ли быть равны силы в такой
схватке?! По  спине  у  Ивана  пробежала  волна  дрожи.  А  перед  глазами
появилось вдруг, будто выплыв из мерцающего марева, женское  лицо.  Он  не
сразу  понял,  в  чем  дело.  Это  лицо  было  очень   странным,   в   нем
проглядывались черты русоволосой Ланы, но одновременно оно  было  и  лицом
его погибшей во мраке Пространства жены. Почему  они  слились,  образовали
нечто общее, невероятное, но прекрасное?! Иван  не  смог  бы  ответить  на
такой вопрос. Да и не время было в подобные игры играть.  Нет,  не  время!
Они сейчас могут, лишь расслабить его. А ему надо быть сильным, твердым...
Иван  с  неожиданным  каким-то  остервенением  ударил  рукоятью  меча   по
железному щиту - звон, многократно усиленный эхом, прокатился под  сводами
амфитеатра.
     - Ар-ра-а-ахх!!! - отозвались трибуны.
     И тут же из-под арены  выползла  наверх  большущая  на  вид  стальная
клетка. Была она в ширину, высоту, глубину метров по  десять,  не  меньше.
Сквозь толстые прутья проглядывало нечто непонятное, многолапое, зеленое.
     Иван, почувствовал, что зажим у горла ослаб, спустился на  ступеньку.
Замер. Его положение давало преимущества, он был  на  три  десятка  метров
выше паукомонстра-урга. Но зрители явно желали, чтобы он  спускался  вниз,
на арену, - недовольный гул заполнил  амфитеатр.  В  Ивана  начали  тыкать
пальцами, кричать ему что-то непристойное. Самые  эмоциональные,  из  тех,
кто сидел поближе, пытались даже оплевать Ивана. Но  он  стоял  достаточно
далеко от них. И не обращал на хулителей  внимания.  Если  кто-то  из  них
такой храбрый и сильный, пусть сам лезет на арену к клетке! У  Ивана  даже
промелькнула мысль  -  может,  и  не  стоит  участвовать  в  этом  гнусном
представлении? Может, бросить меч и щит, сесть на ступеньки и ждать  своей
участи?! Как тогда, в джунглях?! Но угр ведь не звероноиды, ему все одно в
каком ты настроении, для него ты всегда  вкусный!  И  потом,  сколько  уже
можно опускать руки, отдаваться во  власть  судьбы?!  Перед  Иваном  опять
мелькнуло лицо Светы - Ланы. Он он опять усилием воли отогнал  видение.  И
еще громче ударил рукоятью в щит.
     Передняя стенка клетки ушла вверх. Чудовище очень осторожно, а может,
просто лениво выползло наружу. Клеть тут же  исчезла  в  невидимом  нижнем
проеме. Иван спустился еще на две ступеньки. Остановился.
     Он видывал монстров и пострашнее. Но этот был  уж  больно  гадок.  Не
хотелось бы Ивану даже из простейших эстетических соображений оказаться  в
брюхе эдакой гадины. Паук был шестиногим. Но как Иван ни  пытался,  он  не
смог определить, сколько было  суставов  на  каждой  ноге,  казалось,  что
только из  них  и  состояли  эти  голые  бревнообразные  коленчатые  ноги,
заканчивающиеся мохнатыми лапамиприсосками. Брюхом  паукомонстр  напоминал
невероятно разъевшуюся гигантскую личинку жука. Один ее конец волочился по
земле  и  заканчивался  скорпиньим  жалом,   имевшим   размеры   с   хобот
слонаафриканца.  Другой  конец  состоял  из  одной  огромнейшей  пасти   и
рассыпанных вокруг нее в беспорядке глаз. Сколько  таковых  было  Иван  не
брался считать, неменьше сотни. Это  были  невыразительные  поблескивающие
глазки насекомого. Зато очень выразительной была сама пасть. Когда ург  ее
раскрыл в полузевке-полувздохе, Иван увидал, туда можно  запросто  въехать
на бронеходе, не задев даже ни одного зуба. А зубов-то было - и не счесть,
и не помыслить! Вся пасть внутри была усеяна  прямехонькими,  словно  ряда
пик, острейшими зубами. "По бокам от пасти  торчали  две  клешни  насовсем
коротких толстеньких основаниях. А  чуть  выше  рос  целый  пучок  зеленых
волдыристых и покрытых пушком усов-антенн. И все это великолепие выдержано
в зеленых тонах - от блеклого, поганочного, до  изумрудно-сияющего,  будто
люминесцентного...  все,  кроме  самого  грязно-белого  брюшка,  усеянного
опять-таки зелененькими бородавками и язвами. Нет, Ивану не светило  стать
закуской  в  предстоящем  обеде  на  сто  восемьдесят  семь  блюд,  обеде,
приготовленном местными радушными хозяевами для этой мерзкой твари. Но  он
все же спустится еще на ступеньку.
     И тут произошло странное. Не обращая внимания на  Ивана,  паукомонстр
вдруг выпрямил  свои  многоколенные  лапы-его  брюхо  поднялось  сразу  на
двенадцатиметровую высоту, пасть резко раскрылась и... Иван даже не  успел
понять, что произошло - мелькнуло, блеснуло что-то - и из  среднего  ряда,
из одной, наиболее плотной набитой ложи, вдруг вылетел негуманоид. Вылетел
так, словно его выбросило из катапульты. И тут же очутился в пасти.  Пасть
захлопнулась. В брюхе что-то дернулось, замерло. И почти тут  же  из  края
пасти свесился почти до самой земли длинный и  тонкий,  похожий  на  витой
канат язык с раздвоенным концом.
     - Ар-ра-а-ахх!!! - бесновался зал. Зрители были в полнейшем восторге.
И судя по всему, их вовсе не опечалила судьба собрата, наоборот, они почти
визжали, колотили в  ладоши,  стучали  ногами  -  сюрприз,  преподнесенный
ургом, доставил им немалую радость.
     Иван-то сразу заметил, что защитный  барьер,  поднялся  выше.  Но  он
понял, это делалось не столько для  защиты  зрителей,  сколько  для  того,
чтобы паукомонстр не отвлекался, чтобы он помнил -  с  кем  воевать,  кого
жрать, а на кого и внимания не обращать. И в самом деле,  еще  трижды  ург
вскакивал на распрямляющихся лапах, метал  свой  язык-аркан  в  зрительный
зал. Но лишь отшибал его об невидимую преграду. С третьего раза он  понял,
что к чему. И медленно, с ленцой развернулся пастью к Ивану.
     Тот снова  оглушительно  ударил  рукоятью  в  щит.  И  побежал  вниз.
Помирать, так с музыкой!
     - Ар-ра-а-ах!!! - сразу обрадовался амфитеатр. - Ар-ра-а-а-а-аххх!!!
     А  монстропаук  наоборот  припал  к  земле,  притих,  лишь  пошевелил
усами-антеннами, да почесывал задней мохнатой присоской шевелящееся брюхо.
Ничто не  предвещало  опасности,  в  ближайший  миг.  И  потому  Иван  еле
увернулся от языка-аркана, мотнувшегося в его сторону неуловимой  молнией.
Спасла врожденная реакция и навыки, приобретенные, еще в  Школетам  вообще
через каждую сотню метров и в классах, и в коридорах, и на полях и-учебных
макетах,  повсюду  таились  бесконечные  и   меняющиеся   день   изо   дня
"пугала"-только успевай  уворачиваться!  Что  ни  говори,  а  закваску  он
приобрел, дай Бог!
     Но в этот раз чуть не сплоховал! Даже расшиб колено, падая  со  всего
маху на каменную ступень. Неожиданное нападение взъярило Ивана.
     - Ах ты погань гнусная! - заорал он, не помня себя от бешенства.
     Зрители тут же откликнулись восторженным воем, визгами. И Иван ощутил
прилив сил от этой поддержки, от сочувствия этих жестоких и не  слишком-то
чистоплотных  болельщиков.  Не  было  времени   разбираться   в   существе
происходящего, надо было наступать - только в этом  могло  быть  спасение,
если оно вообще могло быть!
     Его   неожиданно   дернуло,   облапило...   и    он    взлетел    над
ареной-высоко-высоко. И тут же неудержимо повлекло вниз. В самый последний
момент Иван успел включить внутренний механизм убыстрения всех  процессов,
в том числе и  реакции,  и  подвижности.  Их  обучали  и  такому.  Правда,
одновременно в мозг закладывали команду-барьер, и сам обученный не  мог  в
любой  обстановке  перескочить  в  ускоренный  ритм  жизни,  лишь  крайняя
опасность снимала психобарьер. Сейчас как раз  был  именно  такой  случай.
Иван знал, что за каждую секунду,  проведенную  в  ускоренном  режиме,  он
расплатится в дальнейшем месяцем жизни. Да только не время было считаться,
надо было выжить! Он рубанул мечом, когда его уже почти поднесло к  пасти,
его даже обдало жуткой волной зловония... Но успел! И  рухнул  на  мягкое,
напоминающее слой опилок, покрытие арены. Тут  же  сдернул  с  себя  конец
языка-аркана, обвивавший его талию. Конец этот был совсем коротким,  метра
в три с половиной. Иван не стал его разглядывать. Он  бросился  вниз,  под
это мерзкое  брюхо,  собираясь  распороть  его.  Не  тут-то  было!  Ударом
коленчатой ноги его подбросило в воздух на уровень седьмого  или  восьмого
ряда. В лицо ткнулся обрубок языка, залил глаза липкой коричневой  дрянью,
но Иван не дал языку свиться в петлю, теперь он был  неуловимо  быстр!  Он
снова рубанул-язык укоротился еще на метр.
     Упал он неудачно,  слегка-подвернул  четырехпалую  лапу.  Но  ничего,
терпеть можно было. Теперь Ивану казалось,  что  все  происходит  будто  в
старинном замедленном кино. Зрители  двигались  еле-еле,  как  в  растворе
масла, движения  их  были  плавными  и  грациозными,  гул  тянулся  единым
"а-а-а-а-а", без переходов, без промежутков. Иван сразу понял - убыстрение
было по меньшей мере тройным, и этого должно было хватить!
     Язык снова метнулся к нему. Но не сверхбыстрой молнией как прежде,  а
всего лишь плетью в умелой руке. Иван упал набок,  перевернулся  несколько
раз, подкатился почти под брюхо. Но его опять подбросило  ввысь.  Рядом  с
головой щелкнула клешня. На этот  раз  бросок  урга  был  очень  ловким  и
точным. Иван падал туда, куда и должен был упасть по замыслу чудовища - на
скорпионье жало.
     - А-а-а-а-а... - гудели зрители.
     Тихо шипел паукомонстр. А Иван все падал и падал. Ему показалось, что
прошла вечность, прежде чем он коснулся жала. Ему  повезло,  а  может,  он
сумел инстинктивно извернуться в воздухе - неважно! Он  упал  не  на  само
острие, а на его боковину, тут же вонзил в хоботистую поверхность  меч.  И
тут же его швырнуло с исполинской силой об барьер. Иван потерял  сознание,
упал на опилки. Но в его мозгу сквозь тьму и безвременье  бухнул  какой-то
внутренний колокол, полыхнуло кроваво... и высветилось ярко, неестественно
ярко и зримо, прекрасное лицо Ланы-Светы... Нет, рано еще подыхать,  рано!
Иван вкочил на ноги. Отмахнулся мечом от языка.
     Его новый бросок был более удачный  -  он  проскочил-таки  под  брюхо
урга. Воткнул меч, сразу бросил щит  наземь,  ухватился  поудобнее  обеими
руками, загнал острие по самую рукоять, уперся что было силы  ногами...  и
всем телом навалился, нажал - брюхо стало расползаться. Ивана с головы  до
ног облило вязкой бурой жидкостью. Но он успел все  же  пропороть  урга  -
рана зияла расширяющейся полутораметровой дырой. И  все  это  произошло  в
долю мига.
     - А-а-а-а!!! - заорал сам Иван в диком неистовстве. Он уже не  ощущал
себя человеком, разумным существом, он был  просто  животным,  которое  из
последних сил, вкладывая остатки жизненной энергии,  бьется  за  себя,  не
желая покидать этого мира. - А-а-а-а!!!
     - ..а-а-а-а-а-а!!! - гулко и вяло отзывался  амфитеатр.  Он  жил  для
Ивана пока еще в замедленных ритмах.
     Однако  паукомонстр  не  упал,  даже  не  присел.  Он  только   издал
невероятно  высокий,  неожиданный  для   него   звук   -   будто   завопил
фантастически огромный павлин. И распрямил ноги, ушел  высоко  вверх  всей
своей брюхо-головой.
     Иван,  не  мешкая,  рубанул  по  ближайшей  ноге.  Меч  отскочил   от
хитинового панцыря-покрытия. Нога дернулась и Ивана подняло вверх. Подняло
медленно,  осторожно.  Он  даже  не  сразу   понял,   что   это   мохнатая
лапа-присоска всосалась в его спину. Он уже был на  высоте  восьмиэтажного
дома.  Паукомонстр  стоял  на  пяти  лапах,  истекал  вонючей  дрянью,  но
держал-таки Ивана  в  шестой  лапе.  Это  была  серьезная  промашка!  Иван
чертыхнулся, крепче сжал рукоять меча.
     Снизу  к   нему   приближалась   иззубренная   трехметровая   клещня.
Коротенькое   основаньице,   к   которому   она    крепилась,    оказалось
телескопическим, выдвижным - на такое Иван не рассчитывал,  казалось,  все
предугадал, и вот на тебе! Воевать с хитиновой клешней было  бессмысленно.
Иван ткнул за спину мечом, потом еще раз, еще!  Но  присоска  держала  его
крепко. Это был конец!
     Клешня приблизилась вплотную, раскрылась медленно. Иван ударил  мечом
со всей силы. Ударил снова! Клешня даже не вздрогнула. Она  обхватила  его
поперек туловища -  совсем  нежно  обхватила,  Иван  почти  не  чувствовал
прикосновения, но  вырваться  не  мог,  и  понесла  столь  же  медленно  к
раскрывающейся пасти.
     Только теперь Иван сумел по-настоящему оценить этот кошмар! Из  такой
камнедробилки нельзя было выйти, живым. Это была его смерть. Он  опускался
сверху, пасть медленно и неостановимо разворачивалась вверх - на миг  Иван
сам себе показался маленьким и беззащитным червячком, слизнячком, которого
бросают в раскрытый клюв птенца. Где-то с ним уже происходило подобное. Но
где, Иван вспомнить  не  смог.  Клешня  раскрылась  и  он  стал  падать  в
чудовищную зубастую, вонючую ямищу пасти. Ург даже не пытался помочь  себе
свисающим вниз языком. Судя по всему он считал игру законченной.
     Но Иван так не считал. Перед ним опять встало это странное  сдвоенное
лицо. На кратчайшую долю мига встало. А в следующую долю того же мига, уже
находясь в пасти, совсем рядом с острейшими зубамипиками, он ткнул мечом в
розово-белую  мяготь  неба...  Чудовище   пискнуло   как-то   по-мышиному,
раззявило пасть еще шире, видно, от боли, от неожиданности и  Иван,  минуя
зубы, провалился в мрачное и трепещущее краями отверстие  зева.  "Дурачина
ты, Иван! Ведь погибнешь ни за что, ни про что!"- прогудело в  ушах  басом
Гуга Хлодрика. Иван зажмурился. Закрыл лицо левой рукой. Погиб! Все!
     Но в нем снова проснулось взъяренное дикое животное - он стал  колоть
мечом в мяготь глотки, рвать его когтями ног. Одновременно  он  чувствовал
всетаки, что этот пищевод, или черт его знает что, стал вдруг сокращаться,
пропихивать его куда-то  дальше.  Иван  сопротивлялся  поначалу.  А  потом
перестал. Ему не хватало дыхания, все лицо, уши, нос-, рот все  три  глаза
были заляпаны чем-то горячим и гадким, вонючим,  липким,  тело  сдавливало
все сильнее, с каждым толчком-судорогой его пропихивало  все  дальше...  И
все же он колол, колол, колол. До тех пор, пока не почувствовал, что летит
куда-то, проваливается во что-то, и снова летит...
     Он  лежал   на   опилках,   весь   залитый   бурой   клейкой   кровью
паукомонстра-урга. И ничего не соображал. Он все  продолжал  тыкать  своим
мечом-рука  дергалась  судорожно,  неостановимо.  Сверху  на  него  текло,
лилось, падало что-то длинное. Тягучее, противное.
     - Ар-ра-а-а-а-а-аххх!!! - зверски орал амфитеатр. Все вновь вернулось
на свои мести, небыло замедленным, казались, даже наоборот, все ускорилось
и усилилось. Все неистовствовало: - Ар-ра-а-а-ахх!!!
     Только  одна  часть  этого  безумного  мира   двигалась   по-прежнему
замедленно. Ею было падающее на Ивана брюхо-голова. Оно  падало  наподобие
дирижабля, напоровшегося на мачту, сползающего по ней. Но оно упало. Упало
прямо на Ивана сразу заглушив все звуки, погасив свет, придавливая к сырым
опилкам.

      * Часть третья. ИГРУШКА *

     Ха-Архан. Квазиярус. Изолятор.

     Меж-арха-анье.

     Престол.

     Год Обнаженных Жал, месяц развлечений.

     Голосок был приторно сладкий, журчал он словно  сиропный  ручеек.  Но
слова не сразу стали доходить до Ивана, они прорывались к нему сквозь  гул
и гуд. Гудело в ушах, в мозгу.
     - Ты был прямой герой! Я "налюбоваться не могла, какой ты  храбрец  и
силач! Это было что-то! Нет, честное, слово, с ума сойти! Ни одна  женщина
во Вселенной не устояла бы перед тобою в тот миг. Как ты  его-бац-бац-бац!
А потом-вжик-вжиквжик! О-о-о! Мой любимый, отважный, мой герой...
     Иван не мог понять, откуда здесь взялась Лана? И  она  ли  это  была?
Нет, что-то голос не тот. Может, Света,  может,  видение,  память  мучает?
Нет! Все не то!
     Что-то упругое и нежное, прохладное и одурящее все время лезло  Ивану
в лицо,  давило,  вжималось,  мешало  дышать,  но  вместе  с  тем  приятно
возбуждало, вливало силы, вырывало из небытия. Он даже не  понял  поначалу
что это такое. Лишь потом дошло - это же грудь, женская грудь!
     Да, это были женские груди.  Они  попеременно  наваливались  на  лоб,
щеки, нос, подбородок...  лишали  дыхания,  зрения,  упирались  сосками  в
глаза, губы, ноздри. Когда лицо Ивана оказывалось в ложбинках между  ними,
он втягивал в себя теплый  пряный  воздух,  и  воздух  этот  дурманил  ему
голову. Голова кружилась, в глазах  что-то  мелькало,  и  почему-то  Ивану
казалось, что грудей вовсе не две, а больше - три, четыре... Он  лежал  на
спине. И какая-то женщина  ласкала  его,  гладила  по  волосам,  прижимала
голову к себе.
     - А как ты его пронзил, а?! Весь зал ахнул! Все ведь просто пришли  в
восторг! Многие рыдали  -  я  сама  видела!  Ах,  это  непередаваемо,  это
чудесно! Но... но если бы я не приказала киберам вытащить тебя из-под этой
дохлятщш, ты не лежал бы сейчас здесь, ты был бы в утилизаторе, мой милый,
любовь моя!
     Иван начинал кое-что понимать. Нет, это, разумеется, не Лана!  И  тем
более, не Света! Эта какая-то другая... непонятная, не такая.
     Она оторвалась от него, будто желая полюбоваться им  издали.  И  Иван
увидал нависающие над его лицом четыре почти правильных шара-упругих, чуть
колышащихся,  со  светлокоричневыми  небольшими  сосками.   Зрелище   было
настолько неожиданным, что Иван вздрогнул, проморгался -  ему  показалось,
что в глазах двоится. Но груди не исчезли-их было  и  на  самом  деле  две
пары... И они снова опустились на его лицо,  снова  лишили  дыхания.  Нет,
мелькнуло у Ивана в мозгу, нет, это не земная женщина, это  местная...  Но
откуда, как? Ах да! Ведь она сама сказала! Значит, он  жив,  он  уцелел  в
этой немыслимой схватке?!
     Иван отстранил  от  себя  незнакомку.  Приподнялся.  Теперь  он  смог
разглядеть ее полностью. Три глаза  на  довольно-таки  приятном  лице  без
подобия брылей и пластин делали его даже интересным, пикантным. Глаза были
черными, немного большими, чем надо бы. Но зато в  них  ощущалось  наличие
жизни, чувств, не то что у  всей  этой  братии  гмыхов  и  хмагов!  Полные
большие, почти до ушей, губы тоже не портили впечатления,  даже  наоборот,
волновали,  приковывали  к  себе  взгляд.  Шея  была   длинна,   нежна   и
прекрасна-самая настоящая шейка земной - красавицы. Нежны я прекрасны были
и обе пары полных высоких грудей, нежен был и округлый небольшой  животик.
А бедра! Ничего подобного Ивану не доводилось видать ни на Земле, ни в  ее
колониях - бедра были круты и умопомрачительны. В  сочетании  с  тончайшей
осиной талией они были невыразимо гармоничны... И  все-таки  -  чешуя!  От
плечей до запястьев  ее  руки  были  покрыты  зеленоватой  чешуей..  мягко
отсвечивающей, приятной на вид, но... и ноги, от колен и  до  щиколоток  -
все та же чешуя! Иван не видал, чем  заканчиваются  ноги  -  четырехпалыми
лапами или же ступнями, все скрывала легкая накидочка. Но он видел, что на
руках у незнакомки по  восемь  длиннющих  гибких  пальчиков  с  синенькими
холеными ноготками..
     Волосы ее были  необыкновенно  пышны,  светлы,  чисты...  Они  высоко
поднимались над головой и ниспадали волнами назад, по  бокам,  одна  прядь
застряла в ложбинках между грудями. И Ивана все тянуло высвободить  ее,  а
заодно и провести рукой по этой нежной упругой коже. Но он сдерживался. Он
не знал, что делать, как  себя  вести.  Свое  спасение  он  воспринял  без
особого воодушевления и  чувства  благодарности  к  кому-то  почему-то  не
испытывал.
     - Ну-у,  как  я  тебе  нравлюсь,  мальчик?  -   кокетливо   вопросила
незнакомка и повела  плечами,  закинула  голову  назад,  отчего  груди  ее
поднялись еще  выше,  живот  подтянулся,  а  бедра,  казалось,  стали  еще
круглее, призывнее.
     Иван не ответил. Он протянул руку  и  высвободил  застрявшую  светлую
прядь. Незнакомка чуть подалась вперед, совсем чуточку,  но  Иванова  рука
сразу же оказалась в ложбинке меж двух упругих и прохладных шаров. И он не
стал ее убирать.
     Незнакомка склонилась над ним ниже. Взяла его руку в свою, развернула
ее ладонью к себе, прижала к груди, полными губами  коснулась  его  виска,
потом щеки, губ... Иван почувствовал ее руку на плече. И в тот же миг  она
его перевернула на себя, прижала, тяжело задышала в лицо.
     - Ну вот, ты и ожил совсем, мой  милый,  ну  и  хорошо,  как  ты  мне
нравишься, я не встречала еще таких, ну-у, чего же ты медлишь, я жду...
     Ее горячие бедра, живот, казалось, вот-вот расплавят Ивана, он словно
целиком погрузился в них,  растворился,  ничего  не  видя,  не  слыша,  не
соображая. Сердце бешенно наколачивало в груди, рвалось наружу, легкие  не
справлялись со своей задачей... Эта женщина сулила неземное блаженство.  И
Иван уже поплыл, потерял связь с внешним миром, его  вздымало,  и  бросало
вниз, он взлепал, и падал, и а она все шептала ему что-то сладко-нежное на
ухо, не давала оторваться от своих губ. Это  было  сказочно  и  прекрасно,
необычно, волшебно! А впереди их ждало  еще  большее,  почти  невероятное,
недоступное с земными женщинами,  Иван  и  это  предчувствовал.  Ее  тело,
казалось, источало из  себя  фантастическую  сладость,  сверхъестественное
наслаждение. Это было упоительно! Руки  Ивана  ласкали  ее  необыкновенные
груди, стараясь захватить сразу  как  можно  больше,  собрать,  сгрести  в
ладонях по паре, насладиться ими всеми. Тяжелые упругие  шары  ускользали,
не давались одновременно, и эта игра была  вдвойне,  втройне  приятна.  Но
руки уже скользили по бедрам, сжимали,  сдавливали,  тянули...  А  сам  он
взлетал, и падал, и  казалось,  что  это  не  извечная  борьба-содружество
мужской и женской плоти, а пелет, дивный полет с парением, взмывами вверх,
падениями в пропасть, и новыми восхождевиями. Иван не помнил ни о чем,  он
жил этим мигом, этой сладчайшей секундой. Его рука, только что  теребившая
меж пальцев сосок, скользнула выше, к шее, а потом к волосам,  он  огладил
ее лоб, двинул руку дальше... и волосы почему-то  пошли  вслед  за  рукой.
Иван даже не успел удивиться. Его рука  скользнула  под  волосы,  нащупала
холодные, колючие пластины, угловатый шишкастый череп-это все  было  будто
бочка ледяной воды в  жаркий  полдень.  Его  пронизало  холодом  до  мозга
костей.
     Срывая пышный светлый парик, он вскочил  на  ноги.  Его  неостановимо
трясло. Ноги подкашивались.
     Она же смотрела снизу недоумевающе, растеряно. Но это была уже не  та
привлекательная красавица - без чудных искусственных волос  она  выглядела
совсем не так. Ни что ей не могло помочь: ни бедра, ни талия,  не  высокие
груди. Шишкастый череп  все  сводил  на  нет,  пластины  уродовали  ее  до
невозможности.
     - Нет, нет, - проговорил Иван, отворачиваясь и все понимая, - прости,
Но я не могу сейчас, это все не то, все не так, этого не должно быть, ни в
коем случае не должно, - он говорил путано, сбиваясь,  но  он  чувствовал,
что надо выговориться, что он обязан сказать до конца, - Ты  для  меня  не
подходишь, ты тут красавица, бесспорно...
     - Где это тут? - подала она голос, обиженно, почти плаксиво. - Что  с
тобой, герой, или ты повредился малость умом в схватке с этим паучком,  а?
Ты что-о?!
     Иван сел. Но сел, как стоял, спиной к ней. И проговорил вяло:
     - И я не тот, и ты не та! Вернее, ты конечно, та! А вот я... если  бы
ты знала! Подумай, присмотрись, ведь я же не имею внутренней связи, так?!
     Незнакомка привстала,  притянула  к  себе  парик,  но  не  стала  его
натягивать на шишкастый череп, прижала к груди.
     - Так-то оно так, - проговорила она неуверенно, - но какая там связь,
чудак, ведь ты же был без сознания, какая связь у бесчувственного тела?
     - А сейчас?
     - Отшибло, значит? - сделала предположение незнакомка. - Я  и  впрямь
ничего такого от тебя не слышу, будто мертвый!
     - Ну вот! Я и есть для  вас  будто  мертвый,  я  для  вас...  -  Иван
помедлил чуть, но досказал: - я для вас - слизняк,  понятно?!  Я  не  ваш!
Меня все тут презирают, ненавидят, травят!
     - Пусть! Пусть! Пусть травят! - проговорила она  скороговоркой.  -  А
мне с тобой было хорошо! И я еще хочу. Понимаешь, хочу! А я - не  привыкла
отказывать себе!
     В груди у Ивана что-то оборвалось.
     - Потом как-нибудь, - сказал он уныло, - потом.
     - Когда это потом? - недовольно спросила незнакомка.
     - Не знаю, - ответил Иван еще унылее.
     - Не дозрел, стало быть?!
     - Стало быть, так!
     - Ну тогда... - она встала, широко расставила ноги,  откинула  голову
назад и очень ловко набросила на нее парик. Голос ее стал  каким-то  злым,
железным, неженским: - Подумай еще. И скажи!
     Иван оглядел пустые стены маленького  помещения,  завешенного  чем-то
вроде тюля, уставленного вазами  с  цветами-колючками,  потом  он  перевел
взгляд на толстенный, в полметра толщиной,  кусок  клетчатого  пластика  -
только что они лежали вдвоем на этом пластике, им  было  хорошо,  сказочно
хорошо, и вот вдруг... как все бывает неожиданно глупо и бестолково.
     - Чего мне еще сказать, - промямлил Иван,  -  у  меня  есть  любимая,
есть... мы просто разные, вот и все!
     Незнакомка подошла к  стене,  оперлась  на  нее  рукой.  Иван  увидал
какой-то рычажок, совсем крохотный, может, ему и  показалось,  может,  это
была деталь убранства комнаты.
     - Нет! Ты просто не дозрел! - сказала она  совсем  зло,  кривя  губы.
Опустила руку с рычажком. - - Тебе надо  малость  повисеть,  дозреть,  мой
милый герой!
     Ивана перевернуло, дернуло. Свет погас...  И  он  снова  ощутил  себя
висящим на цепях вниз головою в мрачном и сыром подземелье.  Он  рванулся,
забился в цепях. Заорал благим матом,  не  стыдясь  ничего  и  никого,  не
совестясь. Его просто выворачивало наизнанку. Все  внутри  пылало.  Стоило
проходить через цепь унижений, мучений, надежд, отчаяний, боли, чтоб вновь
оказаться болтающимся вверх ногами на цепи в мрачной поганой темнице!
     И  совершенно  неожиданно,  как-то  не  к  месту,   ему   вспомнилось
блаженно-идиотское выражение лица висящей в прозрачной сети растрепанной и
мохнатой Марты.. Вот уж кто дозрел, так дозрел! И где сейчас Лана?  Может,
ее успели приспособить к аквариуму? Нет уж, он  этого  не  допустит!  Иван
рванулся сильнее.
     И  в  этот  миг  наверху  что-то  загремело,  заскрежетало-сдвинулась
невидимая дотоле крышка. И вциз,  на  сырую  и  бугристую  землю  темницы,
спрыгнули двое-наверное, все те же, несокрушимые  и  неунывающие  Гмых  со
Хмагом - во всяком случае так подумалось Ивану.
     - Ну что, - угрюмо пробурчал он,  -  опять  будете  приветствовать  с
прибытием на Хархан-А, сволочи?
     Один из спрыгнувших ответил гундосо:
     - Это не Хархан-А, и  не  Ха-Архан,  слизняк,  и  тем  более  это  не
Харх-А-ан, понял? Это промежуточный слой, дурак!
     - Ага, понятно, это Меж-хаарханье, так? - с сарказмом вопросил Иван.
     - Нет, не мели попусту, слизняк, не опошляй того,  о  чем  не  имеешь
представления! - сказал другой. - Это обычный изолятор для тех, кто  любит
шустрить в  квазиярусах,  А  в  Межарха-анье  еще  попадешь.  Может  быть,
попадешь!
     - Спасибо хоть на этом, - сказал Иван.
     - Нам твоих благодарностей не надо, - заявил  гундосый  и  с  размаху
ударил Ивана ногой в лицо.
     - Да-а,  попадет  он,  разбежался!  -  проворчал   другой.   -   Туда
перевертышей не берут, нужны они там больно!
     - Там его и обернут разом! - сказал гундосый.
     Иван переждал, пока утихнет боль. И спросил. Он не мог  не  спросить.
Правда, вопрос получился странным:
     - Это вы, что ли?! Эй, Гмых, отзовись, ублюдок?! А ты,  гнусная  твоя
рожа, Хмаг, не узнал меня?! Зачем пожаловали сюда, палачи проклятые?!
     - Опять грубит! - сказал гундосый.
     А второй пояснил:
     - Ты ошибаешься, приятель, никаких гмыхов и хмагов  в  Системе  нету,
даже кличек таких тут не услышишь! Это у тебя от твоего тупоумия  слуховые
галлюцинации, понял?!
     - Не понял, - упрямо ответил Иван.
     - Тогда получай!
     Ивану со всей силы ударили  в  солнечное  сплетение.  Он  задохнулся,
потом закашлялся. Изо рта потекла на щеки, лоб, а потом и на пол кровь.
     - Тебе уже давно пора бы понять,  что  здесь  ничто  не  повторяется!
Здесь не слизнячий мир! Ну ладно, давай слазь-ка!
     Иван не понял.
     - Как это? - переспросил он.
     - А вот так!
     Они ухватили Ивана за руки и потянули вниз  с  такой  силой,  что  он
взвыл от боли в ногах и позвоночнике.
     - А ну, взяли!
     - Только разом! И-эх!!!
     - А-а-а-а!!! - завопил Иван. Он не мог терпеть.
     И даже если бы и мог, не стал бы сдерживать себя. Ему было наплевать,
что подумают о нем эти палачи.
     - Чегой-то не выходит, - озадаченно пробубнил гундосый.
     - Чегой-то! Чегой-то! - сыронизировал другой. - Дергать  надо  лучше,
вот и все!
     Они снова вцепились в Ивана.
     - Только по моей команде!
     - Давай уж, чего тянешь!
     - И-ех, взяли!!!
     Иван не успел почувствовать боли. Крюк вылетел из  потолкэ  и  ударил
его по затылку. Дальнейшего он не помнил.
     Очнулся он лежащим в  совершенно  другом  месте.  Руки  и  ноги  были
раскинуты. Иван хотел поднести руку  к  лицу-не  получилось.  Другую  тоже
что-то удерживало. Он почувствовал себя распятым  на  какой-то  жесткой  и
холодной плахе. И он не ошибся, так оно и было.
     Прямо над ним висело в воздухе, ни о что не опираясь, не прицепленное
за что-то, черное яйцеобразное тело.  Ивану  даже  показалось,  будто  это
подаренное ему Хлодриком яйцо-превращатель. Но он сам увидал, что  ошибся,
это была другая, пусть и  сходная,  штуковина.  Выше  торчали  непонятные,
громоздкие аппараты, направленные своими раструбами на лежащего Ивана.  Их
было много, но назначение этих аппаратов оставалось для Ивана неизвестным.
Да и какая теперь  разница!  Иван  почувствовал,  что  влип  окончательно,
крепко.
     - Как самочувствие? - спросил кто-то невидимый.
     - Нормальное, - машинально  ответил  Иван.  И  сам  поразился  своему
дурацкому ответу.
     Невидимый  заскрежетал,  заскрипел  -  видно,  ему  стало  смешно  от
чего-то. Иван дернулся со всей силы, но зажимы были прочными и надежными.
     - Не стоит нервничать, - предупредил невидимый, - лежи  спокойненько,
и все будет путем! Через три часа сам себя не узнаешь! Небось, отвык  уже,
а?
     Иван не понял, от чего он должен был отвыкнуть. Его волновало другое.
     - Где я? - спросил он.
     - Там, куда стремился.
     - А если поточнее?!
     - В Меж-арха-анье, слизняк, тебе же объясняли много раз, что к  чему,
- недовольно просипел невидимый.
     - Ага, - съязвил Иван, - мне объясняли, а вы присутствовали при  этих
объяснениях, все слыхали, все знаете!
     - Нам без этого нельзя - конечно, знаем!
     Из Ивана вместе со словами полилась желчь:
     - Ну понятненько, ясненько, все-то вы  обо  всем  знаете,  все-то  вы
понимаете, только вот сказать не можете, у  нас  тоже  есть  такие  -  все
понимают, глядят понимающими глазами, потявкивают, повизгивают, подвывают,
а вот сказать, ну никак не могут!
     - Намек понял, - заявил невидимый, - сам такой!
     Разговор сначала перешел в перепалку, потом стал переходить в склоку.
Но невидимый вдруг сгладил  все,  заскрипел,  захохотал.  Иван  то  ли  от
нервов,  то  ли  поддавшись  его   заразительному   смеху-скрежету,   тоже
рассмеялся. Да еще как!  Будто  он  не  распятым  на  холодной  и  жесткой
плахе-лежал,  а  стоял  в  комнате  смеха  у  эйфороматов,  которые  могут
растормошить покойника недельной давности.
     Он смеялся,  и  ему  становилось  легче,  словно  некий  тяжкий  груз
сваливался комьями или пластами с груди. Впервые за все время пребывания в
этой идиотской  и  не  поддающейся  логическому  истолкованию  Системе  он
чувствовал себя столь расслабленным, легким, беззаботным.
     Но  невидимка  так  же  неожиданно,  как  и   начал,   прервал   свой
захлебывающийся смех. И стал вполне серьезно объяснять Ивану, что к  чему,
да еще таким тоном, так  разжевывая  все,  что  Иван  ощутил  себя  олухом
необычайным.
     - Мы сейчас в Меж-арха-анье. Сюда сходятся связующие нити  всех  трех
частей псевдопланетной подсистемы, базирующейся на Хархане-А, Харх-А-ане и
Ха-Архане, понял?
     - Пытаюсь понять.
     - Так вот, каждая часть равноудалена от квазицентра на двадцать  один
световой год... э-э, световой год, надеюсь, ты знаешь, это не  время,  это
расстояние, которое преодолевает луч света за ваш земной год...
     - Не надо разжевывать, я не школяр, - перебил Иван. Его возмутило то,
что с ним говорят как с молокососом-дебилом.
     - Похвально! - заметил невидимка. - Но продолжим  наш  ликбез!  Итак,
центр этот существует на  известном  расстоянии  от  известных  частей.  И
одновременно он находится в самом ярде каждой, повторяю, каждой части.
     Ивану  показалось,  что  голос  очень  похож  на  голос  молодого   и
неспившегося Хука Образины, что невидимка и есть тот  самый  непонятный  и
нигде толком не существующий доброжелатель.  Хотя  ощущалось  и  различие.
Иван не мог понять-в чем, какое, но оно было.
     - Мудрено слишком, - сказал он.
     - Ни хрена тут мудреного  нет!  Все  предельно  просто.  Ядра  частей
пронзены энергетической иглой-уровнем, слыхал про таковой? - невидимка  не
дал ответить. - Так вот, этот уровень в свою  очередь,  именно  пронизывая
все три ядра, теряет в подструктурах пилообразные функции, сворачивается и
замыкается сам в себе. Понял? Но только для этих трех ядер? Во всех прочих
местах он остается самым обычным простеньким иглой-уровнем.
     - Угу, - вставил Иван, - совсем простеньким и необычайно обычненьким!
Вы ответьте лучше-с чего  это  вдруг  вы  тут  решили,  что  жертву  перед
закланием надо непременно просвещать.
     - Глупость твоя безгранична, слизняк. И  потому  ее  мы  замечать  не
будем. Впрочем, ежели желаешь на арену - пожалуйста, в любой миг!  Похоже,
там ты себя чувствуешь увереннее!
     - А потом?
     - Что потом?
     - Ну, после арены-куда?
     - Как это куда?! - Сюда! - раздраженно разъяснил невидимка.
     - Тогда не надо! -  заупрямился  Иван.  -  Еще  чего  не  хватало-все
заново! Нет, уж! Лучше свежуйте живьем, гады!
     - Фу-у! - брезгливо протянул невидимка. - Грубо и  некрасиво!  Ну  да
ладно уж, лежи себе. Тебе будет  над  чем  пораскинуть  мозгами.  -  Лежи,
перевертыш!
     Ивана перестали тревожить.  И  он  остался  один  -  один  в  тишине,
полумраке и неизвестности. Он вдруг вспомнил, что очень много дней  ничего
не ел и почти ничего не пил, что  держался  лишь  на  стимуляторах  да  на
нервном взводе-запале. Но ему и сейчас не хотелось есть.  Не  хотелось,  и
все!
     Темное и странное яйцо висело  над  ним.  Из  раструбов  явно  что-то
исходило.  Но   Иван   пока   не   чувствовал,   что   именно.   Легкость,
расслабленность, беззаботность растворялись, уходили из тела и  мозга.  Их
место занимало  постепенно,  словно  наваливаясь,  просачиваясь  вовнутрь,
нечто тяжкое  и  муторное.  С  каждой  минутой  ощущение  становилось  все
неприятнее.  Набегали  гнетущие  мысли,   захлестывало   тоской-внезапной,
неестественно давящей, изнуряющей.
     Иван поскреб подбородком о плечо, и неожиданно почувствовал,  что  он
лежит голышом, без комбинезона, и что  самое  странное  -  чешуя  на  теле
какаято не такая, почти мягкая. Он еще раз уперся  подбородком  в  плечо-и
сдвинул  целый  клок  распадающейся  отдающей  гнильцой  чещуи.  Его   это
взволновало на миг. Но тут же все любопытство, как и внезапное  оживление,
улетучилось. И опять ему стало все безразлично,  снова  накатила  тоска-да
такая, что хоть в петлю! Иван зажмурился. И принялся  перекатывать  голову
из стороны в сторону: вправо, влево! вправо, влево!, вправо, влево! и  так
до бесконечности...
     А  когда  шея  онемела  и  перестала  слушаться,  когда  тоска  стала
невыносимой, болезненно жгучей, когда он уже разлепил спекшиеся пересохшие
губы, случилось еще более страшное-на него  накатили  воспоминания.  Да  с
такой силой,  с  такой  ослепительной  ясностью,  прозрачностью,  реальной
контрастностью, словно были  это  не  воспоминания,  не  отблески  чего-то
далекого, прошедшего в растравленном мозгу, а сама явь.
     Мрак Пространства залил все вокруг,  лишил  мир  красок.  Но  в  этом
беспроглядном пугающем мраке высветилась вдруг серебристая точечка,  стала
увеличиваться  в,  размерах-очень   медленно,   будто   ползла   черепахой
навстречу. Иван не сразу сообразил, что это корабль-капсула  трехсотлетний
давности, и что он вовсе не ползет,  а  несется  на  него  с  колоссальной
скоростью, это просто расстояние и мрак искривляют все, заглушают. Корабль
занял собою половину неба.  И  замер.  Начал  поворачиваться.  Неторопливо
выползали по левому борту кронштейны, крепления, сети батарей,  вот  стала
видна выпуклая рубка, вот смотровая площадка, поручни... Ивана резануло по
сердцу, по глазам. На поручнях, прикрученные металлопластиковыми цепями  к
горизонтальным трубам, с раскинутыми  руками,  неестественно  раскинутыми,
будто бы вывороченными, изломанными, висели они, давшие ему жизнь.  Сквозь
затемненные стекла шлемов Иван видел их лица.  Это  были  лики  мучеников,
искаженные болью, страданием, отчаянием. Без  содрогания  невозможно  было
глядеть на них. Иван глухо застонал, скрипнули плотно сжатые зубы. Как  ни
жгла, как ни мучила его память прежде, такой пронзительной боли он еще  не
испытывал. Это было  не  воспоминание,  это  было  не  видение,  это  была
сверхреальность!  Жуткая,  страшная,  кошмарная,  но  именно   реальность,
увеличенная,    усиленная     некими,     может,     и     несуществующими
сверхъестественными линзами отнюдь не материального происхождения.
     Распятые были еще живы. Они время от времени  раскрывали  рты,  будто
переговариваясь, или же хрипя, крича от боли и ужаса. Но Иван не слышал ни
слова, ни звука. Порою он встречался с ними взглядами. И ему казалось  что
они тоже видят его, зрачки их глаз расширялись,  в  них  застывало  что-то
непередаваемое, неописуемое... и Ивану представлялось, что эти люди  вовсе
не погибли тогда, двести с лишним лет назад, что они  живут  до  сих  пор,
живут, замерев на грани, на лезвии, отделяющем жизнь от смерти, и что  они
будут жить еще очень долго в этом ослепительно-жутком взлете  полубытия  и
полусмерти, долго, а может, и вечно,  если  он  не  сделает,  не  совершит
чего-то важного для них. И ему казалось, что их глаза и молят его об этом,
мало того, что они требуют от него чего-то... а чего именно Иван не  знал,
откуда он мог знать?! Он сам страдал, он не ведал, как им помочь,  и  есть
ли они на самом деле. Или все-только мираж? Нет! Нет! Тысячу  раз  нет!  И
все-таки странно, невероятно.  Неужели  они  не  сгорели  тогда?!  Неужели
произошло чудо?! Ивану припомнился мнемоскопический сеанс. Нет,  все  было
так, как было - мнемограммы не могут врать, как не может врать камень, как
не может врать дерево, как не может врать ветер! И все же  распятые  жили,
застыв на гибельном, мучительно болезненном острие, на лезвии. Они погибли
тогда, бесспорно! Но они и продолжали жить!  Как  продолжает  жить  все  в
Пространстве, продолжает вопреки человеческой логике и  людскому  здравому
смыслу, ибо сам процесс этот выше и того и другого,  ибо  Сознание  и  Дух
лишь перетекают из одного сосуда в другой, и в  их  силах  придать  новому
сосуду прежние формы!
     Все эти мысли обрывочно мелькали в воспаленному мозгу Ивана.  Но  они
не заглушали боли. Они лишь словно протыкали ее обиталище в  беспорядочном
суетливом движении. Боль же заполняла собою все - как  до  того  заполняли
все тоска, потом мрак.
     Боль из-под черепной коробки расползлась по  всему  телу.  Она  рвала
калеными щипцами его на  части,  пронзала  тупыми  иззубренными  иглами  и
ржавыми искореженными пиками, она жгла расплавленной смолой, которую будто
бы плеснули сразу снаружи и изнутри. Ивану казалось,  что  с  него  живьем
сдирают кожу. И не только кожу, но  и  верхний  слой  мяса,  потом  и  все
остальные слои, что из него дерут сухожилия и вены... И все это разом!  Он
хотел кричать, стонать, скрипеть зубами, но внутри все  пересохло,  он  не
мог издать ни звука, распухший огромный язык заполнил  весь  вот-так,  что
нельзя было сомкнуть челюстей. И все-таки главной была не телесная боль.
     Распятые не исчезали. Они все так же  висели.  Смотрели  в  глаза.  И
теперь Иван не сомневалсяони видят его, точно видят! Но это лишь усиливало
боль! Зачем им видеть его?! Неужто с  них  не  хватает  собственной  лютой
муки?! Нет! Не надо! Никогда! Он хотел заслониться  рукой.  Но  руки  были
недвижны, он сам был распятым на плахе. Хотел зажмуриться, закрыть  глаза,
и сделал это. Но он  продолжал  все  видеть  внутренним  зрением-не  менее
четко, не менее ярко. От этого некуда было деваться!
     К  видениям  стали  прибавляться  голоса.  Они  выплывали  из  общего
неразборчивого гула, который Ивану казался обычным шумом крови,  прилившей
к голове. Но это было не так. Голоса нарастали, звучали явственней. Кто-то
невидимый бубнил  басом  Гуга  Хлодрика:  "Ты  не  поможешь  им,  дура-ак!
Ты-только усугубишь все! Наплюй!  Забудь!"  Сипатый  Хук  Образина  вторил
пьяно: "Тупица, себя же погубишь! Куда ты лезешь все время?! Надо  жить  в
своей  норе,  в  своей  дыре!  То  же  мне,  нашелся  мститель  праведный!
Дурачина!"   Слабенький   приглушенный   голосок   сельского    священника
уговаривал: "Не надо, откажись, только всепрощением можно искупить что-то,
во мщении и растравлеции ран своих не отыскать и тени справедливости,  она
в Боге, в умении  терпеливо  и  покорно  принимать  ниспосланное,  за  все
благодарить: и за радости и за горести. Бойся себя! Бойся своей  гордыни!"
И тут же нервно, почти зло звучал высокий женский: - "Да будет проклят! да
будет проклят! да будет..." Серж Синицки заплетающимся языком гундосил; Тю
ист крэзи, Ванья! Сэ не трэ бьен, вали, Ванья, нах хауз. Иль ист морт, иль
не будет прощай тьэбья!" И совсем невпопад звучал хрипловатый голос  Ланы,
взволнованный, даже испуганный: "А я бы висела вечно, пусть! Хоть  висеть,
хоть лежать, хоть вверх ногами - только бы вечно! Это же блаженство. Зачем
ты меня лишил его?! Почему?! Ты думаешь, ты  можешь  решать  за  всех?  Ты
ошибаешься! Решай за себя! Вечность-это так прекрасно, это - быть  всегда,
неважно как, но всегда..." А параллельно, временами заглушая  русоволосую,
кричала надрывно погибшая а Осевом: "Забери меня отсюда! Забери! Прижми  к
себе крепко-накрепко! Я не могу с ними, с этими  фантомами-упырями!  Я  не
хочу вечности! Я не желаю носиться всегда в этом  царстве  теней!  Умоляю,
спаси! Ну что же, что ты медлишь, они уже вырывают меня, они отнимают меня
у тебя, ну-у!!!"!  И  скрипело  в  уши:  "Мразь!  Слизняк!  Амеба!  Жалкое
насекомое, комар, лягушонок! Твое место-лужа, грязь, мокрятина! Что  ты  о
себе помыслить смог, тля! Куда ты заполз, червь?!  Гнусный  болезнетворный
вирус,  пытающийся  проникнуть  в  здоровое  тело!  Зараза  мерзкая!!!"  И
какой-то  полузнакомый;  а  то  и  вовсе   незнакомый   приторно-властный,
напоенный  сиропом,  угодливый  и  одновременно  хамоватый,   наглый,   по
холопьему-властный, шепоток все время просачивался в мозг: "Такой порядок!
Все равно никто вам не поможет, ни  здесь,  ни  там.  Ну  где  вы  найдете
безумцев? Нет,  нет,  ничего,  с  вами  разберутся,  поместят  куда  надо,
посадят, куда положено, вы не волнуйтесь,  в  ваших  же  интересах!  Такой
порядок!"  А  неунывающий  Дил  Бронкс  поддерживал,  но  как-то   странно
поддерживал: "Держись! Помни, что обещал! Мне хоть что, один черт! Лишь бы
оттуда, понял! Гляди, не подыхай там раньше времени! Или ты  уже...  того?
Может, я с трупом говорю, а? Эй,  Ванюша,  друг  любезный,  Иван,  чертово
семя, паскудник, ты жив еще? Нет?!  Не  слышу?!  Может,  ты  и  не  улетал
никуда? Эй?!" Глаза мучеников все смотрели на Ивана-и боль  из  этих  глаз
переливалась в него. А его собственная боль лилась в них!  И  не  было  ни
конца, ни края!
     И вдруг всплыло, бывшее в Храме, всплыло само по  себе,  не  разрушая
видения, не отвлекая от него, будто бы существуя одновременно, но  в  ином
измерении. Иван был во мраке Пространства, и внутри Храма, и  снаружи-пред
его мысленным взором неизбывным очищающим огнем горели золотые  купола.  И
вот они исчезли, вот все затянуло пеленой, а патом сквозь пелену сверкнула
блесточкой  кроха-золотинка.  Но  так  сверкнула,  что   мрак   вселенский
разбежался по углам пространственного окоема. И заглушая  все,  прозвучало
мягго, по-доброму, будто не с земли прозвучало, а с небес: "Иди! И да будь
благословен!" голоса, видения, страхи, боль, тоска-все сразу пропало. И он
почувствовал, что не лежит на холодной плахе, что  его  успело  приподнять
вместе с нею, и он висит теперь на зажимах, удерживающих руки, ноги,  шею,
висит в совершенно другом помещении, ни чем не  похожем  на  предыдущее  с
застывшим   в   воздухе   темным    яйцом    и    раструбами    непонятных
приборов-излучателей. Здесь "было пусто и светло. Здесь были голые стены и
пол. Правда, с потолка свисали шланги толщиной в руку  и  другими  концами
тянулись к Ивановой плахе. Но куда именно они входили, Иван не видел.  Ему
еще было не по себе: Перед глазами мельтешили меленькие черные  точечки  и
зелененькие вертлявые червячки. Голова болела.
     И все-таки он понял-что-то  произошло.  Скосив  глаз  на  собственное
плечо, потом на грудь, он увидал обрывки и ошметки грубой толстенной  кожи
с наслоившимися на  нее  чешуйками.  Из-под  этих  грязнозеленых  струпьев
проглядывала обычная светлая, чуть тронутая  загаром  кожа.  Иван  сомкнул
зубы, провел языком по ним - да, у него были нормальные зубы в два ряда, а
вовсе не пластины-жвалы.  И  видел  он  не  так,  как  прежде,  обзор  был
поменьшевидно, один глаз, верхний, пропал. Но вместе с  тем  Иван  ощущал,
что он еще не стал человеком в полном  смысле  этого  слова,  что  процесс
преобразования,  а   точнее,   возвращения   его   в   человеческое   тело
продолжается. Вот спозлза откуда-то сверху, наверное, с  надбровной  дугц,
пластина, закрыла на минуту глаз, но потеряв опору, соскочила... Иван сжал
руки в кулаки, пошевелил пальцами-да, это были его пальцы, лишь обломились
два или три когтя, выпали из пылающих ладоней. Молнией прошибла мысль-тело
было здоровым, целым! А ведь его основательно  исколошматили  в  тот  раз,
перед превращением в негуманоида, у него не оставалось ни единого зуба,  а
сейчас - пожалуйста, все на месте! И боли в переломанных ребрах, в грудине
он не ощущал, все было цело. Иван обрадовался и воспрял душою на  какое-то
время. Помянул добрым словом старину Гуга - как  он  его  выручил  с  этим
яйцом-превращателем! Верно Гуг говорил - не все  свойства  этой  штуковины
еще известны, не все! Вот и раскрылось еще одно-способность восстановления
прежнего тела при обратлом переходе. Это была фантастика! Но это было так,
от реальности никуда не денешься. И лишь теперь в  Иванову  голову  пришла
догадка. Ндкакие "то были не секретные лаборатории на суднах в Средиземном
море, точно! Как он сразу не сообразил, он ведь слышал от  своих  кое-что!
На  суденышках,   служивших"   обыкновенным   камуфляжем,   в   обстановке
глубочайшей тайны, закрытые ото всех донельзя, работали две сверхсекретные
группы временного прорыва. С будущим шутки были плохи.  На  каждый  бросок
туда уходила такая уймища энергии, что хватила бы на планетную  колонию  в
другом конце Галактики. Перебросить пока что  никого  не  удавалось.  Зато
Иван точно знал,  что  прорывщики  умудрялись  время  от  времени  кое-что
переносить оттуда к себе. Нет-нет, да и приворовывали они  плохо  лежащее.
Видать, и яйцо-превращатель стянули! где  оно  могло  быть  создано,  кем,
когда? На первые два вопроса и ответа искать не стоило. А  вот  когда?  УЖ
точно, не раньше тридцатого века, а то и сброкового. Ведь в ближайшие века
даже  не  предвиделось  создание  приборов,  наделенных  столь  чудесными"
свойствами. Ничего, еще разберемся, решил Иван, успеется!
     Он  чувствовал,  как  осыпается  с  него  клочьями  жуткая  чешуистая
негуманоидская  шкура,  как  сыпятся  на   пол   бронированные   хитиновые
пластинки. Он теперь сам себе  казался  голым,  абсолютно  не  защищенным,
истинным слизняком. И ему  становилось  страшно!  Как  жить  в  этом  мире
таким?! Как в нем существовать с практически обнаженным  сердцем,  мозгом,
легкими и всем прочим?! Это ведь равносильно смерти! Каждый, кому не лень,
может его пронзить, раздавить, смять! Волна страха  накатила  внезапно.  И
Иван сразу взмок, будто его сйерху окатили из  ведра.  Он  не  желал  быть
незащищенным в этом ужасном  и  жестоком  мире!  Все  прочее,  все  мысли,
воспоминания ушли на второй, третий  планы,  осталось  лишь  одно-ощущение
своей  тончайшей  кожи-пленочки.  Его  словно  бы  выбросили   нагишом   в
Пространство. И он вспомнил, что так уже было, что  он  висел  в  Пустоте,
ничего не прикрытый, что его сжимала холодная лапа... Но тогда ему не было
страшно. А теперь он испытывал не просто страх, его пронизывал ужас.
     И в последнюю секунду, когда животный инстинктивный ужас этот  грозил
повергнуть его в безумие, превратить из человека в зверя, амебу, слизняка,
червя, отбросить его в невообразимые дали  добытия  и  хаоса,  Иван  вдруг
ощутил на груди холодок. И даже не понял,  что  это.  Лишь  вывернув  шею,
скосив глаза чуть не до выхода из орбит,  он  увидал  ту  самую  маленькую
угластую железячку, что не снимал ни перед превращением, ни  при  входе  в
Осевое, ни ранее, с тех пор, как надел ее на себя. И в голове прояснилось.
Страхи ушли. Нет, он не стал вдруг неуязвимым, и кожа его не стала  ни  на
капельку плотнее и тверже. Все  оставалось  прежнимчеловеческим,  хрупким,
нежным, открытым, подвластным смерти в любой миг.  Но  душа  его  окрепла,
стала сильной, неколебимой,  властной,  если  только  эти  качества  можно
разместить рядом с самим понятием Дуща. И она  влила  силы  в  уязвимое  и
незащищенное тело, прикрыла его невидимым и неощутимым стальным  панцирем.
Иван содрогнулся, словно его внезапно ударило  током.  И  наземь  полетели
последние ошметки чужой шкуры. Теперь он был самим  собою.  В  ушах  опять
прозвучало,   но   тише,   почти   неслышно,   будто   далекий   отголосок
растворяющегося под невидимыми сводами эха: "Иди! И да будь благословен!"
     И только отзвучал далекий  и  добрый  голос,  как  в  стене  напротив
образовался проем. В комнату  вползло  что-то  шарообразное  на  множестве
ножеккрючьев. Проем тут же исчез, словно и не было ничего. А Иван  увидел,
что вползшее  существо  представляло  из  себя  одну  огромную  трехглазую
голову, усеянную пластинами и короткой рыжей щетиной - ножки торчали прямо
из-под брылей и пластин.
     Существо внимательно осмотрело Ивана снизу, подползло ближе, разинуло
рот-клюв и изрекло глубокомысленно:
     - Да-а, чего и следовало ожидать! Слизнякус замляникус примитивус!
     - Хватит паясничать! - выдавил из себя Иван.
     - А чего это-хватит? Еще и не начинали  поясничать-то,  дорогуша!  Ты
забыл, небось, что сейчас месяц развлечений?
     Вид у говорящей головы был неприятным. Но она была  тут  хозяином.  А
Иван-узником. Ему бы вести себя поскромней, но куда там!
     - Что  уставилась,  тварюга  головоногая?   -   зло   и   почти   без
вопросительных интонаций проговорил он. -  Сколько  мне  еще  болтаться  и
дозревать, а? Чего молчишь?!
     - А нисколько! - ответила голова.
     - Как, это? - изумился Иван совсем по-детски.
     - А вот так, дозрел уже, хватит с тебя.
     - Тогда развязывай.
     - Успеется!
     Иван дернулся. Да все без толку, зажимы были сработаны на совесть.
     - Не трепыхайся, слизняк, - ласково прошипелаголова,  -  погоди.  Мне
еще надо отработать с  тобой  некоторые  моменты,  опробовать  реакцию  на
адекватность, а там и развяжем... - она вдруг замялась, но  договорила,  -
ежели не перезрел.
     - Валяй! Проверяй!
     Головоногий откатился в уголок.  А  на  месте  противоположной  стены
высветился экран не экран, а что-то навродеокна с замутненным стеклом.  За
стеклом висела... Иван подумал сначала, что это мохнатая Марта,  размякшая
в  прозрачной  сеточке,  выдающая  из  шара-матки  через  хобот  зародышей
пряником в аквариум, все было в  точности...  Но  взгляда  на  одутловатое
сонное лицо, на заплывшие глазки, на растрепанные,  но  вовсе  не  черные,
волосы, он чуть не закричал, рванулся опять. Не тут-то было!
     За стеклом висела  русоволосая  Лана.  И  непохоже  было,  чтобы  она
испытывала блаженство, вечное блаженство. В искривленных закушенных  губах
читались скорее безнадежное отчаяние,  тоска.  Желтые  мешки  под  Глазами
старили ее, делали некрасивой.
     - Лана-а? - тихо позвал Иван.
     Висящая приоткрыла глаза. Долго смотрела, словно  не  узнавая.  Потом
вяло и безразлично пролепетала:
     - А-а, это ты...
     - Они сделали с тобой это?! Говори!  -  Ивану  вдруг  вспомнилась  ее
голова в прозрачном шаре. Голова была совсем как живая, а может, и  живая.
Но она оказалась лишь ловкой и хитрой подделкой  или  вообще  иллюзией.  А
сейчас?
     Иван почувствовал, что все испытанное им, все предстоящее,  да  и  он
сам ни гроша не стоят пред этой вечной мукой. Это он был виноват!  Это  он
обрек ее на висение!
     - Мне хорошо-о, - проговорила русоволосая, еле шевеля губами, - ты не
гляди, не верь, это неземное, блаженство, ах как мне хорошо, я никогда  не
умру! Все обратится в тлен и  прах,  погаснут  звезды,  в  пыль  развеются
планеты, свернутся коллапсары, а я буду висеть и наслаждаться...
     - Заткнись! - заорал Иван. - Чтоб с тобой ни было, я приду, я выдерну
тебя из этой гадкой паутины!
     - Только попробуй, - вяло и тускло обронила она. И закрыла глаза.
     Стекло начало мутнеть. А  Иван  все  смотрел  и  смотрел  на  толстый
морщинистый и слизистый хобот, свисавший из шара-груши. Его мутило,  горло
сжимали спазмы. Но он все смотрел и смотрел.
     - Укрепи меня  я  наставь...  -  процедил  он  вслух  с  мольбой,  но
одновременно твердо, будто не прося, а требуя. -  Дай  мне,  Всемогущий  и
Всезнающий, сил и терпения, не дозволь вновь обратиться в зверя! Укрепи!
     Голова подползла ближе, снова выкатила черные глазища на Ивана.
     - Ты чего там бормочешь? Бредишь, что ли?! Тут кроме нас с  тобой  ни
черта нету, слизняк! Такто! А реакция у тебя неважная, что-то и не  пойму,
то ли недозрел, то ли перезрел!
     Иван молчал.
     - Эй, ты слышишь меня?
     Иван молчал.
     - Я научу тебя быть вежливым головоногий.
     Ивана тряхнуло, пронзило тысячами игл. Он сразу понял,  куда  входили
шланги, тянувшиеся от потолка. Но  он  и  теперь  молчал.  Пускай  пытают!
Пускай издеваются!  Пусть  и  вообще  убьют!  Он  не  проронит  больше  ни
словечка, он будет нем как мертвый, как камень, как эта стена!
     Плаха вдруг начала вращаться вокруг своей горизонтальной  оси.  Перед
глазами закружились углы, стены...  Через  какое-то  время,  не  прекращая
этого вращения, она начала крутиться и по вертикальной. При каждбм обороте
Ивана встряхивало, ударяло о незримый  барьер.  И  трясло,  не  переставая
трясло. Но он молчал.
     - Неплохо, неплохо, - доносилось то ли снизу, то ли сверху.
     Иван потерял ощущение и того  и  другого.  Ему  вообще  вдруг  начало
казаться, что он на Земле, в их учебно-тренировочном  комплексе,  что  его
крутят  на  восьмиплоскостной  центрифуге  -  словно  школяраподготовишку.
Продолжалось это бесконечно долго. Иван потерял  счет  секундам,  минутам,
часам, может, и дням даже!
     И когда плаха-центрифуга замерла на месте, он не почувствовал  этого,
его еще продолжало крутить, вертеть, переворачивать.
     - Совсем неплохо! -  заверил  мельтешащий  в  глазах  головоногий.  И
что-то проделал у основания плахи.
     Ивана выбросило из зажимов как из рогатки, он не мог стоять на ногах,
его кидало из-стороны в сторону - он шибанулся всем телом об  одну  стену,
сполз вниз, но его кинуло на другую, потом опять на пол. Ему казалось, что
это не его бросает после плахи-центрифуги, а сама комната сошла  с  ума  и
вертится во всех направлениях. Его зашвырнуло  даже  на  потолок.  Тут  же
размазало по полу. Но движение было неостановимо.
     - Неплохо! Неплохо - неслось от головоногого.
     Тот был неподвижен, сидел себе в уголочке, наблюдал.
     После двух или трех десятков бросков Ивана вдруг швырнуло на плаху. И
та с треском развалилась, будто была слеплена из  пересохшей  глины.  Иван
пробил ее насквозь, влетел в  огромное  пустынное  помещение  и  повалился
лицом вниз на холодный каменный пол. Его перестало бросать  из  стороны  в
сторону. Он лежали не мог отдышаться.
     А когда дыхание стало ровным,  когда  вернулось  чувство  равновесия,
уверенности, он чуть приподнял голову, повернул ее налево, потом направо-и
увидал, что на кистях обеих рук у него надеты массивные железные кольца  с
ушками, и что от них тянутся по обе стороны цепи, а концы цепей  держат  в
восьмипалых лапах два негуманоида-харханянина, стоящие  от  него  слева  и
справа.
     Когда на него успели надеть цепи? Иван не знал. Здесь все происходило
скачкообразно, без привычных постепенных переходов. И  иногда  это  просто
выбивало из колеи.  Но  только  не  сейчас!  После  дичайшей  болтанки  на
плахе-центрифуге и всего последующего эти цепи казались подарком судьбы.
     - Он что там, заснул? - прогремело издалека.
     Иван почувствовал, как натянулись цепи. И встал на  колени,  опираясь
ладонями о холодный камень. Охранники сразу  направили  на  него  раструбы
своих коротких лучеметов, будто держали на цепях не "жалкого слизняка",  а
паукомонстра-урга.
     Иван криво усмехнулся. Оторвал руки от пола, выпрямился. Но  с  колен
встать он еще не мог -  его  продолжало  пошатывать,  ноги  и  вовсе  были
ватными.
     - Твое смирение  похвально,  -  прогремело  опять,  -  но  и  слишком
утомительно!
     Пелена перед глазами  Ивана  окончательно  рассеялось.  И  он  увидал
метрах в сорока от себя огромный хрустальный куб, парящий над  полом.  Куб
этот был великолепен в своей прозрачной чистоте и аристократически  прост.
Ла  самом  же  кубе  стоял  голубоватый,   усыпанный   чем-то   мелким   и
поблескивающим трон. Это был именно трон-не стул, не кресло, не табурет со
спинкой. На "гаком мог восседать лишь властитель очень, высокого, если  не
наивысочайшего, ранга. Таковой и восседал.
     - Пади ниц  пред  Престолом!  -  прощипел  слева  охранник.  -  Пади,
мерзавец!
     Иван не придал  значения  совету.  Но  голос  был  ему  знаком  своей
гундосостью.
     Цепи натянулись с обеих сторон, и  охранники  одновременно  наступили
корявыми лапами на них, наступили у самых колец  так,  что  Иван  поневоле
ткнулся лицом в пол. Но он тут же дернул цепи на себя приподнялся.
     - Не трогайте его, - приказал восседавший на троне.
     Теперь Иван разглядел его внимательно. Таких он еще не  видал  здесь.
Пластины густой завесой спадали прямо из-под глаз, скрывая не только лицо,
но и грудь. Из голой шишкастой головы торчало несколько отростков, Похожих
на опиленные рога,  было  их  то  ли  пять,  то  ли  шесть,  Иван  не  мог
сосчитатьвосседающий на троне  словно  в  нервическом  тике  то  закидывал
голову  назад,  то  склонял  ее,  будто  кивая,  здороваясь.  Был  он  худ
невероятно, до  полнейшего  измождения.  Руки  и  ноги  его  были  длинны,
костлявы, и на них не поблескивала чешуя,  нет,  наоборот,  казалось,  что
прямо на кости натянута черная  эластичная  и  притом  бархатистая  ткань.
Однако лапы он имел четырехпалые,  птичьи.  А  грудь,  несмотря  на  общую
худобу,  котлом  выступала  из-под   черной   накидки-плаща.   Сидел   он,
подавшись-вперед, растопырив руки, выставив острые локти. Столь же  острые
плечи торчали двумя пиками. И был он какой-то несуразно большой, огромный,
только расстояние мешало определить его подлинные размеры.
     - Подойди ко мне! - сказал изможденный  властитель  и  поманил  Ивана
скрюченным пальцем.
     - Эй, слизняк?! Не слышишь,  что  говорит  Верховный  Демократор?!  -
прошипел охранничек справа.
     Ивану показалось-вылитый Хмаг! Но тот вел себя  так,  словно  впервые
видел несчастного кандального.
     - Ни хрена он не слышит! - прогундосило слева.
     Они дернулись как в прошлый  раз,  без  команды  и  сговора.  Рванули
вперед, волоча Ивана за собой по каменному полу. Двух  секунд  не  прошло,
как  они  стояли  в  десятке  метров  от  хрустального  куба   и   взирали
подобострастно  вверх.  Иван  поднимался,  ощупывал  ссадины,  тер   рукой
ушибленный подбородок. Ноги его держали плохо.
     - Ну что там новенького? - спросил Демократор.
     - Где? - не понял Иван.
     - На Земле?
     Иван замялся было, но все-таки вопросил с вызовом:
     - А тебе там приходилось бывать, что ли?!
     - Хам! - заорал похожий на Хмага.
     - Невежа! - выкрикнул гундосо близнец Гмыха.
     И оба ударили Ивана разом прямо раструбами лучеметов по голове.  Иван
дернулся. Но цепи тут же натянулись.
     - Не отвлекайте его, - недовольно процедил Верховник. - Ну что же  ты
молчишь?
     - На Земле все в порядке, - растерянно сказал Иван.
     Верховник прмолчал, покивал головою-то ли в тике, то ли соглашаясь  с
Иваном. Потом задумчиво произнес:
     - Значит, пора...
     - Что-пора? - переспросил Иван. Он уже осмелел, не  обращал  внимания
на вертухаев.
     - Тебе  этого  не  понять.  Пора!  -  Верховник  вдруг   расслабился,
откинулся на спинку своего чудного трона. И как-то мечтательно произнес:
     - Ну и покуролесили же мы там в свое время! Ах, молодость, молодость!
     - Где это-там? - снова поинтересовался Иван.
     - Где! Где! - раздраженно выкрикнул Верховник. - Где надо!. И вообще,
чего  это  он  тут  стоит  передо  мною?!  -  последнее  было  обращено  к
страждикам.
     - Как велели-с! - хором рявкнули те.
     - Ну да, вспоминаю,  -  Верховник  потер  лапой  висок.  -  Проклятый
склероз. Слушай, любопытный лягушонок! Мы были тогда  совсем  юнцами.  Как
давно все было! Тебе этого не дано оценить! Что ты можешь помнить  -  твоя
жизнь миг! А мы  тогда  погуляли,  ох,  погуляли!  Дым  стоял  коромыслом,
лягушонок! Ты слыхал, наверное, про вашу последнюю войну,  ту,  позабытую,
что была четыре века назад?! Ах, как мы отвели душу! Это было развлечение,
да! Разве сейчас так умеют развлекаться!
     - Я ни черта не понимаю! - вставил Иван.
     Верховйик махнул на него рукой.
     - Где тебе! Вы вообще ни черта не понимаете? Вы думаете что все сами,
сами... Черви, ничтожные черви! Да разве вы сами на что-нибудь  способны?!
Нас было шестеро. Шесть  мальчишек  из  Системы,  молокососов,  хулиганов,
шесть ловких парней! И как мы  чудили!  Вот  это  был  месяц  развлечений!
Половина вашего мира сгорела в огне, жаль нам надоела игра, можно  -  было
бы довести дело и до конца, но разве в мальчишек есть спрос? А сейчас  вот
гляжу на тебя, вспоминаю все и,  не  поверишь,  рад,  что  вот  уцелел  же
кто-то, можно поглазеть, припомнить, порадоваться...
     - Чему?
     - Не грубить! - рыкнул в ухо похожий на Хмага.
     - Пусть говорит, что хочет, отстаньте от него! - великодушно разрешил
изможденный Демократор.
     - Это все бред! резко выдал Иван. - Дурь маразматическая!  Ты  просто
выжил из ума и несешь околесицу!
     Его рванули с обеих сторон за цепи. Но Верховник остановил стражников
рукой.
     - А с чего ты взял, что я выжил? - спросил он как-то ласково.
     - То есть? - не понял Иван.
     - Ты сказал - выжил из  ума.  Это  не  так,  мой  отважный  и  глупый
лягушонок! Я сохранил свой ум. Но я, к сожалению, не выжил.  Тебя,  видно,
обманывает весь этот антураж, так? - Демократор  указал  на  куб,  трон  и
самого себя.
     - Вот я и говорю-маразм! старческий психоз! - упрямо выпалил Иван.
     Верховный Демократор, властитель Меж-архаанья, не обиделся.  Он  лишь
вздохнул сокрушенно. И  будто  выполняя  тяжкую,  но  необходимую  работу,
растолковал Ивану:
     - Ты опять не прав! Маразм - и психоз могут быть у  выжившего.  А  я,
как уже тысячу раз было говорено, не выжил!
     - Не выжил, значит, умер? - сделал вывод Иван.
     - Ну вот, и ты умеешь соображать, когда захочешь! Очень  разумненький
лягушонок. Именноумер!  Но  сохранил  свой  клономозг  в  рассредоточенном
состоянии. А это все макет, муляж! Меня нету!
     - Не верю!
     Верховник вдруг поднял вверх левую мосластую руку, вцепился правой  в
кисть. И с силой ударил длиннющим предплечьем о колено. Рука с  хрустом  и
треском обломилась.
     - Гляди! - он поднял в правой отломленную  левую,  потряс  ею  словно
мечом, а потом швырнул в гундосового. Да так ловко, что угодил тому  прямо
в лоб. Гундосый нагнулся, поднял обрубок,  приложил  к  груди  и  преданно
поглядел на Демократора.
     Ивану в очередной раз показалось, что он сходит с ума.
     - Значит, тебя нету? - спросил он глуповато.
     - Меня нет в этом теле. Меня  нет  в  какой-либо  определенной  точке
пространства.  Но  я  есть  и   существую   как   рассредотачивающаяся   и
концентрирующаяся при необходимости квазиматериальная  субстанция.  Я  вот
могу, например, взять и сконденсироваться в твоем мозгу, понял, лягушонок!
     - Нет! Не надо! - Ивана передернуло от подобной идеи. Он даже не смог
сдержаться, хотя знал, просьбы тут и пожелания ни в грош не ставят.
     - Ну, не надо, так не надо, - согласился Демократор,  -  когда  будет
надо, тогда и вселимся в тебя. Ты только не думай, что это очень почетно и
приятно! Ведь не захотел бы ты переселиться в  какую-нибудь  мерзкую  жабу
или в гнусного и поганого червя?
     - Нет!
     - Вот и я не хочу. Но ежели потребуется, для дела, стало быть,  тогда
не обессудь, лягушонок!
     - Не потребуется! - уперся Иван.
     - Ну-у, видно, ты знаешь больше всех и умеешь предугадывать  будущее!
- Верховник поджал под себя длинные и нескладные  ноги.  Иван  видел,  как
прямо на глазах у этого "муляжа-макета" отрастала новая левая рука.
     - С кем ни говоришь, никого, получается, нету!  -  ворчливо  произнес
Иван, глядя на тоненькие вытягивающиеся пальцы, на вырастающие  и  тут  же
загибающиеся черные когти. - Все рассредоточены, все - и  тут,  и  там,  и
нигде  толком!  У  меня  складывается   впечатление,   что   меня   дурят,
разыгрываютнету, видите ли, никого! Ни палачей моих нету, ни гонителей, ни
хулителей, ни доброжелателей! Один  только  я  вроде  бы  и  есть  в  этой
чертовой Системе!
     Вертухаи дернули за цепи со всей силы. И снова  обрушили  на  Иванову
голову свои лучеметы - на этот раз они дубасили его прикладами.
     Верховник подождал, пока тем не надоест бить жертву. Потом пояснил:
     - Наша  цивилизация  невероятно  древняя,  и  здесь  на  самом   деле
большинства нет,  почти  никого!  Я  порой  и  сам  не  могу  повять,  где
клон-двойник, где квази-дубль, где живой...
     - А эти? - Иван, утирая кровь хлещущую из носа, ткнул в гундосого.
     Верховник махнул рукой, протянул брезгливо:
     - Эти и вовсе нелюди-киберы! Чего с них возьмешь?!
     Иван недоверчиво  поглядел  сначала  на  одного  вертухая,  потом  на
другого, потом на  несуществующего  Верховного  Демократора.  Тот  заметил
взгляд.
     - Да чего там, - проговорил он. - Эй, Грях!
     Гундосый Грях провел когтем по  собственной  груди-тут  же  разошлись
плотные Черные створки, затрещала ткань комбинезона. И открылись сумрачные
и непонятные внутренности - внутренности явно не живого существа.
     - Еще! - приказал Демократор.
     Грях сунул палец под ворот, покопался  там,  щелкнул  чем-то.  И  его
голова вдруг упала на пол, как мячик подскочила три-четыре раза и  замерла
у ног Ивана.
     Иван осторожно отпихнул голову от себя самыми кончиками пальцев ноги.
Она снова подкатилась и прогундосила:
     - Опять грубишь?!
     Иван пнул ее сильнее. Но стоящий с другой стороны сумел  изловчиться,
поймал голову и возложил ее на плечи безголовому дотоле, но  стоявшему  по
стойке смлрно Гряху.
     - Молодец, Хряг! - похвалил Верховник. И взглянул на Ивана. -  Теперь
веришь, лягушонок?
     - Что тебе до моей веры! - буркнул Иван.
     - Точно! Мне на это  наплевать!  Мне  бы  немного  подышать  воздухом
юности, вспомнить наши славные проделки, вот это да! Впрочем,  я  надеюсь,
что меня прихватят с собою, я все сделаю для того,  чтобы  они  не  забыли
меня! Я их и спрашивать не стану, я сам распоряжусь собою!
     - Куда это вы собираетесь? - поинтересовался Иван вкрадчиво. - И  кто
вас может не взять?
     Демократор вздохнул тяжко.  И  вдруг  заявил  пропитым  голосом  Хука
Образины:
     - Куда-неважно, тебе это знать не положено, лягуфонок! А они-это ОНИ,
это те, кто и есть Система! Ты еще узнаешь о них! Я тоже был  таким,  был!
Не веришь?! Впрочем, откуда тебе знать! Меня  отправили  на  отдых.  Здесь
хорошо отдыхать и развлекаться...  Но  Эра  Предначертаний  заканчивается.
Скоро  наступит  Эра  Выполнения  Предначертанного!  Да,  грядет   Великое
Переселение! Только так сможет спасти себя миллионнолетняя дряхлая, да-да,
дряхлая цивилизация. И ежеле тебе не укажут  ДО  тех  пор,  где  находится
форточка, ты никогда не покинешь Системы...
     Ивану тут же припомнилось  все:  и  все  эти  сравнения  с  комарами,
лягушатами,  форточками,  и  какие-то   дикие,   больше   подходящие   для
первобытных народов названия всяких там  эр,  годов,  месяцев,  вспомнился
четырехрукий,   вспомнился   Невидимый    и    также    не    существующий
доброжелатель... все вспомнилось, но связаться в единое, сложиться в целое
не смогло!
     -...в зале Отдохновений хорошо!  Так  приятнообщаться  с  ушедшими  и
незаклонированными, таких еще много! Но  кончается  тринадцатитысячелетний
цикл Воздаяния Добродетелям! И придется всем браться за дело, - всем!  Зал
Блаженства доступен каждому. Но не каждый пойдет первым туда...
     - Да куда же - туда?! - снова встрял Иван.
     - Молчи!
     Грях с Хрягом тут же отвесили Ивану по тумаку, не поскупились. Но  он
даже не поглядел на них, что возьмешь с неживых! Он только поморщился,  да
сплюнул кровью на пол.
     - Ты и так слишком много знаешь! Не раздражай меня!, За мою слабость,
за то, что я и  без  того  открыл  тебе  множество  секретов,  меня  могут
рассеять! Понял ты это или нет?! Ведь ежели ты уйдешь отсюда, уползешь  на
своих собственных слизнячьих ножках, со своей  собственной  памятью,  меня
могут  и  к  ответу  призвать!  Скажут,  ну   что,   старина,   доигрался!
допрыгался?!  Скажут,  распустил  розовые  Слюни?!   И   впрямь,   стыдно,
расчувствовался,  повстречав  на  тропинке  в  садике  слизня  ничтожного,
залюбовался, молодость вспомнил! Вместо того, чтобы  раздавить  да  пройти
себе тропиночной мимо! Нет, не одобрят этого и  не  поймут,  лягушонок!  И
никакие старые заслуги в расчет не возьмут, так-то!
     - А я думал, ты тут главный! - как-то невпопад сказал Иван.
     Верховник помолчал. Прикрыл глаза, посопел. Но потом ответил:
     - Здесь, сложные отношения, сложная иерархия. Не забивай себе голову!
Хотя бы пока не забивай. Вот выживешь коли, тогда, глядишь, и разберешься!
А сейчас все,  пора.  И  так  я  с  тобою  заигрался,  лягушонок,  потешил
старость. Ну да ладно, пока! До встречи!
     Верховный Демократор вдруг вытянулся в струнку, замер.  И  рассыпался
словно слепленный из песка. Налетевший невесть откуда сильный ветер смел с
хрустального куба комья  слипшихся  песчинок,  невесомый  прах,  пыльцу  и
какие-то черные гнутые штуковинки, наверное, коготки.
     Сам Престол стоял незыблемо и вековечно. Он и не стоял по сути  дела,
а парил над каменным холодным полом.
     Иван обернулся к Хрягу - и тут же отдернул голову. Поглядел на  Гряха
- и ему стало совсем плохо. Никаких киберов-хар-харян не было! Не было и в
помине! По бокам от него, удерживая  в  руках  концы  тяжеленной  железной
цепи, стояли две стройные высокие женщины. Иван не верил глазам своим-одна
была русоволосой его подругой по несчастьям в этом мире, Ланой,  другая...
другая словно вынырнула из царства мертвых,  не  иначе,  -  это  была  его
погибшая в Пространстве жена, его Света!
     - В зале Отдохновений хорошо, - пророкотало сверху. - Оставайся  тут!
Не пожалеешь!
     Иван вроде бы и понимал, что эти две женщины - миражи,  фантомы,  что
они еще более мертвы, чем киберы-все эти  хмаги,  хмыги,  хряги,  гряхи  и
прочая нечисть. Но как заставить глаза  не  видеть?!  Как  отпихнуться  от
того, что рядом, что можно пощупать, взять в руки... Он дернул конец цепи,
которую держала  Света,  на  себя.  И  почувствовал  прикосновение  живого
теплого тела.
     - Это правда? - спросил он растерянно. - Это ты?
     - Здесь все правда! - донеслось сверху. - Не сомневайся!
     Он притянул к себе Лану - она была не менее жива и трепетна. Иван еще
раз взглянул поочередно на обеих. И остолбенел - только что у каждой  было
свое лицо, каждая имела неуловимые и вполне осязаемые только  ей  присущие
черты, и вдруг лица их стали сходны как у близнецов. Ивану показалось, что
он видел эти лица, точнее, это одно  лицо!  И  видел  совсем  недавно.  Он
ухватил женщин за руки, встряхнул их. И заорал,  но  не  им,  а  обращаясь
вверх, задирая голову к сводам:
     - Мне не нужна такая правда! Не нужна!!!
     Наверху что-то или кто-то тяжело, с натугой, вздохнул. И все исчезло.

     Изолятор - Хархан-А - Квазиярус.

     Год 24-ый - нулевое время

     Это был бред, идиотизм, паранойя! Но Иван опять висел в мрачном сыром
погребе.  Висел  вниз  головою.  На  цепях!   Он   слышал   их   легонькое
позвякивание. От пола несло гнилью. Из угла из тьмы доносился приглушенный
храп. Кто мог храпеть в его темнице, Иван не знал.
     Он дернулся на всякий случай.  Но  цепи  держали  его  тело  надежно,
вырываться и тратить силы не стоило.
     - Эй, кто там? - крикнул он в темноту. Из  угла  раздалось  обиженное
сопение. Кто-то осторожно подполз к Ивану и прослюнил на ухо:
     - Моя не понимай-где откат? куда откат? зачем откат? Моя-там  карашо!
Моя - тут плохо!
     Иван сразу все понял. Не хватало лишь одного, чтобы гнусный  облезлый
звероноид принялся обжирать с него,  висящего  на  цепях  и  беззащитного,
мясо. И все же он грозно и даже злобно сказал, почти прорычал:
     - Твоя - уходи! Твоя - хуже будет! Моя твоя  жрать,  будет!  Тут  моя
карашо!
     - Не нада! - без промедления и как-то по-деловому ответил  звероноид.
И отошел на два шага.
     Иван сообразил, что с облезлым гурманом можно иметь  дело.  В  голове
его  родился  план-пугающе  простой,  но  единственно  выполнимый  в  этой
обстановке. Надо было лишь удостовериться, на месте  ли  превращатель.  Но
как?
     - Ходи моя! - властно приказал Иван.
     Облезлый робко придвинулся, запыхтел.
     - Дом твоя хочешь? - поинтересовался Иван.
     - Моя хочу! Моя хочу! - зачастил облезлый, кивая  головой-черепом.  -
Моя помирай тут! Моя тут не карашо!
     - Тогда слушай внимательно, - сказал Иван без коверкания, но  тут  же
опомнился, ведь не поймет же гадрианин! И перешел  на  более  толковый:  -
Твояполезай на моя! Твоя кусай пятка!
     - Не-е-ет! - испуганно замотал головой облезлый. - Моя  карошая,  моя
не кусай люди!
     Иван насупился, нахмурился, побагровел. Он не знал, правда, как будет
выполнять свое обещание, как отправит домой гадрианина, которого вместе  с
ним, а если уж говорить прямо, по его вине, перебросило в этот мир.  Но  с
этим потом можно будет разбираться, сейчас надо выпутываться. И он зашипел
на облезлого змеем, с театральной какой-то показной злобой,  зная  повадки
звероноидов, зная, что они уважают именно такой тон:
     - Кусай! Не то моя твая жрать будет! А ну-ну!!!
     Звероноид аккуратненько, даже с непонятным подобострастием, все время
лопоча извиняющимся тоном, вскарабкался по Ивану  наверх,  чуть  ли  не  к
самому крюку. И осторожно куснул за пятку.
     - Давай,  падла!  Чего  тянешь!  Чтоб  мигом!  -  завопил  Иван,   не
подделываясь под облезлого.
     И тот принялся грызть Иванову ногу. Боль была  адская.  Сколько  мог,
Иван терпел: А потом  принялся  кричать,  ругаться,  скрипеть  зубами.  Но
звероноид свое дело знал неплохо - не прошло и минуты, как они оба рухнули
вниз, на грязный и сырой пол. Звероноид сразу же испуганно отполз в  угол.
А Иван сидел с выпученными от боли глазами. Ни черта он не соображал в эту
минуту. А сверху на него, с цепей, с железных колец, еще капало что-то - и
это была его собственная кровь.
     - Моя - домой! - проскулил звероноид и плотоядно  облизнулся.  Видно,
на него напал аппетит, приходящий, как известно, во время еды.
     - Щас! - огрызнулся Иван. - Разбежался.
     Он подтянул к себе ноги, преодолевая натяжение ручных  цепей,  ощупал
их. Нет, на таких огрызках далеко не убежишь. На  них  даже  не  встанешь!
Хотя надо было отдать должное, облезлый обработал ступни  лишь  настолько,
насколько надо было, чтоб в кольца протиснулись. Иван  не  сразу  вспомнил
про превращатель - от боли он отупел просто-таки!
     Яйцо было на месте, в  поясе!  Онемевшими  руками  он  вытащил,  его.
Приставил к горлу. Сдавил, что было сил.
     Сам он не заметил изменений. Но глядевший  на  него  звероноид  вдруг
встал  на  четвереньки,  разинул  пасть,  выпучил  буркалы,   затрясся   и
запричитал:
     - Твоя моя не кусай! Твоя моя не хотела жрать!
     Иван не обращал на него внимания. Он поглядывал на собственные  руки.
Пальцы на них лишились ногтей, стали отекшими и кривыми,  как  у  облезлых
гурманов. Пучочки драной  шерсти  торчали  из  разных  мест.  Превращатель
сработал!
     Но цепи оставались на руках, даже  стали  давить  сильнее-запастья  у
звероноидов были толстые, заплывшие.
     Иван выждал минуту. Надо было выждать, чтоб никакой  осечки!  Зевнул.
Неосмотрительно зевнул.
     На облезлого это  произвело  ужасное  впечатление.  Он  затрясся  еще
сильнее, клочки шерсти  на  нем  встали  дыбом...  И  только  сейчас  Иван
сообразил - это ведь не вожак-силач и не переводчик-старик,  это  какая-то
странная помесь и того и другого! Но почему?! Может, подлинные-то остались
на  месте,  а  это  всего  лишь  клон  с  обоих,  снятый  при   откате   и
воспроизведенный здесь?! А может,  вообще,  кто-то  другой.  Он  не  успел
додумать до конца. Перепуганный  гадрианин  с  визгами,  уханьем,  воплями
сорвался с места.
     - Моя - домой! Моя невкусная! Твоя моя не кусай! У-у! - проорал он  в
лицо Ивану.  Метнулся  к  каменной  стене.  И  нащупав  непонятным  чутьем
каменную же дверь, ударился в нее всем телом, выдавил  ее  в  ту  сторону,
протиснулся в дыру и исчез.
     Через мгновение дверь эта, представлявшая из себя просто кусок  стены
на цепях и  шарнирах,  встала  на  место.  А  еще  через  одно  из-за  нее
послышался хлопок и приглушенный крик: "Ай-яй-а-а!".
     Иван решил - пора! Он сунул яйцо в  рот,  надулся.  И  тут  же  начал
превращаться в прежнего Ивана. При этом он глядел на ноги  и  убеждался  в
правоте своей-да, превращатель восстанавливал все  без  изъянов.  С  таким
можно было попадать в любую катастрофу, выходить из  любых  переделок-лишь
бы голова была цела!
     - Ну, держитесь друзья мои! - вслух проговорил Иван.
     Спрятал превращатель. Потом напрягся, уперся в  каменный  пол  обеими
ногами и выдрал из основания одну цепь. Передохнул чуток.  Выдрал  другую.
Сдернуть кольца с запястий так "и не смог. Ну и не беда!
     Иван подошел к стене-двери, навалился на нее, опрокинул. И  не  давая
ей вернуться в прежнее положение, протиснулся в образовавшуюся дыру.
     Никуда он не вышел-за дверью оказалась точно такая же темница. С  той
лишь разницей, что посреди пола в ней валялся  в  черной  луже  несчастный
облезлый  звероноид.  А  у  стеночки   сидел   посапывая   да   похрапывая
охранник-харханянин самого обычного вида, только вот толстый не в меру. На
коленях у него лежал лучемет. Восьмипалые руки были разжаты.
     Иван не стал испытывать судьбу и ждать, пока вертухай  проснется.  Он
захлестнул его горло цепью, развернул спиной к себе, чтоб сподручнее  было
и с такой силой ударил его железным кольцом, охватывавшем другую руку, что
сам чуть не закричал. Жирный квашней сполз на пол.
     Надо бы, конечно, было разобраться - живой это негуманоид или  кибер,
надо! Но Иван не "стал. Он подхватил лучемет,  повесил  его  на  плечо.  И
подошел к облезлому, потрогал его. Гадрианцн, кем он ни был -  клоном  или
подлинным, не подавал признаков жизни, с ним было кончено.  И  эта  смерть
оставалась на совести Ивана, он сам понимал это.  Понимал,  но  опять-таки
нкчегошеньки он уже поделать не мог! Надо было самому спасаться,  пока  не
хватились.
     В противоположном углу наверх,  к  потолку,  вела  ржавая  и  хлипкая
железная лесенка. Никаких еледов люка в потолке не наблюдалось.
     Иван в три прыжка вскарабкался  наверх.  Уперся  обеими  руками.  Так
уперся, что заскрипело под ним, затрещало. Но крышка люка все же  была,  и
она поддалась! Иван выбрался в непонятную  полую  трубутуннель.  Не  успел
оглядеться, как крышка вернулась на место - назад дороги не было.  Да  они
не собирался назад! Он просто не мог понять,  ну  как  же  через  все  эти
нагромождения его перебрасывало по воле местных обитателей мигом?  Да  что
там мигом! И мига не проходило, он сразу оказывался в  ином  месте,  вином
положении!  Может,  не*  врали,  может,  и  впрямь  какие-то  иглы-уровни,
пилообразные функции, свертываемость?! Поди разберись во всем этом!  Ивану
представилось, что он и есть жалкий комаришка, залетевший непонятно куда в
открытую форточку, что он лягушонок в реакторе... И  это  было  неприятным
ощущением. Нет, он человек! Он создание Божье, а не комар, не слизняк,  не
червь! Но ведь и те - создания Божьи?! Ивану припомнились слова, звучавшие
гордо, но без гордыни-По Образу и Подобию! Вот именно, именно так! Нет, не
червь, не вирус, не  жаба!  Он  Человек-Существо  мыслящее,  Созданное  по
Образу и Подобию Божиему! А стало быть, он не лягушонок в реакторе,  стало
быть, и ему место найдется в любой точке этого Созданного Мира!
     Однако предаваться философствованиям было  некогда.  И  он  полез  по
скобам наверх. Ох уж эти скобы! Сколько он по ним отмерил уже  верст?!  Но
хорошо еще, что эти были подогнаны под человека, не то, что там, в садике.
     Все! Хватит! Теперь он должен очень рассчетливо, выверяй каждый  шаг,
каждое движение, пробираться к выходу. Он найдет эту  проклятую  невидимую
форточку!  Найдет  без  всяких  подсказок!  Одно  лишь  сдерживало  Ивана,
омрачало его мысли, повергало и делало бессильным - он  не  мог,  не  имел
права уйти из этого жуткого мира, не уводя за собою Лану, или  по  крайней
мере, не разузнав толком-где она, что с ней, есть ли хоть один шанс?!  Или
она,  и  впрямь,  висит  в  прозрачной  сеточке,  висит  себе  мохнатым  и
хоботистым шаром-грушей?!
     Иван полз вверх, и чувствовал-он  на  правильном  пути.  Он  даже  не
заметил, как труба-туннель закончилась, так и ударился головою в  потолок.
Но ударившись, понял-это то, что нужно, это место перехода.  Вперед!  Куда
бы его ни выбросило, его выбросит ближе  к  выходу!  Он  протиснул  сквозь
упругую стену сначала руку с цепью,  потом  другую,  и  лишь  после  этого
сунулся головой.
     - А-а-а-а!!! - заорал кто-то. - Охрана-а-а!!! А Иван ослеп от  яркого
света. Не сразу догадался, в чем дело. Это было невероятно, но это было  -
он выползал из шара. Того самого шара, что стоял в садике,  через  который
проник на Харх-А-ан с Хархана-А. Значит, он снова  был  на  Хархане!  Иван
выбрался полностью. Встал.
     - Хватай его! - орала смуглянка.  -  Охрана-а!!!  Иван  пригрозил  ей
лучеметом. И смуглянка примолкла.
     Жирный  вертухай-охранник  сидел  на  шаре,  пошевеливал   длиннющими
усеянными перстнями пальцами, сонно  и  немного  испуганно  поглядывал  на
Ивана. Был он точной копией того охранничка, которого не  так  давно  Иван
успокоил в подземелье.
     - Ну как? - спросил он заискивающе.
     - Что как?
     - Ну-у, вообще... как оно?
     - Оно-нормально! - съязвил Иван. - Слезай-ка!
     Он  сообразил,  что  вертухай  его  распознал,  несмотря   на   смену
внешности. Почему? Как? Может, какое-то особое зрение имели эти твари?
     - Живо  слезай!  И  ты  живо  иди  сюда!  -  последнее  относилось  к
красавице-смуглянке.
     И  та,  покачивая  налитыми  полными  грудями,  мягко,   по-пантерьи,
переступая, подошла к Ивану, глядя не столько на него, сколько на лучемет.
Блондиночка  лежала  в  траве  между  вазами,  перевернутыми  тарелочками,
рассыпанными кушаньями-сладостями. Лежала без чувств.
     - Лицом к шару! - приказал Иван смуглянке. - Руки за голову!
     Тон его был властен, непреклонен. Смуглянка  повиновалась,  шипя  под
нос, ругаясь, наверное.
     - А ты поясни-ка, - Иван обратился к жирному, - почему это  я  совсем
из другого места выполз сюда, ведь мы...
     - Мы  тогда  с  другой  стороны  влезали  и  по-другому!   Это   ведь
универсальный переходной шлюз, рассчитанный на всю тройственную систему, и
не только нанес, ну как вы не понимаете-это же так просто?!
     - Еще разберемся! - заверил Иван. - А  сейчас  меня  интересует,  где
русоволосая?!
     - Да где ж ей быть-то?! -  поразился  евнух-вертухай.  -  Конечно,  в
Квазиярусе, в области нулевого времени, ну-у, короче, там,  где  и  Марта,
только...
     - Что еще за только?! - недовольно выкрикнул Иван.
     - Только не надо лишней суетливости, не надо опрометчивых  поступков!
- залебезил жирный.
     - А чего это не надо? Пускай! - встряла смуглянка. -  Все  равно  его
вывернут наизнаночку, освежуют, гада! Так и надо ему, у-у, чтоб тебе...  -
и она снова многосложно выругалась.
     Иван не придал ее словам ни малейшего значения.
     - Так что - только?! - переспросил он.
     - Я хотел сказать, что вам только надо помнить всегда-за вами следят,
вы постоянно под контролем, ясно?! И если на  какое-то  коротенькое  время
вам удалось вырваться из-под контроля, это не ваша заслуга, понятно?
     - А чья же еще? - обиделся Иван.
     - Вот видите, вы еще не все здесь усвоили, - продолжил жирный.  -  Вы
же под колпаком, выражаясь и  образно,  и  натурально!  Если  вы  ушли  от
слежки, так только лишь потому, что следящий отвлекся, отвернулся,  может,
встал со своего места и пошел поболтать с приятелем...
     - Место, поболтать, ахинею несешь!
     - Нет,  все  правда!  Контрольный   пункт   карантинной   системы   в
соответствии с инструкциями отслеживает каждый шаг чужаков, не  подлежащих
моментальному уничтожению, понятно вам? Вы еще и не были в Системе. Это  -
"Система", ясно?
     - Не вижу разницы! - буркнул Иван.
     - Еще увидите! Так вот, везде и повсюду не одни приборы  и  автоматы!
Автоматам наплевать на вас! Решения принимает оператор. А он  тоже  живой,
или полуживой, понятно вам, он может отвлечься... Вот в таких случаях  вам
и удается ускользать. Но помните, что автослежка все равно  работает,  вас
просто не трогают, не перемещают, но держат под колпаком до тех пор,  пока
не вернется оператор, пока он вдосталь не наболтается с  приятелями,  пока
не передохнет малость. А потом-все сначала.
     - Ясно! - оборвал его Иван. - Мне надо в Квазиярус.
     И тут смуглянка резко обернулась-в руках у нее был зажат  парализатор
- совсем крохотный, чуть больше  ее  руки.  Иван  понял  -  он  не  успеет
вскинуть лучемета, она  опередит  его.  А  заряд,  парализатора  сковывает
человека не меньше, чем на сорок минут.
     - Бросай пушку, сука! - заорала смуглянка. - Живо!
     Иван выронил из руки лучемет. Он стоял как вкопанный.
     - На землю, гад! Ложись, падла, кому говорю!
     - Что  там  происходит?   -   пролепетала   из-за   спины   смуглянка
блондиночка.
     И та отвлеклась. Всего на долю секунды. Но этого  хватило-Иван  ногой
вышиб парализатор из ее рук, сшиб,  повалил  наземь.  Но  не  стал  с  ней
возиться. Приказал вертухаю:
     - Связать!
     А сам подобрал лучемет, сунул парализатор за пояс. Ласково  улыбнулся
блондиночке. Спросил ее тихо:
     - У вас, наверное, слабые нервы, так? Какая вы нежная!
     Та  улыбнулась  ему  в  ответ,  улыбнулась  по-женски   хитровато   и
одновременно кокетливо. И очень тоненько сказала:
     - Иногда в слабых нервах заключается большая сила, вы понимаете меня?
     Иван кивнул притворщице.
     - Пойдемте с нами, - предложил он.
     - Ну уж нет, - заявила блондиночка, нахмурившись, - я не любительница
приключений, мне тут неплохо.
     - Как знаете!
     Иван  отвернулся.  Вертухай  знал  свое  дело-руки   смуглянки   были
перетянуты каким-то узеньким ремешком туго-натуго.
     - Она полезет с нами! - сказал Иван твердо.
     - Ни хрена я не полезу никуда! - огрызнулась смуглянка.
     - С кем это-с нами? - переспросил вертухай-евнух.
     - Со мной и с тобой!
     - Нет, мне нельзя! - обрубил вертухай.  -  Никак  нельзя!  Я  у  шара
приставлен. Тебе же хуже будет!
     - Ладно, - согласился Иван, - вход в Квазиярус покажешь. И объяснишь,
как выбираться потом, понял? Гляди, обманешь, я до тебя доберусь!
     - А мне-то что, - равнодушно проговорил вертухай, - покажу. Мое  дело
маленькое!
     Иван взял смуглянку за плечо. Толкнул к шару.
     - Нет, не здесь и не так, - остановил его вертухай, - Надо сверху.
     Они, мешая друг другу, подсадили смуглянку, потом и  сами  взобрались
на шар.
     - Пойдете за мной, потом я остановлюсь и назад поверну, там уже сами.
Но только вперед, не  сворачивая.  Когда  под  ногами  все  обвалится,  не
дергайтесь, не кричите, надо ждать! И главное, - он придвинулся  к  Ивану,
задышал в ухо. - Главное, потом!
     Надо уметь входить в переходный шлюз, где бы он тебе ни попался!  Все
зависит от того, как войдешь!
     - Слыхал уже, - занервничал Иван.
     - Еще послушай. Если захочешь сюда попасть, в садик,  заходи  спиной,
сразу же разворачивайсяи вверх, все время вверх, ну да ты уже знаешь  как!
Запомнишь?
     Иван не ответил. Он ткнул вертухая пальцем в жирный и отвислый живот,
спросил:
     - А ты кибер?
     Вертухай надулся.
     - Я полуживой, - ответил он и добавил со вздохом: - Из некондиционной
партии.
     - Как это?
     - Да ты все  видал  же!  Помнишь,  там,  у  Марты?  Не  все  зародыши
выживают, очень мало кто. Ну, а издыхающих, тех, кто  точняк  не  вытянет,
вживляют в киборгов, вот и получаются потом, когда вырастут и  разовьются,
полуживые. Только в этом сразу не разберешься. Пошли лучше!
     - Пошли!
     Вертухай поднял руки, сдавил ущи ладонями...  и  стал  погружаться  в
шар.
     Когда  над  серой,  оплетенной  непонятной   плетенкой   поверхностью
осталась лишь его голова и плечи, сказал глуховато:
     - Ты это, давай-ка бабу ставь на  меня!  А  потом  ей  на  плечи  сам
встанешь!
     - Я щас дам, встанешь! Волки поганые! Сучары! Я щас всех мести начну!
Эй, охрана-а-а!!!
     Но Иван не стал обращать внимания на вопли смуглянки. Он приподнял ее
и поставил прямо на вертухая, на его жирные и дряблые, растекшиеся тестом,
плечи. И смуглянка пошла вниз.
     Когда и она скрылась почти полностью, Иван  осторожно  поставил  одну
ногу ей на плечо. Смуглянка тут же вцепилась в  лодыжку  зубами.  Но  Иван
даже не поморщился.
     - Грызи, грызи, - проговорил он, кривя губы, - и не такие грызли!
     Через несколько секунд ион погрузился в темную полость  шара.  Но  на
этот раз ощущение было такое, будто он оказался в воде-Иван даже испугался
за лучемет, не затекло бы вовнутрь! Но вертухай успокоил:
     - Сейчас все пройдет, - сказал он, - давайте за мной!
     Иван держал смуглянку сзади, держал за шею, не давая  ей  вырываться.
Так они и пошли за жирным-он ее подталкивал, она  упиралась,  наваливалась
спиной на Ивана, ругалась, кричала. Но на нее внимания не обращали.
     Пройдя с полкилометра, вертухай остановился. Остановились  и  Иван  с
пленницей.
     - Ну, дальше вам одним топать. А я назад! Все запомнили, а?!
     - Все, - ответил Иван. - Может, пройдешь немного, хотя бы до провала?
     - Нет! Мне тогда уже не выбраться!
     - Ну, как знаешь! Силком не потяну! Прощай!
     - Чего это-прощай! Ты рановато себя хоронишь что-то! - сказал жирный.
- Надо говорить-до свиданьица, вот как!
     Иван тихо рассмеялся.
     - Может, это я тебя хороню, чего ты такой самоуверенный!
     Вертухай ответил на полном серьезе:
     - Нет, со мной ничего не случится, я полуживой, а вот ты...
     - Ладно, заткнись! Спасибо, что хоть так помог, тут  ведь  помощи  не
дождешься!
     - Предатель, - прошипела смуглянка,  -  тебе  еще  вкатят  по  первое
число!
     - Хоть  по  последнее,  -  вяло  согласился  вертухай,  -  наше  дело
маленькое! Ну, до встречи!
     И поплелся назад, ступая по невидимым лужам, хлюпая, топоча,  сопя  и
вздыхая.
     Иван подтолкнул  смуглянку  в  противоположную  сторону.  Но  она  не
сдвинулась с места. Наоборот, развернулась к нему всем  телом,  навалилась
непомерной грудью.
     - Ну чего ты, - тихонько прошептала она Ивану на ухо, - куда ты? -  И
не дала времени для ответа, сама сказала: - Некуда тебе  идти  и  незачем,
понял, дурачок! Разве это дело - гоняться за призраками? Обними меня!
     Иван, поддаваясь какому-то колдовскому воздействию ее голоса, положил
ей руки на плечи, как были, прямо с обрывками цепей. Но  она  лишь  теснее
прижалась к нему, не Обращая внимания на холодное и тяжелое железо.
     - Я тебе  нравлюсь?  -  опросила  она  вкрадчиво.  -  Попробуй  меня,
дурачек, ну! И ты позабудешь про всех. Ты ведь сам  не  знаешь,  кто  тебе
нужен, правда, ведь не знаешь? Во-от! Я тебе нужна! Ну прижми сильнее, что
ты боишься, я не сломаюсь, я... - она засмеялась, поцеловала Ивана в губы.
И он прижал ее сильнее, зарылся носом в густые волосы. Голова шла  кругом.
Иван  терял  самообладание.  И  тут  она  немного,  словно  играя  с  ним,
отстранилась. Его руки соскользнули с плечей по спине. И легли  на  полные
горячие бедра.
     - Развяжи меня, - попросила она. - Мы немного постоим  тут,  а  потом
выберемся - я знаю лазейку. Им никогда нас не сыскать!  Мы  будем  жить  с
тобой, вдвоем! И в этом мире есть укромные уголки.  Гладь,  меня,  ласкай,
люби... Я твоя! А ты мой!
     Ивану не надо было давать инструкций-его руки и так  овладевали  этим
роскошным телом. Об одном можно было пожалеть - что этих рук слишком мало!
Он хотел бы быть сейчас четырехруким, как тот уродец в зале Блаженства,  а
еще лучше-тысячелапым как Хранитель! Тогда бы он вобрал в свои ладони  все
ее тело, от мочек ушей до кончиков мизинцев на ногах, он не оставил бы  ни
малюсенького клочочка кожи открытого и необласканного... Но  так  как  рук
было явно недостаточно, да к тому  же  мешали  эти  проклятые  цепи,  Иван
вжимался в нее всем телом, позабыв обо всем на свете,  теряя  голову.  Ему
казалось, что он нашел то, что искал, что она права! Зачем еще что-то?  Он
владел прекрасной земной женщиной, с которой не могли сравниться  создания
иных миров! Он ее любил! И она его любила! Она  дрожала  всем  телом,  она
нашептывала ему на ухо нежные слова. А он что-то шептал ей. Иван и сам  не
заметил, как развязал ей руки, и она начала  его  умело  и  настойчиво,  с
какой-то женской одержимостью ласкать.
     - Я люблю тебя, - шептала она, обдавая жарким и сладким  дыханием,  -
ты мой, навсегда мой, мы заберемся в райский уголок, о котором  никто  тут
не знает, - мы  сольемся  воедино,  чтобы  никогда,  слышишь,  никогда  не
разъединиться, ах, как я люблю тебя, это неземное блаженство...
     Иван целовал ее груди, не мог насытиться ими, ему было мало, мало! Он
не соображал, где находится, с кем, что вообще происходит, она  обворожила
его, околдовала... И все-таки он почувствовал, как ее  рука  скользнула  к
поясу, дернула за рукоять парализатора.
     Колдовские  чары  тут  же  рассеялись.  Иван  ухватил  ее  за  кисть,
вывернул. Парализатор грохнулся на пол.
     - Ты что-о?! - зло выкрикнула она, отпрянула на миг. Но тут же  вновь
обхватила Ивана за плечи, прижала к себе. - Любимый!
     Он оттолкнул ее, завел руку за спину - теперь она не могла  вырваться
и убежать. В этот момент ему совсем не было жаль ее, он мог  причинить  ей
боль, несмотря на то,  что  она  женщина.  Это  не  имело  ровно  никакого
значения.* Она хотела его убить! Убить, перед этим  обольстив,  околдовав,
окрутив самым подлым образом! О-о, она была прекрасной актрисой. Но и Иван
был не лыком шит.
     - Гад! Сволочь! Слизняк! - заорала она. - Все равно вы сдохнете!  Они
вам не дадут выжить!
     - Кому это-вам? - поинтересовался Иван. Он уже взял себя в руки. - Ты
что, в сторонке, что ли? Ты разве не наша, не землянка?!
     - Отпусти, сволочь! Они уничтожат вас всех! Никому не будет пощады! А
тебя они прикончат заранее, чтобы ты...
     - Ну чего примолкла, договаривай! - Иван вывернул руку сильнее.
     - Обойдешься! Тебе не положено знать этого!
     - Они что-то готовят против нас?! - Иван прокричал ей прямо в ухо.  -
Что они замышляют?!
     Смуглянка дернулась, но боль в руке остановила ее. Она выгнулась всем
телом, завизжала истерически, злобно.
     - Не поможет, - заверил ее Иван, - тут никого нет, никто не  прибежит
тебе на помощь. Отвечай, паскудина!
     - Готовят! Да-а, готовят!  -  заорала  ему  в  лицо,  брызжа  слюной,
смуглянка,  видно,  она  не  боялась  свернуть  себе  шеи.  Но  зато  Иван
испугался, слишком уж резко и  неожиданно  она  вывернулась.  Он  чуть  не
выпустил руки. А она орала: - Вы  все  передохнете,  все!  Они  никого  не
оставят! Только сотнюдругую рабов! Да еще с  тыщенку  самых  породистых  и
здоровых маток, и все! Правильно, давно  пора  уничтожить  эту  проклятую,
паршивую планетенку!
     Иван отвел ее лицо ладонью. Сказал спокойно, с расстановкой:
     - Нет, ты все врешь! Этого быть не может!
     И Земля  непаршивая  планетенка,  Земля-это  прекраснейший  из  миров
Пространства. Ты винишь других в том, в чем сама виновата!  Да,  это  так!
Тебе не пришлась по вкусу жизнь на Земле, а ничего путного найти вне ее ты
не смогла, устроилась на грузовоз, в обслугу, злилась на всех, так?!
     - Не-т! - завизжала смуглянка. - Ты сволочь, гадина! Ты ни  черта  не
смыслишь в этой жизни! Не-е-ет!!!
     И Иван понял, все так, он прав. Ему надо было бы ее  добить-морально,
духовно. Но он лишь процедил ей на ухо:
     - Тебя бросали на Земле любовники, многие бросали, я слышал... Может,
ты им не пришлась, может, получше кого находили. Но  ты  возненавидела  не
их, ты их* носила в памяти, перебирала, хотела вернуть, а ты возненавидела
Землю! - Иван сдержал себя и закончил почти  равнодушно:  -  Впрочем,  это
твое дело. Я не зову тебя туда, на родину, можешь  оставаться  здесь,  раз
тебе нравится!
     - Не зо-ову-у?! - с  ехидцей  протянула  смуглянка.  -  Да  тебе  там
никогда не бывать, слизняк!
     - Ну ладно, пошли! - Иван грубо толкнул ее вперед.
     Только пройти им далеко не удалось. На седьмом или восьмом шаге почва
разверзлась под ними. Они стали падать.
     Иван, помня наказ вертухая-доброжелателя, не дергался. Он и ее сжимал
крепко-накрепко, чтоб ни рукой, ни ногой не могла шевельнуть.
     Падали они долго. Ивану это падение было знакомо  по  прошлому  разу.
Снова мелькали пещерные стены, камни,  валуны,  сталактиты  и  сталагмиты,
ревели водопады, брызги летели в лица... Но было ли это настоящим падением
или только иллюзией падения,  Иван  не  знал.  Он  всматривался  в  черные
непроницаемые глаза смуглянки и видел-ей страшно, - она  очень  боится  за
себя - вон, - закусила губу,  ноздри  расширены,  трепещут  крылышками,  а
брови наоборот, напряжены,  сведены  к  переносице,  и  не  такая  уж  она
красивая, обычная баба, молодая, грудастая, симпатичная, но обычная!  Иван
отвернулся.
     Они упали прямо  в  фильтр-паутину.  И  на  этот  раз  Иван  не  стал
вырываться из тенет, не стал вытягибать ног  из  болота,  и  смуглянке  не
позволил. Они в считанные минуты прошли сквозь фильтр. И упали на гамак.
     - Это еще что за явление, - пробурчала без  вопросительных  интонаций
мохнатая и сонная Марта.
     - Привет, - бросил ей Иван: - Как висится?
     - Убирайся вон!
     - Обязательно уберусь, только вот приспособлю рядышком  с  тобой  эту
подруженьку  и  сразу  же  уберусь!  -  заверил  Иван.  Говорил  он  самым
покладистым тоном.
     - Убирайтесь оба!
     - А ты заткнись, брюхо! - осмелела вдруг смуглянка. - Висишь - и виси
себе! Не то я те хобот-то вырву, стерва!
     - Только без этого, - встрял Иван И спросил серьезно: - Где Лана?
     Марта  посмотрела  на  него  заплывшими  поросячьими   глазками.   Но
ответила. Иван даже не ожидал, что она ответит.
     - Там!
     - Где там?
     - За стеной, слизняк. - Марта перешла на какойто змеиный  шип.  -  Но
учти, если ты ее опять утащищь в мир смертных, она никогда тебе  этого  не
простит! Она проклянет тебя, понял? Ты станешь для нее  самым  ненавистным
существом во Вселенной! И эти, - Марта неопределенно  кивнула  в  сторону,
отчего весь ее мохнатый живот-груша  вместе  со  слизистым  и  морщинистым
хоботом затряслись, заходили ходуном. - И эти тебя никогда не  простят,  у
них каждая матка на вес... на вес... нет, тут золото не в цене,  нас  даже
не с чем сравнить, мы дороже всего! Иван успокаивающе помахал рукой.
     - Ничего, - проговорил он, - я привел достойную замену русоволосой. -
Он повернулся к пленнице-заложнице,  сжал  ей  руку  сильнее,  заглянул  в
глаза. - Не так ли? Ты ведь хочешь вечного блаженства?
     - Не-е-е-е-ет!!! - истерично завопила смуглянка.  -  Я  загрызу  тебя
собственными зубами, я повисну на тебе и не отпущу никуда,  я  убью  тебя!
Не-е-е-ее-ет!!!
     Иван скривился, прикрыл рукой ухо.
     - Ну ладно, мы пошли, - бросил он Марте, - а ты не  волнуйся,  вечная
несушка, а то приплоду станешь мало давать.
     - Во-о-он!!! - крикнула Марта.
     И ее затрясло. За стеклом аквариума сразу  поднялась  какая-то  муть.
Только Иван не стал рассматривать, что там происходило. Он шел к стене.
     А стена оказалась  настоящей,  не  пропускала.  Тогда  он  ткнулся  в
другую, в третью, попробовал пол под ногами по всему периметру. Лаза нигде
не было.
     - Ну что, слизняк, - поинтересовалась Марта торжествующе, - застрял в
паутине, заблудился? Иван отпустил смуглянку, бросил ей коротко:
     - Иди-ка, побеседуй с подруженькой!
     - Это мы со всем нашим удовольствием, - просипела смуглянка.
     Но она не стала набрасываться  на  висящую,  не  стала  нервничать  и
злиться как в начале, она просто наступила ногой  на  хобот,  тянущийся  к
аквариуму, пережала его.
     - Ну?!
     Одутловатое личико Марты исказилось страшной гримасой-чего только  не
было в ней: и боль, и страх,  и  досада,  и  ненависть,  и  еще  множество
подобного, мелкого и отвратного.
     - Я жду! - повысила голос смуглянка, не убирая ноги.
     - Гамак вас довезет! - выдавила  висящая  с  крайним  озлоблением.  -
Проваливайте!
     Иван снова схватил смуглянку за руку. Они вместе запрыгнули на гамак.
     - Куда? - спросил Иван.
     - Тяни влево, слизняк, - посоветовала Марта. Ее лицо  успело  принять
обычное сонное выражение. - И больше меня не беспокойте.
     Иван сделал, как было сказано,  потянул  за  стропы-канаты.  И  гамак
пошел влево, пошел прямо сквозь стену, будто ее и не было.
     - Во! Видал?! - восхищенно воскликнула смуглянка. - У нас  до  такого
сроду не додумаются!
     - А ты когда у нас в последний раз была?
     - Когда и ты!
     - Я в двадцать пятом веке, в середине, - тихо сказал Иван.
     Смуглянка уставилась на него.
     - Дура-ак! На Земле сейчас двадцать первый!
     - Это в твоей башке двадцать  первый!  Тебе  же  говорили  подруги  в
садике, не верила, что ли?
     - Враки все! - отрезала смуглянка.
     - Ну,   как   хочешь,   -   Ивану   надоели   пререкания,   чего    с
неевоэьмешь-глупая, толстая, симпатичная, но здорово озлобленная  баба,  и
ничего больше, на нее и сердиться-то всерьез грех!
     Они въехали на  гамаке  в  огромное  помещение,  напоминающее  скорее
обширнейшую пещеру, чем зал. И у Ивана глаза  на  лоб  вылезли.  Смуглянка
была почти в шоке-она словно  рыба  выброшенная  на  песок  разевала  рот,
закрывала его и снова разевала, но сказать  не  могла.  Вдоль  бесконечной
стены на сколько хватало глаз висели мохнатые шарообразные  и  грушевидные
матки-точные копии сонной Марты. Все они были  опутаны  сетями,  шлангами,
трубочками, чем-то паутинообразным и  поблескивающим  несмотря  на  плохое
освещение. Все были растрепаны и  одутловаты.  Бледненькие  хилые  ручонки
торчали, казалось, прямо из волос. Поверху шла толстенная черная труба,  и
из нее  спускался  к  каждвй  матке  гибкий  черный  шланг  искусственного
происхождения.  Зато  сотни,  если   не   тысячи,   морщинистых   хоботов,
свивающихся в огромный жгут, стелющийся понизу,  имели  самый  натуральный
вид. Все это было настолько жутко, что у Ивана комок к горлу подкатил.
     Висящие  тихо  пели-хором,   слаженно,   будто   подчиняясь   палочке
невидимого дирижера. А может, они просто гудели в такт чему-то, гудели  от
переизбытка чувств-понять было невозможно.
     - А им тут неплохо, - сказал вдруг Иван смуглянке, - хочешь  туда,  в
вечное блаженство?
     Смуглянка обожгла его ненавидящим взглядом. Отвернулась.
     Они выпрыгнули из  гамака,  пошли  вдоль  стены,  оглядывая  висящих.
Смуглянка, сама того не замечая, тихонько подвывала  им.  Вид  у  нее  был
совершенно обалделый.
     Иэан искал русоволосую. Но ее не было здесь.
     Он бы узнал Лану, как бы она ни выглядела  сейчас,  он  бы  ее  сразу
выделил... а может, он уже прошел мимо? Сомнения терзали Ивана. Он  теперь
не хотел, да и не мог шутить, какие там шутки!  И  помимо  всего  в  мозгу
маятничком колотилось от виска к виску: "под колпаком! под  колпаком!  лод
колпаком!" А вдруг вернется этот самый, тот, о ком говорил вертухай,  если
он вообще существует, если это не бредни?  Нет,  не  бредни!  Сейчас  Иван
постоянно ощущал на себе чей-то взгляд. И  ощущение  это  было  необычайно
сильным, словно следящий стоял в двух шагах от него, за спиной.
     - Вон она! - вскрикнула смуглянка.
     Иван подался вперед. Он еще не видел лица вносящей, одни лишь  густые
русые волосы волнами падали вниз, скрывая ее, Лану. Это  были  ее  волосы,
таких не сыскать нигде больше! Иван заглянул снизу, позвал тихо:
     - Лана! Пробудись, я пришел  за  тобой!  Висящая  приподняла  голову,
волосы рассыпались по верхней части мохнатого  грушеобразного  тела.  Нет,
это была не она! Иван даже отшатнулся.
     - Кто  там  копошится?  -  ворчливо  проговорила  висящая,  почти  не
размыкая губ. - Кто смеет прерывать мой сон?! А-а, это ничтожные  смертные
пожаловали к нам, понятно. И кто же  вас  сюда  допустил,  слизняки?!  Кто
посмел нарушить инструкции и рискнуть своей тупой башкой! Эй, охрана!
     Иван поднял лучемет. Сказал тихо, но твердо:
     - Будешь пыль поднимать - продырявлю, поняла?!
     Висящая в бессильной злобе зашипела на Ивана, Но он не отвел взгляда.
     - Вот и поглядим тогда, - продолжал он, - кто из нас смертный  и  кто
может раньше на тот свет отправиться. А сейчас отвечай, где новенькая?
     - Я ничего не знаю и знать не хочу, - прошипела висящая. - Ищи сам!
     Ивану стало горько и обидно за всех этих... он даже не знал,  как  их
называть теперь. Ведь были же  нормальными  здоровыми  земными  женщинами,
может, и матерями, наверняка - любимыми  и  любящими.  И  на  тебе!  Такое
превращение!   Такая   метаморфоза!   Нет,   наверняка   их   обрабатывали
психотропными препаратами или еще чем-нибудь, недаром же их выдерживали  в
карантине, готовили, ждали, пока "созреют". Он был убежден, что дело здесь
не чисто. Но у него была определенная цель. Он не мог всем помочь, да  они
и не желали его помощи. Но он был обязан вытащить из  этого  безвременного
родильного дома ее, русоволосую!
     И они снова побрели вдоль стены, мимо ряда, бесконечного ряда висящих
маток. По дороге Иван решил все-таки разузнать,  что  двигало  смуглянкой,
почему она оказалась на особом положении.
     И та выложила. То ли  от  безысходности,  то  ли  будучи  в  шоке  от
увиденного, но она сказала:
     - Я стала на этих трехглазых работать вовсе не потому, что все мне на
Земле осточертело, это ты перегнул! У меня было два пути: или на подвески,
или - в садик. Да любая дура на моем месте  выбрала  бы  то  же  самое.  И
то-ведь не навечно же, не до смерти! Это просто оттяжка, отсрочка  лет  до
сорока, от силы, сорока пяти, а там... онн все равно бы меня приспособили!
Только я бы была и не против - после сорока какая жизнь?! Лучше уж  висеть
вечно. Но не сейчас! Нет, только не сейчас, потом!
     - Все ясненько, - заключил Иван.
     Они  дошли  до  решетчатой  преграды.  Крайняя   висящая,   полностью
утратившая человеческий облик, наверное, одна из первых подвешенных здесь,
принялась рычать на них, скалить зубы, плеваться. Вид у нее был  безумный.
Иван не верил, что так  выглядя,  можно  испытывать  блаженство.  Нет,  их
просто одурманивали! На них нельзя было всерьез сердиться, их  можно  было
только пожалеть.
     - Для тебя пока что свободного места  нет,  -  сказал  он  с  улыбкой
смуглянке.
     - Хреново шутишь! - зло ответила та. -  Все  равно  мы  влипнем!  Мне
наплевать на тебя, ты сам заварил эту кашу. Но я почему  должна  страдать,
а? Иван отпустил ее руку.
     - Ладно, не страдай, - проговорил он раздраженно, - иди, гуляй!
     Смуглянка рванулась было от него. Но тут же остановилась.
     - Куда это я пойду? - растерянно пролепетала она не своим голосом.
     - А куда хочешь!
     - Ну уж нет! Сам заманил, а  теперь  бросаешь!  Хватит!  Хорошенького
понемножку, меня и так многие бросали, хватит!
     Теперь она сама вцепилась Ивану в локоть.
     - Отпусти-меня!  -  рявкнул  он.  -  Мало  того,  что  цепи   таскать
приходится, так еще и тебя. Отпусти, кому говорю!
     - Иди!
     - Нет!
     - Ну, как знаешь, - смирился Иван. И на всякий случай проверил  -  на
месте ли парализатор.
     В решетке были широченные прямоугольные дыры. И  они  пролезли  через
нее, пролезли, не зная даже-куда, зачем.
     Им пришлось пройти через трое дверей люков, прежде чем они  попали  в
какую-то большую комнату, забитую непонятными станками-роботами с длинными
гибкими  манипуляторами,  присосками,  привесками,  вращающимися  дисками,
прыгающими в залитых маслом цилиндрах шарами и прочим, прочим, прочим.
     Для чего все это было нужно, Иван не имел ни малейшего представления.
Может, это было какой-то подсобкой, придатком обеспечения того самого зала
с матками, может, что-то другое. Во всяком случае, готового продукта  всей
этой кипучей машинной деятельности Иван  не  видел-казалось,  все  шло  по
замкнутому кругу, по внутреннему циклу.
     - Чего стоишь дураком?! - процедила на ухо смуглянка.
     - В смысле? - переспросил Иван.
     - Ну и туп же ты, братец! Ты что, вечно собираешься с этими обрывками
таскаться?
     До Ивана дошло. Он подошел к ближайшему вращающемуся диску, подставил
под иззубренный торец кольцо. Руку отбросило. Но Иван  приспособился.  Ему
разодрало всю кожу, задело кость, но от одного обрывка цепи он  избавился.
Со вторым кольцом расправлялся осторожнее,  без  поспешности  -  умудрился
даже не оцарапаться. Одно его только мучило во время всего этого  процесса
- вот сейчас освободится, ладно,  пускай...  а  кто  знает,  может,  через
десять минут, через миг, или через три дня он снова окажется болтающимся в
темнице на цепях? Нет, его уже не хватит тогда! Он лучше тогда  захлестнет
себе горло этими цепями, удушится!  Лучше  уж  смерть,  чем  такая  житуха
развеселая с бесконечными подвешиваниями! Но тут же его рука непроизвольно
легла на грудь, прижала к коже крест. Иван освободился от тирании  чувств.
Нет, он человек, он должен  терпеть!  Самоубийство-смертный  грех!  Он  не
позволит им довести себя до этой крайности. Терпеть, надо терпеть!
     - Ты заснул, что  ли?  -  смуглянка  дернула  его  за  руку,  -  Надо
смываться отсюда, да поживей! Я нутром беду чую!
     И она не ошиблась - наверху разом раздвинулись створчатые  квадратные
люки, вниз, разматываясь под собственной тяжестью,  спустились  веревочные
лестницы - спустились очень выверенно, не попадая  во  вращающиеся  детали
машин и механизмов, а ложась концами в проходы между станками-роботами.
     Ивану  вспомнилась  операция  по  захвату  Гуга  Хлодрика  Буйного  в
Триесте. И по спине  побежал  холодок.  Вот  сейчас  спрыгнет  вниз,  чуть
придерживаясь за  веревочные  Трапы,  десяток-другой  отважных  трехглазых
молодцев, и все! Он даже не попытался приподнять ствола лучемета.
     Зато смуглянка вырвала у него из-за пояса парализатор, направила  его
дулом вверх. И Иван не  стал  у  нее  отнимать  оружия,  почему-то  он  ей
доверился в этот миг.
     - А-а, все понятно, - проскрипело сверху, - а мыто думали,  чего  это
экспонаты забарахлили, сбились с ритму, а теперь  ясненько...  опять  этот
слизняк поганый!
     - Он, как есть он! - согласился с первым кто-то гундосый.
     И вниз спустились двое. Спустились неторопливо,  будто  ощущали  себя
хозяевами положения. Иван не мог ошибиться-это были Хмаг и Гмых. Но теперь
он знал, как поступать с подобными тварями, будь  они  живыми,  полуживыми
или кибреами. Он резко вздернул ствол лучемета - и выдал половинный заряд.
Голова Хмага отлетела, попала в какой-то крутящийся и подпрыгивающий ротор
стана, и начала сама прыгать, крутиться, трястись,  временами  посверкивая
на Ивана бессмысленными черными глазами.
     - Как это? - гундосо вопросил Гмых. - Это же непорядок!
     - А вот так! - выкрикнул Иван.
     И снова нажал на гашетку-крюк. Но теперь он был более экономным, мало
ли что могло произойти.
     Гмых, недовольно и обиженно крякнув, рухнул  на  широкую  конвейерную
ленту  и  поехал   куда-то,   покатился,   подпрыгивая   на   ней,   тряся
расслабленными восьмипалыми руками.
     - Молодец! -  шепнула  смуглянка  на  ухо  Ивану.  -  Теперь  ты  мне
по-настоящему нравишься!
     Она не успела договорить последнего слова,  как  сверху  по  лесенкам
спустилось еще двое трехглазых - и снова это были Гмых с Хмагом! Это  было
невероятно, но это было так! Иван не сразу понял, что  это  самые  обычные
клоны-двойники-их может быть пара, две, сто пар, а может, и сто тысяч! Они
неистребимы! Это как сказочный Змей-Горыныч, у которого  на  месте  каждой
отрубленной головы вырастают две новые! Это конец, его конец!
     - Получай!
     Хмага-второго Иван срезал на лету, тот не успел еще и ноги  поставить
на пол. Дубль-Гмыха он не стал убивать, он просто  выждал  момента,  когда
тот завис над пилообразными дисками,  и  сбил  его  слабеньким  лучиком  с
лестницы. Гмих упал, диски сделали свое, они очень быстро  перемололи  его
тело, лишь голова не прошла между ними-и принялась, как и у первого Гмыха,
трястись, как и у первого Хмага, подпрыгивать и вращаться.  Иван  поглядел
на индикатор магазина лучемета-оставалось на пять-шесть выстрелов  средней
мощности. Он еще постоит за себя!
     Но сверху лезли новые гмыхи, новые хмаги. И конца им не было видно.
     Смуглянку била нервная дрожь, вероятно, она еще не привыкла  ко  всем
прелестям этого мира. Каждый раз, когда мимо нее, трясясь и стуча  головой
на ребрах,  прокатывало  тело  Гмыха,  влекомое  конвейерной  лентой,  она
вскрикивала, закрывала глаза, пряталась за Ивана. Парализатором она так  и
не воспользовалась, видно, совершенно растерявшись, а может, и  просто  со
страху, из боязни трехглазых.
     А Иван палил и палил. Он  жег  спускающихся  одного  за  другим,  без
пощады: В комнате-цехе творилось  невообразимое.  Вся  она  была  завалена
трупами трехглазых клонов,  повсюду  прыгали,  скакали,  вертелись  жуткие
головы, мелькали и пропадали в чревах  механизмов  руки,  когтистые  лапы,
обрубки тел. Все было залито и заляпано  гнусной,  вонючей,  зелено-желтой
кровью... может,  это  была  вовсе  и  не  кровь,  а  смазочно-живительная
жидкость, текущая в трубках-артериях и  шлангах-венах  киборгов.  Иван  не
разбирался, ему  надо  было  уцелеть  в  этой  перестрелке,  односторонней
перестрелке, похожей больше на бойню,  на  истребление  почти  беззащитных
гмыхо-хмагов.
     Сам Иван тоже был залит мерзкой дрянью. И у  него  не  было  времени,
чтоб утереться, он палил и палил. Но он знал, что сила за ними, знал,  что
и победа в конце концов будет за ними-они  его  возьмут  числом,  задавят,
завалят,  как  заваливают  своими  телами  ручей-преграду   переселяющиеся
муравьи.
     - Прекрати-и-и!!!  -  заорала  вдруг   из-за   спины   смуглянка.   -
Хвати-и-ит!!!
     Иван оттолкнул ее. Небабье это дело. Он  как  раз  срезал  очередного
клона. И не сразу понял, что магазин пуст. Он  увлекся,  растранжирил  все
запасы. Теперь они могли с ним делать что хотели!

     В комнате-цехе был сущий ад. Она превратилась в чудовищную мясорубку.
В ней невозможно было оставаться: перемалываемые кости хрустели и трещали,
пол был залит желто-зеленым, Иван стоял по щиколотку в этой липкой  дряни,
головы прыгали  словно  сотни  баскетбольных  мячей,  смуглянка  билась  в
истерике,  что-то  пыталась  произнести  членораздельное,  но  ей  это  не
удавалось. Иван и сам был близок к обмороку.
     - Ну чего там, поуспокоился? - спросил гундосо сверху очередной Гмых,
просунул голову в люк, потом и сам полез, как был,  так  и  полез  -  вниз
головой, цепляясь корявыми лапами.
     - Притомился, - вяло поддержал напарника очередной Хмаг. И тоже  стал
спускаться.
     Они явно не торопились. И Ивана трясло, било,  колотило,  он  не  мог
выжидать ни секунды, нервы были на пределе. Он готов был броситься на  них
с кулаками, драться в рукопашную. И в то же  время  не  мог  сдвинуться  с
места.
     - Я  сколько  раз  говорил,  нечего  эту  мразь  сюда  запускать,   -
прогундосил Гмых. -  Вот  видишь,  кто  был  прав?!  -  Он  ткнул  корявым
когтистым пальцем в сторону своего  близнеца,  продолжающегоо  бесконечное
кружение-путешествие на конвейерной ленте.
     - А кто спорит! - отозвался Хмаг.
     Он подошел к Ивану и ударил его кулачищем прямо в нос. Удар был столь
силен, что Иван, сбивая с ног смуглянку, полетел на пол, в жижу.
     - Убью-ю! Убью-ю-ю! - закричала смуглянка, выставляя  парализатор.  -
Не подходи-и!!!
     Но она так и не нажала на спусковой крюк.
     Гмых подошел к Ивану, нагнулся и трижды ударил его кулаком по голове.
Потом отступил на щаг, отвел корявую четырехпалую когтистую лапищу, да так
наподдал, что Иван отлетел по проходу шагов на десять.
     - Это чтоб на дороге не мешался! - пояснил Гмых.
     Они схватили смуглянку с обеих сторон за руки, встряхнули, потом  еще
раз, сильнее-и она потеряла сознание.
     - Ну, пока! - проскрипел Гмых.
     - До свиданьица, то есть! - уточнил Хмаг.
     И они ушли, волоча за собою всю заляпанную  брызгами,  измызганную  в
желто-зеленом и безжизненную смяглянку, ушли через обычную боковую  дверь,
которая словно по команде распахнулась  перед  ними  прямо  напротив  того
места, где лежал Иван.

     Харх-А-ан-Ха-Архан-Хархан-А

     Меж-арха-анье. Год 124-ый, месяц развлечений

     Он лежал недолго.  Надо  было  уходить,  пока  не  хватились.  А  что
хватятся, Иван ле сомневался.
     Он встал. Обрывками комбинезонов, как мог стер с себя вонючую  и  уже
подсыхающую  зелень.  Ладонями  обтер  лицо.  Потом,  когда  первый   Гмых
проплывал на ленте мимо  него,  стянул  тело  с  ленты,  вытряхнул  егв"из
комбинезона, предварительно распустив  пояс  и  боковые  узлы.  Комбинезон
натянул на себя-сколько можно голышом, в одном  поясе  и  узеньких  тонких
трусах, разгуливать по этому миру! Закинул за спину  лучемет.  И  пошел  к
распахнутым дверям.
     Челюсть саднило после ударов. Да и  под  ребрами  что-то  болело.  Но
Иван, знал-переломов нет,  трещин  тоже.  Да  и  будь  они,  у  него  есть
яйцо-превращатель!
     С полдороги он вернулся, подобрал  обрывок  цепи.  Может,  пригодится
еще! Сейчас все может пригодиться. Сунул цепь  в  карман  -  в  широченный
набедренный карман комбинезона.
     Ничего у него не получалось, абсолютно ничего, за что бы  ни  взялся!
Лану не отыскал! Смуглянку увели!  Что  с  ней  будет,  где  она  сейчас?!
Кровавая  бойня,  эта  жуткая  мясорубка  закончилась  какой-то  идиотской
комедией! Ему даже не предъявили обвинения, даже не сказали  ничего,  лишь
отпихнули с Дороги! Это был верх презрения. Ну и наплевать?
     Иван перешагнул через порог. И увидал шар - точно такой-же шар, какой
стоял в садике, на котором любил сиживать и пошевеливать пальчиками жирный
вертухай-доброжелатель.
     Иван чуть не бегом кинулся к шару. И все же приостановился, не доходя
метров трех. Он увидал, что здесь множество подобных шаров, к какому идти,
какой нужный?!  А  вдруг  это  уже  отработанные  переходные  шлюзы?!  Или
наоборот, еще не сданные в эксплуатацию? Нет, надо пробовать!
     Он ткнулся в боковину. Не тут-то было! Зашел с другой стороны.  Потом
вскарабкался наверх. Уда рил несколько раз в шар прикладом  лучемета.  Все
понапрасну!
     Чего он только не перепробовал: и на четвереньках пытался вползти,  и
спиной, как советовал жирный вертухай, и головой  бился...  Устал.  Присел
передохнуть, прислонился к ребристой поверхности.
     Ах, как он устал! И не сейчас, не здесь,  а  да  все  дни,  может,  и
месяцы пребывания в треклятой Системе.
     Он провел  ладонью  по  подбородку.  Но  тот  не  прощупывался.  Если
каких-то три дня назад он еще кололся и  был  похож  на  жесткую  щетку  с
коротким ворсом, какими обычно вычищают собакам шерсть, то сейчас это была
уже настоящая борода. Бриться было нечем, негде,  некогда  да  и  незачем!
Иван вздохнул,  опустил  руку  на  колено.  Оброс,  одичал,  вон  и  ребра
торчат... а есть почему-то не хочется! Вспомнив про  еду,  он  вытащил  из
пояса два шарика,  проглотил.  И  сразу  же  в  голове  появилась  смутная
какая-то мыслишка - неужто он настолько неинтересен местным, что его  даже
не желают обыскать, отобрать то, что при  нем,  изучить,  исследовать  эти
предметы, ведь давно  же  могли!  АН  нет!  Это  было  непостижимо!  Хотя,
впрочем, Ивану подумалось и другое - вот взять муравья, к примеру, волокет
он свое богатство, былиночку, жука дохлого или личинку, иголку палой хвои,
ведь у человека  не  возникает  желания  отобрать  у  жалкого  мураша  его
"богатства", ведь так?! Но он все-таки не муравей! Иди же муравей?! С  ума
можно было сойти.
     Но хватит, пора вставать! Иван выпрямил ноги, невольно уперся  спиной
в шар-и тот сдвинулся, покатился. А Иван не удержал равновесия и, так и не
успев выпрямиться, повалился назад.  Врожденное  хладнокровие  и  отменная
реакция спасли его - увидав  на  месте  откатившегося  шара  провал,  Иван
извернулся,  ударился  коленями  о  края,  полетел  вниз,  но   успел-таки
зацепиться. Вися на кончиках пальцев, он  умудрился  подтянуться  и  через
какую-нибудь секунду выскочил бы наверх. Но шар вдруг пошел прямо на  него
-  неумолимо,  всей  своей  каменной  тяжестью.  Иван  не   захотел   быть
придавленным  -  будь,  что  будет!   И   он   расслабил   руки.   Вовремя
расслабил-самодвижущийся    шлюз    паровым    молотом    приближался    к
лунке-наковальне, стремясь обрести покой, и вот шар встал на  свое  место,
закрывая провал, застилая свет белый. А Иван полетел вниз.
     Казалось бы, должен был привыкнуть ко всем этим  падениям.  Но  разве
привыкнешь! Каждый раз у него что-то в груди обрывалось, в мозгу  стучало:
"ну, все! это конец!"  И  каждый  раз  выносила  нелегкая!  Вот  и  сейчас
вынесла: Иван падал  недолго.  Да  и  странным  каким-то  было  падение  -
поначалу он летел вниз, точно вниз! потом он  потерял  ориентацию,  а  еще
чуть позже он вдруг ощутил, что летит вверх, а низ  -  внизу,  как  ему  и
положено. И настал момент,  когда  он  остановился,  когда  кончился  этот
полет, и Иван застыл на миг. Застыл, чтобы начать обратное  падение-полет.
И  он  почувствовал  -  вот  сейчас  случится  непоправимое,  если  он  не
предпримет чего-либо, его как гирю маятника будет носить по мрачной  трубе
туда и обратно, без остановки, без начала и конца движения, и тогда он сам
станет вечным,  да  таким  вечным,  что  все  эти  марты-матки  позавидуют
бесконечности его  маятникообразного  существования  в  трубе...  Что  мог
сделать Иван, что он мог предпринять? Лишь одно -  он  растопырил  руки  и
ноги, пытаясь нащупать хоть что-нибудь, за что можно уцепиться, и  он  уже
летел вниз, когда в ладонь ударило что-то, чуть  не  вывернуло  от  резкой
остановки руку... Он стерпел боль. Ухватился и другой рукой. И все понял -
это были перекладины самой обычной железной лестницы.
     Внизу, или точнее, там, откуда упал, Иван уже был. Оставалось одно  -
лезть наверх.
     И он полез. Стимуляторы начали действовать еще несколько минут назад,
и потому Иван даже и не лез, тем более, не полз, а чуть ли  не  вприпрыжку
бежал по перекладинам. Он не боялся оскользнуться, оступиться -  тело  шло
на  автопилоте.   А   голова   беспрестанно   осмысливала,   анализировала
происходящее, пыталась увязать с предыдущим, выстроить какую-то логическую
цепочку. Ни черта не получалось! Логика отсутствовала  даже-в  тех  вещах,
которые не были  связаны  с  этим  проклятым  миром.  Как  Иван  радовался
восстановительным функциям, регенеративным способностям яйца-превращателя!
Он  сам  себе  казался  полубогом,  неуязвимым   и   бессмертным   навроде
какого-нибудь сказочного Кощея Бессмертного... И вдруг вспомнился  старина
Гуг, все сразу разрушилось - ведь Буйный как прыгал на  своем  биопротезе,
так и продолжал на нем прыгать, несмотря на то, что не  раз  перекидывался
из одной оболочки в другую! Значит, не действовала на него эта хреновина?!
Иван на бегу нащупал в поясе яйцо-превращатель - главное, оно на месте,  с
остальным позже разберемся!
     Он задрал голову - вверху был проем, дыра. Слабый свет доходил  -  до
перекладинок лестницы, высвечивал их. Иван замедлил ход. Его  насторожило,
что ни крышки, ни люка, ничего похоже не было видно... Открытый  выход?  А
там что? Дракон-птеродактиль со своим семейством? А может, очередные  Гмых
и Хмаг?! Нет, не нравилось это Ивану. Если нет никакой  заглушки-задвижки,
значит, там что-то такое, что, может, и вылезать-то не стоит!
     Он очень осторожно высунул  голову,  огляделся.  Опасности  вроде  не
было. Правда, с таким обзором разве разглядишь? На  уровне  Ивановых  глаз
валялся уже знакомтый разноцветный мусор, плит не было, зато были какие-то
черные сваренные меж собою вкривь и вкось железяки, напоминавшие старинные
рельсы. Никто не нападал, не бил, не приветствовал - и это уже было добрым
знаком.
     Иван выпрыгнул наверх одним махом, готовый ко всему, готовый  тут  же
свалиться  вниз,  в  трубу.  Но  вся  его  готовность  тут   же   пропала,
растворилась, а ноги подогнулись - Иван уселся  на  ближайшую  рельсину  и
обхватил голову руками.
     Он ожидал чего угодно. Но только не  этого.  Позади  была  труба-и  в
прямом и в переносном смыслах. А здесь, наверху - и того хуже! Иван  сидел
на заваленной всякой дрянью  площадочке  размером  с  кузов  бронехода.  А
внизу, куда ни глянь, во все стороны бушевало море - самое  настоящее,  не
хуже чем на Земле! Может, даже  океан..  Чертовым  пальцем  торчала  вверх
скала, на вершине которой находился  Иван.  Лизали  ее  подножие  свирепые
пенные валы, накатывались в беспорядочном движении  волны,  закручивались,
вздымая вверх клубы водяной пыли, гигантские воронки - и вообще было такое
впечатление, что это самое море-океан  внизу  сошло  с  ума.  Нарушая  все
законы природы, оно схлестнуло воедино и водопады и фонтаны,  и  цунами  и
водовороты, и вообще не поймешь чего - это была какаято  бесшабашно-удалая
запьянцовски-разгульная  вакханалия  морского  владыки,  не  иначе.   Иван
подполз к краю. И у него сразу закружилась  голова.  Да  и  немудрено,  до
бушующих валов было не меньше четырехсот метров.
     Все! Это была последняя точка  его  маршрута!  Внизу-труба,  куда  ни
подайся! Только если в  одной  трубе  просто  "труба",  так  в  другой,  в
мореокеане - верная погибель. Крыльев у Ивана не было, природа не  одарила
таковыми,  летательных  приспособлений  -  тоже.  Были  правда   в   поясе
антигравитаторы разовые-но это же детский лепет, насмешка, это для прыжков
на три-четыре сотни метров, не больше! Ну, если совместить сразу пятьшесть
штук, можно и на километр махнуть - но и это не выход, океан бескраен!
     Иван перестал созерцать подножие скалы, пенные буруны.  Всмотрелся  в
даль. Горизонт был невероятно далек - по всей видимости эта планета раза в
три превышала в поперечнике Землю. Но почему тогда Ивац не  чувствовал  ее
усиленного притяжения? О-хо-хо, тут было тысячи "почему"!
     Километров за шесть с половиной, если  Ивана  не  подводил  глазомер,
волны, валы, прочие проявления буйного нрава морского владыки стихали, там
была почти ровная водная гладь. Такой переход был неестественным. Но  Иван
верил глазам. В принципе,  для  него  проплыть  с  десяток  километров  не
составляло труда. Но как проплыть?! Как попасть  в  саму  воду?!  Прыгнешь
вниз - так или в воронку уйдешь, или волной о скалу расшибет!  И  это  при
том, если благополучно долетишь до  воды,  не  разобьешься  об  нее.  Иван
прыгал на Земле с сорокаметровых тренировочных вышек. Но одно  дело  сорок
метров и ровная водная гладь, и совсем другое - четыреста и ад морской!
     И все же  Иван  нащупал  ромбики-капсулки  антигравитаторов  разовых,
вытащил, прилепил пару к вискам, пару под мышками, еще  пару  к  лодыжкам.
Оставался  один.  Но  Иван  не  успел  пристроить  его,  произошло  что-то
непонятное - все вдруг дернулось в его  глазах,  упала  какая-то  тень.  И
только  после  он  уже  почувствовал  прикосновение  чего-то   острого   к
спине-ткань комбинезона затрещала, лопнула. И он, приподнятый  неизвестной
силой на полметра, упал снова на площадку и, не пытаясь разобраться, в чем
дело, юркнул в дыру, притих. Над самой  головой  клацнул  клюв,  сверкнули
жуткие когти.
     Все становилось на свои места. Иван даже вздохнул  с  облегчением.  И
еще бы не радоваться -  это  были  не  харханяне,  не  разумные  обитатели
Системы с их вывертами! Это были обычные  безмозглые  твари,  прожорливые,
гадкие, гнусные, свирепые, но главное, тупые! Иван уже видал таких,  когда
они первый раз влезли с Ланой в  шар,  а  потом  он  высунулся  в  дыру  и
оказался под прозрачным колпаком. Но тогда был колпак.  А  теперь  никакой
защиты!
     За первой тварью прилетела вторая, а там и третья, десятая,  сотая...
Ивану казалось, что прожорливых летунов тысячи, так они отчаянно и злобно,
громко и  бестолково  галдели,  свистели,  шипели,  гортанно  вскрикивали,
дрались меж собою, тыча без раэбору и клювами, и прямыми  острыми  рогами,
выдирая пучки перьев из собратьев,  пакостя,  измазывая  все  внизу  белым
жидким пометом.
     Но к Ивану пробраться они не могли - лаз был узок, а  крылья  слишком
велики.
     Через полчаса вся эта пернатая, рогато-клювастая братия поуспокоилась
и расселась рядками вокруг дыры, выжидая, когда же лакомая добыча вылезет.
В намерениях их можно было не сомневаться.
     И тогда Иван решил действовать.  А  что  еще  оставалось?!  Сидеть  и
выжидать, пока им снова займутся ребята из местной службы слежения?! Ну уж
нет, лучше погибнуть в мерзких клювах.  Решение  созрело  мгновенно.  Иван
лишь взглянул на индикатор лучемета - в заряднике скопилось чуток энергии,
совсем   мало,   но   чтобы   пугануть   хватит.   Он   повернул   ромбики
антигравитаторов. Почувствовал легкость. И  не  мешкая,  выскочил  наружу.
Ближайших тварей он сжег в прыжке. Полыхнувшее пламя отпугнуло прочих.  Но
не слишком-то отпугнуло - они лишь шарахнулись от него, и тут же  воспряли
духом, набросились на Ивана. Троим или четверым он перебил шеи лучеметом -
сейчас Иван использовал его как дубину, еще двоих отбросил ногами.  И  тут
же оттолкнулся от края площадки, прыгнул.
     Океан внизу бушевал с возрастающей осатанелостыо. Но теперь Ивана это
волновало меньше всего-до поверхности было далеко,  да  и  антигравитаторы
удержат,  а  вот  твари  уже  настигали   его.   Он   отчаянно   отбивался
лучеметом-дубиной, бил по головам, телам, куда придется...  но  что  толку
бить по голове безмозглого я-щера-птицу! Они лишь отскакивали,  падали  на
миг, теряя ориентацию, но тут же нагоняли, тянули к добыче когти, клювы.
     Ивана спасало одно - не  дубина-лучемет,  не  выучка  и  не  действие
антигравитаторов - а то, что  твари  мешали  друг  другу,  они  отпихивали
собратьев, путались в собственных лапах, крыльях, клювах,  рогах,  падали,
поднимались, снова путались, горланили, клекотали - только перья летели во
все стороны.
     А Иван летел, летел вперед, несмотря ни на что! Скорость была мала. И
он должен был вот-вот упасть!  Но  одна  опасность  миновала  -  он  может
утонуть, пропасть в воронке, его могут разорвать в  клочья  клювастые,  но
теперь его уже не разобьет о скалу волнами!  Иван  умел  драться  за  свою
жизнь. И он использовал любой шанс, даже если это был один шанс из  десяти
тысяч!
     Впрочем радоваться долго  не,  пришлось.  Одна  из  тварей,  наиболее
удачливая, сильная и злобная, вырвалась из кучи-малы, вцепилась в  Иванову
спину, не  разбирая,  где  ткань,  где  кожа,  раздирая  все.  И  понесла,
понесла... Она сразу оторвалась от преследующих, хотя стая  гналась,  Иван
видел. Стоял такой дикий гвалт, писк, крик, визг, скрип и вообще непонятно
что, словно все отродия ада бросились в погоню за извергнутым  преисподнею
демоном!
     Боль была непереносимая. Но и непереносимую боль  человек  переносит!
Иван тыкал снизу в брюхо твари лучеметом. Но та не реагировала.  Она  даже
не орала, не клекотала, молчком тащила добычу.
     Чтобы хоть как-то уменьшить боль,  Иван  ухватился  руками  за  лапы,
подтянулся. Тварь задергалась, затрепыхалась, но скорости  не  снизила.  А
погоня отставала. Иван повернул голову - и только теперь  оценил,  что  же
это было: полнеба закрывала собою неисчислимая дико орущая пернатая  стая!
Да, только их число спасло Ивана, будь клювастых  двое,  трое,  и  ему  не
миновать бы смерти!
     А когда он  посмотрел  вперед,  то  глазам  своим  не  поверил  -  на
горизонте сумрачной фантастической громадой  стоял  скалистый  остров.  До
него было очень далеко, невероятно далеко по земным меркам, но остров  был
просто исполинским, если он так выглядел на расстоянии. По всей видимости,
гнездо твари, несущей Ивана, и было на  том  острове.  Но  Иван  не  хотел
попадать в гнездо, хватит уже!
     Он поглядел вниз  -  они  как  раз  пролетали  над  необъяснимой,  но
существующей границей между океаном бушующим  и  океаной  спокойным.  Иван
даже поблагодарил глупую и прожорливую тварь - это она его  вынесла  сюда,
она дотащила его до водной глади, на антигравитаторах он  прошел  бы  лишь
половину пути!
     Боль притупилась, теперь  он  почти  не  чувствовал  ее,  точнее,  он
заставлял  себя  не  чувствовать  ее,  что  ни   говори,   а   космолетчик
экстракласса недаром десять лет проходил подготовку! На Гиргее, когда  его
проткнула насквозь ядовитым нбсом рыба-палач, было значительно больнее,  в
тысячу раз больнее. Но и тогда  он  усилием  воли  сумел  отключить  связь
рецепторов с болевыми центрами в мозгу. Главное,  не  было  бы  заражения,
ведь похоже, эти твари питались не  только  свежатинкой,  но  мертвечиной,
падалью, недаром  они  напоминали  сверхгигантских  и  уродливых  гибридов
земного грифа с гадрианским рогатоголовым гнилоедом.
     Иван отпустил лапу, одной  рукой  слазил  в  пояс,  вытащил  таблетку
поливита, проглотил. Теперь можно было не беспокоиться - поливит мгновенно
уничтожал любую заразу. Его запустили в серийное производство лишь за пару
лет до Иванова отлета. Это было новейшее сверхсильнодействующее  средство.
Надо было поблагодарить спятившего, но все же доброго и  верного  приятеля
Сержа Синицки, Серегу!
     Рогатая тварь не трогала Ивана, видно, берегла для птенцов.  Но  Иван
ее саму беречь не собирался. Он все рассчитал и  выжидал  теперь  удобного
момента.  Главное,  не  опоздать!  Лучше  проплыть  лишний  километр,  чем
разбиться о каменную поверхность острова. А теперь  Иван  видел  -  остров
этот  -  сплошная  скала.  Лишь  несколько  высоких  башен  с   маленькими
окошечками торчали среди каменных нагромождений. Пора!
     Он резко подтянулся, ухватив тварь за лапы, ухватив повыше,  чуть  ли
не у самого брюха. Подтянулся и сразу  же  перехватился,  закусывая  губу,
чувствуя,   как   со   спины    лоскутами    слезает    кожа.    Следующим
прыжком-перехватом он добрался до длинной голой шеи.  Тварь  перепугалась,
замерла, размахивая гигантскими крыльями, потянула шипастый клюв к  Ивану.
Но было поздно - Иван висел на шее, почти у головы. В него снова вцепились
когтистые лапы.  Но  поздно!  Поздно!  Иван  уже  ломал  шейные  позвонки,
скручивая шею... еще одно усилие - и голова бессильно свесилась, из  клюва
послышался смертный хрип. Тварь еще трепыхалась, еще взмахивала  крыльями.
Но Ивана она уже не интересовала.
     Он, придерживая на груди ремень лучемета, прижав локти к телу и  чуть
подогнув Ноги, летел вниз. Где-то далеко-далеко у горизонта галдела  стая,
чуть выше, медленно, растопырив уродливые крылья, падал клювастый. А  Иван
летел камнем! Полкилометра - сразу и не упадешь! Нужно еще и дождаться!
     Это были томительные секунды. Малейший промах, невидимая осечка  -  и
его расшибет о безмятежную и ласковую на вид водную гладь. За сотню метров
над поверхностью  Иван  чуть  расправил  руки  -  и  сразу  его  положение
выровнялось, теперь он падал вниз ногами.  Важно  было  не  завалиться  на
спину,  и  потому  Иван  прижал  бодбородок  к  груди,  он   был   опытным
спортсменом-парашютистом, он был прыгуном в воду, он знал, что делать... И
все же такое с ним было впервые.
     Удар встряхнул, будто не в воду, а на камень упал. Но это было первое
ощущение. Иван стремительно погружался в пучину, а сам радовался-все цело,
все позади, он спасен! Он умудрился каким-то чудом даже не сломать ничего,
не вывихнуть ног и рук!
     Его опустило метров на двадцать  пять.  И  он  не  сопротивлялся,  не
замедлял движения. Спасен! Прохладные струи обтекали его тело, сливались в
одно целое над головой. Вода была прозрачна,  чиста.  Иван  поднял  голову
вверх и увидал небольшой  круглый  просвет,  словно  солнце  плескалось  в
верхних слоях воды. И пошел наверх. Всплыл он возле  чуть  покачивающегося
на ряби трупа- клювастого. Отпихнулся от него ногой. И поплыл к острову.
     Трижды на него пытались нападать зубастые рыбины  типа  земных  акул,
только трехглазые и с корявыми лапами вместо плавников. Но Иван  отбивался
от них. Рыбины оставили его в покое, уплыли. А вот спину жгло-то  ли  вода
была с растворами солей, то ли ссадины и раны были глубоки  и  реагировали
на все. Иван старался не замечать этого. Он тихо  и  размеренно  взмахивал
руками, плыл к острову.
     И он еще не знал, что его там ждали. Он вообще ничегошеньки не знал -
будущее было темным, непредсказуемым.
     Обдирая колени об острые выступы береговых наслоений, он выбрался  из
воды. Нагромождения камней-валунов,  песчаное  побережие,  уходящие  ввысь
уступы скал не вызывали особой тревоги - все  было  дико,  первозданно.  А
Иван меньше всего боялся первозданного и дикого.
     Он прошелся по отмели, не снимая  комбинезона,  отжал  с  него  воду,
отдышался. Усталость накатила внезапно,  наверное,  действие  стимуляторов
закончилось. Но когда Иван уже собирался улечься на песочек, закинуть руки
за голову и вздремнуть минут десять-пятнадцать, из-за камней вдруг с гиком
и гвалтом высыпала орава негуманоидов странного вида. Именно орава!
     Местные обитатели  были,  видно,  дики  и  первозданиы,  как  местный
ландшафт, а может,  просто  корчили  из  себя  таковых.  На  них  не  было
комбинезонов, лишь пучки травы  чуть  прикрывали  бедра.  На  запястьях  и
щиколотках  болтались  толстенные  кольца-браслеты,   из   носов   торчали
стреловидные  украшения.  Вдобавок  ко  всему   эти   дикари   размахивали
штуковинами, напоминавшими смесь гидрогарпунов с граблями.
     Иван  с  трудом  улавливал  смысл  криков.  Даже   переговорник   еле
справлялся, ибо было там нечто подобное:
     - А-ай!  У-уй!  Бей!  Бей!  Угу-гу!  Ого-го!  И-эх!  И-эх!   Окружай!
Эге-ге-гей!!!
     Лишь несколько кричали по-знакомому:
     - Арра-ахх!!! Ар-ра-а-а-а-аххх!!!
     И уж совсем все стало понятно, когда  тонким  Голосом  завопил  некто
невидимый:
     - Да здравствует месяц развлечений! Ар-ра-ах!
     Все хором и с дикарской необузданностью заорали:
     - А-ра-а-аххх!!!
     Иван поглядел в сторону моря-океана. Ему впору было бросаться обратно
в его волны. Да только разнаряженная и размалеванная  орава  не  дала  ему
этого сделать. На него набросились разом, со всех сторон, оглушили ударами
лап и гарпунов, запинали ногами, заплевали, крича что-то похабное в глаза,
уши, лицо... Но-добивать не стали.
     - Вяжи изошедшего из глубины бездны? - приказал кто-то важно. - Вяжи!
боги Ха-А-хана требуют жертвы!
     - Ар-ра-ах!!! - завопила снова орава беснующихся.
     Ивана связали. Связали без всякого почтения, как вяжут  какого-нибудь
борова. И поволокли. Десять или двенадцать  дикарей  ухватились  за  конец
длиннющего каната. Они, видно, застоялись. Иначе  было  непонятно,  почему
они бросились вдруг в глубь острова, не обращая внимания на  то,  как  они
тащат жертву, смогут ли они ее таким вот образом дотащить  куда  требуется
живьем. Похоже, им было все до лампочки!
     Иван еле успевал уворачиваться, отпихиваться руками от камней. И  все
равно за несколько минут он набил столько шишек, получил столько  тумаков,
что и не сосчитать. Особенно больно было, когда он  падал  на  спину,  или
задевал ей обо что-то.
     Наконец движение кончилось.  -  Его  снова  окружили,  вытряхнули  из
комбинезона. Повесили за спину бесполезный лучемет, обмотали обрывок  цепи
вокруг талии, раз пять ткнули, видно,  для  порядку,  чтоб  не  забывался,
кулаками в лицо.
     Но зато  на  заклание  Ивана  несли  со  всеми  почестями.  Он  вдруг
почувствовал, что отношение изменилось коренным образом. А что на заклание
- он не сомневался. Стоило преодолевать все тяготы, чтобы тебя принесли  в
жертву каким-то языческим богам, каким-то идолам!
     - Эй вы, идиоты разукрашенные! - орал Иван,  теряя  самообладание.  -
Даже самая жалкая жертва имеет право знать, что с ней делают, ради чего?!
     - Заткнись! -  сказал  ближайший  негуманоид,  рогатый  и  совершенно
зеленый. - Твое дело не трепыхаться!
     - Слыхал уже!
     Ивана втащили на возвышение. Привязали к столбу. И тогда он сразу все
понял. Прямо за ним стояли два огромных устрашающего вида идола. Надеяться
на то, что  такие  вот  боги  благосклонны  к  гостям,  доброжелательны  и
гуманны, было бы наивно. Такие страшилища могли требовать  лишь  одного  -
крови! И чем больше, тем для них, судя по всему, лучше.
     Но и это было не главное. Теперь Иван имел  возможность  спокойненько
оглядеться. И то, каким образом его собирались приносить в  жертву,  Ивана
не порадовало. Он принял за обычное возвышение,  за  помост,  трехметровый
штабель толстенных бревен, уложенных крестообразно,  срубом.  Бревна  были
щедро усыпаны и обложены хворостом.
     - В жертву!
     - Жечь! Жечь!
     - Давай, начинай! Месяц кончается!
     - Харх и Арх требуют жертвы! Чего тянете!!!
     - Ар-ра-аххх!!!
     Орава все увеличивалась. Теперь это была не орава, а огромная  толпа.
Все прыгали, гомонили, размахивали гарпунами-граблями, но близко  к  Ивану
подходить остерегались.
     Когда напряжение достигло критической точки, когда толпа готова  была
растерзать Ивана руками, не дожидаясь, пока  поднесут  огонек  к  вязанкам
хвороста, сквозь  нее  вдруг  протиснулся  двурогий  негуманоид  в  черной
длинной накидке, вздел вверх длинную клюку-жезл с искривленной загоголиной
в навершии и проревел звероголосо:
     - Ша-а, плебеи!
     Гул стих моментально. И  вслед  первому  двурогому  протиснулись  еще
шестеро или семеро. Вид у каждого из них был настолько злобен и  дик,  что
Иван понял, пощады не будет.  Кроме  того,  двое  из  двурогих  держали  в
корявых лапах незажженные факелы.
     - На исходе, знаменательного  месяца  и  во  исполнение  тысячелетних
традиций нам предстоит в этот час принести  нашим  кротким  и  миролюбивым
богам Арху и Харху небольшую жертву. Взгляните на это чудовище -  двурогий
ткнул Ивана кривым когтем.
     - Сме-е-ерть!!! - завопили из толпы.
     И лишь теперь Иван разглядел, что  в  толпе  много  женщин  и  детей.
Женщины все были четырехгруды, крутобедры, но и лысы, шишкасты, чешуйчаты.
А в первом ряду стояла старая Иванова знакомая. Он бы ее  узнал  из  тысяч
негуманоидок - такие глаза, такой  рот  были  только  у  нее.  Она  что-то
кричала. Но в общем гуле невозможно было разобрать ее  голоса.  Потом  она
наклонилась, подняла с земли камень и бросила  в  Ивана.  Камень  попал  в
колено, отскочил. Но  тут  же  градом  посыпались  другие  камни  -  толпа
заразительна в своем единстве и  воодушевлении.  Она  была  готова  забить
жертву, не дожидаясь положенных церемоний.
     - Стойте, плебеи! - рыкнул первый двурогий. - Или вы  хотите  обидеть
наших кротких богов?!
     Плебеи тут же прекратили обстрел Ивана камнями, замерли, не  дыша.  А
четырехгрудая красавица показала Ивану кулак, но  тут  же  не  удержалась,
подмигнула,  и  губы  ее  плотоядно  вытянулись  вперед,  стали  влажными,
манящими, зазывными. Иван перевел взгляд.
     - Боги должны решить, на  каком  огне  следует  приготовить  для  них
жертву - на  быстром  или  на  медленном!  -  провозгласил  двурогий.  Кто
осмелится?
     Из толпы никто не вышел. Тогда двурогий ткнул пальцем назад, ткнул не
глядя. И двое дюжих молодцев  с  копьями-гарпунами  выволокли  на  площадь
перед штабелями одного из дикарей - длинного, серочешуйчатого, с кольцом в
носу и парализатором местного производства за поясом.  Парализатор  стражи
выдернули сразу, отбросили.  Длинного  поставили  между  идолов,  напротив
Ивана. И был этот длинный ни жив,  ни  мертв:  Похоже,  он  совершенно  не
ожидал, что ему выпадет эдакая доля.
     Двурогий заговорил мягче, добродушнее:
     - Соплеменники и гости нашего племени, друзья мои, вы знаете  обычаи.
Арх предуготавливает нам хорошую жизнь, ну, а Хар -  длинную.  Они  всегда
вместе и всегда врозь. Они противостоят друг другу, но и не могут обойтись
один без другого, таков удел высших сил. Они выбрали этого мозгляка! -  он
ткнул пальцем в длинного. Они вложили в мои руки  священную  пращу.  Им  и
решать! В какую сторону упадет мозгляк  -  так  и  порешат  боги.  Арх  за
быстрый огонь, Харх - за медленный. Подайте пращу.
     Стражники сунули ему что-то. И  Иван  не  успел  опомниться,  как  из
пращи, конец которой двурогий крутанул с немыслимым  проворством,  вылетел
камень, наверное, тоже священный, и ударил длинного прямо в  лоб.  Длинный
постоял-постоял немного. И рухнул в сторону Харха.
     - Боги решили готовить жертву на медленном огне! - объявил  двурогий.
- Приступим же!
     Факелы в руках его помощников вспыхнули сами - собой. И разом  ахнула
толпа. Ей явно нравилось зрелище. Про длинного забыли.
     - Постойте! - вдруг раздраженно  выкрикнул  двурогий.  -  Не  годится
спешки ради пренебрегать старыми законами. Эй!
     Из толпы не вышла, а прямо-таки  выползла  дряхлая  старуха  в  белой
накидке, кивнула двурогому и направилась  к  Ивану.  Она  не  смогла  сама
взобраться на возвышение. И  ее  подняли  туда  двое  стражников.  Тут  же
спустились.
     Старуха взмахнула руками, широченные белые рукава  спустились  по  ее
чешуйчатой дряблой коже до самых плечей, и все увидали,  что  в  изогнутых
корявых пальцах старуха держит  два  острейших  лезвия.  Непонятно  откуда
появилась на  ее  впалой  груди  плоская,  но  широкая  чаша-блюдо  -  она
болталась на тоненькой желтой цепочке.
     - По какому чину справлять обряд будем? -  проскрежетала  старуха.  И
поднесла лезвие к Иванову горлу.
     - Надо спросить у богов! - изрек двурогий. И  опять  махнул  рукой  в
сторону толпы.
     На этот раз выволокли упирающегося толстяка.  Толстяк  орал,  визжал,
оправдывался в чем-то. Но с ним не  церемонились.  Двурогий,  выхватив  из
складок одежды кривой нож, одним ударом вспорол  брюхо  толстяка,  вытащил
груду кишок, бросил  их  на  землю,  обрубил  одну,  верхнюю,  и  принялся
наматывать толстяку на голову. Он мотал до тех пор, пока с  пыльной  земли
не поднялся последний грязно-розовый отросток, пока лицо и шея толстяка не
скрылась под толстенным слоем его же внутренностей, а потом объявил:
     - Сорок семь оборотов - нечетное число! По малому чину!
     Толстяка стражники сразу выпустили, и тот упал рядом с длинным, но  в
отличие от него еще долго корчился, дергался, елозил по земле.  Только  на
него не смотрели. Все взгляды были устремлены на старушку с лезвиями.
     Старушка пошамкала губами, пошмыгала носом.
     - По малому, так по малому, - произнесла она без особого восторга.  -
Сделаем!
     Она подошла к Ивану резанула его бритвой по животу и подставила чашу.
Кровь стекала в нее медленно, будто нехотя.
     Иван решил ни на что не реагировать. Он был  в  их  руках.  Мольбы  и
плачи не помогут, это очевидно. Оставалось лишь одно - умереть достойно  и
с честью, как и подобает землянину, человеку христианской веры,  попавшему
в лапы пребывающих во тьме язычников.
     - Не понимаете, что творите! - бросил он в толпу.
     И закусил губы. Больше они от него не добьются ни слова.
     Старуха резанула у самого горла.  Опять  подставила  чашу.  А  другой
рукой потянулась к кресту,  висящему  на  груди  Ивана.  Но  под  взглядом
ледяных серых глаз вдруг обмерла, остановила руку.
     - Чего тянешь?! - завопили из толпы.
     - Всю потеху портишь!
     - Давай!
     - Режь!
     - Жги!
     Старуха не реагировала. Она  набрала  из  разных  мест  Иванова  тела
полную чашу крови. И пошла к идолам поганым. Ей спешить было  некуда.  Она
тщательно и со старанием выполняла обряд - запускала высохшую руку в чашу,
потом смазывала губы идолу, одному, другому. Иван  не  знал,  что  там  за
механика внутри, но  при  каждом  прикосновении  старушечьей  руки,  идолы
утробно и довольно урчали. Остатки старуха выплеснула  идолам  в  лица,  а
точнее, в рожи. Более гнусных и зверских рож. Иван не  видывал.  Но  особо
его поразило то, что идолы были двуглазы.
     - Боги принимают жертву! - возвестил звериным рыком двурогий. - Пора!
     Факельщики, не обращая внимания на то, что старуха еще не спустилась,
со штабеля,  бросили  горящие  факелы  в  хворост.  Огонь  занялся.  Толпа
загудела - не менее утробно, чем ее боги. Иван закрыл глаза.
     - Ар-ра-а-а-дххх!!! - завопил жрец.
     - Ар-ра-а-а-а-аххх!!! - откликнулась толпа.
     Пламя подбиралось к пяткам. Воздух плавился и Иван  видел  совершенно
искаженные жуткие морды стоявших в толпе.  И  без  того  страшные,  сейчас
искривленные в воздушных раскаленных линзах, они были просто неописуемы  -
до жути, до реализма кошмара, превосходящего все виды реализмов.
     Пламя раскалило внутренности каменных идолов, и  последние  принялись
сначала тихо, а потом все громче подвывать, выть. Ивану стало не по  себе.
Доигрался! - сверкнула в мозгу  мысль.  Он  уже  не  молил  Всемогущего  о
даровании жизни. Он  был  готов  встретить  свой  конец  как  подобает,  и
мысленно просил об укреплении духа. Пламя взметнулось передним  стеной.  И
дороги в этом пламени не было.
     Иван закрыл глаза. Огонь подбирался  все  ближе,  он  жег,  не  давал
дышать, пожирая весь кислород вокруг, он гудел, вибрировал, он уже  опалил
часть  бороды  и  волос...  Иван  чувствовал,  что  начинает   дрожать   -
неостановимо, крупно, будто его не жгли, а наоборот, морозили, будто  его,
облитого ледяной водой, выбросили зимой на улицу;  его  трясло,  колотило,
било. И он не сразу понял, что трясет-то не его, что это вибрирует столб к
которой не было ни  двери,  ни  дверки,  ни  трещинки,  ни  щелки.  Раз  -
     Столб трясся словно допотопная ракета на стартовой площадке. Но он не
просто трясся. Он вдруг начал подниматься-медленво-медленно, по сантиметру
в секунду, а то и меньше. Но он пошел вверх!
     Иван ощутил, что он вместе со  столбом  вырывается  из  пламени,  что
толпа, костер, площадь, жрецы, идолы и все прочее, остается внизу,  а  его
неумолимо влекет вверх!
     Толпа бесновалась. Трехглазые вопили, словно их всех резали живьем.
     - Ухо-о-одит!!!
     - Прошляпили!!! Лови!!! Хватай!!!
     - Сколько времени, эй, сколько щас?
     - И-эх! Дурачье!
     Это и еще многое другое доносилось снизу. Но  громче  всех  прозвучал
вдруг рык двурогого, жреца:
     - Месяц развлечений окончен, плебеи!!!
     Иван смотрел под ноги - и видел не  только  стремительно  удаляющийся
остров со всеми  его  каменными  нагромождениями  и  башенками,  он  видел
вырывающееся из основания столба  пламя  -  это  и  было  нечто  наподобие
ракеты!
     Иван еще не понял, верить ли в свое спасение или нет,  бред  ли  это,
болевая галлюцинация - ведь могло быть, что на  самом  деле  он  стоит  на
площади, умирает в муках на костре, а ему мерещится все! Он не знал. И  он
не успел разобраться. Потому  что  его  вдруг  вместе  со  столбом-ракетой
ударило о что-то вверху. Иван  догадался-они  пробили  какое-то  покрытие,
ворвались куда-то. Но от удара он лишился сознания.

     Хрустальный  куб  был   прозрачнее,   чем   прежде.   И   трон   сиял
неестественной голубизной, переливался. Но вот только на троне  никого  не
было.
     Иван стоял, привязанный к столбу, посреди  уже  знакомого  ему  зала.
Точнее, это столб стоял. А Иван висел на столбе. Он только  что  пришел  в
себя и ничего не мог понять.  Как  он  оказался  в  Меж-архаанье?  Что  за
ерунда?!
     А пока он размышлял так, туго ворочая  несвежими  мозгами,  случилось
следующее. Из прозрачного куба, словно из собственной комнаты вышла  Лана,
русоволосая красавица. Вышла и направилась к Ивану. На ходу она произнесла
обычным будничным тоном:
     - Ну чего ты на меня так  смотришь?  Это  же  межуровневая  дверь,  и
ничего в ней такого нету, все просто,  я  же  привыкла...  А  вот  ты  все
болтаешься на чем-то. Иван, ну ведь есть же мера, нельзя все время висеть.
Слава Богу, что еще не кверх ногами. Ну, пусти, я развяжу.
     Иван  не  мог  рта  раскрыть.  Он  опять  был  близок  к  обморочному
состоянию. И все же выдавил из себя:
     - Но почему?
     - Почему, почему! А кто их знает!  У  них  тут  никакой  не  зал,  не
дворец! Это просто что-то навроде полигона, понял?!
     - Нет, - прохрипел Иван.
     - Вот и я не понимаю, - вздохнула Дана. -  Они  ничего  не  скрывают,
ходить разрешают, где вздумается,  чего  хочешь,  то  и  делай!  А  маток,
говорят, и так хватает пока! Они готовят чего-то, так вроде  бы  говорили,
только не сказали, что! И им надо изучать поведение  этих,  как  они...  а
вот, земных особей! Короче, чокнешься с ними! Но кое-чем я уже овладела!
     Иван потер затекшие руки. Отошел от  столба.  Ткнулся  носом  в  лицо
русоволосой и прошептал:
     - А я думал, ты  давно  там,  -  он  махнул  рукой  в  неопределенном
направлении.
     - На том свете, что ли?
     - Угу! Навроде!
     - Он целовал ее. И она отвечала. Но отвечала робко, неуверенно, будто
опасаясь чего-то или зная, что они на виду, что за ними следят.
     - Да брось ты, - прошептал он ей, - наплюй на этих монстров; ну их!
     Она вырвалась. Побежала к кубу. Иван бросился за ней.
     - Не надо! - выкрикнула она громко. - Еще рано! Ты потом  придешь  за
мной, а сейчас рано! Уходи!
     - Нет уж, - ответил Иван, - не рано! Самое время!
     И увидал, что на  троне  появился  изможденный  Верховник.  Будто  из
воздуха появился.

     Меж-архаанье - Хархан-А - Предварительный ярус.

     Невидимый спектр.

     Система. Год 124-ый, временной провал

     - А ты все шалишь?! - с укоризной спросил Верховник.
     Ивану не понравился его тон. И он не ответил. Ему вообще сейчас  было
не до пугал и чучел с чьейто сконцентрированной сущностью внутри.
     Он бежал вслед за Ланой. Она влекла его... Но то,  что  было  открыто
для нее, было закрыто для Ивана. Лана  проскользнула  в  хрустальный  куб,
будто это была  голограмма.  А  Иван  уперся  руками  в  холодную  твердую
поверхность. С досады ударил по ней, но лишь отбил кулак.
     - Я все равно заберу тебя отсюда! - выкрикнул он.
     - Ежели только сам ноги унесешь, -  насмешливо  проговорил  Верховник
сипатым голосом Иванова приятеля-забулдыги.
     Иван бросился на Верховника - он уже  вспрыгнул  на  куб,  замахнулся
лучеметом-дубиной, включил усилием воли внутренний механизм ускорения.  Но
Верховник отшвырнул его от себя когтистой ногой,  отшвырнул  шутя,  словно
котенка. Иван несколько раз перевернулся  в  воздухе.  Грохнулся  на  пол.
Снова его спасло лишь умение падать.
     - Ты мне больше не нужен,  лягушонок,  -  сказал  Верховник  мягко  и
ласково, - ты оказался очень неинтересным и совсем не забавным. Если у вас
там сейчас все такие, то наши  ребята  помрут  со  скуки!  Вот  было  дело
раньше, в годы моей юности, это да-а-а!
     Иван приготовился выслушать  длинный  рассказ-воспоминание,  к  каким
обычно склонны старики всех миров. Но Верховник остановился.
     - Ладно уж, - сказал он неожиданно совершенно другим голосом, -  надо
быть последовательным, скажи спасибо! Раз я принял такое участие  в  твоей
судьбе, лягушонок, раз уж я помогал тебе с самого начала, так и сейчас дам
тебе шанс. Но учти, ежели Тебя снова  подвесят,  я  пальцем  не  шевельну,
висеть будешь до полного созревания... Все! У тебя двенадцать секунд!
     Верховный столь же внезапно исчез.
     А Иван стоял столбом. Двенадцать секунд  -  на  что?!  Он  ничего  не
понял. Что ему надо делать? Какой  шанс?!  Правда,  сейчас,  в  ускоренном
ритме, каждая секунда была для него минутой, даже чуть более,  но...  Иван
разбежался и опять запрыгнул на парящий  хрустальный  куб.  Он  подчинялся
теперь лишь внутреннему голосу, внутреннему зову.
     Он с размаху плюхнулся на трон. И его тут же будто вознесло  куда-то,
все поплыло перед глазами. Нет, это была не  голограмма,  это  было  нечто
пока недоступное земному разуму. Исчезли зал, каменный пол,  колонны,  все
исчезло. А перед Иваном, сбоков, сзади,  сверху,  снизу,  со  всех  сторон
разом выросли уже виденные им когда-то мохнатые лиловые  и  переливающиеся
решетчатообранзые структуры,  вновь  все  растворилось  в  их  бесконечных
хитросплетениях, уходящих, казалось, в саму бесконечность, вновь структуры
эти дышали, раздувались и опадали... Но время шло! Уже две  секунды-минуты
прошли, прошли безвозвратно! Надо  было  сосредоточиться  на  главном,  на
самом главном! Но что же главное?! Лана? Он только вспомнил ее  имя-и  она
тут же предстала пред ним, улыбнулась,  протянула  руку.  И  это  было  не
видение, это была  она  сама,  живая,  настоящая.  Иван  рванулся  к  ней,
вскочило трона. И тут же все пропало. Лишь голос прозвучал:
     - Нет, не надо, сейчас ты погубишь и себя и меня. Не спеши! Я верю, я
знаю, я предвижу - ты придешь еще за мной, ты заберешь меня!
     Иван снова  уселся  на  трон.  Его  колотило  в  нервном  напряжении,
убыстрение всех жизненных процессов в организме давалось  большой  кровью,
невидимой, неосязаемой, но проливаемой все же.  Сколько  лет  он  отнял  у
себя? Нет, сколько секунд-минут прошло сейчас? Две, еще две!
     И тут Иван понял, что для  него  самое  главное!  Ведь  без  этого  и
мечтать не следует ни о чем другом. Да, верно! Он очень  образно  и  зримо
представил развороченную, разодранную словно консервная банка  капсулу.  И
опять кресло будто взмыло вверх, появились структуры  Невидимого  спектра.
Ивана швырнуло куда-то, он почувствовал  толчок,  но  из  кресла-трона  не
вылетел, он был как бы слит воедино с ним. Это вообще был не трон никакой!
Это был недоступный воображению чудо-агрегат,  создание  сверхцивилизации,
создание, обладающее фантастическими, сказочными свойствами.  Теперь  Иван
понял, кем он мог казаться создателям и владельцам подобных чудес - именно
комаришкой, лягушонком. Но секунды-минуты шли!
     Капсула возникла перед  ним  внезапно.  Она  Лежала  на  пустынной  и
каменистой поверхности с редкими растениями  былинками,  где-то  Иван  уже
видал такую, неважно где. Он чуть было не  бросился  к  капсуле,  чуть  не
выскочил из кресла-трона. Но вовремя остановился - ведь он всемогущ,  лишь
пока сидит в нем! И тогда он дал мысленный приказ - идти  на  сближение  с
капсулой, он представил, как она увеличивается, надвигается.
     Чудо-агрегат был - послушен его воле. Не сходя  с  него,  Иван  вплыл
через рваную и обожженную дыру, искорежившую обшивку,  внутрь  капсулы.  У
него сразу  защемило  сердце.  Никогда  еще  эти  старушки-развалюхи,  эти
списанные тихоходы не нагоняли слезы  на  него,  а  тут...  Иван  чуть  не
разрыдался, настолько все внутри  капсулы  было  родным,  близким,  своим,
после этого чуждого и кошмарного мира.  Но  время,  время!  Оставалось  не
больше пяти минут-секунд. Иван устремился к сейфу-шкафу. Секунда  ушла  на
то, чтобы открыть.  Еще  одна,  чтобы  вытащить  запакованный  возвратник,
распутать ремни, укрепить прибор на теле, сдвинуть его под мышку. С  Ивана
градом полил пот. Голова сразу опустела. Он чуть было не потерял сознания.
Это было невероятно, но так. Он слышал, читал, что умирающие  без  воды  и
пищи  путники,  замерзающие  или  наоборот   иссушенные   солнцем,   могут
пройтипроползти   десятки   километров,   преодолевая   дикие   трудности,
собственную слабость, все прочее, но перед самым спасением,  в  нескольких
метрах от дома, костра, оазиса они погибают,  не  выдерживают  чудовищного
напряжения. То же происходило и с ним. Но Иван был не просто путником,  он
был поисковиком.
     Он пересилил желание тотчас вернуться  на  Землю.  Нет!  Здесь  Лана!
Здесь еще много непонятного!  И  почти  сразу  же  его  вместе  с  креслом
выбросило в зал. Какая-то сила  приподняла  его  и  швырнула  на  каменный
холодный пол.
     Иван сильно ударился. Но стерпел.  Поднял  глаза  -  на  троне  сидел
Верховник, покачивал своей огромной головой и смотрел на Ивана.
     - Ну что же, - проскрипел он металлически и  бездушно,  -  хвалю!  Ты
справился с нелегкой  задачей!  Не  так-то  ты  глуп,  лягушонок!  Я  тебя
недооценивал. Что ж, ты  сумел  оттянуть  миг  своей  смерти.  Всего  лишь
оттянуть! Но и это забавно! Ты мне доставил несколько приятных секунд...
     Иван его грубо перебил:
     - Скажи, почему тебя называют Верховным Демократом, что это за  титул
такой?
     Он ощущал твердое тело переходника  под  мышкой,  и  это  делало  его
безрассудно храбрым, даже наглым.
     - Вот ты как ставишь  вопрос,  лягушонок?  Ну  ладно,  перед  смертью
приговоренному делают послабления. Отвечу, Да только тебе не понять!  Я  -
никто и ничто! Как и миллионы и миллиарды других обитателей Системы. Любой
может взять на себя тот титул, какой ему понравится. Ибо любой  из  нас  -
лишь частица Единого Сущего, Общего Системного Разума. И любой является  и
обязан быть демократором - то есть приобщателем к Сущему. Подлинная власть
каждого, а стало  быть  и  власть  народная,  всеобщая,  только  там  -  в
Системном Разуме. В нем есть и несколько приобщенных  с  Земли,  мало,  но
есть. Вам еще предстоит пройти долгий путь  развития,  чтобы  окончательно
избавиться  от  гуманистических   и   религиозных   предрассудков,   чтобы
переработать человеческий, земной  материал  в  сверхсуществ-демократоров,
несущих миру новый, наш порядок... Впрочем, вам уже ничего  не  предстоит,
вам...
     - Как это?! - возмутился Иван.
     - Ладно, замнем! Это все пока что  тайна,  которой  тебе  не  следует
знать. Ты не прошел предварительного  карантина,  не  смог  избавиться  от
слизнячьего мировоззрения и мироощущения, да, не дозрел, лягушонок. И  мне
даже жаль тебя. Но у Системы свои законы! Пора!
     Верховник встал во весь свой гигантский рост.  И  в  руке  его  вдруг
проявился огромный двуручный меч.
     Иван невольно подался назад. Только одно удерживало его в этом мире -
русоволосая. Но ее слова?! Как понимать ее слова?! Он еще придет!  Значит,
он просто обязан еще придти! Он обязан прежде всего выжить, чтобы придти и
забрать ее!
     Верховник спрыгнул вниз. Изможденное высушенное тело его  было  полно
энергии,  внешность  обманчива!  Лишь  длинные  мосластые  руки   и   ноги
подрагивали, да скрипели  при  ходьбе  суставы,  что-то  булькало  внутри.
Черный плащ развевался  за  спиной  Верховника,  будто  часть  мрачного  и
смертоносного Пространства.
     - Я не понимаю ничего! - прошептал Иван.
     - Сейчас поймешь!
     Верховник взмахнул мечом. И Иван еле успел увернуться, он отскочил  в
последний миг. Начиналось что-то страшное, непредвиденное.
     Еще два удара мечом были столь сильны и быстры,  что  Ивану  пришлось
сначала подпрыгнуть вверх на три метра,  перевернуться,  а  потом  кубарем
покатиться между ног Верховника по каменному полу. И он понял,  что  такая
игра не может продолжаться бесконечно, что это игра кошки с мышкой.
     - Я приду за тобой! - выкрикнул он во всю глотку, срывая голос. - Жди
меня!!!
     И с силой надавил рукой на переходник. Напрягся.
     Ничего не произошло! Чертовая штуковина, подаренная Дилом Бронксом не
сработала! Это был конец! Подсунул  некондицию,  гад,  предатель,  барыга,
сволочь! У Ивана не хватало ни слов, ни злости! Это же подлость! Это...
     - Никуда ты не придешь! - с ехидцей сказал Верховник. - Тебе  незачем
приходить сюда! Ты тут останешься навсегда! Твой труп распылят, лягушонок!
И никто про тебя не вспомнит!
     - Вспомнят! - крикнул  Иван.  И  увернулся  от  очередного  удара.  -
Вспомнят! Если я не вернусь, придут другие!
     - И другие не придут!
     Меч обрушился на Иванову спину плашмя,  а  сам  он  полетел  к  кубу,
ударился об него, отскочил, еле увернулся от острия.  Вскочил  и  бросился
бегом за колонны. Там была лестница.  Иван  покатился  вниз-через  голову,
кубарем, не щадя себя. Но и не выпуская Из рук лучемета-дубины.
     Он все жал и жал рукой на переходник. Но тот не срабатывал. Он только
пощелкивал, пощелкивал... а контакта не было. Но ведь там, на  Дубль-Биге,
он же работал! Они же проверяли!
     Хищное лезвие огромного меча  сверкало  то  с  одной  стороны,  то  с
другой. Иван подпрыгивал и приседал, падал наземь и уворачивался, пробовал
отбиваться лучеметом, но это было и  смешно  и  глупо,  эдакой  соломинкой
разве отобьешься.
     Он уже слетел вниз по длиннющей лестнице и мчался теперь по какому-то
полутемному коридору, куда-то сворачивал, на что-то надеялся. А гигантский
и жутко скряпящий суставами Верховник в  развевающемся  и,  казалось,  все
увеличивающемся, вырастающем черном плаще гнался за  ним,  тяжело  топоча,
обдавая горячим гнилостным дыханием, чемто страшным, неживым. Да, ведь это
и был труп, самый настоящий огромный мертвец, в которого  вселилось  нечто
вообще неуловимое. И спасения от Мертвеца-Верховника не было.
     У Ивана все  оборвалось  э  груди,  когда  он  увидал  глухую  стену,
выросшую перед ним. Тупик! Он развернулся, прижался спиной к стене.
     Но Верховник тут же сбил его голоменью меча наземь. А сам острейший и
тяжеленный меч, ухватив его обеими руками,  вздел  над  Иваном.  Еще  миг,
сотая мига - и все!
     Иван даже руки не поднял, чтобы защититься - бесполезно.
     - Нет! Я не убью тебя! -  проскрипел  металлически  Мертвец.  -  Тебя
убьют другие, и ты от них не уйдешь! Нет, не уйдешь лягушонок! - Он  затих
на секунду, меч стал  подниматься,  но  не  уходить  в  сторону,  нет!  Он
поднимался выше, для более сильного и выверенного удара.
     Иван не мог вымолвить ни слова. Он глядел  на  сверкающее  бритвенное
острие меча. И ни на что не надейдся. Раз меч поднимался, так  поднимался,
он должен был и опуститься. Бежать некуда!
     - Все же напоследок повторю тебе то, что говаривал  твой  забулдыжный
приятель Хук Образина, - проговорил вдруг Мертвец-Верховник голосом самого
Хука Образины, - дурак ты, Ванюша, дурак набитый, дурачина  и  простофиля!
Ладно уж, поживи еще чуток! - Голос опять стал металлическим, чужим. - Вот
твоя форточка, комар! Лети!!!
     И меч обрушился на Ивана подобно молнии. Он вонзился в грудь,  прошиб
ее, прошиб каменные плиты - и все раскололось вдруг! Точно громом ударило!
Все пропало, исчезло, растворилось.
     Но Иван не умер. Его швырнуло куда-то. Он почувствовал, что опять его
несет сквозь какие-то ярусы, уровни, структуры... И еще  прежде,  чем  его
выбросило на поверхность, он сообразил - сам меч,  это  вовсе  никакой  не
меч!  Было  бы  наивно  предполагать,  что  сверхцивилизация  играется   в
средневековые игрушки! Это был, видно, какой-то  аппарат-перебросчик,  или
что-то наподобие. Только чем бы все это ни было,  Ивана  уже  нельзя  было
удивить, он  пресытился,  он  изнемог,  ни  одному  лягушонку,  ни  одному
комаришке, ни одному слизню не доводилось претерпевать подобного.  Это  же
было сверх всякой меры!
     Ивана вынесло  на  поверхность  у  шара-переходника.  И  он  не  стал
испытывать судьбы. Он повернулся к шару спиной, как учил жирный  вертухай,
повалился назад-он сразу попал в вязкую  тьму.  И  сразу  же  развернулся,
вцепился в скобы, полез наверх.
     Он лез как ненормальный, тяжело дыша, не оглядываясь, бормоча что-то,
чего и сам не понимал, все тело болело, голова разламывалась, руки и  ноги
отказывались слушаться. Но он лез и лез. И только  одно  гудело  в  мозгу:
"Форточка! Форточка! Форточка! Они указали ему форточку! Все! Теперь-то он
не опростоволосится! Это ведь и есть та самая  форточка,  в  которую  -  и
только в которую - может вылететь жалкий комаришка! Пускай! Ничего!  Потом
еще разберется, кто  комаришка,  кто  слизняк,  кто  есть  кто!  А  сейчас
вперед!"
     Иван словно ошпаренный вылетел из шара на траву.
     - Ну как? - поинтересовался вертухай, сидящий наверху каменного шлюза
в той же позе.
     - Нормально! - ответил Иван рефлекторно.
     - Тогда прощай!
     - Ну уж нет! Я к вам еще вернусь!
     Иван перепрыгнул через заборчик  и  опрометью  кинулся  через  сад  к
бетонным столбам, к навесам. По дороге он  сшиб  с  ног  двух  гмыховидных
существ. Он не дал им опомниться, ударами  пятки  вышиб  глаза,  расплющил
носы и помчался дальше.
     Но эти существа были невероятно живучи. Они  уже  вскочили  на  ноги.
Гнались   за   Иваном,   дико   скрежеща,   скрипя   и   издавая    прочие
нечленораздельные звуки. И все-таки он их опередил! Столбы были на  месте.
Навес тоже! Иван белкой взлетел вверх. Пробил головой  груду  хлама.  Пнул
колченогий табурет. Ушибся. Но не стал  тратить  времени  на  переживания,
ощущения. Прыгнул вверх, и уцепившись за  невидимые  края,  протиснулся  в
лаз. Сзади послышался ехидный сипатый смещок. Кто это был - Псевдо-Хук?  А
может, Мертвец-Верховник? Иван не оборачивался.
     - Ничего, ничего, - бубнил он как заведенный, -  мы  еще  встретимся,
еще потолкуем!
     На площадочке трубы-колодца  его  поджидали.  Иван  не  рассмотрел  в
потемках лиц, но знал, они, трехглазые.
     - Ползет., гнида, - сказал один, заглядывая в лаз.
     - Щас мы его и ущучим! - гундосо отозвался Другой.
     Иван ударил кулаком в невидимую рожу. И попал! Да еще как попал!
     - Что же это творится? - удивленно протянул то ли Гмых, то ли Хмаг. И
полетел вниз. Долго еще доносилось со дна колодца:  -  Ится,  ится,  ится,
ица, ица, ица... - Колодец был гулким.
     Второй врезал Ивану. Но он, видно, не  ожидал  такого  напора.  Иван,
будто не заметив удара, прыгнул на него всем телом. Он решил,  что  теперь
пусть хоть сам погибнет, но угробит и этого гада. С  негуманоидами  только
их методами!
     - Это ты  -  гнида!  -  прохрипел  он,  ударяя  лучеметом-дубиной  по
восьмипалой лапе, вцепившейся в скобу. -  Это  тебя  я  щас  ущучу,  тварь
поганая!
     Он перебил увесистой железякой суставы  трехглазому.  И  тот  полетел
вслед за приятелем-напарником. Полетел молча, будто мешок с песком.
     А Иван, не мешкая,  полез  вперед,  вверх.  Теперь  он  знал,  почему
промежутки между скобами были такими большими, на кого они рассчитаны.  Но
сейчас это не имело никакого значения.  "Тебя  убьют  другие!  От  них  не
уйдешь!" - стучало в мозгу.  Поглядим  еще,  поглядим!  Иван  добрался  до
тайника, оттянул изрезанное железо. Вытащил шлем.
     Но  прежде  чем  расправить  скафандр,   вытащить   бронекольчугу   и
комбинезон, он снова со всей силы надавил на возвратник. Тот щелкнул... но
не сработал! Нет, его явно изготовляли  где-нибудь  тайком,  втихаря.  Эх,
Бронкс, Бронкс! Подсунул фуфло! Иван бросил в колодец комбинезон - некогда
с ним возиться. Натянул бронекольчугу. Сверху намотал обрывок цепи. Влез в
скафандр. Несмотря на страшную усталость, на дрожь в  руках  и  ногах,  на
гудящую голову, он действовал предельно четко, выверенно.  Никогда  он  не
влезал в скафандр так быстро, даже  в  обычных  условиях;  никогда  он  не
заваривал швы  с  такой  скоростью,  но  вместе  с  тем  и  с  необычайной
тщательностью. Все! Теперь его непросто будет  убить!  Но  в  мозгу  било,
пульсировало: "Тебя убьют! Другие! От них  не  уйдешь!"  Ну  и  пусть!  Не
уйдешь, так не уйдешь! Но сидеть, сложа руки, он не будет. Ни  за  что  не
будет!
     Теперь у Ивана "был нож-резак. Он закинул лучемет-дубину за спину.  И
полез наверх. С ножом это было проще. И все же он выдохся  вконец,  прежде
чем приблизился к выходу.
     Просвета не было. А это могло означать лишь  одно-дракон-птеродактиль
ожил, свил новое гнездышко.
     Да, так оно и было. Иван с  трудом  пробился  сквозь  прутья,  балки,
обломки, шпалы какие-то и рельсины. И он снова оказался среди змеенышей  -
в мокроте, тесноте, шевелении. Но  на  этот  раз  он  не  стал  воевать  с
порождениями ящеровидной гадины. Не до них! Сам дракон сидел на гнезде.  И
это было Ивановым спасением! Это было огромной удачей!
     Иван вцепился одной рукой в толстенную морщинистую лапищу. А  другой,
сжимавшей нож-резак, с силой ударил дракону в брюхо.  Это  был  мастерский
удар!
     Никогда еще Иван не слышал такого озлобленно-пугливого визга - ни  на
Гадре, ни в подводных лабиринтах  Гиргеи,  ни  на  призрачной  Сельме,  ни
здесь, в треклятой Системе. Это  была  какая-то  сбесившаяся  сверхсирена!
Даже уши заложило, хотя фильтры шлема были рассчитаны и на  более  громкие
звуки.
     Гигантская гадина взлетела стрелой. И Иван сумел разглядеть, что  она
одноголова.  На  месте  второй  головы,  а  точнее  шеи,   торчал   жалкий
сморщившийся обрубок - видно, не зря он тогда не жалел патронов! И  сейчас
не надо было жалеть сил! Иван бил и бил ножом в мерзкое  брюхо.  Нет,  это
было не брюхо паукомонстра-урга, которое можно было продырявить с  первого
удара! Это было почти панцирное покрытие. Да только  Иван  находил  слабые
места, бил между чешуями. Бил, обдирая  их,  раздвигая.  Рука  в  перчатке
скафандра почти не чувствовала боли.
     Зато  обезумевший  дракон  орал,  словно  ему  добрались  лезвцем  до
внутренностей и вот-вот прирежут начисто! Он поднимался все выше  и  выше.
Он пытался сбросить мучителя. Но Иван просто  озверел,  с  ним  невозможно
было справиться. Он бил, бил и бил! Он даже не смотрел вниз, не  знал,  на
какую  высоту  они  поднялись.  Чем  выше,  тем  лучше!  Теперь  Иван   не
сомневался, его догадки должны были подтвердиться!
     - Ну птичка, давай же! Давай!!! - орал он в беспамятстве и азарте.  -
Давай!
     И когда внизу ничего уже не было видно, когда  все  съела  желтоватая
пелена, дракон вдруг ударился обо что-то и замедлил полет.  Да,  там  была
переборка, покрытие! Точно, весь этот мир находился под колпаком! Иван еще
раз ткнул ножом в брюхо. Дракон снова ударился,  перепончатые  крылья  его
зацепилиоь за что-то, и он сам начал отчаянно, в смертном  испуге  биться,
вырываться. Он запутался!
     "Ну и черт с ним! - мелькнуло  в  голове  у  Ивана  -  Одной  гадиной
меньше! В конце  концов  пусть  местную  флору  и  фауну  берегут  местные
жители!" А ему надо выбраться! Во что бы то ни стало выбраться! А там  еще
поглядим... убьют или нет, уйдет или не уйдет!
     Он вскарабкался по драконьему крылу наверх, вцепился обеими руками  в
свисающие гроздьями шланги-провода. И тут его  настигла  жуткая  когтистая
лапа издыхающего дракона. Она обхватила Ивана, начала перебирать  жесткими
морщинистыми пальцами, словно ища слабого  места  на  скафандре,  сдавила,
ударила с размаху о переборки, потом еще раз,  еще.  Подтянулась  страшная
голова, пасть раскрылась, и Ивана залило  мерзкой  пеной.  Уродливые  зубы
сошлись на  шлеме,  скрежет  проник  внутрь,  резанул  по  ушам.  Но  шлем
выдержал. Мутные глазабельма уже не видели жертвы, дракон был на последнем
издыхании, но он пытался отомстить за себя. Даже когда  голова  на-длинной
шее бессильно свесилась, лапа не переставала бить о переборки. Если бы  не
скафандр, Ивана давно не было в живых.
     Он ничего не мог теперь поделать с этой крылатой подыхающей  махиной.
Оставалось ждать, пока она сама не испустит дух. Иван хватался за  шланги,
провода, кронштейны и прочие вещи, непонятно для  чего  приспособленные  к
переборкам колпака. И он вырывал их, корежил, но удержаться не мог.
     Наконец лапа дернулась в последний раз.  И  разжалась.  Иван  полетел
вниз. А до поверхности было ох как далеко!
     Он не долетел до нее. Он не пролетел даже десяти метров.  Его  спасла
какая-то проволочная гибкая штуковина, гибрид шланга с пружиной. Вядно, он
зацепился за нее чем-то. Чем, Иван сразу и не понял. Лишь потом  сообразил
- это лучемет. Надо быть очень осторожным, иначе...  Сверху  обрушилось  и
полетело вниз огромное тело дохлого дракона.
     К счастью, Ивана оно  не  задело.  Лишь  крючковатым  кончиком  крыла
смазало по обзорному сектору шлема.
     Иван ухватился руками за шланг-пружину.  Полез  наверх.  Его  хватило
только-только. Руки уже отказывались повиноваться.
     И все-таки он успел зацепиться поясом за какой-то  крюк.  Передохнул.
Но что это была за передышка! Теперь силы не  возвращались  к  нему  столь
быстро, как раньше. Теперь он ощущал себя  дряхлым  жалким  и  беспомощным
стариком, безнадежно больным и безнадежно усталым. Он висел с полчаса.  Не
мог отдышаться.
     Лишь после отдыха  он  подтянулся  еще  немного,  ткнулся  головой  в
овальную дыру - и обнаружил, что находится в помещении с плоским днищем  и
плоским невысоким потолком. Да в общем-то и помещением это назвать  нельзя
было.  Иван  заполз  внутрь.  Да,  это  было  не  помещением,   это   было
пространство между двумя плоскостями, и ничего больше. Он встал в  рост  и
тут же ударился головой о потолок. Упал. Он был еще  невероятно  слаб.  Но
все же он сумел, приподняться на коленях. И пополз, пополз, сам не зная  -
куда!
     Выход должен быть в  верхней  плоскости,  на  потолке!  Иван  полз  и
смотрел вверх. Казалось, прошла целая вечность. Он уже  позабыл,  кто  он,
зачем он здесь, что ему надо, куда он ползет. И все же он увидал, люк. Да,
это был люк. Иван встал,  убрал  задвижку,  сдвинул  крышку,  протиснулся.
Опять лестница, опять вверх, это  было  наваджение!  Но  Иван  решил,  что
отдыхать будет  йотом,  может,  и  на  том  свете,  если  ему  не  удастся
выкарабкаться. А пока он жив, он будет двигаться вперед и вверх! Вперед  и
вверх!
     Он пролез уже через десять  люков,  оставил  позади  сотни  ступеней.
Крыша колпака была надежной. Люки автоматически закрывались за ним. Но  он
не смотрел вниз, он не тратил сил.
     И вот, сдвинув крышку очередного люка, Иван чуть не ослеп! Но  не  от
света,  а  от  внезапно  обрушившейся  на  него  тьмы.  Да,  он  выполз  в
Пространство! Это был мрак Вселенной! Он  опять  нажал  на  возвратник.  И
опять без толку. Ну и пусть! Голова соображала плохо. Но Иван был готов на
все! Ведь есть же у них катера, капсулы, космолеты. Он угонит! Он уйдет от
них! Он сделает все, чтобы выскользнуть из этого дьявольского логова!
     И он был не далек от истины. Первое, что  он  увидал  на  поверхности
гигантского купола-крыши, были странные ребристые и оснащенные непонятными
антеннами и датчиками мачты. Их были тысячи,  десятки  тысяч  -  ибо  сама
крыша  колпака  была  бескрайней.  И  к   каждой   мачте   был   пристроен
дискообразный катер-космолет! Иван не мог ошибаться.  Он  знал,  для  чего
применялись капсулы такого типа! Пусть чужие, неважно! Он  разберется!  Он
ас, он космолетчик высшего класса, у него нулевая группа подготовки -  это
предел, это верх! Он все сделает. И он поплелся к ближайшему  дисковидному
катеру. Поплелся, еле переставляя ноги, падая, проваливаясь на мгновения в
забытие и выскальзывая на поверхность. Он все преодолеет! Он все  вынесет!
Правда за ним! Справедливость за ним! И Добро с ним!
     Он  дошел  до  мачты,  постоял  немного,  отдышался,   И   полез   по
ребрам-ступенькам наверх. На  каких-то  пять  метров  у  него  ушла  целая
минута. И все-таки он не хотел сдаваться. Он верил, он надеялся.
     Но когда он уже коснулся руками трапа, ведущего к рубке  катера,  его
вдруг оторвала неведомая сила от металлической обшивки, и стала поднимать,
поднимать над куполом-крышей. Иван не смог сопротивляться этой  силе,  она
была  неизъяснима,  обезличена.  Он  лишь  сорвал  с   плеча   бесполезный
лучемет-дубину и приготовился драться. Драться  до  конца.  До  последнего
дыхания! Но драться было не с кем. Его все  дальше  и  дальше  относило  с
крыши-купола. Он уже не  мог  разобрать  отдельных  мачт,  катеров  -  все
сливалось, терялось. Но само куполообразное покрытие  еще  долго  казалось
плоскостью, столь оно было велико, столь необъятен  был  мир,  заключенный
под нею. Лишь когда все слилось в  единую  серебристую  поверхность,  Иван
увидел признаки сферичности купола. А его все  несло  и  несло.  Казалось,
конца не будет этому странному движению - словно сама  Пустота  засасывала
его.
     Остановился  внезапно.  Чуждый  мир  застыл  гдето  под  ногами  чуть
отсвечивающим серебристым шаром. И величина  этого  шара  была  не  больше
величины футбольного мяча, лежащего у ноги наблюдателя. А со  всех  сторон
Ивана окружал мир не менее, а может, и более чуждый: само  безжалостное  и
ледяное Пространство!
     В мозгу прозвучал голос -  тусклый,  безразличный,  отсутствующий.  И
Иван не удивился, он был готов: Голос вопросил:
     - Каким ты находишь мир, давший тебе приют на время, слизняк?  Хочешь
ли ты опять туда, вниз? Или оставить тебя здесь?
     Иван  ответил  вслух,  с  трудом  шевеля   растрескавшимися   губами,
задыхаясь:
     - Мне в этом мире нет места!
     - И все?!
     - Все!
     - Ты слишком самонадеян, слизняк! Ты ведь даже не представляешь,  что
с тобой происходило, а  уже  готов  отрицать  непонимаемое  тобой.  Ты  не
слизняк даже, ты жалкая прозрачная тля, безмозглая букашка, подхваченная с
кончика травинки порывом ветра!
     - Мне надоели все эти эпитеты, - оборвал Иван невидимого ругателя.  -
Если есть что сказать по делу, так говори, нет отвяжись, проваливай, мне и
тут хорошо!
     В голосе появились оттенки раздражения. И все же он звучал невыразимо
тускло, навевая  смертную  хандру,  тоску  зеленую,  и  это  противоречило
смыслу, заключенному в словах, не укладывалось в обычные рамки, так нельзя
было  говорить  о  чем-то  важном,  исключительном.  Впрочем,   важным   и
исключительным это могло быть только для самого Ивана.
     - Слушай, тля! Твои минуты сочтены, и ты можешь  узнать  кое-что.  Ты
там внизу и в других местах  убегал,  гнался,  спасал,  спасался,  прыгал,
суетился, все рвался куда-то, будто не было ничего важнее для тебя, ты все
принимал всерьез. А ведь это была игра, да-да, игра, и ничего более!  Тебя
дурачили и испытывали в Видимом спектре, именно  дурачили.  И  ты  здорово
исполнял роль дурака! Неужто ты мог себе представить, что сверхцивилизация
обогнавшая  вас  на  миллионы  лет  может  пребывать  в  столь  нелепом  и
первобытном виде, как тебе это мерещилось?! Нет, ты и впрямь дурак! Любой,
другой давно бы смекнул, в чем дело! Он бы  сообразил,  что  есть  разница
между "системой" и Системой.
     А ты? И ведь тебе не просто намекали на это,  тебе  в  лоб,  открытым
текстом говорили об этом! Видно, и на самом деле твой  предмозжечок  слабо
варит, тля! Эта игрушка из трех  сочлененных  иглами-уровнями  миров  была
специально создана для развлечений. Но она устарела еще тысячелетия назад,
как  устарели  безнадежно  и  все  ваши  парки  чудес,  все  ваши   бывшие
"диснейленды". Но тебе и такая оказалась не по  зубам!  Тебя  поместили  в
обитель стариков-маразматиков и забавляющейся малышни,  в  музей-хранилище
допотопных кибернетических организмов и полуживых созданий. При этом  тебя
оберегали, вели,  следили,  чтобы  ни  единый  волосок  не  упал  с  твоей
головы...
     Иван истерически засмеялся. Всему должна была  быть  мера!  Это  надо
же-ни единый волосок! Но голос продолжил вполне серьезно:
     - Да-да,  все  могло  быть  значительно  хуже.   Но   тебя   изучали,
проверяли... а ты оказался неинтересен, примитивен и туп! Ты  и  сейчас-то
ничего не понимаещь, не осознаешь то, что было, что будет. У нас тут  даже
сомнения возникли, - стоит ли вообще тратить время на ваш мир, готов ли он
к нашим благодеяниям. Многие высказывались против! Ведь даже животным надо
дать вырасти, дозреть, прежде чем отправлять их на бойню, верно? Вы же еще
и не животные пока, вы предживотные!
     Иван готов был заткнуть уши, лишь бы не слышать ничего.  Но  как  это
сделать в шлеме?! Или все ему вообще кажется, чудится? Может, он уже сошел
с ума? Спятил?! Свихнулся?!
     - Нет, ты не свихнулся,  не  спятил!  -  прозвучало  в  мозгу.  -  Ты
нормален как никогда ранее. Но все! Хватит! Шутки и игры закончены! Гляди!
Сейчас ты получишь зрение, гляди, что ожидает всех вас!
     И опять все рассветилось  вокруг,  стало  необычным  и  фантастически
красивым,  снова  переплетались   в   сказочной   гармонии   невообразимые
структуры, снова раздвигалось  Пространство,  и  глаза  видели  необычайно
далеко. Но теперь к этому добавлялось  и  нечто  новое,  неуловимое.  Иван
растерянно крутил головой. Но он не мог сориентироваться  в  мносложных  и
причудливых хитросплетениях.
     - Видишь, тля! Это и есть подлинное Пространство, невидимое для вас и
непостижимое. Вселенная никогда не была пуста. Мрак  и  Холод,  Пустота  и
Бездонность - это лишь ширма, за которой сокрыт  непередаваемо  насыщенный
мир, ибо пустота, вакуум - не есть ничто! Так же как  ноль  -  сумма  всех
отрицательных  и  положительных  чисел,  так  и  Пустота  -   это   сумма,
совокупность материи и антиматерии во всех  их  неисчислимых  проявлениях.
Для вас это Невидимый спектр. А для нас этр лишь - часть Системы, дарующей
проникшим в нее особые свойства, свойства космических  сверхсуществ.  Твои
глаза видят сейчас почти все, но твой мозг  не  вмещает  видимого,  он  не
успевает перерабатывать поступающей в него информации, он  слаб  и  жалок,
твой предмозжечок! Но я дам тебе и почти полное зрение. Гляди, тля!
     Ивана будто молотом ударили по голове. В глаза кольнули  тысячи  игл.
Пространство  ослепительно  засияло,  расширилось  до   невозможности.   А
причудливые структуры, переплетающиеся и убегающие в своих хитросплетениях
далеко-далеко,  стали  полупрозрачными   тончайшими   нитями,   почти   не
заслоняющими главного...
     А главным было то, во  что  не  хотелось  верить.  Пространство  было
заполнено   десятками   тысяч,   миллионами   ажурных   конструкций   явно
искусственного происхождения. Иван не сразу  все  разобрал.  Это  было  не
так-то просто сделать.  Но  он  с  первых  же  минут  понял,  что  это  не
космический  город,  не  станции-обсерватори,   не   мириады   прогулочных
космокатеров. Это был Флот. И не просто флот, а Боевой флот, состоящий  из
неисчислимого множества крейсерских  космолетов  непривычных  конструкций.
Да, это были именно боевые крейсера, ничто иное. Иван разбирался в этом. И
они были до такой степени оснащены, увешаны всеми видами понятного Ивану и
непонятного оружия, что эта мощь одним только, своим существованием  могла
повергнуть И обратить во прах, лишить воли, способности  защищаться  сотни
цивилизаций Пространства. Это было воистину сосредоточение Сил Зла!
     Иван  зажмурился.  Но  перед  его   глазами   стояли   фантастические
конструкции, они давили, убивали, лишали самой возможности мыслить... Иван
сам себе показался нервобытным  дикарем,  которого  выставили  голым  и  с
дубиной на сверхсовременный полигон,  выставили  и  сказали,  бежать  тебе
некуда, дружок!
     - Нет, гляди! - прозвучал голос. - Гляди! И запоминай! Впрочем,  тебе
ни к чему запоминать, через несколько секунд ты умрешь, тебя не будет!  Но
радуйся,  слизняк,  тля  безмозглая,  тебя  щедро  одарили,  тебе  открыли
сокровенное. И ты узнал перед гибелью, что ждет землян,  что  ждет  Землю.
Смотри же! И содрогайся! Ты никогда и никому не расскажешь  об  увиденном!
Ты мертвец! Ты труп! Но тебе позавидуют те из землян, кто переживет  тебя.
Ах, как они будут завидовать тебе! Мне безразлична их судьба, и все  же  я
содрогаюсь, предвидя торжество Силы, обрушивающейся на ваш  жалкий  мирок.
Да,  это  будет  славная  йотеха!  Это  будет   одна   из   наших   лучших
увеселительных прогулок! Мы выжжем слизняк колонию с древа Вселенной,  как
выжигают вредных и гадких насекомых.  И  мы  заселим  мир  по  ту  сторону
"черной  дыры"  существами  достойными  жизни.  Ты  их   видал   в   наших
инкубаторах, расположенных на вневременых квазиярусах. Да, мы сделаем  все
это! Нам пора омолодиться немного! А тебе, тля, пора умереть. Пора!
     Голос пропал. Уши заломило от внезапной тишины, пустоты. Иван увидал,
как  от  ближайшего  цилиндрообразного  кронштейна  боевого  космокрейсера
отделился сморщенный шарик и стал приближаться к нему. Шар был совсем мал.
Но крохотный, дюймовый раструб говорил о многом. Да,  они  кончили  шутить
шутки! Это приближается его смерть! Обезличенная, механическая,  страшная!
Иван, уже ни во что не веря, ни на что не надеясь, надавил во всю силу  на
возвратник. На  этот  раз  щелчка  не  было.  Наверное,  контакт  все-таки
сработал... Иван не знал. Он увидал вырвавшийся из раструба сноп  пламени.
Но жара не ощутил. Все вдруг  пропало,  исчезло,  улетучилось.  А  сам  он
провалился в тягучую черную бездну.

      * Эпилог. ВОЗВРАЩЕНИЕ *

     Борт 1785

     Приемник

     2478-ой год, июнь

     На сотни тысяч километров от Земли Пространство светло  и  прозрачно,
оно  словно  напоено  незримым  светом  бело-голубой  планеты,  оно  будто
наполнено источающимся из нее духом -  это  известно  каждому  побывавшему
там. Но особенно это известно тем,  кто  уходил  в  Дальний  Поиск.  После
безысходного Мрака, Пустоты, Холода околоземное пространство всегда тянуло
к себе, как притягивгет путника в ночи огонек-далекой избушки или  невесть
где горящий костер, к которому надо идти, боести,  ползти,  которого  надо
достичь во чтобы то ни стало, достичь, чтобы выжить. Так и Земля  незримым
магнитом, животворящим огоньком манит к себе странников Вселенной.  И  для
всех у нее хватает тепла и света, места  и  времени.  Широки  ее  объятия,
известно ее гостеприимство. Спеши же к ней, путник!
     И все-таки у того, кто постоянно болтается у Земли, возникет какая-то
неприязнь к ней, может, быть вызванная обидой, может,  другими  чувствами.
Понять таких нетрудно,  попробуй-ка,  покрутись  в  трехстах  верстах  над
планетой месяц-другой! А если год, два года, три?  Пусть  и  с  отпусками,
перерывами, выходными к  праздниками,  а  все  равно  -  утомительное  это
занятие.
     Оба смотрителя  кружились  над  Землею  уже  четвертый  год.  Им  все
осточертело до тошноты. И особенно  сама  станция,  одна  из  бесконечного
множества ей подобных. Эти станции даже имен собственных не имели, звались
"бортами".
     На борту 1785-ом царила такая же скукотища как и на  всех  предыдущих
"бортах" и на всех последующих. Но  вахта  есть  вахта.  Обязанности  свои
смотрители   выполняли    -    контролировали    автоматику,    автоматика
контролировала их-все шло по заведенному порядку. Никаких происшествий  на
подходе к Земле не случалось вот  уже  лет  как  двести.  И  смотрители  в
основном спали или же проводили время у визоров, мечтая  о  тех  временах,
когда им удается подыскать более интересную работенку.
     Они почти не разговаривали друг с другом. А когда и разговаривали, то
суть беседы сводилась к одному.
     - А  бывало...  -  начинал  Первый.  И  заводил  длиннющий   рассказ,
составленный то ли из обрывков воспоминаний, то ли из  сюжетов  фильмов  и
постановок визоров. И по ходу дела выяснялось, что в  общем-то  вспоминать
не о чем, вей жизнь прошла на "борту" или чем-то похожем на "борт".
     И тогда они начинали строить планы.
     Вот и на этот раз. Второй сказал:
     - Все! Бросаю к чертовой матери!  Завтра  же  подаю  заявление.  Есть
кое-что на примете!
     - Что? - спросил Первый  тусклым  голосом,  его  даже  на  иронию  не
хватило.
     - А вот что!
     Второй вдруг вскочил со своего кресла, подбежал к экрану обзора. Чуть
не лбом ударился в металлостекло.
     - Ничего не понимаю! - он с силой потер глаза. - Или  мне  мерещится?
Почему системы молчат?!
     - Спятил, что ли? - поинтересовался еще более скучным голосом Первый.
     - Да нет же, его не было! Точно не было! Я прямо  туда  смотрел,  там
была чернота, пустота, и рдруг - бац! и появился!
     Запикал  сигнализатор  систем  оповещения  всех   уровней,   замигали
зелененькие точечки. Теперь и Первый привстал из кресла. Лицо у него  было
совершенно обалдевшим, глаза лезли на лоб. Но он пытался шутить:
     - Слушай, нас с тобой так вот утащат, а мы и не заметим!
     - Да брось! Это человек, точно, человек!
     - Не дури!
     - Иди взгляни!
     - Откуда  тут  взяться  человеку!  Да  еще  так  вот-как  ты  изволил
выразиться: бац! и появился! Это обычный камень, метеорит, может,  немного
похожий...
     Он подошел к экрану. Постучал по нему пальцем,  словно  опробывая  на
прочность. Помедлил. А потом стукнул тем же пальцем себя по лбу.
     - Похоже, мы оба спятили!
     За толстенным и совершенно прозрачным металлостеклом, в  каких-нибудь
тридцати-сорока метрах от них  висела  прямо  посреди  мрака  человеческая
фигурка-скрюченная, с неестественно вывернутой рукой, в которой был  зажат
длинный поблескивающий предмет.
     - Я не знаю, на хрена нас тут держат! - сорвался Второй.
     - Ну ладно, мы могли прошляпить, но локаторы?! - отозвался Первый.  -
Ты же спец, тебе незачем объяснять - они прощупывают Пространство чуть  не
парсек во все стороны. Нет, это бред!
     И он потер экран рукавом, так, словно пытался стереть нарисованную на
металлостекле каким-то шалуном скрюченную фигурку.
     - Оставь! Это правда!
     Человек по ту сторону "борта" был  в  скафандре  одной  из  последних
моделей.  Но  скафандр  этот  был  изрядно  ободрал,  исцарапан,   вытерт.
Создавалось  впечатление,  что  его  вместе  с  самим   человеком   кто-то
основательно потрепал, потаскал, попинал, а потом и изжевал.
     Рука-манипулятор тянулась к человеку. Тянулась медленно,  расчетливо,
управляемая электронным мозгом  станции.  Хоть  и  мала  была  надежда,  а
всетаки-вдруг человек еще жив?!
     - Пора нас списывать! - сказал Первый.
     Второй ему не ответил. Он смотрел, как рука  пластиконовой  захваткой
нежно и  осмотрительно  обворачивает  человека,  как  она  сжимается,  как
втягивается в приемный отсек станции.
     - Если он жив, с него причитается! - сказал вдруг ни  с  того,  ни  с
сего Второй.
     А  Первый  уже  облачался  в  непроницаемый  комбинезон   внутреннего
использования. Он понял, это то самое происшествие; о котором можно  будет
рассказывать всю жизнь, всю оставшуюся жизнь, и слушатели будут  сидеть  с
разинутыми ртами, будут ловить каждое слово. Второй это тоже понял.  Через
несколько минут они были готовы.
     - Карантин  не  требуется,  -  доложил  мозг,  -  объект  септичен  в
установленных  пределах,  внеземной  инфекции  не  обнаружено.  Внутренний
доступ открыт.
     Это вовсе не означало, что к объекту могли  подпустить  прямо  сейчас
кого угодно или же  выпустить  его,  если  он  жив,  выбросить,  опустить,
передать, если мертв, соответственно, на Землю или  в  землю,  вовсе  нет.
Доступ был открыт только для этих двоих.
     - Береженого   Бог   бережет,   -   проговорил   Первый   и    поверх
маски-респиратора натянул прозрачный шлемофильтр.
     Второй последовал его примеру.
     Одна за другой, поднимаясь и тут же опускаясь за  спинами,  открылись
три двери, пропустили смотрителей в приемник. В шлюзовой  камере  пришлось
постоять подольше. Да и люк здесь был поуже, в такой не  пройдешь,  только
пролезешь!
     - Этого парня надо было сразу на кладбище  или  в  крематорий!  -  не
выдержал Второй. У него были не слишком крепкие нервы. Его и влекло  туда,
и отпугивало что-то. Вот он и пытался скрыть волнение за словами.
     - Помолчи! - оборвал его Первый.
     Наконец замигала зелененькая, лампочка. И они смогли отвинтить крышку
люка - только вручную, иначе не полагалось. И пролезли в отверстие.
     Неизвестный  лежал  на  полу  приемника  все  в  том  же   скрюченном
положении. Здесь, на свету, было видно, что скафандр  его  не  просто  был
изжеван, а вероятно побывал даже в чьи-то внутренностях - до того  он  был
изуродован, помят, измазан. На полукруглом шлеме живого места  не  было  -
казалось,  им  не  так  давно  поиграли   хорошенечко   в   футбол   некие
сверхъестественные существа, обладающие исполинской силой.
     - Что это?! - удивился вдруг  Второй  и  указал  пальцем  на  длинный
предмет в руке лежащего.
     - Это не наще, - ответил Первый глухо.
     - Я понимаю, что не наше! У нас на "борту" такой  штуковины  не  было
отродясь!
     - Нет! Ты меня не так понял, это вообще не наше!
     Второй нагнулся и поднял штуковину. Судя по всему это был лучемет, об
этом говорил  специфический  раструб,  приклад,  широкий  спусковой  крюк,
баллон-магазин... Но таких лучеметов на Земле не делали.
     - Он оттуда?!
     - Наверное оттуда, - ответил Первый, - но это наш парень, гляди!
     - Нет, не трогай! Пусть все киберы сделают, это их забота! Не трогай,
мало ли что!
     - Если боишься - уходи! - зло отрезал Первый.
     Он перевернул человека на спину. Надавил на колени.  Те  пошли  вниз,
ноги стали распрямляться.
     - Живой!
     - Это еще бабушка надвое сказала!
     Первый недовольно поглядел на Второго.
     - Ключ-сварку! - потребовал он.
     Второй вытащил  из  ниши  в  стене  коробку,  вынул  ключ  распечатки
скафандров, проверил заряд, включение, протянул Первому.
     Короткое холодное  пламя  ударило  из  ключа  змеиным  язычком.  Рука
Первого чуть дрогнула. Второй заметил это, воспользовался, выкрикнул:
     - Брось! Он давно мертв. Погляди на его лицо!
     Лицо подобранного просматривалось плохо. Обзорный  сектор  шлема  был
затемнен и исцарапан. Но все-таки Первый увидел, что лицо это измождено до
крайности, иссохшейся кожей обтянута каждая косточка, каждая впадина.  Низ
лица вообще не просматривался.
     - Он уже давно мертв!
     - Все равно надо поглядеть!
     Первый поднес ключ к основанию шлема. Потом медленно провел по осевым
швам скафандра. И отпрянул.
     Шлем откинулся, скафандр раскрылся. Перед ними лежал невероятно худой
человек в бронепластиковой кольчуге, перетянутый широким  поясом.  Он  был
бесспорно  мертвым.  Живой  человек  не  мог  так  выглядеть.  Даже  мощи,
пролежавшие годы, даже мумии, пролежавшие  тысячелетия,  выглядели  лучше.
Кисти рук человека казались кистями скелета, глаза его запали, скулы  были
обтянуты кожей до такой степени,  что  непонятно  было  -  почему  она  не
лопается. Длиннющие, до плеч, волосы  были  спутаны,  всклокочены,  густая
растрепанная русая борода прикрывала не только подбородок  и  щеки,  но  и
шею, часть груди.
     - Дикарь! - поразился Второй. - Откуда такой только взялся?!
     - Сам ты дикарь! - обрубил Первый.
     Он нагнулся, отцепил что-то от пояса, поднял. Второй посмотрел на его
руку. В ней был полуметровый обрывок толстой цепи. Таких цепей на Земле не
делали  уже  лет  четыреста!   Это   было   каким-то   бредом,   мешаниной
фантастической - суперскафандр и средневековая цепь.
     - Да-а, досталось этому парню, - почти  не  разжимая  губ  проговорил
Первый.
     Второй положил ему руку на плечо.
     - Да чего уж  теперь  горевать,  отмучился  бедолага,  -  сказал  он,
стараясь, чтоб голос звучал скорбно, - да ты не переживай, кому  надо,  те
разберутся с мертвецом, оприходуют. Пошли обратно!
     - Щас - погоди!
     Первый всмотрелся в лежащего внимательней.
     - Что это у него?
     - Где?
     - Да вон, на груди!
     Второй пожал плечами, отвернулся. Его не интересовали всякие  мелочи,
он уже потерял интерес - думал, будет что-то  необычное,  непредсказуемое,
захватывающее...  а  это  был  простой  мертвец,  вывалившийся   наверняка
где-нибудь на подходах к Земле из любительской  капсулы  -  вывалился  он,
скорее всего, живым, а потом и окачурился. Экая невидаль!
     Первый нагнулся, чтобы рассмотреть  непонятную  штуковйнку  на  груди
мертвеца. Он даже протянул руку, собираясь потрогать железячку, снять ее.
     Но в эту минуту мертвец открыл глаза, разлепил запекшиеся,  обтянутые
корочкой ссохшейся крови губы и спросил еле слышно, на выдохе:
     - Хархан? Квази?
     Не услышав ответа, он опустил  веки.  Но  губы  прошептали  еще  одно
слово, тихое, нежное, почти неуловимое:
     - Земля.

     Земля. Россия. Москва.

     2478-ой год, сентябрь

     Иван стоял на ступенях, ведущих к  Храму.  Он  стоял  уже  давно,  не
меньше получаса. Но все никак не могзаставить  себя  сдвинуться  с  места,
сделать шаг вперед и вверх. Все было чудом - и этот Храм, и то, что он сам
живой-невредимый, что он вернулся, что светит солнце и сияют Купола.
     Он был еще очень слаб. И все же он нашел в себе  силы,  чтобы  придти
сюдэ. Именно тут он должен был принести благодарения всем. Всем,  кто  его
поддержал, кто ему помог и даже тем, кто просто не мешал,  ведь  это  тоже
было  своеобразной  помощью.  Но  в   первую   очередь   он   обязан   был
возблагодарить Творца за дарование жизни, за сохранение дуем. А потом  уже
и всех прочих,  даже  неунывающего  и  преуспевающего  Дила,  хотя  тот  и
подсунул его несерийный  возвратник,  сработанный  на  подпольных  заводах
где-нибудь в районе Гиргеи. Иван из-за этой штуковины выскочил не там и не
так. Но без нее он бы вообще не вернулся! Без нее он бы  вообще  нигде  не
выскочил! Спасибо и Бронксу! Иван привез для него сувенир оттуда - обрывок
цепи. Он отдал бы Дилу и лучемет негуманоидской выделки,  да  вот  беда  -
лучемет отобрали, сказали, им будет заниматься особая комиссия, а у особой
комиссии назад уже ничего не выцыганишь, это точно! Ну,  не  страшно!  Дил
будет рад и этому подарку.
     Иван стоял и вспоминал всех. Он совершенно ослеп  от  сияния  Золотых
Куполов. Но он не отводил взгляда, он был готов  ослепнуть,  но  ослепнуть
здесь, на Земле, у Храма, ослепнуть и простоять вот  так  остаток  лет.  И
ничего ему больше не надо! Он затаил  дыхание...  нет,  надо,  обязательно
надо! Ему надо предупредить о  Вторжении,  надо  рассказать  все,  что  он
знает, а там они разберутся, они все сделают, чтобы уберечь  Землю.  А  он
уйдет на покой. И будет стоять здесь, будет дышать  этим  воздухом,  будет
наслаждаться сказочным сиянием.  И  ничего  больше!  Все!  Хватит!  Теперь
очередь других. А он свое сделал, он сделал даже большее, он  имеет  право
на отдых, и может, даже на тепленькое уютное кресло в службе  Реброва,  он
будет сам выбирать... хотя нет, выбор уже сделан, никаких кресел,  никаких
мест! Его место здесь.. Здесь и там, под  Вологдой.  Он  будет  сидеть  на
бережочке, ловить рыбку и рассказывать местной ребятне всякие  истории  из
своей жизни - и про Систему, и про Хар-хан, и про все эти  уровни-ярусы...
А они будут слушать его, раскрыв рты,  вытаращив  глазенки.  А  потом  они
будут смеяться над ним, вот он объявился деревенский сумасшедший, враль  и
загибщик, будут хихикать и шептаться, за спиной, показывать пальцами... Ну
и пускай хихикают, пускай смеются, тычат* Главное, чтобы все было  хорошо,
чтобы Земля оставалась  Землей,  и  чтобы  не  было  тех,  из  Системы,  а
остальное все образуется. Люди будут жить, рожать детишек,  строить  дома,
садить деревья. И будет  сиять  солнышко,  будут  сиять  над  землей  этой
Золотые Купола. Большего и не надо!
     Он стоял, опираясь на палку - ноги плохо еще слушались. Он так  и  не
разрешил себя побрить и остричь в восстановительном центре. И  сейчас  его
тронутые сединой русые волосы спадали  ниже  плечей,  борода  ложилась  на
грудь. Они не были такими  всклокоченными  и  растрепанными  как  в  самом
начале, когда он пришел в себя и посмотрелся в зеркало, и  все  же  он  не
касался их ножницами, будто боясь, что  вместе  с  ними  отстрижет-отрежет
нечто важное, нужное. Память  перестала  его  мучить.  Нет,  он  не  забыл
ничего. Но теперь он не вскакивал по ночам, не бредил, теперь его  не  жег
огонь. Он просто помнил все. И все хранил в себе.
     Три месяца пролежать на восстановлении! Ивану казалось несколько  лет
прошло. Но он быстро шел на поправку. Врачи  говорили,  что  он  полностью
восстановит  утраченное,  а  нет,  так  и  у  него  есть  свое   средство,
испытанное, спрятанное от любопытных глаз. Только Иван не хотел, не мог им
пользоваться тут, на Земле. Да и вообще, зачем оно  ему,  зачем  ему  все?
Теперь он будет жить спокойно и тихо, как живут все.
     Иван сделал шаг вперед. Но тут  же  остановился,  заморгал,  из  глаз
потекли слезы. Да, это наверное ему показалось, он слишком  долго  смотрел
на сверкающие Купола, несомненно - показалось, это мираж.  Слезы  набегали
на глаза, ион не мог с ними справиться. Сквозь них, как-то  расплывчато  и
зыбко, совсем неясно, он увидал  появившуюся  вдруг  на  верхних  ступенях
фигуру, сокрытую длинными расшитыми облачениями. И он узнал  появившегося,
сразу узнал несмотря на расстояние. Он даже увидал  маленький  крестик  на
головном уборе. Это был он! И голос прозвучал так,  будто  говоривший  был
совсем рядом, прозвучал тихо и мягко, по-домашнему:
     - Ты вернулся?
     - Да, - еле слышно ответил Иван. Он знал, его услышат,  и  потому  не
напрягал голосовых связок, не старался докричаться.
     - Я рад твоему возвращению. Мы все рады. Что ты принес нам?
     Иван склонил голову. Ему не хотелось тут говорить об  этом,  пусть  в
другом месте разбираются, те, кому положено  разбираться  в  таких  вещах,
кому надо думать о всех людях Земли.
     - Отвечай..
     - Я принес плохую весть, - проговорил Иван.
     - Они собираются сюда?
     Иван кивнул, смахнул рукою слезинки. Но те снова набежали.
     - Да!
     - И что ты думаешь делать?
     Иван поднялся еще на ступеньку. Ноги  задрожали  предательски.  И  он
сказал, но уже громче, увереннее:
     - Я хочу на покой, я устал ото всего!
     - И ты знаешь, кто заступит на твое место?  -  вопросил  его  стоящий
наверху.
     - Нет!
     - Чему же будет подобно твое бегство? Вспомни, что ты говорил  тогда,
там, - рука вопрошающего поднялась, указала на Храм. -  Не  ты  ли  считал
себя поборником справедливости и мечом в руках Добра?! Не ты ли  рвался  в
бой за Добро?! Что же изменилось, что произошло внутри тебя?
     Иван собрался было поведать о своих  злоключениях,  хотя  бы  в  двух
словах, очень коротко. Но поднятая рука остановила его.
     - Животворящий Крест Господень хранил тебя в муках и  испытаниях.  Ты
падал в адскую бездну. Но ты и поднимался вверх. Твой дух  побывал  везде,
узнал все-из того, что мог узнать. Но он не ослаб. Это тело твое устало.
     - Да, я не могу совладать с этой  усталостью.  И  я  не  хочу  с  ней
совладать, я хочу покоя.
     - В этой жизни покоя не обретешь! И искатьто его - великий  грех.  Не
для того человеку жизнь даруется. И тебя еще ждет многое  впереди.  Но  ты
должен знать, что все бывшее с тобою, все что ты вынес и превозмог -  лишь
прозрачная, легчайшая тень того, что ожидает тебя впереди. Выбор за тобой!
Только ты сам должен решить, с кем будешь в этой схватке  Вселенских  Сил!
Еще не поздно отступиться, сойти с усеянного шипами пути. Никто не  осудит
тебя за это, никто не укорит. Один ты лишь сам сможешь себя судить. И  суд
совести твоей будет справедлив, жесток и страшен. И только ты, ты  один...
Взвесь все перед последним словом, ибо грядущее дышит тебе в лицо Неземным
Смертным Дыханием! Знай, оно может испепелить Землю, помни об  этом.  Нет,
не произноси вслух своего последнего слова, пусть оно  останется  в  тебе.
Молчи! И все помни!

     Иван наконец проморгался, согнал  с  воспаленных  глаз  слезинки.  На
верхних ступенях, ведущих к Храму, никого не было. Чистое по-осеннему небо
казалось бездонным. И сияли в нем неземным сиянием Золотые Купола.



Юрий Петухов

                            ПОГРУЖЕНИЕ ВО МРАК

                    Фантастико - приключенческий роман

 Цикл "Звездная месть" книга 2)


                                  Пролог

                                              "И приидет время наше"

  Чудовищное давление, восьмидесятикилометровая толща мрака над головой.
Тишина. Верная, изнуряющая тишина. И бледные тени неведомых существ, не
имеющих плоти, но имеющих тень. Страх одиночества. Исхода нет, Пути
отрезаны. И надо идти до следующей перемычки.
  Надо!
  Он переставил огромную шаромагнитную ступню и ощутил безумное
сопротивление враждебной среды. Надо идти! Эти подонки ползут по следам.
Добром от них не избавиться. Бесполезно. Все бесполезно! Он опустил голову
- титанопластиконовый сплав на глазах терял ребристссть. Еще дзе-три минуты
- и все! Надо успеть добраться до перемычки. Иначе его сомнет медленно
расплющивающимся скафандром. Здесь все не так. Это не Земля. Это Гиргея!
Жуткий подводный ад, в котором медленно погибают тысячи каторжников. Он
вздрогнул. Почему медленно? Многие гибнут очень быстро, многие гибнут
мгновенно - они сами выбирают смерть, предпочитая ее мучительному,
растянутому на долгие годы гниению. Они умудряются выйти из-под контроля
гидроандроидов-охранников... и навсегда растворяются в многокилометровой
толще. Подводные гиргейские рудники! Последний приют смертников.
  Он сделал еще шаг. И внезапно ощутил себя жалкой амебой, ползущей по дну
свинцового океана. И захотелось вдавиться в это дно, вползти в первую
попавшуюся трещинку, норку, зарыться в песок... Какой тут песок!
Шаромагнитная ступня шаркнула по каменистому дну - будто по сердцу ножом
резануло. Мегагидравлика работала отвратно. Он рвался вперед - всем
сердцем, всеми мышцами и жилами. Кололо в боку и безумно стучала кровь в
висках. Но семидесятитонный скафандр, казалось, тянул назад, непомерной
гирей придавливал к гребнистому камню. Нет! Неправда! Без скафа он не
сделал бы и полшага. Вперед!
  Датчик у виска пронзительно взвизгнул. Проплывший над плечом бешено
вращающийся сфероид, рассыпая снопы лиловых холодных искр, сгинул в
темноте. Догнали!
  Он не стал оборачиваться. Он и так все видел. Обратный сектор
дельта-стопора вогнал в грунт еще три сфероида, пятый ушел вертикально
вверх. Подлецы! Он знал, что они подлецы и негодяи, но никак не мог
свыкнуться с их подлостью. Ведь осталось совсем немного, несколько метров.
Сплав не выдерживал, тяжесть, страшная тяжесть - режет плечи, ноги,
холодный металл уже прикасается к затылку. Не останавливаться! Шаг. Еще
шаг!
  Инфралинзы кругового обзора высвечивали из тьмы тени двоих. Серые
приземистые фигуры без плечей и голов, глубинные привидения. Привидения на
донниках. Ему бы такой, он давно был бы в шахте! Эх, амеба на тарелочке! Он
не мог ответить на выстрелы, скафандр был рабочий, в нем предусматривалась
только защита от всяких сюрпризов. Жаль!
  Еще немного... чуть-чуть. Он вдруг ощутил, что ноги уходят в скалистый
грунт, что он проваливается. Но как-то медленно, словно не по правде, а в
тягостном замедленном сне. Два сфероида рикошетом отлетели от многогранного
шлема, почти и не коснувшись его. Перемычка! Эх, она была совсем рядом!
  Черная плита толщиной не менее трех метров мягко скользнула над головой,
закрывая провал. Бесцеремонные стальные руки ухватили его с двух сторон,
встряхнули и с нарастающей скоростью поволокли по черному неосвещенному
ходу. Он ничего не понимал. И ничего не мог поделать. Он только что ушел от
погони. И он схвачен. Кем?!
  - Спокойно! - прозвенел внутри шлема металлический голос. - Они сюда не
войдут, даже если вход будет открыт.
  - Кто вы?! - выкрикнул он.
  - Терпение, старина, и ты скоро все разузнаешь!
  Что-то знакомое, очень знакомое просквозило в этих словах, выражениях. Он
содрогнулся... нет, не может быть.
  Шлюз.
  Второй шлюз.
  Гиперпереборка. Тройной стакан-лифт. Сервошлюз.
  Дверь...
  Обычная, старинная дверь- трехметровый титанобазальт с прослойками
зангейского стеклотана и почти архаическим трехосным штурвалом.
  - Разблокировка! - пискнуло в шлеме.
  Он не думал долго. Чутье не могло обмануть.
  - Блок шестнадцать ультра-два, - команда внутреннему "сторожу" отозвалась
комариным зудом - блокировка снята.
  И тут же он почувствовал, как стальные руки свинчивают огромный шлем, как
герметизационные иглы разваривают спайки швов. Процедура разоблачения и,
тем более, облачения всегда вызывала у него раздражение. На все про все
понадобилось две с половиной минуты.
  Он даже не оглянулся на расчлененный суперскаф. Толкнул рукой дверь. Та
заскрипела по-земному, ворчливо и занудно, раскрылась. За ней была еще
одна, темного дерева, совсем родная, выглядевшая невозможной на этой адской
планете. Она открылась тихо, мягко.
  - Заходи, Иван, заходи. Гостем будешь! - приглушенно прозвучало из
дальнего угла полутемной комнаты.
  Он сделал два шага вперед. Остановился. И все сразу увидел, будто
зажглись светильники и разогнали мрак.
  - Гуг?!
  Да, это был именно он, Гуг-Игунфельд Хлодрик Буйный - постаревший,
поседевший, с черными провалами под глазами, но он - отчаянный малый,
бывший десантник-смертник, избороздивший пол-Вселенной, бузотер, драчун,
пьяница, предводитель банды разбойников, терроризировавших старую и
обленившуюся Европу, каторжник, друг и приятель. Гуг стоял, привалившись к
обшитой деревом стене, огромный как бронеход, как хомозавр с Ирзига.
  Стоял и ухмылялся.
  - Это ты, Гуг? - ошалело повторил Иван. Он не ожидал увидеть Хлодрика
таким. Шел к нему, шел, преодолевая тысячи преград, рискуя жизнью... но
чтобы вот так, здесь, в этой комнате?!
  - А ты что, Ванюша, думал, я буду по полной срок мотать в рудниках?!
Думал, я там с кайлом?! Ошибаешься, Ваня, и недооцениваешь старых добрых
друзей.
  Он отлип от стены и, сильно хромая, припадая на свой уродливый протез,
подошел вплотную, положил руки на плечи.
  - Ну, здорово, Иван! Я знал, что ты придешь!
  Гуг чуть не придушил его. Он и в нежностях был динозавром, мастодонтом.
Иван еле вырвался из объятий расчувствовавшегося викинга-разбойника.
  - Да погоди ты, хребет сломаешь! Ну, Гуг! Ну, каторжник, мать твою! Я,
понимаешь, спасать тебя шел, с каторги вызволять, а, выходит, наоборот?
Слушай, у меня голова сейчас лопнет, я семь суток не спал, пропади пропадом
эта поганая подводная каторга, эта чертова Гиргея! Ты хоть что-нибудь
понимаешь. Гуг?!
  По небритой и оттого седой щеке Гуга-Игунфельда ползла вздрагивающим
шариком слезинка. И на каторге старый космопроходец не утратил своей,
вызывавшей смех у десантной братии, сентиментальности.
  - Ванюша, хрен с ними со всеми, не забивай себе голову. Отдыхай! Время
еще покажет, кто кого спас.
  - Ошибаешься! Времени у нас нет, - оборвал его Иван. - Его осталось
совсем мало, надо успеть, Гуг!
  - Ты всегда был торопыгой, - Гуг печально улыбался, тер щеку. -
Поспешишь, Ваня, людей насмешишь, не надо спешить, тут место надежное, они
никогда не посмеют сюда сунуться. Это, Ваня, мое логово, понимаешь? Они
хорошо меня знают, они не сунутся!
  Иван почувствовал вдруг, что он смертельно усталеще немного, и он
свалится прямо здесь, под ноги этому ухмыляющемуся хомозавру.
  Гуг все понял, щелкнул пальцами - из-за навесной дубовой ниши выкатило
огромное мягкое кресло, явно снятое с прогулочного космолайнера, на
мыслевводах и с объемной памятью. Он рухнул в него, зная, что подхватит,
обволокет, примет самую удобную именно для него форму... да черт с ним!
Надо было успеть все сказать, это главное.
  - Пока ты здесь прохлаждаешься, я кое-где успел побывать, Гуг.
  - Слыхали, - пробурчал гигант. - Система?
  - И не только Система, Гуг. Я был еще в одном малоприятном местечке. И
кое-что узнал. Дела плохие. Все это может скоро кончиться.
  - Что - это?
  - Все! Земля. Федерация. Мы с тобой. Все остальные...
  - Ты всегда был невыносим, Ваня. Ну зачем эти преувеличения?! Давай-ка
лучше выпьем! - невесть откуда в огромной лапище Гуга возникла плоская
черная бутылочка. - Фаргадонский ром!
  - Брось! Я говорю серьезно!
  - Тебя недолечили, Ваня. Я давно говорил, что все они там в
реабилитационных центрах халтурщики, их надо сюда, на каторгу, на
перевоспитание... А ты, Ваня, всегда плоховато шел на поправку после
заданий, я то помню все, старого разбойника и выпивоху не проведешь.
  Иван откинул голову назад. И понял, что никто ему не поверит, нечего
нести околесицу, надо иначе, надо быть умнее, иначе он все загубит... он
всех загубит. Да, это он будет виноват во всем - не Система, не Пристанище,
не треклятая планета Навей, а он!
  - Гуг! Ты поможешь мне, если я тебя попрошу об этом?
  - Да я в лепешку расшибусь, Ванюша, нам только с этой каторги смотаться,
нам бы... ты помнишь, сколько миль над нашими головами? - Гуг говорил тихо
и полунасмешливо.
  - Я тебя спрашиваю серьезно. Буйный, ты понимаешь или нет?! Я лез в этот
ад не только для того, чтобы выкрасть тебя с каторги, понимаешь?! Ты мне
нужен! И Дил мне нужен! И Хук нужен! У меня больше никого нет на Земле, нет
в Федерации! Без вас мне не справиться, понимаешь?! - Иван говорил через
силу, превозмогая наваливающуюся на него сонливость. - Короче, Гуг, ты со
мной или нет?!
  Хлодрик развел огромными руками. И вдруг сказал напрямик:
  - Старина, и сюда доходят слухи, вот какое дело, - голос его звучал
виновато, - я, конечно, не верю всяким гадам, но поговаривают, Ваня, что
ты... что ты...
  - Что-я?!
  - Что ты свихнулся малость в этой дурацкой Системе, что тебя подобрали на
орбите с сильно поехавшей крышей, Ваня. Ну чего ты на меня пялишься? Я
говорю, чего слышал... а ты сам врываешься вдруг, после стольких лет, да
еще сюда, на каторгу, Ваня, и несешь, прости меня, старого балбеса, несешь
жуткую ахинею про то, что скоро все, дескать, кончится повсюду. А ты
соображаешь, Ваня, что я сам в ловушке? Я их всех обдурил, обхитрил! Я
перебил здесь уймищу вертухаев, я сколотил из кандальников банду, заперся
здесь как крот, как обреченный. Они рано или поздно доберутся сюда. И всем
нам кранты, Ваня! А ты мне про все человечество. Нехорошо с твоей стороны,
Иван, нехорошо и не по-дружески, вот так!
  Иван разодрал слипающиеся глаза. Он еле ворочал языком.
  - Никуда ты не денешься, Гуг-Игунфеяьд Хлодрик Буйный! Ты не предашь
друга, даже если у него поехала крыша. Ладно! Все потом. Я пошел... - Иван
провалился во тьму. Ему надо было выспаться. Хотя бы час, два. Все
остальное потом.

                                   * * *

  Он чудом ушел из комнаты с хрустальным полом. Он даже не подозревал, в
какое логово они его заманили. Негодяи! Их души чернее иргизейского черного
гранита. И с какой ловкостью они провалились в этот непостижимый пол -
обычные, нормальные люди, даже очень состоятельные, не станут до такой
степени заботиться о собственной безопасности... дрожать за свои шкуры
столь поганой дрожью могут лишь сволочи, преступники. Такой пол стоил
целого дворца. И смертный сип из горла круглолицего. Как побелел его
широченный перебитый нос! Ивана передернуло от неприязни. И глаза! Они
почти мгновенно омертвели... но еще через миг в них засветилась жизнь.
Новая жизнь. Это были глаза существа иного, прожившего долгую жизнь, очень
долгую. Иван понял тогда же - Первозург не дал подлой душонке круглолицего
спокойно отлететь от тела, он вышвырнул ее пинком, выбросил во мрак и
стужу, а может, наборот, в адское пламя. И плевать! Первозург знал, что
охрана его не тронет, что она даже не заметит подмены. Он не шелохнулся,
чтобы помочь Ивану. Плевать!
  Его спасло чутье, он шагнул к той двери, откуда должны были появиться
вертухаи. Он не дал им опомниться; два кадыка - два удара - два трупа на
полу - два широкоствольных боевых лучемета в руках - реки синего огня -
оплавленные стены, перила, ступени. Он не знал жалости. Он должен был
выжить. Он прошел ад Системы и тронной ад Пристанища не для того, чтобы
загнуться на Земле. Он вновь был молод и силен. Невероятно силен и
чертовски молод! И он все помнил. Это было главным.
  Разыскивать тех троих, что ушли у него из-под носа, было бесполезно. Их,
скорее всего, уже и не было во дворце. Никуда они не денутся! Они послали
его на верную смерть, на стопроцентную погибель... А он вернулся. Ивану
было их даже немного жаль. Заиметь лютым врагом, не прощающим черного зла,
идущим по следу до конца, такого, как он - десантника-смертника, поисковика
экстра-класса - отважится не каждый. Они сами выбрали свою судьбу. Не рой
яму ближнему своему... ближнему?! Нет! Это нелюди, нечисть! Они ничем не
лучше той погани, с которой он бился на всех кругах планеты Навей, еще и
похуже. Но сейчас поздно, надо было бить сразу, не упускать! Лабиринты,
проклятущие лабиринты - и там, и здесь, да что же это за страсть такая к
лабиринтам! Иван прожег верхнюю переборку, подпрыгнул, расставил локти -
рваным металлопластиком разодрало рукав, плевать! Смахнул вниз
зазевавшегося бритого парня, вбил в стену другого. Оглянулся. Нет, это не
то! Он отводил душу, он гнал из своего тела скопившуюся в нем за время
отката безудержно-безумную силу, ему надо было выпустить пары, но в то же
время он ни на секунду не терял контроля над собой. Плохо. Совсем плохо! Но
ничего не поделаешь, поздно, их не достанешь, надо уходить! Он нутром чуял
недоступную приборам дрожь - мелкую, гнусную. Они пустили на него "сеть" -
заурядную парализующую психотронную сеть-ловушку. Ей нет дела до бушующего
пламени, ей стены и переборки не преграда, она идет по следу, выщупывая в
пространстве чужака. И она накрывает его, лишает воли, лишает разума. Надо
уходить, пока не поздно! Координаты! Надо снять точное расположение. Ивану
стало вдруг холодно. Антарктида! Шестой сегмент, квадрат два-два, минус
семнадцатый километр, продольный периметр, одиннадцать-три, верх - два
плюса, ноль, блуждающий пузырь. Однако! Он рвался вверх, он знал - так
надо, там есть стационарный переходник. Сеть настигала его. Щиты Бритры
слабели. И он уже знал, что все переходники в "пузыре" вырубили, что он
обложен, как затравленный, загнанный волк. Он выскользнул из-под сети в
последнее мгновение, провалился на два яруса, сшиб с ног какого-то мычащего
"толстяка, придавил его, в полуотчаянии собираясь использовать его
заложником... и вдруг нащупал в грудном клапане несчастной, ни черта не
понимающей жертвы тяжелый, плотный кругляш - сфероидный переходник
ограниченного действия. Он ушел чудом.
  Выбросило почему-то в пустыне, прямо в горячий, хрустящий на зубах песок.
Иван откинулся на спину, смахнул с губ противные и липучие песчинки,
взбрыкнул ногами и расхохотался - громко, в голос. Земля! Только теперь он
осознал наконец, только теперь дошло - он на Земле! он вернулся! это было
невозможным, но он вернулся из Сектора Смерти, он вернулся оттуда, откуда
еще никто до него не возвращался! Чудо! А еще говорят, что чудес не бывает.
Бывают! Он перевернулся на грудь, потом опять на спину, скатился с бархана
в ложбинку и снова уставился на белое, ослепительное, настоящее солнце. Все
было прекрасным, изумительным, родным... земным. Все... только пальцы еще
ощущали мерзость прикосновения к жирной шее круглолицего. Пустяки! Почти
всю жизнь он провел в Пристанище.
  И вот вернулся.
  Лежать под палящим солнцем на раскаленном песке было приятно. На Земле
вообще все было приятным. Но вместе с Иваном на Землю вернулась его память.
И она не могла позволить долго наслаждаться и расслабляться. Проклятье! От
этого не будет спасения. Никогда. Иван вскочил на ноги. И вот именно тогда
пришла мысль - он ничего не сможет сделать в одиночку. Соваться в
учреждения и комитеты, заведения и комиссии? Нет, хватит, спасибо, он уже
пробовал все это после возвращения из Системы, с Хархана. Его всюду
принимали за сумасшедшего, косились, старались успокоить... Надежда одна -
на друзей. Но где они?!
  Почти все в дальнем поиске, да и поймут ли они его, друзья?! Нет! Они
никогда не поймут его, нечего и дергаться. Он выбит из колеи земной и
внеземной жизни, выбит напрочь... и понять его, помочь ему смогут только
такие же.
  Гуг! Вот тогда Иван и вспомнил про старого, нехорошего, опустившегося
Гуга Хлодрика.
  Два дня Иван шел по пустыне. Днем его безумно жгло белое солнце. Ночью
приходилось поеживаться, ветерок дул, прямо скажем, северный. Но за эти два
дня он пришел в себя, успокоился - идиотское желание кого-то бить,
убеждать, трясти за грудки пропало начисто. Он дозрел.
  На третий день из-за бархана вырос крохотный оазис - пять-шесть пальм и
чахлая искусственная лужайка.
  - Куда надо? - вяло поинтересовался пухлый негр с сизым от беспробудного
пьянства лицом.
  Иван смахнул со столика, утопавшего ножками в рыхлом песке, три бутылки
горячительного пойла, ткнул указательным пальцем левой руки в лоб
возмутившегося было и приподнявшегося над стульчиком алкаша - тот упал на
спину и долго барахтался в песке, словно перевернутый на спину таракан. За
это время Иван успел выпить бутылку кисленькой желтоватой воды, закусил
сочным крутобоким персиком. Негр лопотал чего-то в минирацию на запястье.
  Иван его не слушал. Он глядел в огромный стереовизор, криво поставленный
у ствола пальмы: крутобедрая полуголая девица под шипенье и писки стягивала
остатки сверкающих чешуек, при этом с таким проворством трясла грудями, что
они двоились в глазах. Ивану кое-что припомнилось. Система! Девица была
совсем живой, настоящей - если бы не тредметровый черный кант рамки, можно
было бы подойти поближе и похлопать ее по заднице.
  - Да я щя-а-а...- сизоносому негру удалось наконец встать. Размахивая
конечностями, он набросился на чужака.
  Но еще одно, столь же неуловимое движение вновь мягко и деликатно
опрокинуло его на спину. Негр задохнулся от возмущения.
  - Нехорошо пить эдакое дерьмо, нехорошо, - сказал Иван назидательно. Он
ждал.
  Гудение мотора за спиной раздалось минут через семь.
  Плохо работают, отметил Иван, обленились от жары и безделья, ну да ладно.
  Когда в спину ткнулся холодный ствол, Иван подернул плечами, чуть скосил
глаз. Шаги, еще шаги... их всего четверо.
  - На землю! - команда прозвучала на старонемецком.
  На землю так на землю, подумал Иван и, не оборачиваясь, плюхнулся животом
в раскаленный ласковый песок.
  Эх, были бы они немного умнее, могли пристрелить на расстоянии - и всех
делов-то! Шпана, мальчишки.
  - Руки! - рявкнул другой, пожиже голоском.
  Сейчас, будут вам и руки... Иван понял, что момент подходящий, резко
отпихнулся руками от земли, вскинул ноги - веер! Веер Ит-су - вещица
стародавняя, но добротная.
  Трое сразу рухнули в песок, их откачают не скоро. Четвертый стоял с
отвисшей, трясущейся челюстью, палец его дрожал на спусковом крючке
плазмомета.
  - Ладно, успокойся, не трону, - Иван потрепал его по ледяной щеке. И
быстро пошел к дисколету. Ему была нужна только эта допотопная машина,
больше никто и ничто: ни негр с сизым носом, ни пальмы, на грудастая
девица, ни тем более щеглята... может, они вообще были из другой банды.
Черт с ними! Разбираться Иван с этой мелюзгой и их хозяевами не собирался.
  Пора домой, в Россию.
  Но он не повторит прежней ошибки. Никогда не повторит!
  Ни одна собака на всем Земном шаре и в бескрайней Федерации не могла
знать о его возвращении. Разумеется, кроме той троицы. Но "серьезные" будут
помалкивать, тут двух мнений быть не может - они скорее на себя руки
наложат, чем выдадут его. И наверняка уже идут по следам.
  Ну и пускай идут!
  Иван свечой взмыл вверх, в стратосферу. Слабовата машина, не то б прямо к
Дилу на его Дубль-Биг! Успеется.
  Границу Континентальной Азии и Великой России Иван проскочил без помех и
регистраций, кодовый датчик на левом щитке скрипнул) мигнул - прощай.
Сообщество... нет, до свидания, так вернее.
  За десяток верст до Вологды он стер бортовую память - пришлось
повозиться, припомнить запретное, дал команду дисколету на возврат,
снизился на полукилометровую высоту. И спиной назад вывалился из
люка-мембраны - последние сотни метров ему хотелось пройти самому, рассечь
грудью этот родной, одуряющий растворенной в нем пряной горечью воздух,
пройти на антигравах.

  Крутой порыв ветра вышиб слезу из глаза, закинул назад волосы, квадратики
полей замельтешили-запрыгали, пахнуло, холодком от змеящейся синей
речушкиэто только кажется, Иван знал. Но пускай так, пусть кажется. Он
чувствовал, что слезы текут из глаз вовсе не от ветра. Русь-матушка,
родимая земелюшка! Неужто все позади?! Он чуть не налетел плечом на
тоненькую одинокую березку.
  Вывернул, в ноги ударило - и они не выдержали, подогнулись, Иван упал,
упал головой в колючую зеленую траву. И зарыдал уже в голос. Сколько же
дней, недель, лет он не был тут?! Пропасть! Нет, неправда, это обман, он
ушел вчера, а может, только сегодня. Откат! Он ушел три-четыре дня назад.
Прожил жизнь, уже умирал от старости и дряхлости, погибал... и опять пришел
туда, откуда все начиналось. Надо ехать в Москву! Сегодня же в Москву, в
Храм! Нет! Иван перевернулся на спину - в небе плыли белые облака, те
самые, из его страшных, тягостных снов, снившихся то ли в бреду, то ли
наяву там, в Пристанище. Но это были самые настоящие земные облака. Иван
зажмурил глаза. Господи, спаси и сохрани! Не дай погибнуть от разрыва
сердца на родимой земелюшке! Ведь не мог же Ты провести через столько
страстей и испытаний, чтобы погубить тут, в травушке-муравушке, под родным
небосклоном. Иван встал.
  Но голова вдруг закружилась и его снова бросило в траву.
  Облака! Белые облака- двое в бездонном небе. И он на Земле. Один он на
всей Земле! Если бы еще хоть один, хотя бы один человек, все знающий,
понимающий, побывавший там! Нет! Иван знал, второго такого нет. Он вырвался
из преисподней, из запредельного мира, откуда никто и никогда не
возвращался, откуда никогда и никто не должен был возвратиться. Он один на
Земле!
  Дверь была заперта. Иван постучал еще раз, подождал, потом иодошел к
окошку- занавески не дали заглянуть внутрь.
  - Нету батюшки, - прозвучал тягуче-окающий старушечий голос из-за спины.
  - На реку пошел, он любит на реку ходить в это время, - пробурчал Иван
себе под нос.
  У старушки оказался хороший слух, не старушечий.
  - Да нет, сынок, - протянула она и мелко переместилась, - не на речку он
пошел. Помер отец Алексий, царствие ему небесное.
  Иван привалился плечом к деревянному, припорошенному желтой пыльцой
резному столбу, что придерживал узорчатый навес. Побледнел.
  - Нет. Не может того быть! Погодите-ка, - он ворошил в памяти числа,
боялся ошибиться, - недели не прошло как мы вот на этом крылечке сидели
рядышком, толковали о том о сем...
  - Недели не прошло, сынок, это точно. Да тока не на крылечке он помер,
сердешный. А помер он у рощицы, на лужку, прямо под березкой. Так и нашли
его - лежит, в небо глядит. Господи, упокой душу, добрый был человек, одно
слово - батюшка.
  - Бред какой-то! - Иван тер переносицу и все ждал: вот старушка исчезнет,
растворится в воздухе, а он очнется. Но старушка была самая настоящая, он
просто отвык от Земли, тут никто не растворяется, тут все взаправдашнее. И
жизнь тут - жизнь, и смерть - смерть.
  - Где похоронили? - спросил он глухо.
  - Да где ж это, - удивилась старушка, - здесь и похоронили, не в Америку
ж его везть, прости Господин
  - Сердце?
  - А кто ж его знает, может, и сердце, - старушка прослезилась, достала
платочек. Было ей не меньше ста шести десяти: кожа моченым яблоком, морщины
сеткой, губ не видать, но глаза выгоревшие и ясные. - В тот день небо было
синее-синее. И облака - прямо райские облака, сахар точеный... вот он,
небось, прямо на таком облачке в рай-то и уплыл от най, улетел.
  - На облаке...- вяло повторил Иван.
  Он помнил эти облака в синем небе, помнил их в небе сером. Старуха не
обманывает. Плохие дела. Эх, батюшка, батюшка! Иван сунул руку под рубаху,
нащупал крестик на груди, вдавил его в кожу. Убили? Нет, только не это.
Откуда враги у сельского священника, нет... впрочем, отца Алексия много раз
видели с ним, с Иваном, а это уж иное дело. Его могли допрашивать, пытать,
выведывать, в чем успел исповедаться десантник, куда собирается, с какой
целью. Только не это! Иван не верил, что мог послужить причиной гибели
своего лучшего, хотя и недавнего друга-собеседника. Это был просто приступ.
Отец Алексий никогда неносил бионаруча, все - говорил - под Господом ходим.
Он и спасет, если нужда будет, а нет - к себе приберет. А ведь эта
штуковина запросто могла бы его спасти, там же и анализаторы, и инъекторы,
и стимуляторы - из любого Криза выведут. Эх, батюшка, батюшка! Ивану вдруг
стало немного жаль и самого себя. Будто кто-то незримый нарочно обрубает
перед ним все дорожки, загоняет в волчью яму одиночества, неприкаянности.
Нет, только не впадать в мнительность, нервы опять подраспустились, шалят.
  На кладбище он пробыл недолго. Постоял над резной каменной плитой,
коснулся губами холодного гранита креста. Вот так и получилось, остался
спор их незаконченным. Нет места человеку во Вселенной?! Нет? А почему ж
она Вселенной называется - значит, в ней селения есть, значит, в нее
вселяться можно, так... или нет. А коли можно вселяться, человеку всегда в
ней местечко сыщется. Ладно, жизнь покажет. Прости, отец Алексий, друг
дорогой и поучитель, пускай тебе земелька русская пухом будет...
разберемся. А ты спи.
  Податься Ивану было некуда. Снимать дом? Идти в совет и просить коттеджик
на бережочке? Отдохнуть? Ни с того ни с сего ему чертовски захотелось
передохнуть недельку - всего лишь одну недельку, ну хотя бы три дня! Он
даже остановился, тряхнул головой. Неужто его ведут?! Щиты! Щиты!! Нет, он
не ощутил психодавления. Это просто нервишки шалят. Надо идти в лес.
  Иван сумел бы и ночью отыскать тропинку к этому дубу.
  Да, было пока светло, густая листва играла в прятки с солнцем, но не
могла его скрыть. Дуб стоял на своем месте, даже паутинка на кривом сучочке
была на своем месте. Здесь ничего не изменилось. Иван сунул руку в дупло,
нащупал холодный шарик.
  - Семь, один, двадцать один, - сказал он тихо, хотя мог бы и не говорить,
достаточно было подумать.
  Одноразовый передатчик сработал на код. Теперь надо немного подождать.
Иван уселся промеж двух корявых корней, уставился в палую листву. Она
дрожала - это проснулся где-то там под землею крот-сейф. Где он был точно,
сам Иван не знал, чужим и подавно не сыскать. Но выползти он должен был
именно здесь.
  - Морока, - снова сказал вслух Иван. Перед глазами у него стояло лицо
батюшки. Не верилось, что здесь такое могло произойти столь быстро,
неожиданно. Это там, в чужих мирах, гибли один за другим, не привыкать, но
ведь здесь Земля. Путаница. Мысли путаные, вялые, глупые...
  Потом, потом!
  Листья задергались, затрепыхались, черный камушек ударил Ивану в щеку,
земля вспучилась, разверзлась - и из-под нее вылез поблескивающий
круглобокий "крот".
  Иван выждал минутку, чтобы поверхность остыла, поднес руку. Сферическая
крышечка разъехалась дольками-сегментами, приоткрывая яйцо.
  - Вот и все! - Иван сунул превращатель во внутренний кармашек.
  Задумчиво поглядел на "крота", будто тот был живым, одушевленным
существом. И побрел вон из леса. Он уже знал, что полетит на Гиргею. Знал и
другое - проиграть эту партию он не имеет права.

  И все же не побывать здесь он не мог. Не узнают, даже если и выследили. А
узнают - поглядим, кто кого. Иван отринул страх.
  Он стоял там, откуда начинал свой Путь - под Золотыми Куполами
Несокрушимой Святыни. Он просто стоял и молчал. Он знал, что теперь долго
не бывать ему здесь. Он ощущал, как его пронизывают незримые теплые нити,
очищают его тело... нет, его душу, соединяют ее с чем-то большим,
непостижимо огромным. Сохранить эти нити, хотя бы одну ниточку, удержать...
тогда с ним ничего не случится. Он не надеялся встретить здесь самого
Патриарха, такое случается раз в жизни. И ему уже повезло однажды, второго
раза не будет. Но будет всегда иное - сопричастность, нет, просто
прикосновение к Добру и Свету. И ощущение себя малой частичкой этого Света,
живым квантиком - и водной и корпускулой, которых ни один из приборов не
нащупает. По образу и подобию!
  "Благословен ли мой путь как преяоде или лишен я доброго
покровительства?"- спросил он мысленно, поднимая глаза к лику Всевышнего.
  Ответа не будет, он знал. Надо поумерить гордыню. Ответ иридет в
испытаниях, Бог со страждущими и претерпевающими. Он всегда с ними!
  Невольно сжал кулаки. Он не даст уничтожить этот свет. Он не даст
уничтожить этот Храм, и тысячи других он не даст уничтожить. Он опередит
их! Господи, ну благослови же!
  И вновь, как и давным-давно, в его прошлой жизни, еще до Системы, легкий
лучик озарил лик, высветлил высокое чело. И вновь Иван словно воспарим под
куполом, утратил ощущение собственного тела.
  - Спасибо, - сказал тихо и как-то по-мирски.
  Он уходил быстрой, уверенной походкой. Не оборачивался на Золотые Купола.
Но он видел их ослепительно-чистые блики - они освещали ему путь, торили
дорогу.

                                   * * *

  Дил Бронкс разыскал его сам. Это было для Ивана полной неожиданностью.
Тяжеленная черная рука легла на плечо сзади. Иван оглянулся- и чуть не
ослеп: улыбка Бронкса и прежде была лучезарной и широкой, но теперь...
огромный бриллиант сверкал из переднего зуба, отражая в своих гранях тысячи
полуденных солнц.
  - Ваня, я пока ничего не решил, - заявил Дил с ходу, предугадывая вопрос,
- мне есть что оставлять на этом свете, понимаешь? У меня жена,
обсерватория и... еще кое-что.
  - На Гиргею я пойду один, - отрезал Иван, не сводя глаз с бриллианта,
отмечая про себя, что ни один нормальный человек не стал бы портить
собственного зуба ради сияющей безделицы.
  - Ты чертовски изменился, Ваня, - на лице у Дила застыло замешательство,
- ты был таким лет пятнадцать назад, на Гадре.
  - Глупости, - отрезал Иван. Ему было лень рассказывать про Пристанище,
откат, про всю эту жуткую тягомотину многопространственных миров, успеется
еще.- Мне нужна боевая капсула, Дил.
  - Прямо сейчас?
  - Чем раньше, тем лучше. Они уже где-то рядом...
  - Кто они? ~ в глазах Дила сквозило явное сомнение по части психического
здоровья приятеля.
  - Узнаешь еще. Дашь капсулу или нет?
  - Дам! - выкрикнул Дил. - Потом догоню и еще добавлю! Ты можешь толком
объяснить, что случилось?!
  Иван смотрел на Бронкса печально и отрешенно. Он видел, как постарел
однокашник, бузотер и сорви-голова, видел седину в коротко, под бобрик
остриженных волосах, видел морщины у выученных глаз и огромных губ. Он
всегда думал, что неграм лучше не стареть, негры всегда должны быть молоды,
старый негр вызывает жалость, он похож на больного... нет, Бронкс совсем не
стар, он парень еще хоть куда! Вон лапищи какие! И глаза блестят - зачем
его Таека одного отпускает! Но хитре-е-ец!
  - Как твоя цепь поживает? - спросил Иван тихо.
  - Забыл, Ваня! - Дил немного опешил, но тут же взял себя в руки. - Ты
ведь оставил себе кусок?
  - Конечно. Только я, в отличие от тебя, не стал его загонять, не тот
случай.
  - Да ладно, я продал всего три звена. Видал камушек? - он снова
осклабился бриллиантовой улыбкой. - Не хотел тебя расстраивать, Ваня, но...
ведь ты мне сам обещал привезти чего-нибудь, ведь я тебе тогда здорово
помог, верно?!
  Иван похлопал его по локтю.
  - Помог, Дил, помог. Без твоего возвратника гнить бы мне на Хархане или в
Пространстве. Я тебя даже спрашивать не стану, где ты его раздобыл, какие
радетели тебе подсунули эту самоделку... Меня чудом вынесло, Дил! - По
спине словно холодная змейка проползла, лучше не вспоминать.
  - Главное, вынесло, Ваня! А я на эти три звена еще одну обсерваторию
купил, уже пристыковал, понял? Да еще наземный пункт слежения, и еще виллу
в Греции. И на мелочи осталось! - Дил щелкнул языком. - Ваня, нам с тобой
на эту цепочку можно всю жизнь жить, кататься в маслице и иметь столько
девочек, сколько не заездят насмерть! А ты мне про какую-то Гиргею! Ваня, с
такими денежками можно на Земле местечко отхватить, да, можно и кое с кем
потягаться, Ваня. А чего, мы лыком, что ли, шиты, думаешь, всякие
губернаторы-сенаторы из другого теста сделаны? Давай-ка присядем.
  Столик торчал прямо под пальмой. Три полупрозрачных стула. Один Бронкс
сразу отпихнул ногой - тот отлетел, перевернулся, начал съеживаться в
псевдобиошар. По зеркальной поверхности столика заскользили названия блюд и
напитков. Бронкс щелкнул пальцем. Столик погас. И из его внутренностей
выползли два хрустальных бокала с прохладным морковным соком.
  - Пей!
  Сам Дил опрокинул оранжевое содержимое бокала в свою непомерную пасть тут
же, не дожидаясь особого приглашения. Иван смотрел на хрусталь тоскливо,
ему виделось иное.
  - Я неспроста тебя разыскал, Иван. Выслушай меня. Одного звена цепи
хватит на самую лучшую боевую капсулу с разгонниками. Но это все детство,
мальчишество, поверь мне. Нельзя без конца мотаться по этой проклятой
черной пропасти! Ты знаешь, из чего сделана цепь?
  - Нет,- ответил Иван прямодушно,- не до ерунды всякой.
  - Такого металла нет на Земле, Ваня,- проговорил Бронкс шепотом, - такого
металла нет во всей Федерации, его нет нигде... и не может быть, понял?!
  - Много чего не может быть, - философски заметил Иван, - а оно есть. Я не
собираюсь продавать цепь, это моя память, Дил, пусть она будет со мной.
  - Я сам все сделаю, тебе не придется дергаться, - Бронкс начал спешить,
он нервничал, видно, какая-то идейка заела его совсем, не давала спать. -
Это огромные деньжищи, Иван. С ними можно начинать... все! Это не просто
богатство, понимаешь, это путь наверх, к власти! Ты знаешь, что такое...
  - Брось! - С лица Ивана сбежала блуждающая улыбка, желваки заиграли,
заходили под кожей. - Ты не успеешь ничего начать, ты не успеешь сделать и
трех шажков по ступеням, ведущим вверх. Они уже рядом, понимаешь? Им нужна
одна маленькая дверка. Может, они уже приоткрыли ее, Дил. И еще - у них
здесь есть свои!
  - На-ка, охладись! - Бронкс протянул бокал с соком.
  Иван отхлебнул глоток, другой, Нет, объяснять бесполезно. Ни Бронкс, ни
Серж Синицки, ни тем более Гуг его не поймут. И никогда не поверят. Его мог
понять отец Алексий, только он. Но батюшка в земле сырой, не вернешь его,
не воскресишь.
  - Ты хочешь многого достичь, Дил, да?
  - Да, Ваня! - Бронкс говорил открыто, искренне. - Я жадный, Ваня, я хочу
многого, очень многого- я хочу, может быть, даже больше, чем смогу
проглотить. Но я хочу, понимаешь?! Я не могу сидеть под пальмой и ждать,
когда сверху свалится банан, у меня, наверное, что-то с генами, Ваня. Я
очень жадный и я очень многого хочу!
  - А терять свое ты хочешь?
  - Свое не отдам, Ваня, не потеряю!
  - Тебя не спросят, Дил!
  - Глотку перерву!
  - Это не люди, понимаешь, С ними не придется драться, они раздавят тебя
как червячка, как слизня, прихлопнут как комара - походя, Дил. И все, чего
ты достиг, что приобрел, станет золой.
  Дил Бронкс откинулся на спинку, задрал ноги, расхохотался, скаля огромные
белые зубы, сияя своим бриллиантом, тараща глаза. С моря налетел порыв
прохладного ветра, донесло гомон чаек и запах гниющих родорослей, приторный
и сладкий.
  - Нет ни на Земле, ни в Федерации никого, кто б мог раздавить Дила
Бронкса, десантника-смертника, который прошел сквозь ад там! - Он махнул
поднятым большим пальцем в небо. В голосе звучали злые нотки. - Не надо
меня пугать. У меня еще крепкие кулаки. У меня есть десяток верных и смелых
парней. Мы же кое-что умеем, Ваня, ну чего ты разбабился, нюни распустил?!
  - Слушай меня!
  Иван положил руки на стол. И уставился на приятеля.
  Он смотрел на него, не отрываясь, прямо в черные маслянистые зрачки. Он
говорил с ним иным языком - языком, в котором нет слов. Он видел, как
зрачки Бронкса расширяются еще больше, как начинает в них светиться ужас,
как дрожат веки и текут капли пота со лба и щек. Иван бессловесно и
беспощадно вбивал в мозг Дила психообраз Системы и Пристаиища. Это было
страшно, это требовало не только возврата в преисподнюю, но и чудовищного
напряжения. И все-таки он обязан был это сделать. Еще, еще немного. Еще
немного!
  Бронкс встряхнул головой, прикрыл глаза своей черной лапищей. Тело его
как-то сразу оплыло, стало бесформенным.
  - Хватит, - простонал он, - хватит, Иван!
  Наглая чайка с истошным криком пронеслась над самыми головами, выписала
немыслимый пируэт и снова ушла в морскую синь, белой молнией над волнами.
Иван вытер лоб. Неторопливо допил прохладный сок. Поставил бокал на столик-
тот через несколько секунд съежился, стекся в дрожащую прозрачную пирамидку
и пропал в чуть менее прозрачной поверхности. Вот тебе и Хрусталь! Иван не
очень любил все эти новшества, он уважал вещи старые и добротные.
  - Этого не может быть! - просипел очухивающийся Бронкс.
  - Ты видел это.
  - Паранойя!
  - Я тоже так думал.
  - Во всей Вселенной, Иван, нет такой злобы и ненависти, ты знаешь это не
хуже моего! Мы протопали Пространство от края до края, там нет этого.
  - Ты забыл, я пришел из Иной Вселенной.
  - Да-а...
  Дил Бронкс был в растерянности. Он не видел того, что видел Иван в
Пристанище и на Хархане. Но он ощутил тот Мрак, что стремительно полз к
Земле, почти накатывался на нее. И это было невыносимо, как невыносимо
человеку, ощущающему себя здоровым, счастливым, беспечным, вдруг узнать,
что он смертельно болен, что остались считанные часы, что это подступает
неотвратимый, безжалостный конец. Конец всех надежд, радостей, тягот,
забот, удовольствий, стремлений... конец всего. Бронкс знал, спроектировать
психообраз нельзя, нельзя придумать его и породить из мозга, из фантазии,
из ничего, он - всегда отражение реальности. Может, больной реальности?!
Может, больной разум все же способен...
  - Нет, Дил, я не сбрендил, ты это хорошо знаешь! - сказал Иван. - Ну, а
теперь решай - с кем ты?
  - Я дам тебе капсулу, самую лучшую капсулу! - Он умолк на минуту. Потом
спросил неожиданно, в лоб: - Когда?!
  - Не знаю, - ответил Иван. - Может, сегодня, может, через месяц, через
год... а может, они пришли еще вчера. Не знаю, Дил.
  - Ладно, дружище. Дай мне хотя бы пару недель. Мне надо уладить свои
дела.
  - Когда можно забирать капсулу?
  - Бери хоть сегодня, - Бронкс понизил голос до шепота, он не любил
отступать, сдавать позиции, - и все же, Ваня, оставь мне хоть крохотный
шансик, ну пообещай хотя бы!
  Иван широко улыбнулся, пригладил рукой длинные волосы, которые он все
собирался остричь, кивнул.
  - Твоя взяла, Дил, - проговорил он, щуря глаза, - ежели мы выстоим,
займемся твоим делом, где наша не пропадала. Только... - он вновь стал
серьезен, - только без лишних слов, ты меня понимаешь?
  Бронкс не удостоил его ответом.
  Они понимали друг друга с полуслова. И все же они были очень разными.
Ветер нагнал огромное кучерявое облако. Тень упала на полупрозрачный
столик. Иван вглядывался в его поверхность, все пытался уловить смысл
меняющихся линий, наплывов, затемнений и проблесков там внутри. Досмотрелся
до того, что - вот мелькнул вроде бы разлапистый хвост, блеснуло чешуинкой,
изогнулся костистый хребет... нет, это от перенапряжения. Он встал.
  - Слушай, Дил, - сказал, расстегивая еще одну пуговицу на рубахе, -
попроси своих ребят, чтоб в капсулу положили все необходимое, ладно?
  - Обижаешь, Ваня! - Дил снова сверкал своим бриллиантом. Но голос у него
малость подсел все же, появилась хрипотца и уверенности, металла стало
поменьше.- Ты знаешь, какое у меня осталось ото всей этой бодяги
впечатление, а?
  - Какое?
  - Был ты, Ваня, один трехнутый. А теперь нас двое таких, с поехавшей
крышей... Ладно, ладно, не закипай. Недельку ты мне дал. Как перед казнью,
последнее желание, текут часы-минутки. Раньше не терзай.
  - За неделю я могу не обернуться. Но ты без меня никуда не суйся.
  - Не буду, - согласился Дил.
  - Может, с кем из ребят поговоришь...
  - Гиблое дело.
  - Попробуй. Нужно человек семь-восемь, не больше.
  - И куда?
  - Маршрут отменный - Калифорния, Триест, Антарктика - сам знаешь,
курорты. Потом и подальше махнем... - он прервался. - Кстати, Дил, ты ведь
теперь большой мастак по радиоастрономии и всяким таким штучкам, да?
  - Есть немного, - согласился Дил Бронкс.
  - Ответь, что такое невидимый спектр?
  - Ваня, ты заболел или память у тебя отшибло, любой школяр скажет, что
глаз видит не во всем диапазоне...
  - Заткнись! Я про другое, при чем тут школьные премудрости! Во Вселенной
есть Невидимый Спектр, в который можно входить, в котором все видится
иначе... этого не описать на земных языках, Дил, там, в черной Пустоте -
сказочные миры, сверхсложные, невероятные.
  - Не знаю, не морочь мне голову, Ваня, ни в один радиотелескоп ты ни
хрена сказочного не увидишь, это я тебе могу сказать точно. Пить надо на
работе поменьше, особенно в космосе.
  - Ты знаешь, я не пью! - Иван перестал понимать шутки. Ему сейчас
нестерпимо хотелось поговорить с сельским священником, с отцом Алексием.
Тот бы не стал скалить зубы и хохмить. Хватит уже, хватит, нельзя хохотать,
стоя над пропастью!
  - Ну, давай руку. Мне пора.
  - Ты куда сейчас? - спросил Иван.
  - Мой возвратник всегда при мне. Стартовать будешь с Дубля?
  -Да.
  - Тогда на вот, держи, - Бронкс задрал широкий рукав, отцепил черный
ремешок. - Нажмешь один раз. Ничего не меняй. Капсула будет готова к
вечеру.
  - А ты как же?
  - А я вот так!
  Иван услышал тихий писк- так мог пищать только фирменный, мощный
возвратник неограниченного радиуса действия.
  - Красиво живешь, Дил, - сказал он с наигранной завистью.
  Но Дила Бронкса рядом с ним уже не было. Как появился, так и отбыл. Ну и
пусть, у каждого свои манеры. По-настоящему к путешествию на Гиргею надо
было бы основательно подготовиться, вспомнить старое, войти в роль тут, на
Земле. Нет! Это раньше так можно было готовиться перед Дальним Поиском,
перед очередной геизацией. Раньше много чего можно было.
  Иван оторвал глаза от меняющейся поверхности столика. И заметил на себе
чей-то пристальный взгляд. Он давно ощущал спиной направленную неприязнь.
Но не придавал значения, разные люди, всегда кому-то что-то или кто-то не
по душе. Но не до такой же степени... Худощавый паренек, через два столика,
за третьим, потягивает зеленое энгорское пиво. Наводит?.. Да, наводит!!!
  Иван рухнул под стол, вздернул голову к небу - он успел в последний миг,
увернулся. Еле приметное сизое облачко застыло над стулом, там, где только
что была его голова.
  Сканнатор! Они работают, внаглую, чересчур самоуверенно.
  Теперь он видел и второго, точнее, вторую - вон, сидит красотка,
смотрится в кругленькое зеркальце, мажет губки, косит на него. Она! Такие
штуковины вышли из моды лет двадцать назад, это не пудреница, не черт ее
знает какая женская бирюлька, это сканнатор! Облачко медленно пошло вниз.
Ивану стало холодно, промедли он миг- и сидел бы сейчас с парализованным
мозгом, из которого эти двое считывали бы все подряд... нет, не они, они
лишь передатчики, ретрансляторы. Они лишь ноготки на щупальцах тех,
"серьезных"! Они нашли его. Как некстати! Иван, в долю секунды прокрутив
все это в голове, успел даже усмехнуться над самим собой. Конечно, такое
всегда некстати!
  Он видел, как окаменели лица у обоих. Видел, как повернулись в его
сторону еще трое отдыхавших здесь, в оазисе тишины и неги.
  - Эй, приятель, вам нужна помощь? - крикнул какойто подвыпивший мужик в
цветастой майке.
  - Нет, спасибо, - Иван приподнялся, стряхнул пыль с брючины, - все в
порядке, мне уже лучше.
  Надо было что-то делать. Он знал, худощавый вот-вот нажмет на спуск. Что
там у него - пистолет? парализатор? инъектор? Но главный здесь не он, что
бы там у него ни было. Главная она! С ней и надо разобраться сперва. Он
нарочито повернулся к худощавому, но тут же, крутанувшись на месте, сделал
три быстрых шага к красотке и ухватил ее за длинные черные волосы.
Сканнатор уже был в его руке - тяжелый полушар с вмонтированным в крышечку
зеркальцем, примитив!
  - А ну полегче! - к нему бежал мулат в голубых плавках, с огромной
золотой серьгой в ухе. Заступник! С такими всегда тяжело, ведь правы-то
они.
  Но Ивану не пришлось оправдываться. Мулат рухнул замертво - пуля,
предназначавшаяся Ивану, вошла ему в шею, сзади, вырвала кадык. Кровь
брызнула на столик. И тут же пропала - поверхность впитывала в себя все
капли, крошки, брызги, это была самоочищающаяся многослойная скатерть -
вещь модная, но нужная.
  Вторая пуля расщепила спинку стула. Третьей Иван не стал дожидаться.
Красотку, притихшую с перепугу, он сбросил наземь. Прыгнул к худощавому,
вышиб из руки пистолет, ударил в челюсть - не рассчитал, паренек оказался
хлипким, отключился. Теперь жди, когда он придет в себя и с ним можно будет
побеседовать по душам. Нет, ждать нельзя! Ему сейчас вообще слишком много
нельзя, особенно устраивать потасовки в общественных местах, ведь он здесь
как на ладони. Плевать! Вон как смотрят, толстяк в цветастой майке вот-вот
завизжит. Нет, пора отсюда уходить.
  - Ничего, ты у меня прочухаеиЬься быстро!
  Дисколет стоял в двадцати метрах. Иван подхватил паренька. Нагнулся было
за красоткой. Но та вдруг ожила, забилась, задергалась, закричала
истерически - припадок, это был самый настоящий припадок, с такими
связываться нельзя. Черт с ней!
  - Держи его! Хватай!!
  Иван вбросил худощавого внутрь как куклу. Оглянулся.
  Черноволосая красотка все еще билась в судорогах. Наркоманка. Трое
бездельников глазели на нее. Никто не гнался вслед, но где-то стонала
сирена, кто-то дал сигнал. Пора!
  На высоте в полкилометра, далеко в море он открыл нижний грузовой люк.
Пнул паренька ногой.
  - Антигравы есть?
  Тот покачал головой.
  - Вот и хорошо, - Иван отечески улыбнулся, - щас я тебя туда отправлю.
Плавать умеешь?
  Парень затрясся, снова закатил глаза. Его побелевшие руки нервно
нащупывали, за что бы ухватиться, но пол был гладкий.
  - Я не сам, - лепетал он бессвязно, - я только прикрывал, я только
наводил. Вот - все, что они мне дали! - Он вытащил из кармана жиденькую
пачечку евромарок. - Это все она.
  - Ну, а стрелял зачем? - поинтересовался Иван. - Это тоже она дала такую
установку, она приказала?
  - Нет, - сознался парень, его трясло еще сильней, он не мог удержать
головы, бился ею об пол. - Я испугался. Она говорила - не стрелять, но я
испугался. Я и сейчас боюсь, я ее боюсь, она... Она подчинила меня, у нее
аппарат! Она уже пробовала на мне, два раза! Я не хочу больше! Не хочу!
  - Да успокойся ты, что случилось!? - Иван не мог ничего понять. - Не
трону я тебя, не выброшу...
  Глаза у парня остекленели неожиданно - это были не его глаза. Они
налились кровью, все лицо его вдруг сделалось багровым. Он уже не трясся,
он вставал.
  - Что с тобой, малыш?!
  Иван тоже привстал.
  С неожиданным остервенением, непонятной дикой злобой худощавый Просился
на Ивана. Зомби! Они управляют им. Гады! Нелюди! Иван увернулся. Но цепкая
рука выдрала клок из рубахи, ободрала кожу. Парень развернулся и снова
бросился на Ивана. Это был запрограммированный, обездушенный убийца - он
стал таким прямо на глазах.
  Надо бить. Бить - и он придет в себя. Этого еще не хватало. Заботиться об
этом подонке, беречь его жизнь? Иначе нельзя. Иван трижды уворачивался,
потом сбил парня с ног, отбросил к стене, к переборке. Дисколет шел на
автопилоте, но его немного бросало из стороны в сторону от их возни.
  Успокоить и обезвредить убийцу-зомби не так-то просто. Иван знал это.
Приемы, которыми можно было отключить на несколько минут обычного человека,
на зомби не действовали. Его можно было только убить. Или... Иван выждал
удобный момент и во время очередного броска, ухватил худощавого за руку,
вывернул ее до хруста в плече. То же самое он проделал и с другой рукой,
потом загнул к позвоночнику обе ноги, кисти и лодыжки спутал ремнем,
выдернутым из брюк худощавого. Поза, конечно, не самая удобная. Но придется
ему потерпеть немного, тем более, что сейчас этот малый в бесчувственном
состоянии, он потом даже не вспомнит, кем был, что делал.
  - А охладиться тебе бы не помешало! - Он с тоской поглядел в распахнутый
люк. Солнце скользило бликами по синеве моря, бежали тонюсенькими ниточками
белые барашки-бурунчики, окаемы терялись в дымке и не было видно берегов -
двести миль до ближайшего, доплыть тяжеловато будет. Эх ты, стихия
поднебесная! Глубота ты, глубота, - окиян-море!
  Он закрыл люк. Придется немного повозиться с малым, авось пригодится еще,
не зря же он его тащил на себе, проще было сразу бросить.
  Зомби рычал и исходил желтой пеной. Говорить с ним было бесполезно.

  Венеция, старая нетронутая Венеция, проявилась из дымки сказочным
миражом. Иван резко пошел на снижение. Здесь у него был надежный человек.
Здесь вообще было нечто такое, что грело душу. Венеция! Город, заложенный в
седой древности его предками, славянами-венедами - еще в те времена, когда
европейские варвары бегали в шкурах и с дубинами в руках, охотились друг на
дружку, чтобы полакомиться человечинкой. Земли предков, Срединное море,
Расения-Этрурия, Эгеида, Балканы, Реция-Росия, Малая Азия... и вверх, на
север по Лабе-Эльбе - все исконные земли росичей, предков. Сейчас тут живут
иные племена - германцы, греки, которых скорее можно называть турками,
италийцы... это все пришлые, каких-то два-три тысячелетия назад было все
иначе, а если взять пять-шесть, так и вообще трудно вообразить. Так всегда
бывает в истории, жил один народ, одно племя, потом ушел или вымер, пришло
племя новое. И все равно у Ивана всегда замирало сердце - он душой ощущал
связь с теми, кто лежал в этой земле, тысячелетиями она копила в себе
останки его предков. Это они взывали к потомкам, тихо, безгласно,
настойчиво. Россия! И здесь Россия - Великая Святая Русь.
  Пусть сейчас здесь живут люди другие, пусть им счастливо и богато
живется. Но память есть память, от нее не избавишься.
  Ивану вдруг привиделось, что летит он над краями московскими,
владимирскими... а их населяют иные племена, что и оттуда ушло его племя -
ушло куда? может, в землю? может, растворилось в пришедших? Так было здесь.
Так может случиться и там. И только земля будет хранить истлевающие
останки. Новые племена сотрут чужую память, забудут, кто дм дал язык,
слово, образ, как забыли римляне и италийцы, что им дали все расены, что
это они, предки росичей, вывели из дикости племена незнаемые и темные.

  Древняя, древняя матушка-Русь! Ты дала жизнь, слово, мысль Европе. Азии,
Индии... Ты породила величие древних цивилизаций, вынянчила их,
выпестовала. Ты ушла на Восток, затаилась в лесах, отмахиваясь от наиболее
прытких из выкормышей твоих, приходивших к тебе с огнем и мечом. Это был
твой Путь! Твоя Схима. Твой Крест. И все, что сверху - так и лежит поверху,
поверхностное есть, ты же во глубинах, ты во всем: в этих горах и долах,
недрах и пещерах, водах и огнях, ты растворена в этом воздухе, во всем.
Оттого и щемит сердце у каждого русского! Оттого и тянет сюда словно
магнитом. Колыбель индоевропейской, древнейшей на Земле цивилизации
расенов-росичей. Тысячелетия невостребованной, замкнутой на таинственные
замки памяти) тысячелетия загадок и умолчаний, пелены и недоступности.
Тысячелетия Великой непостижимой России!

  Иван сбросил худощавого на давно некрашенную крышу приземистого домика
возле самого берега. Спрыгнул сам. Дисколет поурчал немного, вздрогнул и
отправился восвояси, на базу - пара монет, оставленных в приемнике "малого
мозга" вполне удовлетворили его. Перед тем как выпрыгнуть, Иван бросил на
пультик черную гранулу - средство было надежным, через минуту газ выест
внутри дисколета все следы и при этом ничего не повредит. Им не удастся
засечь его во второй раз!
  Луиджи наверное спал. Иван снова ударил ногой по гулкой старинной трубе,
но как и прежде никто не отозвался.
  - Отпустили бы вы меня, - неожиданно попросил связанный. Он пришел в себя
и казался вполне безобидным человеком.
  - Отпущу, - заверил Иван самым серьезным образом, - при первом же удобном
случае.
  С пятого захода старик Луиджи выбрался через обитую проржавевшей жестью
дверцу наверх. Был он явно с похмелья, растрепан, зол и дик.
  - Щас мы разберемся, какая каналья испытывает мое терпение! - ворчал он
нарочито грозно, мешая итальянский с новонемецким. - Разберем и надерем уши
паскуднику!
  Луиджи Бартоломео фон Рюгенау, измельчавший отпрыск старинных родов, пять
лет торчал на Ицыгоне и периодически откачивал Ивана с Хуком Красавчиком,
которых биокадавры вытаскивали из Внешних Труб. Цель поиска была неясна. Но
Иван уже не хотел останавливаться. Эти Трубы могли доканать любого
десантника, вот только ответов на поставленные вопросы они не давали. Кто
их соорудил? Когда? Зачем? И что это вообще за сооружения?! Ни один из
автоматических зондов, даже сверхпроникающих, не вернулся из труб.
Автоматика и электроника глохли в них. Трубы принимали и отпускали только
живое. По ним ползали, бродили, в них летали жуткие существа - вне всякого
сомнения разумные, но неуловимые и не идущие на контакты. И главное. Трубы
куда-то вели, существа откуда-то приходили... Сектор Ицыгона был
блокирован, отгорожен, закрыт всеми видами силовых полей. Но существа в
Трубах, открытых со всех сторон, переплетеных безумным плетением, возникали
и появлялись невеЬть откуда! Поговаривали об угрозе и прочих таких вещах,
но разговоры оставались разговорами, а дело не прояснялось. Кроме Труб на
Ицыгоне были аборигены, они никогда не лазили в Трубы. Зато они все время
лезли на станции слежения. У аборигенов была добрая традиция красть все
подряд. Больше всего они любили красть людей. Иван собственными глазами
видел шестерых своих знакомых в Янтарном зале - Высшем Святилище Ицыгона.
Все шестеро просвечивали сквозь трехметровый слой прозрачнейшей янтарной
смолы и казались вполне живыми. Лица их были искажены гримасами
непередаваемого ужаса, рты разинуты, глаза выпучены. Там было много и
других, очень много, наверное, капище существовало давно. Объяснять
аборигенам, что они не правы было бесполезно. Наказывать их - тем более,
если аборигены кого-то и уважали, любили, боготворили, так это были люди.
Они боготворили людей настолько, что дедали из них богов - не потом,
когда-нибудь, а сразу, немедленно.
  Земная миссия терпела, уважая святыни аборигенов и их верования. Даже
достать несчастных из янтаря не было возможности - при фантастической
набожности аборигенов это стало бы циничнейшим, немыслимым кощунством, весь
мир и покой тотчас бы оказались порушенными.
  Иван по простоте своей сокрушил идиллию. Это получилось случайно. После
того, как Луиджи оживил его в последний раз и дал недельку на
восстановление, Иван понял, что возня с Трубами бесперспективное дело.
Что-то внутри у него перевернулось, начал расти черный комок неприязни ко
всему этому ненормальному Ицыгону. И поэтому, когда санитарка Сонечка
примчалась в палату с визгом и писком, размахивая руками, указывая в
сторону Скалистых Озер, Иван не стал рассуждать - он взял плазмомет, два
парализатора и голышом сиганул в "веретено". Машина была зверь-птица! И
потому ему пришлось еще немного подождать у Нижнего входа в Святилище. Он
не ошибся: из-за развалин прямо на него перли два аборигена - четверолапые,
шипастые, с пучками щупальцев на загривках, пылающими желтыми глазищами и
носами-трубками. В бокобых суставчатых крюколапах они дожали извивающегося
врача станции У-П Луиджи Бартоломео Орбатини фон Рюгенау. Иван отбросил
оружие, вышел на дорогу. Он бил аборигенов смертным боем. Он их искалечил,
изуродовал до неузнаваемости, несмотря на то, что они и так были страшными
уродами. Иван просто ве хотел, чтобы в янтарной смоле застыл седьмой, тем
более, чтобы этим седьмым оказался врач, много раз выхаживавший его,
возвращавший жизнь.
  Ивана вышибли с Ицыгона. Луиджи после этого случая запил горькую,
развелся, опустился - что-то у него внутри лопнуло. Но он был благодарным
человеком, он знал, что по гроб жизни обязан Ивану - янтарь не Труба, даже
если вытащишь, не откачаешь. Луиджи вернулся в родную Венецию, там и осел в
одиночестве и внезапно накатившей старости.
  Иван смотрел на старика, и слеза наворачивалась на глаза, горло
перехватывало.
  - Вот я вам щас... - Луиджи уже поднял свою железную клюку. Но тут взор
его прояснился, голова затряслась, ноги подогнулись - и он упал.
  Иван еле успел подхватить старика, усадил прямо на выступ трубы.
  - Не ожидал? - спросил он грубовато, вместо того, чтобы поздороваться.
  - Тебя ж убили, Иван? - Луиджи перешел на русский.
  Но говорил с сильным акцентом, наверное, давненько ю практиковался.
  - Кто это меня убил?
  Лукджи поднял глаза кверху, намекая на нечто, таящееся за облаками. Гдаза
у него были налитыми, кровавыми. Изо рта несло многолетним перегаром. Ивану
опять стало тоскливо - ну почему?! почему вдруг судьбина такая горькая у
поисковиков: или смерть, или безумие, или калекою на всю жизнь, или
пропойцей, он не мог привести почти ни одного примера, когда поисковик,
бросивший цело, выходил в люди, пробивался наверх, или хотя бы доживал в
благополучии свой земной срок. Беда! Непонятная, общая беда, до которой
никому нет дела. Иван слышал, что прежде, много лет назад так же кончали
жизнь ветераны земных войн, про них все забывали, они или уходили воевать в
нoвые места, или гибли, спивались, сходили с ума. Непостижимо! Лучшие из
лучших, самые здоровые и крепкие, самые сильные и умные! Эх, Луиджи,
Луиджи!
  - Ну, слава пресвятой Деве Марии, рано я тебя похоронил. Давай-ка
обнимемся!
  Они надолго застыли. Наверное каждый вспоминал то старое, от чего
невозможно избавиться, Ицыгон, Трубы, станцию, погибших ребят.
  - Нет, Луиджи, не время! Потом! - Иван отстранился. - Я к тебе на минуту.
Выручишь?
  - Не отпущу, - зло ответил старик, - даже не говори! Пошли вниз. Там у
меня на столе как раз скучают две бутылочки хорошей водки, вашей, Иван.
Надо отметить такую встречу!
  Иван заглянул в красные, обагренные муками и выпивками глаза Луиджи,
глубоко заглянул. И Луиджи все понял.
  - Обижаешь, Иван,- проскрипел старик,- ну да не привыкать мне, говори -
чего надо, с чем пожаловал?
  Иван махнул рукой в сторону связанного.
  - Видишь этот мешок с дерьмом?
  - Не слепой покуда.
  - Его надо сохранить, Луиджи. Это одна-единственная виточка, понимаешь?
  - Сколько?
  - Неделю, две... от силы три.
  Луиджи повернулся к худощавому.
  - Как тебя зовут ублюдок? - спросил он по-испански.
  - Умберто, - ответил парень.
  - Слушай, Умберто, - проговорил старик, - я хотя и давал клятву
Гиппократа, но если ровно через три недели мой друг не придет за тобой, я
положу тебя в мешок с добрым камнем на пару - и ты отправишься исследовать
основания свай, на которых стоит моя милая Венеция, понял?
  Парень не стал отвечать, он был хмур и бледен.
  - Вот деньги, - Иван протянул несколько банкнот.
  - Да брось ты,- Луиджи Бартоломео Орбатини фон Рюгенау отвернулся от
того, кого прежде сам возвращал к жизни, с неожиданной силой, сноровисто
подхватил связанного и сбросил его вниз, под крышу, прямо в тот лаз, из
которого выбрался на свет Божий. - Что я, не прокормлю эту падаль? До
встречи, Иван, надеюсь, через пару неделек ты не побрезгуешь беседой со
стариком! Пошли! Или ты собираешься оставаться на крыше?
  - Меня никто не должен видеть, - сказал Иван. - Не беспокойся обо мне.
  - Ну, как знаешь.
  Задребезжала ржавая жесть, дверца упала.
  Иван сполз по стене. Перешел через два канала по узеньким мостикам,
выбрался вд берег, прошел квартал, Другой, и затерялся в толпе.
  Больше всего ему не хотелось тащиться в Триест. Воспоминания о диких
попойках, мордобоях и прочих мерзостях наждаком продирали растравленную
душу. И все же через полчаса после прощания с Луиджи он стяял на углу
площади Процветания и бульвара Желтых Роз. Оставалось сделать несколько
шагов. Адреса надежные, Гуг не стал бы подставлять своего друга. Вот только
если их всех накрыли... нечего гадать. Иван шагнул за угол, распахнул
дверь, скрылся за ней - всего лишь миг. За ним никто не следил, никого
поблизости не было, хотя всякое бывает. За дверью таилась еще одна -
решетчатая, узорная с овальной кнопкой старинного звонка. Иван нажал, но
вместо дребезга дверь раскрылась, и он прошел во внутренний дворик - над
головой засияло безоблачное небо, пахнуло запахом роз. Тут все пропитано
этим пряным навязчивым запахом, аж тошнит от него.
  - Вы что-то хотели? - из ниши в стене вышел молодой человек в красной
рубашке поверх белой короткой юбочки с вышитой золотом монограммой. Иван
терпеть не мог этой идиотической молодежной моды, но вида он не показал.
  Надо было говорить напрямую. Иначе он и не мог.
  - Гуг Хлодрик дал мне этот адрес. И сказал, что здесь всегда помогут.
  - Надо спуститься вниз. Там надежней, - молодой человек улыбнулся,
сверкнув заостренной стальной коронкой - это была отличительная черта
членов Гугова клана, Иван все вспомнил, значит, он не ошибся, значит...
Молодой человек продолжил резковато: - Там спокойней. Да и... если вы не
тот, за кого себя выдаете, вам там придется остаться навсегда. Пойдемте?
  - Да, - обрубил концы Иван.
  Лифт спускался долго. Но никакой это был не лифт. Иван сразу понял -
камуфляж. Это кабина продольных перемещений. Куда они волокут его? Может,
Триест уже не наверху, может, они под морем? Спрашивать не годится,
недоверчивых не уважают. Иван молчал.
  Дверь распахнулась в темноту и сырость. Опять подземелья, опять трубы,
заброшенные коммуникации, позабытые ходы-выходы!
  В мрачной комнате с низким потолком сидели двое. И смотрели на экран -
отслеживали весь их путь, Иван сразу понял это. Молодой человек в юбочке
обратился к плешивому толстяку.
  - Ганс, проверь этого парня.
  - Может, сразу шлепнуть? Так надежнее! - предложил сутулый блондин с
наколкой у виска. Наколка была русской: православный крест и буква "В". Но
говорили все на новонемецком.
  - Буйный тебе разъяснит, что надежно, а что нет,- сказал плешивый
толстячок в зелено-желтом джинсовом костюме с кожаными заплатами на локтях
и коленях, Ганс.
  - Буйный никогда не вернется, болван! - отрезал сутулый.
  Они долго молчали. Иван тоже не решался нарушить молчание.
  Наконец Ганс указал на кресло в углу комнаты.
  - Садитесь!
  Иван подчинился. Огромный колпак накрыл его полностью, погрузил в
черноту.
  - Ага-а!!! - завопил вдруг сутулый, будто не было преграды, будто он
стоял за спиной. - Чего это у него-о?! Отвечай, падаль! Ганс, снимай
колпак, его надо кончать!!!
  - Что у вас в кармане, верхнем, внутреннем? - спокойно спросил Ганс.
  - Яйцо-превращатеяь, подарок Гуга Игуифельда Хлодрика Буйного, - напрямую
ответил Иван.
  Сутулый затих, но было слышно, как он суетно и нервно сопит. Больной.
Наркоман. Иван навидался таких. Но сейчас он был в руках у этих негодяев,
ничего не поделаешь, только они могли ему помочь.
  - Это он, - выдал наконец Ганс. - Хватит ломать комедию. А ты, Костыль,
успокойся. Гуг вернется, он тебе почистит харю.
  Сутулый огрызнулся, затих.
  Колпак вместе с чернотой ушел вверх.
  - Говорите, - предложил молодой человек.
  Иван огляделся по сторонам, будто отыскивая более солидную публику, ну,
хотя бы гуговых заместителей, ему был не интересен этот щегленок в юбочке,
юнец с крашенными волосами.
  - Здесь никого больше нет и не будет, - предупредил гостя Ганс, - все
заняты делом, они далеко, понимаете?
  - Нет, я в этих делах не разбираюсь, - ответил Иван, - но вы должны мне
помочь. И Гугу Хлодрику тоже... Мне нужны точные его координаты на Гиргее,
вам они должны быть известны, Мне нужна самая полная информация о нем, его
вещи - вы понимаете, о чем я говорю?
  - Догадываемся, - тихо произнес плешивый Ганс. - Я не стал бы открываться
никому другому. Но вам скажу. Группа освобождения готовится уже полгода.
Это не так просто. Мы вложили в дело две трети всех запасов. Но акция
намечена на декабрь, понимаете? Придется потерпеть.
  - У меня, к сожалению, нет столько времени. Сегодня вечером я ухожу на
Гиргею.
  Иван говорил размеренно, ровно, без нажима. Он не любил повторять,
разжевывать.
  - Его надо убрать,- вновь предложил сутулый Костыль. - Он сорвет акцию,
он угробит дело.
  - Я семнадцать раз был на Гиргее. Я начинал ее геизацию, дружок. Я пойду
на нее в восемнадцатый раз. И я вернусь с Гугом. Без него мне нечего делать
на Земле. Гуг обещал мне в случае чего не меньше трех сотен крепких и
толковых ребят, готовых на все, ясно? Мы с Гугом кровные братья, мы гибли с
ним вместе, и вместе воскресали. А вам одним не хрена делать на Гиргее! Вы
можете готовиться еще два года, но у вас ни черта не получится. Кто из вас
там был?
  - Вон, Костыль! - ответил молодой в юбочке.
  - Какой уровень?
  - Двенадцать дробь тридцать один ИК, четырнадцатая зона.
  - Общая зона?
  - Да.
  - А Гуг торчит на самом дне, верно я говорю?
  - Верно, - ответил Ганс, - мы дадим его точные координаты. Он обернулся к
двоим другим: - Он не врет, он сделает все... а мы пойдем с ним, поможем.
  - Нет! - отрезал Иван. - Вы все запорете.
  - Шустрый малый! - взъярился Костыль. - Ты откуда такой умный выискался?
  - И еще мне нужны его вещи! - заявил Иван, не реагируя на слова сутулого.
  - Круто загнул...
  - Гуг запретил их даже показывать, он велел хранить их, - скороговоркой
выпалил Ганс. Он был в растерянности. Он прощупал Ивана, убедился на все
сто, что это не агент Европола, не провокатор, что это один из самых
близких Гуговых друзей, но... приказ босса есть приказ босса.
  - Я с ним поговорю сейчас по-свойски! - В мосластой лапе Костыля сверкнул
изогнутый нож. Лезвие сверкало розовым пламенем - агаролийский титан, режет
сталь, раны от него не заживают никогда.
  Иван, не поворачивая головы, перебил кисть сутулому.
  Нож вонзился в каменный пол. Юноша в юбочке спрыгнул со стола, на котором
сидел. Ганс упер руки в бока, обе кобуры на его бедрах поползли вверх -
автонаводка, психокоманды. Нет, он не посмеет. Иван ждал.
  - Ну хватит уже!
  Стена ушла вверх, будто ее и не было. Свет резанул по глазам. Седой
полноватый мужик в серебристом комбинезоне недовольно кривил нижнюю губу,
изуродованную длинным шрамом. Шрам шел через все лицо. И от этого не было
понятно, что выражает само лицо, оно вообще было непонятным, отсутствующим.
  - Садитесь!
  К Ивану подкатило огромное кресло с мягкими подлокотниками. Он прекрасно
знал, что именно из таких подлокотников и выскакивают стальные наручи,
приковывают пленника к креслу. Но он сел в него. Откинулся.
  Седой махнул рукой. И молодой человек с Гансом выволокли упирающегося и
орущего Костыля за дверь.
  - Я Говард Буковски, - представился седой, - Крежень, вам эти имена ни о
чем не говорят, знаю. Буйный последний раз передал нам кое-что из камеры
суда, он наговорил целую иглоскету. Свое завещание! Так он сам назвал все
это... Там было и про вас, Иван. Но он почти не верил в ваше возвращение.
Один шанс из миллиона, даже меньше. Он вас считал смертником. И все же он
предусмотрел невозможное.
  Седой протянул руку. И Иван ощутил, что такой можно сворачивать скобы.
Рука тоже вся была в шрамах.
  - Гадра, - пояснил седой Говард Буковски, он же Крежень.
  Иван не стал доискиваться подробностей.
  - Он сказал что-то прямо мне?
  - Да.
  - Можно послушать?
  - Можно, - седой подошел к стене, нажал на пластину. - Подождите минутку,
сейчас отыщется.
  Отыскалось раньше, почти сразу. Из стены пробасил Гуг, будто он сидел под
ней, живой и невредимый.
  - Ваня, ежели ты надумал меня спасать, брось эту глупую затею, тебя
всегда заносило! Простота, Ваня, хуже воровства. Смертники с Гиргеи никогда
не возвращаются не нами это заведено, не нам и ломать традицию эту. Тебе
дадут все, что ты просишь. Но не губи себя, подумай! Я тебе говорю с того
света, меня уже нет, Ваня. Прощай!
  - И это все? - Иван даже опешил немного.
  - Все.
  - Не слишком много для лучшего друга.
  - Это обращение не остудило вас?
  - Нет.
  - Тогда перейдем к делу. - Говард набрал комбинацию цифр на выдвижном
пультике, и стена встала на свое место.- Вы получите все, что просили. Но я
вынужден вас предупредить, что в случае неудачи мы не будем рады видеть вас
на Земле. Понимаете? Не будем!

                                   * * *

  Больше всего Ивану хотелось бы повидаться с Первозургом. Но того словно
корова языком слизнула. Может еще там, подо льдами Антарктиды, они
раскусили пришельца, разоблачили его в теле удавленного шефа, убили или
держат в темнице? Тут можно гадать сколько угодно широчайшее поле для
фантазий. Но одно очевидно, без феноменального старца не обойтись, Иван
понимал это все отчетливее с каждым часом.
  Итак, Гуг Хлодрик и остальные, раз! логово "серьезных" в Антарктике,
концы, таятся там, точно, это два! хлипая ниточка - Умберто, три!... что же
еще? ах, да! секты сатаиистов и им подобных - агентура Пристанища на Земле,
это четыре! Пока хватит. Одному ему все равно не совладать, надо срочно
проворачивать "операцию"... надо только начать, надо ввязаться в дело, в
драку. А там разберемся!
  Что-то неосознанное несло Ивана в Париж, в незримый центр Сообщества,
неофициальную столицу все тех же незримых сил, что управляли по меньшей
мере половиной мира. Он еще сам не знал, что ему там нужно, но чутье не
могло обмануть его. До отлета оставалось два-три часа, так он сам наметил,
так и надо было держаться. Локоть оттягиваема внушительная торба. Иван еще
не успел разобраться с Гуговым наследством: ни инструкций, ни
перечней-скисков не было. Седой Говард по кличке Крежень очень коротко
рассказал о каждой штуковине - в два-три слова. Иван видел, что седому
страшно жаль расставаться с этим добром - на старушке Земле нет таких
сокровищ, за которые все это можно приобрести, но Крежень не решался
нарушить волю босса, он знал, что Буйный оставил и еще коекому кое-какие
инструкции. И он знал, что раздумывать исполнители не будут. Ивану не надо
было обладать особой проницательностью, чтобы понять это. Кроме того
Крежекь уважал босса. Ну да ладно. Хуже было с координатами... или
осведомители дали в банду неточные, неполные сведения, или Гуга и впрямь
запихнули в самый ад, на самое дно, не определив ему там конкретного места.
Иван знал, что такое Гиргея и что такое "дно". Но лучше всего он знал, что
любая массовка, любая "операция", планируемая бандой, неминуемо провалится
- на гиргейскую каторгу нельзя идти скопом, нельзя идти в налет, это не
нью-йоркская центральная тюрьма, это не гренландский концбокс. Гиргею на
гоп-стоп, с пушками, гиканьем, ором, пальбой, лихими виражами не возьмешь.
На Гиргею можно войти тихо. И уйти тихо. Иначе - труба!
  Иван выпрыгнул из дисколета над пляс Эгалите. Антигравы мягко опустили
его возле старого накренившегося каштана, рядом с чугунно-деревянной
лавочкой четырехвековой давности, явно вытащенной городскими чудаками из
музейных запасников. На такую лавку было страшно садиться - антиквариат,
ага, вот и табличка: "Изготовлена в 1914 году... простояла до 1998 года...
на этом самом месте..." Чудеса! Иван остановился. Надо прислушаться к себе,
надо услышать. Он стоял долго, минут десять. Прохожие оглядывались на него,
какой-то болван обозвал наркоманом паршивым. Иван не слышал. Он определял
направление - прямо, не менее восьмисот шагов, нет, шестьсот пятьдесят -
там, что-то нужное ему происходит там. Он встряхнул головой, перекинул
Гугову торбу на другую руку. И пошел.
  На огромной резной желтой деревянной двери красовался черный грубо
выпиленный из куска металла квадрат. Черный квадрат! И ничего более. Его
влекло туда, за дверь. Но одновременно чутье подсказывало, что туда идти не
следует, там опасность! еще неизвестно какая, но опасность! не ходи! не
надо рисковать перед отлетом! можно все испортить!
  Иван рванул на себя дверь. Вошел в мрачное парадное.
  - Вход с другой стороны, - прошипело ему в ухо из-за спины. - Вы ошиблись
дверью, месье.
  - Нет, мне надо сюда, - решительно заявил Иван.
  - Ваш знак?
  Иван промолчал.
  - Вы не приобщены, как я вижу?
  - Я жажду приобщения, - произнес Иван с нажимом.
  - И за вас некому поручиться? Вы оттуда? - бледное испитое лицо
вопрошавшего поднялось кверху.
  - Да, я оттуда. И у меня никого нет на Земле, - Иван импровизировал, он
не мог уйти, не солоно хлебавши, у него оставалось слишком мало времени. -
Перед смертью, на Агаде, мой напарник говорил мне про вас...
  - Что он говорил вам про нас?
  - Он сказал только одно - там приют для ищущих. И дал адрес.
  - Он вас обманул, месье. Уходите. Здесь частное владение.
  Иван понял, что дальнейший разговор не принесет успеха. Он резко выбросил
руку к бледному испитому лицу стража дверей - что-то хрустнуло под нижней
челюстью, там, где череп крепится к шее. Все! Он будет спать не меньше
часа. Эх, надо. было оставить торбу в какой-нибудь камере хранения! Поздно.
  Иван машинально выставил кулак - и почувствовал, что на него кто-то
напоролся. Следующее движение было молниеносным - нападавший из тьмы рухнул
на ворсистый ковер под завешенное черной вуалью настенное зеркало. С
охраной у них плоховато, подумал Иван, взбегая вверх по мраморной лестнице
- он шел на мерный, ритмичный гул. Где-то в глубине здания что-то
происходило. И голос подсказывал ему- он на верном пути, это опасно, очень
опасно, но это именно то, что нужно!
  Двери в полутемный зал были приотворены. Смутные фигуры, мерцающие
огоньки виднелись за ними. Дворцовые, старинные двери в три роста человека,
высоченные своды... здесь была церковь, кирха или католический костел! Но
почему темень, почему эта гнетущая музыка? Что тут происходит? Иван
тихонько подошел к дверям, скользнул за них. Месса! Черная месса! Они
никого не боятся, они служат почти в открытую - те, что у дверей, не
охрана, это формальность. Иван пожалел, что пришел на этот спектакль. Не
время, совсем не время!
  Огромный, перевернутый крест. Пылающие рубиновые пятиконечные звезды
рогами вверх. Одуряющий дух наркотических зелий, горящие фитили над
шестигранными, рогатыми лампадами дьявола. И сам он - черный, изломанный,
неестественно огромный, восседающий на черном, устланном крепом пьедестале.
И сверкающий узкий меч, вонзенный в подножие, в наложенные одна на другую
желтую гексаграмму и кроваво-алую пентограмму... Надо уходить немедленно, с
дьяволопоклонниками еще успеется, ну их! У Ивана душа выворачивалась
наизнанку, его тошнило от самого духа черной мессы. Он даже не вникал в
слова, они монотонно протекали через его уши, лились глухо и ровно, ложась
на гнетущие аккорды невесть где таящегося органа.
  В мрачном зале стояло, сидело, лежало не меньше трех сотен людей. Все они
были в черных накидках-плащах. Маскарад! Ивану было не до маскарадов.
  - ...властитель миров Вельзевул уже снами, только незрячие не видят
этого, только глухие не слышат. Близится эра освобождения мира от света,
эра всепроникающей и всевластной Тьмы. И вы - лучи этого Черного Света, вы
посланцы Вельзевула, приобщенные к его свите. Вам откроется истина. И вы
понесете ее по всей земле.
  Нет! Хватит! Надо выбираться! Иван потихоньку, спипой стал отступать к
дверям. Он знал, сейчас будет много всякого: и вой, и крики, и черные
клятвы, и кровавые жертвоприношения, и поклонения чучелу этого черта
рогатого, и дичайшая оргия, и полное наркотическое одурение - до утра они
будут тешить себя всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Ему некогда, он
не праздный бездельник.
  Пора на Гиргею!
  Он уже был за дверью, когда в спину ударили тихие, заглушаемые
сатанинской музыкой слова:
  - Черное Благо грядет в мир наш. Сорок миллионов лет носившие его бродили
в пределах потусторонних, храня веру и силу нашего Черного Господа! Сорок
миллионов лет в безводных пустынях Мироздания блуждали посланцы истины.
Тяжел и непостижим был путь их. Пронеся в себе Черное Благо, стали они, как
исчисленно, Хозяевами Предначертаний, несущими Вселенной и миру
Всевоплощение во Отце нашем я в цепи вечных воплощений. Сорок миллионов лет
длился Велцкпн Исход - пришел час торжества и мщения. Близится его начало.
Слушьте слышащие, зрите зрящие - идет эра наша, и отдает наш Господь в руки
наши для большого мщения жертвы наши, коим несть ни числа ни счета, кои
порождены предсуществами и уйдут в ничто таковыми, напояя нас кровью своей.
Услышьте сердцами своими - час наступит, и отверзнутся Врата в Мироздание.
И приидет время наше!

                               Часть первая

                                ОБРЕЧЕННЫЙ

  Неприкаян есть человек, утративший дом свой, гол, бос и сир - даже если
живет в достатке и богатстве. Вдвойне неприкаян и обречен тот, кого изгнали
из дома его. Но хуже всех извлеченному из норы своей и брошенному вопреки
воле его и смыслу в нору чужую. Рожденный при свете падает в темень, и
окружает его зло, и нет ему друга и брата, есть лишь одни мучители и
терзатели его. Достойны жалости и сострадания прошедшие лагерями и тюрьмами
земными, каторгами и острогами. И достойны зависти они - черной, слепой,
ненасытной зависти, ибо дышали они земным воздухом, ходили по земле, ели
пусть и скудные, но плоды земные. Счастливцы! Избранники Божий! Участь их
легка и светла, ибо каторга их в доме их земном, и сами себе они мучители и
палачи, жертвы и истязуемые.
  Каторга!
  Страшное и непонятное слово, пришедшее из глубин и далей. Каждым слогом
своим ты бьешь в виски. Не избыть тебя во веки веков роду людскому, не
пройти сквозь тебя, не перейти поверху, не обойти стороною. Стоны и плачи,
слезы и вой. Но хуже всего исступленное, безутешное молчание. Молчание
обреченных, утративших веру и надежду. В молчании кандалы звенят громче и
безумней стучит плененное сердце..
  Подводная Гиргейская каторга!
  Пристанище обреченных на смерть. Сотни тысяч истерзанных и замученных,
задавленных непосильной работой в подводных рудниках. Один Господь и
мучители ваши знают, о чем молили вы слезно, валяясь по полу, биясь
головами о стены - там, еще на Земле, - а молили вы о смерти: о расстреле,
повешении, сожжении на костре или электрическом стуле, четвертовании...
молили о любой земной казни!
  Но не дали вам спокойной и быстрой смерти. А дали вам смерть, растянутую
на годы. На десяти планетах-каторгах держала Земля своих непослушных
сыновей. И одной из них была планета Гиргея в созвездии Белого Удава -
левой спиральной ветви галактики Уга-ХН.
  Семь лет геизировали Гиргею. Семь лет бились десантники-смертники с
чуждым миром. Семь лет пожирали лучших из лучших псевдоразумные гиргейские
оборотни.
  Черный, бездонный, свинцовый океан. Ни островка, ни клочка суши, ни
льдинки на черной мертвенистой поверхности. Лишь угрюмые ядовитые волны да
черные смертные валы, бушующие фонтаны-извержения да белесые искрящиеся
водовороты-пропасти... и страшнее всего - таящая ужас гладь. Сколько
доверчивых и любопытных нашли себе в ней могилу! Гиргея. Планета, не
предназначавшаяся Господом Богом для чад своих, для слабых и мятущихся
духом, беззащитных пред Пространством людишек. Тайна за семью печатями.
Первые поисковики не верили глазам своим, сходили с ума, погружаясь в
многокилометровые глубины, это был непомерный сказочный, колдовской океан
без дна. Это было нечто непостижимое: переплетения изъеденных дырявых стен,
лабиринты, норы, переходы, залы, гроты, подводные города в скалах,
выеденных или вырубленных - и так до бесконечности, на многие километры,
десятки километров, сотни километров вниз - уже было непонятно, где низ,
где верх, где лево, где право - переходы, провалы, лабиринты, пропасти,
пики... и так везде и всюду. Много позже стало известно, что планета
чудовищно стара, что ей четыреста шестьдесят миллардов лет, что когда-то
она была обычной планетой, плотной, круглой, тяжелой, каменистой, с
раскаленным жидким ядром. Но потом кто-то, добывая неизвестно что, изрыл ее
за сотни тысяч лет миллионами, миллиардами ходов, продырявил шахтами,
стволами, лазами, изъел все ее тело. Что это была за цивилизация, что за
мир - никто не знал. Никто не знал и откуда взялась вода, точнее, ядовитая
черная жидкость, триллионами- кубокилометров залившая все изъеденные
внутренности планеты, покрывшая ее непроницаемой, бушующей гладью сверху.
Загадка оставалась неразрешимой.
  Поначалу думали на жутких обитателей Тиргеи - подводных
чудовищ-оборотней. Но выяснилось, что это тупиковая псевдоцивилизация
свирепейших негуманоидов, не способных к длительному и упорному труду. А
потом на Гиргее нашли ридориум. Его было мало. Совсем мало, крохи. Но это
был настоящий ридориум - бесценнейшее сокровище, наполнитель
гипертороидов-переходников. Геизацию сразу же прервали. В мире, где есть
ридориум, не должны жить люди. Никто! Кроме тех, кто его добывает. А по
законам Федерации ридориум должны добывать только смертники, исключительно
смертники. Гиргея стала каторгой - адом для тех несчастных, что не успели
наложить на себя руки в земных следственных изоляторах. Были каторги и
пожестче, и покруче, но гиргейская каторга была самой гиблой каторгой во
Вселенной.

                                   * * *

  Ивану снилось, что эти ублюдки догнали его. Ах, как хорошо, просто
здорово! ему давно поднадоало уходить от них, заметать следы. Сейчас
потолкуем! Он развернулся и, преодолевая сопротивление воды, прыгнул
вперед. Левый взмыл на доннике вверх - черное брюхо проплыло над головой.
Но Иван успел ухватить его за ногу, сдернуть с управляемой торпеды. Правого
он осадил в лоб, сбил его хорошим прямым ударом. От тишины ломило в ушах,
удары были беззвучны, движения замедленны. Сфероиды ушли далеко вперед и
теперь возвращались к цели - к нему, они должны были пропороть его
скафандр, убить его. Как бы не так. Иван выдрал из ила приземистую фигуру
без плечей, заслонился ею... пузыри воздуха рванули вверх, разваливающийся
скафандр стал похож на жалкие обломки скорлупы, выскользнула черная тень -
маленькая, горбатая, уродливая. Этого не могло быть. Иван еде успел
пригнуться - второй сфероид рассек кремниевостеклотановуго заглушку над
виском, чудом броня уцелела. Тень! Иван бросился вслед... его остановили
глаза обернувшейся горбатой фигурки - непостижимо-живой под чудовищным
гнетом воды - глаза черные, прожигающие. Это были глаза Авварона Зурр-бан
Турга... Сон! Проклятый сон! Он мучил его много ночей подряд, все всегда
было по-разному, все менялось, но глаза оставались теми же, глазами
колдуна-оборотня из Пристанища. Надо догнать... Иван рванулся вслед за
тенью. И проснулся.
  Гуг Хлодрик стоял над ним и укоризненно улыбался.
  - Ты кричал во сне, Ваня. Вот я и пришел.
  Иван приподиялся в кресле, и оно тут же приняло новую форму, подлаживаясь
под сидящего. Голова была ясной. Он спал ровно два часа - преступно долго.
Времени оставалось в обрез. Но Иван не знал, что делать, с чего начать. Он
действовал по четкому, продуманному плану - он тихо, осторожно внедрился на
планету, преодолевая преграды, достиг ее дна. Он мог бы так же тихо и
незаметно выдаться наружу. Но Гуг спутал ему все карты - вместо того, чтобы
как положено добропорядочному каторжнику, махать своим виброкайлом под
присмотром биоандроида-надзирателя, он устроил дикую бучу, перебаломутил
половину Гиргеи, подставил себя, всю свою банду, сколоченную здесь же,
подставил всех, в том числе и его, Ивана. Безумец! Воистину- Буйный!
  - Можешь не говорить, Ваня, я все понял, - пробасил Гуг Хлодрик ворчливо,
- грех так глядеть па лучшего друга и старого собутыльника. Ты думаешь, я
сам в петлю башку сунул? Как бы не так! Они меня вынудили, Ваня!
  - Вынудили?! - в голосе Ивана было столько сарказма, что Гуг побагровел.
  - Вот именно! - взревел он. - Я ушел из-под ножа. Ты ведь знаешь, до чего
додумались эти падлы, эти гнусные подонки! Каторжан поступает все меньше, а
рук не хватает. Наш брат недолговечен. Вот и смекай.
  Иван ничего не понял. Гуг нес какую-то ахинею.
  - Эти сволочи пересаживают наши мозги в своих многолапых киберов с
повышенной устойчивостью. Ты понимаешь, Ванюша, что это?
  - Что? - спросил Иван, начиная потихоньку доходить до смысла сказанного.
  - Смертник мотает в этом аду срок два-три года, кому повезет, тот
загинается за год! Я не хочу быть вечным смертником, Ваня! И никто не
хочет! Я видал этих парней. Им не позавидуешь. Почему моя башка должна быть
в двенадцатиногом крабе. Да, он лучше вкалывает, выдает больше ридориума!
Да, он почти вечен, он будет колупать эту планетенку пока не проколупает
насквозь. Но я, Ваня, не подписывался на вечную каторгу, понял?!
  - Все это не имеет никакого значения, - проговорил вдруг Иван обреченно и
тихо.
  - Почему? - Гуг вытер со лба холодную испарину.
  - Вторжение может начаться со дня на день. Счет идет на часы!
  - Это клиника, Ваня! По тебе плачет сумасшедший дом. Но меня в него никто
не пустят, понял? Меня даже не казнят за все грехи мои смертные! Меня
впихнут в этого монстра...
  - Сколько у тебя человек? - оборвал Гуга Иван.
  - Тридцать семь здесь плюс два андроида и три киборга, да еще на Земле
три сотни, - Гуг отвечал прилежно, как школьник на уроке, весь пыл его
куда-то пропал сразу.
  - Они погибнут, Буйный! - тихо сказал Иван.- Ты что, не знал, с кем
имеешь дело? Зачем ты впутал других... тридцать семь душ.
  - Тридцать семь каторжников-смертников, готовых идти грудью на таран,
готовых сдохнуть, Ваня! Тут тебе не детский сад и не земная зона!
  Иван все не решался спросить о главном. Он поглядывал на крохотную
сиреневую звездочку, украшавшую лоб Хлодрика, - шрам был почти незаметен.
Еще три таких же должны были быть на затылке. Под черепную коробку каждого
смертника вживляли четыре серебристых микрокапсулы - можно было бы обойтись
и двумя, но на всякий случай приемодатчики дублировались. Каторжника могли
убить мгновенно, одним сигналом, могли помучить, могли довести до
исступления, умопомешательства - с непокорными не церемонились.
  - Почему они не вырубили вас?
  Гуг расхохотался, похлопывая себя обеими ручищами по огромному животу. Он
был явно доволен вопросу.
  - Рубильник у них еще не вырос, Ваня! Шучу! - Гуг ударил кунаком в черную
настенную панель. - Сейчас, Ваня, я тебя познакомлю с одним человечком. Ты
только не упади в обморок. Пока он с нами, ни хрена не случится. Эти
болваны додумались запихнуть в нашу зону мастерюгу, который ее работал.
  - Исключено! - отрезал Иван. - Ни один "мозг" не пропустит.
  - Нет, не здесь! Он писал программу на Земле, понимаешь. И он закладывал
еще там всякие, знаешь, тупички и ходики, прямо говоря, не предусмотренные
проектом. Он получил от Синдиката мешок денег. И еще мешок ему должны были
дать потом. Но он сгорел, Ваня... Синдикат уже присылал сюда двоих -
непостижимо, их трупы валяются в тупиках, их даже не ищут, про них даже не
знают, Ваня! Вот он идет.
  Панель въехала в переборку, и в комнату через круглый лаз протиснулся
кособокий, криворукий, весь какой-то перекореженный карлик в
термопластиконовом ребристом гидрокостюме.
  - Он его никогда яе снимает! - коротко бросил Гуг. И тут же махнул в
сторону Ивана ручищей. - Гляди, - давний мой кореш, асс-звездопроходчик,
сейчас такие повывелись. Ну чего притихли, знакомьтесь!
  Карлик протянул Ивану трехпалую уродливую руку, поморщился от осторожного
пожатия, представился:
  - Цай ван Дау, потомок императорской фамилии в тридцать восьмом колене,
имею честь!
  - Очень приятно, - ответил Иван машинально. Он не мог оторвать глаз от
чудовищного лица карлика, едва достигавшего огромной бритой головой его
груди. - Иван...
  - Мне о вас много рассказывал Гуг-Игунфельд. Вы мне представлялись
значительно старше. И когда вы только успели покорить столько звездных
миров? - карлик Цай ван Дау приветливо улыбнулся, отчего лицо его стало еще
уродливее: ощерились мелкие острые зубы, выпученные, закрытые наполовину
белесыми бельмами глаза подернулись кровью, в ноздрях - совершенно
нечеловеческих, рваных, открытых - что-то затрепетало, из огромной гниющей
раны на лбу вытекла капелька почти черной крови.
  Иван не мог понять - человек это или обитатель одной из населенных
планет, прижившийся в земных колониях, пообтершийся, овладевший человечьей
речью... и о какой-такой императорской фамилии он говорил?
  - Язык проглотил, Ваня? - Гуг обхватил обоих за плечи, улыбнулся. Ему
явно хотелось разрядить обстановку. - Цай отличный малый! Он покруче нас с
тобой! Я жалею, что не встретил его раньше, гиргейская каторга свела нас.
  Иван широко улыбнулся, заглянул в бельмастые глаза. Теперь он понял -
карлик плод любви землянина и инопланетянки, или наоборот, в нем все
действительно круто замешено. Но его лоб! С такой раной - и на ногах!
  - Что вы меня так разглядываете? - вежливо поинтересовался Цай ван Дау. -
Думаете, я сбежал из тюремного лазарета? Ошибаетесь. Здесь таковых нет! -
он провел трехпалой рукой по голому высокому лбу, запустил палец с черным
ноготочком в кровоточащую рану. - Не заживает проклятая! Да вы не обращайте
внимания.
  Гуг усадил обоих на огромный мягкий диван.
  - Ты знаешь, чего он учудил?
  Иван качнул головой.
  - У него был только старый, ржавый, кривой гвоздь. Но он, этот крутой
малый, до которого нам, черт побери, никогда не дотянуть, две недели
ковырял этим гвоздем свой лоб, дырявил черепную коробку. Ваня, он
собственными руками, обливаясь кровью, выдрал из своего мозга
приемодатчики! И пошел в центральную. Ты себе представляешь, чего он там
натворил?!
  - Не надо об этом, - тихо попросил карлик Цай.
  - Надо! Мир должен знать своих героев. Он вырубил всю внешнюю связь,
отрезал зону от других зон, ото всей Гиргеи. Не поверишь, Ваня, я не мог
вырвать из этих ручек плазмомет! Еще немного и он погубил бы всех.
Понимаешь, о чем я говорю?
  - Надо были оставить заложников, - предположил Иван.
  - Да! - обрадованно взревел Гуг, будто его уже вывезли с каторги. - Но он
сделал самое главное и с самого начала- он вырубил эту дьявольскую
штуковину, наши приемодатчики превратились в безобидные бусинки, а потом он
подал на них сигнал дельта - саморазрушение, усек? Это была фантастическая
операция! Через семь минут автоматика все восстановила - но мы были уже
свободны, заложники в наших руках, андроиды-надсмотрщики перебиты, все
оружие наше... и четыре трупа.
  - Трупы на моей совести. Гуг, успокойся, - прервал восторженный рассказ
карлик Цай.- И хватит уже о прошлом. Если мы не уйдем в ближайшее время, мы
не уйдем никогда.
  Иван стиснул голову руками. Ну почему он всегда попадает в идиотские
переплеты?! Почему он вместо одного Гуга должен теперь вызволять тридцать
семь каторжных рыл, не считая киборгов и андроидов! Все это нереально,
глупо, немыслимо! Нет, надо начистоту!
  - Гуг я пришел за тобой! Понимаешь, за тобой одним! - начал он, - Я не
смогу вытащить всех. За мной по пятам идут...
  - Я знаю!
  - Это не власти, Гуг. Это другие!
  - Плевать!
  Иван не стал вдаваться в подробности. Он приподнял рукав, отстегнул
ремешок возвратника.
  - Возьми, - он протянул возвратник Гугу. - Через секунду ты будешь у
старины Дила Бронкса, на станции Дубль-Биг-4. А я выберусь отсюда, можешь
не сомневаться... если получится, - Иван снова заглянул в белесые глаза
карлика Цая, - мы выберемся вместе. Но вытащить с каторги тридцать семь
человек - это гиблое дело, Гуг! Я говорю прямо, ты меня знаешь!
  Гуг отвернулся, надул губы.
  - Убери свою игрушку, Ваня, - просипел он через плечо, - ты, небось,
забыл, как мы вместе хаживали на Гадру и Урепаг, ты предлагаешь мне драпать
отсюда, бросить всех корешей и отвалить?! Не обижай меня, Ваня.
  Карлик Цай встал с дивана, прихрамывая, на кривеньких тонких даже в
ребристом гидрокостюме ножках подковылял к столу, отхлебнул из плоской
бутылки фаргадонского рома. Опустился прямо на пол у выгнутой резной ножки,
скрючился, сморщил уродливое лицо. И сказал:
  - Будем пробиваться.
  - Но как?! - Иван вскочил на ноги.
  - С уровня на уровень, с боями! Огнем дорогу проложим. Мы все равно
смертники. Может, так умереть достойней! Будем идти открыто, кто выйдет,
тот выйдет, кто нет - останется здесь! Ничего не изменится, Иван, ничего!
Мы можем только выиграть, проиграть мы не можем.
  Гуг положил ему руку на плечо, ткнулся лбом в лоб. Он плакал - тихо,
беззвучно, горько.
  - Уходи, Иван! Ты не имеешь права погибнуть с нами,- голос железного,
неунывающего Гуга-Игунфельда Хлодрика Буйного дрожал, - мы все сдохнем тут!
Но мы не пойдем в обход. Это уже решено, решено всеми, бесповоротно, Иван.
Ты можешь считать нас злыми, жестокими, кровожадными, но мы будем идти по
трупам, мы будем их жечь, резать, убивать. Заложников мы убьем последними.
Если они дадут нам вырваться, мы отпустим этих ребят.
  - Глупо! Все это глупо, Гуг! - Иван задыхался от невозможности объяснить
очевидное, объяснить то, что и без него прекрасно понимали. - Они будут вас
держать под колпаком всегда и везде - на каждом уровне, на каждой зоне, на
орбите, в созвездии, в галактике... рано или поздно они настигнут вас,
обезоружат, а если заложники погибнут раньше, они просто уничтожат вас -
понимаешь, уничтожат в любой точке Вселенной! И пусть твой друг Цай ван Дау
знает все ходы и выходы, тупики и камеры - вы все равно везде будете под
колпаком, везде на экране.
  Гуг вытер слезинку на небритой седой щеке.
  - Чего ты предлагаешь, сдаваться?
  - Ты должен уйти на станцию! Я выберусь отсюда, Гуг, я ведь не меченный,
я смогу запутать следы, сам знаешь, через неделю, самое большее, две я буду
у Бронкса.
  - А они?!
  Иван промолчал. Что он мог ответить. И так потеряно слишком много
времени. В его голове один за другим рождались и тут же умирали ввиду явной
невыполнимости десятки планов. Все бесполезно. Каждый знал прекрасно - с
Гиргеи выхода нет. Они все погибнут. Они и хотят погибнуть - красиво, с
помпой, с треском и пальбой, с шумом, погибнуть, стоя на ногах, а не на
коленях. Но все проклятье в том, что ему - да, ему! - никак нельзя
погибнуть. И ему нельзя бросить друга. Это еще хуже, чем погибнуть.
  - Гуг, у меня твое колдовское яйцо-превращатель...
  - Не поможет. Я уже думал о нем. Ничего не поможет, Ваня. Ты зря тащил
сюда мою торбу - эти штучки хороши на Земле, здесь от них мало толку.
  - Поглядим еще, - двусмысленно проговорил Иван. И добавил бодрее: - Вот
что, Гуг, я пойду с вами!
  - Ой, Ваня, подумай, семь раз отмерь!
  - Я иду с вами!
  Гуг обнял его и тихо засмеялся, его трясло мелко, неостановимо - это была
явная истерика.
  - Ну, ну, успокойся, - приговаривал Иван. - Ты вот чего, дружище,
познакомил бы меня со своими ребятками, вместе на дело пойдем, надо всех в
лица знать.
  - Это можно, - согласился Гуг.
  Через десять минут в его комнате-камере собралось двадцать восемь отпетых
головорезов, с которыми Иван в иной обстановке не пожелал бы встречаться -
на Гиргее не держали пай-мальчиков.
  - Остальные на постах, так, на всякий случай, - пояснил Гуг. - Я не
доверяю автоматике!
  Карлик Цай ван Дау криво улыбнулся, кровь струйкой полилась со лба в
бельмастый глаз. Отпрыск императорской фамилии был бледен и хмур.
  Гуг представлял одного за другим:
  - Коротышка Ку, насильник и убийца, пять лет на зоне, старожил. Барон -
этот парится за босса, в Синдикате так принято, Ваня. Белый Фриц - мочил
только легавых, псих, по нему дурдом плачет, взяли на Октаподе, здесь
полгода.
  Кипа Дерьмо - отчаянный малый, темнила, двоих кончил уже на каторге...
  Иван смотрел на эти измученные и одновременно сияющие рожы и думал -
торчать бы вам, ребятки, здесь за грехи ваши, ну вот вырветесь на свет
Божий, а дальше что? Снова убивать, расиловать? что ты будешь делать на
Земле, а, Кипа Дерьмо? а ты, Бон Наркота, колоться? глотать колеса? резать
всех подвернувшихся под руку?!
  - Народ надежный, проверенный - с такими парнями можно идти на край
света, - нахваливал головорезов Гуг Хлодрик,- вот, гляди, рекомендую -
ветеран тридцатилетней аранайской войны Иннокентий Булыгин, в поосторечии
Кеша Мочила, твой землячок, промежду прочим.
  Седой изможденный мужик с впалыми щеками и изломанным носом протянул
Ивану костлявую руку с десятком тусклых металлических колец на пальцах.
  - Полегче, приятель! - вскрикнул Иван. Он не ожидал этой нечеловеческой
хватки, аж кости захрустели.
  - Пардону просим, - тихо сказал мужик - нагловато, совсем без вины в
голосе, - протез разладился, старый он, разболтанный, менять пора да сперва
отсюда бы слинять. Слыхал, ты с нами пойдешь?
  Иван криво усмехнулся, поглядел в серые выцветшие глаза каторжника - куда
только не забросит судьба-злодейка русского скитальца-горемыку! Сколько их
таких, рассеянных по Вселенной, по крохотным миркам, падающим в бездонную
черную пропасть Пространства!
  - Пойду, коли не искалечат до поры до времени.
  - Своих не калечим, - серьезно ответил мужик и добавил сурово: - Ты вот
чего, держись ко мне ближе, авось не сразу пришибут, понял?
  - Он дело говорит, Иван, - подтвердил Гуг. - Кремень мужик!
  У Ивана уже голова кружилась от всех эти "кремней".
  Цепкая память намертво впечатала в мозг каждое лицо, каждую фигуру,
каждую кличку- больше ничего не надо, хватит. Пора!
  - Гуг, - сказал Иван, придержав приятеля за локоть, - мне надо с тобой
поговорить с глазу на глаз. Потом, видно, не придется.
  - Понял.
  Через три минуты они остались одни в этой мрачной и респектабельной
камере. Одни в ловушке для обреченных, на глубине восьмидесяти километров,
под свинцовой толщей ядовитой жижи, в изрезанной подводными ходами и
туннелями проклятой Гиргее.
  - Неплохо устроился, - сказал Иван.
  - Не для нас хоромы строили, Ванюша!
  Камера и впрямь была просторной, добротно обставленной - мебель
последнего поколения с психодатчиками, и тут же старинная резьба по
натуральному дереву. Откуда на Гиргее натуральное земное дерево? Витражи,
застекленные подки, аквариумы в стенах... Иван вздрогнул. Показалось -
вот-вот высверкнут из водной черной толщи злобные кровавые глаза. Он давно
здесь, но еще не видал ни одной гиргейской клыкастой рыбины. Наверное, всех
повывезли любители.
  - Слушай, Гуг... - начал было Иван.
  Но Буйный прервал его, потряс рукой перед самым носом.
  - Нет, Ваня, это ты меня послушай немножко, а потом я тебя. Есть и еще
одна причина, по которой мне бежать нельзя! - Он подошел к стеллажу с
огромными фолиантами, сдвинул его, почти без напряжения, нажал на кнопку.
  - Ливочка, ты меня слышишь?
  - Я давно вас подслушиваю, - прозвучал невесть откуда томный и капризный
женский голос, - ну и скушный же вы народ, мужчины, все о делах да о делах,
фу!
  - Мы зайдем к тебе с Ванечкой, ладно? - спросил Гуг вкрадчиво.
  - Нет уж, лучше я к вам! - Голос был низкий, бархатистый.
  И сразу же за стеллажом открылась дверца. И из полумрака высунулась
наружу женская нога - стройная, темная, в белом сапожке с золотой
пряжечкой. Негритянка. Нет, мулатка. Иван не ожидал увидеть здесь женщину.
Не место женщинам на подводной каторге, за тысячу световых лет от Земли. Но
мулатка была живой, настоящей и необыкновенно красивой. Таких синих глаз
просто не могло быть в природе. Иван залюбовался... и забыл поклониться.
  - Ты его заколдовала, Ливочка.
  - Да? А я подумала, он немой.
  - Вы столь прекрасны, что любые слова излишни. Позвольте? - Иван
приподнял невесомую узкую кисть и коснулся губами темной кожи.
  - Лива отсидела три года,- пояснил Гуг, прижимая красавицу к своему
необъятному животу, поигрывая с длинным сиреневым локоном, который будто бы
случайно выбился из тщательно уложенной пышной прически. Пухленькие губки,
вздернутый носик и безумная синева глаз - ангел во плоти. Нежной кошечкой
мулатка льнула к великану Гугу, не стесняясь Ивана. Очаровательница, да и
только.
  - Она в своем притоне на Двадцать первой авеню одним дождливым вечерком
решила свести счеты с прежним любовником. А тот, понимаешь, пришел с пятью
фараонами. Пришлось замочить всех шестерых. Две недели она пилила их на
куски и скармливала дворовым псам. А на третью соседушка настучала. Ваня,
ее приехал брать целый взвод пурпурных касок - с пушками и лучеметами, в
бронежилетах, с гранатами и прочей мурой. А она лежала на своем плюшевом
диванчике, свернувшись калачиком. И жевала изюм. Дитё! Ваня, разве можно
эдакое дите совать в каторгу, на зону?!
  Гуг нежно поцеловал мулатку в мочку уха. Она ответила страстным горячим
поцелуем, прижалась еще сильнее.
  - Ну как ее оставишь? - вопросил Гуг извиняющимся тоном. У меня было
много женщин, ты знаешь. Но я только думал, что я их любил, нет, Ваня, я,
старый трухлявый пень, влюбился в эту девочку и понял, что ничего прежде и
не было! У меня нехорошие предчувствия, Ваня, так бывает перед концом, я
знаю...
  - Типун тебе на язык! - мулатка шлепнула Гуга по толстым синюшным губам.
И тут же снова прижалась к животу, мурлыча и потираясь бедром о ногу
великана.
  - Дай Бог вам счастья!
  Иван становился все мрачнее. Надо было действовать сразу, не разбираясь
ни в чем, теперь он все больше и глубже влезает в нечто
неуловимо-иллюзорное, опутывающее по рукам и ногам. Чувства-с! Каприз!
Прочь! Немедленно прочь! Нельзя идти на дела и распускать нюни! Он
уговаривал сам себя, но ничего не мог поделать.
  - Ладно, Ливочка иди! А то мы все сейчас расплачемся здесь, хором, - Гуг
чмокнул мулатку в щеку, подпихнул ее рукой под круглую попку к дверце.
  Но красавица вырвалась. Уселась в кресло, закинула ногу на ногу.
  - Нетушки! - заявила она совсем томно. - Я должна знать, что вы
замышляете. Я еще подумаю, может, пойду да и сдамся вертухаям. Простят! Я
еще года три протяну здесь, они меня не шибко давят. Три года - целая
вечность!
  Иван ухватился за соломинку. Он встал перед красавицей на колени будто в
шутку, но вместе с тем и всерьез, снова коснулся ее руки - той самой ручки,
что отправила в мирой иной шесть черных душ, а потом день за днем пилила
оставленные душами в ее хибаре тела. Нет, Гуг или врал, или это и впрямь
необыкновенная женщина. Надо заставить ее, упросить, убедить.
  - Вам надо идти к ним, - начал он с горячностью, - надо! Они все вам
простят. Нельзя губить такую красоту и так-то молодость! Через год-другой
вас переведут на мягкую зону, вы все позабудете, время вдет, законы
меняются, вас выпустят, обязательно выпустят, вы заживете новой жизнью, на
Земле рай, вас ждут в этом раю, надо только сделать первый шаг, маленький
шажочек!
  Она резко отпихнула его руку. Пнула белым сапожком в грудь - Иван
качнулся назад, но не встал с колен.
  - Мент! - она чуть ли не визжала. - Поганый мент! Ты чего сюда пришел,
а?! Ты пришел, чтобы оставить Гуга одного, чтобы взять его, да?! Гуг! Это
стукач, они подослали его специально, они подсадили его к нам!
  Гуг обхватил красавицу руками сзади, из-за кресла, прижал свою стриженную
седую голову к ее точеному виску. Гуг был мрачен.
  - Нет, Ливочка, он не стукач. Он просто дурак! Он не знает, что такое
любовь. Ты уж прости его, несчастного.
  Иван встал. Плюхнулся на диван.
  - Ну, как знаешь!
  Гуг перебрался к основанию кресла, обнял рукой шоколадные ноги,
привалился щекой к колену - округлому и гладкому. Вид у него стал
умиротворенным и счастливым - хоть немного счастья, но оно ведь есть пока,
зачем думать о том, что будет завтра, через час, через два?!
  - Ты хочешь меня спросить, Иван. Давай!
  - Да, я давно хотел тебя спросить. Гуг. Все откладывал, как-то неловко
было, неудобно. А теперь понял - скоро нам всем конец, так и не узнаю...
Короче, как ты вляпался во все это дерьмо?! Ведь ты был десантником
экстра-класса?! Чего тебя дернуло связаться с ворами и бандитами. Не
понимаю, Гуг, не понимаю! Здесь есть хоть какая-то логика? Или ты просто
спился, опустился, дошел... нет, все не то, ерунда какая-то! Я все время
думаю - почему наши лучшие парни или спиваются или гибнут. Ну почему?
  Мулатка прикрыла глаза. Но она не спала, слушала.
  - Эх, Ваня. Бередишь ты мне старые раны! - Гуг покраснел, кровь прилила к
голове, видно, и впрямь ему было нелгко вспоминать прежнее. - Ладно,
слушай. И ты, детка, тоже послушай, наука будет. Столько лет прошло. А ведь
ты, Ванюша, совсем от Земли оторвался, давно не был на ней. Хотя вы там, в
России, все малость трахнутые и оторванные, идеалисты вы, все Бога ищете.
Нету Бога, Ваня, нету1 Мы с тобой последний раз вместе на Сельме были, так?
  Иван кивнул. Целая эпоха прошла-прокатилась с тех пор.
  - А на Параданге меня подставили, Ванюша. Да так подставили, что лучше б
в петлю сразу. Нас бросили на прорыв - восемнадцать лбов, я главный. Атака
с ходу, десант с боем - ты знаешь, что это такое. Приказ - взять заставу,
разнести форпост в пыль. Тройная защита, уровень ваш, вооружение наше -
сказали, дескать, десять лет им поставляли, обучали персонал, а они,
дескать, всех вырезали, две колонии выбили - отдыхающих с Земли, детишек да
старичков с бабусями... И еще приказ - заглушки по всей форме, никакой
связи, будут давать слуховую дезу, сбивать с толку. Ну, ты меня знаешь,
приказ есть, надо работу работать. Перед стартом у Билла Аскина сидел -
пригласил, по душам толковали, всех знакомых-друзей перебрали, тебя тоже,
Ванюша, слезу пускали, подпили малость, по плечам друг дружку хлопали,
кореша! кровные братки! Ты, Ваня, представляешь, как он меня подставил1 Я
ведь всегда как думал - Космофлот, Два Океана - оба вместе, сам знаешь.
Отряд Дальнего Поиска, гранит, мрамор, водой не разольешь, я ведь, Ваня,
розовым был и зеленым, хотя и через сто смертей прошел. Короче, броней
прикрылись, пушки выставили - и прямо из туннеля вниз, на планету, на
Параданг трижды проклятый. В тишине идем, только друг друга слышим. Нас уж
тыщу раз засечь должны были, угостить. А ни хрена нету! Хитрят, думаю.
Ваня, ты меня сейчас пошлешь к дьяволу и никогда руки не подать, а может и
прибьешь здесь прямо? Бей, Ваня, я и прикрываться не стану, меня давно
прибить пора.
  Иван поморщился.
  - Кончай юродствовать. Гуг. Я ни черта еще не понял, а ты уже предлагаешь
тебя прибить. Хорош гусь - приперся ва эту поганую каторгу за тридевять
миров и пространств, что прибить каторжника Гуга-Игунфельда?
  - Ладно, потом сам решишь, - Гуг говорил быстро, нервно, его трясло от
страшных воспоминаний. - Ваня, я вышиб заглушку и чуть не оглох. Какой-то
тип орал мне прямо в уши по прямой связи голосом Кира Смирнова, ты ведь
помнишь его?!
  Еще бы не помнить, Кир дважды выручал Ивана - вытаскивал изтральгарского
болотного ада, отбивал от тупых зарогов-черепогрызов. Кир был славным
парнем... Был? Иван поймал себя на неожиданной мысли.
  - Кого ты еще слышал? - спросил он, резко подавшись вперед.
  - Погоди! - Гуг отмахнулся. - Он орал: "Гуг! старина! ты ослеп, что ли?!
или это твои новые фокусы?! Гуг! мы ждем тебя в гости! но ты же сейчас
протаранишь нашу старушку! Стой, Гуг-Игуйфельд Хлодрик!" Деза! Я сразу
просек, что это деза, что зеленорожие убийцы давят мне на психику, дурят!
Они орали беспередыху, все! И Кир, и Чарли Сай, и Пер Винсент, и братья
Поиски на три голоса, и Ева Хитроу, рыжая Ева... Они орали, молили,
просили, а мы били - залп эа залпом, шестнадцать десантных боевых шлюпов,
двойной боезаряд. Это была преисподняя! Они стонали, плакали, выли.. но они
не выпустили ни одной ракеты, только защита, только поля. Мы пробили все,
Ваня, мы все уничтожили там... Я верил, что крушу базу сволочей. Я сам
вопил: "Вот вам за бабушек! вот вам за деток! вот вам за старичков
несчастных! твари! убийцы! зуб за зуб! око за око! аз отмщение- и аз
воздам!!!" Приказ был после операции сразу сниматься - штурм прошел, придут
ребятки, наше дело отдыхать. Но я нарушил приказ, какой-то черт дернул
меня, Ваня.. Я спустился на заставу. Она была разбита вдребезги. В
центральном бункере в месиве из костей, мяса, крови лежали герметические
феррологовые очки Кира Смирнова, понимаешь, они оказались прочнее его
самого, прочнее всех, ты ведь помнишь, он их никогда не снимал - после
Гуганга, после операции на глазах, он без них не мог. У меня ноги
подогнулись, Ваня я упал на пол. Я не мог встать.
  - Ты ошибся. Гуг!
  - Нет, я не ошибся. Они все погибли в этом бункере. Это я их убил. Я один
- парни из моей команды ничего не знали, а я слышал! Я проверял потом - их
имена никогда и нигде не упоминали, на них наложили табу, их забыли, будто
их не было. Я выполнил приказ.
  Ивана тоже начинало трясти. Гуг рассказывал невозможные вещи. Так не
шутят, так не врут. Но верить было нельзя. Билл Аскин не мог отдать приказа
уничтожить своих... но ведь он и не отдавал приказа уничтожать своих.
  Бред! Просто Гуг допился, ему это все примерещилось в пьяном бреду.
  - Что было дальше?
  Мулатка сидела ни жива ни мертва, белыми пальцами она вцепилась в Гугово
плечо, по нежному личику пробегал нервный тик.
  - Эх, что было, Ваня. Это длинная история,- Гуг вздохнул,- говорил, лучше
прибей меня, гада ползучего, сразу! Я пошел к Биллу... если б ты видел, как
он обрадовался моему приходу, как он разулыбался - рот до ушей!
  - А ты?
  - А я врезал ему в морду - он чуть не пробил башкой стену. А потом, пока
он еще не прочухался, я взял его за ноги, Ваня, и разодрал на две половины.
Пришлось уложить трех его секретарей - не знаю, может, и неповинны ни в
чем, подвернулись под руку. А потом я пошел к штабным...
  - Бокс 14-14 X?
  - Он самый. Я точно знал, что именно эти парнишечки разрабатывали
операцию. Не буду описывать, как я их молотил - такие суки не должны жить,
Ваня. И они не живут... - Гуг выдохся, голова его опустилась на грудь,
нижняя губа отвисла.
  - На глотни, милый! - мулатка поднесла к самому рту Хлодрика бутылочку с
фаргадонским ромом.
  - Нет, не хочу!
  Гуг глухо, беззвучно рыдал, спина его сотрясалась огромным живым
айсбергом.
  - Это все ошибка, - сказал Иван. Он не мог поверить рассказу. С какой
стати штабным уничтожать Парадангский форпост, своих же ребят? Гуг просто
спятил. Возможно, прямо сейчас, на каторге немудрено спятить. Иван знал
Билла Аскина как отличного парня, своего брата-десантника, прыгнувшего с
годами чуть повыше в мягонькое креслице. Нет, не могло быть такого.
  - Это все правда, Ваня, - пробурчал Гуг, словно угадав мысли. - Ты много
не знаешь. Я тоже много не знал, пока не попал в Синдикат.
  - Ты - в Синдикат? - удивился Иван.
  - Да, я два года варился в этой каше, ни хрена не понимая, но работая на
них. Они уже давно почти всюду пробрались, везде их щупальца. Я даже не
знаю, сколько их - Синдикат настоящий, основной, и Синдикат левый, Новый
Порядок, Строители Храма, Восьмое Небо, Черное...
  - Что - черное? - встрепенулся Иван.
  - Нет, я ничего не говорил, это слухи. Их не так уж и много, но они все
время делят мир. Наверху эти горлапаны из правительства, парламентов,
выборные всякие, министры хреновы и прочая мишура, марионетки на ниточках,
а внизу, в темноте они - подлинные хозяева мира. Они все время что-то
делят, Ваня. Они не поделили Параданг, а потом поделили, а я им помог,
понимаешь?
  - С трудом, - Иван слыхал, что где-то вдет какая-то закулисная возня,
грязная, подлая, гнусная. Но ему некогда было заниматься всякой ерундой, у
него всегда было настоящее дело, по крайней мере, он сам так всегда считал.
- Как тебе удалось уйти из Штаба?
  - Это они меня вытащили. У них везде свои люди. Синдикат сводил счеты с
Восьмым Небом, понимаешь. И они решили, что крутой парень Гуг Хлодрик им не
помешает. Грязь, Ваня, гнусь, мерзость. Сколько планет мы с тобой
геизировали, вспомнишь?
  - Двадцать девять - ответил Иван, - это с тобой. Но ты и без меня
работал. А я - без тебя.
  - Двадцать девять миров, Ваня!- Гуг схватился за голову. - Семнадцать
населенных. Ты знаешь, что теперь на четырех из них?
  Иван скрестил руки на груди.
  - Что на них может быть? Базы. Дома отдыха. Охотничьи зоны. Заводишки и
комбинатики... много чего.
  - Вот ты и дурак, самый настоящий, Ваня! Розовый ты карась-идеалист, а не
десантник-смертник. На четырех планетах сейчас каторги похлеще гиргейской.
Только парятся на них не зэки с Земли, а местная, туземная братия. Черный
Шар забетонировали полностью, выхода наверх местным нет, они горбятся на
подземных фабриках, гнут спину на Синдикат.
  - Врешь!
  - Нет, Ваня, не вру. Синдикат взял Черный Шар в аренду на девятьсот
девяносто девять лет, вместе со всем, что там есть, вместе с сорока семью
миллиардами туземцев. На Шаре сутки - тридцать два часа, а рабочий день -
двадцать шесть. Из этих бедолаг выжимают все, они лепят процессоры с утра
до ночи и с ночи до утра, они даже не знают, что они делают, для чего, их
просто выдрессировали, обучили... - и все с нашей легкой руки, Ваня!
  - Неправда!
  В голове у Ивана помутилось от слов Гуга, он не хотел верить, не хотел!
Великая Россия контролирует населенные миры, она бы никогда не допустила..,
  - Это рабство. Настоящее рабство. Но бывает хуже, Ваня, Илонян и
огазейцев продают с их геизированных планет по всей Вселенной, всем, кто
хочет получить дармовые рабочие руки или наложниц. И Сообщество знает об
этом, несчастные проходят по статье "псевдоразумные тягловые животные",
понял?! А мы-то с тобой старались, несли свет бедным аборигенам,
пребывающим во мраке и сырости родных планетенок!
  - Ложь!
  В мозгу у Ивана вдруг пронеслось полузабытое: "Человеку нечего делать в
Пространстве, его дом - Земля, на Земле и искать он себе должен применение,
ищущий чуждого несет зло всем..." Отец Алексий умер, а вот голос его жил,
звучал в ушах. Иван покачал головой. Не время, сейчас не время погружаться
во все эти дрязги.
  Он встал, подошел ближе к черному, пустому и безжизненному аквариуму.
Провел рукой по холодному стеклу.
  - Гуг, - спросил он неожиданно, - а твой Цай хорошо знает дорогу наверх?
  - Если он не знает, значит, никто не знает, - философически изрек Гуг.
  Два красных глаза мигнули ив глубин, вперились в раскрытую душу, обожгли.
Иван вздрогнул, прильнул к стеклу - ничего за ним не было. Пустота холод,
мрак.
  - Мне надо поговорить с тобой, давай выйдем.
  Мулатка вскочила на ноги. Вспыхнула.
  - Я и сама могу уйти. Прощайте, грубые и глупые мужланы!
  - Ой-ей-ей! - пропел тонюсенько Гуг.
  - Простите меня, - бросил Иван вдогонку красавице Ливе, ускользавшей в
дверцу,- но дело есть дело.- Он был сух и скуп. Не до деликатностей.
Ближайшие три-че" тыре часа решат все.
  - Гуг!
  - Чего?
  - Узнаешь? - Иван держал у горла серенькое гладенькое яичко.
  - И не надоело тебе играться? - рассердился Гуг.
  - Надо проверить!
  Иван нажимал все сильнее и на глазах терял свою стройность, жирел,
расплывался, рос. Он превращался в Туга-Игунфельда Хлодрика Буйного - в его
абсолютную копию, а точнее, в него самого, раздвоенного сказочным образом.
  - Погляди на меня!
  - Грех смеяться над старыми больными людьми! - Гуг подошел и ударил
здоровой ногой по протезу своего двойника.
  Иван чуть не упал.
  - Ну и шутки у тебя!
  - Привыкай! Я ведь привык. А вообще, Ваня, зря ты меня не прибил, - Гуг
смотрел на самого себя с презрением и враждой.
  - Успеется еще. Я оставлю за собой это право, согласен?
  - Согласен. Прибьешь, когда все до конца поймешь!
  Гуг повернулся к нему спиной, уперся ручищами в резную столешницу
массивного деревянного письменного стола, совсем неуместного на глубине
восемьдесят километров.
  - Обязательно прибью.
  Иван быстро вытащил из-под мышки возвратник, накинул его на предплечье
Гуга Хлодрика, с силой сдавил контактные пластины. Прежде, чем раздался
полуслышный щелчок, Иван сказал:
  - Привет Бронксу!
  Гуг обернулся разинул рот... и пропал.
  В эту минуту, с разинутым ртом и выпученными глазами он уже стоял на
борту Дубль-Бига-4, в приемной камере, обшитой мягкой оленьей кожей
вперемешку с пластинами угазавра с планеты У.

                                   * * *

  Лива не выдержала и получаса. Когда она вошла, Иван, он же Гуг Хлодрик
Буйный, главарь гиргейской освобожденной банды, сидел в мягком черном
кресле, забросив голову на спинку.
  - А где это фраер, где твой карась? - спросила мулатка томно на немецком.
- Сбежал?
  - Я его отпустил, Ливочка, - произнес Иван, гуговым голосом, - он нам
только помехой будет, все испортит, да забудь ты про него.
  - А то, что ты лепил давеча - неужто правда?
  - Туфта, Ливочка, туфта. Психа из себя давил, понимаешь? Ну ты иди,
ладненько? Чертовски устал, буду спать тут, на диванчике, иди, лапушка.
  - Фу-у! Как был ты мужланом, так и остался им. И за что таких любят!
  Ивану не пришлось спать в эту ночь. В теле Гуга Хлодрика он почувствовал
себя неважно - погрузневшим, постаревшим, необычайно могучим, но вместе с
тем неповоротливым. Досаждала искусственная нога - будь прокляты
звероноиды, отгрызшие живую Гугову ногу! Причина его бессоницы была,
конечно, иной. Иван напряженно продумывал все ходы - шансов на успех
прорыва не было. Сейчас они находились самое меньшее в трех кольцах
блокады. Как только они начнут дергаться, их обложат еще сильнее - обложат,
а потом начнут сжимать кольца. Щадить не будут, каторжников-смертников не
щадят. Могут и заложниками пожертвовать... Кстати, о заложниках.
  Иван-Гуг подошел к черной панели. Постучал.
  Карлик Цай тоже не спал.
  На порожке отпрыск инопланетной императорской фамилии замер и пристально
установился на Ивана-Гуга - даже белесые бельма вдруг прояснились,
высветились. Неужели догадался? - подумал Иван. Любое недоразумение сейчас
могло испортить все дело. Нет! Карлик прошел к столу, выложил на него лист
белого объемного пластикона.
  И языком жестов показал - прослушивают.
  Иван-Гуг подошел ближе. И подумал - их наверняка не только прослушивают,
но и просматривают, уровневая камера не могла не находиться под
видеоконтролем.
  "Видеосистемы уничтожены, - языком жестов, безмолвно сказал Цай ван Дау,
- я все проверил!"
  Пластиконовая объемная карта напомнила Ивану чтото, но что именно он так
и не вспомнил, не смог. Это была даже не карта, а скорее схема -
переплетения лабиринтов, камеры, ходы, тахты, стволы: заполненные ядовитой
водой были окрашены в голубой цвет, жилые, с воздуходувами - в розовый,
последних было меньше, намного меньше. Но было еще семь извивистых черных
ниточек, уходивших за пределы карты. Иван сразу понял, что это такое.
  "Да! - подтвердил карлик Цай, он будто мысли читал,-это те самые ходы и
тупики Синдиката. О них охрана не знает, их, попросту говоря, нет. Мы с
Гугом решили идти вот этим!" - Он ткнул корявым пальцем в черную ниточку,
спиралью спускавшуюся вниз, в глубины планеты.
  Иван внутренне содрогнулся, но не показал вида - "Мы с Гугом"! Значит, он
раскусил его? Но это невозможно! Неужели он телепат, нежели он способен
проникать даже сквозь психозащитные барьеры?! Но почему он так спокоен?
  "Я понял сразу, что вы не Гуг, - безмолвно сказал Цай ван Дау, - я не
читаю мыслей, но я это умею определять, мы все умеем это делать... вы
отправили Гуга к себе. Он вас не простит никогда, плохо вам придется, если
вы выберетесь отсюда и встретитесь с Буйным! Но это все неважно сейчас.
Дело сделано, надо приступать к другому. Не беспокойтесь, я никому не
скажу. Даже эта киска, Ливочка, ни за что не догадается".
  "Хорошо! - ответил Иван. - Оставим эту тему. Почему мы должны уходить
вниз? Мы сами себя зароем в проклятой Гиргее!".
  Карлик скривил губы - желтый клык выступил наружу, придавая лицу хищное
выражение. Цай ван Дау смотрел на Гуга-Ивана с явным сомнением в его
умственных способностях.
  "Пробиваться наверх глупо - восемьдесят километров, сто семьдесят два
охранных яруса, десятки тысяч вооруженных андроидов, дублирующие системы
многоканального подавления, поверхностная защита, орбитальные фильтры... я
вам называю только главное, в промежутках понапихано столько всякой
всячины, что черт ноту сломит!".
  "Но вниз идти еще глупее, что мы будем делать на стокилометровой глубине,
на двухсоткилометровой? Я не собираюсь вечно сидеть в засекреченном
тупике!"- Иван умело вел разговор на пальцах, хотя последний раз
практиковался лет восемь назад - навыки, заложенные в Школе, из памяти не
выветривались, их забивали намертво.
  "Нам не дано вечной жизни, - глубокомысленно заметил карлик Цай. И тут же
перешел на деловую нотку: - В двух пазухах на разных глубинах Синдикат
установил Д-статоры...".
  У Ивана сердце забилось учащенно. Они спасены! Д-статоры - это то, что
нужно! Если заряда хватит, он перебросит всех за пределы Гиргеи. Но тут же
ледяной змейкой скользнуло сомнение.
  "С какой стати Синдикату заботиться о гиблых людишках? Каждый статор
стоит безумных денег! Зачем Синдикату беглые каторжане?".
  "Синдикату нужен ридориум!".
  Иван оторопел.
  "Они что, решили прибрать к своим рукам всю планету?".
  "Не будем отвлекаться. Глядите. И запоминайте!".
  Ивану не надо был указывать - планы, карты и прочее подобное с первого
взгляда отпечатывалось в его мозгу, он был поисковиком и если бы не мог
держать в своей голове нужные сведения, уже сто раз бы погиб. Была б карта
верной!
  - Я хотел взглянуть на заложников, - сказал он вслух, пускай наблюдатели
знают, что их не боятся, что беглые уверены в своих силах.
  - Пойдемте, - карлик Цай учтиво вывернул уродливую руку.
  Они пролезли в узкий лаз через две многослойные переборки, очутились в
темном коридоре с мигающими, пульсационными датчиками и рядом овальных
гермолюков. В коридоре явно попахивало метаном. Стены поблескивали от
наледи - глубина, холод, об этом не следовало забывать.
  Лифт спустил их на шестнадцать этажей вниз, вывалил прямо на общую
площадку.
  - Рабочая зона, тут не стоит задерживаться.
  Мимо них прошел человек в огромном скафандре с силовыми установками,
шаромагнитной гидравликой - трехметровый гигант. Виброкайло висело за
спиной в титановом чехле. Ребристые следы оставались в наледи. В руках у
гиганта был плазменный резак.
  - Кого меняешь? - спросил карлик Цай.
  - Джила Бешенного, чтоб он околел на стреме! - прозвучал скрежещущий
голос, усиленный динамиками скафа.
  - Ты, гляди, без эмоций! - зло проговорил Цай ван Дау. - Иди!
  Гигант отвернулся, тяжелые шаги гулом прокатились по металлическому полу.
Иван покачал головой - все эти посты, дежурства никого не спасут, этих
несчастных сожгут, не вынимая их из скафандров. Их не трогают только из-за
заложников, вот лучшая защита.
  - Камеры каторжников вырезаны прямо в базальте.
  Смотрите, вот тут они и спали по четыре часа в сутки, больше не
полагалось.
  Иван заглянул в открывшийся люк- будто он извне пробил скорлупу большого
яйца- два метра на метр - можно только лечь, не встать, ни сесть толком,
кусок черного пенорола, кран в стене, в ногах под подстилкой черная
округлая дыра. И все!
  - Мы бы все издыхали в первый год. Но эти нелюди каждого второго уже
через полгода начинают накачивать наркотиками, инъекторы торчат у изголовий
- плохо себя чувствуешь, нажимай, получай дозу. А чего со смертниками
церемониться!- карлик махнул рукой.- Когда сюда придет Синдикат, условия
будут получше - Синдикат умеет повышать производительность труда, ему очень
нужен ридориум.
  - Зачем? - спросил Иван, вылезая из камеры-яйца. Он оглядывал стену с
множеством люков - соты, самые настоящие соты. Одна только эта
зона-рассчитана на десятки, сотни тысяч зэков. А вся Гиргея?! Они что, с
ума посходили?! Для кого они все это готовят?! Иван ошалел, он был на
Гиргее черт-те сколько раз, но не был на зонах... раньше тут и не было этих
зон, они начали появляться лет семь-восемь назад. А теперь они везде и
повсюду - многомиллиардные затраты. Зачем? Кому это нужно? Откуда такие
средства?!
  - Продают, - тихо ответил карлик Цай, - все это кудато уходит, и никто не
знает, куда, никто в Федерации. Не надо лезть в их игры, это опасная затея.
  - Они торгуют с неземлянами?
  - Они много чего делают... но они и сдерживают кое-кого. Если бы не
Синдикат, на Земле и в Федерации могла быть совсем другая раскладка. Они
мешают кому-то придти к нам, понимаете? Они держат земные владения как свою
сферу влияния... пока держат.
  Ивану стало совсем нехорошо. Неужели это и есть та самая нить?! Неужели
он случайно уцепился за ее кончик. Система?! Пристанище?! Синдикат имеет
выход туда, немудрено. А почему, он собственно думал, что только ему
открылась истина, что только он побывал там, где никто не бывал, и узнал
то, что никому неведомо? Или все не так? Мало ли с кем Синдикат может быть
связан. Черное Благо!
  Откуда на Земле знают о Черном Благе?! На Ивана пахнуло холодом и
сыростью парижской черной мессы. Он был просто ошарашен тогда. Он был
потрясен. Он ушел на негнущихся ногах с полным туманом в голове. Авварон не
врал - на Земле были агенты Пристанища, они готовились к приходу своего
мессии, они ждали Вторжения. Они еще ничего толком не знали сами, они не
имели понятия ни о Системе, ни о Пристанище, но они ждали". Иван прямо от
Бронкса по закрытым каналам сделал запрос. Ответ пришел неполным, но и его
хватало: только зафиксированных на Земле и в Солнечной системе - сто
тринадцать тысяч черных приходов, количество прихожан не поддается
исчислению. Это могло означать одно - Земля ждала Вторжения, она уже была
подвластна преисподней, оаа готовилась к Приходу! Он должен выйти на
главарей Синдиката, обязательно! Земные власти ничего не хотят слышать, они
пребывают в счастливом неведении, им хорошо, им радостно и сладостно, это
пена, а пена не защитит Землю и земную цивилизацию. Значит, Синдикат?! Цай
ван Дау прав, мафия не захочет ни с кем делить сферы своего влияния, ни с
землянами, ни с выходцами из иных вселенных. Синдикат будет драться за свои
владения. А владеет ои почти половиной освоенного мира, почти половиной
Вселенной - если Гуг и вся эта кодла не врут! Синдакат. Россия. Россию
поднять трудно, Россия испокон веков не желает верить ни в какие вторжения,
чтобы ее раскачать, нужны годы! С Синдикатом проще! Эти за свое будут
драться до последнего... драться одной рукой, другой продавать врагу
ридориум?! Ну, ну, Иван осадил себя, еще ничего толком неизвестно, а он уже
целую цепочку связал. Надо разобраться. Спешить не стоит... тем более, что
завтрашний день может быть для него последним днем.
  - Идите сюда! - карлик Цай махнул ручкой.
  Гермолюк был точно такой, как и тысячи прочих. Но на нем фасовался черный
шершавый квадрат - общага, камера общественно-воспитательных пыток.
Эффективней всего истязания групповые, это еще Гуг рассказывал Ивану.
Истязания проводились по субботам. Но каторжан никогда не доводили до
смерти, их успевали откачивать - рабочие руки на Гиргее ценились.
  - Прошу вас!
  Иван протиснулся в люк. В полумраке посреди достаточно большого овального
помещения, прямо на затоптанном базальте сидели три человека. Четвертый
валялся в углу в неестественной, скрюченной позе с вывернутой ладонью вверх
рукой.
  - Сдох, ублюдок! - неожиданно грубо заметил карлик Цай.
  Он подошел к ближайшему заложнику и с размаху ударил его кованным сапогом
в лицо. Несчастный упал вазад, закрылся ладонями - из-под -них струйками
засочилась кровь.
  - Что вы делаете? - возмутился Иван. Он совсем не ожидал такого поведения
от вежливого и тихого карлика. - Прекратите!
  - Им воздается лишь малая толика от их же даров. Пусть немного поживут в
шкуре заключенных, ничего кроме пользы от этого не будет, а раны земные
заживают, мой друг.
  Он с силой опустил кулак на макушку другого заложника - тот ткнулся лицом
в пол, застыл, ожидая продолжения. Иван уже сделал шаг в сторону карлика,
но скрипнувший протез напомнил ему, что он в теле Гуга, и это почему-то
сразу лишило его сил, отвлекло.
  Заложники были в просторных серебристых балахонах - своей рабочей
униформе стражников-надзирателей. Но у каждого на рукаве красовалось по три
больших шестиугольных звезды - бугры! их жизни кое-чего стоят! Гуг все
верно рассчитал.
  - И что они вот так, без присмотра, без охраны тут? - спросил Иван-Гуг,
покачивая головой.
  - Все в порядке, - карлик Цай ван Дау ухватил одного из сидящих за
длинные-лиловые- по последней модеволосы, запрокинул голову назад. На
обнажившейся шее тускло сверкнул металлический ошейник с кристаллическими
вкраплениями.- Тройная программа, восемь кодов - один у меня, второй у вас,
третий у Кеши и еще у пятерых. Достаточно нажать на кнопочку - и ошейник
начнет сжиматься, он будет сдавливать горло до тех пор, пока не сломает
хребет. Если понадобится парализовать - другая кнопочка: на час, на два, на
день и так далее. А третья программа - управление, их можно заставить
бежать со скоростью гепардов, можно сбросить в пропасть, заставить плясать
или подпрыгивать, много чего еще думаю, нам это не понадобится. Они
полностью в наших руках. Если один из нас оплошает - другой не промахнется.
  - Как-то это... э-э, нехорошо, - промямлил Иван.
  - Мы их бьем их же оружием,- сказал карлик твердо, - так что не
беспокойтесь, все хорошо!
  Иван-Гуг нащупал в грудном кармане-клапане микропередатчик, карлик не
врал. Может, он не врет и про истязания. Но все равно не верилось -
правосудие, исправительное учреждение, законность, порядок... кому тут
нужны эти пытки?
  - И Лива сидела как все? - спросил он неожиданно.
  - Как все, - отаетил карлик, - правда, время от времени она оказывала
маленькие услуги этим ублюдкам, - он пнул в челюсть еще одного из
заложников, - но ведь это жизнь, Иван, не надо ее осуждать. Иначе бы она не
протянула три года.
  Неожиданно сверху прогремел раскатистый бесстрастный голос:
  - Предлагаем вам сдаться! Повторяем - никто не будет наказан, каждый
вернется на свой участок. Администрация зоны идет вам навстречу. Повторяем
- в случае отказа от сдачи будут применены крайние меры.
  Уродливое лицо карлика внезапно исказилось совсем нечеловеческой
гримасой, заскрипели острые зубы, потекла кровь из раны, карлик истерически
завизжал:
  - Суки! Сучары поганые!!! Убь-ю-ю-ю!!! Падлы-ы-ыи-и-и!!!
  Иван глазам своим не верил, казалось, Цай ван Дау сейчас упадет и начнет
биться в эпилептическом припадке, белая пена срывалась с его губ, он весь
трясся. Голос наверху затих. Наверное этот текст передавали периодически,
он никого уже не волновал, никого, кроме карлика Цая.
  - Простите, - Цай ван Дау пришел в себя столь же неожиданно, - не могу
слышать их голосов. Они истерзали все мое тело. Вы видите? - он вытянул
трехпалые руки, кривые и жалкие. - Это все протезы, и ноги - биопротезы, и
внутри все перерезано... и в башке! Они пытали меня, хотели узнать про
тайные ходы, они отжигали мне лучеметом сантиметр за сантиметром тела, они
дырявили меня скальпелями и ковыряли зондами, они провели две трепанации
черепа, чтобы снять точнейшие мнемограммы. Но они забыли, с кем имеют дела.
Ни черта у них не получилось.
  - Еще получится, - вдруг буркнул один из сидящих на базальте заложников.
  Карлик подскочил к нему, но неожиданно опустил занесенную ногу. Вытащил
микропередатчик, нажал что-то.
  - А-а!
  Заложник резиновым мячиком подпрыгнул вверх и тут же упал прямо на грудь,
даже не сделав попытки смягчить падение руками и ногами, его начало сильно
трясти, голова забилась но камню, кровь потекла из носа.
  - Немедленно прекратите!
  Иван-Гуг подскочил к карлику Цаю, вырвал микропередатчик. И тут же упал
отброшенный неожиданно сильным ударом в подбородок.
  - Извините, - карлик стоял над ним, смущенно улыбался, - не надо меня
трогать руками, у меня в последние годы появилась нехорошая реакция, я не
владею собой, еще раз простите!
  - Да чего уж там, - проворчал Иван-Гуг, вставая па ноги и потирая
ушибленную челюсть, - но заложников надо беречь! Вы их угробите- и нам всем
крышка, как можно этого не понимать?!
  - Они крепкие ребята. Верно я говорю? - карлик Цай поглядел на лежащего с
разбитым носом. Тот оскалил зубы.
  - Надо их увести туда, повыше.
  - Не надо, - Цай ван Дау покачал головой, - пора!
  В люк просунуластЬ рука с парализатором, потом и весь белый Фриц,
долговязый, тощий малый с большим горбатым носом.
  - Гуг! Они выкрали троих! Прямо с постов - парни все видели своими
глазами.
  - Кого?! - рявкнул карлик.
  - Бешенного Джила, Коротышку и Чугу Дармоеда! Сетями- парализаторами. Те
и очухаться не успели - три водохода, три сети, тихо и быстро! Кранты нам
всем скоро, разбегаться надо, поодиночке драпать!
  - Сколько наших осталось, значит? - зловеще спросил Цай.
  - Стало быть, тридцать четыре и два андроида...
  Вспышка блеснула неожиданно. Иван не успел глазом моргнуть, как Белый
Фриц завалился на перемычку, пополз вниз.
  - Ошибся, Фриц! Нас осталось не тридцать четыре, а тридцать три, трусы и
паникеры нам не нужны! - карлик Цай убрал за спину гамма-пистолет.
  - Знаете, что, любезный ван Дау, если бы не мое обещание Гугу Хлодрику, я
бы немедленно ушел от вас! Это бесчеловечно, черт побери! - сорвался Иван.
  - Это необходимо,- мрачно заявил карлик. И добавил: - Нам пора
возвращаться. Я уже дал команду ребятам.
  - Предлагаем вам сдаться! - прогремело сверху. - Никто не будет
наказан...
  Путь наверх занял вдвое меньше времени. Иван пропустил отпрыска
инопланетной династии императоров вперед, затворил черную панель. Сборы!
Самое нудное дело.
  Всегда чего-нибудь да забудешь. Он бросил Гугову торбу на диван, присел
рядом, щелкнул сервозамочком. Но не успел ничего достать.
  Из-за стеллажа бесшумной черной кошкой в белых сапожках выскользнула
Лива.
  - Скоро утро, - томно протянула она и выгнулась.
  Иван-Гуг растерялся. Красавица-мулатка была совершенно голой, если не
считать ее сапожек с золотыми пряжечками. Тяжелые налитые груди мерно
вздымались над осиной талией, переходящей в довольно-таки пышные бедра.
Истомой и негой веяло от этой чудной фигуры. И еще чем-то... Иван
залюбовался. Как она поднимает плечики вверх, как выгибает бедро, как
поводит темно-синими в полумраке глазищами! Кошка, черная просыпающаяся
после дивного сна пантера.
  - Ты не рад мне, старый развратник?
  - Рад, Ливочка,- с некоторым опозданием выдавил Иван-Гуг, одновременно
отмечая про себя, что мулатка не заметила подмены.
  Она подошла ближе, почти вплотную, качнула призывно грудями, закатила
глаза и поставила ногу на диван, уперев руки в бока.
  - А ты и не ложился, Гуг?
  - Надо готовиться, сама понимаешь! - Женщина была прекрасна, не оторвать
глаз, она сулила блаженство и счастье, но Иван и так считал себя в
отношении Гуга подлецом, не хватало еще и уводить его любовницу... нет! не
любовницу, а любимую! Гуг сам говорил, что он впервые понастоящему
влюбился. Это еще хуже! - Я устал, Ливочка. Дай, я тебя поцелую в щечку - и
иди досыпай, у нас завтра будет тяжкий денек!
  - Вот как?!
  Она прыгнула Гугу-Ивану на колени, обхватила за шею, прижалась своей
грудью, обжигая его даже сквозь плотный комбинезон. Впилась в губы с
необъяснимой страстью, будто намеревалась приступить к канибальской
трапезе.
  Иван сжимал чужими, гуговыми руками ее трепетное, податливое тело и не
знал, что делать. Он попал в чрезвычайно дурацкую, непредусмотренную
ситуацию. В мозгу сверлила подленькая мыслишка, что если даже, в конце
концов, он и предастся любви с этой кисочкой-красавицей, - ведь это же не
он, а сам Гуг, тело-то Гугово, он только в голове сидит, в мозгу, а его
собственное тело, разложенное хитрым прибором на клеточки и атомы,
рассредоточено в этом огромном Гуговом теле. Любить-то ее будет Гуг, и
целовать, и гладить, и упиваться ее нежными горячими грудями, упругими
бедрами, стройными ногами, этой тонкой шеей... Он уже целовал ее,
оглаживал, обжигаясь от пробуждающегося делания, вытягивая из нее пламень
страсти, любовный жар.
  - Ты сегодня несмел, как мальчик, - шептала она ему в ухо, - но я тебя
расшевелю, старый обманщик, хитрец. Неужели ты думал, что я не приду к тебе
в эту последнюю нашу ночь?
  - Почему последнюю? - растерянно спросил Иван-Гуг.
  Она долго не отвечала, жалась к нему губами, телом. Потом будто
выдохнула:
  - У меня предчувствие.
  - Ерунда! - отрезал Иван-Гуг.
  - Нет, - голос ее был грустен, совсем в нем не было ни томности, ни
каприза, - ты наверное выберешься, а я - И нет, я не осилю этого прорыва.
Все! Хватит! Люби меня! В последний раз!
  Он не стал ей ничего объяснять, не стал разубеждать. Он припал своими
губами к ее губам. Он не мог ее оттолкнуть от себя, не имел права. Он уже
не думал о настоящем Гуге.
  Он думал только о ней, красавице Ливе, которой суждено навсегда остаться
в гиблых подводных рудниках треклятой Гиргеи. Он любил ее, как можно любить
на последнем издыхании, как перед смертью, перед казнью, не оставляя сил на
завтра, на потом. И она отвечала ему тем же.
  Разбудил его рев осатанелых динамиков:
  - Сдавайтесь! Предлагаем вас сдаваться немедленно...
  Иван-Гуг вскочил на ноги. Взглянул на часы - он спал всего тридцать
четыре минуты. Но он был свеж, могуч, силен. Карлик Цай сидел в огромном
кресле. Он был во внутреннем подскафандре. Сам скаф, пока не заваренный,
громоздкий и неуклюжий стоял у стеллажей. Прямо на столе примостился Кеша
Мочила, он сидел на корточках и чесал подбородок. Рядом с ним стояли два
андроида - сплошные горы и бугры мышц. Они не считали нужным носить лишнюю
одежду, только оружие. Как Цай умудрился перепрограммировать их, один Бог
ведает. Неважно! Все это неважно!
  - Фу! Он как всегда не готов, старый лентяй! - в камеру вошла Лива. Она
была в черном подскафандре с двумя плазмометами в руках. - Давай живей, там
снаружи группа захвата. Гуг! Они вот-вот ворвутся.
  Лива была свежа и чиста, будто и не провела только что бурную, бессонную
ночь.
  - Где заложники? - чуть не закричал Иван-Гуг.
  - Здесь. И все ребята здесь. Самое время нас брать тепленькими..
  - Ладно, не надо трястись, - успокоил Иван-Гуг, - я знаю, как работают
группы захвата. Пойду последним. На этом круге ада они нас не возьмут. Где
мой скаф?
  Он потянулся к торбе. Досада, так и не успел испытать вещицы! Ладно, еще
не вечер.
  Вся банда головорезов толпилась за перемычкой - Иван сразу увидал, что
даже на постах никого не оставили. Ну и сброд! С такими лихими ребятками
только на мирные планетки набеги совершать! Но вооружены до зубов. Всю зону
обчистили, всех вертухаев и их ружларки вымели!
  - Уходить надо тихо, - предупредил Цай. - Если кто пискнет - пристрелю
сразу.
  Карлик, судя по всему, ходил в авторитетах, никто не посмел ему
возразить. Только Лива снисходительно выгнула губки.
  Скафы были средние, не такие громоздкие, как тот, в котором Иван
пробирался сюда, на зону. В таком долго под водой не выдержишь - от
перемычки к перемычке, от хода к ходу.
  - Все запомнили? - спросил еле слышно карлик Цай.
  Десять головорезов вышли из общей толпы, закивали, пряча хмурые улыбки за
толстыми стеклами щитков.
  Заложников впихнули между Иваном-Гугом и Кешей Мочилой.
  Иван притянул Кешу к себе:
  - На группу захвата семь пробойных взрывзарядов. Во все лифты по два - до
самого верха. В боковые - по одному, в наклонные - по одному, запомнил? В
каждый ствол - и до упора!
  - Ван Дау уже все сделал. Заряды шарахнут одновременно. Надо андроидов
тут оставить. Киборгов на прорыв, вокруг заложников, - Иннокентий Булыгин,
ветеран Аргадонской войны, матерый рецидивист и убийца, был спокоен. Иван с
таким пошел бы в поиск.
  - Пусть идут! - Иван махнул рукой карлику Цаю. И снова обернулся к Кеше.
- Газы и сети-парализаторы будут пускать через шахты и воздуховоды.
Блокировку шлюзов долой!
  - Их же расшибет в лепешку, тут восемь десятков миль над головой. И нас
вместе с ними!
  - Сдавайтесь! Сдавайтесь немедленно!- гремело под сводами, по всем
коридорам, из каждой переборки. - Сдавайтесь!!!
  Иван смотрел в спину уходящим. Они уйдут далеко. Их нащупать будет
невозможно, только потом, через час или два преследователи выйдут на них. А
пока... Надо быстрей, можно опоздать, можно загубить все дело. Взрыв-заряды
уже пошли во все стороны вместе с кабинами, гидровагонетками, шахтовыми
карами - уходить, так с музыкой!
  Иван взглянул на датчик, вмонтированый в наруч скафа - пошли газы, они
начали! Они опоздали на три минуты, от силы на две! Тяжело гудел
выплавляемый резаком металл - гудел далеко, натужно. Это резали зонные
заслоны, шлюзовые ставни.
  - В верхний ствол, живо!
  Андроиды послушно скользнули вверх. Им газы нипочем, им и
сети-парализаторы - тьфу!
  - Как блокировка?
  - Порядок, - прошипел Кеша. Он держал в руке взрыватель.
  - Уходим вверх, через ствол А7 - сразу в горизонтальную шахту, под нами
шесть заглушек - все чтоб намертво! наглухо!
  - Лады, Гуг!
  Подъемник взметнул их вверх, к титанобазальтовым сводам.
  - Давай!
  - Есть!
  Они застыли на трехметровой металлокерамической заглушке- если механизмы
полетят, смерть. Но надо увидеть все своими глазами, надо!
  Взрыв был раскатист и глух. Он потонул в убийственном свисте - тысячи
струй воды, твердых как корунд в мгновение пронзили пространство. Десятки
изуродованных, искореженных скафов бились о стены, разваливались,
расплющивались, паром застило все внизу. Это было ужасающее зрелище.
Тройные заслоны были уничтожены за минуту до готовности шлюзовых камер -
вещь невозможная, недопустимая. Ворвавшаяся в зону вода разметала группу
захвата, превратила ее в месиво. Боевики-каратели были готовы ко всему, но
они не готовились к сражению с неуправляемой гиргейской стихией. Пенный вал
вскинул вверх чью-то оторванную голову- голова скалила зубы, будто
улыбалась.
  - Надо уматывать, Гуг - просипел Кеша.
  Заглушка поехала в паз. Теперь все зависело от работы подъемника- если
они не успеют- смерть, вода будет взламывать заглушку за заглушкой, пока не
догонит их, пока не расплющит своей тупой, свинцовой тяжестью.
  Вторая заглушка легла следом за ними. Третья. Они уходили. Уходили все
время вверх. Туда, где их не ждали.
  Андроиды проверяли путь, они были готовы сжечь любое существо,
преграждающее им дорогу, Четвертая. Глухие взрывы сотрясли базальтовые
стены. Сверху вниз пробежала рваная изломанная трещина.
  - Сработали, порядок!- улыбнулся немногословный Кеша.
  Иван представил, какой сейчас кавардак в Центральной. Там с ума посходят
от их сюрпризов - зона на многие километры вверх, вниз, в стороны
превратилась в грохочущий и пылающий ад. Взрывзаряды, которыми пробивали
породу в дальних штольнях, не должны были применяться в рабочих и жилых
отсеках, стволах, каналах, ни одному безумцу не пришло бы в голову
запустить заряд в шахту сквозных лифтов. Ничего, пускай привыкают к веселой
жизни. Ивану не было жалко тех, кто сейчас погибал в огне и дыме. Он просто
не думал о них, он рвался наверх.
  Горизонтальный ствол-шахта возник перед ними мрачным призраком. Андроиды
молчаливо сидели в гонд-каре, двигатели тихо жужжали. Кеша лихо запрыгнул
на борт, свесил ноги. Плазмомет висел у него на груди черным неуместным
бревном. Иван-Гуг пока не включал гидравлику скафа, берег аккумулятор,
пригодится. И потому он не запрыгнул, а залез в кар. Махнул рукой.
  Шестая заглушка снарядом ударила в верхнюю переборку, разлетелась на
куски. Следом, одновременно ударила черная струя ядовитой гиргейской жижи.
  Но гонд-кар был уже далеко - за четырьмя заслонами.
  Гнет неволи- черная глыба на сердце, не спихнуть, не сбросить. Мотай
срок- глотай слезы. Горе горькое, похмелье в чужом пиру. Кто первый на
Земле испытал этот гнет на себе? Десятки тясячелетий назад удачливое племя
охотников-людоедов - да, это правда, наши первобытные предки двадцать тысяч
лет назад, сорок, сто восемьдесят... были людоедами, пожиравшими себе
подобных, об этом свидетельствуют археологические находки, целые кладбища
забитых и съеденных людей, обглоданных и вйсосанных человечьих косточек-
так вот, это племя загоняло пленников из племени другого в пещеру,
заваливало вход камнями, ставило стражей с дубинами, копьями или каменными
топорами... и томились обреченные во тьме и холоде. О чем думали они в свои
предсмертные подневольные дни? Что творилось под их низкими приплюснутыми
черепами? Черная глыба неволи. Страх ожидания. Стражи племени зорко
стерегли пленников - живое мясо, живой жир, живой костный мозг". За
тысячелетия становления человечества в животах людских нашло свой последний
приют гораздо большее число двуногих, чем их умерло естественной смертью
или было погублено стихиями, хищными зверями и собственным легкомыслием. Но
ели уже убитых, мертвых, а мертвые тоски и боли не имут. Томились же в
пещерах-темницах живые, страдающие безмерно. Томились и позже - при
фараонах и императорах, при деспотах и демократорах, при всех режимах и
всех властях. Нет, не было на земле "золотого века", не было. Томились
воры и убийцы, совратители и пророки, политические противники и
инакомыслящие, томились бесы-революционеры, одержимые паталогической
страстью все разрушать до основания, перестраивать, всех переучивать,
перевоспитывать и переобразовывать до полного истребления, томились
грабители и насильники, томились мужчины и женщины, дети и старики,
томились белые, черные, желтые, светло-коричневые и голубые, томились
виновные и безвинные. И у каждого на сердце лежала черная глыба, и каждый в
мыслях своих мстил предержащим его в неволе, терзал их и мучил, отмщая, и
каждый думал о побеге и боялся его больше, чем самого заточения. В каждом
жила надежда, ибо только надеждой жив человек - даже сидящий в неволе.
Надежды питают смертников, обреченных до последнего мига земного - не
выведут во двор, не накинут петлю, не поднимут ружья, не выбьют из-под ног
табурета, не спустят курок, не упадет гильотина на шею, порвется веревка...
вот-вот выдернут из петли, спасут!!! Нет, не выдернули, не вынули - не для
того и вешали-то, чтобы вынимать. Повесили - так виси! Повешенному не
больно и не тяжко. Прошитому пулями насквозь не горько и не муторно.
Безголовому телу не тоскливо... Обречен только сидящий в неволе. Казненный
- свободен. И лишь Господь Бог над ним, больше никого нету. Узнику же-любой
бог и хозяин.
  Кто проникал в душу смертному, сидящему в одиночестве и ужасе?! Кто
пытался услышать стук его измученного страхом сердца?! Ждать и надеяться?
Биться головой о стену? Бежать на штыки? Тысячи смертников погибли на
земных шахтах, выковыривая из чрева планеты-матери урановые руды. Тысячи
сгнили в свинцовых рудниках и на оловянных приисках... Куда бежать
затравленному, обложенному, больному, умирающему?! Только в пасть смерти? А
она и так перед ним распахнута, ждет его... Горе попавшему в лапы врагов
своих и истязателей, даже если истязают его по законам, писанным людьми.
Телами гасили ураганный огонь штрафные батальоны каторжников-смертников -
погибать, так с музыкой, после стакана спирта, а лучше сжимая пальцы на
горле вражины. Смертник - зомби, он идет туда, куда путь укажут. Смертник -
волен в свой последний миг, ибо может поднять руку и на палача своего,
хватило бы только духа!
  Сколько было побегов на Земле - из тюрем, зиндонов, равелинов, цитаделей,
лагерей, колоний. Побегов лихих и бесшабашных, продуманных до деталей,
спланированных, удачных и неудачных, кровавых и бескровных. Земля-махушка!
Даже в пустыню можно бежать, даже на льдину, в осеннюю голую степь, во
мрак, в темень, в стужу и жар. Но куда бежать с астероида, висящего в
черной пропасти? Куда бежать из забетонированного шара?! Куда бежать из
океана? В воздух - нет крыльев, в землю зарыться - не червь, ты не крот -
человек. Куда бежать с подводных гиргейских рудников?! Куда бежать
обреченному на смерть? Только на тот свет, ибо этот уже не приемлет его.
  Лива стояла на коленях перед распростертым ниц телом Руперта Вога,
Пришибленного. Целый год он таскал ей кайло туда и обратно, в забой и
наверх. А теперь вот лежал бездыханным с простреленной спиной. Он впихнул
ее в трубу, дернул рубильник, сунулся сам - да вот так и вывалился с
другого конца, прошитый очередью. Ее спас, а сам погиб. И скаф не защитил,
стреляли "иглами".
  - Пойдем, - прошипел карлик Цай. - Гуг уже наверняка нас ждет 9 боксе на
развилке. Пойдем!.
  - Да погоди ты! - Лива посмотрела на карлика с ненавистью. Потом ее синие
глазища побелели, она вскочила на ноги. - Сначала я придушу одну из этих
сволочей! А потом пойдем!
  - Не трожь заложников, дура!- остановил мулатку Хьюго Халдей,
большелобый, бритый наголо парень с тяжелой челюстью и косящим глазом. Этот
глаз зло высверкивал из-за прозрачного щитка.
  - Заткнись, придурок! Они ухлопали уже двенадцать наших! Пора счеты
свести! Око за око, зуб за зуб! Я придушу его собственными руками, к черту
ваши колечки! Пусти меня! - Она вырвалась из объятий Халдея, набросилась на
сгорбившегося вертухая, сшибла с ног.
  - А ну без истерик!
  Карлик Цай ван Дау оттолкнул мулатку к стене, поднял железную руку. Они
вполне могли помериться силами - гидравлика в скафавдрах была одинаковой,
сейчас все могли считать себя силачами, каждый мог поднять другого и
бросить на десять метров. Стоило только начать.
  - Ладно, Цай. Я погорячилась. Пошли. - Лива всплакнула. - Пришибленный
всегда смотрел на меня так... так грустно, так пришибленно. И вот его нет!
  Халдей не смог удержаться.
  - Чего ты болтаешь, - влез он, - Пришибленный с тобой на зоне
встречался?! Может, ты свою ячейку на ночь оставляла открытой, ха-ха!
  Кипа Дерьмо опустил тяжеленный кулак на спину Халдей - и тот полетел под
ноги карлику, гремя всеми сочленениями скафандра.
  - Еще вякнешь, шею сверну! - предупредил Кипа.
  Халдей понял, что лучше не связываться, лучше помалкивать. Он пнул
простреленный труп Руперта и побрел за всеми, волоча ушибленную ногу.
  ...Иван оторвался от экрана. В узловой было темно, вырубили свет. Но
видеослежка работала на самообеспечении.
  - Все как на ладони, - сказал с усмешечкой Кеша. - Вона, как видно,
каждую царапину на скафе. Пока этот ублюдок Халдей свою пасть раззявливал,
я у него все гнилые дупла в зубах пересчитал!
  - Делать тебе больше нечего!- буркнул Иван. У него перед глазами стояла
объемная карта зоны. Он хотел убедиться сам, без дураков.
  Где-то далеко-далеко бушевало пламя - его гул почти не достигал ушей,
зато чувстовалось, как убывает кислород - Иван пока не включал внутренние
системы скафа, беречь, надо беречь силу, мощь, воздух, воду, все! Люди на
экране шли медленно, может, это только казалось так со стороны, Ивану
хотелось подстегауть их, поторопить.
  Вмонтированные в стены и переборки камеры вели беглецов из помещения в
помещение, из трубы в трубу. Иван несколько раз пересчитал их - двадцать
два. А где остальные?
  Пришибленного убили у него на виду. Значит, до этого погибли еще девять?
Прошло совсем немного времени, а уже десять трупов - десять освободившихся
навсегда душ, взирающих на мучения беглецов свыше, а может, из адской
пропасти? Или их захватили преследователи?
  Андроиды охраняли узловую. Все ходы-выходы, кроме вентиляционной шахты
были заварены намертво. Два мускулистых гиганта держали под прицелом
четырехствольных сигма-бомбометов оба конца. Гул пламени становился
сильнее. Кеша Мочила щурил глаза, его клонило в сон.
  А Иван ждал. Черная ниточка, тоненький спиралевидный червячок, уходящий в
глубины, где же ты?! Неужго карлик ошибся... Вот он загоняет их в кабину -
битком, там же негде стоять, они лезут друг другу на головы, нижние
садятся, ложатся, битком! Цай ван Дау орет на них. Лива - ее чуть не
придавили, хотя как можно придавить в скафе. Куда они пойдут - вверх, вниз?
Цай молчит. Он знает, что все прослушивается, просматривается.
  Иван, если б мог, влез бы в экран. Он весь дрожал... неужели?
  - Ухряли! - донеслось из-за плеча. Кеша был немногословен и точен.
  Кабина пошла вниз... и напрочь пропала из зоны видимости. Карлик не
ошибся, да и как он мог ошибиться, ведь он закладывал эти лабиринты. Но там
тоже не дураки сидят, они нащупают кончик - рано или позно они проникнут в
тайные лазы Синдиката.
  - Пора, Гуг!
  Кеша похлопал Ивана-Гуга по плечу. Вся сонливость его куда-то сразу
подевалась. Нюх! У Кеши явно был превосходный нюх, иначе и не могло быть.
  - Да, пора. Нам тут больше нечего делать. Этот вход Цай уже раздолбал
вдрызг, в него больше никто и никогда не войдет, - проговорил Иван, не
отрываясь от экрана, - мы будем идти к другому входу, через семь перемычек.
  Скрытые камеры упорно выщупывали мрак и темень, автоматика пыталась
уцепиться хоть за что-то живое, движущееся. Иван зримо представлял, как
сейчас в зоне перехода включаются и отключаются, одновременно тысячи
следящих мертвых глаз-бусинок, вживленных везде и повсюду. Вода... нет, это
ядовитая гиргейская жижа, откуда она там, неужели прорвало? Иван
придвинулся к экрану.
  Что это?! Он почувствовал, что его тянет туда, тянет с неимоверной силой-
в глубину, в черную безмолвную толщу. Два крохотных огонька, два уголька.
Откуда они там? Кровавые глазища вспыхнули внезапно, будто открылись
незримые черные веки. Неописуемая злоба светилась в этих глазах.
Нечеловеческая и необъяснимая.
  Гиргейские рыбины!
  Безмолвные тени глубин Пристанища!
  Иван не мог оторваться от сияющих рубиновым огнем глаз. Сразу пропало
все- толщи преград, экраны, перемычки, переборки, километры изъеденного
норами и ходами базальта... во всем мире оставались только он сам и эти
прожигающие душу глаза. Безмозглые твари. Обитатели глубоководных впадин и
черных пещер. Из какого дьявольского омута выплыли вы? И почему Иван ничего
не видел. Он был там, под толщей свинцового мрака, наедине с выматывающим,
высасывающим взглядом, он шел вперед, раздвигая руками полупрозрачные
толщи, разгребая вздымающуюся муть, он шея прямо на кровавые глаза. Он не
видел ощеренной пасти, жутких изогнутых клыков, острых крючьев на концах
шевелящихся черных плавников. Глаза становились огромными, исполинскими -
два громадных полыхающих шара висели во мраке, не освещая ничего вокруг. Он
не понимал, кто он, что он, где, зачем, откуда взялся и куда идет, он уже
не знал, как его зовут, о чем он думал минуту назад - два жутких живых
магнита влекли его к себе, и все в голове плыло, все исчезало куда-то,
пропадало" он знал только одно: надо пройти еще немного, разблокировать
скаф, сбросить его, освободиться от титанопластиконовой оболочки, сжимающей
тело, войти в эту жидкость, в эти пылающие манящие шары, раствориться в них
- и все будет! все сразу разрешится и станет ясным, понятным, кончатся все
муки, тревоги, терзания!
  Ничего не будет нужно. Ничего! Он шел в полыхающее рубиновое марево, шел
без сомнений и страха, безогледно, как шел на своих десантных ботах в
Малиновый барьер- в Осевое, в безумный засветовой огонь. Идти, идти, надо
идти.
  Что-то непонятное, стороннее пыталось его удержать, мешало, хватало,
тащило назад, вопило в уши: "Гуг! Остановись! Что с тобой, Гуг?!" Но он
шел, отбивался и шел.
  Причем здесь какой-то Гуг, причем здесь нечто внешнее, мешающее,
досаждающее, причем, если ему надо идти вперед, в этот рубиновый огонь
притягивающих глаз. Вперед!
  Еще немного! Вперед! Волшебный, сказочный огонь огромных глаз... еще
немного!

  Два мощных встречных удара затмили все, погасили огонь, лишили зрения. Он
почти сразу же, через мгновение очнулся. Но уже ничего не было: ни рыбины,
ни горящих глаз, ни экрана. Два блестящих от пота андроида, вздувая горы
мышц, держали его с двух сторон на вытянутых руках, не давали коснуться
шаромагнитными ступнями пола. Иннокентий Булыгин, он же Кеша Мочила орал
прямо в лицо:
  - Гуг! Мать твою гидрокайлом в бога-душу... Гуг, ты слышишь меня?! Ты
прочухался?!
  - Прочухался, - спокойно и вяло ответил Иван-Гуг. - Чего ты орешь как
резанный, чего случилось? Отпустите живо! - последнее относилось к
андроидам.
  Но те почему-то не выполнили приказа. Лишь когда Кеша моргнул им, они
поставили Ивана на землю.
  - Ты вдруг пошел в шахту, как трехнутый пошел, четыре монитора по пути
сшиб, переборку раскроил, кресло опрокинул - Кеша говорил спокойно, без
прежнего крика, но голос у него был нервный, дерганный голос: - Тебя будто
на веревке кто-то тащил. Я тебя. Гуг, хватал, держал, уговаривал,
отталкивал, а ты как черт слепоглухонемой! Если б не эти ребятки, я нр
знаю, чего б было!
  - Щиты, - выдавил из себя Иван-Гуг.
  - Чего еще за щиты?
  - Я не успел поставить щиты Вритры, защитное психополе, - Иван-Гуг
окончательно пришел в себя, ноне все ему было ясно. - Кто-то пытался
завладеть моим мозгом.
  - Хе-хе, пыта-ался! - Кеша скривил губы в улыбке. - Ты был на веревочке,
Гуг! Ты был абсолютно безмозглым, хуже червяка на удочке!
  Иван не стал спорить. Он говорил вслух.
  - Это был психозондаж глубинного подсознания с подавлением воли, памяти,
мыслительных процессов да плюс ко всему мощнейший зомбирующий импульс. Я не
ждал... как я мог ожидать? Там никого не было кроме этой рыбины, безмозглой
тупой твари, да их на Земле у любого богатея в гидрариуме найдешь, мода
сейчас на этих клыкастых гиргейских тварей! Глаза! Чего-то тут не так, это
были страшные глаза...
  Кеша прервал его, махнул плазмометом в сторону выхода:
  - Гуг, надо сматываться! Сучары идут по следам. После будем разбираться!
  - Ты прав. Мочила. Пойдем!
  В вентиляционной шахте пришлись включать инфравизоры - темень была
глухая. Андронды и так все прекрасно видели, они шли позади, прикрывали
отход - бомбометы, трехпудовые махины они несли как соломинки.
  Гул пламени ревел уже совсем рядом. Иван прикинул - если они будут
прохлаждаться, самым страшным их преследователем останет огонь.
  Движки кара в наклонном стволе долго не включались. Но Кеша не нервничал,
он туго знал свое дело. Кар сорвался с места, когда за спиной, в трехстах
метрах, разрывая занавес тьмы, из-за поворота полыхнуло стеной пламени.
Иван-Гуг прикрыл щиток шлема, включил подачу дыхательной смеси, иначе
легкие просто полопались бы, он терпел до последнего.
  Гонд-кар молнией несся по сверкающей рельсине и не было ничего на свете
мягче электромагнитной подушки, которая удерживала его на весу.
  - Интересно, видят ли они нас сейчас? - раздумывал вслух Кеша.
  Ивана этот вопрос не интересовал - мало видеть, надо достать. Ни один из
боевиков-карателей не станет рисковать впустую, не полезет в пламя. Они
просто выведут - и пойдут все прочесывать. Или по их сигналу выйдут
навстречу с соседней, кольцевой зоны. Ловушка будет все время сжиматься. И
надо просто успеть почерней ниточке выбраться из нее, выйти из-под
"флажков". Черт побери, надо еще добраться до этой черной ниточки!
  Над ухом глухо долбарул сигма-бомбомет. Иван скосил глаз - андроид сидел
с самым невозмутимым видом, глядел вверх. Откуда-то из-под высоченных
сводов, цепляясь многосуставчатыми перешибленными, искалеченными лапами,
падал изуродованный до невоможности стеноход - надежная и вместительная
машина, предназначавшаяся не только для внутренних шахтовых работ, но и для
боевых действий.
  - Два человека и шесть киборгов уничтожены, - доложил андроид.
  - Они держали нас на мушке?
  - Выстрел упрежден в последнюю секунду,- ответил андроид,- сигмазаряд
попал в гранату, выходящую из раструба.
  - Молодец, малыш, - похвалил андроида Кеша, - медаль бы тебе за
геройство, да, сам знаешь, ни хрена нету!
  Андроид промолчал.
  Больше нападений не было. К развилке подошли тихо, все перепроверив
дважды. Ошибиться никак нельзя было.
  - Опять кабина? - поинтеросовался Кеша, наглухо задраивая шлем.
  - Нет, - ответил Иван-Гуг, - здесь тупик, люк сброса...
  - Мусорка, короче, отстойник?
  - Вроде того.
  Они быстрым шагом двинулись к решетке, закрывавшей провал.
  - Бей! - приказал Иван-Гуг андроиду.
  Тот с недоверием поглазел на вожака. Потом шарахнул из своего бомбомета
самой малой. Восемнадцать перекрещивающихся слоев решетки прожгло насквозь.
Путь был открыт.
  - Наверху поставь заряд, пускай привалит маленько, - велел Кеша другому
андроиду. - Живей!
  Андроид поглядел на каторжника с явным презрением. Но заряд поставил.
Вернулся.
  - Трос, лебедку. Кеша первым. Вы, ребятки, прикрываете тылы. Ясно? - Иван
проверил крепление микролебедки.
  Трос - тончайшая нить, выдержит хомозавра, локтевое кольцо-захват скафа,
чего еще надо... у андроидов - шаромагнитные пряжки на поясах, руки с
оружием свободны.
  Пора. - Пошел!
  Кеша мелко перекрестился и сиганул в черную дыру.
  Иван выждал пять секунд и спрыгнул за ним - тросом его немного
развернуло, не беда. Он отсчитывал: один, два, три, четыре... сто метров,
двести, восемьсот, полторы тысячи, две триста... троса в лебедке было всего
на десять миль, лебедка обычная, не десантная, семь сто... наверху
шарахнуло, заряды обрушили свод на решетки, на провал, завалили грудой
базальтовых плит все... андроиды ползут в вышине... девять восемьсот...
внизу матерится Кеша... дернуло! еще раз! это Кеша отцепился... Иван
ослабил захват, упал, ударился коленями так, что лязгнули зубы.
  - Эй, Гуг, ты жив там? - просипело слева. И тут же Кеша разразился
отборным земным матом- это сверзившийся сверху андроид чуть не сбил его с
ног. - Получай, падла! - Он долбанул кулаком в широченную грудь. Андроид
упал. Но тут же поднялся. Отвечать не стал, ему не положено было отвечать
на тумаки и подзатыльники человеческие, допускалось временами подгонять
поднадзорных-каторжан, но карлик всем урезал программу, и теперь биокадавр
не мог ответить даже на самую обидную зуботычину - а обижаться андроиды
умели, и зло держать они умели. Иван поглядел на Кешу укоризненно, если
только инфрафизор мог передавать столь тонкие оттенки человеческих чувств.
  - Тихо! - предупредил Иван. - С этой минуты ни слова.
  - Все ясно, Гуг, - согласился Кеша, ему ничего не надо было объяснять.
  Они шли бесконечно долго, проваливаясь в грудах мусора, отходов,
всевозможной гниющей и разлагающейся дряни - ведь в каждой второй зоне
помимо ридориума добывали и океанскую живность: моллюсков-гнилоедов,
панцирных червей, трубчатых скорпионов, светящихся циклопоидов - все шло в
пищу заключенным, андроидам и киборгам, добывали змееводоросли, убей-траву,
хрящеглавые цветы-рыбоеды и все прочее, что шло на сильнодействующие
препараты. Работа шла полным ходом, из Гиргеи высасывали все соки, почти
все.
  - Проклятье! - не выдержал Кеша. Он прошептал это еле слышно, но Ивану
будто ударило молотом в шлемофоны. - Я, понимаешь, думал на зоне хреново,
не-е-ет, тута хреновитее!
  Он хотел еще чего-то добавить, но не успел. Провалился.
  Иван облегченно вздохнул, ему уже казалось, что они прошли мимо. Нет!
Полный порядок! Он направился к тому самому месту, где исчез Кеша. Кольцо!
Это именно кольцо - место входа, лазейка. Надо уйти в эту гниль с головой.
Ему неожиданно вспомнилась Система, а потом Пристанище- фильтры, везде были
фильтры! И они всегда напоминали поганое вязкое болото. Все во Вселенной
повторяется, но вечно одно: нормальные, обычные люди всегда ходят по
гладенькой проверенной поверхности, а всякие сумасброды, ищущие для
нормальных новые мир, все время вязнут в каком-то дерьме, бродят по
кошмарным лабиринтам, перебираясь из одной трубы в другую, из большего
чрева в меньшее, и наоборот. Стоки, шахты, каналы, уровни, ярусы, шлюзы,
переходы, трубы, лазы, люки, дыры-без конца и края, дьявольское
подповерхностное нагромождение непонятных и неизвестно кем, для чего
прорытых бесконечных нор. Кеша прав, именно - проклятье!!!
  Стоит только сойти с "поверхности", углубиться под нее, подняться над ней
- и все: начинаются странные вещи, все не так, все иначе, все страшнее и
непонятнее. Так зачем уходить?! Зачем?! Лицо батюшки, сельского священника,
убиенного неизвестными отца Алексия встало перед внутренним Ивановым
взором. Человеку не надо уходить с поверхности! У него своя экологическая
полочка, своя ниша обитания, зачем ему лезть в чужие миры, не для него
созданные, не ему предназначенные - незачем! Горе горькое по свету
шлялося... горе горькое - удел шляющихся по миру, блуждающих по
Пространству, странствующих во Вселенной. Но и к нему привыкают.
  Иван встал в кольцо. И его повлекло вниз. Да он не падал, он спускался,
какая-то площадочка удерживала скаф.
  Внизу было светло - еле мерцающий свет после мрака и инфропризраков во
мраке казался чуть ли не слепящим. Кеша Мочила сидел на металлическом полу,
глядел вверх, как спускаются андроиды. Верх был таким же металлическим как
и низ. Труба. Три метра диаметром. Дыра затянулась на глазах-
металлопокрытие обладало памятью по крайней мере, в зоне кольца. Это
хорошо. Никаких следов. Но ежели их вели, то ничто не поможет -
преследователи выйдут на черную ниточку, на лазейку Синдиката. И Синдикат
не будет связываться с администрацией гиргейской промзоны из-за таких
мелочей. Синдикат проложит новую "ниточку". Эх, Кеша, Кеша! Была ж команда
помалкивать!
  Иван не стал никого упрекать.
  - Пошли, - сказал он тихо.
  Где здесь искать Д-статор он не имея ни малейшего представления. Могло
быть и так, что группа карлика Цая подойдет к статору раньше, поочередно
каждый из головорезов сиганет куда-подальше от Гиргеи, угробят заряд... а
они уткнутся носом в бесполезный гипертороид, на этом вся эпопея и
закончится, придется сесть и ждать, пока придут каратели. Нет! Лива не
допустит этого, она будет ожидать его... Иван оборвал себя, поежился, вовсе
не его она будет ждать, а Гуга Хлодрика Буйного, своего пылкого
возлюбленного. Ну и пусть, суть не меняется.
  - Чего это? - спросил вдруг Кеша.
  Он замедлил шаг, подогнул колени.
  Вдалеке что-то позвякивало, пощелкивало, гудело.
  - Прикрой сзади! - скомандовал Иван-Гуг.
  И быстро пошел вперед.
  Однако далеко ему продвинуться не удалось. Труба оборвалась
металлокерамической заглушкой. Этого еще не хватало! Но не успел Иван
расстроиться, как заглушка уползла вверх, открывая вход в шарообразное
помещение с покатым дном. В помещении никого не было, мерцал тусклый свет -
но он явно включился на подходе, сработала автоматика. Зато гул, грохот,
шаги или какие-то удары становились все громче. Кто-то шел им навстречу.
Боевики? Каратели?! Отряд из соседней кольцевой зоны?!
  - К бою! - приказал Иван-Гуг. И вывернул из заплечного клапана-колчана
боевой десантный лучемет - оружие легкое, надежное и всесокрушающее.
  Андроиды вскинули свои четырехствольные пушки. Но Кеша их тут же осек.
  - Вы, ребятки, нас всех подорвете, убрать, матерь вашу протоплазму! Ну
чего, повторить?!
  Бежать назад не было смысла. Настигнут, расстреляют в спины. Лучше уж с
музыкой, в лицо! Лучше сразу! Кеша все понял.
  Иван поймал себя на мысли: грохота ведь нет никакого, это нервы! ведь
там, за переборками топот, шаги- явные шаги, но тихие, это страх и
напряжение усиливают их, у страха глаза велики, да и уши огромны!
  Реакция не подведет. Первых он положит с ходу. Знать бы только, откуда
воявятся каратели, где соскользнет заглушка? Иван осматривап сферическую
серую поверхность сантиметр за сантиметром... Шаги приближались.
  - У-у-у, суки! Всех кончу! - шипел себе под нос Кеша.
  Огромный бревнообразный плазмомет подрагивал в его руках. - Ну, давай!
Иди на меня, давай! Задешево не возьмете, гады! Всех положу!
  Андроиды помалкивали. Но и они были живыми, и они не хотели умирать.
  Все произошло неожиданно, в мгновение ока. Стена напротив ушла вниз.
Ударил вверх сиреневый луч, прошил металл, дым заполнил помещение... ствол
лучемета, смотревший Ивану в лицо, медленно опускался. У карлика Цая была
отменная реакция, он успел сделать шаг в сторону, иначе бы лежать ему
оплавленным куском металла.
  - Вот... - Кеша грязно и витиевато выругался, - чуть друг дружку не
перебили!
  В проеме стояли шестеро: карлик Цай, Кипа Дерьмо, киборг с задранным
вверх стволом лучемета - он успел вскинуть его, признав Гуга, стояла Лива в
сверкающем серебристом скафе, стоял Халдей, державший за черный пояс
заложника в полускафе внутренней охраны. За этими шестерыми толпились и
остальные - семь каторжников и еще один несчастный заложник.
  - Это все? - спросил Иван-Гуг.
  - Все, - коротко ответил карлик Цай.
  - Гуг, любимый мой! - Лива не выдержала и бросилась Ивану на шею-
лязгнули два соприкоснувшихся скафа, ударился щиток о щиток.
  - Не время, - выговорил через силу Иван-Гуг, отстранил мулатку и шепнул
еле слышно: - Ливочка, это же пошло - объятия двух железных кукол. Погоди,
выберемся, сбросим доспехи...
  - Ты веришь в это?
  - Верю! - Иван был тверд как никогда. Но сейчас он больше надеялся на
карлика Цая, отпрыска императорской фамилии с преступным прошлым, темным
будущим и неопределенным настоящим.- Они нас видят?- спросил он,
полуобернувшись к ван Дау.
  - Нет! - ответил тот без промедления. - Они потеряли нас... и вас. Нам
надо спускаться. И как можно быстрее!
  - Куда? - робко вставил Кеша.
  - Туда! - карлик Цай опустил глаза долу. - Этот шарик, в котором мы
находимся - капсула. Он уже ползет по трубе вниз.
  Хьюго Халдей расхохотался в полный голос.
  - А на хрена нам тогда эти ублюдки?- спросил он сквозь смех. - Мы ушли!
Ушли от гадов! Теперь надо придавить этих красавчиков... Уж они из меня
кровушки попили, уж я им за слезки свои сотворю щя-я!
  - Заткнись! - оборвал его Кеша. - Опосля придавишь. А будешь возникать, я
тебя сам придавлю.
  Иван ощутил, что капсула и впрямь движется - она чуть подрагивала, стенки
гудели тихо, натужно.
  - Где киборги? Где люди? - спросил Иван-Гуг, заранее зная ответ.
  - Ясно дело, где! - выдохнул Кеша.
  Карлик Цай поглядел выразительно, промолчал. Лива всхлипнула. Двенадцать
заключенных, три заложника, два андроида... нет, Иван поправил себя,
четырнадцать с Кешей, а с ним - пятнадцать. Выбивают по одному, на
переходах. На перемычках. Они обречены. Все! Будь он на месте
преследователей, давно бы дал отбой - к чему тратить силы, энергию,
рисковать людьми и роботами, все равно банда беглецов не выживет в этих
подземно-подводных дебрях.
  Рано ли поздно все перемрут - от голода, жажды, страха. В любом тупике, в
любой лазейке им смерть. Выход был один - наверх, на поверхность, потом на
орбиту - капсула, болтающаяся сейчас на сложной кодированной орбите, по его
сигналу подобрала бы всех, сняла с поверхности угрюмого океана... Да уж,
так и жди, сняла бы. Ее разнесет в щепки поверхностная защита как и любой
другой, не откликнувшийся на запрос корабль. Ловушка. Они сидят в
стеклянной банке, под колпаком. Никакие толщи базальта их не спасут. Только
Д-статор!
  А чтобы случилось, узнай сейчас эта банда про своего вожака и главаря всю
правду? - пронеслось в голове у Ивана. - Подняли бы на ножи? Нет! Ведь
обличием-то он натуральный Гуг Хлодрик, авторитет, вор в законе и тому
подобное... Ну, а все же? Он пристально взглянул на карлика Цая. Тот
отвернулся. В глазах у Цая стояла обреченность.
  Удар был неожиданным и сильным- двое упали на пол, Лива взвизгнула, Кипа
Дерьмо выронил свою железяку. Приехали!
  - Ну и где же мы теперича? - поинтересовался Кеша, сверля стальным
взглядом Цая ван Дау. Кеша явно не доверял отпрыску инопланетной
царственной фамилии.
  - Сто девяносто семь миль под уровнем океана, седьмой слой внутренней
мантии... хотя какая к дьяволу на этой изъеденной планетенке мантия! - Цай
начинал нервничать. Он что-то предчувствовал, но пока молчал.
  - Что здесь есть? - хрипло спросил Иван-Гуг.
  - Сбросовая зона, отстойники, два централа, хранилища руды, три отделения
дисбата...
  - Вертухаи и сидят отдельно, суки! - вставил Хьюго Халдей.
  И тут же получил короткую, сильную затрещину от Кеши.
  - Заткнись, падаль! - прошипел Мочила.
  Халдей все сразу понял, поднял щиток, утер из-под носа кровь, сгорбился.
  - ...а еще на этом уровне сорок четыре турбопроходчика, два гровера и два
ската в нижние лабиринты.
  Иван-Гуг не выдержал. Так дела не делаются!
  - Где статор, черт побери! - взревел он носорогом.
  Цай посмотрел на него как на умалишенного..
  - Статоры не ставят где попало. Это секрет, понимаете? Их надо искать.
  - Нас здесь всех перебьют, пока искать будем! - зарычал Кипа.
  - Вперед с голодухи сдохнем! - влез Соня Обелбаум, убийца-тихоня, не
привыкший высовываться из-за чужих спин, но все же не выдержавший. - Надо
разбегаться! По одному!
  - Он дело говорит, - робко вставил Халдей. - Всех не возьмут. А тут, в
подземельях можно жить, с голодухи не сдохнешь, в отстойниках полно
жратвы...
  - Не жратвы, а падали и гнидья! - сказала Лива, она поглядывала на
спорящих мужланов свысока. Но вот не выдержала.
  - Кому падаль, а кому конфетка, - ухмыльнулся Кипа Дерьмо. И вдруг
решительно заявил: - Мы с Халдеем уходим!
  Все молчали, уходить пока было некуда. Шаровая капсула-кабина была
наглухо задраена. И открыть люки никто кроме умного карлика не мог.
  - Я вам, сукам, всем пасти порву вот этими руками! - начал тихо, но очень
выразительно Кета Мочила. - Я вам ваши поганые помела выдерну и в задницы
вобью, усекли?! Я щас мочить начну шустрых...
  Карлик Цай поднял руку - три скрюченных подагрических пальца, будто
прирощенных к узкой морщинистой ладони, даже в полупрозрачной гермоперчатке
они оставались высохшими, карликовыми.
  - Не надо никого мочить, - попросил с плаксивостью в голосе, почти не
разжимая безгубого рта, - пускай идут.
  - И пойдем! - заявил решительно Халдей, со злобой взглянув на Кешу.
  Карлик подошел к стене. Никто ничего не понял, но заслонка сдвинулась
ровно настолько, чтобы можно было протиснуться одному человеку в скафе.
  - Идите!
  Иван увидел, как у Кипы Дерьма затряслись коленки. Он уже хотел
остановить головореза, осадить. Но карлик Цай обжег бельмастым резким
взглядом.
  - Ну, чего встал, куча дерьмовая?! - Халдей подтолкнул Кипу. Потом вдруг
обернулся к остальным, прогнусавил: - Гуг, старина, давай по-честному, а?
  - Чего надо? - грубо выдавил Иван-Гуг.
  - Пускай киборг с нами топает.
  - Андроид, ты хочешь сказать?
  - Один хрен!
  Иван-Гуг качнул головой - и гора мышц, стоявшая слева от него с
бомбометом в руках, сдвинулась, пошла к дыре.
  - Стоять! - скомандовал карлик Цай. - Ко мне!
  Андроид послушно повернулся, сделал шаг к карлику, замер. Кипа Дерьмо и
Халдей выжидали. Они не решались вылезать из шара. Но терять ради этих
подонков робота-защитника... Иван оборвал мысль, они такие же подонки, как
и все прочие, не лучше и не хуже, они тоже имеют кое на что право. Тем
временем карлик Цай безотрывно глядел в глаза андроиду. Дает установку,
психокоманду, Иван сразу понял. Крутой орешек этот ван Дау!
  - Иди! - процедил карлик.
  Андроид первым высунул в дыру свое оружие, потом голову, потом исчез и
сам. За ним, выждав полминуты, вылез Кипа. Последним из шара вышел Хьюго
Халдей.
  Иван ничего не понимал, он поймал взгляд андроида, выбиравшегося из
капсулы, это был взгляд идущего на смерть, но не имеющего ни сил, ни воли
свернуть. Что была за установка? Откуда такой ужас в почти человеческих
глазах?!

  Заслонка вернулась на свое место, осталась крохотная щель.
  - Им надо пройти двенадцать метров по шлюзу. Они не спешат по понятной
причине,- комментирвал карлик Цай. - В случае чего...
  Истерический визг ударил одновременно во все шлемофоны, орал Халдей, орал
по-звериному, дико. Только после, мгновение спустя грохот разрывов, треск
динамегов и гулкое уханье сигма-бомбомета ворвались в шар-капсулу.
  - Суки-и, продали-и... - предсмертным сипом просипело в шлемофонах. Это
где-то там, снаружи, издыхал убийца и насильник, каторжник-смертник Кипа
Дерьмо.
  Но бомбомет не стихал. Андроид продолжал битву с засадой. Продолжал,
обреченный на гибель, теперь было все ясно. Иван еле сдерживался, его
тянуло туда, наружу, он должен был ввязаться в бой, он обязан..
  - Всем стоять на месте! - прорычал карлик Цай. - Это западня! Мы можем
уйти только наверх, чуть выше, а пока стоять!
  Он медленно, невероятно медленно подошел к заложнику с длинными волосами,
содрал с него шлем-маску полускафа. Трехпалая лапа в перчатке вцепилась в
нижнюю челюсть, два пальца втиснулись в рот несчастному, кровь заструилась
меж ними. В выпученных глазах заложника застыло безумие, это были глаза
жертвы, обреченной на заклание.
  - Не надо! - рявкнул Иван-Гуг.
  Но карлик Цай уже рванул на себя - он вырвал челюсть с мясом, хрящами,
жилами, вырвал и выбросил ее в отверстие. Только после этого заложник упал,
ударился лбом о железный пол. Он бился в агонии, хрипел, обливался кровью.
  - Не сметь... - Ивана начало трясти. Он опоздал, теперь поздно кулаками
размахивать. Он просто шептал:- Не сметь... нельзя... что ты делаешь?!
  - Мы не будем жалеть их. Гуг! - резко ответил карлик Цай. - Они нас
никогда не жалели. И мы их не будем! Если у тебя слабые нервы, отвернись к
стеночке.
  Двое других заложников бились в руках у головорезов, готовых разодрать их
на куски, ждавших только команды. Но Гуг, их вожак, и карлик Цай, его
заместитель, молчали, не давали такой команды. Лива, укрыв лицо, а точнее,
щиток скафа, в ладонях, тихо хохотала, ей не было жаль заложника. Лишь один
андроид оставался абсолютно бесстрастным зрителем, его, похоже, даже не
взволновала трагическая судьба собрата, погибшего снаружи.
  Да, оттуда не доносилось ни звука, битва закончилась. И, судя по всему,
готовился штурм шара-капсулы. Карлик согнулся над умирающим, дернул за
молнию-автомат - полускаф съехал, обнажая мускулистое тело, грудь вздымалась
тяжело, порывисто.
  - Остановись! - Иван понял, что карлик замышляет нечто нехорошее. Но он
чувствовал себя не в своей тарелке.
  Он был чужим в этом мире, он не был Гугом, вожаком банды, он не имел
права...
  Цай резким ударом пробил грудную клетку, выломал ребра, разворотил все
внутри, дернул раз, другой, третий... и с натугой выдрал окровавленное
сердце - алый бьющийся в трехпалой руке комок.
  - Мы их не будем жалеть, - повторил он тихо. А потом заорал во всю
глотку: - Получайте, паскудины! Держите!!!
  Он вышвырнул сердце в щель. Рявкнул на каторжников:
  - Живо!
  Щель расширилась, заслонка отъехала. Двое самых понятливых, Соня и Рик
Чумазый, выбросили труп наружу.
  - Пошли!
  Карлик не успел выкрикнуть последнего слова, как шар-капсула взмыл вверх,
все без исключения повалились на залитый кровью пол. Лива упала прямо на
Ивана. Она все еще беззвучно хохотала.
  А карлик Цай кричал в передающее внутреннее устройство скафа. Он знал,
что его слышат.
  - Ну что?! Получили, сучары?! Получили?! Давай еще, давай! Здесь еще
двое! Я их тут скушаю живьем, буду жрать по куску и выплевывать! Давай, бей
наших!
  Он орал долго. Шар шел вверх. Но карателям, судя по всему, было наплевать
на судьбу несчастных заложников, вертухаев верхней зоны.
  Иван, наблюдая за карликом Цаем, убеждался, что тот, будто какой-нибудь
полусказочный Юлий Цезарь, мог делать по два и три дела сразу. Вот и сейчас
ван Дау вопил на зависть любому тюремному психопату, багровея от натуги,
визжа и разбрызгивая пену с губ, но одновременно совершенно спокойно и
размеренно говорил ему языком жестов:
  "Они не дадут пройти к Д-статору. Они перекрыли все выходы. Они еще не
нащупали черную нить. Но засады стоят на всех уровнях во всех возможных
местах нашего появления. Долго болтаться в нити нельзя. Если они ее
нащупают - конец! Надо идти на прорыв." Ивану не нужно было разжевывать
того, что имел ввиду Цай. Время играло против них. С большим трудом он
разжал стальные объятия Ливочки. Поднялся, кряхтя и поскрипывая
недоделанным Гуговым протезом.
  - Вот чего, мастера, - завел он без нажима, но довольно-таки круто над
притихшей братией, - легавых на понт этими лохами не возьмешь! - Он
небрежно кивнул в сторону оставшихся двух белых как мел заложников. - Суки
их списали уже. Так что резон один - рогом переть! Чего примолкли?!
  Встал Соня Обелбаум, носатый, губастый и грустный.
  - Кореша, - начал он подрагивающим голосом, - рогом переть не в масть,
сами видали - глухо! Надо назад топать. Лучше на киче париться! Лучше под
вышак! Да хоть в краба!
  - Опозиция, едрена матерь, - с ехидцей проворчал Кеша. И тут же сменил
тон. - Эй, Сонечка, чегой-то у тебя, а ну, нагнися-ка. Щиток, что ли
поехал?
  Соня недоверчиво отпрянул к стене, потянул руку к щитку. Но Мочила его
опередил, он успел вцепиться в край щитка, не дал его замкнуть на шлем.
Следующим движением - двумя широко раздвинутыми пальцами он вышиб паникеру
глаза, ткнул еще глубже, подождал, пока подогнутся ноги... и медленно
опустил труп в засыхающую на полу кровь.
  - С оппозицией покончено, - доложил он мрачно, - хотел вышак - получил,
как заказано.
  - То, что доктор прописал!- хихикнул Чумазый. Но его не поддержали,
сейчас каждый был на вес золота, в бою мог пригодиться.
  - Я так понял, мастера, что возражающих нету?! - спросил Иван-Гуг. -
Значит так, идем на централ. Пушки наперевес, залповый огонь по команде.
Было б нас чуть поболе, всю каторгу бы взяли, ну да ладно, пускай живут...
пока! - Он громко и нагло рассмеялся. Надо было придать парням уверенности.
- Короче, почетверо, в три ряда, нижний, средний, верхний- присели
передние, пригнулись средние, задние стоя- залп! залп! залп! Встали- бегом!
Потом опять. Козлов этих, - он снова кивнул на заложников, Лива поведет на
дистанционном управлении, в случае чего - душить сразу! Цай - под
прикрытием андроида, сзади, щуп на полную мощь, держать направление! Ну-ка,
попробуем!
  Братия оказалась на редкость толковая, никто не хотел погибать зазря. Цай
гонял капсулу вверх вниз, выверял координаты централа. Они с Иваном-Гугом
понимали друг друга с полуслова.
  Лива терлась о плечо, не отходила, ей было плевать на заложников, она
думала о себе и своем Гуге, она уже не хохотала, нервное напряжение прошло.
  - Гуг, оно сбудется!
  - Что - оно? - не понял Гуг-Иван.
  - Мое предчувствие!
  - Блажь! И бабья дурь! - сейчас надо было говорить именно так, Иван знал.
- Мы у цели, надо набраться терпения... и надо взвести себя, взъяриться, мы
пробьем любые заслоны, мы их прорежем как раскаленный клинок масло! - Он
понизил голос, придвинулся к ней ближе. - Любимая моя, нам с тобою
отбрасывать лапки нет смысла. Все! Хватит! Будешь отставать, падать,
хватайся за меня, все время держись справа, чуть позади! А ты, - он кивнул
Кеше, - слева. И рукам больше воли не давай, Мочила!
  Карлик Цай поднял вверх свою корявую лапку. Он призывал к тишине.
  Двенадцать отпетых головорезов, смертников, двенадцать вместе с
ненастоящим, подмененным Гугом и красавицей-мулаткой. Рик Чумазый, Цай ван
Дау, Иннокентий Булыгин, Элвис Сучье Вымя, тихоня и скромник, Крис Галицки,
наемный убийца - три министра и один премьер на счету, Абдула Сунь-Чжень,
он же Бабай, толстяк Гога Сванидзе по кличке Мордоворот, аферист и пройдоха
Чак Гастролер, безъязыкий и одноглазый Моня Колесо, вор-неудачник, любитель
девочек, и наконец Крон Чикаго, медвежатник-мокрушник, любитель-одиночка -
все отпетые, обреченные, пушечное мясо. Эх, мать-каторга! Еще и не до того
довести ты можешь! Иван ощущал себя одним из них.
  Где ты Гугова торба? Что там в тебе! Не время! Всегда не время! Опять в
бой, опять на прорыв! Под пули и плазму, дельта-лучи исигмагранаты, под
сенсорные капканы и сети-парализаторы.
  - Все. Централ,- сказал будничным голосом карлик Цай, - уровневый
централ.
  - Приготовиться! - взревел Гуг-Иван. И заглянул в глаза Ливы. Она верила
ему, она была вся в надежде, в упоении на чудо. Но не время для
сантиментов. Иван-Гуг вскинул к плечу лучемет. - Долой заслонку, на всю
ширь! Вперед!!! Разом!!! Огонь!!!
  Ураганной силы залп смел все и всех. Целый океан пламени вырвался из
шара-капсулы, стремительно пронесся по титановой трубе-проходу, выбился
наружу... Иван почти не видел ничего за стеной бушующего огня. Никакой
засады не было. Им повезло! Лишь промелькнули в дыму и гари два-три
искореженных скафа - дежурная охрана, андроидыивертухаи.
  - Вперед!!!
  Титанобазальтовый пол содрогнулся от мерного топота. Искры полетели
из-под шаромагиитных подошв, заскрежетало, загремело. Прорыв! Бежали
неторопливо, слажено, в три шерегни, не опуская стволов, готовые ко всему и
на все.
  Бежали молча.
  Иван знал, сейчас за ними наблюдают, операторы по всем зонам прильнули к
экранам, боевикам уже дали координаты прорыва, они несутся сюда... сколько
им понадобится времени?! Вперед! Только вперед!
  - У-у, падлы-ы!!! - Кеша ткнул андроида стволом плазмомета в спину. - Не
спать, кукла чертова!
  Бомба разорвалась совсем рядом - рухнувший сверху стеноход перегородил
туннель, только металлические лапы скребли по стенам и полу.
  - Не остававливаться!
  На несколько секунд строй сбился, но уже за искореженной машиной вновь
обрел плотность и силу. Только Бабай вдруг вскрикнул, засипел, остановился,
качнулся - щиток изнутри залило густой багровой кровью. Однорукий,
издыхающий киборг с развороченной грудью высовывался из люка стенохода,
целился в следующую спину.
  Кеша опередил его на мгновение. Выматерился, споткнулся. Но сумел
удержаться в строю - Иван-Гуг подхватил его под локоть.
  За поворотом их ожидал сюрприз.
  Бежавший впереди андроид рухнул без ног- сгусток шаровой плазмы прожег
его, скользнул по кремниевой пластине-хребту, ушел вверх.
  - Огонь!!! - заорал Иван-Гуг во всю глотку. Но он немного опоздал.
  - Первая шеренга приняла на себя залп засады. Все четве-
ро упали. Они уже были свободными, они умерли сразу.
  - Прими, Господи, их души! - прошипел Кеша Мочила.
  Залп! Еще залп!! Третий!!! От засады осталась куча расплавленного
металла. Вперед! Только вперед! Иван быстро переглянулся с карликом Цаем.
Тот не знал ни боли, ни страха, ни усталости. Вид у него был нелепый -
полутораметровый кривобокий и косорукий человечек в полудетском скафандре
держал на ребристом Плече огромный четырехствольный сигма-бомбомет - тот
самый, выпавший из рук несчастного андроида. Залп!!! Это был уже иной залп,
упреждающий. Надо было жечь все - на сотни метров вперед, жечь!
  - Не останавливаться!!! Огонь!!!
  Пять трупов позади, с андроидом шесть. Семеро, всего семеро из тридцати
семи! И ни малейшей надежды. Это конец. Это труба. Где рубка централа?
Где?! Боезапасы на исходе. На десять, от силы на пятнадцать залпов. Надо
успеть!
  Надо добраться!
  - Заложников вперед, Лива!!!
  - Я слышу! - мулатка совсем выбилась из сил, голос ее был прерывист,
хрипл. - Я все слышу, любимый!
  Подчиняясь команде, заложники вырвались вперед.
  Оии бежали в своих легких скафах, надеясь только на одно лишь чудо, на
то, что свои их пощадят.
  - Еще немного,- подал голос Цай,- метров двести. Надо поднажать!
  - Вперед!- заорал совем дико, нечеловечески Иван-Гуг. И ударил стволом в
спину бегущего впереди Криса Галицки. Тот даже не оглянулся. Они рванули из
последних сил, не своих - их несла гидравлика скафов, но она была
беспомощна и бесполезна без движений их рук, их ног, без стука их сердец. -
Вперед! Огонь!!
  Бущующее пламя разметало по стенам выскочивших из-за укрытия стражников.
Нет, это еще не каратели. Это простая охрана! Иван знал, с
карателями-боевиками им так запросто не совладать.
  А вот это уже они!
  Восемь черных фигур стояли на пути, укрываясь щитами. Они преграждали
путь в рубку. Сети-парализаторы шли верхом. Еще миг... Иван вскинул
лучемет, дал на полную. Жечь! Их надо жечь!!!
  - Не останавливаться! Вперед!! Огонь!!!
  Две стены зримого и незримого пламени налетели одна на другую,
схестнулись в исполинском, чудовищном единоборстве, взмыли огненными
бущующими языками к черным сводам. Ад, кромешный ад бесновался в
титанобазальтовых подземных лабиринтах.
  - Вперед!!!
  Иван видел, как рухнули Чак Гастролер, Гога Мордоворот, Моня Колесо...
Четверо! Их всего четверо! От заложников остался один лишь пепел. Но и от
карателей остался только пепел.
  - Бей! - закричал он карлику Цаю.
  Но тому не надо было указывать. Из всех четырех стволов он ударил в
бронированный люк-дверь. Многотонная громадина треснула, вдавилась внутрь,
оставляя узкий лаз.
  - Быстрей! Ну!!!
  Иван втолкнул внутрь Ливу, потом Цая. Кеша замотал головой.
  - Я прикрою. Гуг! Лезь давай! - прохрипел он.
  Иван протиснулся в щель. Огляделся - где Д-статор? Где?!
  Иннокентий Булыгин отчаянно долбил по какой-то цели из своего плазмомета,
неужели они настигают их, неужели настигли?!
  - Живей сюда! - крикнул Иван в щель.
  Кеша влез не сразу. И был он без своего черного бревна.
  - Все заряды вышли, - смущенно оправдался он, разводя руками. - Хана нам!
  - Да, погоди ты! Давай-ка поднапрем! - Иван навалился плечом на
внутреннюю заглушку. - Ну! Разом!
  Заглушка сдвинулась, поехала. Хорошая это была штуковина, хотя и
предназначалась на случай аварии, на случай затопления зоны... а вот ведь,
пригодилась. Из-за заглушки разрывы почти не были слышны. Торба! Надо
срочно... Иван отстегнул клапан. Но чья-то рука дернула его вперед.
  - Скорей!
  Лива умоляющим взглядом глядела на него.
  - Куда?!
  - Вниз!
  Они долго спускались по винтовой лестнице. Кеша отчаянно матерился,
хромал - ему все же крепко досталось в бою.
  Цай крутился в полумраке возле тороида средних размеров.
  - Ушли! - сказал он тоном победителя, когда заметил Гуга-Ивана, Ливу и
Кешу. - Теперь им никогда нас не достать!
  - Ливу вперед! - скомандовал Иван-Гуг.
  - Нет! Без тебя я не пойду, - закричала мулатка. - Нет!
  Иван силой впихнул ее в тороид. Рявкнул, прикрывая люк.
  - На Землю! Только на Землю! Я найду тебя!
  - Не могу!!!
  - Ливочка, лапушка, - мягко проговорил в микрофоны карлик Цай, - ты
погубишь всех нас. Уходи!
  Вспыхнул зеленый индикатор. Вздрогнул Д-статор.
  - Порядок, - кивнул головой Цай, - она на Земле. Давай, Гуг!
  - Я уйду последним! - отрезал Иван.
  - Они сейчас вырубят энергию, понял?!
  - Уходи!
  - Как знаешь! Прощай!
  Карлик Цай протиснулся в тороид, хлопнул люк.
  - Куда? Куда?! - заволновался Кеша. - Куда он уходит?
  Карлик не ответил. Его уже не было в статоре.
  - Давай живо! - Иван подтолкнул Кешу клюку.
  - Поздно!
  Иннокентий Булыгин стоял с отвисшей челюстью, белый как полотно. Сверху
доносился мерный гуд. Это прожигали стену возле заслонки. Там не очень
спешили, там знали, что статор уже отключен, внутренние запасы исчерпаны,
беглецы в их руках.
  - Влипли, матерь их вертухайскую! - грустно заметил Кеша. И опустился на
корточки.
  Иван и сам понимал - все, игра окончена, у них нет ни малейшего шанса.
Это конец! Это конец всему! 3емде! Вселенной. Человечеству. Ну и,
разумеется, им с Кешей. Сейчас убьют их. Потом сюда и повсюду придут -
Система, Пристанище, носители Черного Блага... и никто ничего не сможет
поделать: ни настоящий Гуг, ни Дил Бронкс, ни Синдикат, ни Сообщество, ни
Великая Россия, ни Федерация. Это конец всего и всему. Он умрет чуть
раньше. Цивилизация чуть позже. Но ее, цивилизацию, убьют вот сейчас, через
несколько минут, убьют вместе с ним... Первозург?
  Нет. Он не будет лезть на рожон. Он уйдет в свои уровни, спрячется снова
в чертогах, новых чертогах и его не станут трогать. Гибель! Конец Света!
  - Надо молиться, каяться, - предложил погрустневший Кеша, перекрестился,
склонил голову, - Господь милостив к грешникам своим, Он простит. Ох, Гуг,
не хочется из одного ада в другой перекинуться, может, найдется на том
свете для нас местечко посуше?
  - Погоди каяться, Кеша, - ответил Иван. - Господь всегда с нами. Ему не
надо льстить. Его не надо умаливать, Он видит все... Какие тут есть еще
ходы. Не может быть, чтоб из рубки не было ходов!
  - Есть! А как же, - ехидно усмехнулся Кеша, - аварийный - прямо в океан.
Знаешь, как это приятно - через пять-шесть минут давления скаф начинает
сминатьсятихо-тихо, понемножку, и ои так ласково тебя давит и давит, пока в
лепешечку не расплющит, нет, Гуг, выходов нету! я буду каяться, я, Гуг,
большой и страшный грешник, мне перед смертушкой надо покаяние принять и
прощение испросить. Попа нету, буду каяться тебе... Душегуб я. Гуг, и
сволочь последняя, продал я Россию-матушку, отцов и дедов, на чужбине
скитался, много им, сволочам, горюшка принес!
  Иван его оборвал.
  - Так не каются, Кеша! Не будет тебе прощения, пока не будет... Пошли!
  Он вцепился в плечевой клапан, рванул Булыгина на себя. До аварийного
выхода пришлось ползти по грязной штольне, все было тут в запустении,
видно, пользоваться никто не собирался.
  Кеша-молил:
  - Пускай сразу убьют! Сам под огонь встану! Гуг, устал я так жить, мука,
всегда мука! Хоть сдохнуть дай сразу! Не хочу, чтоб меня давило в час по
чайной ложке - это ж полдня в скафе адские пытки терпеть, нет, не могу-у
я-а-а!!!
  - Здесь лифт! Живей!
  - Это ж прямиком в воду!
  - Слышишь? - кричал Иван-Гуг.- Они прожгли стену! Они бегут к нам!
Уходим!
  Лифт пошел вниз. Второго нет. Они не настигнут их сразу. Но они могут
дать команду внешним, океанским службам. Они уже дали эту команду, но пока
есть хоть соломинка, надо за нее цепляться!
  - Скаф на полное самообеспечение! Давай!
  Тягостное ожидание в шлюзах. Тишина. Притихший, присмиревший Кеша.
Молчание перед казнью. Они сами выбрали свой удел, ну и пусть! Иван до боли
стискивал зубы. Пусть хоть немного поживут Гуг, Лива, карлик Цай... нет,
карлику нельзя жить на Земле, в нем слишком много зла, ненависти, ах бедный
заложник! У Ивана вновь при воспоминании мороз по спине прошел. Так нельзя,
не мстителями в этот мир приходим мы, не мстителями...
  Иди! И да будь благословен! На что?! На лютую смерть под стокилометровой
толщей ядовитой свинцовой жижи?! На муки мученические? Иди! И да будь
благословен!
  Заслон поднялся вверх - медленно-медленно подступала к
титанопластиконовым ногам, туловищу, шлему свинцовая водичка, шлюз
заполнялся. Назад пути нет. Только вперед! В мрак. В смерть!
  - Это ж надо, - сокрушался Кеша, - только двое-то и ушли из такой кучи!
Только двое! Гуг, убей ты меня сразу! Чего мучить?!
  - Помучаемся маленько, Кеша, - отвечал Иван-Гуг, - помучаемся. Господь
терпел - и нам велел. Пошли.
  Третий заслон ушел вверх. Дьявольский гиргейский океан, жидкая утроба
сатаны! Сколько душ ты сгубил на своем миллионолетнем веку! Сколько тел
поглотил! Сколько страшных тайн хранишь! Погребешь еще двоих мятущихся и не
заметишь.
  - Пошли!
  Они медленно двинулись во мрак. Безоружные. Обреченные.
  Чудовищное давление, стокилометровая толща мрака над головой. Тишина.
Вечная, изнуряющая тишина. И бледные тени неведомых существ, не имеющих
плати, но имеющих тень. Страх одиночества. Одиночества, даже когда вдвоем,
когда рядом друг, ибо в своем скафе ты один, совершенно один - как в своем
собственном гробу. Исхода нет. Пути отрезаны. Но надо идти. Надо!
  - Ничего, Кеша! Пошли!
  Преодолевая сопротивление свинцовой воды, врубив гидравлику на полную
мощь, они двинулись вперед - к диким гиргейским пещерам, к логову
бестелесных теней, к кладбищу безумных беглецов с гиргейской каторги.
  Жуткий подводный ад!
  Они все работали здесь. Каждый день! Хотя какие тут дни? Тут всегда ночь.
Ридориум. Кровавое золото XXV-го века! Утопающая в роскоши и развлечениях
Земля. И подводные рудники с тысячами, десятками тысяч каторжников.
Всемогущая Федерация, раскинувшая крыла на миллионы звездных миров,
зажигающая солнца, отзывающая новые пути... И планеты-колонии с миллиардами
рабов под километровым слоем бетона. Свобода, равенство, братство!
  И изощренные пытки, неисчислимые множества зомбированных человекоособей,
переставших по чьей-то воле быть людьми... Правительства, сенаты,
конгрессы, парламенты...
  И Синдикаты, Ночные Братства, Восьмое Небо. Храмы Господни... И
сатанинские приходы, черные мессы. Бог. И дьявол. Свет и тьма. И надо идти
во тьму. Надо! Чтобы пробиться сквозь нее к Свету.
  Иван видел, как теряет ребристость Кешин скаф. До пещер далеко. Погони
нет. Нет смысла их догонять. За ними теперь просто наблюдают. И наверняка
показывают всем прочим каторжанам, тем сотням тысяч, что сидят в своих
норах-ячейках. И обливаются они, несчастные, холодным потом ужаса, и
трясутся, и ненавидят, и завидуют. Их всех ждут эти черные глубины.
  Еще сто шагов. Восемьдесят.
  И опять. Высветились из мрака два пылающих уголька. Два рубиновых глаза.
Вот они! Не за стеной океанариума, не за семью защитными полями, а рядом.
Клыкастые гиргейские рыбины. Жуткие твари!
  - Этих еще не хватало! - просипел Кеша, и потянул из набедренной кобуры
дископилу.
  - Брось! Не время! - одернул его Иван-Гуг. - Испугался, что скаф
прокусят, эх ты!
  Две огромные свирепые рыбины проплыли над самыми головами. Плавник,
увенчанный черным острейшим когтем, скользнул по титанопластиконовой броне.
  - Надо прощаться. Гуг! - выдавил Кеша.
  - Погоди малость, успеем.
  Они пошли быстрее. Сорок шагов, тридцать, десять. Рыбины, как черные
вороны, кружили над ними, явно предвкушая обильную и сытную трапезу.
  - А ведь это они тебя. Гуг, тогда обработали, - подал голос Кеша, - они,
родименькие.
  - Нет! - отрезал Иван-Гуг. - У них мозгов нету, даже мозжечков. Это
безмозглые мясо и кости, чешуя и панцыри. Не обращай на них внимания.
Вперед!
  Вот и черная дыра с рваными, изъеденными краями, пещера. Их братская
могила!
  Они вошли в этот вечный мрак. Металл скафа уже давил на плечи, грудь. Он
не выдерживал адского пресса. И в пещерах не было легче. Смерть! Она всегда
наготове. Иван втянул руку во внутреннюю полость скафа, нащупал на груди в
клапане округлое, теплое... нет, не сейчас.
  - Прощай, Гуг! - простонал рядом Кеша.
  На огромном шлеме у него была вмятина - металл проседал, он уже не мог
защищать заключенного в него человека, из защитника и спасителя он
превращался в безжалостного и неумолимого убийцу. Смерть во мраке. И
тишине.
  - Прощай, Кеша.
  Два кровавых глаза злобно и холодно наблюдали за мучениями беглецов,
обреченных и погибающих. Два... и еще два. Обе клыкастые гиргейские рыбины
вплыли в пещеру, зависли над жертвами.
  Смерть, подступающая во мраке и тишине.
  Черная гиргейская ночь.
  Вечная Ночь!

                               Часть Вторая

                                 ВО МРАКЕ

  Отправляясь в гибельную и многотрудную дорогу, не думай о возвращении. Не
помышляй об очаге родном и уютном! Ибо расслабит тебя эта сладкая мысль,
расслабит и убьет. И напрасно будет искать причины во вне. Ты сам свой
собственный убийца! Кори и вини себя ... нет, поздно уже искать виновных -
по праху твоему, рассеянному на дороге испытаний и гибели, будут ступать
чужие, тяжкие подошвы. И никто не вспомнит о тебе, даже сама дорога,
пожравшая тебя.
  Путник, бредущий к незримой, призрачной цели - кто ты есть?! Безумец,
потерявший нить жизни и увлеченный вдаль мрачными тенями собственного
померкшего сознания? Самоубийца, ищущий скорого и страшного конца? Раб
чьей-то неуловимой, но подавляющей воли? Одержимый неведомыми силами,
рекомыми в просторечии кратко - бесами? Посланец Созидателя и Вершителя? Не
видишь ты конца и края дороги. Не зришь собственного конца. А ведь он
придет, настанет, надвинется на тебя смертной лавой. И оглянешься ты в
ужасе назад. И узришь мысленно очаг родной и теплый. И всю дорогу,
пройденную узришь. Да только поздно! Соляным столпом застынет твоя память
вне тебя. Застынет, чтобы уже через миг рассыпаться на несуществующие,
растворившиеся в пыли дороги осколки. Вот и нет тебя! Все было зря! Все
было напрасно! И путь, усеянный шипами и терниями. И твои боли, страдания,
муки. И ты сам - жалкий, бренный, смертный.
  Всякая дорога имеет свой конец.
  Но бесконечен во Вселенной один путь - Путь отринувшего себя, не
оглядывающегося назад. Бесконечен путь света во мраке.
  Ибо неугасим Источник Света!
  На острие ослепительно сияющего луча идешь ты во тьму. Не свернуть. Не
остановиться. Ты избранный? Допрежь тебя гордыня гасила тысячи и тысячи
таких же. Много званных, да мало избранных ... Никогда не узнать тебе
Предначертанного. Твое дело - идти вперед. Вперед - во что бы то ни стало!
Вперед- даже если все силы ада встанут на твоем пути. И память твоя будет
хранить все. Но назад ты не оглянешься! Только вперед!

                                   * * *

  - Прощай, Гуг, - простонал сдавленно Кеша Мочила, рецидивист, убийца,
негодяй, каторжник, ветеран тридцатилетней аранайской войны, добрый и
надежный малый. - Прощай ... Хоть сдохнем на воле, корешок. За это стоило
драться! Прощай!
  Черная тень огромной гиргейской гадины наползла на него, заслонила от
Иванова взора. Никогда еще кровавые глазища клыкастой рыбины не горели
столь яро и свирепо.
  Иван высвобожденной из гидравлического рукава ладонью сжимал у груди
яйцо-превращатель. Ждал единственного, нужного мига ... Нет, он не мог
бросить Иннокентия Булыгина, пусть у того хоть десять, хоть сто десять
судимостей, ведь это Кеша спас его тогда. Терпеть! Надо терпеть!
  Вдавливаемый чудовищным давлением металлопластик врезался в плечи,
кровянил затылок - теплая струйка текла по спине, другая, лихо сбежав по
виску и скуле, запуталась в бороде. Терпеть!
  Он просунул руку в блокорукав. Яйцо должно действовать сквозь оболочку.
Сейчас, немного еще - и Кеша превратится в точно такую же гадину, клыкастую
и шипастую.
  Да где ж у него шея, черт возьми! Проклятый скаф! Иван отмахнулся от
нависающей жуткой твари. Руку скрючило, обожгло болью- это чешуи-пластины
щитовой керамики впились в кожу. Еще немного!
  - Держись, Мочила! - крикнул он.
  Но крика не получилось. Только сдавленный сип вырвался из сухих,
растрескавшихся губ. Он дернулся вперед - сам погибай, а друга выручай. Еще
немного. Проклятущая рыбина, и что она лезет?! Все равно скаф ей не по
зубам! Ждет. Черный ворон мрачных гиргейских глубин.
  Стервятник подводной каторги!
  Иван повалился на Кешу, вдавливая превращатель в пазуху скафа. Только б
эта гадина не отплыла! Только бы ...
  Он заглянул в прозрачную сталь щитка-забрала. В Кешиных зрачках застыли
не боль, и не страх - в них зловеще горела тихим черным пламенем
обреченность. Он в прострации! Нет! Иван встряхнул собрата по несчастью,
резко ткнул яйцо под самое горло ... и вздрогнул. Скафандр был пуст. Да, в
нем не было Кеши, в нем не было ветерана и рецидивиста Иннокентия Булыгина!
Но ведь он не успел сдавить превращатель! Иван судорожно огляделся в
поисках еще одной клыкастой рыбины. Нет! Их было только две.
  Это не превращатель! Но что же это-о-о?! Он почувствовал, как его
сознание растворяется в чем-то огромном и нездешнем. Он не успел
защититься. Он не ожидал ничего подобного...
  И он уже висел в мрачной и подавляюще тихой пустоте пещеры, висел посреди
нее. И смотрел на два ненужных и огромных скафандра, которые прямо на
глазах превращались в груды искореженного, оседающего, расплющивающегося
тусклого металла. Он оглядел себя - и ничего не увидел, будто его и не было
в этой пещере. Безумие? Или это его душа отделилась от тела. И зависла над
ним? Нет, ерунда! Там, в скафе, нет никакого тела. Он представил, как
сейчас злорадствуют у экранов их преследователи, как затаились в ужасе у
своих визоров каторжники. Жуткая гибель!
  Гибель?
  Его неудержимо повлекло в глубь пещеры. Он не мог остановиться. Он только
невольно созерцал рядом черную шипастую тень.
  Не было ни давления, ни сопротивления этой черной гиргейской жижи,
которую скорее по привычке называли водой, не было ничего, кроме ощущения
плавного полета в пустоте и черноте. Пещера! Дьявольская пещера неимоверных
глубин сумасшедшей планеты Гиргея! Иван ничегошеньки не понимал - он несся
во мрак, в зловещий, зев адской ловушки. Но он совершенно четко ощущал, что
продолжает сжимать в руке упругое и теплое яйцо-превращатель, что на
лопатки по-прежнему давит проклятый Гугов мешок, ни одна из вещиц которого
так и не помогла ему, он ощущал ясно и вполне осязаемо, как продолжает
биться сердце в его груди... груди, которой нет, как нет и самого тела. Он
вспомнил о жутких рассказах бывалых людей, которые уверяли, что перед
смертью, в последние свои минутки обреченные чувствуют себя именно так -
невесомо, ясно и запредельно. Но страха не было. Он уже не мог страшиться,
бояться, пугаться, он перешел какую-то черту, за которой инстинкт
самосохранения переставал напоминать о себе.
  Полет! Бесконечный, невесомый полет в черной толще свинца. И скользящая
рядом черная тень, высверкивающая временами ярым кровавым глазом. Он и сам
скользит такой же тенью ... мысль прожгла его внезапно. Да, все так!
  Эти твари вобрали его в себя! Прямо из скафа! Вернее, не твари, а одна
тварь. Другая высосала из трехдюймового металлопластикона Кешу Мочилу,
убийцу и спасителя, неисправимого преступника и верного друга, ветерана той
обидно несправедливой, изломавшей многим землянам судьбы аранайской войны.
Это была лишь догадка. Но Иван знал точно - она верна!
  Он попытался разжать руку. Не вышло. Он словно бы окаменел в той нелепой
позе, что принял в последний миг там, в скафе. Но она не мешала ему
скользить во мраке, не тормозила стремительного и величавого движения.
Хрустальные барьеры. Черный огонь. И кроваво-красные глазища! Везде.
Повсюду! И на Земле, и в Системе, и в невозможном, безумном Пристанище.
Будто он и не выбирался с потусторонней планеты Навей, будто он в ее цепких
лапах-щупальцах. Иди, и да будь благословен! Боже мой праведный, где ты?
почему обрек на муки и скитания? почему оставил средь хаоса и ужаса? ведь
человек семь, по Образу и Подобию сотворенный ... Сатанинское рычание
ударило в уши эхом: "Ты проклят навеки! Планета Навей никогда не отпустит
тебя ... Черное заклятье! Во веки веков!!!" Нет!
  Сгинь, нечистая, сгинь!
  Скорость нарастала, она становилась непостижимой для этих глубин, для
стокилометровой черной пропасти. Изъеденные временем и орудиями допотопных,
жутких существ стены пещеры сливались в одну, пузырящуюся, причудливо
изгибающуюся трубу. И вела эта труба вниз - в глубины планеты-каторги, в ее
мрачное и таинственное чрево.
  Иван с большой натугой, преодолевая гордыню, понял - он пленник. Жалкий,
беспомощный, несчастный пленник, не способный постоять за себя, лишенный
всего, даже возможности убить себя, разможжить голову о камни, захлебнуться
и утонуть, погибнуть под адским прессом свинцовой жижи ... Эх, из огня да в
полымя! Они уже пытались увести его. Кеша не дал. А теперь и Кешу
прихватили.
  Зачем им каторжник - старый, седой, больной, с рукамипротезами,
рецидивист-неудачник? А зачем им Иван, десантник-смертник, сам поставивший
себя вне закона? Зачем?! Омерзительнейшие гиргейские рыбины! Иван вдруг
внутренне похолодел от совершенно очевидной, внезапной мысли: эти твари
живут здесь, в немыслимых, всесокрушающих толщах, но ведь они ничуть не
хуже чувствуют себя в земных и бортовых аквариумах, океанариумах, у самой
поверхности ... почему он раньше не задумывался над этим? почему другие об
этом не задумывались?! И почему... Ему стало совсем плохо, его бросило в
жар, затрясло ...почему все влиятельные и богатые особы Земли и Мироздания
стали вдруг содержать не прекраснейших и нежнейших алконов-жароцветов с
Регильды, и не замысловатых синхоргов системы Роя XII ... а нелепых,
страшных, клыкастых и шипастых гиргейских рыбин? Почему?! С точки зрения
земной, человеческой логики это абсолютно необъяснимо. Толик Ребров кормил
гадин сырым мясом. Как-то раз они чуть не сожрали его самого. В хрустальных
толщах их, похоже, вообще никто и ничем не кормил. А как их перевозили, как
доставляли на Землю и в иные миры Федерации? Иван напряг память. Он никогда
не интересовался подобной ерундой, мозг должен был хранить все, даже
случайно проникшее в него ... да, их всегда перевозили не взрослыми
особями, а икринками - черными, полупрозрачными икринками, величиной чуть
побольше куриного яйца, с просвечивающимися серебристыми зародышами внутри.
Зародыши были свернуты спиралью, но они уже оттуда, из родового своего
мирка высверкивали в мир большой злыми кровавыми глазенками. Черные
гиргейские рыбины! Безмозглые гнусные гадины и ... одна из странвейших
загадок Вселенной. Иван внутренне усмехнулся. Время читать отходную,
готовиться к смерти, а он разрешением никому не нужных загадок занялся,
простофиля!
  Прав был Дил Бронкс, простота - она хуже воровства. И скорость, такая
скорость, что уже ни стен, ни пещер, ни дыр, ни выступов - лишь черная нить
во чреве, лишь узкий, змеящийся провал в бездну. Нет конца Дороге! Есть
конец лишь путникам, ступившим на Нее.
  Он попробовал закрыть глаза. Не получилось. Даже веки не слушались его.
Это не простые рыбы, не безмозглые обитатели гиргейских глубин. Это разум.
Чужой Разум. Это одно из воплощений жуткого и загадочного Пристанища!
  Мозг пронизало ярчайшим светом, будто молния сверкнула под черепной
коробкой, вот-вот должен был последовать гром ... Но вместо грома в голове
тихо прошипело:
  "Пристанища, рыбины, каторжники, вода ... это все ваши, земные игры. Не
ломай голову. Радуйся, что уцелел. У тебя был один шанс из миллиона, но он
выпал тебе ...радуйся!"
  - Кто вы?! - выкрикнул Иван. И не услышал себя. Голос звучал лишь в его
мозгу.
  "Мы - цивилизация, которая владела Вселенной до Большого Взрыва. Мы -
нынешние властелины Вселенной!"
  Черная труба превратилась в отвесный бездонный колодец. Полет стал
падением. Иван считал прежде, что он хорошо знает эту дырявую как сыр
планету-каторгу. Теперь он убедился, что не знал главного. Или все это
призраки затравленного сознания?
  "Не мучай себя пустыми размышлениями. Тебе ни одна отгадка никогда не
пригодится. Через семь земных суток ты перестанешь быть собой, ты будешь
одним из нас."
  - Вас нет! - отпарировал Иван. - После Большого Взрыва ничего не могло
уцелеть от прежней Вселенной!
  "А живородящий астероид Ырзорг?"
  Иван задумался. Он уже готов был поверить в этот бред. Но у него не было
никаких семи земных суток! Он и так слишком много времени потерял!
Хитросплетения замысловатых узлов не развязать - только потянешь за кончик,
и перед тобой возникают новые десятки и сотни узлов, узелков, переплетений
... надо рубить! Но как?!
  - Где Иннокентий Булыгин? - спросил он.
  Вместо ответа сам взор его оторвался вдруг от созерцания черных глубин
колодца и уткнулся в клыкастую гиргейскую гадину, падавшую в пропасть
рядышком. Все верно! Он не такой уж и дурак! Но что все это означает?
Воплощение?! Сколько раз его пытались воплотить там, в Пристанище. Не
вышло. Зато здесь эти ублюдочные твари добрались до него! Черт бы их
побрал!!!
  "Не надо нервничать. Не надо искать никаких связей, - вновь зашипело в
голове. - Мы всегда в стороне, мы наблюдатели. Мы знаем про вас все. Но о
нас знают только те, кто избран нами. Люди и нелюди Вселенной даже не
догадываются, что все они сидят на нашей ладони. Они нас не видят, они
копошатся, снуют, грызут друг друга и гадят везде и повсюду. Они не
понимают, что ладонь может сжаться в кулак, что сильные и незримые пальцы
могут раздавить их всех в любую минуту."
  - Получается, что наша жизнь бессмысленна? - спросил Иван.
  "Да, Наше существование бессмысленно. Но и несуществование ваше
бессмысленно. Только поэтому ладонь не сжимается."
  - Я ничего не понял, - признался Иван.
  Черная пропасть давила отовсюду. Уже не было ни верха, ни низа. Но
падение продолжалось. Это ж надо было умудриться, вырыть такой огромный
туннель или колодец в изъеденном планетарном шаре! Перед этим колодцем
меркло все содеянное человечеством на Гиргее. Воистину, невидимая
цивилизация работала с огромным размахом.
  "Никто ничего не рыл, - прошипело в мозгу, - тебе пора отвыкать от земных
категорий. Мы прокладываем туннели там, где нам надо, и именно в то время,
когда нам надо. За нами ничего нет кроме многомильных толщ базальта,
гиргенита и других пород. Мы почти у ядра Гиргеи. Через две-три минуты мы
будем внутри него. Как видишь, ничто не скрывается от тебя. Всевластным и
всемогущим нет нужды играть в прятки. На уровнях абсолютного могущества и
всесилия нет тайн и секретов. И потому не морочь себе голову. А спрашивай.
Мы ответим."
  Иван каким-то неземным чутьем ощущал, что его не дурят, что все это
правда. И все же он хотел бы иметь дело с противником попроще и поскрытнее.
Уж больно гадко было чувствовать себя безвольным рабом, даже если этому
рабу отвечают на все его вопросы, утоляя его ненасытное рабское
любопытство.
  Падение прервалось неожиданно. Тело налилось тяжестью. Иван поднял руку-
и она уперлась в незримо-хрустальную преграду. Рука была как рука, и ноги
слушались, и веки, и все прочее. Он вновь обрел утраченное тело. И это одно
уже было неплохо. Прямо перед лицом мелькнуло нечто черное, расплывчатое,
сверкнули из-за хрустальной толщи кровавые глаза-угли, изогнулись огромные
плавники ... уплыла рыбка! Иван усмехнулся. Повернул голову.
  Метрах в четырех, за непрошибаемым хрустальным барьером сидел Кеша. Поза
у него была нелепа и неестественна, Кеша так подвернул под себя ногу, что
та казалась сломанной. Он проверял свои руки-протезы, подкручивал какие-то
винты. Ивана он не видел.
  Где-то высоко-высоко над головой была каторга. Оттуда был выход.
  "Ты проведешь здесь всего семь суток. Семь земных суток." - прошипело в
мозгу напоследок.
  И тут же продолжилось, но уже извне, без шипа, чистым высоким, но
каким-то искусственным голосом:
  - За это время ты узнаешь все. Для тебя не останется тайн. А потом ты
войдешь в нас.
  - Как это? - спросил Иван. Он не собирался больше ни в кого входить.
  - Ты станешь крохотной частичкой огромного организма нашей цивилизации.
Ты будешь всегда в ней. Ты будешь всегда для нее.
  - Вообще-то у меня были другие планы, - тихо заметил Иван.
  - Скоро ты поймешь, сколь ничтожны все ваши планы и замыслы.
  Надо было заходить с другой стороны. Но Иван спросил в лоб:
  - Но почему именно мы оказались избранниками? Разве мало других людей и
нелюдей, как кое-кто недавно выразился?
  - Во-первых, мы забираем лишь тех, кто обречен на неминуемую смерть:
попавших в страшные катастрофы, умирающих от старости или неизлечимых
болезней, мы можем вытащить смертника из-под пули, летящей в его грудь,
вырвать из-под обрушивающегося на его шею топора ... мы берем только
абсолютно обреченных.
  - Значит, если бы вас не оказалось в пещере, нам с Кешей пришел бы
конец?!
  - Да.
  - А почему я вам должен верить?
  - Можно и не верить.
  Иван промолчал. Он смотрел перед собой, в хрустальную толщу.
  - Во-вторых, мы берем только прошедших двенадцать барьеров смерти. Ты их
прошел. Ты много раз был на самой грани. Обычно мало кому удается
преодолеть два или три барьера.
  - А Кеша?
  - Он прошел семнадцать барьеров по нарастающей. Это почти идеальный
маттериал для цивилизации.
  Ивана перекорежило. Опять речь шла о материале, человеческом материале.
Где-то он уже слышал об этом, причем не единожды.
  - Вы - это черные гиргейские рыбины? - снова спросил он без намека на
такт.
  - Представь себе океан, по которому плывет утлая лодочка с умирающим от
жажды и палящего солнца несчастным рыбаком. Ему грезятся тысячи невероятных
вещей, над ним распускаются ослепительными веерами миражи, сказочные
миражи, его окружают cонмы призраков. Он живет в этом нереальном,
несуществующем мире, он верит в него, он ощущает всю его полноту, этот мир
осязаем для него и зрим. И тут из свинцовой непомерной толщи вод
высовывается крохотная змеиная голова на тончайшей шее. Она реальна, ничего
реальнее ее нет, нигде во Вселенной. Он видит эту змейку, бледную и жалкую,
в ярчайшем созвездии фантомов, и он почти не верит в нее, ее нет, это тень
водоросли, прилипшей к мачте, это ресница в воспаленном глазе, он
отмахивается не от призраков, а от нее, он не хочет видеть ее, он отвык от
реальности, он весь в мире безумия. А реальность такова - тончайшая шейка,
скрываясь в толщах вод, переходит в гибкую, длинную, могучую и бесконечную
шею исполинского дракона, усеянного сверкающей чешуей, и столь велик этот
дракон, уходящий вниз, в незримость, что сама Земля с океанами на ней -
лишь трепещущая жидкая бусинка на верхней чешуйке. И бусинок таких -
мириады. И в каждой - крохотная головка исполинского дракойа. Одна и
повсюду - в триллионах тридлиардов миров. И реальна только она, венчающая
исполинское тело. Но безумный и жалкий рыбачок в своей жалкой лодчонке
предпочитает видеть миражи, его пугает подлинная реальность, она ему не
нужна. Понимаешь? Мы не даем тебе выбора. Ты уже наш. Ты не умрешь в своей
лодке. Мы тебя забрали из нее.
  - И что дальше? - вяло поинтересовался Иван.
  - Отвыкай от миражей-призраков.
  - Постараемся, - заверил Иван не слишком искренне. - Но вы так и не
ответили на мой вопрос.
  - Ну подумай, как какие-то черные рыбины могут быть нами? Разве пальцы
человека - это уже сам человек? Разве волны, сигналы радара, испускаемые
им, это уже сам радар?
  - Понятно, - согласился Иван, - это ваши руки. И этими ручками вы
захаяали нас с Кешей, не спросив даже нашего согласия. Мне все понятненькб!
  Положение было безвыходное. Хоть в петлю головой! Все планы трещали по
швам ... да и какие теперь планы! О готовящемся вторжении знают Дил Бронкс,
Гуг ... но что они смогут сделать?! Еще, правда, Первозург остается, он
где-то на Земле. Но этот может миллион лет выжидать или снова залезет в
свой кокон, в новые "чертоги*. Да пропади они все пропадом! И нечего
удивляться - конец всегда бывает нелепым и неожиданным. Так проходит слава
земная!
  А с ней и все прочее проходит. Вон, Кеша, сидит, ковыряет свои протезы, и
ни черта ему не нужно, радуется, что живживехонек, хорошо ему. Никакой
связи с Кешей не было.
  Какая связь через толщу хрусталя.
  - Это не хрусталь. Это энергетические поля.
  - Мне от вашей новости стало значительно легче, благодарю вас, - съязвил
Иван. И тут же вспомнил Молодцы Пристанища - значит, и там были поля? и на
Земле, под Антарктидой - тоже поля? Выходит, они, эти всевластные невидимки
повсюду? И в Системе?
  - Мы не делим Мироздание на области, которые вы называете по вашей
прихоти разными названиями, нам это просто не нужно. Каждое место во
Вселенной имеет свои - координаты, и этого вполне достаточно.
  - А вам не скушно жить? - задал глуповатый вопрос Иван.
  - На уровне существования нашей Цивилизации нет понятия "скушно". Это
ваши слабости, это болезни телесников-материальников.
  Иван начинал понимать с кем имеет дело. И все же счел нужным
переспросить:
  - И что ж это за уровень такой?
  - Большой Взрыв можно было пережить только на энергетическом уровне.
  Ивану стало совсем плохо. Ежели эти властелины Вселенных существуют в
виде силовых полей и прочих не зримых оком штуковин, это их личное дело,
Бог им в помощь, как говорится. Но они собираются обратить в нечто подобное
и его, Ивана! Хорошие дела-а-а! Это еще похлеще воплощения - там хоть и в
гадине какой-нибудь, в чудище поганом, но все ж-таки в живом теле, а здесь
- ничто в ничем!
  - Ты зря тратишь время, все предрешено, - растолковал ситуацию голос.
  - Мне хотелось бы переброситься парочкой слов со своим приятелем, -
попросил Иван.
  Сипловатый голос Кеши проник в уши сразу:
  - Ты, небось, сбрендил. Гуг? - поинтересовался Кеша с ходу. - Или мы оба
чокнулись?!
  - Думаю, что не только мы, - отрезал Иван. И спросил в свою очередь: -
Они предлагали тебе...
  Кеша скривился в уродливой беззащитно-хищной улыбке.
  - Не-е, Гуг, они не предлагают, ты это зря. На бойню ведут без всяких там
предложений. Но я ухожу от них.
  - Как это?! - воскликнул Иван.
  - Очень простенько. Гуг. Ты, небось, слыхал - им нужен качественный
материал, добротный?
  - Слыхал.
  - Я пообещал им пройти еще через три-четыре барьера, ну чего нам стоит!
  - И когда?
  - Да хоть щас! - коротко ответил Кеша.
  - Я никогда ни от кого не слыхал про эти барьеры, я никогда не видел...
  Кеша прервал его.
  - Да ладно. Гуг, чего воду в ступе толочь, все и так ясно, мы в их лапах,
нужно играть по их правилам - чего надобно, чтоб материальчик был
справный?! Будет сделано, господа хорошие. Нам бежать-то от вас некуда, все
одно под колпаком, верно? А времени у них - хоть отбавляй, годикдругой
обождут, не сопреют. Короче, они меня, Гуг, поняли.
  - Весь остаток жизни быть на крючке?
  Кеша осклабился.
  - Мы все время на чьем-нибудь крючке болтаемся. Гуг. Только не каждый это
видит.
  - Ты уходишь?
  - Нет! Обожду пока. Мне без тебя не с руки линять отсюда.
  - Ясно.
  Иван отвернулся от Кеши. Собрался и, не разжимая губ, мысленно обратился
к незримому носителю высокого и явно искусственного голоса:
  - Вы нас слышали?
  - Да.
  - Я хотел бы уйти вместе со своим другом. Я чувствую в себе силы...
  - Ты ошибаешься. В тебе больше нет жизненного запаса. Твой напарник еще
сможет пробиться через несколько барьеров. Но ты иссяк полностью. Мы не
отпустим тебя.
  Спорить было бесполезно. Иван ударил кулаком по хрустальному полу. И
вновь повернулся к Кеше.
  - Уходи! - сказал он резко. - Ты ведь можешь уйти в любое место, да?
  - Ага, в окрестностях нашей Вселенной.
  - Ты ходил на боевых капсулах?
  - Доводилось, Гуг.
  - Запоминай координаты _. - Иван пошел напролом. Тут не от кого скрывать
секреты.
  У него еЩе не было никакого плана. Он понимал, что сидит в ловушке без
выхода. Но он не мог сдаться без боя, без попытки прорыва. Титановое ядро
Гиргеи! Тысячи миль базальта, гранита, свинцовой жижи, тысячи слоев и
ярусов, охрана, силовые поля! И все для того только, чтобы вызволить на
волюшку вольную одного разбойника Гуга с его прекрасной любовницей да двух
затравленных, скрученных судьбой в узел преступников - карлика Цая и Кешу
Мочилу? И все?! Иван заскрипел стиснутыми зубами. Нет, и этого немало! И
ради этого можно было лезть в свинцовый ад каторги.
  - Ну, давай, уматывай! - прохрипел он Кеше. - Чего ждешь?!
  - Боевые коды?
  Иван чуть не хлопнул себя по лбу. Растяпа! Склеротик!
  Он назвал семь трехзначных чисел ... и будто вспышка просветления озарила
его. Это удача! Огромная удача! Именно Кеше надо идти, они не дадут ему
погибнуть раньше времени, им нужен хороший материал, а такого второго не
скоро сыщешь! Ах, если бы он был на месте Кеши, он бы...
  - Я все понял, Гуг, - снова осклабился ветеран аранайской войны. - Я
пошел. До скорой встречи, Ваня!
  Иван резко повернул голову. Но Кеши уже не было в хрустальной клетке. Он
раскусил его? Или эти невидимки подсказали? Ну и плевать, пускай Кеша
знает, что это только оболочка Гугова, а внутри нее- другой. Воистину, все
они в лодке посреди океана, и все - в безумном угаре, не различают, где
явь, где сон.
  - Тебе не стоит волноваться, - опять прозвучал голос, - всего лишь семь
земных суток, даже чуть меньше. И ты станешь выше всех тревог и забот, ты
позабудешь про тяготы и невзгоды. И не бойся, ты не растворишься в силовых
линиях неизвестных тебе полей. Ты войдешь в нашу энергетическую общность,
но останешься в телесной ободочке. Ты, как множество тебе подобных, как те,
кого ты называешь гиргейскими клыкастыми рыбинами, станешь нашими пальцами,
нашими руками ...
  - Вашими щупальцами в чужом для вас мире?!
  - Да. Именно так. Ты пригоден для этой сложной роли.
  - Спасибо.
  Череэ семь суток, даже чуть раньше он перестанет быть собою. Все земное
будет для него чуждым, нелепым, жалким. Его память перестанет быть его
памятью. И образы тех двоих, что были распяты на поручнях космолета в
черных безднах Вселенной, на самом ее краю, станут ему чужими, они не будут
мучить его, терзать, они перестанут являться ему во снах и наяву. Иди, и да
будь благословен!
  Золотые Купола превратятся в бессмысленные и ненужные полусферы,
отражающие чужой свет чужого ненужного све-" типа. Не будет Великой России,
не будет Федерации, не будет Пристанища... будут объемы и плоскости
Вселенной, объемы, .имеющие свои координаты, и плоскости в этих объемах.
Будут цифры, числа, атомы, молекулы, гравитационные уровни, напряженности
полей, бесстрастие... Бесстрастие? И кровяные, пышущие лютой злобой
глазища?!
  Нет, здесь что-то не так. Таких глаз не может быть у бесстрастных
созерцателей "этой жизни". Так может смотреть желающий зла или несущий зло
в своем существе. Они чего-то недоговаривают. Они лгут! А значит, они не
столь всесильны, как пытаются это представить! Ведь на самом деле
обладающему абсолютным всевластием нет нужды кривить душой, скрывать
что-то. Сильный может раздавить без всяких слов, может потешить свое
самолюбие, потолковать о том о сем, но унижаться до лжи он не станет.
  Иван мог и ошибаться: Чуждый Разум- потемки.
  А тем временем карлик Цай ван Дау, потомок императорской фамилии в
тридцать восьмом колене, плод любви землянина и инопланетянки, вовсе  не
прохлаждался на Азорских островах, и даже не изнывал под ласковым гавайским
солнцем. Проклиная все на свете, карлик Цай цолз б грязи и пыли по восьмому
спиральному витку дельта-крюкера - "черная нить" была на редкость узкой,
тесной, вонючей ... но у нее было и положительное свойство, она не
значилась ни на одном плане, даже секретном. Об этой черной ниточке в
толщах гиргенита знали всего трос: сам ван Дау и еще двое из Синдиката.
Проклятый Синдикат! От него нет спасения нигде, от него нет укрытия!
Синдикат не любит ленивых и нерасторопных. Еще больше он не любит слишком
хитрых, которые норовят выскользнуть из-под его неусыпного ока. Карлик Цай
знал об этом лучше других - ему уже приходилось иметь дело с серыми
стражами из Синдиката. Он знал, что испытывает несчастный, которому через
позвоночный столб пропускают психотронные ку-разряды.
  После той лихой забавы ему трижды меняли спинной мозг.
  Серые, стражи были похлеще родного папаши имперского отпрыска Цая ван
Дау.
  А папаша у бедолаги Цая был еще тот.
  Звездный рейнджер Федерации, закованный в девятислойную броню Филипп
Гамогоза Жестокий - свирепый и беспощадный убийца, появился на Умаганге сто
два год& назад. Ничего подобного изнеженные и развращенные обитатели
дряхлеющей планеты созвездия Рогедора не видали.
  В ослепительном сиянии тысячи ревущих солнц прямо к подножию
восьмисотметрового агатового императорского дворца, на верхнюю площадку
Сада Наслаждений, сокрушая тысячелетние древовидные цветы-арагавы, извергая
из чрева своего адский вой, визг, сип, клубы черного дыма и ядовитых газов,
сотрясая недра и раздирая трещинами поверхность, из лиловых заоблачных
высей опустился железный дракон. Не успели развеяться клубы черного дыма,
как дракон испустил из себя десять стальных птиц-убийц.
  И началось! Не было ни переговоров, ни контактов, ни прочих сантиментов -
уничтожалось все движущееся: летящее, плывущее, идущее, прыгающее,
ползущее. Истреблялось беспощадно и безоговорочно. Филипп Гамогоза посвоему
проводил предварительный этан геизации новой планеты. Он всего лишь два
месяца как вырвался из ада Лазурного Эдема, полумыслящей планеты-садиста, и
потому мстил всем подряд, безразборно и тупо. В первые шесть дней было
уничтожено две трети аборигенов, превращена в пыль и руины почти половина
прекраснейших ажурных дворцов и ослепительно прекрасных хижин умаганской
нищеты. Нищета эта жила получше аравийских шейхов ... и все же в сравнении
с людьми знатными и подузнатными имперской планеты Умаганги нищета была
нищетой. Великолепие дворцор знати не поддавалось описанию. Равного
Имперскому Дворцу не было во всей Вселенной. Кое-что Филипп Жестокий
оставлял для себя. Его железные слуги были чужды прекрасного, но они
выполняли любой приказ геизатора. Сам  Филипп не ведал, что знать зарылась
на километровые глубины в своих сказочных подземельях. Он был в жесточайшем
двухнедельном наркотическом запое, он видел сам себя со стороны
двенадцатикрылым и алмазноклювым разъяренным демоном, сметающим нечисть с
лица земли. Он почти ничего не соображал. Он был слаб, обессилен,
изнеможен. Но он был и бесконечно могуч в сравнении с этими несчастными.
Когда на седьмой день он, голый, безумный, изможденный выполз наружу из
боевой десантной капсулы, его мог бы придушить ребенок. Но слепой и
беспощадный террор сделал свое дело. Планета была парализована. Она лежала
беспомощной и жалкой в ногах у жалкого и беспомощного насильника.
  Еще через трое суток большой мозг капсулы, повинуясь главному закону,
поставил неудачливого рейнджера на ноги - биореаниматор выкачал из Филиппа
всю отраву, накачал свежей здоровой кровью, прочистил мозги,' восстановил
сморщившуюся печень ." надо было отлежаться денекдругой, но Гамогоза,
трясущийся и похмельный несмотря на все усилия его верных слуг, вышея в
рубку, включил полную прозрачность ... и впервые увидал такое великолепие,
какое может только пригрезиться в волшебных грезахпутешествиях заядлому
наркоману. Он даже не поверил глазам. Но ведь приборы не врали. А Гамогоза
разбирался в них, помимо Школы второй ступени у него было три высшие
образбвания: Стаффорд, Беркли и Московский Университет. Он сразу понял, что
мстил не тому, кому надо, что мстил самому себе. В сопровождении двух
биоандроидов он обходил зал за залом Императорский Дворец. Там было от чего
сойти с ума - шестиметровая стена, выложенная из бриллиантов по восемьсот
каратов, не меньше, алмазные водопады, километровые новы из сапфира,
причудливые и изысканные хитросплетения золотого и серебрянного убранства
тончайшей работы, волшебные павлиньи пуховые ковры, невесомые многоцветные
шелка... это надо было видеть. Короче, Филипп Гамогоза Жестокий не выдержал
и двух суток. Новый запой был короток и страшен. В преданиях умагов
сохранился образ стального чудовища, ворвавшегося в царские покои в
сопровождении самих дьяволовслуг. Парализованная охрана пала ниц, выражая
свою покорность, накрыв свои тонкие шеи мечами-секирами, сотни жен-наложниц
застыли янтарными статуями, сбросив с себя богатые одежды и представ в
ослепительной наготе, будто уже отдаваясь новому господину. Застыл белым
изваянием на высоком троне сам император Агунган ван -Дау Бессмертный. Он
уже был мертв, сердце не выдержало. Нагота миниатюрных красавиц взбесила
Филиппа. Началась кровавая бойня. Алмазный меч-секира, подхваченный у
трона, не знал устали - головы слетали с плеч, тела падали, кровь била
фонтанами. И ни звука! Оцепенение лишило тысячи несчастных голоса, они не
могли издать даже писка, даже хрипа. Это было царство умерщвляемых теней. И
Гамогоза пировал в этом царстве. Императором теперь был он. И потому его
вырвал из наваждения именно звук - дикий, отчаянный вопль. Филипп даже
оторопел, он будто проснулся- он с ужасом смотрел на свои обуренные кровью
руки, на эти голые груди, ляжки, бедра, на обезглавленных желтых карликов с
большими, будто игрушечными головами. Эти существа были сказочно прекрасны
даже в смерти, в ужасе, в кошмаре, это были неземные существа, именно такие
и должны были обитать в волшебном царстве. Филипп обернулся на крик - у
раскрытой изумрудной дверцы, метрах в трехстах от него стояла крошечная,
словно выточенная из сяоиовьего бивня красавица, глаза ее были огромны и
лучезарвйл. Но как она кричала* Ушло прояснение или нет, он так и не повял
- он вепрем бросился к этой девочке, забыв про все на свете. Девятислойная
броня растворенной раковиной осталась позади. Биоандроиды встали
непристунной стеной, ограждая своего властелина ... хотя никто из умагов и
не пытался защитить принцессу - принцессу Умагаиги. Она была совсем крошкой
в сравнении с ним, огромным и сильным даже в запое звездным рейнджером. Но
он не пожалел ее. Уцелевшая знать и прислуга видели всю сцену варварского и
дикого насилия, лишь взъяренный, обуянный зверской похотью допотопный
тиранозавр-ящер мог бы так насиловать земную женщину, пушинку в сравнении с
ним. В отвращении отвернулись боевые андроиды, закололись семеро вернейших
телохранителей Императора, Так и был зачат обреченный на несчастья и боль
уродец Цай ван Дау. Филипп Гамогоза Жестокий не убил принцессу Йаху. Неделю
он ее держал на борту капсулы, мучая своим сладострастием. Потом запой
закончился. Еще через три дня Филипп Гамогоза Жестокий объявил себя
императором Умаганги. Большой мозг капсулы выдал ему ультиматум - ни грана
крида, сверхсильного наркотического пойла, иначе лютая смерть. За время
биорегенерации большой мозг вживил в мозжечок рейнджера антикрид. Так
Филипп был лишен того, что составляло весь смысл его жизни. Он перестал
пить. И на глазах у тысяч своих новых подданных в течение одного месяца из
маньяка-сокрушителя и беспощадного хищника-убийцы превратился в
мстительного и злобного садиста-изувера, наслаждающегося долгими и
чудовищными пытками многочисленных жертв. Роскошные, покои дворца
превратились в узилища для несчастных/стоны, сип и предсмертный храп
звучали под их сводами. Но в самом верхнем, заоблачном покое Дворца в
невероятной роскоши и неге он держал свою императрицу Йаху, обезумевшую
после всего случившегося и тихо смеющуюся беспрестанно. Женщины Умаганги
вынашивали детей по шесть лет. Они рождали человек" уже таким, каким он и
оставался на всю жизнь - чуть более метра ростом, тоненького, изящного, с
большой головой и шелковистыми голубыми волосами. Младенцы обретали
сознание и память еще в чреве, на третьем году, они все видели, сквозь
прозрачные телесные покровы матери, все слышали. Цай родился через четыре
года, он был недоноском, он был неописуемо уродлив и у него не было голубых
волос. Но он все видел и слышал. Он знал, кто его отец - какое чудище его
породило. Он был несчастен уже в утробе. Но втрое несчастнее он стал, когда
папаша наконецто узрел его. Филипп Гамогоза, несмотря на всю свою
жестокость, был чернобровым красавцем-испанцем, вокруг него всегда вились
бабенки, и на Земле, и в других мирах. И он не мог поверить глазам своим,
он не верил, что породил этого гаденыша, которого только что взять за ноги
да его уродливой башкой об стену! Он ждал принца. Да, при всей своей
пакостной натуре Филипп жаждал красоты, и величавости в своих наследниках.
Для него Цай стаи страшным кривым зеркалом ..л может, и не кривым мве"1а
яросто зеркалом его собственной души. Филипп дамб" явюго не резал тысячами,
не палил куда ни попадя. Оцйоетепеяился даже в своих пыточных изощрениях.
Обзавеявхвкремвым гаремом, в котором были тысячи женщии-даюисж от шести лет
и до ста шестидесяти, от самых крошечяых, в полметра ростом, до гигантских
для Умаганги полутораметровых. Он забавлялся тем, что раскармливал одних
своих наложниц так, что они превращались в заплывшие шарики, других довОдил
до умопомрачительной худобы... С бывшей пцинцессой он давно не жил, а в
тихий и прекрасный лунный день, когда фиолетовое небо Умаганги освещали две
алые луны, он ее повесил на боковом трехосном шпиле.
  Цай все видел. Он знал, что его ждет нечто худшее. И вот тогда он ушел.
Двенадцать лет в подземельях. Год полета до Арктура. Он увел капсулу у
родного папаши-изверга.
  Цай ван Дау ненавидел отца. Но еще больше он ненавидел серых стражей
Синдиката. Сильней ненависти к ним был только страх перед ними. Вот по этой
причине Цай и не отправился на Землю из статора. У 'него был должок. А
Синдикат не умел прощать долги. На том он и стоял.
  Цай полз вперед. Он знал, ниточка будет расширяться.
  Приемник крюкера вывел его в нить в самом узком месте так и должно быть,
это обычная техника безопасности плюс стопроцентная гарантия секретности,
неуловимости. Дальше все зависело от него самого. Сделает дело - будет
гулять смело. Синдикат не то что не тронет его, а и защитит от любого. Ну а
нет - на нет и суда нет, не будет ему суда, придавят без суда и следствия и
не поглядят на знатность рода, на тридцать.восьмое колено. Вот так!
  До микролифта оставалось не более двухсот метров в пыли и грязи. Цай
выругался вслух, разорвал трехпалой рукой ворот, ему не хватало воздуха, а
скаф валялся далеко позади. До тайника оставались считанные метры. Силы
были на исходе. Цай чуть не пропустил кругленькую бронированную дверцу, он
проваливался в обморок и выплывал назад, когда скрюченный коготь на левой
руке уперся в гнездо кодоприемника. В голове сразу прояснилось. Все!
  Через полминуты дрожащий от нетерпения и слабости карлик Цай запихивал в
загортанный клапан биодискету - его чуть не вырвало, еле сдержал жуткий
приступ тошноты.
  А еще через миг он ощутил такой прилив сил, будто б мышцы его
превратились в титаносиликон, а в артериях запульсировала ие кровь, а
кипящая ртуть. Программа, записанаж биодискете, в первую очередь
восстанавливала физические силы субъекта, добавляла ему новых, а потом уже
знакомила с целью и задачами. Синдикат работал профессионально.
  За тайником ниточка заметно расширялась. Последние сорок метров до лифта
Цай пробежал на четвереньках. Он еще смутно представлял, что от него
требуют хозяева, но знал, что дело сложное и опасное, что ему предстоит
спускаться в самое ядрышко этой поганой планетищи. Биодискета выдавала
информацию по крохам, каждый раз словно прожигало ледяным колющим огнем.
Цай ван Дау поневоле припомнил саму операцию, когда под гортань вшивали
клапан-приемник, вводили электроды в мозг - все это было очень неприятно.
Но у него не было другого выхода, и его уже никто и не спрашивал, он был
рабом Синдиката, а с рабами не церемонятся.
  То, что до ядра нет никаких нитей-каналов, Цай знал точно, он сам
проектировал все эти тайные ходы вселенской мафии. Неужели кто-то работал
параллельно с ним?
  Всякое могло быть. Синдикат многократно дублировал каждого, он не
допускал сбоев.
  Карлик Цай ничуть не завидовал настоящему Гугу, который наверняка смывал
каторжную пыль со своей шкуры где-нибудь на пурпурных пляжах Езерской
лагуны, не завидовал он красавице мулатке, выскользнувшей из каменных
объятий Гиргеи. Ему было плевать на Ивана, на всех беглецов. Карлик Цай
устал от жизни. Больше всего на свете ему хотелось забраться в глухую и
темную нору на затерянной в Пространстве, Богом забытой планетенке и дожить
в этой норе оставшиеся годы, никого не видя и не слыша. Но это были всего
лишь мечты. Никто не даст ему спокойной и тихой старости, слишком по
крупному он завязан в таких делах, из которых живыми не выкарабкиваются.
Проклятье!
  Лифт опускал его все ниже и ниже, пока не ударился обо что-то невидимое и
не застыл. Дверь уползла в паз со скрипом. Надо было выходить. Но карлик
Цай медлил - ему было жаль расставаться с последней защитной оболочкой, с
этой хлипкой скорлупкой. Он шагнул во тьму на дрожащих, непослушных ногах -
те, кто прежде хорошо знали железного карлика, не поверили бы своим глазам,
настолько тог был слаб и растерян.
  Лифт уполз наверх. Шахта заблокировалась.
  Вниз вел черный, бездонный ствол, не отмеченный ни на одном, даже
суперсверхсекретном плане. Шагиуть в этот ствол означало верную погибель.
  И вот тут перед бельмастыми глазами потомка императорской фамилии в
тридцать восьмом колене Цая ван Дау ослепительным сиянием засиял прозрачный
цилиндр, поднимавшийся из потаенных глубин ствола. Это был хрустальный лед.

                                   * * *

  -... мы многое храним в себе. Именно в себе, а не в хранилищах и
архивах,- звенел над Ивановой головой голос, - мы храним то, чего не умеете
хранить и ценить вы - мы храним сущности более или менее выдающихся
личностей всех миров и цивилизаций. Это бесконечно малые величины в
сравнении с нами, но мы и их вбираем в себя. Кто знает, что принесет нам
будущий глобальный Коллапс.
  - Это еще что такое? - выпалил иа полудремы Иван.
  - Мир не вечен. И ни одно Мироздание во всех временных измерениях не
вечно. Вашу Вселенную ждут чудовищные катастрофы и как венец всего -
гибель! Да, вы все погибнете, все до единого во всех мирах. Но мы не имеем
права уйти из Бытия. Бытие вне Вселенных и Мирозданий - это высшая форма
существования разума. Это почти...
  - Что - почти? - переспросил Иван, не услышав окончания фразы.
  - Не будем говорить о том, кто выше нас. Вернемся к прерванному. Смотри -
вот они!
  Хрустальная стена перед Иваном словно растворилась в воздухе. И он увидел
тысячи, миллионы двенадцатисферных сотовых ячей. И в каждой что-то было,
что-то темнело.
  Чудища, гадины, отвратительные уродцы ... и вдруг человек с узкими
прорезями глаз, в китайском шелковом желтом халате и с белокурой бородой и
такими же волнистыми волосами. Рваное ухо с кроваво-красной серьгой,
высохшая рука, неровный шрам на шее. Нукер Тенгиз, Чему-чжин, великий хан.
Откуда он здесь? Щелки гдаз растворились, и Ивана обожгло синим пламенем -
взгляд хана был пронизывающ.
  - Биокадавр?!
  - Нет, это он сам.
  - Бред! Чушь!! Галлюцинации!!!
  - Смотри дальше.
  И вновь соты-ячеи приблизились к Ивану. Вновь перед его взором потекла
вереница инопланетян, скорчившихся в своих послесмертных утробах. И вновь
кто-то знакомый - совсем юный, с полуседой-полурусой бородкой, в княжей
шапке с красным верхом и куньим околышем. Иван не успел понять кто - Борис,
Глеб, Александр? А ячея уже уплыла и в новой ежился хмурый, усатый грузин,
рыжеволосый, весь в оспимах, глядел мрачно, полусонно, не замечая ничего
внешнего. Все вперемешку! Но почему так?!
  - Для нас это не имеет значения. Мы знаем, кто где, нам нет нужды
составлять картотеки. Объемное, проникающее зрение и целевой поиск - вот
мгновенное разрешение любого вопроса. Вы это очень скоро осознаете, точнее,
просто почувствуете и увидите. Вы перестанете мыслить как человек - убого и
плоско. Вы будете не предполагать и догадываться, а видеть.
  Иван не стал отвечать. Он вглядывался в лица эпох и времен. Кого только
ни было в ячеях: цари, вожди, генсеки, президенты, гуманисты и отравители,
полководцы и монахи, тираны и благодетели, поэты, писатели, художники,
убийцы, воры, растлители, кинозвезды и генеральные конструктора, фюреры,
святые, великие магистры, великие шарлатаны, дипломаты, купцы, политиканы,
разрушители и созидатели... У него закружилась голова, заболели глаза.
  - Стоп! - закричал он. И чуть выждав добавил: - Вы просто морочите меня,
вы извлекаете весь этот пантеон и весь этот паноптикум из моей памяти и мне
же показываете! Хватит! Я не верю вам!
  - И не надо, - спокойно отозвался голос. - Вера - категория
несуществующая. А мы занимаемся только реальным.
  - Вот как?! - Ивана покоробило это заявление. Откудато издалека полыхнуло
небесным Золотым Сиянием, загудели колокола. Земля! Несокрушимая Твердыня
Храма!
  Он приложил руку к груди. И сквозь ткань и пластик комбинезона ощутил -
ничего нету. Еще через миг его ослепила догадка - еще бы, ведь он же в теле
Гуга Хлодрика Буйного, а тот не носил креста, тот был огьяйленным
безбожником и грешником, каких свет не видывал. Но Иван с верой
расставаться не желал, он помнил все, он не мог быть неблагодарным, как не
мог быть подлецом и негодяем. Он уже не сидел в хрустальной темнице, он
стоял на ступенях, ведущих к Храму - и золото Куполов не слепило его,
напротив, просветляло, давало видеть вдаль и вглубь, и овевал волосы
легкий, теплый, земной ветерок, и звучали слова: ...все бывшее с тобой,
все, что ты вынес и превозмоглишь прозрачная, легчайшая тень того, что
ожидает тебя впереди. Только ты сам должен решить, с кем будешь в схватке
Вселенских Сил... Взвесь все перед последним словом, прочувствуй, обоими
умом и духан, не спеши, ибо грядущее дышит тебе в лицо Неземным Смертным
Дыханием! Он вновь вернулся в хрустальное уэшмцце. Но напоследок в ушах
прошелестело тихо: "Иди и будь благословен!"
  - Я не верю вам! - тихо выдавил он спсмвимйся губами. - Вы не Божьи
создания. Вы - исчадия ада!
  - Твои речи недостойны тебя, человек,- голос извне утратил звонкость,
засипел, стал глуше и тверже, - твой разум молчит сейчас, а говорит в тебе
болезнь и страх перед неведомым. Ты должен довериться нам!
  - Нет! Сгиньте, создания Тьмы!
  - Ты никуда не уйдешь от нас. Опомнись!
  - Силою Честнаго и Животворящего Креста Господня проклинаю вас! Сгиньте!
-"-Иван поднялся на ноги и трижды перекрестил пространство широким,
размашистым движением руки. Он сомневался прежде, он думал, размышлял
ранее, но в этот миг он верил, и его сущностью была Вера. - Сгиньте!!!
  Захрипело, застонало наверху, захохотало жуткой болотной выпью ... или
это только в ушах звучало. Иван упал плашмя, навзничь, во весь рост. И
хрустальный лед под ним треснул, стал расплываться вонючей, слизистой
жижей.
  Темно. Чертовски темно. И тошно. Выворачивает наизнанку. Ну куда его
тащат? Зачем?! Оставьте в покое, ради Бога! Все тело адски болело; в голове
трещало, выло, гремело. Но почему он снова в скафандре? Что случилось?
Зачем на него снова напялили эти покореженные брони?! Иван стонал. И
потихоньку начинал видеть во тьме, глаза прояснялись. И вовсе не кромешная
тьма. Вон, по мшелым стенам светятся лиловым потусторонним пламенем
грибоводоросли-трупоеды, распускают свои светящиеся щупальца, им плевать на
любое давление, им подавай мертвечинку, они чуют чужую смерть за версты ...
и оживают. Где же он?
  Иван сделал попытку повернуть голову. Не получилось.
  Тогда он скосил глаза - совсем рядом, по скользкому от гнилостного мха и
раздирающему от острых выступов ходу какие-то гадины волокли ветерана
аранайской войны Кешу Мочилу. Вот так! Все пригрезилось! Нет никаких
довзрывников, нет никакой сверхцивилизации на энергетическом уровне, а есть
обычные, мерзкие и поганые гиргейские псевдоразумные оборотни.
  Да, это именно они, оборотни, волокли их с Кешей во тьму и мрак потаенных
глубин Гиргеи. Шестипалые твари с безумными зелеными глазами, раздувающиеся
и опаляющие, почти бесформенные и оттого еще более жуткие, нервно дергали
рваными крыльями-плавниками... но передвигались вовсе не при их помощи.
Оборотни обладали непонятной везможностью стремительно перемещаться в
свинцых толщах без малейшего усилия, внезапно исчезать и появлятся совсем в
других местах. Оборотни были гадки и противны. С ними давно никто не
связывался. Да и они последние годы почти не проявляли интереса к людям.
  Грешили, правда, на них, когда пропадали бесследно каторжники. Но всем
было плевать на смертников, их списывали походя, без слез и словоговореиий.
Гиргейские оборотни. Тупиковая псевдоцивилизация. Гады подводные.
  Иван ощутил, что рука его по-прежнему сжимает яйцо-превращатель. Он уже
прикоснулся упругим концом к горлу, оставалось только сдавить его - и
превращение начнется, через минуту он сам станет оборотнем, ускользнет ото
всех, растворится в глубинах гиргейского ада - ищи-свищи тогда! И все же он
медлил. Надо выждать. Эти гадины спасли их, они уволокли их из зоны
сверхвысокого давления, уволокли в какие-то лабиринты - то ли
поверхностные, то ли глубинные, но закрытые. Если бы они хотели убить
землян, они бы просто подождали там, в пещере еще немного, совсем капельку.
Но они не стали ждать! Иван вдруг вспомнил про рыбин, клыкастых и
кровянистоглазых. А они-то куда подевались?! Неужели испугались оборотней?
Нет! Тут сам черт ногу сломит, надо проваливать с этой гиблой
планеты-каторги! Ведь примерещится же эдакое! Энергетическая цивилизация,
ячейки-соты, полная власть над Мирозданием ... Бредятина! И Кеша вон на
месте, никуда они его не отпускали, потому что их нет вовсе, а еще
четырнадцать барьеров, семнадцать барьеров ... воспаленное, больное
воображение!
  Он смотрел на изуродованный Кешин скафандр и думал, что внутри-то может
быть уже форменный труп, покойничек, раздавленный и почти нетленный во
внутрискафной газовой среде. Нет! Им нужен не труп, и не скафандр. Этим
тварюгам нужно содержимое скафа. Но зачем?
  Вместе со всеми этими вопросами пришло неожиданное облегчение. Как
хорошо, что сверхцивилизация довзрывников всего лишь игра подсознания! От
оборотней он уйдет. А вот от тех, будь они на самом деле, никуда не делся
бы. И прощай тогда все на свете.
  По внутренней связи Иван трижды вызывал Кешу. Наконец ветеран отозвался:
  - Где это мы? На том свете, что ль?! Ой, ну до чего же тут хреново!
  - Не ной! - оборвал Мочилу Иван. - Оборотни нас волокут куда-то.
Недо думать, как от них избавиться ...
  - Чего думать-то, у меня есть нательный парализатор, ща мы им врежем по
первое число!
  - Не сметь! - Иван чуть не задохнулся от возмущения. Кеша мог все
испортить. - Не трогай их, болван!
  Кеша обиделся.
  - Ты бы меня. Гуг, не оскорбляй,- процедил он,- я человек хоть и тертый,
но нервный.
  - Перебьешься, - грубо ответил Иван-Гуг. - Сейчас надо о другом думать, а
не былую масть держать.
  - У кого былая, а кого и нонешняя, - не согласился Кеша. - Ладненько,
забудем. Чего еще делить двум мертвякам. Ой, хреново! А ты знаешь. Гуг, мне
ведь такой четкий сон приснился, что они меня отпустили, такой четкий ...
  Иван замер внутри своего скафа, обомлел.
  - Кто это они?
  - Да эти самые, которые до нас были.
  - Не может быть! - сорвался Иван. - Двоим одинаковые сны не снятся.
  - Во тебе и может,- философически изрек беглый каторжник.
  - Код?! - сурово вопросил Иван, цепенея от страшной мысли.
  - Какой еще код?
  - Код боевой капсулы!
  Кеша помедлил, покряхтел, а потом назвал четыре трехзначных числа.
  - Дальше запамятовал. Гуг. И координаты позабыл. Небось мозги отшибло,
гляди, как волокут, у-у, гадюки!
  Иван заскрежетал зубами. Но тут же его бросило в холод. Ерунда! Просто он
бредил, связь была включена, Кеша в полубреду слышал его бред, все
сложилось, наложилось, все перемешалось... иного объяснения нет и быть не
может. Да плюс ко всему оборотни - известные гипногены, они на любой
плетень тень наведут, любой фантом внедрят в сознание. Все! Хватит! Надо
дело делать!
  Их вволокли в огромную пещеру и бросили прямо посередине ее, на бугристой
и заросшей алым1г водорослями площадке. Площадка эта была освещена. Все
остальное, в том числе и уходящие далеко ввысь своды пещеры покрывал мрак.
  - Вот это да-а! - прохрипел изумленно Кеша.
  У него, видно, зрение было получше, чем у Ивана. Тот не сразу заметил,
что во мраке висели, лениво перебирая щупальцами, конечностями и
плавниками, десятки, сотни, тысячи псевдоразумных гиргейских оборотней.
  Первым встал Кеша. Его шатало из стороны в сторону. Но он держался. Ивану
стоило огромных трудов сначала сесть, а потом, опираясь на руки, встать на
колени. Их рассматривали с холодным, переходящим в безумие любопытством.
  Иван не понял, откуда стала возникать полусфера над ними - она словно из
самой воды материализовываиась, медленно, слой за слоем. Потом из-под сферы
стала уходить вода. Все это совсем не вязалось с диким видом псевдоразумных
оборотней, они просто не могли владеть подобной техникой. Иван смотрел на
Кешу. Кеша на Ивана. Оба ничего не могли понять. Когда площадка вместе со
сферой и двумя землянами стала погружаться вниз, опускаться прямо в толщу
породы, до Ивана дошло - все, теперь не сбежишь, раньше надо было!
  - Труба дело, - подтвердил его сомнения Кеша.

                                   * * *

  Огромный негр с крашенными в яркожелтый цвет волосами подошел медленными,
усталыми шагами, оттопырил синюшную губу и процедил:
  - На этом пляже нельзя находиться без купальника. Запрещено!
  Под головой у Ливочки лежал свернутый в комок комбинезон. Полускаф она
утопила в лагуне. Ее там и выбросило - в пятидесяти метрах от золотистой
песчанной косы.
  Сапожки она так и не сняла, и потому выглядела сейчас чрезвычайно
экстравагантно. Единственным, что прикрывало ее смуглую бархатистую кожу,
была цветная наколка на левом бедре - две бабочки, голубенькая и
розовенькая, занимались любовью под сенью неестественно желтого
колокольчика. Лива знала, что на этом пляже атолла Милоа нельзя лежать
голышом, это семейный пляж. Но было бы неизмеримо глупее и пошлее, если бы
она лежала здесь в каторжной серебристой робе.
  - Пошел вон, болван, - сказала она ласково и даже игриво.
  Негр был тупой, он не понял.
  - Здесь тебе не публичный дом! - прорычал он угрожающе. - Если через
полминуты ты не оденешься или не испаришься отсюда, я отволоку тебя за ноги
в участок и собственноручно высеку розгами! - Губа у блюстителя
нравственности тряслась.
  Лива перевернулась на живот. Ей не во что было переодеваться, она ждала
сумерек. Она вообще не знала, что теперь делать. Время, проведенное на
гиргейской каторге, сказывалось, ах как быстра человек отвыкает от свободы!
как быстро он забывает волю и становится рабом навязанного ему образа
полужизни-полусмерти! И пусть.
  - Ну ты, сука, даешь.
  Черная лапища негра-блюстителя вцепилась в роскошную Ливину гриву,
оторвала щеку от нежного и теплого песочка. Это было слишком. Ливочка
выгнулась кошкой, ее пальцы вцепились в черную кисть, брызнула кровь.
Ошарашенный, обезумивший от неожиданности и боли негр плюхнулся на задницу,
ухватил изувеченную руку другой, здоровой, Огромные белые зубы скрипели, но
горло свело судорогой и из него не вырывалось ни звука. Сухожилия
перерезаны напрочь, это было видно по безвольной, скрюченной кисти, по
обмякшим, словно ватным пальцам.
  - Какие еще будут вопросы? - поинтересовалась Лива с неуверенной,
смущенной улыбкой. Ей было жаль бестолкового негра, но цедь сам напросился.
  Она демонстративно повела перед собственным носиком указательным пальцем
правой руки, будто проверяя сложную, пилообразную заточку вставного
феррокорундового ноготка - он выдвигался всего на полтора сантиметра, но
этого хватало, лезвие резало не только сухожилия, но и кость. Ноготок Лива
вставила на каторге. Это была метка зоны. С такой меткой на Земле могли и
замести.
  - Ну ладно, я пошла!
  Она встала, обмотала бедра робой и побрела к белым, полупрозрачным
домикам. У нее не было ни гроша в кармане. Но она твердо знала, что со
своей красотой не пропадет. Ну, а этот болван не посмеет заявить на нее, не
настучит, он уже понял, на кого напоролся.
  Вечером того же дня она сидела в баре "Пьяный Попугай" и думала о Гуге
Хлодрике. На ней была беленькая юбчонка и цветастая накидка сверху - эти
две безделицы стоили уйму монет. Но того богатого парнишечки, что не устоял
перед ее лукавыми глазами и малость разорился на красавицу, рядом не было.
Получив необходимое шмотье, Лива быстрехонько отвадила сердцееда. И совесть
ее не мучила. Ее мучило другое. Выбрался ли милый друг? Или его уж и в
живых нету?! Скотская каторга! Она готова была вернуться хоть сейчас,
только бы в одной руке был плазмомет, а в другой что-нибудь посущественней.
Ей хотелось крушить все подряд ... Но надо было ждать. Ее найдут, ее
разыщут. А если их всех поубивали? Кто ее тогда разыщет?! И сколько тогда
ждать - до старости, до гроба?! Как в дешевом сентиментальном, романе! Нет,
Гуг жив! Он найдет ее, сдохнет, но найдет! Она знала, что ее Буйный на пару
с этим русским что-то замышляют, причем замышляют по большому счету. А
таких парней, если дни чего-то вдолбили себе в голову и прут к своей цели,
остановить ой как трудно! Сама злодейка Судьба таким помогает. Лива все
знала, она понимала кое-что в жизни. Но ей хотелось напиться сейчас до
безумия. Напиться и устроить пьяный скандал в этом кабаке, драку. Она еле
сдерживала себя ... и все же не сдержала- рука сама нервно дернулась, и
хрустальный бокал с кровавым и пьянящим соком хохоа полетел на изумрудный с
прожилками пол.
  - Это к счастью, - тихо и вкрадчиво произнес кто-то из-за спины.
  - Не ваше дело! - грубо отрезала Лива, даже не обернуршись. И крикнула в
пустоту: - Эй, официант!
  Кучерявый малый прибежал через пять секунд. Но тот же голос опередил
мулатку.
  - Убери этот мусор, малыш. И принеси нам с дамой штофчик хорошей русской
водки, черной икорочки и два кофе по-аргедонски, с кипящим льдом.
  - Слушаюсь, сэр! - малый был вымуштрован на славу.
  И не возможно было разобрать, человек это или андроид.
  - Прошу вас!
  Тяжелая мужская рука, покрытая шрамами, но холеная и ухоженная,
вытянулась к подплывающему черному столику. Только после этого Лива подняла
глаза. Раздражение почти прошло, и ее разбирало любопытство - откуда еще
взялся этот наглец, да и кто он, собственно, такой. Ее взгляд уперся в
полноватое мужское лицо со странными, будто отсутствующими глазами. Длинный
шрам почти не уродовал этого лица, он лишь кривил нижнюю губу, выгибал ее
капризно-надменной волною. Человек был совершенно сед, но возраст имел
неопределенный - ему могло быть и сорок, и девяносто, и сто двадцать.
  - Присядем?
  Лива покорно опустилась на черное мягкое креслице, даже улыбнулась
какой-то еле уловимой снисходительной улыбкой. Она уже догадалась - это не
очередной искатель любовных приключений, это нечто более серьезное.
  - Меня зовут Говард Буковски, - представился незнакомец.
  Он хотел сказать еще что-то, но ему помешали - входной створ бара уплыл
вверх, и на фоне звездного ночного неба выросли три массивные фигуры.
  - Вон она! - завопила истерически средняя. - Хватай-
те эту гадину! Это она порезала меня, она-а!!!
  Искалеченный негр визжал словно боров.
  Двое полицейских в коротких зеленых шортах и облегающих пуленепробиваемых
сетках держали навскидку по шестиствольному боевому пулемету. Было видно,
что все трое сильно нервничают, скорее всего, на атолле давненько не
происходило ничего интересного и они просто отвыкли от работы.
  - Попа-а-алась! - вожделенно застонал негр. И первым шагнул вперед.
  Но полисмены небрежно отпихнули его назад и вразвалку пошли к столику.
Лица их были тупы и решительны.
  Лива поняла, тут ноготок не поможет. Тут надо на обаяние брать. Выставила
свою точеную ножку в сапожке - таком странном и подозрительном в этом
жарком раю, подвела поблескивающим в полумраке плечиком и раздвинула губы в
ослепительнейшей улыбке.
  Ни тупости, ни решительности на лицах полисменов не убавилось. Они были
готовы исполнить свой долг. На седого они даже не смотрели, его для них не
существовало.
  - Встать? - рыкнул тот, что подошел первым. - Тебе придется пройти с
нами, детка. И без шуток!
  Лива не шелохнулась.
  Зато встал человек со шрамом, представившийся Говардом Буковски. Он мягко
и вкрадчиво улыбнулся, ни на кого не глядя, и молча протянул ближайшему
копу черную пластиночку, невесть откуда появившуюся у него в руке.
  Полицейский мотнул головой.
  - Отвали, папаша! - процедил другой.
  Седой де отвалил. Улыбка сошла с его губ.
  - Исполняйте обязанности, сержант, - проговорил очень тихо, но жестко.
Теперь он смотрел прямо в глаза полицейскому.
  Тот вяло, будто нехотя, взял пластиночку, пихнул ее в щель
анализатора-декодера на бронзовой пряжке, что украшала его грубый форменный
ремень, поддерживающий столь же форменные зеленые шорты. Серьга в левом ухе
у него слабенько мигнула зеленым светлячком, глаза расширились,
остекленели. Тупость и решительность мгновенно исчезли с лиц у обоих
стражей порядка и они превратились в совсем обычных, немного смущенных
молодых парней с пухлыми губами и простодушными, еще не выцветшими серыми
глазенками.
  - Виноват, сэр,- пробубнил ближний. И совсем уж растерянно
поинтересовался: - Мы ... можем идти?
  Седой кивнул, добросклоино, по-отечески.
  - И крикуна прихватите, - посоветовал он.
  Все это время с широченного лица желтоволосого негра не сходило идиотское
выражение рекламного боя, выигравшего в лотерею миллион. Лишь после того,
как оба полицейских повернулись к нему, негр выдавил гнусаво, побабьи:
  - Это чего же?! Это куда же вы?!
  Ему ничего разъяснять не стали. Один малый ухватил его за плечо, дернул,
развернул рожей к выходу. А другой пнул под зад - вроде бы и не сильно, но
как-то ловко и умело, негр вылетел под звездное небо, рухнул в песок, и
только после этого заверещал резанной свиньей. Опустившийся створ оградил
обитателей бара от омерзительных звуков.
  - Спасибо. Вы меня спасли, - сказала Лива. И отхлебнула из крохотной
рюмочки. Водка обожгла язык, до горла не дошла - от волнения во рту все
пересохло. Она глотнула еще раз.
  - Икорочкой, икорочкой, - услужливо подсказал седой.
  Но Лива предпочла запить кипящим аргедонским льдом. В шестислойном
кофеййом фужере черный, непроницаемый кофе слоями чередовался с пузырящимся
льдом, это было адское сочетание горячего и холодного, бодрящего и
усыпляющего. До каторги Лива пробовала эту смесь лишь один раз, в притоне
Сары Черной. Ей тогда адское пойло очень понравилось. Сейчас она почти не
ощутила вкуса.
  - Мне вас что, теперь весь свой век благодарить? - спросила она
совершенно бестактно. - То, что вы, Говард Буковски, большой авторитет
среди ваших фараонов, еще ничего не значит для меня. Я привыкла вращаться в
иных сферах...
  - Меня зовут Крежень, - оборвал ее лепет седой. - Вам ни о чем не говорит
это?
  Лива вздрогнула. Она слышала эту кличку. Точно, Гуг говорил что-то. Но
что именно? Неужели это он прислал седого? Он спасся?! Он на Земле?! Это
фантастика, сказка!!! Слезинка выскочила из ее глаза. Лива чуть не выронила
причудливый фужер из зангезейского стекла.
  - Ты пришел от Буйного?! - молящим шепотом выдавила она.
  - Да! - коротко ответил Крежень.

                                   * * *

  Своды над головой сомкнулись, и Иван убедился - они снова в ловушке. Он
опять опоздал! Надо было воспользоваться превращателем раньше, в
ходах-переходах! Сейчас они были бы неотличимы от прочих оборотней,
затерялись бы среди них, а там ... там - наверх! вон с проклятущей,
чертовой Гиргеи! Вон!!!
  - Ни хрена не поделаешь, - изрек Иннокентий Булыгин, будто бы читал
Ивановы мысли.- С Гиргеи возврата нету!
  - Не психуй, - сорвался Иван, - не на зоне! Не перед кем пену пускать!
  Кеша только головой покачал.
  - Меня на Аранайе двенадцать лет в лагерях держали. Семь раз я сбегал,
Гуг, - начал он свою горькую повесть, - семь раз меня ловили. А на восьмой
я ушел от этих сучар, понял?! А мы с тобой еще и пару раз по-настоящему
когти рвать не пытались, мы пока в бирюльки играемся, Гуг. Мне-то все
ничего, да надоедать начинает. Ты еще не видал, Гуг, как я пену пускаю.
  - Ладно, не плачься. Надо разобраться сперва, где мы.
  Разобраться было трудновато. Из,:огромней подводной пещеры они спустились
вместе с площадкой в пещерку крохотную - до сводов три метра, куда ни
плюнь. Под ногами выеденная порода. Поди-ка разберись! Иван закусил губу.
Время шло. Неумолимо и неостановимо. Время играло против него, против Кеши,
Ливы, Гуга, Дила Бронкса, против всех землян на Земле, против всех землян,
рассеянных по Вселенной, против неземлян ... Черное Благо расползалось по
свету, въедалось в Мироздание по незримым порам. Они уже были рядом, они
дышали в затылок смертным дыханием. Как он был наивен, когда полагал, что
Система бесконечно далека от Земли, что еще есть океан времени - год, а то
и два, три... Он вырвался в этот подводный ад максимум на неделю, так и
Дилу сказано. Но, похоже, он застрял туг навечио! Нет, он сказал Дилу, что
за веделю может не обернуться, он еще тогда предчувствовал, он знал - с
Гиргеей не шутят. Но без Гуга Хлодрика Буйного он не мог начать главного
дела* Он не мог быть везде и всегда один! Он и так вединочку напорол много
глупостей, много зла содеял. Он ощущал себя поганым, гнусным
дикарем-язычником, негодяем. Где-то в дебрях Осевого измерения его Светик -
измученная и истерзанная, ждущая. В многомерных лабиринтах Системы он
бросил светловолосую, такую доверчивую Лану. Сколько прошло времени по
тамошним часам? жива ли она?! она не умрет, пока он не вернется за ней! А в
Пристанище, в хрустальном гробу потаенной, закодированной биоячейки его
ждет Аленка, ждет не одна, с сыном, с его сыном. Это ведь бред! это
наваждение какоето! Троеженец несчастный! Шейх аравийский! Нет, они
погибли! Это их призраки мучают его, их печальные, вездесущие тени. И все
равно он нужен им, нужен их теням. Он всем нужен! Он нужен везде! Его
мучительно и долго ждут.
  А он сидит в этой гнусной пещере, в этой норе без выхода. Сидит сиднем!
Иван готов был зубами грызть породу, рвать ее ногтями, пробиваться наверх
сквозь толщи Гиргеи. Сколько на это уйдет времени? век? тысячелетие?! Нет,
лучше смерть, чем позорная и никчемная жизнь комара, бьющегося о стекло!
  - Да ты не печалься. Гуг,- посочувствовал Кеша Мочила, - объявится кто ни
на есть, скажут, чего им от нас надобно.
  - Откуда ты знаешь,- отозвался Иван, успокаиваясь, - вон возьми
какую-нибудь белку земную, она собирает орешки-ягодки, да прячет их по
щелям да дырочкам, пусть полежат, авось, потоми пригодятся, когда голодные
дни настанут. Так и нас эти твари запрятали, через годик-другой достанут
чего останется и слопают. Вот тебе и вся арифметика!
  - Хреновая арифметика, - согласился Кеша. - Только неправильная она.
Гляди! - Он указал рукой вверх.
  Вода медленно отступала от сводов.
  - Это шлюз! - выпалил Иван.
  - То-то и оно. В шлюзовую камеру просто так, прозапас пихать не станут.
Пора нам железо скидывать.
  Иван усмехнулся. Но ему было не до смеха. Стало вдруг отчетливо ясно, что
в этой игре главные фишки вовсе не полубезумные подводные оборотни, и скоро
в этом придется убедиться воочию.
  Вода ушла в невидимые щели-капилляры, пещерка стала на вид еще теснее и
гаже. Камера тюремная. Темница. Не хватает зарешеченного оконца... Только
успел Иван подумать об этом, как оконце появилось - изъеденная стена по
левую руку бесшумно уплыла в незримую нишу, открывая не просто оконце, а
окнище, огромный и плоский матово черный экран.
  - Щас нам кино покажут, - объявил Кеша и демонстративно уселся
вполоборота к экрану. У него были железные нервы.
  - Покажут - поглядим! - ответил Иван. Он стоял столбом, вперившись в
черную гладкую поверхность. Нехорошие предчувствия бередили душу. И они не
оказались ложными.
  Экран вспыхнул загробным зеленым свечением. Выпучилось объемное бледное
лицо, старческое, полумертвецкое. Но взор у старика был ясным. На тонких
губах змеилось довольная и немного высокомерная улыбка.
  - Не надоело бегать? - с ехидцей спросил старик.
  Серьезные! Это был худший из вариантов. У Ивана ноги подкосились. Кеша
ничего не понимал, он смотрел то на Гуга-Ивана, то на экран, и глаза его
были круглы и бессмысленны.
  - Молчишь? А мне кажется, надоело. Ведь ты ушел, не попрощавшись, верно?
  - Конечно, - процедил Иван сквозь зубы, - я мог бы и попрощаться, и
дверью хлопнуть напоследок. Но я пожалел твою старость, ублюдок!
  - Через часик-другой ты будешь на Земле - и мы разберемся, кто из нас
ублюдок, А заодно немножко поковыряемся в твоих тупых мозгах. Это будет
очень неприятно, но мы не брезгливы. Ты все понял?!
  Ивана вдруг словно прожгло насквозь. Как же так, ведь он в обличии этого
старого викинга-разбойника Гуга?! Как же старик узнал его?! Не может быть!
Тайну яйца-превращателя знают считанные единицы!
  - Чего вызверился, пень трухлявый?! - грубо спросил Кеша. Ему не
нравилось, когда оскорбляли друзей.
  - Ты, подонок, сдохнешь в этой вонючей дыре, - снова заулыбался старик с
ясным взором, - ты нам не нужен.
  Кеша был человеком простым, он встал на ноги и со всей силы долбанул
кулачищем в бронеперчатке по экрану.
  Экрана он не пробил и даже не поцарапал, но зато душу облегчил. Иван от
этого неожиданного Кешиного поступка тоже немного отмяк сердцем. Не так
страшен черт, как его малюют! Еще поглядим - кто кого. Он снова высвободил
руку из пневморукава, поднес яйцо к губам, выдохнул гулко, с силой. Его
прошибло холодным, гадким потом, зубы выбили дробь, кольнуло в затылке ...
все! он снова был в своем теле. Умирать надо в своем теле, уж коли
встречать костлявую, так глаза в глаза, без масок!
  - Ну не хрена себе! - удивился Кеша. И тут же осклабился.- Гуг тебе,
Ванюша, за такие дела еще всыпет по первое число. То-то я гляжу, пахан у
нас чудным каким-то стал, будто его качучей накачали, то-то я гляжу, у
Буйного крыша прохудилась... А тут вон оно что!
  - Не паясничай, Кеша! - оборвал его Иван. - А то ты не догадывался, что
Гуг уже на Земле.

                                   * * *

  Дил Бронкс ничуть не удивился, когда дубовая дверь в его конюшне
дрогнула, загудела и, срывая древний деревянный засов, распахнулась
настежь.
  - Ты мне только лошадок не напугай! - сердито сказал он и выпучил свои
базедовые глазища. - Ты думаешь, им тут сладко, ты думаешь, они не тоскуют
по зеленым лугам Земли?!
  Гуг Хлодрик остолбенел. Весь раж с него схлынул мигом. Он замер
полуголым, пышущим жаром исполином.
  - Да-да, - как ни в чем ни бывало продолжил Бронкс, похлопывая текинского
жеребца по холке своей черной лапой в перстнях, - им не так уж и сладко
болтаться в этой звездной пропасти, Гуг! Они все понимают. Но на какой еще
станции ты бы увидал таких красавцев?! - Бронкс одним махом вскочил жеребцу
на спину, стиснул крутые бока голыми ногами - так и казалось, что он сей же
миг сорвется с места и ускачет в неведомую даль лихим галопом.
  Но никаких особых далей на Дубль-Биге-4 не было. Дил Бронкс гонял своих
двух лошадок обычно по искусственной травушке-муравушке вокруг русской
баньки с прорубью да водил их за собой по узким станционным
коридорам-переходам, когда в них не было Таеки. Верная половина Бронкса
недолюбливала его причуд вообще, а лошадок просто боялась - они ей
представлялись огромными и страшными ископаемыми чудищами, от которых плюс
ко всему прочему еще и попахивает. Дил Бронкс любил всех, кто ему дорого
обходился. Он любил Таеку, любил баньку, любил этих двух тонконогих
красавцев, любил до безумия свой сверкающий и сказочный Дубль-Биг.
  Текинец взвился на дыбы, закинул голову. Но сбросить
десантника-пенсионера не смог. Бронкс захохотал, скаля огромные зубы,
хлопая в ладоши и поощряя любимую лошадку к новым фокусам. Потолки в
конюшне были высоченные, метров под семь, зато сама она была явно маловата
- пятнадцать шагов, что вдоль, что поперек. От охапок свежего сена,
разбросанных тут и там, несло остро и едко.
  Гуг подошел ближе и, чуть не тыча в зубы весельчаку, заявил:
  - Только законченный болван может запихать себе в рот стекдяшку и после
этого скалиться! Отвечай, старый ловчила, ты замешан в этом деле?! - Он
ударил себя в грудь кулаком.
  - Ничего себе стекляшка! - обиделся Бронкс, спрыгнул с текинца и упер
руки в бока. - Я заплатил за этот бриллиант больше монет, чем ты их
заработал за всю жизнь! Погляди, олух, какая чистота! сколько карат! Не-ет,
ты ничего не понимаешь, Гуг! - Ослепительный камешек в его переднем зубе
отражал всю Вселенную, горел всеми гранями.- Ты лучше ответь, куда подевал
Ивана?!
  Гуг Хлодрик как-то сразу обмяк. Он вяло стащил с руки возвратник, бросил
его в сено. Он понял, что орать на Бронкса дело бесполезное и пустое, что
вообще поздно кулаками размахивать - назад пути нету! Сейчас за тысячи
световых лет отсюда, в подводных рудниках проклятой Гиргеи убивают его
корешей, там Ливочка, там Ваня, там карлик Цай, там Кеша Мочила, там тысячи
вооруженных до зубов охранников-карателей. А он здесь, в гостях у этого
пенсионера, на конюшне, в самом безопасном местечке во всей огромной
Вселенной. Гуг готов был убить Ивана за его проделку - это надо же так
подставить! Что теперь скажут ребята, что скажет Лива!!! Он навсегда
останется для них трусом, беглецом, шкурником! Позор! Только пришел в себя
после Параданга, и на тебе, получай подарочек!
  Дил Бронкс перестал кричать и возмущаться, подошел к Гугу, хлопнул его по
плечу, обнял.
  - Радуйся, что выбрался из этого ада, - сказал он тихо и прочувственно, -
а за упокой души Ванюшиной мы Богу свечку поставим. Он искал смерти. Он ее
нашел. Господь ему судья!

                                   * * *

  Кеша ходил по кругу и прощупывал стены пещерки, простукивал. Затея была
безнадежная. Иван сидел перед потухшим экраном и ковырялся в Гуговом мешке.
Он его вывел наружу через заспинный фильтратор скафандра - чего прятать,
все равно отнимут. Никто из них не знал, сколько им отведено времени. Кеша
нервничал, ему хотелось поскорее увидеть воочию обидчиков-недругов. А Иван
ощущал, что с напарником что-то случилось, какой-то он стал не такой,
чего-то в нем не хватает ... Нервы. Все проклятые нервы!
  - Это нам не понадобится, - приговаривал он, откладывая шнур-поисковик,
свившийся в мешке змеей.
  Шнур был полуживой, самопрограммирующийся, в обычных десантных комплектах
таких не водилось. И вообще, Иван привык доверять проверенным вещам. А в
Гуговом мешке все было каким-то несерьезным. Шарики-врачеватели? Ну и поди,
доверься им - может, они тебя так вылечат, что доктора уже никогда не
понадобятся. Лучше бы Гуг засунул в свой мешок пару лучеметов усиленного
боя! А это что? Это штуки непонятные - гранулы-зародыши, с ними лучше не
связываться, кто знает, что может вылупиться из такой вот черненькой
гранулки? Может, стеноход, который по размерам вдвое больше этой пещеры, а
может, какой-нибудь птеродактиль, которые тебя же и сожрет вместе со
скафом! Иван рассовал мелочь по клапанам-фильтрам. Подползший было шнур
отпихнул ногой - нечего мешаться! Достал гипносферу. Вещь отменная. Но на
шлем ее не натянешь, под шлем не пропихнешь. Да и объекта подавления нет.
Сейчас хоть одну бы сигма-пушку, тогда можно б было поглядеть, что у них за
экранчиком. - Да не мешайся ты!
  Кеша присел на корточки, протянул свой протез к шнуру-поисковику. Пощупал
недоверчиво.
  - Забавная штуковина. Будто живой!
  - Он и есть живой. Ему б только по щелям лазить. Выбрось к чертовой
матери!
  - Некуда выбрасывать, Иван, - сказал Кеша. И намотал шнур на руку.
  Тот быстрой змейкой скользнул по скафандру, упал на землю, пополз в
противоположную от экрана сторону. И Кеша неожиданно опустился на колени,
потом лег на живот прижался щитком к изъеденной породе.
  - Чуешь?
  - Что?
  - Она дрожит!
  - Да кто дрожит-то?!
  - Земля.
  Иван покачал головой. Земля, видите ли, дрожит у них под ногами. Какая
тут, к дьяволу, земля, тут порода - на сотни миль одна местами дырявая,
местами спрессованная до огромной плотности порода. Чего ей дрожать?!
  - Мы движемся, - заявил Кеша, - то ли падаем, то ли поднимаемся. Это не
пещера, Иван, это навроде кабины лифта, точняк!
  - А экран?
  - Экран в стеночке. И камеры в стеночке. Они нас видят, не сумлевайся,
дорогой. Они нас теперь не упустят.
  - А шнур где? - по инерции спросил Иван.
  - Шнура нету, уполз, - доложил Кеша. - Вон там щелка была в мизинец, даже
меньше. Да не горюй ты о шнурке этом, было бы чего жалеть!
  - Плевать мне на него, - согласился Иван. - Значит, поднимаемся?
  - Ага. Или спускаемся, - голос у Кеши стал еще сипатей, будто он
последние сутки беспробудно, по-черному пил. - Тебе ведь все одно, что
вверх, что вниз - на Землю попадешь. Это меня они тут положат, эхе-хе!
  Иван пристально поглядел Кеше в глаза.
  - Сдается мне, что тебя так запросто не положишь, - проговорил он с
расстановкой, - и вообще, у тебя, милый друг, вид какой-то странный,
отсутствующий, будто ты и здесь, и еще где-то... Ты сам-то как?
  - Нормально, - ответил Кеша. - Мозги отшибло и силенок поубавилось, но
это бывает. Ты чего это, меня подозреваешь в чем-то? Тогда говори, не
темни. Я темниловку не люблю, Ваня, я человек прямой!
  Иван смутился. Тень на плетень наводит. Человека обидел. Нехорошо.
  - Наверное, у меня у самого мозги отшибло, - примирительно сказал он,
отвернулся и вдруг ткнул пальцем в стенку: - Гляди-ка, выполз, голубчик!
  Из крохотной, почти невидимой дырочки в стене, в совсем другом месте, в
полуметре от нижнего края экрана свисал конец шнура-поисковика.
  - Шустрый! - удивился Кеша.
  - Он прополз с той стороны, понял? - скороговоркой выпалил Иван. -
Значит, там есть пустоты, значит ...
  - Значит, надо обождать. Не суетись.
  Ветеран тридцатилетней аранайской войны и по совместительству
рецидивист-каторжник Иннокентий Булыгин медленно, с опаской подошел к
торчащему из стены концу поблескивающей змейки, потянул за хвостик. Его
дернуло, отбросило.
  - Едрена тварь! - выругался Кеша. - С характером!
  - Он что-то нащупал! - шепотом произнес Иван. - Не мешай!
  - Нам в эдакую дырочку не пролезть.
  - Будем долбить, резать! - Иван врубил локтевую пилу скафа, подошел к
стене, феррокорундовое острое жало вонзилось в породу, взвизгнуло. И Ивана
отбросило назад.
  Будто током ударило. Но ведь через защитный слой скафа не могло так
ударить! Это была ерунда какая-то.
  - Гляди-ка!
  На конце змейки-шнура надувался крохотный зеленый шарик. Он становился
все больше и больше, он рос на глазах. Все это не могло быть случайностью.
Шнур-поисковик работал в каком-то непонятном режиме. Вот уже весь конец
раздулся в шар, вот он стал медленно вжиматься, вдавливаться в стену ...
Следующее произошло мгновенновспыхнуло, полыхнуло молнией в глаза, опала
какая-то серебристая пыльца, унеслись легкие клубы дыма, ударил в шлемофоны
странный шип.
  - Дыра! - гулко выдохнул Кеша.
  Но он ошибся, это была не дыра, это была труба диаметром почти в метр и
длиной метров в шесть-семь, именно труба- металлическая поблескивающая
знакомым блеском. Это был сам шнур, веожиданно раздувшийся, расширившийся,
пробивший им выход наружу, в темень, в мерцание смутных теней.
  Теперь все зависело только от них.
  Кеша сунулся в трубу. Но тут же застрял, отпрянул. В скафандрах там
делать было нечего. Труба рассчитывалась на человека, облаченного в лучшем
случае в десантный скаф-комбинезон. Анализаторы не работали. Оставалось
одно - рискнуть.
  И Кеша рискнул.
  - Была - не была! - сказал он уже с поднятым щитком-забралом.
  Иван положил ему руку на плечо.
  - Дышать можно?
  - Хреновато, - ответил Кеша.
  - Значит, можно, - заключил Иван. - Но мы останемся совсем без защиты. Мы
будем голые как слизняки.
  - У меня там два парализатора, - не согласился Кеша. - Надо уматывать. Мы
на крючке, Иван!
  - Ерунда! Скаф - это наша жизнь!
  - Оставайся!
  Кеша уже разваривал свой скаф внутренней микроиглой. Для него вопроса не
было - лучше голым, беззащитным в чужих подземельях, чем защищенным, но в
клетке.
  Иван не мог решиться сразу, он не Кеша, он отвечает сейчас не только за
себя. Можно запороть все! Можно погубить настолько важное и большое дело,
что... лучше и не думать о последствиях. Эта пещера-лифт движется, видны
перемычки, видны трещины, пазы, ходы, слои породы. Ну выскочишь в ход,
выпрыгнешь в щель, а дальше?! В этих глубинах можно сдохнуть и за всю жизнь
никуда не выбраться.
  Кто закачал в эти шахты кислород и зачем?! Кеша дышит, ровно дышит. Иван
поднял щиток. Воздух! Вонючий, разреженный, холодный, но - воздух! Надо
решиться. Он еще думал, а руки уже сами действовали..
  Через минуту на земле лежали два огромных и уродливых скафа, совсем не
напоминавшие о гармонии человеческого тела.
  - Не промахнуться бы, - прошептал Кеша.
  Иван рассовывал содержимое мешка по клапанам. Не отрываясь смотрел в
трубу. Если уходить, так надо уходить - им не дадут много времени на
раздумья.
  Экран был темен, черен. Из каменной глубины, служившей спусковой кабиной
выхода не было - ни для кого. Может быть, именно это притупляло
бдительность охраны. Но автоматика?! Но системы слежения?!
  - Ты играешь со смертью! - прохрипело вдруг громко, надрывно, старческим
голосом. Только потом на экране вспыхнуло дряблое лицо с ясными глазами.
  - Мы всю жизнь с кем-то играем,- ответил за Ивана Кеша Мочила. - Сейчас
козыри наши. Прощай, пень трухлявый!
  Он влез в трубу, ужом протиснулся вперед. Иван последовал за
первопроходцем. Несколько секунд они лежали молча. Затем Кеша выкрикнул
нечто неопределенное, сжался, выпрямился - и сиганул во мрак. Иван прыгнул
за ним - головой вниз, собрался в комок, извернулся ... Прежде, чем он
коснулся ногами скользкой, сырой почвы, ощутил как обвил руку холодный
металлический шнур - молниеносной гибкой змеей. Это было невозможно, но
шнур-поисковик не оставил своего нового владельца.
  - Ива-ан! - замогильным шепотом просипел откуда-то издалека Кеша. -
Ива-а-н, ты фонарика не прихватил?!
  Отвечать было нечего, все, кроме содержимого Гугова мешка, прочей нужной
мелочи, рассованной по карманамклапанам и нательным поясам, осталось в
скафандрах. Слава Богу, сами успели уйти!
  Мрак был кромешный. Нечего было даже надеяться, что глаза смогут
привыкнуть к такому. Это был мрак не просто подземный, это был мрак,
рожденный многокилометровыми толщами свинцовой жижи и гиргенита. Шаг влево
или вправо - и прощай жизнь, полетит тело ледяным камнем в шахту. Но это
было не самым страшным. Любые толщи сейчас лучше обжитых ходов-переходов,
лучше туннелей, оснащенных видеокамерами.
  Иван поднял руку, пытаясь нащупать хоть что-нибудь. И ощутил, как конец
шнура выпрямился, застыл. А еще через миг прямо перед ним высветилось
изможденное, морщинистое лицо аранайского ветерана - слезы текли из
воспаленных глаз, на лбу красовалась багровая ссадина.
  - Не слепи! - попросил Кеша. И отвернулся. Он даже не понял, что это не
фонарь, не десантный прожектор.
  Хороший шнурочек! С таким не пропадешь, спасибо запасливому Гугу! Иван
отвел источник света от Кешиного лица, посветил вниз, в провал, потом по
сторонам - ничего радующего душу и вызывающего надежду он не увидел.

                                   * * *

  - Не беспокойтесь, меня не интересуют ваши прелести, - сказал Крежень, -
я вовсе не собираюсь покушаться на них. Вы мне можете довериться.
  Лива ухмыльнулась, пожала плечами.
  - Я больше доверяю тому, - тоненько пропела она, - кого мои прелести не
оставляют равнодушным. Куда вы меня ведете?
  Крежень махнул в сторону океана - огромного черного зеркала, усеянного
искрящимися отражениями тропических звезд. Штиль! В такую ночь все замирает
и ждет первого дуновения ветерка, чтобы ожить.
  - Вы не ответили на мой вопрос!
  - В безопасное место, - тихо сказал Крежень, - советую вам забыть про все
волнения и тревоги. Теперь мы будем заботиться о вас и оберегать вас.
  Лива фыркнула. Хорошие дела! Они будут заботиться о ней! Если бы это были
не люди Гуга, она и разговаривать попусту не стала, не то что ... С другой
стороны, почему они должны ей с ходу выкладывать всю правду-матку,
раскрываться? Мало ли что может случиться. Лива наконец решилась.
  - Ладно, Крежень, - проговорила она внятно и четко, - мне просто некому
больше доверять на Земле. Но все время помните - Буйный вернется!
  Седой как-то странно посмотрел на мулатку, еще больше скривил свою кривую
губу.
  - Не беспокойтесь, мы подготовим хорошую встречу.
  Глаза его утратили отсутствующее выражение и хищно сверкнули. Лива
остановилась, ее вновь охватили сомнения. Здесь Что-то не так. Ее дурят. Ее
водят за нос и хотят использовать в какой-то темной игре!
  - Не надо нервничать! - прошептал Крежень, приблизив свое лицо к ее уху.
- Через час мы будем в Европе.
  Бесшумно и неожиданно из-за бело-проэрачнюй стены ближайшего домика с
ажурной изгородью подкатил приземистый черный антиграв "Форд-Лаки",
неприметная модель позапрошлого сезона. Крыша сдвинулась назад, освобождая
проход.
  - Прошу вас, - вежливо произнес Говард Буковски. И заломил мулатке руку
за спиду. - Живо! И без шуток!

                                   * * *

  Цай ван Дау не кривил душой, когда говорил о связях Синдиката. Его не
смущало, что Гуг Хлодрик глядел с прищуром, недоверчиво, а Лива с этим
свалившимся им всем на головы русским Иваном вообще воспринимали его
поведанья как небылицы. Он знал многое, чего не знали они, Но он знал и
одну очень простую вещь - свою голову к чужим плечам не пришьешь. Человек
начинает понимать что-то, когда его прижмет, когда ему необходимо это
понять и вобрать в себя, а до того - он глух и нем. Не мечите бисера
перед... не рассказывайте о красотах земных слепому, и не тщитесь поведать
жестами о журчании ручья глухому. Все суета в этом мире. Суета сует и
всяческая суета.
  Карлик Цай знал очень многое. Но большего он знать не желал. Всякое
знание добавляло новых страданий. А несчастный Цай настрадался за
десятерых.
  И почему сейчас он должен лезть в это лргово чужих. Они там пригрелись, у
них там свой форпост в этой Вселенной, они могущественны и непобедимы, у
них какие-то дела, свои дела с Синдикатом... а он причем?!
  Цай еще надеялся, что его минует чаша сия, когда полз по ниточке, когда
падал в ядро на микролифте. Но хрустальный лед развеял его сомнения,
точнее, прогнал призрачные надежды. Синдикат безжалостен. Ему плевать, что
один всю жизнь сидит в роскошных апартаментах с девочками и выпивкой, а
другого гоняют из огня в полымя, не давая передышки. Синдикат - это тупая,
бездушная машина. Это чудище обло, огромно, озорно, стозевно и лайяй!
  Это монстр XXV-ro века! И при всем том никто толком не знает, что же
такое Синдикат. Панический ужас, страх - перед кем? Перед невидимкой?! Ну
их всех к дьяволу!!!
  Он безропотно ступил кривой искалеченвой, полумеханической ногой на
хрустально-ледяную толщу. Закрыл глаза. И почувствовал, как его
обволокивает чем-то вязким, пронизывающим, жгучим.
  Значит, судьба! Значит, надо идти к ним! А что он им скажет? Он ничего не
может им сказать, чего бы они. не знали. Зачем все это?! Почему именно он
должен спускаться к ним? И почему к ним вообще надо спускаться, если они
везде и повсюду?! Биодискета помалкивает, не вдавливает в его мозг
очередную порцию информации. Может, он просто жертва. Может, Синдикат отдал
им его тело, его мозг, его душу, чтобы они, там у себя, внизу могли
спокойно и неторопливо поковыряться в них?! Глупость! Может, это вообще не
они? Может, это Восьмое Небо. Или Система? Нет, упаси Боже, Система - это
иная Вселенная, это гроб с крышкой. Туда надо идти с эскадрой боевых
звездолетов. Сотрудничать с Системой - значит, работать против себя,
заниматься саморазрушением. Синдикат не станет себя убивать сам. Наоборот,
Цай слышал, что Синдикат не дает Системе войти во Вселенную, он стоит на
внешних рубежах. Синдикат жадный и прожорливый, он не отдаст своих зон и
территорий другим. Значит, Система отпадает.
  Значит, это они!
  - Зачем я вам нужен? - спросил он мысленно.
  Ответ прозвучал внутри головы мгновенно.
  - Ты нам не нужен.
  - Значит, я могу уйти?
  - Нет!
  - Тогда я ничего не понимаю, - признался Цай.
  - Человеческое понимание или непонимание не есть объективная категория.
  - Тогда почему вы отвечаете на мои вопросы? - быстро спросил Цай ван Дау.
  Промежутка между окончанием вопроса и началом ответа не было. Внутренний
голос реагировал мгновенно:
  - Тебе никто не отвечает. Ты вошел в Общность.
  - Ну и что?
  - Ничего.
  Цай понял, что надо задавать конкретные вопросы. Невидимая Общность не
очень-то реагирует на образы и недомолвки, понятные землянам и неземлянам
Вселенной.
  - Что Общность получает от меня?
  - Ничего.
  - Что я получаю от Общности?
  - То, что тебя и тех, кто в тебе, интересует.
  - Кто во мне?
  - Ты канал и ретранслятор.
  - Через меня считывают какую-то информацию?
  - Да.
  - Я могу ее знать?
  - Да.
  Голову чуть не разорвало на куски. Будто мощнейший ядерный взрыв осветил
мозги тысячами солнц. Это было невыносимо. Цай закричал вслух, истерически,
по-звериному:
  - Не-е-е-ет!!!
  - Ты не готов к восприятию этой информации.
  Все пропало. И мозги вновь стали привычными, своими, и свет пропал. Но он
не перестал быть каналом. Они считывали через него нечто такое, о чем
человечество и иные цивилизации Вселенной не имели понятия. Вот тебе и
Общность! Цаю ван Дау представилась эта незримая Общность какой-то
фантастической, небывалой многоголовой гидрой, неокомпьютерной
суперсистемой со сказочным банком данных, системой, к которой можно
подключиться - и узнать тако-о-ое, чего не знает никто! Ай да Синдикат! Ай
да сукины дети! Прямо перед изуродованным лицом карлика, чуть не задевая
его хищными плавниками, будто не в толще хрустального льда, а в светленькой
пузырящейся водице проплыла клыкастая гиргейская рыбина.
  Проплыла, оглянулась, обожгла кровяными глазищами и облизнулась - широко,
смачно обмахнула черные набухшие губы мясистым языком. Дьявольщина! Цай
чувствовал, что жжение становится слабее. Но его все равно опускало вниз.
Зачем?! Чего они еще от него хотят?!
  - Я могу узнать что-то для себя, а не для тех, кто во мне? - спросил он с
недельным трепетом.
  - Да.
  - Это не повредит им?
  - Кому им?
  - Синдикату?
  - Нет. Канал работает вне зависимости от субъективных восприятий
транслятора.
  Как все гнусно! Карлик давно привык к гнусности, низости, подлости,
мерзости и гадости этой жизни. И все же временами сердце сжималось в комок.
Хотелось закрыть глаза, схватиться руками за голову - и бежать, бежать,
бежать подальше ото всех, бежать из этого мира зла и боли, мира
несправедливостей и горестей. Но убежать можно было только из жими. Совсем.
Цай ван Дау не был тряпкой, своими трехпалыми скрюченными лапками, своей
головой, своей железной волей он цепко держался за кромку бытия.
  - Я хочу знать и видеть, где сейчас находится и что делает Гуг-Игунфеяьд
Хлодрик Буйный!
  Жжение усилилось. Стало непереносимым, адским ... и пропало. Отпрыск
императорской фамилии Цай ван Дау уже не висел замороженным трупиком в
большой хрустальной льдине, опускающейся в саму преисподнюю. Он стоял
посреди добротной, усыпанной охапками сена конюшни, сработанной из
натуральнейшего земного душистого кедра.

  И был он в этой конюшне не один.
  - Помянем горемыку, - мрачно сказал какой-то большой и черный человек с
проседью в коротких волосах.
  Он держал в одной руке бутылку водаси с колоритной бородатой личностью на
сверкающей наклейке, а в другой стакан - простой, почти антикварный стакан
мутного стекла. В руке у Гуга Хлодрика был зажат такой же стакан,
наполненный до краев. Оба сидели прямо на сене, поджав ноги и уныло глядя в
пол. Оба не обращали ни малейшего внимания на двух прекрасных, но
нервничающих текинцев без збруи.
  - Пусть земля ему будет пухом, - просипел Гуг. И залпом выпил водку.
Поморщился. Утерся волосатой лапой. - Хотя какая там земля!. Какой там пух!
На этой проклятой Гиргее нет ни земли, Дил, ни пуха! Но ежели он вернется
живехоньким, я его разорву пополам, как разорвал Била Аскина! Я ему
башку-то отшибу!
  - Да брось ты, - прервал Гуга негр. - С того света не возвращаются.
  Цай ван Дау подошел вплотную, поднял руку.
  - Гуг, - закричал он, - ты настолько пьян, что не замечаешь своих лучших,
преданных друзей?! А ну, протри зенки!
  - Наливай еще! - Гуг протянул стакан.
  - Хватит ему! Не наливай!- закричал громче Цай.- Он и так ни черта не
видит и не слышит! Хватит пить!
  Негр Дил наполнил стакан до краев, не обращая внимания на карлика. И это
взбесило Цая. Он подскочил еще ближе и саданул ногой по стакану, зажатому в
руке Буйного. Взыграла болезненная кровь папаши - Филиппа Гамогозы,
полубезумного звездного рейнджера. Но нога прошла сквозь стакан, сквозь
руку. Цай еле удержал равновесие. И все понял. Эти двое не видят его. И не
слышат.
  - Надо что-то делать, Дил,- сквозь пьяные рыдания просипел вдруг Буйный,
- надо идти на выручку! Мы же не свиньи с тобой, чтоб торчать в этом хлеву!
  - Ничего не поделаешь, Гуг! Я говорил Ване, не лезь на рожон. Он не
послушал. Он никогда и никого не слушал.
  - А моя Ливочка, лапушка, ягодка, а она-а-а..?
  - Будем искать. Ежели куда ее Иван и отправил, так на Землю. Давай
данные, я заложу в машину. Мы ее из-под гранита дocтaвeм. У нее есть
вживленный биодатчик?
  - Номерной выковыряли. Каторжные нейтрализовали, - Гуг сркивился, но
совсем не протрезвел, слезы ручьями текли по его красной и опухшей реже. -
Наш должен работать.
  - Какой еще ваш?
  - Общак ставил.
  - Давай! - Негр встал, подошел к кедровому столбу-стойке, сдвинул
чего-то, нажал на выступ, набрал код. Конюшня, несмотря на ее допотопный
вид, была оснащена недурно.
  - Ливадия Бэкфайер-Лонг, 2435-ый, АА-00-7117-Х, шесть седьмых унции,
частота 900015, спектр третья четверть ХН. Хватит?
  Негр рпервые за все время улыбнулся.
  - Уже передано, - сказал он бодро, - я не связываюсь с поисковой
геосетью. У меня свой крошеный, но очень надежный дружок висит на орбите,
понял?
  - Чего уж тут не понять, - совсем уныло выдавил из себя пьяный Гуг. Он
явно не верил в удачу.
  Цай ван Дау понял, что в конюшне ему делать нечего, тут и без него
разберутся. Но не было и желания вернуться назад, в глыбу льда. "Хочу
домой, во дворец. Хочу увидеть, как там стало!"

  Его дважды обожгло - он на долю мига застыл в хрустале, а еще через долю
мгновения оказался на Умаганге. Лучше бы он туда не отправлялся.

  Hacлeдник императорской фамилии, последний продолжатель рода стоял на
развалинах некогда прекраснейшего во Вселенной дворца. Под кривыми,
подагрическими ногами его лежали груды камней и черепов. Обе луны сияли в
сиреневом полуденном небе. Но они не радовали как встарь глаз умагов, они
бросали косые лучи в пустые глазницы, в их свете обломки дворца, руины и
отбрасываемые ими тени казались зловещими. Где-то на лиловых холмах одиноко
выл зураг, шесгилапый саблезубый волк. Ему не на кого было охотиться.
Охотник, пришедший сюда до него, не оставил живой дичи. Трупы были пожраны
- Зурага задала голодная мучительяая смерть. Цай мог бы заглянуть в
подземелья. Но не стал этого делать - в жизни должна быть хоть какая-то
надежда, хоть какая-то, пусть и крохотная, еле теплящаяся вера. Иначе и
жить не стоит.
  Он вернулся в глыбу хрустального льда.
  Ему еще рано было на покой. Да никто его туда и не отпускал. Из
хрустальных далей на него глядели два маленьких краевых глаза. Или это было
игрой воспаленного воображения?
  - Мне нужна зона 17 дробь восемьдесят два семьдесят четвертого уровня
Гиргейской кеторги. Целевой сектор.
  Жгущая боль полосанула вдоль хребта. И зона раскрылась. На стене рядами,
через одного висели распятые каторжники. Они были уже мертвы, но в их
выпученных глазах стоял предсмертный ужас. Глоб Душитель свесил черный
язык. Серый Ваха - дуралей и лентяй, неестественяо вывернул шею, будто
подглядывал за кем-то. Слепень висел молча и солидно, выставив отекшее
брюхо ... остальных Цай ван Дау почти не узнавал, оии уже начали
разлагаться.
  Но висели, видно, в назидание тем, кого судьба пока пощадила. Цай
заскрипел зубами. Нет такого закона, чтобы мстить оставшимся за сбежавших с
каторги! Беспредел!
  Дикий, кровавый беспредел!
  Два полуголых бронзовотелых андроида ввели упирающегося мальчугана лет
семнадцати, избитого и оборванного. Уже детей стали упекать в каторгу! Цай
готов был зубами рвать гадов. Но он был бесплотен, его даже не видели.
  Парнишку растянули за руки и с маху ударили об стену.
  - Сучары-ы-и-и!!! - завопил несчастный. Он знал, что его ожидает.
Наверняка он видел подобные процедуры по визору, встроенному в
камеру-капсулу. Воспитательные передачи транслировали регулярно и смотреть
их заставляли тут от начала до конца - закрывавший глаза получал
электрический разряд в пах.
  Да, парень знал, что его собираются распять. В назидание другим. Не за
собственные провинности. А за вину тех, что погибли при побеге. За кровь
вертухаев-заложников. За бессилие и трусость охраны. Сильные всегда
отыгрывались на слабых по вековечному закону каторги, закону, которому
подвластны и мучимые, и мучители, и заключенные, и надзиратели. Зло неволи
рождает только лишь зло.
  Парень вырывался и орал, матерился, проклинал палачей.
  Но он испросил пощады. Карлик Цай вспомнил о вырванном из груди вертухая
сердце. И пожалел, что прикончил гада так быстро, надо было помучить его
хорошенько. Ничего, в следующий раз он так и сделает! В следующий раз?
  Страшная мысль кольнула, обдала холодом. Нет уж, следующего раза не
будет, он больше не попадется, лучше смерть!
  Парня распяли - безжалостно, с отработанной механической жестокостью, с
привычным до мелочей садизмом.
  И ушли.
  - Будьте вы прокляты все ... - щипел распятый. Глаза его были безумны. Из
носа ручейком текла кровь.
  Цай по опыту знал, этот мальчуган не протянет больше суток. Может, это
последняя жертва. Ведь на каторге нужны рабочие руки. Есть предел и
беспределу. Есть!
  Среди распятых висело семь женщин - в чем мать родила, измученных и
изнасилованных перед казнью. На них было страшно смотреть. И это
правосудие?! И это закон?!
  Каторги давно уже не назывались всерьез исправительными учреждениями. Но
и статуса фабрик смерти им никто не давал! Беспредел и ложь! Ложь и
равнодушие тех, кто вне зоны! Все виноваты, все!
  Лишь одна мысль не пришла в голову карлику - что виноват и он. Не надо
было бежать. Не надо было захватывать заложников. Не надо было прорываться
с боем. Надо было тихо сдохнуть под плетьми и розгами
андроидов-надзирателей. Тогда бы всем было хорошо. Но Цай не сам решил
бежать. И не огромный и бесстрашный викинг Гуг-Игунфельд заставил его
бежать. Нет. Цаю ван Дау приказал бежать Синдикат. И об этом не знал никто.
  Цай подошел ближе к распятому, встал перед ним на колени и прошептал
полузабытую умагангскую молитву. Прямо перед ним была целая лужа крови. Он
наклонился над ней - и увидел свое искаженное отражение: страшное, злобное
лицо беспощадного, ожесточившегося сердцем убийцы. Ну и пусть! Он тот, кто
он есть. И не надо лгать себе самому!
  Надо уходить отсюда. Надо разыскать этого непонятного, сующего везде свой
нос землянина, Ивана. И если он мертв, пора ставить точку на всей этой
истории. Пора.
  Цая вновь прожгло адским огнем. Швырнуло куда-то во мрак и темень. Не
сработало. Видать, и у них бывают сбои. В такой темнотище не может быть
никого. Скорее всего, он просто ослеп.

  Но не оглох. Сырой и вялый сквознячок донес до ушей Цая ван Дау тяжелые
шаги. Шли двое, это можно было определить сразу. Оба тяжело дышали.
  - Давай передохшем,- предложил Кеша. И уселся на корточки возле сырой
стены.
  - Давай, - согласился с ним Иван. Он был раздражен и зол. Ему впервые за
многие годы хотелось выговориться. - Знаешь, Кеша - друг любезный, мне вот
сейчас стало ясно, что жизнь вся моя состояла и состоит из двух половинок.
В первой я жил как нормальный человек, учился, любил, дружил, покорял к
геизировалаовые планеты, сражался со злом на них и насаждал добро, отдыхая
на родимой земелюшке, короче, все как у людей. А во второй - я все время
брожу по каким-то лабиринтам, ходам, норам, ползаю по подэемельям, сигаю с
уровня на уровень, чтобы вновь попасть в норы-лабиринты, чтобы вновь
блуждать до бесконечности - и конца края этим мытарствам не предвидится.
  А в Системе меня все время подвешивали за ноги на какихто ржавых цепях,
от этих процедур можно было сойти с ума ... Слушай, Кеша, может, я и сошел
с ума в харханских подземельях, а? Может, все остальное это уже один бред?!
  - Не берусь судить насчет всего остального, но что я не бред и не твоя,
Иван, галлюцинация, могу поручиться твердо, - Кеша жевал какую-то корку и
говорил невнятно, с набитым ртом.
  Уродливый карлик возник перед ними неожиданно.
  - Вот она - галлюцинация! - ткнул в Цая железным пальцем рецидивист и
беглый каторжник Кеша Мочила. - Натуральная.
  - Это точно,- машинально согласился Иван, - подлинник сейчас в Калифорнии
солнечные ванны принимает. - Сказав это. Иван встряхнул головой. Перед ним
стояла никакая не галлюцинация, а сам отпрыск императорской фамилии.
  Но этот отпрыск вел себя странно. Он не поздоровался, не обрадовался, не
удивился, не изменился в лице. Казалось, он полностью погружен сам в себя.
Иван вытянул руку, обвитую шнуром-поисковиком, прибавил света - он научился
это делать, все было просто, достаточно лишь пожелать света и чуть напрячь
мышцы на руке - и Цай ван Дау расстаял, будто его и не было.
  - Выруби прожектор! - сыронизировЯл Кеша.
  Иван убрал свет. И почти сразу в темени ясно и зримо выступил карлик Цай.
  - Не обращайте внимания, - прошепелявил он, - я тут кое с кем говорил ...
э-э, по внутренней связи. Вы меня четко видите?
  - Ага! - ответил Кеша.
  - И я вас вижу! Попробуйте дотронуться до меня!
  Кеша заулыбался, наигранно отпрянул назад.
  - Еще долбанет вдруг, - проговорил он с ехидцей, - ты случайно не с того
свету, милый друг?
  Иван дотронулся до карлика. Тот был вполне осязаем.
  - Ну вот и прекрасно! - выдохнул Цай ван Дау. - Это восходящая струя.
  - Мы думали, ты из Д-статора сиганул на Землю, - сказал Иван.
  - Нет. Я сейчас нахожусь внизу - в самом ядре Гиргеи. Меня вморозило в
огромный кусище льда, который выглядит лучше самого высокосортного
хрусталя...
  - Хрустальный лед?! - чуть не выкрикнул Иван.
  - Да.
  - Это силовые поля, Цай. Это не простой лед.
  - Догадываюсь.
  - А кто ж тогда вот тут торчит, перед нами? - вклинился Кеша.
  - Двойник, - спокойно ответил карлик. - Почему вы не ушли?
  - Заряда не хватило, - сокрушенно ответил Кеша, - статор заглох.
  - Понятно. - Карлик Цай не особо расстроился.
  - Значит, они все-таки есть? - спросил Иван.
  - Кто это они? - уточнил Цай.
  - Довзрывники.
  - Первый раз слышу, - сознался Цай. И добавил: - Не в названиях суть. В
нашей Вселенной сейчас присутствует какая-то всемогущественная сила. Она
пришла Извне. Она ни во что не вмешивается. Понимаете? Я не берусь судить
обо всем. Но, по-моему, каждая из наших земных группировок пытается
заставить эту силу работать на себя... и против своих соперников. Больше я
ни черта не знаю!
  - Этого достаточно! - заключил Иван. Теперь он был убежден - если в этом
мире действует несколько соперничающих сторон, он обязательно вырвется
наружу, он будет пользоваться их враждой, он сумеет проскользнуть между
свивающимися щупальцами затаившихся перед битвой монстров. Итак, каким-то
непонятным образом здесь на Гиргее столкнулись интересы Синдиката,
"серьезных" - кто же они такие, черт побери! - официально существующей
Федерации или, как чаще ее принято называть, "мирового сообщества". Системы
и ... довзрывников? Нет, последние в стороне ото всех, если они есть на
самом деле.
  Черт ногу сломит! Ну что такое для этих сверхгигантов какие-то
микроскопические мошки: Иван, Кеша, каторжник Цай?! Ничто! У Ивана внезапно
пересохло в горле, сердце комком подкатило к гортани, будто задумало
совершить отчаянную попытку и выпрыгнуть из тепа. Кристалл! Это надо же
быть таким круглым идиотом! Это надо же - самому вырваться из треклятого
Пристанища, а Кристалл, в котором записано ВСЕ, посеять! Ивану стало
нехорошо. Нет, он не мошка. Он стал тем узелком, не разрубив которого
могущественнейшие силы всех Мирозданий непостижимого конгломерата Бытия,
никогда не смогут достичь своих целей. Он и Кристалл! В этом единственная
отгадка вопроса вопросов - почему он до сих пор жив! Иди, и будь
благословен! Нет, он нужен не только силам зла. Значит, Кто-то и Что-то
есть и за ним? Господи милосердный, не дай сгинуть, не пройдя пути своего!
Как больно! Как страшно! Голова готова лопнуть. Она не вмещает вселенской
жути, она слишком мала чтобы вместить в себя этот ужас! Ну да ничего, ну да
ладно ... Иван пытался вернуть внутреннее равновесие. Глаза боятся, а руки
делают. Надо просто делать свое дело - по крупице, по частичкам, по крохам
складываются исполинские пирамиды. Есть дорога, которою нельзя
перепрыгнуть, пролететь, по этой Дороге надо пройти - шаг за шагом, метр за
метром, версту за верстой, пройти самому, глотая пыль, обливаясь потом,
падая от усталости и безнадежности, не видя ни конца, ни края пути. Идти
вперед ... Иди, и да будь благословен! В этом разгадка. Его крест, его
схима - эта Дорога! Чтобы когда-нибудь, в бесконечном далеке пробиться к
Свету, он должен пройти, проползти на брюхе все эти черные лабиринты
отчуждения.
  Он уже прожил в этих блужданиях и странствиях целые жизни, он страдал,
изнывал в черных темницах, "дозревая" по чьей-то черной воле до
бесконечности, до безумия. Но он всегда находил силы, чтобы отдышаться,
зализать раны, прогнать страхи и немочи... и ползти вперед. Иди, и да будь
благословен! И он шел, шел, шел. И стучало в ушах: "Животворящий Крест
Господень хранит тебя в муках и испытаниях, ты падал в адские бездны, но ты
и поднимался вверх, твой дух побывал везде ... и он не ослаб. Это тело твое
устало!" Тело лишь вместилище Духа, его покров и одеяние.
  Одеяния изнашиваются. Нет вечных покровов.
  - Ну, Ваня, это не дело, - прервал вдруг его мысли ветеран аранайской
войны, - мы ежели нюни будем распускать, никогда из этой задницы не
выберемся, понял, браток?
  Иван провел ладонью по щеке - ладонь намокла. Неужели он плакал?
Предательская слеза сама выкатила из глаза. Нет, не годится, Кеша прав, не
время слезы лить и себя жалеть.
  - Здесь поблизости есть черная нить? - спросил Иван у Цая.
  Карлик замялся.
  - Я не знаю, где вы точно находитесь.
  - Зато о н и знают, - вкрадчиво вставил Кеша.
  Из незаживающей раны на лбу у бедолаги Цая выкатилась капля мутной, почти
черной крови, лицо сморщилось грецким орехом.
  - Все верно,- согласился он.- Сейчас я запрошу координаты. - И тут же
ответил: - Здесь нет черной нити.
  - Это точно?! - Кеша готов был схватить карлика за грудки.
  - Точно. До ближайшего крюкера семьдесят четыре мили.
  - День ходу! - обрадовался ветеран.
  - Это если есть ход!
  - Запроси!
  - Шнур и без запросов найдет дорогу, - предположил Иван.
  - Пока он найдет, мы сдохнем в этих лабиринтах.
  Кеша вцепился в рукояти парализаторов, висящих у него на поясе. Ему явно
не терпелось пустить в ход оружие, он жаждал действия. Но врага не было.
Были мрак, пустотам и неизвестность.
  - Проход есть, - мрачно изрек карлик Цай, - но там чья-то база. Ее не
обойти.
  - Чья?!
  - Это не Синдикат, точно. И не административный пост каторги.
  Кеша не выдержал.
  - Вы все охренели! - завопил он. - Откуда в этой дыре базы?! Я вот щас
пойду и разберуся там! Я их там разбазирую, Гадов! Они мне уже все нервы
повымотали!
  Иван подождал, пока измученный каторгами и застенками ветеран выдохнется.
А потом сказал по-деловому:
  - Это хорошо, что база. Разживемся оружием, скафами, провиантом. Нам,
друг мой Булыгин, сопутствует удача и надо это ценить.
  С Цаем ван Дау что-то происходило - он начал светиться жутким, загробным
свечением, потом свечение это перешло в мерцание. Глаза его потухли, а
бельма наоборот, стали полупрозрачными.
  - Мне тяжело здесь оставаться, - прохрипел карлик, - огонь, огонь, я весь
в огне, ох, как жжет!!! Идите. Главное - направление! - Ои махнул во тьму
скрюченным пальцем. - Это настоящий ад! Погасите ого-онь...
  Цай ван Дау исчез, словно его и не было.

                                   * * *

  Когда с головы сияли черную повязку, Лива невольно зажмурилась от
ослепительного света. И лишь спустя немного времеии поняла, что горят всего
лишь два семисвечных шандала по бокам от нее.
  Ей было хорошо. Истома и нега переполняли молодое красивое тело. Оиа не
могла припомнить, чтобы когда-нибудь в жизни испытывала подобное
наслаждение. Прямо нирвана какая-то! Лива млела и томно закатываЛа большие
синие глаза. И если бы ее спросили, сколько времени прошлое тех пор, как
она визжала, кусалась, ругалась похлеще пьяного матросами пиналась своими
прекрасными, но очень сильными ножками, Лива не смогла бы ответить.
  А прошло лишь около часа.
  Говард Буковски, этот холеный джентльмен в дорогом костюме, вел себя
словно последвий мерзавец. Мало того, что он чуть не сломал ей руку, так
еще и общупал всю с ног до головы в полутемной утробе "Форда-Лаки", только
что не изнасиловал! Лива все выжидала момента, чтобы врезать седому
хорошенечко. И когда такой миг настал, не оплошала.
  - Получай, сволочь! - выкрикнула она, лягая обидчика в пах.
  Лива не промахнулась. Зато всю дорогу от машины до крохотного
палисадничка Крежень тащил ее за ногу, волочил словно старую ненужную
куклу. Европа! Она давненько мечтала о путешествии в Европу. Но не о таком
путешествии.
  Потом ее били сразу трое: Крежень, какой-то скелет в джинсах и пижон в
юбчонке. Били с любовью, по-родственному, не калеча, не оставляя видимых
следов, но причиняя дикую, невыносимую боль. Били, оглаживали, ощупывали,
хохотали и снова били.
  Потом она потеряла сознание.
  А очнулась в комнатушке, задрапированной черным бархатом. Сидела она в
большом кресле с резными деревянными подлокотниками. И колдовала над ней
какая-то старуха-уродина: вытворяла что-то непотребное с волосами. У
старухи было мертвецки белое лицо. Оно ничего не выражало. Холодными
тонкими пальцами старуха втирала в кожу мулатки тягучие, неприятно пахнущие
мази. Потом вдруг начинала сдавливать ей виски - и ледяные руки сразу
становились обжигающе горячими. Ливадия БэкфайерЛонг, в просторечии Лива.
Стрекоза, не могла ни встать, ни повернуть головы, ни шевельнуться. Она
была в полной власти странного существа. Ощущение блаженства стало
приходить постепенно, по капельке - после того, как старуха влила ей в рот
горькое снадобье иа трех крохотных пузырьков. И тогда Ливе открылось, что
сидит она перед высоким старинным зеркалом, а за спиной ее ворожит и
колдует совсем не старая, а напротив, молодая, но безглазая красавица с
высоким оголенным лбом. Глазницы ворожеи не были пусты, в них стояла
чернота, в них застыл мрак - слевно в провалы черепа плеснули остывающей,
утрачивающей блеск смолой.
  Лива совершенно четко осознавала, что этого не должно быть, что все это
страшно и невозможно. Но она уже плыла в теплых и убаюкивающих волнах чужих
грез, она растворяясь в огромном и недоступном се пониманию. И это не было
наркотическим сном. Она много чего испытала, могла сравнивать. Нет, это
было иное, совсем иное! Она подняла глаза- и не увидела потолка комнаты,
черные бархатные стены уходили ввысь, в ночь, в темень. А пальцы колдуньи
продолжали то леденить, то обжигать. Безглазая вонзала крохотные иголочки в
каждый ноготок на руках и на ногах мулатки, ввинчивала что-то колючее,
распирающее, пришептывала ... лишь один ноготок ей не поддался, и она
вонзила иголочку в мяготь пальца. Лива увидела капельку собственной крови -
живой, дрожащий шарик. Но это была не ее кровь. У нее не могло быть
изумрудной зеленой крови! Она хотела спросить, потребовать объяснений. Но
язык не послушался ее. И желание тут же угасло. Снова ее подхватили волны.
И понесли, понесли, понесли ... Она ощущала легкое прикосновение тончайших
одежд к коже, слышала их шелест. Но она уплывала все дальше иэ комнаты,
обитой черным бархатом - и зеркало, струящейся и осыпающей брызгами рекой
уносило ее в свои глубины.
  Сколько она была вне себя, Лива не помнила.
  Свет свечей пробудил ее.
  И не так уж ярок и ослепителен был этот свет. Два семисвечника еле
разрывали беспросветный мрак, заставляя его отползти лишь на несколько
шагов от основания высокой и ажурной стойки, увенчанной крохотным
сиденьицем без спинки и подлокотников. Матово поблескивающим изваянием
застыло тело мулатки под уходящими в ночь сводами. Лива видела себя со
стороны, будто некая незримая сила даровала ей второе зрение. И ей не было
страшно за себя- столь хрупкую и одинокую во мраке. Юна не знала страха,
ибо она все еще плыла ... Тело казалось невесомым, не требовалось ни
малейших усилий, чтобы держать спину прямой. Руки застыли двумя тонкими
крылами, раскинутыми словно для предстоящего оолета. Полета в никуда.
  Она была беззащитна и открыта в свете колеблющихся язычков пламени. И она
не сразу поняла, что свечи освещают именно ее и только ее. Когда-то в
Бич-Дайке она выступала на сцене-вертушке в прожигающих насквозь лучах
голографического кольцевого спектратора, она раздевалась на глазах у сотен
и тысяч полупьяных юнцов-дебилов. Она была одной из лучших шок-стриптизерок
Побережья. Но она не ощущала себя до такой степени выставленной напоказ,
как сейчас. Внизу, во тьме кто-то был. Она слышала сдерживаемое дыхание,
перекатывающееся волнами, разбегающееся, затихающее и вновь накатывающее -
так мог дышать исполинский зрительный зал, подчиненный чьей-то воле,
замерший в предвкушении небывалого зрелища.
  Сколько их было, невидимых глаз, поднятых на нее из тьмы и не отражающих
света свечей?! Она не знала. Она плыла. И уже - полулетела, не делая ни
единого взмаха руками. Шесть шандалов вспыхнули внезапно, будто не свечи
загорелись, а включили ток и шесть шестиламповых люстр одновременно дали
свет - спереди, сбоков, сзади. И тут же зажглись еще тринадцать
семисвечников, удаленных от нее на сто шагов - кольцами, световыми,
мерцающими кольцами вырвали они из мрака тысячи голов в черных островерхих
капюшонах. Да, они все собрались смотреть на нее, Лива в упоении закинула
голову назад, потрясая тяжелыми, скрученными в спирали волосами, и
расхохоталась. Ей было приятно, что столь огромное множество людей
собралось поглазеть на нее- красивую, бесподобную, сверкающую в вышине, над
их головами, над свечами, надо всем миром.
  Голос прогрохотал неожиданно- из-под самых сводов.
  Да и не голос это был, а получеловеческий-полузвериный рык, в котором
сплелись неожиданным переплетеньем грохочущие слова старонемецкого и
иврита, латяни и тайного языка египетских фараонов... Рык рокотал под
сводами, а в голове у Ливадии Бэкфайер-Лонг звучал сладчайший баритон,
растекающийся патокой по полусонным полушариям.
  И она уже не знала, кого слышит.
  - Во имя Отца Мрака, порождающего Черное Благо, и Сына его - низринутого
ввысь, и Духа отмщения, воамите, посвященные, и падите ниц пред шевестом
непроизвесенного имени Владыки вашего!
  Десятки тысяч застывших черных фигур одновременно с грохотом опустились
на колени, отбрасывая назад капюшоны и устремляя глаза вверх.
  - Ибо сказано в Черном Писании, что не в земле царствие низринутых и
отвергнутых, а в небесных сферах, сокрывающих Землю. И оттуда приидет к нам
Черное Благо!
  И оттуда вопиет Дух мщения! А в глубинах подземных - лишь двери в
Преисподнюю, и не всякий в них допущен будет, а лишь обагрившийся кровью
семижды семи жертв ваших и ввергший в путь истинный тринадцать прочих,
рекомых при нем сатаноапостолами! Посвящение есть спасение во Черном Благе!
  Лива ничего не понимала. Но ее возносило в выси неведомые, ее кружило и
влекло. Она уже летела...
  - Вздымите руци своя!!!
  С гулким громовым выдохом десятки тысяч рук взмыли вверх. Они были черны
от запекшейся крови: Они были алчны и неистовы.
  - Семижды семь жертв принял ныне от нас Отец наш. И возрадовался аки
видящий чад своих, насыщающихся мраком истинного знания и истиной мертвящей
любви.
  - Семижды семь непосвященных искупительными пытками и молениями введены
.в путь истинный и готовятся к принятию посвящения. Умножается Черное
Благо, непришедшее еще на Землю, но воплощающее в ней сыновей своих и
дочерей. И осталась одна жертва- жертва венчающая подлунную панихиду,
жертва избавления от страданий во имя Страдания тысячеликого и неизбывного,
изомщающегося истинными на неистинных, подлиииыми на неподлинных,
блуждающими в свете Мрака сорок миллионов лет на застывших под лучами
тленного мира сего!
  - Вознесем ли ее к стопам Отца нашего и тринадцати апостолов его?!
  Гробовое молчание взорвалось еще более устрашающим, многоголосым рыком:
  - Воз-знес-се-мм!!!
  Эхо шесть раз прокатилось под гигантскими сводами, отталкиваясь от
незримых стен. Лива летела, парила. Снова тысячи вожделенных, сияющих глаз
были устремлены к ней. Она купалась в этом сиянии, блаженствовала.
  Она не заметила, как из мрака выступили тринадцать черных высоких фигур в
балахонах, как они подошли ближе, к самому подножию ее высоченного
одноногого трона, как полыхнули синим мертвящим ппаменем кривые зазубренные
ножи.
  - Ибо причащающиеся кровью жертвы своей вбирают силы ее тысячекратно, и
отдают их Отцу своему! Так вознесем же?!
  - Воз-знес-се-е-е-ем!! - прогрохотало еще сильнее и грознее.
  - И приятно будет отринутым от нас в глубинах Пустоты, но присутствующим
с нами всегда и повсюду! И возрадуются они радостям нащим и радостям Отца
своего, и воспылает в них Дух отмщения, и приидут они до ухода нашего, и
воцарится во мраке сокрушения наша праведность!
  - Так вознесём же?!
  Экстаз собравшихся достиг степени самоотрешения.
  Они зарычали, заорапи, завопили в чудовищном остервенении, граничащем с
буйным и неудержимым безумием:
  - Воз-зне-е-ес-се-ёё-бём!!! Воз-знессе-ё-ём!! Крови-ии! Крови-и-и!!!
Крови-ии!!!
  - И падете жертвами сами! - возвестил рыкающий глас. - Ибо возжелали
пожрать избранницу Отца вашего! Не смогли побороть в себе алчнсисти и
смрада греховного!!! Ибо не узрели ту, что готова споспешествовать приходу
странников наших в мир наш!!! И да пусть свершится должное! Пусть искупят
за вас грехи ваши собратья ваши! Крови!!!
  Тринадцать жрецов скинули свои черные балахоны и остались совершенно
нагими. И сверкнули в их левых руках петли железные - полетели на тончайших
цепочках в толпы поклоняющихся, захлестнули тринадцать шей. И взмыли вверх
тринадцать иззубренных ножей.
  Лива все видела - как волокли несчастных на помост, ей под ноги, как
ломали им руки, ноги, ребра, как перешибали хребты, выдавливали глаза,
раздирали рты, как рвали их на куски пилообразными ножами и расшвыривали
кровоточащее мясо алчущим крови и жертв. Она видела весь этот ужас. Но она
и на долю мига не пожалела истязаемых и убиваемых. Она хохотала -
беспрерывно, страшно, громко, заражая всех безумным сатанинским
хохотом-воем.
  Смеялись дико, злобно и оглушительно все тысячи участников черной мессы,
тысячи посвященных. Не смеялся лишь рыкающий из-под сводов глас. Его не
было слышно.
  Расправа продолжалась долго, не принося страждущим насыщения, алчущим
успокоения. И не смолкал бесовский хохот, ни на миг не стихал.
  И она ощущала себя огромной черной птицей, парящей над мелкими,
вертлявыми людишками, то падающей на них камнем, убивающей железным клювом
очередную жертву, то взмывающей, вверх и уносящей к неведомым пределам еще
горячее мясо жертв. Не было в этой птице ни жалости, ни усталости, ни
сострадания. Было лишь упоение силой и властью, дарованными на малое
мгновение жизни, но дарованньпми и потому столь прекрасными. И вместе с тем
Ливадия Бэкфайер-Лонг, бывшая стриптизерка, мокрушница, наводчица,
содержанка черного притона, каторжница, беглянка, ощущала себя собой -
красавицей-мулаткой, прошедшей сквозь огни и воды, любимой и любящей,
доброй и нежной, нетерпимой и верящей.
  Рычание прекратило кровавый пир сразу. Будто по мановению властной
невидимой руки истерически-ритуальный хохот стих. Оцепенение охватило всех.
  - Время начинать и время класть пределы началам!- прорычало сверху.-
Взгляните же на нее, избранницу свершения, взгляните, чтобы забыть навсегда
и никогда не вспоминать!
  И вот тут Лива словно проснулась. Она застыла в таком непреходящем,
сатанинском ужасе, что ощутила в груди вместо сердца лед, обжигающий,
колючий, страшный. Она хотела закричать. Но не смогла. Судороги сдавили
горло.
  Тело оцепенело и налилось свинцовой тяжестью: Она увидела все таким,
каким оно и было на самом деле. Увидела свои черные полупрозрачные одеяния,
забрызганные чужой кровью. Увидела тысячи злобных, остервенелых от жажды
зла безумцев. Увидела брошенные жрецами страшные ножи ... Она увидела все!
Но она не успела ничего предпринять.
  Сверху, без какой-либо поддержки опускалась серебристая сфера - совсем
маленькая, чуть больше ее головы. Она опускалась и медленно, и быстро. И от
нее некуда было деться. Лива хотела спрыгнуть вниз, но не смогла даже
сдвинуться с крохотного сиденьица - тело не принадлежало ей.
  - Возблагодарим же приявшего нас под свой черный Покров! - гремело из-под
сводов. - Принесем ему наши мольбы о процветании его! И пусть пропитается
она волей его, и пусть идет по пути, намеченному им, и пусть свершит то,
что угодно ему, ибо нет ничего выше воли Отца нашего, Отца Мрака, и Духа
его отмщения, и Сына его, низринутого ввысь и отмщающего за нас!!!
  Сфера обхватила голову, лишила света, звуков. Но Лива уже после первого
соприкосновения с ней перестала быть Ливадией Бэкфайер-Лонг. Она перестала
вообще ощущать себя. Но она с животной ясностью и остротой почувствовала,
как вытекают из глазниц черепа ее прекрасные синие глаза и как заполняются
опустевшие провалы тягучим, всевидящим мраком. .

                                   * * *

  - Больше всего на свете я люблю брать штурмом всякие базы, - совершенно
серьезно, поводя выцветшим глазом, проговорил Кеша,- на Аранайе я брал
двадцать восемь баз этих ублюдков, понял?!
  Кеша явно сам себя заводил, ему претило бездействие.
  Ох как хорошо понимал его Иван. Броситься, очертя голову, на врага!
Смять! Разбить! Или погибнуть... Но почему, собственно, на врага? Может,
там и не враг вовсе. Тут ломай - не ломай голову, а надо топать вперед. И
потому Иван сказал:
  - Пошли!
  Шнур-поисковик сдавил запястье, вытянулся вперед, весь подрагивая словно
собака-ищейка, замерцал тускло. Он явно уловил направление.
  Иван вытащил из Гугова мешка полушлем-гипноусилитель, водрузил его на
голову - шлем угрожающе завибрировал и... пропал из виду. Теперь его можно
было только нащупать. Иван не собирался никому давать щупать свою голову.
Он снова сунул руку в мешок, наугад вытащил чуть теплящийся шарик
"зародыша". Будь что будет! Пальцы сжались, из кулака потекла желеобразная
масса, на ходу превращаясь в нечто вытянутое, широкое, длинное,
поблескивающее, с удобной витой рукоятью.
  Кеша не выдержал и громко выругался.
  - Да это ж меч! - выдохнул он с удивлением.
  Иван и сам видел, что это меч. Он вскинул руку и рассек воздух "тройным
веером" - меч пропал из виду и снова появился, стоило Ивановой руке
застыть. Пристанище! Он сразу вспомнил Пристанище, именно там пригодился бы
такой помощничек - послушный, полуживой, сверкающий ослепительными
алмазными гранями, меч - чудо XXV-го века ...а может, и не XXV-ro!
  Иван разжал руку, поднес ладонь к глазам - на ней лежала витая теплая
рукоять, и ничего более. Тогда он снова сжал пальцы - широкое лезвие
вырвалось из кулака лазерным лучом и застыло.
  Кеша облизнул пересохшие губы.
  - А ну, поищи-ка там еще чего, - тихо попросил он.
  - В дороге поищем, нечего время терять, - ответил Иван, - сам ведь
спешил. Пошли!
  И они пошли. Быстрым шагом, похожим скорее на бег. Теперь у них была
цель. База. Семьдесят миль одним махом не перемахнешь. Да и сил надо
оставить немного. Ни один, ни другой не верили, что на базе их будут
дожидаться друзья-товарищи.
  Шнур освещал путь узким, почти не рассеивающимся лучиком. Главное, что
под ногами была почва, что спертым и холодным воздухом подземелья можно
было дышать. Все остальное приложится. Иван не сомневался в своих силах.
  Несколько раз он внезапно останавливался, подходил к стенам туннеля,
осматривал их, прощупывал - ему мерещились следы рук человеческих, следы
проходчиков. Но каждый раз он ошибался - стены были изъедены временем и
вполне естественны, скорее всего здесь текла когда-то подземная река,
она-то и проложила ход, текла по трещине в породах, век от века расширяя
свое русло. Может, так, а может, и нет. Какая разница! Кеша каждый раз
нервничал, ему было плевать на такие мелочи. Его больше интересовало
содержимое заплечного мешка. Он все время напоминал Ивану. И тот дважды,
перебарывая самого себя, доставал "зародыши". Первый, раздавленный в
кулаке, в один миг превратился в несуразную черную большую птицу без головы
и лап, напугал обоих гортанным истерическим клекотом, скрежетом ... и исчез
в Темноте. Второй, выпал из ладони сгустком живой посверкивающей ртути,
упал на шершавый гиргенит, прожег его, проел, ушел вниз - в неведомые
внутренности Гиргеи.
  - Хватит экспериментировать, - сказал Иван.
  Он понимал - с мечом просто повезло, случайность. Витая рукоять была со
странностями, она уползла с ладони вверх по руке, до локтя, там и
прилепилась рыбой-прилипалой. Как она держалась, было непонятно, но когда
Иван пытался отодрать рукоять от металлопластиконовой ткани комбинезона, у
него ничего не получилось. Зато стоило только подумать о мече - и рукоять
соскальзывала в ладонь. Невродатчики? Психопроцессоры? Иван уже не
сомневался, что эта штуковина оттуда же, откуда и яйцо-превращатеяь.
  Само волшебное "яичко" лежало у него за пазухой, грело дущу и вселяло
надежду, несмотря на то, что пока на Гиргее так и не выручило не разу. Все!
Хватит психовать! Надо преодолевать этот комплекс "голого беззащитного
человека", он вооружен, он оснащен, он силен и искусен в рукопашном бою, у
него седьмая степень боевого гиперсенса плюс уникальная школа рос-веда, у
него, в конце концов, меч, гипноусилитель ... да еще два Кешиных
парализатора. Да они просто непобедимы! А тревоги и неуверенность, так это
всегда после длительного ношения скафандра, это проходит на вторые или
третьи сутки. А сейчас надо идти вперед и не растекаться чувствительиым
слизнем по гиргениту.
  - Погоди ты малость, - просил задыхающийся Киша.
  Дыхалка, видно, у ветерана тридцатилетней аракайской войны, была
основательно подпорчена каторгами и рудниками, - погоди!
  - Две минуты отдыха, - сказал Иван. И сел прямо на камень поблескивающего
пола.
  - Я тебе вот чего хотел сказать, - начал Кеша с ходу, будто для того и
просил передышки, - помнишь, ты говорил, что у меня, дескать, чего-то не
так, не такой какой-то?!
  - Не помню, - солгал Иван.
  Кеша поглядел на него недоверчиво и продолжил.
  - Точняк, чего-то случилось со мной, - выговорил он проникновенно, - то
ли не хватает во мне чего-то, толи отмерло внутри - было, а потом взяло и
отмерло, и я не чувствую.
  - Ветеран войны, а рассуждаешь как баба сентиментальная, - сделал вывод
Иван.
  - Я ведь не жалуюсь, - зло прохрипел Кеша, вставая, - я понять не могу.
Слушай, Иван, а может, тогда в пещере, помнишь, когда нас давило вусмерть?
Может, тогда мне башку придавило? Или, может, я в клинической смерти был?
После нее иногда, говорят, мозги набекрень, отмирает, говорят, часть
мозговых клеток, и человеку кажется, что от него половинка осталась, а то
еще меньше?! Я не плачусь тебе в жилетку, мне разобраться надо! Ведь сон-то
был?
  - Был, - согласился Иван.
  - Значит, и случилось что-то, - Кеша вдруг замолк. А после некоторого
замешательства произнес как-то значительно и отрешенно: - А вдруг они меня
на самом деле отпустили?!
  Иван понял, еще немного и железный ветеран, неустрашимый боец и видавший
виды каторжник-рецидивист скиснет, тогда пиши пропало - бросить его не
бросишь, а возиться с ним, значит, самому погибнуть. И он поднялся на ноги.
  - Пошли. Нечего нюни распускать, это не ты, что ли, грозился базу с
налету взять, а?
  - Я, - сознался Кеша. Решимость и воля возвращалась к нему.
  - Осталось миль пятнадцать. Это последний бросок, понял?
  Иннокентий Булыгин угрюмо покосился на Ивана. Он все понимал. И был готов
ко всему. И несмотря на это ему казалось вполне определенно, что он не весь
здесь, в проклятом гиргейском подземелье, что он и еще где-то. Кеша видел
на войне и в Космосе множество всяких психов, не выдерживавших боев,
прорывов, тягот "окопной" жизни. Насмотрелся! А теперь что-то происходило с
ним самим, неужели заклинило в мозгах? неужели он, заматеревший в
испытаниях и лишениях сошел с ума - по-тихому сверзился? Опыт и знание
жизни говорили - а чем он, собственно, лучше других.

                                   * * *

  Карлик Цай вернулся в толщу хрусталя с такими адскими болями и жжением во
всем теле, что поклялся, если выживет - никуда больше не отправится, хватит
с него, он здесь по заданию Синдиката, Синдикат знает, чего делает, его
серые стражи всегда на страже, а дело исполнителей - помалкивать и
терпеливо тянуть свою лямку, не убили, жилы не повыдергивали, на
квазитронный пыточный стул не посадили - и слава Богу! все остальное
мелочи. Он еле отошел, и теперь ему было холодно. Встреча с Иваном,
вернувшим свой собственный облик и рецидивистом Кешей, представлялась ему
полуреальной, сном каким-то странным - был он или нет?! черт ногу сломит.
Когда он немного пришел в себя, сразу задал вопрос:
  - Долго ли мне пребывать здесь?
  Ответа не последовало.
  - Связь прервана? - поинтересовался он
  - Связь есть, - немедленно прозвучал ответ.
  Цай ван Дау вздохнул с облегчением. Хуже всего остаться совершенно одному
в этом хрустальном льде, тогда пиши пропало, тогда он не выдержит больше
суток, голова его не шар свинцовый и не булыжник каменный. Они забыли, что
он тоже человек! что и ему есть предел! что и ему надо давать хоть немного
отдыха!.
  - Поступает ли информация о моих вопросах и моих перемещениях к тем, кто
использует меня в качестве ретравслятора? - спросил он то, о чем давно
хотел спросить.
  Ответ был обезнадеживающ:
  - Да.
  Ну и плевать, пусть все знают. Им и так все известно. Ведь помимо серых
стражей существуют информаторы и инфодатчики, вживляемые в тела всех членов
Синдиката.
  Где в нем сидит этот доносчик: в мозгу, в левом пальце правой ноги, в
нижней челюсти?! Если бы Цай знал ответ на этот вопрос, он бы выковырял
инфостукача безжалостно, как выковырял из собственного лба каторжные
приемодатчики, выковырял, по выражению Гугa Хлодрика, ржавым кривым
гвоздем. Прежде чем ковырять, надо знать - где ковырять! Хоть бы они все
сдохли! И пусть они знают, что он о них думает! Плевать! Вот сейчас они
выуживают с его помощью из сверхъестественной кладовой информацию, которая
стоит баснословные, невообразимые деньги, что там деньги, эта информация
стоит большего - она дает власть над не знающими ее, надо всеми смертными!
А что получит он? Передышку на очередной каторге? Жизнь в искалеченном,
страдающем, полузамененном на биопротезы теле?! Цай ван Дау знал, что он не
получит ни черта, кроме обязанности и дальше вкалывать на Синдикат,
  - Я хочу уйти от них! - простонал он.
  - Вопроса нет. Принимаются только конкретные вопросы, - прозвучало в
мозгу.
  - Могу ли я выйти из-под власти приславших меня?! - заорал он.- Можете ли
вы мне помочь в этом, спасти меня?!
  - Нет. Мы не вмешиваемся в ход событий Вселенского бытия. Мы наблюдатели.
  - Тогда будьте и вы прокляты! - сорвался Цай.
  Ответа не последовало. Скорее всего проклятия карлика не имели для
"наблюдателей" абсолютно никакого значения.
  Трижды мимо него в незримо-хрустальных силовых полях проплывали хищные,
клыкастые рыбы. Они смотрели на Цая жутко и кроваво - будто был он им не
посторонний уродец, а враг. И это казалось совершенно непонятным.
  Бесстрастие ...и вдруг лютая злоба. Почему?
  - Я снова хочу видеть то, что идет через меня! - потребовал Цай.
  И опять ему никто не ответил, опять мозг пронизал ярчайший свет. Но на
этот раз он почти сразу погас, не причинив больших страданий. И Цай ван Дау
очутился в кромешной мгле. Далеко-далеко впереди, за десятки тысяч миль
помигивала красная, нет, он разглядел, не красная, а ярко-малиновая точка.
И больше ничего.
  Прошло достаточно времени, прежде чем Цай понял - точка очень медленно,
но с завидным постоянством увеличивается в размерах, это уже неточка, а
маленький малиновый кружочек, кружок. И мгла вркруг - это не мгла вовсе, а
полутемная бездна, бешенный водоворот космической Тьмы из миллиардов
звездных миров, вращающихся в ней.
  Возникло ощущение сначала полета, а потом непостижимого,
противоестественного парения в Пустоте, посреди всего этого гигантского
водоворота, исполинской космической спирали, в которой
завертелись-закружились сонмы звезд, туманностей, созвездий, галактик,
пульсаров, коллапсаров, квазаров и прочих порождений Мироздания. И он уже
не висел, он падал в эту Пропасть. Падал аавстречу малиновому кругу, и он
видел множество языков малинового пламени, вырывающихся из круга - Круга,
который превратился в пылающую чудовищную воронку, пожирающую пространство.
И в голове вдруг вспыхнуло - Барьер! Какой барьер? почему? зачем?! Никто не
отвечал на его вопросы, связь, судя по всему, прервалась... Уже не было
вокруг ничего: ни галактик, ни коллапсаров, ни межзвездной тьмы, был только
бескрайний океан ревущего, гудящего, беснующегося малинового пламени. Цай
приготовился к смерти. Она должна была когда-то придти. И вот она пришла!
Он закрыл глаза. Но малиновый огненный океан не пропал - он полыхал и
бесновался все так же яро и безумно. Барьер! Но почему языки пламени не
сжигают его?! Почему тело бьется в ледяных судорогах?! Почему огонь
полыхает только в голове и глазах, не обжигая и не превращая в пепел?!
Барьер! Потому что это Барьер! Ответ не пришел Извне, он был в самом мозге
Цая. Но какой Барьер?!
  Все погасло в один миг. И ничего не было.
  Цай сидел, скрючившись и обхватив трехпалыми руками колени, сидел на
замшелом пурпурном йалуне, сидел с закрытыми глазами, все видя и все
понимая. Он уже знал, где он. Это могла быть только родная Умаганга. Он
открыл глаза - валун был и вправду пурпурным. И две луны висели в дневном
небе. Но не это было важным сейчас.
  Цая ван Дау сковал смертельный страх. Он ощутил себя младенцем,
обреченным на жуткую смерть- голым, беззащитным, ничтожным, жалким. И все
потому...
  Потому что в сорока метрах от него возле сломанного желтого ствола
агубаба стоял огромный и могучий, заросший почти до глаз черной с проседью
бородой его отец - Филипп Гамогоза Жестокий, звездный рейнджер и п(уледний
властелин Умаганги. Глаза Филиппа были холодны, но его верхняя губа
подёргивалась в нервической улыбке, обнажая желтые прокуренные зубы. Отец
был гол до пояса, и от этого выглядел еще более устрашающим.' набухшие
красные шрамы бороздили кожу, будто кровавые реки, текущие по бугристым
горам гипертрофированных мускулов. Руки у Филиппа дрожали. Оя .опять был
пьян, смертельно пьян от своей нарколпеской, дьявольской отравы.
Всклокоченные седые космы выбивались из-под алмазного двурогого венца,
придавали лицу страниое, нехорошее выражение.
  Да, это был именно он - отец, убийца, мучитель, садист, изверг, чудовище.
Имевно таким запомнил его маленький Цай в тот страшный год. Неужели время
его не берет? Неужели он совсем ве изменялся за эти годы?! Непостижимо. Цай
ван Дау не мог стряхнуть с себя оцепенения. Он сидел сиднем, безводьиой
жертвой, сидел на пурпурном валуне под двумя дневными лунами.
  - Вот мы и встретились, малыш! - злобно оскалился властитель умагов. И из
угояка рта, схривившегося в дьявольской улыбке, выкатилась капелька крови.-
А у меня есть для тебя маленький сюрпризик, совсем маленький.
  Филипп Гамогоза медленно завел руку за спину и столь же неспешно вытащил
оттуда чёрный трезубец величиной с детскую ладошку. Трезубец был усеян
искрящимися острыми шипами - легкое свечение расходилось от него, будто
лучилось маленькое черненькое солнышко. Видя, какой эффект произвел
"сюрприз" на сына-выродка, Филипп расхохотался во все горло, до
судорожного, нечеловечьего лая, до хрипатой волчьей икоты. Он предвкушал
славную охоту и редкостную потеху, и это было написано на его
глумливо-сладострастном лице.
  - Не-е-ет!!!- истерически завопил Цай. Он не мог совладать с собой. Ужас
тех лет вонзился острой стрелой в его изболевшееся сердце. - Я не
хочу-у-у!.
  Цай сорвался с валуна и бросился бежать. Он бежал обхватив скрюченными
руками свою уродливую, огромную голову, бежал долго, бежал, спотыкаясь,
дадая и снова поднимаясь, бежал от неминуемой смерти. Он уже не помнил про
Малиновый Барьер, про хрустальный лед, про Синдикат. Страх, безумный и
слепящий страх гнал его вперед.
  Он рухнул под желтой, пеноянтарной стеной дворца, уходящего под облака.
Он уже не мог бежать, силы покинули его, сердце билось судорожно и неровно,
в легких сидела тупая игла.
  - Ты хорошо бегаешь, сынок! - прогремело совсем рядом, метрах в пяти. -
Но ты бежал-ко мне, малыш!
  Преодолевая ужас, Цай оглянулся. Филипп Гамбгоза Жестокий стоял у того же
желтого ствола высохшего агубаба, все было тем же, лишь расстояние методу
отцом и сыном сократилось во много раз. Это было непостижимо!
  - Иди ко мне, мой дружочек, - ласково поманил Цая его свирепый и
безжалостный папаша, - иди скорее, я верю, ты меня любишь, ты сам
подползешь ко мне, малыш, чтобы я мог выковырять тебе глазик этим
стебельком, верно я говорю, ха-ха?
  Убийца поигрывал трезубцем, будто примериваясь, как бы его бросить
поточное, как бы не промахнуться. На широком кожанном поясе у Филиппа в
здоровущей позвякивающей связке висели пыточяые инструменты: иглы, ножи,
щипцы, сверла, электровибраторы, клещи ... Палач забавлялся со своею
жертвою, он оттягивал начало пыток, он играл с несчастным сыном-уродцем
будто кошка с обреченной мышью.
  Цай ван Дау понял - бежать нехуда, он в лапах садиста. Он убежал тогда,
много лет назад, тогда ему посчастливилось. Он думал, что убежал раз и
навсегда, бесповоротно и окончательно. Но вышло иначе. Проклятый Синдикат!
  Проклятый хрустальный лед!
  Он вскочил на ноги, чтобы встретить смерть лицом в лицо.
  И тотчас его огромный отец оказался рядом. Он был втрое выше карлика, он
был в стократ сильнее. Безумным, хохочущим циклопом навис издевающийся
изверг над несчастным Цаем. Трезубец опустился, раздирая левое ухо, вырывая
его ошметками, клочьями, причиняя острую боль.
  Нет! Он не умрет овечкой, не отдастся в волю палача! Цай стремительно
выкинул вперед правую руку - металлопластиконовая трехпалая кисть-протез
вонзилась в нависающий живот, прорвала мышцы и ушла в глубь тела.
  - А-а-а!!!
  Дикий вой лишил слуха. Цай выдернул руку - следом вывалились
окровавленные кишки. Он еле успел отскочить.
  Но трезубец уже вонзился ему в плечо, раздирая мясо, ломая кости.
Огромная, дико орущая и извергающая хмельной смрад рожа оказалась у его
лица, забрызгала слюной.
  Одним ударом левой Цай перешиб древко трезубца. Отпрыгнул назад. Упал.
Ноги не слушались его.
  А кровоточащий, рычащий получеловек-полузверь, не обращая внимания на
вываливающиеся кишки, полз на него. И не было уже ни боли, ни ужаса в
заросшем щетиной лице. Лишь сладострастие и безумие. Лишь вожделение и
жаяэда кром! Это был монстр. Издыхающий адский монстр. Но он тянул руки к
живому- искалеченному, обессиленному карлику, тянул, зная, что жертва не
уйдет, не денется никуда. И Цай тоже это понимал. Он не мог убежэ-гь. И
куда тут убежишь, если позади желтая стена, а впереди он - отец-убийца! И
тогда Цай, собрав остатки сил, бросился вперед. Он вцепился своими
железными руками-кручьями в это зверское лицо, вцепился, чувствуя, как уже
ломают его тело огромные волосатые лапы, как трещит хребет, как лопаются
глаза и хлещет из них кровь, его кровь. И все же он рвал дикую и злобную
плоть, раздирал мышцы, пробивал кости, выдирая жилы, он добирался до мозга,
чтобы отключить это туловище, навеки сокрушить его, навсегда, умереть, и
его убить!
  Но в какое-то миг чудовище поднялось, встало на колени, а затем и в
полный рост. И отшвырнуло Цая от себя, бросило его со всей силы наземь. И
он снова видел этого зверя, он видел занесенную над ним огромную когтистую
лапищу, всю в чёрных волосах и рыжих пятнах. Он извернулся, уклоняясь от
удара. Но лапа вновь нависла над ним, окатило кровавой слюной, желтой
пеной. Еще миг... когти, какие большие нечеловеческие когти! разве это руки
его отца?! разве это человеческие руки? В долю мгновения в голове Цая
промелькнуло множество мыслей. Он уже не чувствовал, как вонзаются в его
грудь дьявольские острия он уже ощутил конец своего бытия на этом жутком и
омерзительном свете.
  И вот тогда, сквозь оплывшие, уродливые бельма он узрел взмах алмазного
лезвия, взлет ослепительного луча света. И увидел падение взлетевшего. И
увидел голову зверя, отделившуюся от туловища и с грохотом покатившуюся
вниз, к подножию холма. Голова скалила зубы и безудержно хохотала ... Цай
не смог выдержать подобного зрелища, сознание покинуло его.

                                   * * *

  - Они нас засекли! - с остервенением прошептал Кеша. - Все, крышка!
  Пулеметная очередь стальным веером прошла над головами. Иван вжался в
землю, если можно землею назвать смесь глубоководного ила и крошева из
гиргенита. Вторая очередь прошила воздух двумя вершками выше.
  - Автоматика, - шепнул он Кеше. - Обычное пугало от диких зверей и всякой
незванной живности - работает по движущейся цели, человека поражает только
после рубежной черты. Мы сейчас можем идти в полный рост - ни одна пуля не
коснется нас.
  Кеша ухмыльнулся с сомнением.
  - Не шибко верится, - просипел он. - И где ж эта рубежная черта?!
  - Сейчас проверим!
  Иван встал и сделал два шага вперед, потом еще два. Пули не брали его,
словно он был заговоренным, они свистели над головой, справа и слева, но ни
одна не зацепила даже краешка его одежды.
  - Ложись! - кричал хриплым, приглушенным шепотом Кеша Мочила, только он
умел так кричать. - Доиграешься, ложись!
  Иван продвинулся вперед еще на семь шагов - и вот тут первая пуля
зацепила плечевой манжет комбинезона, взвизгнула почти как живая. Он
добрался до этой самой черты, после которой автострелки начинают поражать
любую цель, в том числе и двуногую, разумную. Иван прижался к стене,
распластался за небольшим неровным выступом. Автоматика допотопная, во
лишняя дырка в теле ему не нужна. Если они пойдут дальше, будет срабатывать
система за системой, сигнал оповещения уйдет в центр базы - вот тогда ими
могут заняться всерьез. Они специально не поставили силовых полей, не
преградили напрочь дороги.
  Комплекс последовательно включаемых защитных систем - вот ловушка для
самонадеянного путника! Он все сразу понял. Упал наземь, попытался отползти
назад, к Кеше - и уперся в непреодолимую преграду. Силовое поле!
  - Не ползи ко мне! - закричал он - Лежи! Не дергайся!
  - Ты меня чего, за падлу держишь? - спокойно просипел Кеша. Он подползал
все ближе.
  - Да стой же ты! - сорвался Иван. - Тут ловушка!
  Кеша оставался невозмутимым.
  - Вся наша жизнь ловушка, - назидательно изрек он, - я уж скоро сорок лет
из ловушки в ловушку переползаю да перепрыгиваю. Надоело, браток. Да только
куда ж деваться?! И в ловушках люди живут.
  Иван давно подметил, что в обычных, спокойненьких обстоятельствах Кеша
психовал, нервничал, нудил и зудил, но надвигалась опасность, и ветеран
становился совсем другим, превращался в кусок стали, изрекающий всякие
житейские мудрости и обладающий феноменальной реакцией. Вот и сейчас - Кеша
уже лежал рядом, в его дыхании не было заметно ни малейшей одышки, он был
готов к бою, осаде, засаде, к пыткам, казням, к черту с рогами!
  - Влипли? - вопросил он с какой-то необоснованной радостью и
предвкушением серьезной драки.
  - Влипли, - понуро ответил Иван. - Что делать-то будем. Ни вперед, ни
назад. Сухой воды осталось на пять суток, а автоматика работает без
проверок столетиями, иногда и дольше.
  - Не мы первые, не мы последние. - сказал Кеша, поднимая с земли
высохший, почти окостеневший плавник.
  Иван огляделся - ил с крошевом были усеяны чьими-то давними останками,
чего только небыло тут: и полуистлевшие непонятные скелетики, то ли рыбьи,
то ли принадлежавшие ящерицам средних размеров, кости, раздробленные,
переломанные, наверное, пулями, хрящи, ребра... метрах в двенадцати узкий
лучик шнура-поисковика высветил человеческий череп с характерной черной
отметицой во лбу - беглый каторжник, и каким дьяволом его сюда занесло, за
тысячу верст от ближайшей зоны?! Положение было несладким. Иван даже
невольно погрешил на карлика Цая - а не специально ли послал он их на
смерть, не захотел ли избавиться от свидетелей своих преступлений? Каких
преступлений, собственно говоря? Они все, по определенным меркам,
преступники, они все преступили какуюто черту, потому что не преступить ее
было бы еще большим преступлением. Вот и сейчас, перед ними черта!
  - Так и будем лежать? - спросил он у Кеши.
  Тот сунулся вперед, вытянул руку - пуля ударила ему в металлическую
кисть, высекла искру, отскочила. Он сразу отдернул протез.
  - Метко бьют, собаки! - сказал он, осматривая руку. На среднем пальце
осталась чуть приметная тускленькая вмятина. - Щас бы парочку гранат.
Может, поищем, поскребем по сусекам, а?!
  Иван понял, на что намекает Кеша. Это было наивно. Но это был выход. Он
сунул руку в мешок - в левом, потайном отсеке Гугова супермешка-скраденя
было еще не меньше полуторы дюжины биозародышей, тепленьких и чуть влажных.
Сейчас можно загубить их всех - и ничего абсолютно не добиться! Но с другой
стороны, ежели они их сохранят-сберегут, а сами тут костьми полягут в
назидание будущим пришлецам, это лучше, что ли?!
  Иван вытащил черный шарик. Сдавил его, швырнул вперед. Шарик полежал,
пошипел, потом выпустил из себя облачко белого пара и сморщился, ссохся.
  Сдох, - вынес заключение Кеша. - Давай еще!
  - Погоди! Надо приготовиться, если из зародыша вылупится что-то путное,
раздумывать будет некогда.
  - Я готов,- ответил без размышлений Кеша.- Хоть бы вылупился бронеход! И
два спаренных плазмомета! И еще...
  - Кончай болтать! - Ивану вдруг пришла в голову простая, но хорошая
мысль. - А может, выпустим поисковика, пускай ищет щель?!
  Кеша поглядел на Ивана почти со злостью.
  - Ну нет, - сказал он, - я больше по щелям лазить не согласный. Надо на
прорыв!
  - Черт с тобой!
  Иван сунул руку в меток. Зародыш растекся в кулаке слизью, но тут же
улетел во тьму - Иван бросил его со всей силы, прижался к земле. И не
напрасно - вдалеке ухнуло, загрохотало, повалили клубы зловонного дыма,
что-то засвистело пронзительно и лихо.
  - Вперед! - завопил как резанный Кеша. И рванул во тьму.
  Иван бросился за ним. Он слышал треск очередей, шум разрывов. Но ни одна
пуля не попадала в него-значит, есть заслон, значит, этот зародыш сработал,
из него вылупилось нечто большое, прикрывающее. Вперед! Они пронеслись
сотню метров живыми торпедами. И снова вжались в землю. Луч прожектора
шарил по гиргениту, по илу, по крошеву, по человеческим и нечеловеческим
останкам, костям, черепам, ребрам. Этот луч выискивал их. Откуда он взялся!
  Кеша лупил вперед из обоих парализаторов. Но, видно, ничего живого
впереди не было, а для металла, пластика и камня лучи парализатора не
страшнее солнечного зайчика.
  - Вот суки! - хрипел он и норовил подняться, прыгнуть вперед.
  - Не спеши, - шипел ему Иван. - Не дергайся!
  Луч нащупал их. И в тот же миг нечто серое, прежде невидимое стало
надвигаться, не оставляя ни прохода, ни лазейки. За этим серым и
неопределенным по-прежнему визжали пули, гремели разрывы.
  - Сами напросились! - лихо и обреченно выдохнул Кеша.
  Будто в подтверждение его слов из серой массы, открывая светящиеся
внутренности, высунулся плоский, шевелящийся "язык", подполз к ним, загреб
обоих, затащил внутрь ... Все это произошло не столь уж молниеносно, было
время, чтобы сделать хоть что-то, отскочить, уползти, извернуться, но обоих
будто парализовало.
  Внутри было светло и удобно. Кабина! Как они не поняли сразу - это же
кабина! Вот три креслица, будто три живых полипа выросли из живого пола.
Вот пульт - непонятный, полужидкий, медузообразный, но все же пульт!
  - Это зародыш!!! - закричал опомнившийся Кеша.
  - Похоже, нам повезло,- не веря своим глазам, заключил Иван. - Сейчас
поглядим. - И, положив обе руки на пульт, точнее, погрузив их в
желеобразную подставку, сказал: - Полный обзор!
  Ничего не изменилось.
  - Надо сесть в кресло,- посоветовал Кеша, озирающийся в поисках оружия.
  Иван послушно сел на полип, и тот содрогнулся под ним, потек живым
стволом по хребту, выгнулся мягким изголовьем, обтекая невидимый гипношлем.
  - Полный обзор! - повторил Иван резче.
  И опять ничего не изменилось
  - Сломанный попался зародыш, - заключил Кеша с досадой. - Теперь из него
и не вылезешь!
  Иван сорвал шлем, сунул в мешок. Изголовье шевелящимся живым языком
облепило затылок.
  - Полный обзор!
  И тут они все увидели. Будто рухнула передняя стенапанель. Будто
высветилось все вперед на километр. Не менее тысячи стволов вели огонь по
ним - ураганный огонь, это была просто стена смертоносного железа, огненный
ад.
  Допотопная автоматика!
  - Вперед! - скомандовал Иван.
  Они не видели себя со стороны. Они могли только представить, как "серая
масса" поползла вперед. У нее не было ни колес, ни суставчатых механических
лап, ни гусениц. Она не вздымалась над поверхностью подобно антиграву - она
ползла, перемещалась, но делала это очень быстро. Палящие стволы,
изрыгающие смерть, приближались.
  Иван напрягся. Сейчас самым важным было понять принцип действия и систему
вызова команд. Это штука непроста, ох, как непроста! Он знал все новинки
биотехники XXV-го столетия, он видел и кое-что из ХХХ-го, там, на планете
Навей. Но подобного он не видал.
  Надо было сосредоточиться. Слишком мало времени. И никаких рычагов,
кнопок, никаких "гашеток" и спусковых крюков, никакой видимости боевого
вооружения. Но оно должно быть!
  - Какие средства защиты есть на борту? - вопросил он.
  И не получил ответа. Нет, тут должна быть команда, никаких вопросов. Этот
живоход рассчитан на управление и действие, а не на проведение дискуссий.
  - Меню боевых средств! - резко выкрикнул Иван.
  Перед его глазами четко и зримо возникли двенадцать строк. Ни одного
слова, ни одного знака, ни одной строки он понять не мог, это была
абракадабра. Наугад! Надо наугад! Он сосредоточился на третьей сверху. И
она сразу высветилась.
  - Пуск! - скомандовал Иван.
  Будто смерч пронесся в туннеле, сворачивая стволы, сметая их,
разбрасывая, превращая в жалкое и никчемное железо. Огонь стих почти сразу.
Лишь откуда-то издалека, отрывисто и нервно бил последний пулемет.
  - В стену лупит, - пояснил глазастый Кеша, - вот тебе и автоматика.
  - Вперед! - выкрикнул Иван. Сейчас нельзя было останавливаться. - Вперед!
  И они уперлись в каменную, гиргенитовую стену,,
  - Вот тебе и вперед! - Кеша сокрушенно ударил себя по колену. - Может это
тупик, ложная база, подманка для дураков?
  Иван покачал головой.
  - Непохоже.
  Живоход сам пополз вверх, видно, действовала команда "вперед," и он ее
понимал как движение без остановки. Вверх! Значит, там ход?! Иван заорал:
  - Полный обзор с постепенным увеличением во все стороны - выполнять!
  Но со всех сторон был мрак. Высветился лишь верхний ствол шахты. Это была
именно шахта - скобы, крепления, округлые, обработанные проходческой
техникой стены.
  Чьи шахты?! И чья база?! Может, они сейчас лезут головой в пекло?! К
черту на рога?! Если это правительственная база, почему ее нет ни на одной
из схем-карт Гиргеи?! Если тут логово Синдиката, одно из бесчисленного
множества, разбросанных по Вселенной, почему допотопная автоматика и эта
пальба. Синдикат не любит шума, он любого придавит тихо и спокойненько.
Довзрывники ... с земной автоматикой? Исключено! "Серьезные"? Навряд ли!
Обманка!
  Это ложная база! Но ведь значит, где-то должна быть настоящая.
  Иван не успел додумать - живоход вздрогнул от сильнейшего внешнего удара.
Взрыва не было, вспышки не было. Это включили защитное поле! Что делать?!
Решение родилось мгновенно!
  - Приказываю! - закричал Иван, понимая, что нет нужды кричать, достаточно
просто четко поставить задачу мысленно, и все! - Приказываю! Переключиться
на полное самообеспечение, на саморегулирование и нанесение боевых ударов
всеми силами, всей мощью! Вперед! На прорыв! Вперед! - Он командовал
бессвязно. Он сам не понимал, какая команда выполняется сразу, а какая
проскальзывает мимо "ушей" внутреннего мозга живохода. Но он попал в точку.
Живоход содрогнулся ... и уверенно попер вперед и вверх по стволу. Впереди
бушевало пламя, и потому разобрать что-то было невозможно. Расплавленный
металл ручьями лился сверху, не причиняя вреда живоходу и сидящим в нем,
металл не успевал застывать на стенах, светился, ручьи сливались в реки, в
водопады, пока совсем не заслонили породу и крепления.
  - В этой штуковине я чувствую себя как у Христа за пазухой, - признался
Кеша с самодовольной улыбкой. - По-моему, пора давать команду наверх, на
поверхность! Как ты считаешь?!
  - Не богохульствуй! - ответил Иван. Он ничего не считал. Он не знал,
какой боезапас в этом живоходе, вылупившемся из крохотного зародыша.
Сколько в нем сил?! Надолго ли его хватит?! Может, через минуту они все
сварятся живьем в этом аду?! А до поверхности Гиргеи ох как далече!
  Их вынесло в огромный сферический зал с серебристыми стенами. Посреди
зала стоял огромный, непривычного вида гиперторроид и натужно, тяжело
гудел. Ни огня, ни пальбы в зале не было. Значит, они прорвали силовой
заслон? Значит, пробились? Рано еще делать выводы.
  - Ваня, да это ж статор! - обомлел Кеша. - Безуха! Земля! Майями! Пляжи!
Девочки! Ваня, я так давно не лежал на горячем песочке! - Кеша вел себя как
курсант-первогодок, но Иван видел его ледяные серые глаза и понимал, это
все слова, слова, слова - сам Кеша не верит в них, он заклинает себя и его.
  - На статор не очень-то похоже, и кабины нет, - мрачно изрек Иван. - В
любом случае выходить из живохода опасно, понял?!
  - Наша все-все понимай! - дурашливо ответил Кеша. - Наша умная!
  Иван сидел и крутил головой. Ни души. Ни человека, ни андроида, ни
подвижных систем. Может, это брошенная база, может, они воюют с призраками
и оставленными ими стражами?! И почему, дьявол их побери, повсюду
разбросаны эти торроиды?! Ему вспомнилось Пристанище, все эти
предварительные миры и сферы, все эти "тамбуры". Кто понапихал везде и
повсюду статоры?! И почему они срабатывали даже по непроложенным путям?!
Ивана просто обожгла эта простенькая мысль, которая почему-то не пришла к
нему тогда, на планете Навей. Да, ведь он запросто переместился в
подземелье к Лане, к жертве, которую готовили тамошние вурдалаки для
приношения своим сатанинским божествам, к любимой, брошенной им. Почему?!
  Ни один земной Д-статор не работал в подобном режиме. Значит, все врали,
значит, эти кабины вовсе не предназначались для путешественников будущего,
которым надоела "большая игра" и которые решили убраться восвояси или еще
куда-нибудь подальше от жути безумных миров?! Кто тут замешан?! Слишком
много игроков! Слишком много непонятного! Но почему он тогда не удивляется
живоходу, в котором сидит?! А кто его создал, запрограммировал и свернул в
биозародыш? Он всегда верил Гугу. Но Гуг сам толком не мог объяснить. Весь
его треп насчет сверхсекретных лабораторий на каких-то там судах, треп о
прорыве во времени и прочем, это еще не основание для того, чтобы верить на
все сто! Где факты?! Где хоть что-то объективное, доказуемое... И почему
живоход вдруг застыл столбом, ведь ему был дан приказ все время вперед?!
Значит, здесь уже нет "переда" и "зада", значит, здесь начало, точка
отсчета?
  Или он просто выработался? Сломался?! Гадать некогда.
  - Открыть выход! - приказал он.
  Что-то хлюпнуло, чавкнуло - и образовалась маленькая дыра-клапан -
только-только пролезть. Кеша сунулся было к дыре, но Иван остановил его.
  - Шнур! - сказал он. - Ищи, дружок! - И выбросил наружу шнур-поисковик.
Тот моментально скрылся из виду, принялся за работу.
  - Вверх! - скомандовал Иван. Он не очень-то надеялся.
  И потому даже немного удивился, когда живоход взмыл вверх, застыл над
полом на высоте десяти метров.
  Они медленно проплыли над гиперторроидом, зависли над ним. Теперь Ивану
стало ясно - это неземная вещь. И потому с ней лучше не связываться.
Отгадка базы проста, как просто все на белом свете - это база переброса.
Она работает и на вход, и на выход. Вот только вопрос - кто оставил тут эту
базу ... круг замыкался, ответов на вопросы не было. В сердцевине
гиперторроида проглядывалось почти непроницаемое черное пятно - это и есть
"дверь". Нет, не "дверь", а целые "ворота" - огромные, широченные. Ворота
из иного, наверняка чуждого мира. Голова болела от множества догадок. Но ни
одна из них не поддавалась анализу и проверке. Почему он, собственно,
решил, что все делалось одними руками? Ведь могло быть и так: нашли
земляне, Синдикат, или Восьмое Небо, заброшенную инопланетную базу,
наложили лапу, поставили свои защитные системы, закодировали? А могло быть
и прямое сотрудничество, все могло быть! Не фантазировать надо, а
действовать!
  - Меня. так и подмывает выбраться наружу,- приговаривал Кеша, - теряем
золотое времечко! Провороним миг удачи, Иван. Сбежится охрана, припрыгают
вертухаинам и живоход не поможет.
  - Не придут и не припрыгают! - уверенно ответил Иван. Он сам не знал,
почему так думает, но интуиция подсказывала - не тот случай, здесь не на
силу все рассчитано, а на потаенность, никто и нигде не знает про базу, это
лучше любой охраны... а "наблюдателям" все до лампочки, на то они и
наблюдатели. - Никто сюда не сбежится!
  Через полчаса живоход опустился на серебристый пол.
  И почти сразу же в фильтровый клапан-дыру вполз шнурпоисковик. Он еле
доползло Иванова запястья, вяло обвил его и замер мертвой холодной змейкой.
  - Ни щелочки, ни дырочки! - доложил за него Кеша.
  - Точно, - согласился с ним Иван, - даже ту, из которой мы выбрались
затянуло ... может, дать команду на прорыв?
  - А толку? - засомневался ветеран, - для чего мы сюда прорывались, чтоб
потом обратно в подземелье, не-ет, надо туда! - Он выразительно посмотрел в
черноту сердцевины торроида.
  - Иди! - коротко отрезал Иван. - Ежели попадешь на песочек, погрейся и за
меня!
  - Вдвоем надо.
  - Не можем мы рисковать, Кеша, не можем, понимаешь?
  Иннокентий Булыгин удивился.
  - Мы с тобой, что это, только-только рисковать начали?! - вопросил он. -
А дотоле в игрушки играли?
  - Хорошо! Ты остаешься, а я иду!
  Кеша не успел возмутиться. Иван усадил его на креслополип, вдавил в
изголовье.
  - В случае чего ты знаешь, как обращаться с этой штукой. И не суетись.
Жди меня!
  Он выскользнул в клапан-дыру. Опробовал пол под ногами, притопнул, присел
зачем-то, встал, развернул плечи- и быстро пошел к гудящему гиперторроиду.
Только вблизи он сумел разобрать, что сам статор ни на чем не держится, он
не закреплен, он висит над серебристым полом. Это было странно- в нерабочем
положении, и столько энергозатрат на одни антигравы?! А кто сказал, что он
не работает, что он не включен, что он не перекачивает сейчас чего-то
такого из одного места в другое, из одного созвездия в другое созвездие, из
одной Вселенной ... И все же в сердцевину должен быть особый проход. Иван
пошел вдоль ребристого влажного, гудящего бока гиперторроида.
  Он шел до черной отметины на полу - от этого пятна начинался желоб,
ведущий в черноту сердцевины. Надо идти туда.
  Иван обернулся и помахал Кеше рукой. Самого Кешу он не видел. А живоход
выглядел со стороны малопривлекательно - серый, подрагивающий ком с
одноэтажный сельский домик, даже поменьше - ни колес, ни ламп, ни рук, ни
дверей, ни глаз, ни окошек, ни дырочки, ни хвостика - у создателей этой
полуживой машины было странное представление о красоте и гармонии.
  Пора!
  Он скользнул в желоб. И понял, что не ошибся - поверхностные антигравы
подхватили его, приподняли и повлекли в черноту и неизвестность. Иван знал,
что в любой системе существует "сторож", который никогда не пропустит
разумное, живое существо туда, где ему грозит опасность.
  Но это в земных системах. А здешняя? Она почему-то не казалась ему
земной. Но и не казалась инородной. Она была каким-то невообразимым
гибридом своего и чужого. А потому могла и не иметь "сторожей". Поздно. Его
втянуло в черноту - фильтр! опять эти фильтры! они везде! Ему настолько
надоело тонуть и вязнуть во всевозможных фильтрационных "болотах", что сама
мысль о просачивании че.рез фильтр вызывала тошноту. Ну до каких пор! Горло
сдавило, дышать стало тяжелее. Месиво, вязкое месиво! А вдруг на этот раз
оно не отпустит его?! Ведь существуют же и поглощающие фильтры. Они не
церемонятся с чужеродными телами, проникшими в них. Нет! Его уже выбросило
... тьма кромешная, но болота нет, он просочился, он в сердцевине.
  Прежде, чем он встал и выпрямился, перед глазами замаячила ускользающая,
мерцающая красная точка. Иван тряхнул головой. Сейчас надо сосредоточиться,
надо прогнать видения ... и представить вполне определенное место, если не
сработает, значит, это не перебросчик, не Д-статор, а что-то другое,
похожее, но другое. Точка не пропадала. Наоборот, она становилась все
больше, превращаясь в малиновый кружок.
  - Не может быть... - невольно прошептал Иван.
  Он глазам своим не верил. Все Мироздание бешенным хороводом кружилось
вокруг малинового круга. Он сходит с ума! Ему мерещится старое, десятки раз
виденное, но невозможное здесь. Невозможное! Вся Вселенная сошла с ума в
своем бешенном круговом танце. Это сумасшествие! Малиновый Барьер! Но он же
стоит на месте! Он не несется в межзвездном пространстве со световой
скоростью! Почему же вдруг Малиновый Барьер?! Галактики и метагалактики
посходили с ума, они вращаются обезумевшим волчком. И океан малинового
пламени! Боже! Дай силы! Сохрани и направь! Ивана трясло, и он не мог унять
дрожи. На долю мига из тьмы выплыли двое, прикованные к поручням корабля.
Почему они здесь?! Корчащиеся фигуры пропали. Это все галлюцинации! Опять
память выкидывает свои штучки. Опять! Сто океанов малинового пламени! Это
конец ... или начало? Дальше только Осевое. Он абсолютно точно знал, что за
Малиновым Барьером нет ничего, даже пустоты, вакуума, там только столбовая
дорога Вселенной - Осевое измерение!
  Океан пламени поглотил его. И пропал.

                                   * * *

  Иван лежал на каменистой поверхности. Он видел свои руки, изъеденный
камень. Чуть выше, над головой полз низкий, давящий белесый туман. Он
именно полз, словно гонимый ветром. Но никакого ветра, даже малейшего
дуновения не было.
  Неподалеку кто-то тяжело дышал, сопел, всхлипывал.
  Женщина? Здесь?! Иван не шевелился. Он знал, что в Осевом нельзя
привлекать к себе внимания. Он знал, что чем больше ты будешь дергаться и
суетиться, тем больше тебе же и достанется. И вообще - в Осевом нет ничего
реального, там лишь призраки, фантомы твоей же памяти. Последний раз он был
в Осевом, когда шел на капсуле-развалюхе в Систему. Да! Он почти ничего не
помнил. Да что там почти! Он ни черта не помнил. Лишь ощущение своей
страшной вины. Лишь оставшиеся на коленях, прилипшие к пластику комбинезона
длинные женские волосы ... волоски, три или четыре. Она хотела, чтобы он
забрал ее из Осевого Но разве там есть жизнь? Осевое - это сквозная дорога,
это измерение, гипертрофирующее память, рождающее фантомов, и ничего более!
Светка! Она погибла при входе в Осевое. Она навсегда осталась в нем. Это
она приходила к нему, она мучила его, терзала в образе жуткого, кошмарного
упыря. Это она сидела у него на коленях и просила, чтобы он Прижал ее к
себе крепко-крепко, чтобы он не отдавал ее никому ... Он начинал все
вспоминать. "Спаси меня, я умоляю тебя, мне больше некого просить, не
оставляй, спаси меня!
  Забери с собой! Прижми к себе, сильно-сильно, накрепко прижми... и я
вырвусь отсюда с тобой! Я верю, что вырвусь, только бы ты этого хотел!" Она
растаяла. А он вышел из Осевого. И все забыл. Он не смог ее вытащить
оттуда, не смог.
  Всхлипывания стали отчетливее. И громче; Иван зажал уши ладонями. Нет!
Только не это! Самый настоящий бред! Он же вошел в приемо-передающий сектор
гиперторроида. Он все сделал правильно. Почему он оказался в Осевом?! И как
теперь выбираться отсюда? Из белесого тумана выплыла маленькая дрожащая
рука. Он узнал бы эту руку среди тысяч женских рук. Это была ее рука.
  - Уходи! - прошептал он бессильно. - Уходи, призрак!
  Он знал, что нельзя смотреть на эту руку, что нельзя затевать беседы и
вообще говорить чего-либо, он притягивал к себе призрака сам. Но он не был
полностью в своей власти.
  - Ты пришел за мной, - еле пробился через плач ее голос. - Ты пришел за
мной, но почему ты не хочешь взять меня за руку? Почему ты отталкиваешь
меня?!
  Иван заскрипел зубами. Он уткнулся лицом в камень, сжал веки. Но было
поздно. Рука, нежная и легкая, опустилась на его плечо.
  - Я знала, что ты вернешься.
  Горячая слезинка прожгла комбинезон, растеклась по коже. Нет, это была
сущая пытка, это было чудовищное, невыносимое наваждение.
  - Тебя нет! Ты погибла! - стонал Иван. - Не мучь меня, уходи!
  - Как же я уйду, если ты пришел ко мне, если ты ради нашей встречи
преодолел столько препятствий, если ты не жалел жизни своей, чтобы придти
ко мне, мой любимый?! Ты просто устал. Твой путь тяжек и долог. Ты безмерно
устал, я все понимаю. Но не гони меня. Это ведь я. Света. Не верь своему
рассудку, не верь себе и тем, кто тебе рассказывал про Осевое. Это я. А это
- ты. И мы оба живы. Ты пришел, чтобы забрать меня. Но ты не знаешь, как
это сделать. И я не знаю.
  - И потому ты хочешь, чтобы я остался в царстве теней в Осевом?! -
просипел Иван. - Да, ты этого хочешь?!
  - Нет! Здесь страшно, Иван. Это не место для людей. Я бесконечно
измучилась здесь. Я хочу выбраться отсюда ... Тут были ваши, но они ничего
не могут, они заняты только своим.
  - Кто это наши? И почему ты так говоришь?!
  Иван перевернулся на спину, открыл глаза.
  Страшный и мерзкий упырь-оборотень сидел перед ним на корточках, прожигал
ледяным русалочьим взглядом и поглаживал слизистой дрожащей лапкой рукав
комбинезона.
  Терпеть. Все перетерпеть! Не подать виду! Не смотреть в глаза!
  - Ваши - это те, кто пытается отгадать тайны Осевого измерения. Семьдесят
восемь из них остались тут, - продолжил упырь Светкиным голосом. Скользкая,
гадкая гадина - фантом, порожденный его же памятью и материализованный
Осевым измерением.- Больше сотни ушли через Осевое...
  - Куда?!
  - Этому нет названия на земных языках, Иван. Они ушли сами, они ощутили
возможность стать большим, чем просто люди, они не захотели оставаться
среди смертных ... и они ушли!
  - Секретный проект в Осевом?! - вскрикнул Иван.
  - Я не знаю, как это у вас там называется. Просто они пришли с Земли, они
пришли с белого света к нам. Пришли не так, как приходил ты. Но в этот раз
и ты пришел не так. Дай мне руку.
  Перед Иваном сидела его Света - Светик, лапушка, любимая, жена. Никакой
это не фантом, это она! Она и тогда была с ним. Это она сидела у него на
коленях, прижималась, просила не отпускать, забрать с собою. Что же
происходит?! С проклятущей планеты-каторги он прямиком попал в Осевое?!
Этого не может быть - потому что этого не может быть никогда!
  - Я заберу тебя отсюда, - прошептал Иван, сам веря своим словам. - Я
заберу тебя!
  Он обнял ее и прижал к себе. Он знал, что в любую минуту может произойти
превращение и в его объятиях окажется омерзительный упырь-кровосос, мокрый,
гадкий, зудящий, прилипчивый и очень опасный, именно такие губят людей во
сне, высасывая из них... не кровь, но душу. Он не понимал в чем симбиоз
двух совершенно разных существ. Но так было в этом гнусном и подлом,
жестоком и обманчивом Осевом измерении.
  - Расскажи мне все, что с тобой было после моей смерти, - попросила вдруг
она.
  Иван вздрогнул.
  - После твоей смерти?
  - Да, ведь я погибла - погибла, по вашим понятиям. Что было потом?!
  Иван обнял ее еще крепче, уткнулся носом в русые волосы. Он те хотел
ничего рассказывать. Да и что он мог рассказать - сейчас все его
злоключения казались пустыми и ненужными, ведь он так ничего и не добился,
ведь пока еще ничего толком и не сделал для спасения человечества,
обреченного и уже погибающего. Ему нечего было рассказывать. И потому он
ответил:
  - Ничего особенного, Светик. Ничего! Я долго тосковал без тебя. А потом я
смирился. Есть вещи, с которыми надо смиряться.
  - Я слышала от ваших, что из Осевого есть выход.
  - Ты разговаривала с ними?
  - Нет. Я их слышала. Но они меня не могли слышать. Меня могут слышать и
видеть только те, кто знал и любил меня. Или не любил!
  Иван оторвался от волос. Заглянул в большие, теплые глаза.
  - Вот поэтому ты и есть призрак, ты появляешься лишь в моей памяти. Тебя
нет!
  Она улыбнулась странно и невесело.
  - Меня нет в вашем мире. Но здесь я есть. Ты же обнимаешь меня, ты можешь
поцеловать меня ...
  Ивану вспомнился привкус крови на губах, острые клыки, впивающиеся в рот,
в язык, в шею и щеки. Упырь! Это было страшно. Он не хотел повторения тех
ужасов.
  - Я сама уйду от тебя, если ты не веришь мне.
  Иван гладил ее плечи, спину, пытался утешить ее, шептал что-то нежное на
ухо. А метрах в восьми от них сидел дрожащий унырь, глядел на него алчными
русалочьими глазами, потел, всхлипывал и мелко трясся. Они всегда порознь!
Всегда! Почему он внушил себе, что это она, меняющая свое обличие?! Как он
обманывался!
  - Я поцелую тебя. Ты моя любимая!
  Он припал к ее губам, теплым и нежным, живым губам.
  И они не превратились в липкие губы вампира. Это была она, Светик,
любимая, самая дорогая на свете, единственная ... живая.
  - Вот видишь, ты поверил мне, - шепнула она на ухо, когда их поцелуй
оборвался. - А теперь ты должен придумать, как забрать меня отсюда, ты все
знаешь, ты обязательно найдешь дверцу из этого мира теней! Мне нужно уйти с
тобой! Мне нужна эта дверь!!!
  Иван невольно отпрянул. Дверь?! Авварон Зурр бан-Тург?! Пристанище?!
Система?! Им всем нужна дверь в его мир! И ей тоже?! Нет, он слишком
мнительный, слишком подозрительный, так нельзя! Они ищут какую-то дверь? Но
у Авварона уже был в руках Кристалл с кодом и дешифровкой координат -
записанный блок памяти, закрытый сектор? Он потерял его. Но он знает - где.
Или не знает?! Уже невозможно далее терпеть эту путаницу, он все смешал в
одну кучу, заподозрил ее, Свету! Иван сжал ее виски ладонями и отодвинул от
своего лица.
  Лучше бы он этого не делал - прямо в глаза ему алчно и дико взирал
трясущийся, скользкий упырь.
  - Не-е-ет!!! - закричал Иван во всю глотку.
  Отпихнул от себя чудовище. Вскочил на ноги ... и, пробив пелену белесого
ползучего тумана, вырвался куда-то в непонятное, под две ущербные луны в
лиловых небесах.
  Пристанище? Сонный мир? Нет! Он никогда не бывал здесь, так почему же он
оказался в этом мире?
  Вдогонку неслось: "Не бросай меня! Не уходи! Я не могу здесь оставаться,
Иван, не уходи-и-и!" Он не слышал ничего. Он бежал, сломя голову, не чуя
ног под собой. Он знал, что потом будет проклинать себя за слабость и
трусость, но ничего не мог поделать- бежал, не разбирая пути. Лишь
высоченная желтая стена маячила впереди. Если это Осевое - так почему здесь
луны, которых он никогда не видел, почему желтые стены в лиловых небесах?
Эх, лучше бы он остался с Кешей! Живоход - это единственное их спасение!
  Туман под ногами рассеялся, обрывки его словно клочья ваты цеплялись за
сапоги, отставали. Иван бежал во всю прыть. И двигало им в эти минуты нечто
большее чем страх. Дверца? Канал?! Они поразному называли проход из своих
миров в мир земной. Но суть-то была ясна. Доступ для всей этой нежити во
Вселенную человека был закрыт, заблокирован, закодирован, заговорен -
они.даже не знали, как к нему подступиться. И он им невольно помогал. Он
всегда нес добро, но по его следам ползло зло. Он прокладывал путь этому
злу, пусть не сам, пусть по чьей-то недоброй воле - но ведь он, а не кто-то
другой! Нет! Слишком круто! Если бы он сидел и ничего не делал, было бы
хуже, неизмеримо хуже. И все же он виноват! И все же это Осевое измерение,
это не просто бунт его подсознания, выверты памяти. Это реально
существующая область Бытия. Нечего внушать себе, что все происходит в
воспаленном мытарствами мозгу! "
  С огромного пурпурного валуна на Ивана бросился шестиногий зверюга с
тремя рогами на носу и серповидным хвостом. Реакция сработала- рукоять
скользнула в ладонь, - заискрился алмазный меч - и хищник, огласив
окрестности истерическим рыком, рухнул в высокую алую траву. Иван не мог
остановиться. Он бежал. Будто за ним гнались. А в ушах стонало и выло: "Не
оставляй меня-я-я!" Нет, это все самое, настоящее, оно есть. Недаром здесь
ведут исследования ребята из закрытого сектора. Исследования в Осевом!
Почти никто о них и слыхом не слыхивал. Загадка XXV-го века! Иван несся
вперед, начиная осознавать, что его гонит некая сила, что он не совсем
цодвластен себе. Он это понимал и раньше ... но забыл. Почему? Почему?! Он
должен спасать Свету, вытаскивать ее из адского измерения. А его несет
куда-то. Только бы самому выбраться отсюда. Он тогда прижмет этих парней из
закрытого сектора, он их возьмет за шкирку и потрясет хорошенечко, он
выколотит из них все секреты! И он вернется тогда! Он вытащит отсюда
Светку!
  Пронзительный крик на миг остановил его. Но только на миг. Причал кто-то
знакомый. У желтой, уходящей в небеса стены кого-то убивали. От крика
закладывало уши.
  Цай! Это вопил обезумевшим зверем карлик Цай ван Дау.
  Раздумывать было некогда, Иван рванулся к стене. В три прыжка он
подскочил к огромному уродливому монстру, заросшему черной с проседью
щетиной, вскинул меч - хохочущая, скалящая зубы голова покатилась вниз по
склону алого холма.
  Только тогда Иван увидел истерзанного, жалкого Цая.
  - С этой тварью покончено! - сказал тихо.
  Цай всхлипнул, вытер кровь со щеки и пробурчал:
  - Эта тварь- мой родной папаша.
  - Ну извини тогда, - опечалился Иван, - не знал.
  - Спасибо тебе, - захрипел Цай, - ты меня спас. Он давно хотел меня
убить. Он преследовал меня повсюду. Правда, во снах и кошмарах. А теперь
вот добрался наяву. А ведь я думал, что он давно уже сдох.
  Вид у Цая был отвратный, будто его грызла целая стая гиен и шакалов,
грызла не меньше суток. Но руки-ноги, голова были целы. У Ивана давно глаз
приметался: кто в яму глядит из раненных и увечных, а кому еще жить да
гулять.
  Но откуда он взялся в Осевом?!
  - Как ты попал на Умагангу? - спросил карлик.
  - По-моему, ты немного ошибаешься, - ответил Иван, - это никакая не
Умаганга.
  - Значит, я не могу узнать своей планеты? Значит, я совсем трехнутый?! -
занервничал Цай, заматывая раны на руке какими-то обрывками.
  Голова в овраге продолжала хохотать и скалиться. Зато съеживающееся тело
"папаши" было похоже на выброшенную волной медузу, оно растекалось,
превращалось в нечто бесформенное.
  - У вас бывает так? - спросил Иван тихо, но твердо, кивая в сторону
головы.
  - Нет, - ответил карлик, бледнея еще больше.
  - Приглядись - все ли вокруг тебе знакомо? - настаивал Иван.
  Цай ван Дау приподнял бельмастые веки, повернул голову.
  - Я давно не был на Умаганге, очень много лет, здесь кое-что изменилось,
- сказал он. - Но не могла же луна Угага стать вдвое меньше, верно? А
стена?! - Он подполз к стене и ковырнул ее металлическим ногтем, посыпалась
крошка.- Это не агайский пенный янтарь, а какая-то дрянь. Куда они подевали
настоящую стену?! И трава ... она же ненастоящая! - У Цая словно заново
открывались глаза.
  Он ничего не мог понять. Он тер виски, озирался, бледнея смертной
бледностью, до зелени, до синевы.
  - Здесь нет ничего настоящего, Цай, - сказал Иван. - Потому что это не
Умаганга. Это Осевое измерение.
  - Неправда!
  - Ты видел Малиновый Барьер?
  - Да.
  - Мы в Осевом измерении, Цай. Сюда редко попадают живые. Но мы с тобой
попали.
  На минуту Цай погрузился в мрачные размышления, на него стало страшно
смотреть. Это был самый настоящий труп - труп маленького, корявого,
большеголового уродца; труп, скорчившийся, перекореженный, жалкий. Наконец
он шевельнулся, ожил.
  - Наверное, ты прав, Иван. Это не Умаганга. - Помолчал. Завел иное: -Вы с
Кешей пробились на базу, так?
  - Пробились.
  - Ты нашел там...
  - Там ничего не надо было искать. Гиперторроид торчал в центре огромного
зала, открыто.
  Цай усмехнулся.
  - Открыто - на глубине в сотни миль, в толщах гиргенита, в слоях, которые
никто и никогда не исследовал, потому что там гиблое, ненужное, пустое
место?! Это перевалочная база. Понял? Я давно догадывался, что Гиргея не
просто планета-каторга, не только ридориум притягивает к ней словно мух
всякую сволочь! Теперь я убедился в этом, Иван.
  Иван присел на траву. Он глядел на скалящуюся голову.
  Он не хотел видеть это уродство, но оно приковывало его взгляд словно
магнитом. Сидел и слушал Цая. Тот говорил все верно. В недрах проклятой
Гиргеи нашли себе приют многие: и довзрывники, если это не галлюцинации, и
Синдикат, и чужие... планета освоенная, прочно занятая каторгами,
рудниками, на нее доступ закрыт, никто не полезет ковыряться в ее нутре,
ядро остывшее, сверхтвердое, удобные ходы-выходы, какие-то связи и
инфраструктуры еще с прежних времен, стародавних, исчисляющихся
миллионолетиями. Так где же еще создавать перевалочные базы?! Где ставить
статоры и гиперторроиды?! Сам Бог велел на Гиргее! Или сам дьявол! Значит,
эти устроители баз и перебросчиков имеют свободный доступ на Гиргею? Они не
боятся системы заслонов, силовых полей и кодированных гипносетей на орбите?
Или для них эдаких мелочей просто не существует? Слишком много вопросов.
  - Мы никогда не разберемся в этом болоте!- сказал Иван Цаю.
  - У Синдиката есть свои интересы в Осевом, - неожиданно выпалил карлик. -
Понимаешь?
  - Нет.
  - Я сюда попал только потому, что Осевое нужно Синдикату! Я щуп этой
гнусной мафии! - Цай ван Дау вскочил на свои кривые, изуродованные ножки и
заорал во всю мочь: - Я не боюсь их! Пусть все слышат! Пусть все видят!
Не-бо-юсь!!!
  Иван догадался в чем дело, ему не надо было разжевывать мелочей. Они оба
здорово влипли.
  - Хватит кричать, - сказал он, - там нас Кеша ждет.
  - Кеша? - ошалело переспросил Цай ван Дау.
  - Угу.
  Цай сразу успокоился. Если кто-то и где-то их может ждать, значит, еще не
все потеряно. Вот только шли они в Осевое через разные дверцы, так где ж
гарантия, что выберутся через одну?
  - Знаешь, когда я понял, что Осевое не мираж? - спросил Иван у карлика
Цая. И не дождавшись ответа, заявил: - Когда увидел, что ты не признак!
Если в каком-то измерении или пространстве оказались двое и оба ощущают в
нем присутствие другого, значит, это реальное пространство.
  - Ну и что? - удивился карлик.
  - Для меня это был очень важный вопрос. Теперь вопроса нет, - пояснил
Иван.
  - Для меня вопрос - как отсюда выбраться, - карлик усмехнулся. Усмешка на
изуродованном, разодранном лице промелькнула жуткой гримасой.
  После ухода Ивана ветеран аранайской войны и каторжник-рецидивист
Иннокентий Булыгин не долго предавался унынию. Сказано было ждать, значит,
надо ждать. Теперь он верил, что вертухаи не припрыгают, не прискачут и не
приползут. Потому как нет здесь никаких вертухаев - база брошенная,
работает по привычке, в авторежиме. Ну и хрен с ней, пускай работает.
  Он в несколько приемов овладел живоходом - поползал по стенам и потолку
зала, полетал над огромным гудящим бубликом, который все звали слишком уж
торжественно и научно, гиперторроидом. Вернулся на прежнее место. И заснул.
  Кеша был немолод, к тому же он страшно устал и от жизни, и от войн, и от
каторги. Последние события- побег, тряска, пытки взбодрили его. Но сколько
же можно без сна? Он провалился в глубочайший полусон-полуобморок.
  Сколько он спал, не знал никто кроме помалкивающего бортового "мозга"
живохода. Перед самым пробуждением, как это и бывает часто, Кеше приснилось
нечто странное.
  Ему приснилось, что он проснулся. Проснулся в удобном, обтекающем тело
кресле. Откинутая на большое и мягкое изголовье голова была Легка,
невесома. Невесомым казалось и тело. Он славно отдохнул! Кеща уставился
вперед - прямо на пульт живохода. Больше смотреть было не на что, обзор он
вырубил перед тем, как заснуть. Он не узнал пульта. И зажмурил глаза. Потом
снова открыл их. Рабочий пульт боевой десантной капсулы невозможно спутать
с любым из других пультов. Кеша чуть не вывалился из кресла.
  - Полный обзор! - закричал он, цепенея от догадки.
  И догадка подтвердилась.
  Он висел посреди черного, усеянного звездами неба, висел в страшной
космической пропасти, в которую падало все на свете и никак не могло упасть
- падение было бесконечным. Он вырвался с Гиргеи?! Когда?! Как?! И где
живоход?
  - Где мы?! - закричал он снова. - Координаты?!
  Мозг капсулы выдал на прозрачном невидимом табло перед ним два ряда
мигающих цифр и для понятности одно коротенькое предложение: "нестабильная
орбита1089 - Гиргея". Это означало: до поверхности планеты ровно одна
тысяча восемьдесят девять километров, но расстояние меняется каждую
секунду, вместе с направлением и скоростью капсулы. С огромным трудом их
можно засечь.
  Но сбить капсулу, уничтожить ее практически невозможно.
  По Кешиной небритой щеке поползла предательская слеза.
  Свобода!!! Он столько лет мечтал о свободе. И там, на чертовой Аранайе, и
здесь, на трижды проклятой гиргейской подводной каторге. И вот она,
дорогуша! Он свободен! Он может сигануть сейчас на капсуле куда душе
пожелается.
  Боевая капсула! Это предел мечтаний! Это сказка, фантастика! Его ждут
девочки на Гавайях, как они его ждут! Он не обманет их ожиданий! Он сию же
минуту рванет к ним!
  Жаль, что у него нет на борту термосаллиевой бомбы в полмиллиарда
мегатон, он с огромным удовольствием хлопнул бы напоследок дверью - разнес
бы в клочья эту поганую планетенку со всеми ее вертухаями и ... Кеша
приуныл, - каторжанами. Нет, хотя среди них и было много всякой сволочи, он
не желал им ни погибели, ни зла. Сразу вспомнился Иван. Потом коротышка
Цай. Нет, девочкам придется обождать немного.
  - Эй ты, умник! - рявкнул он, обращаясь к бортовому большому мозгу. - А
ну слушай меня. Боевые коды...
  Закрыв глаза, он по памяти отбарабанил все ряды цифр, которые выдал ему
Иван, там, в хрустальной клетке. Хе-хе, они отпустили его! Здорово он
провел этих лохов! Ай, здорово, будет чего порассказать на старости
внучатам. Хотя какие у него внучата - пули да гранаты! Кеша сокрушенно
вздохнул. На невидимом экране загорелся зеленый нолик, кругленькое колечко.
Это хорошо, большой мозг признал его и готов выполнять все команды без
исключения. Ну, Иван, спасибо!
  Кеша разогнал капсулу, поймал в радарную сеть сразу четыре охранных
спутника: два сверху, один снизу и один слева. Все они были далеко-далеко,
и не видели капсулы. Но она их видела.
  - Малый огонь, - вяло скомандовал Кеша и вырубил полную прозрачность.
Теперь он хотел видеть, что произойдет с "шакалами" на экране, при большом
приближении. Ничего душещипательного не произошло- четыре поблескивающие
шарика, ощитиненные радарами и боевыми ракетами, почти одновременно будто
лопнули, разлетелись осколочками, ни одна из блокированных боеголовок не
разорвалась. Кеша зевнул. Работает! Ну и хорошо. Ей и придется поработать
немного. Через сколько он там пообещал барьеров пройти - через три или
четыре? Да будь их хоть пять! Он перепрыгнет через них, только пыль стоять
будет!
  Неужели его еще не засекли? Должны засечь вот-вот. Ну что же, пора.
Пришло время вспомнить, как он ходил в десант, как он бросался вниз головой
на дьявольские, кипящие смертным варевом планеты. Вперед!
  - Большая воронка. Левое горло. Кратер А2147, - затараторил он с
нервическим придыханием, - траектория 14- 08-422-11. Полный вперед! Полный!
Антигравы до отказа давай! Пошла, родимая!
  Капсулу не надо было учить, это ее большой бортовой мозг мог бы поучить
многих. Но Кеша орал во всю глотку, ему доставляло огромное удовольствие
все это, он шел в атаку с криком, с ором, с боевыми кличами, будто пытался
устрашить незримого противника.
  Тело превратилось в свинцовую болванку. Ветеран не боялся перегрузок. На
полном ходу мало кто врезался в планету, любителей рисковать своей
собственной шкурой почти не было - но когда уходили от преследования,
годилось все. Капсула черной молнией пробуравила пакостную атмосферу
Гиргеи, выжгла вглубь пятьсот метров воды под собой, обратила их в ревущий
пар, рвущийся к небесам. И не дав ему вылететь из воронки, ушла в океан.
Первые двенадцать миль капсула опускалась под водой на крейсерской
скорости. Дальше надо было выбирать маршрут. Радар нащупал три большие
подводные пещеры. Избрать лучшую должен был бортовой мозг. Но Кеша уверенно
повел корабль к самой большой и глубоководной. Он был абсолютно уверен, что
первый этап лихой операции прошел на славу - зажравшиеся и ленивые вертухаи
остались с носом.
  Им никогда не засечь капсулы. Никогда!
  Черные, свинцовые воды Гиргеи! Безбрежный, безмерный океан! Что для вас
семидесятитысячетонный кораблик, погружающийся в вас - песчинка, кроха,
капелька, ничто! Исполинский, на три четверти водяной шар- и спресованный в
каплю ураган, сжатый в песчинку огонь целого созвездия, сконцентрированные
в малой крохе ум и воля цивилизации. Боевая десантная капсула! Как правило
их оставляли на орбите и шли на штурм в десантном боте.
  Но обстоятельства бывают разные. Иногда нужно рискнуть. Для Кеши риск был
не только его профессией, он был для него частью сложной и неоднозначно
воспринимаемой окружающими натуры. Непрост был Иннокентий Булыгин. Может,
поэтому и выжил он там, где простому смертному надлежало трижды
распрощаться с белым светом.
  Про аранайскую войну на Земле почти никто не знал.
  Это была тайная война. Добровольцев вербовали по всей Вселенной - кого
добром, деньгами и посулами, кого силой. Тридцать лет продолжалась одна из
жесточайших в истории Мироздания войн, тридцать лет лилась кровь людская' и
нелюдская. Аранайя была одним из нелепейших миров: в центре системы висела
огромная звезда - Арана, голубой гигант. В смутные, доисторические времена,
сразу после рождения солнц, она умудрилась каким-то образом урвать в сферу
своего притяжения двенадцать светил первой звездной величины, семь красных
карликов, одиннадцать желтых карликов и три псевдоквазара. Все они
вращались по сложнейшим орбитам вокруг гиганта, увлекая за собой в этом
вращении двести сорок шесть планет, три тысячи пятьсот крупных астероидов и
не менее сорока пяти тысяч боевых и гражданских спутников, станций,
космолабораторий. Все это называлось Аранайей. И обитало в ней полтора
миллиарда людей и восемнадцать с половиной миллиардов
аборигенов-гуманоидов. Бодяга началась с того, что аборигены разделились на
три лагеря и по каким-то своим, необъяснимым для людей причинам объявили
друг другу войну до полного истребления противника. Иной войны у них и не
могло быть, потому что три лагеря были тремя крупными родами, состоящими из
множества родов более мелких. Кровная месть в каждом из родов была смыслом
жизни и чуть ли не религией. Именно поэтому аборигены никогда не воевали
друг с другом - слишком сильным было кровное "оружие устрашения", они
разрешали все споры мирно и полюбовно. Земная Федерация поступила как
всегда мудро и осмотрительно, она прислала своих наблюдателей в количестве
шестидесяти космодивизий.
  Одновременно при каждом роде был создан Центр советников. Все три центра
набирали добровольцев независимо друг от друга, стремясь обеспечить
превосходство своим подопечным и тем самым положить конец Кровавой бойне.
  В аранайскую войну были вложены триллиарды, она сжирала уйму энергии,
предназначавшейся для иных целей, десятки тысяч наемников и миллионы
аборигенов гибли ежемесячно, в этой адской воронке сгорало до четверти всех
боезарядов Федерации в год ... и тем не менее, несмотря на глобальные по
своей мощи усилия войну никак не удавалось сдержать и остановить. Злые
языки поговаривали, что кое-кому на Земле и в Федерации выгодна эта бойня -
на Аранайе таких провокаторов и паникеров расстреливали на месте без
сожаления, они подрывали дух миролюбия и невмешательства. Это было явной
ложью, ибо Федерация для того, чтобы погасить военный конфликт в системе
голубого гиганта отдавала все, не жалела даже сверхновейших образцов
вооружения и техники, беспрестанно отправляемых на Аранайю. Жесток и злобен
Дух Войны!
  Иннокентий Булыгин испытал его прикосновение на собственной шкуре. На
этой войне он был рядовым, и потому вволю понюхал пороху. Его семь раз
контузило, шрамы от двенадцати ранений украшали тело, руки оторвало на
семнадцатом году войны - но за последующие тринадцать Кеша настолько свыкся
с металлобиопротезами, что считал их своими руками без всяких поправок,
восемь лет в общем счете он мыкался по аранайским лагерям, в которых почти
никто не выживал. Кеша был дьявольски живуч!
  Он выжил в кромешном аде тридцатилетней аранайской войны. Он выживет и
сейчас! Надо только не жалеть себя!
  Надо пробиваться вниз, вглубь! Прорывать десятки, сотни километров
гиргенита, базальта, черного мрамора, толщи свинцовой жижи. И капсула! Он
поставил капсулу на полную круговую оборону, на уничтожение любой
приближающейся цели. Он знал, что делает. Он врубил полную Д-прозрачность,
сигмапроницаемость и на всякий случай, если начнут прощупывать постаринке-
абсолютную радиопрозрачность. Он знал все тонкости ведения войны -
настоящей, жестокой, беспощадной и не имеющей правил. Он работал как
андроид, как автомат, с застывшей на тонких губах кривоватой улыбкой. Он
знал, что идет напролом нагло, хитро, мощно, бесповоротно. Он знал, что на
такой прорыв никто не решился бы - никогда! Эх, Иван, Иван!
  Не та в тебе закваска! Хоть и крутой малый, десантник-смертник ... но
тебя никогда не били так, как били Иннокентия Булыгина, ветерана и
рецидивиста, ты никогда не ожесточишься сердцем так. Слабо! Ты никогда не
рискнул бы вонзить в чрево гадины Гиргеи боевую капсулу, ты ее заботливо
оставил на орбите, пожалел. А Гиргея тебя не пожалела - вот и гниешь в ее
поганом брюхе! Кеша погасил улыбку. С капсулой все в порядке - она разнесет
в клочья всю эту паршивую планетенку, только сунься сюда! Пора!
  Пещера блокирована. Все шито-крыто. Он нырнул в люк боевого десантного
шлюпа. Утонул в глубоком кресле.
  Вспомнил на миг Марию, оставшуюся навсегда на семнадцатом спутнике
Аранайи, ее растерзанное гератами прекрасное тело. Скривился, скрючился. Но
мозг работал в заданном режиме, сам по себе- вперед! Шлюп вырвался из мрака
глубоководной пещеры, ослепил тонким лучом исполинского бронеголового
ската, парализовал его на время, чтоб не мешался на дороге. И черным камнем
пошел вниз.


                               Часть третья

                                  ТРЯСИНА

  Карлик Цай старательно заматывал свои раны какими-то обрывками, при этом
сопел и кряхтел.
  - Зря стараешься, - не выдержал Иван, - меня в Осевом на куски раздирали.
А как обратно выныривал - ни одного шрама. Это все видимость. Ведь боли
нет?
  Цай подумал, покрутил головой, наморщил лоб.
  - Совсем не болит, - признался он, - но поначалу жуткая боль была, какая
там видимость!
  - Любая рана должна болеть. А если нет боли - одно из двух: или она
обработана и введен препарат, или никакой раны нет.
  - Есть еще и третий вариант, - добавил Цай, - отключены болевые центры в
мозгу.
  Иван усмехнулся.
  - Выходит, когда брюхо протыкали или по черепу долбили, центры не
отключали, а потом взяли да и отключили, чтобы не мучился? Нет, в Осевом
действуют странные законы. Нам их все равно не понять.
  Законы в этом мире и впрямь были странные. Иван сидел на пригорочке и
смотрел, как пытается взобраться к ним под желтую стену отрубленная голова
- она очень старалась, хватала огромными оскаленными зубами траву,
перехватывалась рывками, рычала, роняла желтую пену изо рта, поднималась на
два-три метра выше... и снова скатывалась вниз. От самого тела осталось
несколько лужиц слизи.
  - Погляди на нее! - он дернул Цая за рукав.
  Но тот не обернулся.
  - Отстань! - просипел нервно. - Я нутром чую, нельзя смотреть, хуже
будет.
  Иван удивился догадливости карлика.
  - Верно, - подтвердил он,- чем ты больше к этим призракам
присматриваешься да прислушиваешься, тем реальнее они становятся, ты как бы
сам их притягиваешь...
  - Ну вот, дошло, - обрадовался Цай ван Дау, - а дальше вывод сможешь
сделать?
  - Какой еще вывод? - не понял Иван.
  - Простой. Раз ты притягиваешь призрака исключительно своим вниманием,
значит, его нигде нету, понял?!
  - Нигде?!
  - Нигде, кроме твоей башки! - ответил карлик. - Осевое только усиливает
Твои же внутренние фантомы, оживляет их, дает им силу. Но ты можешь их
убить, не пошевелив пальцем - резко переключись на другую мысль, и все!
  - А подсознание? Ты им умеешь управлять?
  - С подсознанием хуже.., - Цай обернулся, глянул вниз, в овраг. - И все
же я прав. Нет там никакой головы!
  Иван четко видел оскаленную голову. И он также четко знал, что этот
фантом родился не в его мозгу. Карлик чегото путал, он искал слишком
простых объяснений, а Осевое было сложным миром.
  - Стена...
  - Что - стена? - переспросил Иван.
  - Она полая! - воскликнул Цай.
  Забыв про свои раны и тряпки, карлик вскочил на ноги, вцепился трехпалыми
изуродованными руками в желтый нарост, отодрал его, потом еще отодрал
пласт... Иван бросился помогать. Через десять минут они полностью очистили
большой черный экран, напоминавший что-то недавнее. Откуда в Осевом может
взяться экран?!
  - Надо поискать управление.
  - Ничего нет, я все обшарил, - сказал Цай. И уставился вниз. Теперь он
снова видел голову - она была маленькой, будто высохла и сжалась до
размеров грецкого ореха, но она все еще продолжала скалить зубы. Бедный
Филипп Гамогоза! Прах его наверняка уже сгнил на подлинной Умаганге,
сколько прошло лет!
  Иван вырвал Цая из сумерек воспоминаний.
  - А ну погляди-ка, - нервно, отрывисто произнес он, - что ты видишь
сейчас? Отвечай быстро и четко!
  - Бледный старик с тонкими губами. Он говорит, но я ничего не слышу. Он
только шевелит губами...
  - Значит, не видение! Достали, гады! - озлобился Иван.
  Он четко видел на экране знакомое старческое лицо. Но как могли
"серьезные" попасть сюда, в Осевое?! Антарктика. Земля. Гиргея. А теперь и
Осевое?! У них длинные лапы!
  Губы ожили, голос будто прорвался с экрана:
  - Ты думал, сбежал от нас? Нельзя быть таким наивным. Это просто глупо.
Ну да ладно, скажи спасибо своим старым друзьям, мы вытащим тебя из
Осевого. И этого тоже вытащим, передай ему.
  Карлик ткнул Ивана в плечо.
  - Что он говорит?
  - Говорит, что вытащит тебя отсюда.
  - Нет! Он с ума сошел. Синдикат никогда не простит мне! Они меня разыщут
и убьют. Я не могу уйти по другому каналу! - Цай ван Дау не на шутку
разволновался. - Они не посмеют.
  Старческое лицо ехидненько и меленько засмеялось, морщины изуродовали
лоб, щеки, даже нос.
  - Еще как посмеем! Этот малыш очень много знает, мы давно следим за ним.
И мы непременно окажем ему дружескую услугу. Мы ценим знающих людей.
  - Что он говорит?! - снова закричал Цай. Он ничего не слышал.
  - Говорит, что ты им пригодишься, я так понял!
  От бессилия у Ивана дрожали руки. В голове гудело. Он ощущал, что это'
существо на экране почти всемогуще, что он в его руках, и бессмысленно даже
делать попытку вырваться из этих рук. Достали!
  За спиной кто-то стоял и взволнованно дышал. Иван боялся обернуться. Он
вглядывался в старца, будто гипнотизировал его, будто хотел взглядом
уничтожить изображение.
  - Не уходи с ними, - тихо раздалось из-за спины.
  Иван вздрогнул.
  - Они погубят тебя!
  За спиной стояла Света. Совсем не призрачная, с живыми грустными, вовсе
не русалочьими глазами. По ее щекам текли слезы.
  - Иван, не отвлекайся на каждый фантом, - вкрадчиво попросил старец с
экрана, - их здесь слишком много, они заморочат тебе голову и ты окончишь
жизнь в психушке... если выкарабкаешься.
  - А ты сам-то не фантом?! - с ехидцей спросил Иван.
  - Нет. И вы оба сможете убедиться в этом очень скоро, - ответил старец.
  На плечо легла легкая рука.
  - Иван, - проговорила Света совсем тихо, на ухо, - я знаю выход из
Осевого. Меня эта дверца не пропустит, но ты сумеешь выбраться. Пойдем!
  - Почему ты раньше мне не сказала? - спросил Иван.
  - Я не могла с тобой расстаться. Для меня каждый миг возле тебя -
счастье. Ведь ты уходишь надолго, а приходишь на минуты.
  Цай беспокойно поглядывал то на экран, то на Ивана.
  - С кем ты говоришь, - не выдержал он, - я ничего не понимаю!
  - Я сам ни черта не понимаю, - сознался Иван. Ему хотелось идти за
Светой. Она укажет выход. Но он не мог оторвать взгляда от экрана.
Старческое лицо притягивало его магнитом. И зачем он полез в этот проклятый
гиперторроид?! Сидел бы себе с Кешей в живоходе! Но тогда бы он не разыскал
карлика Цая... А за каким дьяволом ему этот отпрыск императорской фамилии в
черт-те каком колене?!
  Все какая-то бессмысленная суета и возня! Вместо того, чтобы дело делать,
он мыкается беспутным бродягой. Как все надоело! Но Света... Нет, это
невыносимо!
  - Пойдем! - он обернулся к Свете. - Я верю только тебе.
  Она припала к его груди, всхлипнула. Поцеловала в губы живым, теплым
поцелуем.
  Теперь он не сомневался нисколько - это она, она живая, она пленница
Осевого измерения. Ион обязан вытащить ее отсюда. Надо идти!
  - Нет! Ты никуда не уйдешь! - взревел с экрана старик. - Стоять!
  Иван оцепенел. Его мышцы превратились в камни, ноги в столбы. Им
овладевало безразличие. Гипнодавление?!
  Нет! Он не мог понять, как на него воздействует старец. Защитные
пси-барьсры не помогали. Он испробовал все. Цай тоже был какой-то странный,
на него нельзя было без слез смотреть - сгорбленная спина, опущенная
голова, кровь из незаживающей раны на лбу.
  - Пойдем скорее, Иван! - тянула за руку Света.
  - Я не могу. Они держат меня!
  - Ты должен уйти!
  - Не могу. Я очень хочу идти с тобой. Но не могу даже шевельнуться. Если
б ты пришла чуть раньше...
  Старческое лицо исказилось смесью злобной гримасы и самодовольной улыбки,
зазмеились, скривились тонкие губы.
  - Пора!
  Изображение пропало с экрана. И сам экран пропал куда-то. В стене зияла
черная дыра. И в нее неудержимо влекло, будто кто-то невидимый тянул на
незримых канатах.
  - Не поддавайся им!!! - закричала во весь голос Света.
  Ее руки рвали комбинезон на плечах, тянули назад. Но они были слишком
слабы.
  Иван сделал шаг вперед. Потом еще один. Он отчаянно сопротивлялся,
пытался перебороть черную, колдовскую силу. Но ноги медленно передвигались,
увлекая все тело в дыру. Понурый карлик обреченно и как-то механически шел
следом. Он молчал, прикрытые желтые бельма крупно вздрагивали.
  - Ива-а-ан !! - кричала не своим голосом Света.
  Она ничего не могла поделать, невидимое поле не пускало ее дальше. Она
упала на колени, вздела к лиловым небесам руки, потом не выдержала,
уткнулась лицом в траву, зарыдала в голос. В сведенных судорогой пальцах
были зажаты обрывки комбинезона, из-под ногтей сочилась кровь.
  Он снова ушел от нее! Ушел! Теперь он никогда не вернется, эти звери
никогда не выпустят его из цепких лап. Она оглянулась назад - с уходом
живых Осевое обрело свои собственные приметы: белесый туман стелился над
каменистой растрескавшейся поверхностью. Туман, мутные восходящие струи,
облака черного клубящегося дыма, сумерки. Только скалящаяся, жуткая голова
с безумными глазами напоминала о недавнем.

                                   * * *

  Аранайская война многому научила Иннокентия Булыгина. Но главное - умению
не щадить себя. И он не щадил.
  Шестнадцать километров свинцовой толщи он пронзил черной молнией. Одну за
другой пробил шесть гиргенитовых переборок. Обшивка бота малость
раскалилась. Это было к лучшему. Теперь десантный боевой бот становился
похожим на капельку расплавленного свинца, брошенную в огромный шар масла.
Наводка работала дай Бог! Кеша никогда не управлял таким совершенством. Он
был мастаком по боевым капсулам, ботам, шлюпам, мог при необходимости
повести и крейсер, но ему всегда подсовывали рухлядь.
  А эта прямо со стапелей - новьё! На таких приятно идти в бой.
  А что боя не миновать, Кеша знал точно. Понастоящему надо было заглянуть
на свою родную зону, устроить там шорох, потрясти кой-кого. Но Кеша отвечал
не только за себя. Иван вытащил с Каторги Гуга Хлодрика и Ливочку. А он
обязан вытащить Ивана... и этого коротышку, ежели подвернется под руку,
ежели не улизнет снова. Рецидивист и беглый каторжник Иннокентий Булыгин
был человеком чести.
  В первый пост он врезался с ходу - разнес его в пух и прах, хотя из
соображений безопасности можно было работать тише. Но Кеша не хотел
прятаться, хватит того, что заховал капсулу. А сам он шел в открытую, как
когда-то хаживал его далекий славянский пращур лихой князь Святослав - в
пору хоть сигнал слать вперед: "Иду на вы!" На пер- - вом посту этого блока
было всего шесть вертухаев и полсотни андроидов. Он накрыл их двумя
снарядами с рассыпающимися, сквозного действия боеголовками. Никто и охнуть
не успел. Сигнализацию бот сжег напрочь еще на подходе - встроенный "мозг"
работал не хуже Кешиной головы, даже если пилот допускал просчет, "мозг"
его тут же выправлял.
  Его многоимпульсный и всецелевой щуп не только разрушал. За миг до
уничтожения поста он считал всю информацию, передал ее в "мозг". Теперь все
ходы-выходы этого сектора на четыреста километров вглубь были как на
ладони.
  - Вниз? - орал Кеша. - Полный давай, полный!
  Полнее было некуда. Дырявая, слоеная планета-каторга еще не знавала таких
прорывов и эдакой лихости.
  На двенадцатом посту произошла задержка. Наверное, кто-то успел передать
сигнал тревоги. А может, и случайность - но на пути встала титанокремниевая
заслонка в двести метров толщиной. Бот вывернул за сажень от нее, чуть
искры не посыпались.
  - Ну, суки! Держись!
  Кеша повел машину по горизонтали. Теперь он сам себе казался карающим
богом. Он крушил все подряд, без разбора. Он знал, на этом уровне нет
каторжников. А всех прочих не жалел. Огненной стеной, смертоносным шквалом
поокатился бот, уничтожая все. Через день-другой сюда подвалят инспектора
из Центра или из соседней зоны. Но к тому времени и следа Кешиного не
останется на гнусной Гиргее! Вот так. И не поминайте лихом!
  - Вниз! Полный!
  Главное, тотальная блокада. Ни один сигнал не должен уйти по
горизонталям. Все следящие экраны просто погаснут и на центральном пульте и
на всех периферийных. Никто никогда в жизни не догадается, что произошло
нападение, подумают неисправность, обрыв. Этого и надо! Еще шестьдесят
километров Кеша прошел без приключений - он уничтожал склады, взрывал
автоматические рудниковые базы, вел себя как обезумевший вандал. Но он
знал, что имеет на это право, знал, что ни одна сволочь, ни один земной
чистоплюй не попрекнет его. Все по совести! Вперед! В первой же зоне он
сделал остановку. После погрома вылез наружу. И обратился к сбившейся в
кольцо толпе каторжан:
  - Вы, братки, меня не ругайте. Может, я вам и хуже сделал! Не буду врать
- никого с собой не заберу. А через пару дней сюда каратели нагрянут. Труба
вам...
  - Лучше так сдохнуть, чем гнить заживо! - выкрикнул один, молодой, с
выбитым глазом и бритым лбом.
  Но его не поддержали. Глядели на Кешу злобно и хмуро. Не будь за ним
боевого бота, разорвали бы в куски.
  - Ну, прощевайте, братки!
  Кеша нырнул в бот, закусил губу. Глаза его стали влажными, но он сдержал
слезу.
  - Вниз! Полный!!!
  Бот мог прошить насквозь три таких планетенки. И Кеша не жалел машины. На
то она и машина, чтоб кататься. Вот полетит к черту, тогда и пешочком не
поленимся. А пока - раздувай пары, мать твою!
  Оставалось ни много ни мало - верст четыреста до цели. Ох и весела
дороженька, только косточки трещат! Кеша будто скинул два десятка лет. Что
тогда было? А ничего особенного - на Земле и по всей Федерации детишки в
школу ходили, кто постарше - на работу, молодые влюблялись, ссорились по
пустякам... кто из них слыхал про свирепую бойню за тысячи парсеков от мира
и спокойствия, (л- пляжей и прохладительно-горячительных напитков, от
маминых подолов и папиных подачек? Никто! А Кеша тогда, двадцать лет назад,
знойным аранайским полувековым летом шел на штурм астероида 12-12,
известного больше под прозванием Стальная башня. Он уже имел три ранения и
два года лагерей. Были помоложе. Но вся надежда возлагалась на него,
"старичка-ветерана". Эх, безотказность-матушка, скольких ты погубила! Кеша
сразу все понял, когда его посадили в списанную стотонную галеру
производства еще прошлого века - такие давали обреченным, такие было не
жалко. Они думали, он законченный идиот. Но он обдурил их всех: и своих, и
чужих. Он не пошел лоб в лоб на Стальную башню. Не пошел, хотя знал -
позади заградительный отряд, четыре бота - они его сожгут, спалят синим
пламенем, если он попытается уклониться от боя. Он не уклонился. Он резко
взял влево, превысил все барьеры, титановым тараном врезался в
принайтованный к астероиду списанный космокрейсер - и прежде, чем кто-то
успел хоть что-то сообразить, катапультировался в дюзовые отсеки. Свои же
боты-заградители ударили по крейсеру. Да поздно! Кеша, пролетев
металлопластиконовым снарядом до шлюзовых камер, превратив в груды
оплавленного металла шестерых охранников, прошиб люк бортовой капсулы,
вынырнул в пространство, долбанул вскользь по суетливым заградителям и с
лету пошел на штурм Стальной башни.
  Он атаковал её с внутренней стороны, эффект был сногсшибательный: за
полтора часа боя сто восемьдесят шесть трупов Синего клана аранов,
полностью сожженные системы внутреннего обеспечения и ползающий в ногах,
молящий о пощаде комендант Стальной башни, советник Федерации Кир Сновкис,
подонок и вор. Кеша знал, что трибунал будет долгие годы рассматривать дело
коменданта, потом все заглохнет и эта старая сволочь станет выращивать
где-нибудь на Эри-Гоне огненные тюльпаны и хихикать над ним,
простофилей-смертником. Кеша пристрелил негодяя. Пристрелил, чтобы ста
восьмидесяти шести аранам не было скучно на том свете, они спросят за все с
советничка. Его тогда наградили орденом Парящего Ястреба на алом банте. А
он просил - пусть возьмут свой орден, пусть дадут разобраться по-свойски со
сволочами из заградотряда. Не дали! На Аранайе была железная дисциплина,
когда дело касалось рядовых, пушечного мяса. И о ней не вспоминали
генералы, разворовывающие все и повсюду, спаивающие простаков-аборигенов
зеигезейской "адской водой", промышляющие контрабандой и не забывающие про
молоденьких зеленоглазых аранок... Все это было двадцать лет назад! Тогда
Кеша был молод, почти юн. А теперь сед, стар, искалечен... И его не хватит
больше, чем на трое суток. Он знал всю правду о себе. И потому он спешил.
  - Полный ход!!! Вниз!!!
  В первую же рудниковую гидрозону он вошел на раскаленном боте как нож в
масло Уничтоженная система оповещений сделала его хозяином положения сразу.
И Кеша бросился куролесить. Он мстил за годы каторги, за издевательства, за
побои, за вживленные датчики, за насильственные сеансы воспитательного
видео в тюремных ячеях, за распятия невиновных, за спятивших в неволе, за
убивших себя, за медленно сгнивших в подводном аду... Он уничтожал
андроидов, сгонял охрану и администрацию в центровой зал, выпускал
каторжную братву. И полностью отключал систему управления вживленными
датчиками. Он терял время. Но он не мог не делать этого. Толпа была легка
на расправу. Вертухаев распинали в демонстрационном зале. Оставляли в живых
немногих. Это было страшное зрелище. Кеша и сам знал, что перегибает палку.
Но он не мог остановиться, он был мечом возмездия.
  В гидрозоне здоровенный бритый китаец сбил его с ног - Кеша не ожидал,
что освобожденный ударит его, он растерялся. Китаец прохрипел в ухо на
ломаном русском:
  - Твоя нехорошая! Мы все умирай. Зачем твоя пришла?!
  Кеша нажал на крюк парализатора, и китаец рухнул замертво. Неблагодарный!
Сколько еще таких по всем зонам. Кеша не уважал трусов и слишком
рассудительных, от них одни неприятности. Надо дышать свободой,
наслаждаться ею, а не трястись перед призраком завтрашнего дня. Чем ниже он
спускался, тем отчаянней была братва, pro встречали с восторгом. За семь
часов он прошел сокрушительным смерчем по тринадцати гидрозонам. Он устал.
Он не может один освободить всех. Он не Господь Бог!
  - Вниз!!!

                                   * * *

  Старик сидел в огромном кресле возле черного столика из иргизейскоГо
гранита, высвечивающегося внутренним мрачным огнем. Сидел и смотрел в
расписной свод потолка. Янтарно-рыжий болигонский кентавр на этом потолке
уносил невесть куда прекрасную земную девушку с седыми, заплетенными в две
толстые косы волосами. Роспись была изумительной, такую могли создать
только старинные мастера.
  - Подлинное переживает время. Не правда ли?
  Иван лежал метрах в четырех от кресла, лежал в страшно неудобном
положении. Руки и ноги у него были скручены тонкой черной цепью - такую не
разорвешь и двумя бронеходами. Лежал измученный и порядком избитый. В
черной дыре, прежде чем его перебросило черт-те куда, четверо
молодцов-андроидов отхлестали его пластиконовыми прутьями. Возможно, это
был бред, галлюцинация, последний выверт Осевого. В ушах стоял
пронзительный женский крик:
  "Не уходи-и-и!!!"
  - Не мне и не в моем положении рассуждать о времени, - недовольно ответил
он.
  Старик усмехнулся.
  - Ну почему же, - тихо проговорил он, - вы бы могли пожить еще немного.
  - Спасибо за вашу доброту!
  Иван поглядел на цепь. И припомнились ему подземелья Хархана,
вспомнилось, как висел на цепях вниз головой, как "дозревал", как отчаянно
пытался выдраться из оков, как били его гнухи и хмаги. Было ли все это?!
Какая разница! Сейчас важно то, что происходит сию минуту. Его еще не
убили. И слава Богу! Значит, скоро убьют. Снимут информацию из мозга - и
убьют.
  Старик оторвал взгляд от диковинной росписи и, будто угадав Ивановы
мысли, прошипел:
  - Нет, мы решили вас не убивать.
  Иван озлобился.
  - Чего это вдруг на "вы"? У нас другой был разговор!
  Старик тихо засмеялся, пряча губы под длинной узкой ладонью. Глаза его
заслезились.
  - Тогда мы были далеки друг от друга, имели разные представления о
грядущем. А теперь вы у меня в гостях и, надеюсь, не сомневаетесь, что
музыку будет заказывать хозяин... но для своего гостя. Ведь мы с вами
русские люди, надо уважать старые обычаи, как это славно и трогательно -
быть гостеприимным, не так ли?
  - Вы - русский? - удивился Иван.
  - А что здесь такого? Мои предки всего двести лет назад выехали из
России. Я всегда в душе считай себя русским, меня всегда тянуло на родину,
к золотым куполам, березовым рощам, древним избушкам. И скажите, ведь они
еще сохранились?
  - Сохранились, - ответил Иван. - Их стало еще больше, чем двести лет
назад, человек без дерева высыхает, превращается в пластиконовую куклу.
Кукла может жить в пластиконовом доме. Человек нет. И вообще - у меня
затекли ноги. Странное гостеприимство!
  - Сейчас вам станет удобнее! - Старик поднял руку.
  Из темного угла зала выкатилось плоское кресло, подползло под Ивана,
обжало, обмяло, приподняло, раздулось, принимая удобную для лежащего в нем
форму. Теперь Иван выглядел со своими цепями и скрюченной спиной на
роскошном биосенсорном кресле совсем лишним и нелепым в этом росписном
дворце. Неужели он снова под толщей антарктических льдов?! На Земле?!
  - Вам не надоело слоняться по Вселенной?!
  - А что?! - простовато спросил Иван.
  - О нет, - замахал рукой старик, - не подумайте, что я стану предлагать
вам хорошую, прибыльную должность в нашем концерне! Это просто любопытство.
  - Мне плевать на ваш концерн!
  - Грубо. Так можно было бы отозваться о чем-то незначительном и мелком.
Но у вас была возможность убедиться в нащем могуществе...
  Иван вдруг вспомнил про несчастного карлика, отпрыска императорской
династии.
  - Где Цай?! - выкрикнул он.
  - Он уже работает на нас. Он покладистый малый.
  - Не верю!
  - Осведомьтесь в Синдикате. Вам подтвердят.
  - Откуда вы знаете про Синдикат и про то, что Цай ван Дау был с ним
связан? Это неправда! Цай был простым каторжником на Гиргее...
  Старик не стал спорить с Иваном. Он вновь сосредоточенно рассматривал
старую роспись. Ноздри его тонкого и длинного носа алчно трепетали, будто
это не кентавр, а он сам умыкал прекрасную седокосую незнакомку.
  - Мы знает правду, - бормотал он машинально, - знаем. А чего не знаем,
узнаем от вас, верно я говорю?
  Иван промолчал.
  Он видел, как открылась ниша в черной стене... и в зал вполз головоногий.
Это было выше всякого понимания.
  Неужели он в Системе?! Что случилось?! Почему?!
  - Это Хархан? - спросил он неожиданно для самого себя.
  - Нет, это Земля, - ответил старик.
  Вслед за головоногим на гравиподушке, в путанице шлангов и проводов
выползла плаха-распятие. Это был конец света! Неужели ОНИ уже на Земле!
  Кресло с Иваном наползло на плаху, растеклось, разорвалось на четыре
части и стекло по боковинам. Теперь он лежал на том самом распятии, что
даровало ему высвобождение из чужого, чуждого тела негуманоида там, на
Хархане, нет, его распяли на плахе в Меж-арха-анье, вот где. И головоногий
тогда вволю поиздевался над ним. Так что же, все сначала?!
  - Да-да, - как-то радостно заговорил старик, - с прошлым всегда приятно
встретиться, как это говорят, ностальгия по прошедшему... Да-да, вначале
вас хотели просто ликвидировать как ненужное звено. А потом подумали и
решили: а куда нам спешить, ну ликвидируем днем позже, неделей. За неделю
человека да и любое существо можно полностью перестроить, врага можно
превратить в друга, мешающего в помощника. Да вы ведь все знаете, еще в
конце ХХ-го века начались эксперименты по выращиванию зверолюдей - ох уж
эти наши малограмотные пращуры, они чуть ли не каменным топором и кресалом
вытесывали из своих соплеменников человека нового типа, сколько загубили -
не сосчитать. И хотя потом все время, почти пять веков считалось, что эти
опыты запрещены и не проводятся, ученые потихоньку да полегоньку работали,
Иван. Научную мысль не остановишь...
  У Ивана кольнуло в голове. Где же он все это слышал?
  Какие знакомые слова и мысли - научную мысль не остановишь, жажда нового,
инстинкт исследователя, познающего мир - все это сильнее запретов и
морали... Пристанище! Точно! Это дегенерация, это не просто вырождение
человека и человечества, это дегенерация самого научного процесса, это все
Оттуда. Зловещий голос в мозгу: "...больше половины ваших работает на нас,
с нами нельзя тягаться!" И тут же другой голос: "Развитие науки невозможно
остановить! Не было никаких монстров-ученых, исследователей-нелюдей,
которым неведомы человеколюбие, были обычные, нормальные, добрые люди...
это все равно что умирающему от жажды видеть перед собой стакан чистой
прозрачной прохладной воды и не выпить его!" И снова зловещий: "Мы - это
разрушение Миров созданных, мы - это дегенерация, вырождение, распад,
тление, уничтожение.
  Тьма, заключенная где-то в полуреальной преисподней, переполнявшая лишь
мозги и души выродков-дегенератов, сатанистов, ведьм, колдунов, выплеснет
черным водопадом на Землю! Мы властвуем в вашем мире руками и мозгами этих
людей? Этих людей? Неужели это они?! Но зачем они посылали его в Пристанище?
Для того ли только, чтоб убить Первозурга? Нет! Слишком простое решение.
Сейчас они намерены снять полную информацию с его сознания, подсознания и
сверхсознания, включая блокированные участки, а потом... потом они
превратят его в зверочеловека, в своего слугу. И он будет работать на них?!
  - Лучше убейте меня! - простонал Иван.
  - Как-нибудь потом, при случае, - снисходительно, с милой улыбкой ответил
старик.

                                   * * *

  После сна у Кеши страшно гудела голова. Он долго не мог понять, где
находится и что это за странное теплое кресло, и что за странное
изголовье?! Еще минуту назад он сидел в рубке боевого бота, прожигающего
пласт за пластом поганую Гергею. И вот... Сон. Это был только сон! Кеша
огляделся. В живоходе было тепло и уютно. Из него не хотелось вылезать.
Да и куда вылезать - в этот сферический зал, в эту ловушку с
гиперторроидом?! А что толку? И сколько еще можно ждать Ивана? Прошло...
прошло двое суток. Может, Иван уже на Земле. Может, он пьет горькую с Гугом
Хлодриком где-нибудь под Москвой, а темнокожая Дивочка подкладывает соленых
грибочков и томно поводит глазками?! Всякое может быть.
  И все же надо выбраться наружу, поглядеть.
  Он протер глаза, проглотил сразу две таблетки сухой воды и один шарик
стимулятора. В голове прояснилось. Кеша выскользнул из удобного кресла,
протиснулся в дыру-клапан.
  Гиперторроид стоял на своем месте, да и куда он мог подеваться. Кеша
подошел к нему поближе, ах как заманчиво было сейчас бы шагнуть в желоб,
погрузиться во тьму, уйти отсюда. Но надо подождать еще немного. Хотя бы
сутки.
  - Отсюда есть выход! - прозвучало тускло и уныло из-за спины.
  Кеша резко обернулся - оба парализатора, зажатые в его руках, смотрели
черными отверстиями на человека, стоявшего в десяти метрах, пальцы
подрагивали на спусковых крюках. Надо было стрелять сразу, так подсказывало
Кеше чутье, но по слабости душевной он всегда уступал инициативу
противнику. Впрочем, в руках этого противника не было оружия.
  - Шнур-поисковик не нашел даже щели! - сказал Кеша.
  - Выход есть, - тупо повторил незнакомец.
  Был он невыразителен до чрезвычайности, будто и не человек, а восковая
кукла, которую не успели раскрасить, только ляпнули немного краски на место
глаз, носа, рта, ушей... Явно не боец. Кеша опустил парализаторы. Раз этот
хмырь сюда проник, значит, выход действительно есть. Он с тоской поглядел
на подрагивающую кучу живохода.
  - Не-ет, - незнакомец покачал головой. И ткнул пальцем в Кешу. - Только
ты. Идем!
  - Мне и тут неплохо, - ответил беглый каторжник.
  - Плохо, - эхом отозвался человек.
  - Никуда я не пойду, - упрямо стоял на своем Кеша.
  Но его ноги уже делали первые, вялые шаги.
  - Пойду, - повторил человек. - Выход есть.
  Кеша дернулся к живоходу, упал, выронил парализаторы. Он отчаянно
соображал, что же это за власть такую имел над ним тусклый, восковой
незнакомец. Или все это продолжение бредового сна? На Гиргее вся житуха
бредовая! Здесь ни черта нормального нет.
  - Ива-ан! - застонал Кеша. Больше ему некого было звать на помощь. Но
даже крикнуть в полный голос он не мог.
  - Идем!
  Незнакомец отвернулся. Подошел к серебристой стене... прорвал ее словно
фольгу, повернул голову к Кеше. Глаза у незнакомца были рыбьи,
бессмысленные. Такими глазами глядели на свой жертвы гиргейские
псевдоразумные оборотни... Оборотни?! Кешу передернуло - как он не
догадался сразу, эти гадины могут принимать почти любую форму, вот почему
восковой человек так непохож на человека настоящего, вот почему! Кеша еще
сопротивлялся, но теперь он видел, что ползет к дыре не сам, что его тащат
на полупрозрачных желеобразных и лохматых нитях, он весь опутан ими. Опять!
Ведь они совсем недавно были в плену у оборотней, это оборотни волокли их
по подземно-подводным лабиринтам, глазели на них, оборотни сунули их в
пещеру с экраном и стариком. Значит, все снова?! Значит, Иван уже в их
лапах?! Нет, на этой невыносимой Гиргее с ума спятишь!
  Кеша тихо и надсадно завыл. Просить пощады у полуразумных тварей, которых
еще никто не сумел понять и на четверть, было бесполезно. Больше всего его
бесило, что оборотни запросто могли внушить ему что угодно, могли подавить
волю, загипнотизировать. Он готов был погибнуть в любом бою, честном или
бесчестном. Но он не хотел, чтобы из него делали ничего не соображающего
идиота. И кто?! Полуживотгные-полугуманоиды! Нелюди поганые!
  Он ударился головой о стену. Никакой дыры нет! Это наваждение, морок! Но
хлипкие, студенистые нити уже тянули его в другую сторону - к стволу шахты,
к заслонке.
  Незнакомец маячил у живохода, он как-то сразу оказался возле него, не
сделав ни шага.
  - Выход есть.
  Кеша умудрился извернуться, подхватил парализатор - на этот раз он не
промедлил: беззвучный невидимый луч превратил незнакомца в комок слизи. Но
нити, мерзкие, всесильные нити не пропали, они тянули еще сильнее, с
непостижимым напором, будто их кто-то невидимый наматывал на вал.
  - Вот сучары! - Кеша выхватил пилоообразный тесак из-за набедренного
клапана, резанул по нитям - они противно заскрипели, разбухли, полопались
сразу в пяти или шести местах, но уже новые студенистые волокна тянули его,
обхватывая запястья, горло, икры, грудь, шею... Из комка слизи торчал
острый плавник. Оборотни! Теперь Кеша не сомневался. Он очень нужен им.
Иначе бы отстали.
  Они всегда отстают от случайной добычи, которая оказалась не по зубам,
которая не захотела быть добычей, но они никогда не отстанут от того, кто
им нужен позарез. Зачем?!
  Никто не знал. Для кого они стараются? Для старика? Вряд ли, для чужого,
пусть и хозяина оборотни особо стараться не будут. Кеша вспомнил, как
разыскивали троих парией с каторги, которых утащили оборотни. Вертухаи
искали их не для того, чтобы спасти. У них была задача - узнать, зачем
оборотни утаскивают людей. Неразрешимая задача! И они ее, разумеется, не
разрешили. Один из троих потом прибрел на зону - сам, в полураздавленном
скафе. У него были выбиты все зубы, вырван язык, сломаны пять ребер.
  Оборотни превратили двадцатитрехлетнего парня в седого, дряхлого и
изможденного калеку. За три недели! Администрация в назидание прочим
каторжанам засекла несчастного иззубренными феррагоновыми розгами на глазах
у всех. Толку от него все равно бы не было, какой из калеки работник! Но
прибывшая на второй день инспекция объявила администраторам взыскание -
вернувшегося надо было передать для исследования в сектор "альфа", который
занимался проблемой псевдоразумных оборотней. Никто всерьез к этому сектору
не относился, все считали сотрудников "альфы" бездельниками-дармоедами. И
потому, когда прибрел второй из утащенных, в еще более жутком состоянии,
его втихаря удавили и скормили водорослям-трупоедам. Вот и все, что знал
Иннокентий Булыгин про гиргейских оборотней.
  Заслонка, многотонный металлический створ-люк, была на своем месте.
Хлипкие водоросли уходили прямо в металл, будто просачиваясь сквозь него.
Кеша просочиться не смог - его снова,ударило всем телом о преграду,
придавило к ней. А потом путы полопались и исчезли в металле, словно
водяные струйки, просочившиеся в песок. Но радоваться было рано. Новые
удавки тянули Кешу в другую сторону, к гиперторроиду, концы их таились в
густом непроницаемом мраке. Туда ушел Иван. Ушел и не вернулся.
  - Суки! Твари!! Падлы!!! - хрипел Кеша и безустали рвал в ошметки
волокна. Тесак утратил остроту, стал скользким, тупым - липкая слизь
засохшим клеем приставала к лезвию,
  Живоход стоял на месте и еле заметно поводил боками.
  То ли системы защиты человека в нем не срабатывали, то ли этих систем и
вовсе не было.
  Когда студенистые нити подтянули Кешу к мраку сердцевины, он увидал, что
мрак этот стелется над полом, не касаясь его, а в самом полу есть ровное,
окантованное отверстие метров шести в поперечнике. Прежде, чем упасть в эту
дыру, Кеша замер, уперевшись обеими руками в края, заглянул внутрь - шесть
расплывшихся омерзительнейших оборотней сидели внизу и пялили безумные
рыбьи глазища на него. Пасти у оборотней были разинуты, из них и тянулись
нити-оплетаи. Сожрут, подумал Кеша, с потрохами, с комбинезоном вместе! И
Ивана они сожрали, зря только ждал его! Все зря! И еще одна мысль
мелькнула: а ведь это они! нет никаких довзрывников, нет никакой
сверхцивилизации, наблюдающей за землянами, ни хрена такого нет! А есть вот
эти охмурялы, они подавляют сознание, особенно если человек ослаблен,
изможден, подавляют и внушают свое, наводят тень на плетень. Вот твари!
Кеша не на шутку разозлился. Но силы его оставляли, он больше не мог
противиться натяжению нитей, руки разжались и он полетел вниз.

                                   * * *

  Головоногий работал медленно, спокойно, методично.
  Он не обращал внимания на старика, разглядывающего фреску, и почти не
смотрел на распятого Ивана. Его, судя по всему, интересовали исключительно
показания приборов. А приборы были такие, какие Иван встречал в Системе, но
не видывал на старушке Земле.
  - Значит, вы уже здесь! - сказал он утвердительно, не скрывая отчаяния и
одновременно поражаясь, что до сих пор ему сохраняют возможность говорить.
  Ответа не было. Иван запрокинул голову назад, оглядел вытянутые вверх
руки - цепей на запястьях не увидел, металлические манжеты обхватывали
кисти рук. Меж-архаанье! Непонятный, многомерный мир! И беседы с
головоногим... как он наивен и молод был тогда. Если эта штуковина работает
в том же режиме, что и прежде, то вот-вот должно начаться: волнами накатит
память, в голове зазвучат голоса, мрак поступит к глазам, все закружится,
завертится... а встанет с плахи-распятия уже не"он, а совсем иное существо
- зверочеловек.' его плоть, обросшая чужой, звериной плотью, его мозг,
иссеченный и изуродованный, прореженный и нарощенный чужой мозговой тканью.
Родится зверь! И умрет человек!
  Головоногий подполз к самому лицу Ивана, заглянул в глаза. И тогда Иван
понял - это не мыслящее существо, это андроид, робот, кукла, нашпигованная
микропроцессорами и прочей дрянью. Они обманывают его, дурят ему голову! Но
они все знают, они сделали эту куклу по каким-то схемам, эскизам. И
распятие! И приборы! Откуда они, "серьезице", знают все это?! Он в голос
расхохотался. Даже старик оторвался от созерцания умыкаемой красавицы и
уставился на него. Они снимали с него мнемограммы! Они знают про Систему
только от него, они украли эти знания из его же мозга! Негодяи!
  - Ну вот, - сипло проворчал старик, - вот вы и засомневались. А напрасно.
Да, это андроид. И пи-трансформатор нашего изготовления, его не из Системы
привезли, точно. Но вам-то что?! Он ведь работает. И андроид работает. Это
еще не ОНИ сами. Но это уже ИХ ДЕЛО! Ясно?
  - Мне не ясно - кто вы такие! - громко сказал Иван. - И почему вы
печетесь об их деле!
  - Так я вам и сказал, кто мы такие, - старик заулыбался, кривя тонкие
губы.
  - Боитесь?
  - Нет.
  - А в чем же дело? Ведь вы все равно убьете меня, никто не выдаст вашей
тайны!
  - Никакой тайны нет. Мы самая легальная... э-э, организация изо всех
существующих, молодой человек. Вся полнота легальной власти находится в
наших руках. Легальной и реальной!
  До Ивана кое-что начинало доходить. Но он не решился высказать вслух
своих догадок. Перед смертью он хотел знать наверняка, кто его отправляет
на тот свет, кто вскоре отправит на тот свет большую часть человечества. И
потому он повторил вопрос:
  - Кто вы?!
  - Много будете знать, скоро состаритесь - так ведь гласит старая русская
пословица? - неожиданно бодрым голосом сказал старик. - Да-да, мы с вами
русские люди, мы с полуслова, с полувзгляда понимаем друг друга. Жаль
только, что вам так и не удастся никогда состариться. Я вам скажу, в
старости есть своя прелесть, это особая, пора - пора отстранения,
отрешенности и возвышения над суетным, ненужным, тщетным. Это венец разума.
Вы умрете молодым. Любимцы богов умирают молодыми, о-о, это уже не русская
пословица, так говорили древние греки. Не бойтесь, вам будет не слишком
больно.
  - Кто вы такие?! - стоял на своем Иван.
  Головоногий мягкими и сильными щупальцами прилаживал к его голове и шее
какие-то шланги с присоскамиприлипалами. Подготовка к операции была близка
к завершению.
  - Вам было ясно сказано - мы реальная и легальная власть. И выше нас в
Федерации никого нету.
  - Совет Федерации?!
  - Это условное название, молодой человек. Мы те кто управляет Советом,
Федерацией и всем остальным миром.
  - Кроме России! -- машинально вставил Иван.
  - Да, - согласился старик, - к сожалению, кроме России, там у нас
ослабленные структуры. Но сейчас это не имеет ни малейшего значения. Скоро
вся человеческая цивилизация сделает огромный скачок вперед, качественный,
заметьте, скачок! Правда, не все перейдут в это новое качество... но тут
уж, простите, естественный отбор.
  - Вы перейдете?
  - Я? - переспросил старик.
  - Да, лично вы?
  - Надеюсь, молодой человек, надеюсь. Мы люди с огромнейшим опытом,
большим знанием жизни, мы не пропадем и в условиях "нового вселенского
порядка", мы умны и гибки...
  - Вы умеете приспосабливаться, это вы хотели сказать?
  - Именно это, и тут нет ничего зазорного. Выживают наиболее
приспособленные. Вспомните нашу с вами историю, русскую историю: ордынское
нашествие, ураган, буря, всеуничтожающий напор. Те князья, что пытались
противостоять этой буре, были снесены ею, уничтожены. А те, что пригнулись,
склонили головы, остались князьями. Они оказались мудрее, молодой человек,
они знали, на чьей стороне сила. И они выжили!
  - Вы хотите сохранить положение при новых властителях Вселенной?! Вы
ждете бури?! И уже готовы склонить головы?! - Иван выкрикивал свои вопросы,
задыхаясь от бешенства.
  - Буря, скоро грянет буря! - с чувством продекламировал старик. - Не
беспокойтесь, вы ее не увидите. Она грянет уже после вашего ухода. Ваше
обновленное тело, может, застанет ее, а может, и нет. Но вы не доживете,
молодой человек.
  Ивана передернуло от нелепой догадки. И голос почти тот же, и ужимки, и
тон. Все как на Хархане! Нет, не может быть, это ерунда, просто
властьимущие старцы везде и всюду похожи друг на друга, они просто копии
друг друга. И все же он спросил:
  - Вы не из Системы случайно?!
  - Я впишусь в любую систему, молодой человек, так что можете не
утруждать, себя вопросами, смотрите на жизнь шире. Вам это сейчас не
помешает, - старик зашелся мелким, рассыпчатым смехом, ему явно понравилась
собственная шуточка.
  Какая мерзость! Какая гнусь! Иван не ожидал в свой последний час, что
отроется эдакая непроглядная бездна. О вторжении знает он. И знают эти,
властвующие над Землей, над человечеством во Вселенной, властвующие от
имени человечества, по его выбору. Миллиарды землян, рожденных на Земле и
по всем обитаемым мирам вне Земли, не подозревают о грозящей им чудовищной
буре, не знают о уготовленном им апокалипсисе XXV-го века! А их властители
уже склонили выи пред Бурей, уже отдали их всех в жертву... ради чего?!
Ради установления "нового вселенского порядка"? Нет! Ради себя, ради
сохранения своей власти, пусть не такой как ныне, но все же власти.
Мерзость! Подлость! Грязь! Но значит, у них есть связь с Системой?! Значит,
они выторговали себе благополучие и жизни заранее? Значит, они продали
всех и всё?! Не может быть! Старик все врет! Такого не может быть никогда.
Он забыл еще одну пословицу: "На троне не бывает предателей"! Не бывает?!
  Иван сжал зубы. Бывают! Сколько хочешь! В начале, середине и конце ХХ-го
века на тронах России сидели предатели-иуды, палачи "своего" народа,
продавшие его врагу, иноземному завоевателю, ироду, извергу! Горе
несчастным!
  Горе слепцам. Их участь страшна и черна. Старик не врет. Ему нет смысла
врать. Ивану много раз говорили, что за Советом Федерации и Мировым
Содружеством кто-то стоит. Он и сам временами верил в существование "тайных
пружин" власти. Но что толку от его веры? И предадут тебя клянущиеся тебе в
верности! Кто клянется в верности?
  Друзья? Нет! Друзья просто верны, им нет нужды клясться, сорить словами.
Любимые? Здесь особая связь сердец, это выше человеческого разума. Нет,
любимые уходят, предавая не только тебя, но и себя. А предают те, кто
просит тебя избрать их на власть над тобою, ибо они клянутся в верности
именно тебе. Клянутся повсеместно, гласно, горячо, искренне, со слезами на
глазах и дрожью в голосе. Клянутся и предают. Мерзость! Низость! Подлость!
Но так устроен мир. Ивану как никогда не хотелось умирать в этот час. А 4tM
еще можно назвать процесс перехода в зверочеловека?
  Только смертью! Сколько раз его пытались перевоплотить, отнять у него его
собственное "я". Он всегда ускользал, не давался. И вот теперь он
беспомощен как младенец.
  - Вы зря печалитесь о людишках, - ни с того ни с сего начал старец. Его
глаза были опущены, теперь один из властелинов мира глядел не на фривольную
фреску, а в прозрачный, хрустальный и вместе с тем наполненный мраком пол.
- Людишки - это не просто жалкие амебы, червячки, муравьишки... если б было
так, я печалился вместе с вами над малыми и убогими, жалкими и ничтожными.
Но, к сожалению, это не так. Вы плохо знаете людей, вы всегда были далеки
от них. Вы парили в небесных высях, далеко от грешной Земли. Вы -
покоритель и освоитель Вселенной ради людей! Вы и не могли их представлять
иначе как носителей тепла, света, знаний. Духа, в конце концов. Ведь если
не так, то и покорять да осваивать для них ничего не надо?! Теряется смысл
вашего существования, всей вашей работы, борьбы, если хотите. Вот в вашей
голове и забит гвоздем этот идеал - нелепый, ложный, смещной... но нужный
вам. А все, молодой человек, совсем не так. Людишки - это болезнь
Мироздания, это хищные и свирепые, разрушительные вирусы, которые вторглись
в здоровый и почти беззащитный организм Вселенной. Они источают его
изнутри. Они - обреченные своей врожденной патологией на вымирание,
умерщвляют все вокруг себя. При этом каждый червь, каждая амеба -"- это
сосуд зависти, злобы, мерзости, эгоизма, подлости, вожделений...
  Иван не выдержал и закричал во всю глотку:
  - И такие как вы правят миром?! Человеконенавистники?! Господи, избавь
меня от этой мерзости в мой последний час! Я не желаю слушать тебя,
выродок!
  Старик пропустил ругательства мимо ушей, даже бровь не колыхнулась, ни
один мускул на лице не дрогнул. Он смотрел в черный пол, а мысленно нависал
над жалкой и обреченной Землей всевидящим оком, десницей вершителя. Старик
был самоуверен и самонадеян. И на то, судя по всему, имелись причины.
  - Да, миром правим мы. Ибо слизни не могут править миром. Слизни могут
лишь ползать в своей мокроте и жрать друг друга. Вы не знакомы с
механизмами власти.
  Вы наивны до трогательности. О, я ценю мечтателей и идеалистов. Их очень
много среди слизней. Это они помогают нам, это они внушают людишкам, что
наверх идут лучшие, что это отбор - самые умные, выдержанные,
человеколюбивые, блюдущие заповеди Божьи и традиции людские - они
становятея пастырями человеческими и ведут невидящих, ибо видят. Это сказки
для несмышленышей, молодой человек. Вот вы сказали - выродок? А это
означает лишь одно - не такой, как все, презревший обычаи человеческие и
мораль человеческую, По-вашему, выпавшие из общества... А по-нашему,
поднявшиеся над ним. Чтобы править людишками надо быть выродком! Надо быть
не таким как они! Они подлы и мерзки? Надо быть в стократ подлее, и это
будет уже не подлость, это будет нечто небъяснимое, сверхъестественное. Они
жестоки и беспощадны? Надо быть в тысячу крат беспощадней, и ты встанешь
над ними.
  Надо презреть все людское, возвыситься над ним. И тогда то, что всегда
будет оставаться для них пороком, возвысит тебя, укрепит и даст власть над
ними. И они, забыв, что ты выродок их- же общества, будут смотреть на тебя
снизу вверх и боготворить тебя! Это потаенные пружины власти, молодой
человек. Миром правят те, кого вы называете выродками! Они выше невыродков!
Есть вещи, о которых не принято говорить, которым не обучают ни в школах,
ни в гимназиях, ни в университетах. Но мало-мальски знающий природу
человеческого общества все видит. Вы возьмите стадо бабуинов - у них ведь
тоже сложная иерархия: старые самцы, средние, молодые, старые самки,
молодые, детеныши - каждый знает свое место в стаде, самцы имеют самок
строго по иерархии, наказывают младших по своему положению, все как у
людей..А наверху вожак - он властвует надо всеми, он вершит расправу надо
всеми. А чтобы все в стаде понимали его власть, он не имеет самок, он
насилует самцов, показывая, что он выше их, что и они для него самки. Он
это делает не по учебникам и не из умствований. Он просто выродок, по вашей
морали. Но сильный выродок, и потому он выше всех. Нормальные правят на
уровне своей семьи, маленькой группки. Но чем выше - тем больше вырождения.
Властитель - всегда выродок. Он делает то, что не осмелится сделать
невыродок. И потому он всегда сильнее. Для него нет запретов, нет норм, нет
заповедей, нет морали. Он выше всей этой мишуры. И потому он чист и высок.
А вся эта гнусь, копошащаяся у него под ногами, создающая себе нормы и
заповеди и все время преступающая их, кающаяся, не понимающая законов
Мироздания, пожирающая друг друга, мелка, отвратительна и никому не нужна.
Не налоге жалеть!
  - Ты подлец! - закричал Иван. - И ты сам сдохнешь, когда придут
негуманоиды! Сдохнешь!!!
  - Вот вы ничего и не поняли, - сокрушенно проворчал старик, отрывая глаза
от хрустального пола. - А я так старался.
  - Люди - не стадо бабуинов! И не слизни!
  - Люди значительно хуже и бабуинов и слизней. Сравнивая их с этими
тварями, я облагораживаю их и возвышай). Люди - это худшее, что породила
Вселенная. Это раковая опухоль Космоса - человечество, будто раковые
клетки, разрастается, разбухает, все уничтожает вокруг себя, убивает.
Придут врачи и немного полечат нашу Вселенную!
  Давно пора. Им со стороны виднее. Для них тридцать-сорок миллиардов амеб
не проблема. Ну что такое - вырезать спасительным скальпелем несколько
десятков миллиардов раковых клеток?!
  - Когда я был в Системе, - немного успокаиваясь, произнес Иван, - никто
не говорил об излечении нашей больной Вселенной. Они собирались прийти и
очистить место для себя. Что ты все врешь, гнусный старикашка!
  Иван лежал лицом вверх, весь опутанный шлангами и проводами.
Плаха-распятие уже начинала слегка нагреваться. Головоногий суетился у
приборов. Он не разговаривал с Иваном. Да и о чем можно говорить с куклой!
В Системе головоногий был совсем другим. Иван не видел, как в хрустальном
полу двумя кровавыми огоньками высверкнули глаза гиргейской клыкастой
рыбины. Но он ощутил ее присутствие. Наблюдатели! Чтоб их дьявол побрал!
Наблюдатели из иного мира, из иной Вселенной! Довзрывники или Бог их знает
кто! Почему они повсюду? Почему они не вмешиваются? Или они тоже считают,
что "людишки" не достойны жизни, что надо очищать от них Мироздание?!
  Нет, у бесстрастных наблюдателей не бывает таких глаз.
  Плаха наминала медленно вращаться вокруг своей вертикальной оси. Движение
было еле заметным. Но для Иваиа оно стало знаком - это начало конца. Он
попробовал еще раз вырваться. Мышцы свело от титанического напряжения,
захрустели кости, из-под ногтей потекла кровь, лопнула кожа на плече и на
запястье, он чуть не свернул себе шею, но не смог ослабить пут.
  - Все форточки закрыты, комаришка, - еле слышно произнес старик. - Тебе
не улететь как в прошлый раз.
  Ивана словно током прожгло.
  - Кто ты?! - зжрал он.
  Старик сидел, тихо-тихо смеялся. Глаза его были закрыты.
  - Ты Верховник! - кричал Иван. - Я узнал тебя! Таких совпадений быть не
может! Ты уже здесь?! - Ивану казалось, что разум его помутился, что он
снова в Системе, что Верховник, этот огромный, исполинский старец,
выкованный из железа и рассыпающийся как глина, поднимется сейчас со своего
блистательного и непостижимого трона, возьмет в лапы здоровенный двуручный
меч... И он полетит, полетит сквозь уровни, ярусы, времена и пространства,
а и след ему будет грохотать старческий надменный смех, Опоздал! Он так
ничего и не успел сделать. Они пришли!!!
  - Вы ошибаетесь, молодой человек, - вяло ответил старик, - я не
верховник. И тот, кого вы так называете, тоже никакой не верховник. Но он
был здесь, он был во мне своей частицей. Вы же знаете от него, что он может
одновременно присутствовать в разных местах, разделенных миллионами
парсеков. Это просто один из них. Не надо быть слишком умным, чтобы понять
- насколько они совершеннее людишек. Они по праву придут сюда и по праву
займут место, которое занимали недостойные.
  - Ложь! - не сдавался Иван. - У них нет хода в нашу Вселенную! Он не мог
быть здесь!
  - Вот и заблуждаетесь. Ход давно есть. Они просто не спешат. А ему
помогали наши общие друзья. Какой же вы недогадливый, а еще говорят, что
перед смертью у людишек проясняются мозги. Врут всё!
  Перед Иваном словно из воздуха выявилась клыкастая гадина. Обожгла
взглядом. И пропала. Так вот кто их "общие друзья"! Наблюдатели? Нет! Иван
понял, что близок к разгадке. Но времени у него оставалось совсем немного.
  Распятие вращалось все быстрее. Он чувствовал как нарастает новый слой
кожи, как твердеют ногти, превращаясь в большие и острые когти. Это пока
внешние изменения.
  "Скоро пойдут внутренние. Значит, они уже сняли с него всю нужную им
информацию. Значит, они решили не отключать его сознания на время
перехода-трансформации.
  Они решили немного помучить его перед небытием. Пусть!
  Иван не страшился мук. Ему надо было понять все до конца. Теперь он
держал в руках ниточку - надо потянуть, и клубок распутается. Какая
трагедия! Выборная, земная власть, и те, что стоят за ее спиной, предали
землян, предали Землю. Они все знали! Заранее! И вместо того, чтобы
организовать отпор Вторжению, мобилизовать все силы Федерации, России,
дружественных миров Вселенной, Сообщества, в конце концов, они прикинули на
своих весах, кто сильнее - и встали на сторону сильного. На сторону
негуманоидов, готовящих уничтожение цивилизации! Они купили себе жизнь и
власть над жалкими остатками землян, если вообще таковые останутся! Они
продали всех с потрохами, продали заранее, до первого выстрела, до того,
как подошва первого иновселенского оккупанта коснется темных территорий.
Это было страшно! Иван до боли стискивал зубы: старикашка прав, он на самом
деле витал в облаках, он идеалист, до безумия наивный человек. А ведь он
первое время обивал пороги, бегал, стучался в кабинеты - он думал его сразу
поймут, ударят в колокола, сделают хоть что-то. Но его гасили повсюду,
тормозили повсеместно.
  Это было не просто так. Значит, кто-то дал установку заранее?! Да! Но
тогда выходит, что они все знали еще раньше, чем он вернулся из Системы? Не
может быть! Проклятые бабуины! Выродки!! Сволочь!!! Если бы он догадался,
кто правит миром, он делал бы все иначе, он разбудил бы человечество от
дремотной спячки... Поздно! Кабы знать, где упасть! В оставшиеся минуты
бытия, жуткого и мучительного, можно лишь стонать, выть, плакать, распинать
себя на своей плахе. Все силы Зла против людей! Все сила Зла против него!
  - Будьте вы прокляты во веки веков! - вырвался хрип из его горла.
  - Будем, будем, - с нескрываемым злорадством проблеял старик. - Прощайте,
молодой, человек! Спокойной вам смерти!
  Краем глаза Иван увидал, как ушло вниз, в хрустальный пол кресло вместе
со стариком. Точно также уходили кресла и в прошлый раз - они провалились в
черноту и прозрачность гидропола будто по мановению ока. Старик ушел, ему
надоело это представление. И_йлевать! Все мельтешило перед Иваном. Он уже
почти не отличал яви от наваждений. Он был в зале и одновременно во
вселенской черной пропасти. Мерцающие холодные звезды кружились адским
водоворотом. И выплывали призраки, тени. Он ничуть не удивился, когда из
тьмы, будто выхваченный лучом прожектора, высветился старенький звездолет,
кораблик прошлых веков... такой знакомый, родной. И снова две фигуры,
мужская и женская, висели на железных поручнях смотровой площадки, снова на
круглых шлемах играли отблески пламени. Он не видел убийц отца и матери,
будто их и не было вовсе. Он видел лишь их, обреченных, умирающих по злой
воле чужих существ. Сколько раз он пытался заглянуть под забрала шлемов, за
прозрачные щитки. И никогда ему не удавалось сделать этого. Ои сотни раз
уже почти видел их черты, вглядывался в родные лица... но уни ускользали.
Вот и теперь, он не видел их. Лишь кровавые отблески пламени. Лишь мука и
невозможность помочь!
  Это было самым страшным. Скоро он придет к ним, в царство мертвых, в
царство теней, и они больше не будут его мучить, не будут являться ему ни
днем, ни ночью, ни в тйжкие предрассветные часы. "Я верю - он выживет!"
Женский, высокий голос иглой вонзился в мозг, пробуравил его, пробудил. Это
кричала она - его умершая, зверски убитая негуманоидами мать. Он слышал ее.
И не было слов о проклятьи. БЫЛИ совсем другие слова. Но ее слова: "Я верю
- он выживет! Я верю - он выживет!! Я верю!!!"
  Водоворот превратился в бешеный смерч. Мерцающие звезды вспыхнули,
вытесняя тьму и мрак. Иван поднимался из бездны, из черной вселенской
пропасти. Он будто выплывал наверх из свинцового, мутного океана проклятой
планеты Гиргеи. Он пробуждался, возвращался в страшный зал со старинными
фресками.
  Когда он очнулся, первым, что он увидел, было знакомое круглое лицо с
широко раскрытыми глазами и перебитым носом. Ивану вспомнился смертный сип,
вырвавшийся и" сдавленного его руками горла, хруст позвонков... как давно
это было, целая вечность прошла. Значит, круглолицый выжил? Вот это
встреча!

                                   * * *

  Беглый каторжник Иннокентий Булыгин, опутанный мерзкими студенистыми
нитями, висел над землей в полуосвещенной пещере, уныло глядел на
беснующихся оборотней и нервно напевал про себя старую аранайскую песенку:
  "Сегодня в ночь, сегодня в ночь уйдем мы в мир иной. Но мы не прочь,
совсем не прочь вас прихватить с собой..." Песенка была навязчива и мрачна,
полетать настроению ветерана.
  Оборотней было много. И все они были какие-то разные. Кеше это казалось
очень подозрительным. Люди похожи на людей. Аранайцы, или араны, на
аранайцев. Умаги на умагов. А на кого похожи оборотни? Каждый сам на себя?
Кеша чуял здесь какой-то подвох. Если бы не абсолютно естественный вид всех
этих тварей, он принял бы их безумный хоровод за беснования ряженых, за
идиотический мрачный маскарад, на котором нелепыми костюмами и масками -
сама плоть. Оборотни были страшны своей схожестью с человеком и страшны
отличием от него. Сорок наиболее уродливых гадин, сплетя верхние конечности
и закинув назад омерзительнейшие головы с тупыми рыбьими глазами, плясали
жуткую дикарскую пляску вокруг жертвы, завывали, хрипели, цокали, роняли на
грунт студенистую слюну, вскидывали нижние лапы. Они напоминали банду
безумцев и слепцов, одуревших от наркотического пойла и наркотического
ритма. Не каждый смог бы долго, безотрывно смотреть на кошмарное действо,
на полупрозрачных и вместе с тем покрытых панцирными чешуйками обитателей
глубоководий Гиргеи. Еще сотни две или три тварей сидели под сводами
пещеры, их рыбьи глаза будто не замечали жертвы, висящей на грубом каменном
крюке между верхом и низом, междуполом и потолком, этого первобытного
жилища.
  Кеша слышал о странностях оборотней, об их непредсказуемости,
нелогичности их поведения, о тупом безразличии и внезапно пробуждающейся
лютой злобности, он слышал и о том, что оборотни прекрасно себя чувствуют в
воде, под многотонным прессом свинцовой жижи Гиргеи и на поверхности, где
любую глубоководную тварь разорвало бы вдрызг собственным внутренним
давлением. Кеше было плевать на эти особенности. Живучие, суки!- вот и весь
разговор. Кеша не любил дискуссий, он принимал все таким, каким оно было.
Он готов был принять и этих гадин, и пещеру, и свое висение в липкой
паутине нитей, и даже свою смерть - только бы поскорей, хватит уже
изгиляться! хорош! устроили тут, понимаешь, танцы народов мира! Он видывал
и не такое, не удивишь и не испугаешь!
  Лишь один раз он невольно вздрогнул -когда беснующие на миг, после особо
гулкого удара своего семиугольного гонга вдруг разом остановились, замерли,
присели, взвыли... и глаза у каждого прояснились, будто какие-то прозрачные
пленки спали с них. Его обожгло пронизывающими и совсем не безумными
взглядами. Но тут же все стало по-прежнему, ритуальная пляска продолжилась,
гулко заухал гонг, глазища снова стали по-рыбьему бессмысленны и тупы. У
Кеши болели руки, ныла спина. Он с затаенной надеждой думал о живоходе, об
Иване, который должен вот-вот прийти на выручку, о карлике Цае и Гуге
Хлодрике. Он верил в сказки, но он временами грезил, отключаясь от
кошмарного бытия.
  Грезы ушли вместе с затихшим гонгом. Тишина протрезвила его. Помощи и
чуда не будет. Он на адской глубине, в чреве распроклятой и подлой планеты
Гиргея, безоружный, спутанный нитями, в лапах у псевдоразумных дикарей. Он
проиграл свой последний земной бой!
  - Ну чего, суки, притихли? - просипел он себе под нос.
  И оглядел замерших, присевших на корточки оборотней.
  Он смотрел на них.
  А они глядели в землю, в корявый грунт пещеры. Они явно чего-то ждали. И
дождались. Из мрака, в котором всё терялось и глохло, послышались вдруг
мерное сопение шаги, завывания - и выплыли корявые, убогие и громоздкие
белые носилки, выточенные то ли из камня, толи из окаменевшего дерева.
Несли их двенадцать оборотней самого устрашающего вида, несли очень
осторожно, с почтением - даже коленки у оборотней были полусогнуты, головы
полуопущены.
  - Мать ты моя! - не вытерпел Кеша. - Эта еще от-
куда?!
  Посреди носилок в ворохе белых подушек сидела большая, даже огромная
женщина. Вполне земная. Если бы Кеша мог, он протер бы глаза. Но руки были
опутаны нитями, и он просто проморгался, зажмурился, снова вгляделся.
  Носилки опустили метрах в семи от него, опустили прямо на спины двух или
трех десятков коленопреклоненных оборотней - и оттого голова этой "земной
женщины" теперь маячила на уровне Кешиного лица. В тусклом мерцании
светящихся полипов-рыбоглотов, распятых на стенах и сводах пещеры, в
угарном дрожании четырех вонючих, смердящих факелов он, наконец,
рассмотрел женщину внимательнее. Жрица или владычица оборотней выглядела
странно, теперь она не казалась земною: полупрозрачное, чешуйчато-волосатое
тело восьмилапого, хвостатого и плавникастого оборотня увенчивала седая
голова старухи-ведьмы. Большой горбатый нос, глубоко посаженные, острые
как нож серые глаза, взметнувшиеся седыми кустиками брови, острый,
выдающийся вперед подбородок, почти полное отсутствие губ - на их месте
лишь окруженная сбегающимися морщинами щель. И невероятно густые, длинные,
прикрывающие верхнюю часть тела волосы - грива седых, ослепительно белых
волос с пепельными подпалинами и синевой на концах. Кеша даже вспотел. Ему
не хватало для полного счастья этой страшной ведьмищи!
  - Он слишком высоко висит! - неожиданно отчетливо и звонко произнесла
ведьма, мешая староанглийский с межгалактическим.- Вы хотите, чтобы я
сломала себе шею? Мерзавцы!
  Мига не прошло, как к Кеше подскочили с двух сторон сразу шестеро
оборотней, повозились немного, один по нитям быстро вскарабкался к
крюку... и Кешу опустило. Теперь он мог бы при старании, коснуться ногой
грунта, надо было только чуть вытянуться. От такого положения у него сразу
заболело все тело - нет, неуежели висеть, то лучше повыше, а тут одна
иллюзия, что стоишь, это не висение, а пытка!
  - Так хорошо! - заключила ведьма-владычица.
  И уставилась на пленника сверху вниз, внимательно разглядывая его. Кеша
столь же внимательно разглядывал это чудище со старушечьей головой, его
трудно было смутить. Смотрины могли бы продолжаться долго. Но случай решил
иначе. Носилки качнулись, чуть не опрокинулись - не выдержал кто-то из
оборотней, придавленных своей владычицей. И тут же в виновного, а может
быть, и в невинного, но подвернувшегося под руку вонзился тяжелый трезубец
с черным шлейфом по алому древку. Рука у ведьмы была тяжелая.
  - Зачем же так?! - удивленно выдохнул Кеша.
  Но он волновался напрасно, наказанный оборотень не издал ни звука - то ли
ему не было больно, то ли он был очень терпеливым.
  Ведьма открыла рот и обратилась к висящему:
  - Ты не бойся. Тебя пока не тронут.
  - И на том спасибо, - ответил Кеша.
  - Не надо нас благодарить, - ведьма нахмурила брови, она, похоже, не
понимала юмора. - Ты в полной моей власти. Проникнись этим и веди себя
пристойно. Ты можешь выжить.
  Кеша покорно склонил голову. Он все понял, он очень хотел выжить и был
готов на все. Оборотни завороженными полубезумными глазами смотрели на свою
владычицу. Но стоило им только моргнуть, и они бы разорвали чужака в
клочья. Кеша все понимал.
  - Что люди говорят о нас? - неожиданно спросила ведьма.
  Кеша растерялся.
  - Да так, - пробубнил он, - ничего особенного. Недавно пришел один от
вас, больной, его наказали. А про вас ничего такого.
  - Больной? - повторила ведьма в раздумий. - Вот всегда так. Из трех дюжин
только от одного польза. Бывает и реже. Вы тоже вырождаетесь.
  - Да чего там про нас говорить, - согласился Кеша, - народец хреновый
пошел, мелкий, глупый и слабый. Много всяких гадов стало рождаться, я б
таких в колыбели душил. Вырождаемся!
  Ведьма заулыбалась, встряхнула седыми патлами, оглядела свое притихшее
племя. Ей явно понравился ответ.
  - Еще двадцать лет, пусть сорок - и вообще одни дебилы останутся, глядеть
тошно! - усердствовал Кеша. - Это еще сюда лучших присылают, а на матушке
Земле одни выродки остались, и не разберешь - то ли человек, то ли сволочь
какая-то!
  - На Земле давно не было войн, - вставила ведьма с многозначительным
видом.
  - Точно! А то совсем бы повырождались, ублюдки! - поддакнул Кеша.
  Ведьма замотала головой.
  - Если бы войны, - сказала она назидательно, - были бы очаги облучения,
были бы мутации. Мутация - она движет всем живым, она не дает гнить и
вырождаться она создает новые, более приспособленные типы. Миллионы слабых
издыхают, а сильные, единицы, десятки остаются жить и становятся еще более
сильными. - Ведьма злорадно ухмыльнулась, снова затрясла седыми власами,
уставилась пронзительйо на ветерана и каторжника. - Скоро у -вас останутся
одни сильные!
  Кеша дернулся в нитях. Но все же попросил уточнить:
  - Почему это?
  - Будет большая, очень большая война!
  Бред! Они все с ума посходили, и Гуг, и Иван тоже несли околесицу о
какой-то предстоящей войне, о вторжении. Ну ладно, тех еще понять можно, ну
а эта гадина, которая торчит в своей дырявой планетенке, в самом ее гиблом
нутре, она откуда знать может?!
  - Война это плохо, - философически заметил Кеша. - Я много воевал. Но не
стал сильнее. И богаче не стал. Кто по штабам сидел, те здорово
обогатились, это да. А нам хрен под нос!
  - Это будет другая война. Никто не станет богаче. Из ваших. Но ты не
бойся. Если ты окажешься тем, кто нам нужен, мы оставим тебя здесь. Волны
войны не докатятся до наших подземелий!
  Кеша поморщился.
  - Это как сказать. За ридориум могут спалить всю Гиргею!
  - Тем, кто придет к вам, не нужен ридориум. У них другие ценности, -
объяснила седая ведьма. И неожиданно добавила: - Ты должен называть меня
королевой, понял?! Меня зовут королева Фриада, властительница троггов!
  - Властительница вот этих оборотней?
  - Да! И этих и других. Если ты подойдешь нам, я разрешу тебе называть
меня моя королева! Это большая честь!
  - Я тронут, королева, - поспешно заверил ведьму Кеша. Он знал одну
простую вещь, женщины любых рас любят галантность и деликатность, и в его
положении лучше не забывать об этом. Но все же не удержался: - А в чем
заключается мо& предназначение? Чем это я могу подойти или не подойти...
королева?!
  Старуха-ведьма наморщилась, отвернулась.
  - Об этом мы поговорим позже. Ты еще не знаешь, кто мы такие и зачем мы
здесь. Не спеши. В наших подземельях время течет медленно. Мы были здесь,
когда еще не было вас. И не было тех, кто продырявил, испоганил нашу
прекрасную планету.
  - Так вам что ж это, сто миллиардов лет? - спросил Кеша. И тут же
добавил: - Моя королева!
  Ведьма снова пронзила его взглядом.
  - Ты опять спешишь, ведь я тебе еще не даровала права называть меня моя
королева. Может быть, тебе придется вернуться в ваши обиталища.
  - Нет! Не надо! - замотал головой беглый каторжник. - Я не хочу
возвращаться, там одно вырождение и одни выродки!
  Ведьма наморщилась.
  - Люди не любят троггов, боятся их. Но ты странный человек. Я понимаю
тебя. Я все могу понять, ведь во мне есть и людская кровь. Но они, - Фриада
обвела своим трехзубым жезлом послушную притихшую паству, - они никогда не
поймут тебя. Хотя во многих из них тоже есть человеческая кровь. Погляди,
ну разве скажешь, что это не одна раса, что это гибриды?!
  - Никогда! - истово заверил Кеша. Хотя он видел с самого начала: это.
такой пестрый и разношерстный сброд, что другого такого не отыщешь во всей
Вселенной. Вон сидит оборотень с клювом как у пеликана и свинячьими
тусклыми глазками. А рядом огромная безгубая жаба с двумя запавшими дырами
надо ртом. А в полуметре от жабы высохший прозрачный скелет с длиннющими
плавниками...
  И все же в них много общего. Кеша только позже понял - фактура одна, они
состряпаны из одного теста, из рыбьей студенистой жижи, из медузьей плоти -
ее не скроешь ни под какими панцирями и чешуйками, а склеены рыбьим клеем.
Трогги! Он впервые слышал это слово.
  Королева Фриада CMqgnpena на него снисходительно, как на малое дитя или
на комнатную собачонку. Слава Богу, не били и не пытали. Кеша бывал в плену
и знал, как это делается.
  - Ни одна из рас, даже самых древних и самых могущественных не может
выжить сама в себе. Она изживает себя.
  Есть какой-то высший закон, который не дает выжить замкнувшемуся в себе.
Ты меня слышишь, землянин? Трогги были первыми на Гиргее. До них здесь не
жил никто. Они родились сразу - без эволюции, без среды, без естественного
отбора, родились из спор, посеянных кем-то неведомым. Ты представляешь себе
разумных существ, явившихся в пустой мир с пустыми руками?! Это было
жестокое испытание. Но трогги выжили. Лишь в двести шестьдесят третьем
поколении они узнали о дарованной им способности менять форму свою. И это
было не случайно! Ибо еще через поколение на Гиргею пришли земоготы. Это
была наша великая трагедия! Сотни миллионов поверхностных троггов,
обитавших в пещерах огромных гиргейских гор, были убиты. Их вытравили
ядовитыми газами. Ни один из них не ушел от чудовищной кары.
  - Кто эти земоготы? - спросил Кеша. Он слышал, что задолго до землян
кто-то командовал на Гиргее и даже добывал рядориум, но не очень-то доверял
всяким байкам.
  - Сейчас увидишь!
  Королева Фриада подняла свой жезл, направила его на одну из стен пещеры.
Из жезла выбился тоненький оранжевый лучик. И стена исчезла. Сразу стало
светлее, даже глаза у Кеши заболели - он впервые увидал такую огромную и
идеально гладкую стену из хрустального льда. Все это было несовместимо с
дикарскими плясками и вонючими факелами, грубыми первобытными носилками и
напыщенной ведьмой-королевой. Но это было. Стена просветлялась на глазах,
будто включался на прозрачность слой за слоем, как в капсуле последнего
поколения. И когда она вся стала прозрачной, Кеша невольно вскрикнул. Прямо
перед ним, нависая огромной тушей, застыл в хрустальной пустоте
шестиметровый скорпион с тремя хвостами-гарпунами, двенадцатью
шестисуставчатыми лапами... и огромной круглой головой с черными выпуклыми
глазищами. Он медленно ворочал этими антрацитовыми полушариями, будто
выискивал жертву. От такого взгляда мороз пробирал по коже. Был скорпион
покрыт гребнистым хитиновым панцырем бледно-зеленого цвета. Мягкое на вид
желтоватое брюхо ритмично сокращалось - скорпион дышал. Пошевеливались
длинные мохнатые, бревнообразные и вместе с тем расходящиеся веером усы.
Земогот! Глядя на эту хищную и отвратительнейшую тварь, Кеша думал, что
ведьма не врет, такие могли уничтожить и миллионы троггов и еще побольше.
Он не боялся за себя, знал - хрустальный лед это силовые поля, земогот
скручен ими надежней, чем он этими хлипкими студенистыми водорослями, не
вырвется. А может, это вообще подвижное чучело или голограмма, снятая с
гадины давным-давно.
  - Они пришли на Гиргею два с половиной миллиарда лет назад. Их никто не
знал. Первые трогги отчаянно бились с ними, пытались противостоять
захватчикам. А те истребляли их походя, не считая даже за серьезного
противника, вообще ни за что не считая. Земоготы не ели троггов, не
перерабатывали их - сами трогги им не были нужны. Им была нужна наша
Гиргея! Ее недра! Не только ридориум. Тут было много того, чего не было на
других планетах Вселенной. Они вывозили все подряд - каждый день в космос
уходили десятки и сотни грузовых звездолетов. За два тысячелетия они
полностью уничтожили огромные гиргейские горы, а ведь ими была покрыта вся
планета, скалы вздымались на сотни ваших земных миль над двумя океанами
Гиргеи. Они зарывались в породу, ввинчивались в нашу планету на своих
землеройных гигантах. Это было страшно? Смотри!
  Чудовищный скорпион исчез, словно его и не было. И открылось Кеше иное:
исполинская винтообразная машина, сотрясающаяся от гула, от собственной
титанической мощи, прожигает слои базальта и гиргенита, только трещины
разбегаются по сторонам. А за машиной - клокочущая струя черной, свинцовой
жижи. И сверкающие брикеты - ридориум. Это было фантастическое зрелище!
Кеша сам добывал своим гидрокайлом на подводных рудниках Гиргеи ридориум.
Но это были крупицы, жалкие крохи. У землян никогда не было такой
феноменальной технологии.
  Дьявольские машины, они разлагали породу на черт-те что, превращали ее в
жижу, но выдавали наверх брикеты, целые брикеты самого драгоценного
вещества во Вселенной!
  Имея такую машину, можно иметь все! Это непостижимо! Один день, один час
работы на ней - и обеспеченная жизнь и самому, и всем потомкам до скончания
света! Что там обеспеченная, - роскошная, блистательная жизнь!
  - Ну хватит! - проворчала патлатая ведьма. - Машина исчезла. Хрустальный
лед перестал искриться, полупогас. - Это не каждый выдержит. Гляжу, и у
тебя слюнки побежали. Они брали чужое. Не завидуй им! Смотри на нас,
внимательно смотри. Неужели ты ничего не замечаешь?!
  Кеша вгляделся в оборотней. Что он должен был заметить? Они и сами-то
чутьпопригляднее скорпионов-земоготов. Есть даже сходство какое-то: лапы с
крючьями когтей, хвосты почти такие же, но хлипкие... хе-хе, хлипкие в
сравнении с хвостами скорпионов, а для человека такой "хлипкий" хвостик-
неминуемая смерть. Нет, Кеша ни черта не понимал.
  Старуха смеялась, она была довольна. Видно, не так часто ей
представлялась возможность открывать кому-то глаза, учить и вразумлять. А
она, судя по всему, любила это ремесло.
  - Смотри, несчастный, - провозгласила она, - что ты видишь теперь?!
  Лед прояснился, заискрился - теперь в нем висел трехметровый почти
прозрачный червь с рыбьими плавниками и безобидной округлой мордочкой.
Просвечивающийся хребет был тонок и нежен.
  - Я не видел таких, что я могу сказать, - признался Кеша.
  - Это трогг. Да-да, это обычный- нетрансформированный трогг до нашествия
земоготов. Мы были такими. Но мы стали другими. Двести шестьдесят три
поколения - это почти миллиард лет! Уже тогда трогги вырождались. Это
вырождение могло бы длиться еще миллиарды лет, до полного исчезновения
нашей расы. Но судьба послала нам земоготов. Они убивали нас. А мы через
них выживали и становились сильнее, живучее, приспособленней. Мы похищали
земоготов и использовали их по-своему. Мы вливали их свежую воинственную и
здоровую кровь в кровь нашей дряхлеющей расы. Это было непросто. Совсем
разная генетика, ни при каких обстоятельствах не могло бы произойти
смешения в природе, естественным образом. Но мы разобрали генетический код
их наследственности. Полторы тысячи лет шел поиск. И мы стали их
использовать в своих целях. На стороне земоготов была сила, абсолютное
превосходство во всем. Они нас боялись меньше, чем водорослей-трупоедов. Но
мы их достали. Это была кропотливейшая работа. Вначале похищения не
удавались, у них были отлаженные системы охраны и слежения. Но мы
приспосабливались к этим системам, мы проникали через них и принимали их
формы, вид их детенышей. Мы уносили, увозили, уволакивали их. И появлялись
новые трогги. Это было чудовищно! Первых гибридов боялись даже старейшины,
они внушали ужас троггам. Но генетики знали, что делали - в телах
скорпионов жили души троггов. И вот позже... Нет, лучше погляди-ка!
  Кеша уставился в прозрачность хрустального льда. Картина появилась сразу.
Это была бойня, жестокая и безжалостная бойня. В огромных шарообразных
помещениях одни жуткие скорпионы уничтожали других, беспощадно, зверски,
используя непонятное дисковидное оружие и без него своими кошмарными
лапами. Смотреть на это побоище было и интересно, и тошно.
  - Ну хватит! Ты уже все понял! - процедила старуха. - Мы не только
обновляли кровь своей расы. Но мы выращивали и земоготов с сознанием
троггов. Выращивали и по одному, по два запускали в их обиталища. Ни одна
система сложения не могла отличить подлинного земогота от нашего. Они
пропускали наших. И тогда начиналось. Вершилось возмездие. К тому времени
уже вся Гиргея была изъедена ходами земоготов. Они превратили нашу планету
в огромный плод, источенный червями. Они стали невероятно сильны и
могущественны. И не было им равных во Вселенной. Это недра планеты Гиргея
дали им силу и власть! И они раскусили нас. Но было поздно. К тому времени
мы научились, - королева Фриада злорадно улыбнулась, впервые обнажая
огромные, явно нечеловеческие зубы, - мы научились создавать не только
зародышей земоготов с душами троггов, но и споры. Ты понимаешь, что это
означало для захватчиков?!
  Кеша туго соображал, он не успевал переваривать информацию, уж слишком
все это отличалось от того, что ему довелось слышать о псевдоразумных
гиргейских оборотнях. И потому он честно признался:
  - Не-е, не понимаю!
  - Тогда слушай! Мы сеяли эти споры везде, где могли быть земоготы. Споры
проникали в их корабли - и уходили к их мирам. Споры попадали в их
обиталище, в их станции, в контейнеры с грузом. Это было начало Большого
Конца для земоготов. Рано или поздно из спор рождались сильные,
воинственные, бесстрашные земоготы-убийцы. Они истребляли настоящих
земоготов повсюду, не было им границ. Священная, великая месть троггов
добралась до каждого из виноватых и невиновных. Раса земоготов перестала
существовать. Их нет нигде! Мы истребили их во всей Вселенной.
  - Но ведь те, что вылупливались из спор... - начал было Кеша.
  - Они или погибали вдали от родины или возвращались. Последних было
совсем мало. Вне Гиргеи они не давали потомства. Это были смертники. Но они
шли на смерть за святое для нас дело. Мы их породили в образе врагов своих,
чтобы отомстить врагам своим. В этом была наша сила и наше право! А заодно
мы обновили кровь расы. Свежей струи нам хватило еще на миллиард с лишним
лет. И все же замкнутые в пещерах изживали себя... Мы были на грани
вырождения, когда явились вы - земляне. Мы не могли ненавидеть вас так, как
ненавидели земоготов. Но вы пришли на нашу планету, понимаешь! Вы пришли
вовремя. На этот раз мы продвигаемся быстрее, значительно быстрее - нам не
понадобятся тысячелетия, чтобы влить в себя вашу кровь и обновить себя.
Посмотри на меня!
  Кеша еще раз внимательно вгляделся в королеву. Он начинал кое-что
понимать. В это было трудно поверить, но... голова у ведьмы была
человечьей.
  - Да-да, я гибрид трогга с человеком. Я прожила троггом восемьсот
шестдесят три года по-вашему. И я одной из первых позволила принести себя в
жертву нашим генетикам. Последующие были более удачными. Но ты не увидишь
их здесь.
  Кеша растерялся. Ему стало не по себе. Он уже понимал, что уготовано
землянам на Гиргее... да и не только на Гиргее. Но он не мог поверить в
это.
  - А где я их увижу?- тупо спросил он.- Где, королева?!
  Фриада снова рассмеялась. Она была довольна. Все ее изможденное лицо
выражало злорадство и торжество.
  - Ты их не увидишь. - Мы не выпустим тебя. Ты мне нравишься землянин. И
ты дашь семя для новых гибридов. А увидят их твои сородичи, увидят в свой
последний миг. Многих они видят уже сейчас, но они не могут отличить их от
самих себя, ибо отличить землян с душами троггов невозможно. Ты понимаешь
меня?!
  Кеша понимал королеву гиргейских оборотней. Он понимал, что землянам
грозит участь земоготов - полное уничтожение. Сначала на Гиргее, потом на
Земле и по всей Федерации. Это было немыслимо. Но теперь Иннокентий Булыгин
верил старой ведьме.
  - Да ты не переживай, не расстраивайся, - успокоила его Фриада, - ты ведь
сам говорил, что земляне вырождаются. Сам говорил, что на Земле одни
выродки остались, и не разобрать - то ли человек, то ли сволочь какая-то.
Верно? У меня хорошая память. Мы вам поможем в этом процессе. А вы поможете
нам... поможете выжить, освежить нашу старческую кровь. Не морщься, не
делай свое лицо таким печальным. Это закон Мироздания - слабый уходит,
сильный остается. Не мы одни живем по этому закону. Те, кто придет к вам
для большой войны, хотят большего. Нам хватит вашей крови. Им нужны и ваши
земли!
  - Про тех я не знаю. А вот вы... - Кеша задохнулся от гнева. - Я не
согласен помогать вам. Лучше убейте!
  - Тут распоряжаюсь я - королева троггов Фриада, понял, землянин! Не ты
первый, не ты последний! Исчезнет земная цивилизация. А трогги будут!
Исчезнут негуманоиды иной Вселенной, которые идут, чтобы поработить вас и
изничтожить. А трогги будут! Исчезнут те, что придут вслед за ними...
  - А довзрывники-наблюдатели?! - жестко спросил Кеша и не менее злорадно
оскалил зубы.
  Королева осеклась. На ее лицо набежала тень.
  - Им нет дела до нас. Они сами по себе!
  - Значит, они есть?! - настаивал Кеша. - Есть, моя королева?!
  - Есть! - спокойно ответила ведьма. - Никто не знает, почему они выбрали
Гиргею, Но они никому не мешают. Они только смотрят. Они не помешают и нам!
- Последние слова она произнесла громко, с вызовом.

                                   * * *

  - Ты видишь эту хреновину?! Видишь, отвечай мне! - Дил Бронкс тыкал в нос
Гугу Хлодрику обрывок тяжелой черной цепи, той самой. - Я загоню ее завтра
же! Загоню за полцены, старик! Но этих денежек мне хватит, чтобы нанять...
нет, чтобы купить целую эскадру боевых космокрейсеров. Понимаешь? Нет, ты
меня понимаешь, старик?! Мы пойдем на эту паршивую Гиргею! Мы ее
расколошматим вдрызг, мы им всем надерем уши. Гуг! Это я тебе говорю...
  Гуг Хлодрик, седой и багроволицый великан-викинг, мычал в ответ нечто
невразумительное. Из его глаз текли слезы. Вот уже вторую неделю подряд они
пили, не просыхая, не вылезая из тесной конюшни, пугая своим пьянством
лошадей, киберов, несчастную Таёку. Поиски на Земле Ливадии Бэкфайер ничего
не принесли - и это еще больше расстроило Гуга. Жизнь была прожита зря. Он
подлец! предатель! трус! никчемный человечишка, бросивший всех, предавший
всех! Два дня назад с Земли прилетал Крежень, правая рука Гуга, человек
надежный, кремень, проверенный бандой во многих делах и никогда не
подводивший. Он долго хлопал Гуга по огромной спине, все не мог
нарадоваться, выпил сними пару бутылок, рассказал про бандудела шли
хреново, без вожака удача их оставила, половина банды разбежалась, кто-то
перешел в другие, более удачливые, кто-то нанялся на дальние геизируемые
планеты, осталось человек двести. Когда Говард Буковски начал подробно
излагать Гугу планы его же вызволения с гиргейской каторги, Гуг оборвал
его, налил еще стакан. "Там все накрылись, Крежень!" - сказал он, стирая
слезу с давно небритой щеки. Крежень улетел обратно, так и не получив
никаких инструкций. А Гуг остался. Он валялся на прелом сене - самом
натуральном земном сене, малость подпревшем уже здесь, вдали от Земли - и с
тоской смотрел на свежевыструганную кедровую стропилу. Была бы под рукой
веревка, он бы повесился. Но ходить по космолаборатории и искать ее он не
мог. Дважды Таёка приносила полные инъекторы алкофагов и силой впрыскивала
содержимое в Гуга и своего разлюбезного муженька. Оба раза они полностью
отходили, обретали всю свежесть и ясность разума, но оба раза они
напивались заново, да еще похлеще прежнего. Таёка заперла все спиртное в
сейфоотсеке Дубль-Бига. Но шустрые киберы приносили бутылки в конюшню,
видно, у Дила Бронкса, хотя он и не баловался горячительным пойлом, были
кое-какие запасы на черный день.
  - Я их раздолбаю к едрене матери! - истово заверял негр, пытался
подняться с четверенек, падал, опрокидывал стаканы, наливал снова. - Я
разнесу эту каторгу в щепки, но вытащу оттуда Ванюшу! Гуг, ты меня
понимаешь?!
  Гуг кивал и мычал. Он все понимал. Он бы и сам раздолбал и разнес бы к
чертям Гиргею, но он не мог даже доползти до двери. Оба жеребца ржали
опасливо, косили глазом на пьяных, жались в углы. Дил Бронкс напугал их еще
неделю назад, когда пытался взобраться на них, пришпорить, взнуздать и
немедленно поскакать на выручку друга Ивана. Так и не взобрался. Они рыдали
с Гугом на пару, жалея не столько несчастных узников Гиргеи, сколько себя.
  В тот момент, когда Дил совал цепь под нос Хлодрику в очередной раз,
дубовая дверь в конюшню распахнулась. На пороге стояла Таёка. В ее руках не
было инъекторов, она держала в крепко сжатой маленькой ладошке самое
примитивное орудие- деревянную палку, подобранную невесть где.
  - А ну встать! - закричала она пронзительным голоском.
  Ни один, ни другой встать, разумеется, не смогли. И Таёка не стала
выжидать. Первым делом она разнесла в дребезги оба наполненных стакана и
все четыре бутылки, стоявших под стеночкой - удары были мастерские, недаром
Таёка на Земле занималась долгое время в одной из школ "угон-фо", изучала
тайные приемы рукопашного боя.
  - Сейчас вы у меня запляшете, миленькие!
  - Ну чего ты... - начал было Дил Бронкс. И тут же полетел в угол - конец
палки угодил ему прямо в лоб, а сильная и легкая нога в синем сапожке в
грудь. Таёка в гневе не жалела ни себя, ни близких своих, воспитание у нее
было явно не христианское.
  - Получай еще!
  Дил не успел очухаться от удара, как на него обрушился град новых.
Женушка била метко, больно, не щадя свою пьяную и беспомощную половину.
  - И тебе! Чтоб не завидно было!
  Удар пяткой в лоб сразил огромного Гуга, который, поднялся было медведем
и побрел на помощь другу. Пока неповоротливый Гуг падал, Таёка успела
запрыгуть на его широченную словно вертолетная площадка спину, сплясать на
ней танец победителя, выколачивая дробь по хребту, подпрыгнуть,
перевернуться через голову и мягким ударом в загривок распластать викинга.
  - Вот так! Я-а-а!! - визжала Таёка. - Вот так!!!
  Она бесновалась будто десяток обезумевших пантер.
  Никогда еще Дила Бронкса так не били, даже на Сельме, даже на гнусной
планете Урагаде, где его били люто, жестоко и сильно зверообразные
аборигены. Тем было проще - у них из туловищ росло сразу по две пары рук и
по две пары ног, это были прирожденные бойцы и драчуны. Но сейчас
потерявшая над собой контроль худенькая, маленькая, нежненькая Таёка
уложила бы их всех.
  - Я-я-ааа!!!
  Гугу не удалось отлежаться - град ударов подбросил его массивное тело,
загнал в угол, заставил лезть на стену. Но старый разбойник был слишком
толст и пьян, чтобы лазить по стенам. Он снова рухнул в солому. Он уже не
думал о стропиле, о петле, о сведении счетов с проклятущей жизнью. Он
думал, как бы спрятаться от этого урагана. И ничего не мог придумать. Он
видел одним не распухшим еще глазом мельтешение рук и ног, это была не
Таёка, это был злой дух в женском обличий. И от него не было спасения.
  - Получай! Я-яаа!!!
  Дил увернулся от удара ногой, получил два кулаками и три ребром ладони,
но успел подпрыгнуть, ухватиться за какое-то торчащее из стены бревно,
подтянулся, получил вдогонку еще два удара и полез куда-то под потолок.
Если бы у него была возможность, он выпрыгнул бы в открытый космос, лишь бы
избежать этих жгучих, болезненных тычков и ударов. Дил Бронкс был уже почти
трезв. И все же она его достала и под потолком, она его протрезвила
окончательно - такого сеанса излечения от похмелья Дил еще никогда не
проходил. Он дикой черной кошкой скакал по стропилам, изворачивался. Но она
его доставала, догоняла - и била, била, била. Упал он прямо на спийу
жеребцу.
  Еще в полете Дил осознал, что он абсолютно трезв, что он еще никогда в
жизни не был настолько трезв. Но жеребец этого не знал, он взвился на дыбы,
потом взбрыкнул задними ногами и сбросил незадачливого ездока.
  - Все! Все-е-е!!! Больше не надо!!! - дико зжрал Дил, забившись на
четвереньках в угол, скаля свои ослепительно белые зубы с еще более
ослепительным бриллиантом, сверкавшим в них.
  Но Таёка все же наградила его завершающим ударом - нос у Дила, и без того
широкий и большой, стал еще шире и больше.
  - Вот так будет хорошо! - сказал Таёка ледяным голосом и совсем без
одышки, будто это неона только что носилась по всей конюшне молнией. -
Сюда!
  По ее команде в распахнутую дверь ворвались сразу три шестируких кибера,
подхватили Дила Бронкса и в полминуты спеленали его пластиконовыми бинтами
как самого заурядного буйнопомешенного. Застыли в ожидании следующей
команды.
  - Повесить! - жестко приказала Таёка.
  Огромные глазища у Дила совсем вылезли из орбит.
  - За что? - пролепетал он, облизывая пересохшие синие губы пересохшим
языком. - Ты с ума сошла?!
  - Повесить! - еще жестче повторила Таёка.
  Киберы ее поняли. Они забросили два пластиковых конца за стропила,
подтянули спеленутого, закрепили концы и замерли. Дил Бронкс висел
тренировочной грушей, не доставая ногами сена на целых полтора метра, он
был просто отличной мишенью, на нем можно было отрабатывать самые сложные
удары, только чуть подпрыгнуть и... Но Таёка не стала продолжать избиение.
Она была удовлетворена делом рук своих.
  - А ты чего притих! - она резко развернулась к Гугу Хлодрику,
прятавшемуся за крупом одного из жеребцов. - Ко мне!
  Команда была столь ясна и устрашающа, что Гуг упал и пополз к Таёке,
глядя на нее совершенно трезвыми, молящими о пощаде глазами. Он был в
совершеннейшей прострации. Он был забит, опустошен, обезволей до такой
степени, что забыл, как его зовут и где он находится. Лишь увидев киберов,
подступающих к нему с бинтами, он встал на ноги разбуженным шатуном,
взревел, мощными ударами отбросил и правого, и левого от себя - так, что
только хромовые ребристые ступни засверкали в воздухе. И тут же увидел
перед собой маленькое желтенькое личико с раскосыми глазами.
  - Нет! Ты еще не созрел! - спокойно прошипела Таёка. И вдруг лицо ее
исказилось: - Я-я яааа!!!
  Град ударов обрушился на беглого каторжника, вожака банды, бывшего
блистательного десантника-смертника из особого отряда космоспецназа по
борьбе с межзвездным терроризмом. Это была буря, ураган, смерч и цунами,
все вместе взятое. Уже на двенадцатом ударе Гуг в полном безумии зарекся
пить - если только выживет, если только... Он пытался защититься,
уклониться от ударов, достать эту маленькую бесовку, ведь надо ухватить ее,
и все! Он сжал бы её в ладонях - и она притихла бы как мышка. Ничего больше
и не надо! Но он не мог этого сделать, как ни старался. Она была сильнее
его в бою, искусней и ловчее.
  - Я-яааа!!!
  От последнего удара в мозгу у Гуга помутилось. Но он не успел упасть.
Ловкие киберы подхватили его, спеленали и подвесили в метре от владельца
этой роскошной конюшни и еще более роскошной космостанции Дубль-Биг, в
метре от висящего грушей преуспевающего ученого и бизнесмена,
респектабельного и талантливого Дила Бронкса.
  - Повисите - дозреете! - спокойно сказала Табка.
  И вышла, хлопнув дубовой дверью.

                                   * * *

  - Здравствуйте, Иван!- сказал круглолицый и улыбнулся кривой улыбкой.
  Иван скосил глаз на собственное плечо. Нет, он еще не превратился в
зверочеловека, плечо было обычным, его плечом. Они остановили
плаху-распятие. Где головоногий?
  В чем дело?! И почему старик пропал, а этот мертвец восстал из мертвых?!
Он не ответил на приветствие.
  - Вы меня не узнаете? - круглолицый погасил улыбку.
  И Иван увидел, что это не тот, кого он придушил собственными руками.
Вернее, тот, да не совсем. Отчаянная догадка промелькнула в голове.
Неужели?! Он тогда ушел из его мозга. Куда он мог уйти? Только в тело
круглолицего!
  Нет, он мог уйти в любое тело, он мог воплотиться в старца с ясным
взором, в одутловатого или даже в пижона с алмазной заколкой... Но он
выбрал освободившееся тело. Он выбрал круглолицего. Первозург!
  - Ну вот! - сказал Первозург-круглолицый, снова кривя рот. - Вот вы меня
и признали.
  - Где старик? - спросил Иван.
  - Да какое нам дело? Он покинул этот зал... судьба его спасла. Знаете, я
уже собирался было вмешаться, я был рядом за двумя стенами. Ведь я обязан
вам жизнью, Иван, и своим спасением. А я умею помнить добро.
  - Где головоногий?
  Круглолицый нагнулся, поднял, с пола что-то. Иван увидел только шупальце
с присоской. Головоного отключили. Нет его, есть обесточенный муляж. Ну и
черт с ним! Неужели пронесло? Это было похоже на сказку!
  - Никаких сказок, Иван! Просто надо иметь хороших и верных
друзей! - улыбнулся Первозург.
  - Они не разоблачили вас? - спросил Иван.
  - Каким образом?
  Иван только отвел взгляд. Действительно, каким образом они могли
разоблачить Первозурга, вселивщегося в тело одного из властителей мира, не
повредившего ничего в его мозгу, в его сознании, подсознании и
сверхсознании, но получившего над ними полную и беспредельную власть?!
  - Помогите мне!
  - Ах, да!
  Первозург-круглолицый покопошился у изголовья, что-то отжал - и все
проводники, шланги и прочая мерзость отпали от Иванова тела. Он был
свободен! Он мог встать, выйти, сбежать отсюда. Но он лежали не знал, что
будет делать дальше. Он один раз уже сбегал из этого тайного дворца-города,
запрятанного от всего человечества под антарктическими льдами, под самим
материком, в его глубинных недрах.
  - Я помогу вам выбраться. Не надо совершать необдуманных
поступков,-предупредил Первозург.
  - Хорошо. Я согласен. - Иван был готов подчиняться.
  Он спрыгнул с плахи. И упал, ноги не держали его.
  - Проглотите вот это! - Первозург протягивал на ладони два сиреневых
кубика. - Не бойтесь, я не собираюсь вас травить.
  Иван проглотил кубики. Попробовал встать. Но снадобье подействовало лишь
через несколько минут.
  - Где мой мешок? - поинтересовался он.
  - У меня, - коротко ответил Первозург.
  - Это хорошо. Вы должны мне его вернуть, это не мои вещи.
  - Я и не претендую на них. Потом заберете.
  Иван никак не мог решиться спросить о главном. Это было непросто сделать.
Поймет ли его человек ХХХ-го века, скитавшийся миллионы лет в иных
измерениях? Ведь он сам себя порою не понимал. Но медлить больше нельзя.
  - Вы знаете, кто они?
  - Знаю! - коротко ответил Первозург. - Они подлинные властелины мира.
Мира людей.
  - Так что же вы? - сорвался Иван. - Ведь вы же всемогущи! Ведь вы могли
бы их давно ликвидировать. Знаете, что они готовят всем нам?!
  Первозург-круглолицый заулыбался своей кривенькой улыбочкой, отвел глаза.
Он явно не готов был вести беседу на эту тему, а может, просто не хотел
лишний раз тревожить взбудораженное сознание Ивана. Ведь он, Первозург, мог
читать его мысли, а Иван нет. Они были неравны даже сейчас. Неравны во
всем.
  - Мне надо разобраться, узнать как можно больше, - сказал он после
затянувшейся паузы. - Тут нельзя рубить с плеча, понимаете, нельзя.
  - Почему?! - не понял Иван.
  - Могут быть параллельные структуры власти, - ответил Первозург, -
система подстраховок. Тогда нам конец. Они не так просты, как вам это
кажется. Запомните, сидящие на тронах умеют защищать себя - в этом все их
искусство, в этом их ум, воля, сила. В первую очередь - усидеть на троне, а
уж потом - управление и все прочее. Если бы я пошел в открытую, ну мог бы
устранить одного, двух верховников... понимаете, это не решение.
  - Почему?! Надо с чего-то начать! Хотя бы одного! Хотя бы двух! -
возмутился Иван.
  - Глупости говорите, - отрезал Первозург, - убрав одного или двоих, я
только расчищу дорожку тем, кто готовится им на смену. И все! Вы еще молоды
и не опытны, Иван. Вы не понимаете механизмов власти!
  - Ну как же, - проворчал Иван, - меня туг учил уже один про механизмы!
Такого понаплел, что нутро выворачивает.
  Первозург вперился в Ивана острым взглядом, он считывал из мозга своего
спасителя беседу со стариком. Это длилось секунды две-три. Но Иван все
понял.
  - Мы с вами договаривались, по-моему, не ковыряться в чужих мозгах, не
так ли?! - сурово проговорил он. - Или с таким жалким и ничтожным пленником
можно делать все, что душе угодно?!
  - Нет! Извините меня. Просто старик говорил с вами откровенно, он не
кривил душой: власть - это омерзительнейшая штука. Миром правят
выродки-дегенераты. За редчайшим исключением. Но выродки не прощают тех,
кто составляет исключение, они не любят здоровых. В этом вся сложность и
заключается, Иван. И еще... - Первозург замялся. - И еще, я ведь сам один
из них, из выродков-дегенератов, понимаете. Мой мозг, мое сознание и все
прочее - это такая же паталогия, как и у них. Просто во мне сидит и еще
что-то...
  Иван оцепенел. Можно было испортить все. И потому он просто уцепился за
последние слова.
  - Вот это "что-то" и возносит вас над ними! - почти выкрикнул он. - Вы
совсем другой, Первозург, совсем другой!
  - Ну, ладно, ладно, - улыбка на лице круглолицего перестала быть кривой,-
хватит об этом. И не зовите меня больше Первозургом. Ведь это вурдалаки на
Полигоне, в Пристанище 1ак звали меня, зачем же мы будем им подражать?!
  - Я же должен как-то к вам обращаться.
  - Меня звали когда-то Сихан, миллионы лет назад... - Первозург погасил
улыбку, - если эти миллионы только были, меня звали Сихан Раджикрави. Я
почти забыл свое имя, я даже забыл, как оно звучит, как произносится.
  - Вы индус?
  - Нет! У меня нет национальности. Я ребенок "из пробирки", выражаясь
старинным, допотопным языком. У меня никогда не было родителей, мам, пап,
дедушек и бабушек. Имя мне просто дали вместе с порядковым индексом,
точнее, после него.
  Иван встал. Подошел к черной двери из иргезейского гранита. Он начинал
беспокоиться. Вот они здесь разговоры разговаривают, а там, может, уже
готовятся схватить его, там, может, уже вертухаи зашебуршились. Они теряют
время, бесцельно, напрасно, преступно.
  - Мы можем проиграть эту игру, - сказал он.
  - Можем, - спокойно согласился Сихан. - Всегда ктото проигрывает, а
кто-то выигрывает. И еще, Иван. Я хотел сказать вам, что я пока не ваш
единомышленник. Вы слишком просты, все воспринимаете черным или белым. Я
помогал вам. Вы помогали мне. Но, согласитесь, у меня может быть свое
мнение.
  - Разумеется, - сказал Иван, мрачнея. Дело приобретало неожиданный
оборот. Значит, на Первозурга можно не рассчитывать в дальнейшем. Только на
себя! Только на себя!
  - Я хочу во всем разобраться, - уточнил Сихан. - Я никогда всерьез не
занимался историей, я не помню деталей правления XXV-го века...
  - Временные связи изменены, - оборвал его Иван, чтобы сразу внести
ясность. - Та история, что вам знакома, не повторится. И будущее теперь
будет иное.
  - Согласен. И все же до порогового момента изменений не было. Те, кто
властвует миром сейчас, - он выразительно поднял брови, - властвовали и в
нашей истории, той, которая уже не повторится. И они удержали власть,
понимаете?
  - Не совсем. - Иван нервничал. - Мне надо уходить! Я не хочу снова на
плаху!
  - Мною блокированы все подходы, не волнуйтесь. Не всегда дело нужно
делать споро, иногда его надо делать рассчетливо и неспешно, поверьте моему
опыту. Вы уйдете, а я останусь. - Первозург улыбнулся. - Пока останусь. Вы
знаете, у меня ведь тоже могут быть свои планы.
  - Какие еще?- наивно поинтересовался Иван. Он уже знал ответ.
  - Пристанище - это мир созданный мною и моими единомышленниками, это мое
детище. Я не могу так просто отказаться от него.
  - Так вот почему они хотели убить вас?!
  - Да, именно поэтому! - тихо ответил Сихан. - Но помните всегда, что
убить меня они собирались вашими руками.
  - Дело прошлое,- решил замять неприятную тему Иван.
  - Как сказать.
  - Да как ни говори! Неужели вы меня будете подозревать в чем-то?
  - Нет. Это исключено. Я был в вашем сознании. Вы посланец сил Добра! -
буднично и даже скучно произнес Первозург.
  - Вот как, - машинально откликнулся Иван. В ушах у него прозвучало тем
старым, незабываемым голосом:
  "Иди, и да будь благословен!" Но к чему сейчас эти разговоры, сейчас,
когда надо действовать?!
  - Да. И поэтому я никогда не буду вам мешать. Больше того, я буду
помогать вам по мере...
  - По мере чего?
  - По мере возможностей.
  - Неправда! - Иван был резок и зол. - Возможности у вас колоссальные, у
них нет меры, тут что-то иное.
  - Вы правы. Я не так выразился. Я буду помогать вам по мере того,
насколько это не препятствует моим интересам. Понимаете?
  - Понимаю.
  Сихан отвернулся. Подошел к фреске. Он смотрел не на седовласую девицу, а
на кентавра. Этот человекозверь был по-своему красив и грациозен, в нем
чувствовалось нечто неживотное, одухотворенное, хотя и творил он дело
нехорошее, умыкал красавицу-землянку. Лицо у кентавра было почти
человеческое. Янтарно-рыжий болигонский кентавр!
  Чье ты создание? Божье? Сатанинское? Или ты сам по себе?! Болигон сейчас
заповедная зона. И принадлежит этот заповедник Синдикату. Иван знал от
Гуга, как Синдикат осваивает "заповедники". Бедный болигонский кентавр!
  - Да, я не сказал вам всей правды, - признался Сихан, не оборачиваясь. -
Я не расправляюсь с этими властителями мира и по другой причине. Они имеют
какую-то связь с Пристанищем. Они посылали вас туда не наугад. А у меня
связей теперь нет. Я должен все узнать. Я уже побывал в мозгах у каждого из
клана "тайного мирового правительства". И почти ничего не узнал. Есть
кто-то еще, кто не может без них, как и они без него. Тут все запутано,
Иван. Если бы все было просто и ясно, я б разрубил этот проклятый узел
одним ударом! - Сихан поднял руку и резко, невероятно резко, со свистом ее
опустил - Ивану показалось, что воздух был рассечен острейшим фаргадонским
мечом. Он машинально взглянул на свое запястье, потом на локтевой сгиб -
рукояти чудесного меча не было, как не было и шнура-поисковика. Сняли!
  - А ведь я собирался привести сюда две боевые капсулы и уничтожить эту
обитель выродков, - неожиданно признался Иван.
  - Большей глупости содеять невозможно! - Сихан обернулся. Глаза его
горели. - Вы хотя бы предупреждайте меня о своих планах, можете не
беспокоиться, я их никому не выдам.
  - У меня нет пока никаких планов. Я не знаю, как подступиться ко всей
этой дьявольщине, а вы сразу делаете выводы. А если завтра Вторжение, что
тогда?!
  - Ничего. - Сихан смотрел прямо в глаза Ивану. - Неужели вы думаете, что
можно остановить Вторжение?!
  - Можно! - ответил Иван твердо, с непонятной решительностью.
  - Блажен, кто верует. Ну да это ваши проблемы. Может, еще и ничего не
будет.
  - Будет. Я видел их.
  - Кого их?
  - Воинов. Гигантские инкубаторы, тысячи маток, миллионы зародышей. Они
выращивают бойцов, завоевателей. Я видел их звездные эскадры. Они наготове!
- Иван ходил по залу, сжав кулаки, нервно подергивая головой. Наверное, ему
было лучше умереть на этой крутящейся плахе-распятии. Один раз - и
навсегда, навечно! Это лучше, чем беспристанные мучения, чем бессилие и
тревога. Ну зачем он, этот человек из будущего, который сам себя назвал
одним из выродков-дегенератов, спас его? Только лишь в знак благодарности
за собственное спасение? Нет, не может быть, Первозург не так прост, он
очень хитер, он слишком мудр, чтобы быть хитрым, он не такой как все
остальные, и нечего ломать голову.
  - Эскадры всегда наготове, на то они и эскадры, - отпарировал Сихан. - А
что касается воинов, зародышей... они, эти зародыши в своих инкубаторах
что, уже с лучеметами и плазмометами в руках выращивались?!
  - Нет! Причем тут лучеметы и зародыши, - недовольно пробурчал Иван.
  - А тогда почему вы решили, что это воины, что это завоеватели? Может,
негуманоиды выращивают обычных андроидов для обслуги и всяких грязных
работ? Ну с какой стати вы вдруг решили, что выращенные существа похватают
лучеметы и прочую гадость, усядутся в звездолеты эскадры и полетят
завоевывать Землю?!
  Иван ударил кулаком по плахе- шланги и провода посыпались на пол. Этот
Первозург нарочно злил его.
  - Они мне сами сказали об этом! - выкрикнул он. - Сами!
  - А вы верите каждому слову?!
  Иван растерялся.
  - Нет, не каждому, - ответил после заминки.
  - А если это слово изречено врагом?!
  - У вас железная логика, Сихан. Но они говорили правду! Они не знали, что
я выживу. Понимаете, не знали!
  Первозург снова уставился на столь любимую стариком фреску древнего
письма. Он явно любовался кентавром.
  Иван вдруг понял. Ведь кентавр- плод мысли человеческой, это воплощение
невоплощенного, несуществующего. Сихан занимался этим всю жизнь. Но он не
знал, что на Болигоне есть настоящие, живые кентавры. Он думал, что он
почти бог, что он создает то, о чем думали, мечтали и грезили... А оно уже
есть. Просто он не знал этого! Ивану сразу припомнились черные, втягивающие
в потустороннюю бездонную пропасть глазища гигантского Авварона Зурр
бан-Турга в Шестом Воплощении Ога Семирожденного. Первозург и Преисподняя.
Два мира! Воплощение образов. Образов, пришедших в сознание, в мозг, в
голову.
  Откуда? А если они и пришли ОТТУДА?! Вырождение!
  Это непостижимая загадка! Первозург, Сихан Раджикрави, как бы он себя ни
называл, знает еще не все! Но он все время что-то не договаривает.
  - А вы себе, Иван, никогда не задавали одного странного вопроса? - тихо
спросил круглолицый-Сихан.
  - Какого?
  - Вы его только что случайно коснулись, - продолжил Сихан, - почему вы
всегда выживаете?
  Иван оторопел.
  - Это случайности, цепь случайностей, - ответил он спешно, не веря своим
словам, - иногда я сам себя спасаю, иногда мне помогают, как вы, например.
Да, именно так.
  Сихан покачал головой.
  - Нет, не так! И вы чувствуете это. Вас кто-то ведет по жизни. Вас кто-то
опекает и всегда отводит черное крыло от вашего лица. Он вмешивается
редко... эта сила помогает вам нечасто, но без нее, без ее участия ни
одному простому смертному, даже с вашими сверхчеловеческими способностями
не удалось бы пройти через цепь подобных испытаний.
  Иван невольно провел рукой по груди. На ней ничего не было. Даже если и
было раньше, сняли, - в чьих только лапах он ни побывал. Крест! Они боятся
креста. Кто боится креста? Нечистая сила. То есть, все, чьи помыслы и дела
нечисты! Это так, он прав. И если его ведет кто-то, пусть, не ему роптать и
отталкивать руку помощи в слепой гордыне.
  Иди, и да будь благословен! Значит, не только он ощущает это, значит, это
заметно и со стороны? Нет! Он столько всякого наворочал за свою жизнь,
столько пролил крови, разрушил, уничтожил, столько раз изменял, предавал,
нарушал все заповеди Господни, что не вправе он рассчитывать на благую руку
Творца, нет! Он наивен в своей гордыне и тщеславен! И это видят другие, им
передаются его ощущения, и они тоже начинают верить, что некая Благая Сила
споспешествует ему. Гордыня! Нет!
  - Я не хочу говорить об этом, - тихо сказал Иван. Он как-то сразу
успокоился. Кулаки разжались, голова перестала дергаться. Он сел в кресло у
черного овального столика и уставился в гидропол. Он ждал появления красных
глаз, клыкастой гадины. Но она не всплывала.
  - Мир сложен, Иван, - сказал Первозург, - и нам не надо отталкивать друг
друга. Вспомните, ведь у вас остались кое-какие дела в Пристанище, верно?
  Ивана всего перевернуло. Это же надо так зацепить за живое! Он почти
забыл... нет, просто заставлял себя не вспоминать. Алена! Аленушка! И его
сын в ней! Они в биоячейке, закодированной, загэворенной, запрятанной ото
всех в треклятом сатанинском Пристанище! Ведь они ждут его. Только он
сможет пробудить и ее, и своего неродившегося еще сына. Какая тяжесть в
груди! Подлец! Негодяй! Он занимается всем, чем угодно, но он совсем ничего
не сделал для их спасения... Почему ничего? Он собирает своих верных
друзей! И он их соберет! Он вернется за ними... Проклятый троеженец!
Язычник! Варвар! Это же дико, необъяснимо! И он еще считает себя
христианином, он вспоминает про заповеди, он в тщеславии и гордыне смеет
думать о поддержке Свыше. Негодяй! В Осевом его ждет страдающая, изнывающая
в мире призраков Света! В Пристанище, в хрустальном гробу Аленка! В Системе
- Лана, светловолосая, непокорившаяся Лана! Он не может разорвать себя
натрое, не может! Он погибнет в этом раздвоении, растроении. Прав
Первозург, прав. Они повязаны одной веревочкой. Кем бы он ни был, что бы он
ни сотворил, какие бы грехи ни висели тяжким камнем на нем, он не бросит ни
одну из них! Время, только время - он снова проникнет в Систему, он
проберется в Пристанище, на колдовскую планету Навей, он войдет в Осевое
измерение! А пока спокойно, спокойно, спокойно- нельзя беспредельно рвать
свое сердце, оно еще пригодится для дел, нельзя его разрывать в борьбе с
самим собою.
  - Да, нам надо держаться друг за друга, - твердо сказал Иван.
  Первозург сунул руку в карман черноте балахона.
  - Вот возвратите, - сказал он, протягивая черный кругляш с ремешком.- Он
настроен, отлажен, можете не волноваться. Одежда в отсеке. - Первозург
подошел к стене, остановился - и боковина уехала вниз, открывая ряд полок.
- Возьмите. Мешок - в месте возврата.
  - Я там был?
  - Да. Я думаю, вам еще раз надо побывать в Венеции.
  Но никто не должен вас видеть.
  - А что будет здесь? Ведь они хватятся меня! - засомневался Иван.
  - Плаха уже работает, - мягко ответил Сихан.
  Иван обернулся. Распятие вращалось вокруг вертикальной оси, бесшумно, с
огромной скоростью. Но даже в этом вращении было видно - кто-то большой и
сильный лежит на нем.
  - Кто это?
  - Вы! - коротко отрезал Сихан.
  - Я не понимаю таких шуток, - обиделся Иван, облачаясь в свой комбинезон.
  - Это не шутка. Я еще не разучился делать кое-какие штучки. Я клонировал
вас, понимаете. На плахе сейчас лежит ваш клон, ваш двойник. Он станет
зверо-человеком.
  - Как-то странно, - признался Иван, - ведь мой клон - это тоже я?!
  - Кем-то надо было пожертвовать. Ведь вас не убыло?
  - Нет, - согласился Иван. - И они не заметят подмены?
  - Они и проверять не станут. Для них вы пройденный этап, не будьте о себе
слишком высокого мнения, это просто глупо, Иван. Вам пора!
  - Ну что ж, прощайте, - сказал Иван, пристегивая возвратник.
  - До свидания, - ответил Сихан.
  Перед тем, как нажать на возвратник, Иван поднял глаза на Первозурга,
вздохнул.
  - Еще один вопрос.
  - Пожалуйста.
  - Где сейчас карлик Цай ван Дау?
  Сихан улыбнулся криво.
  - Он работает на правителей мира.
  - Значит, старик не обманул меня? - спросил Иван будто у самого себя.
  - Не обманул. Раньше Цай боялся только серых стражей Синдиката, теперь он
будет трепетать и перед спецслужбами этих выродков.
  - Каждому свое, - мрачно изрек Иван.
  - Каждому свое, - согласился с ним Первозург.

                                   * * *

  Когда королеву Фриаду, эту старую ведьму унесли на ее носилках во мрак,
ритуальные пляски, дикий вой и стенания оборотней вокруг висящей жертвы
возобновились. Таков обычай, смиренно думал Кеша и терпел. Ему еще повезло,
просветили перед закланием, уважили. Но он начинал дуреть от всей этой
свистопляски, от нее в глазах появлялись прыгающие чертики и разноцветные
круги. Кеша боролся с наваждениями и грезами, все пытался осмыслить
сказанное ведьмой. Если это правда - землянам пришел конец. Вообще
получалась какая-то несуразица - ну прямо всеисполчились на Землю! Не может
такого быть.
  Жили вроде бы нормально, никто никого не трогал. А тут, ежели поверить
всем этим россказням, услышанным за последние две-три недели, прямо жуть
какая-то: негуманоиды готовят вторжение, вот-вот начнут действовать
посланцы преисподней при полной поддержке сатанинских сект Черного Блага,
крупные банды типа Синдиката, которые и бандами уже нельзя назвать, скорее,
целыми государствами в государствах, державами в державах, громят Федерацию
изнутри... и вдобавок оборотни, тайная война гиргейских псевдоразумных
оборотней с человечеством. Бред! Такого не может быть никогда, чтобы сразу
все, чтобы сразу все!
  Кеша кое-что знал из земной истории, и его обучали четырнадцать лет в
гимназиях шести ступеней, и ему втравливали в мозг методом гипнозакладки
знания тысячелетий. И потому он знал, бывает, знал умственно, "головой".
  Но сердцем, душой не мог согласиться. Только шакалы набрасываются
исподтишка, стаей, на ослабевшую добычу.
  Шакалы? Почему только они... А Батыево нашествие на Русь? Враг не
приходит один: стоит кому-нибудь вцепиться зубами в один бок великана, тут
же находятся такие, что вгрызаются с другой стороны. Кто только не бросился
тогда на истекающую кровью Русь - и литва поганая, и немцы, подлые
псы-рыцари, лжехристиане, благословленные на грабеж и разбой наместником
дьявола на земле, сатанинским папой, и ляхи, и татарье всех мастей, и
иудеи, и хазары, и даже италийские наемники. Именно так и бывает, коли
приходит беда- отворяй ворота, только ленивый не придет на тебя с мечом.
Так было и позже, в Смутные времена, когда почти те же шакалы набросились
на Россию со всех сторон, выгрызли даже ее сердце. Так было и восемьсот
двенадцатом, и в восемнадцатом, и в сорок первом, и в годы тихой, ползучей
"третьей мировой войны" восьмидесятых-девяностых годов ХХ-го века. Так было
всегдавражья сила не ходила в одиночку. То ли добыча каждому в отдельности
была не по зубам, то ли духа не хватало встать один на один, лицом к лицу.
Значит, и теперь так! Только так и бывает! Горе горькое по свету шлялося и
на нас невзначай набрело. Нет, совсем не случайно набрело. Значит, ослабло
человечество - шакалы, они всегда на ослабевших кидаются. Не будет
спокойной старости, не будет тюльпанов и своей халупы. А будет вечная война
похлеще аранайской. Та длилась тридцать лет. А сколько будет идти эта?
  Как противно и нудно выли оборотни! Кеша впадал в транс, он уже не
понимал, где находится, чего с ним выделывают, и вообще - жив он или не
жив, может, давнымдавно отбросил копыта, и вот мается на подступах к местам
наказания, к адским сковородам?! Он различал лишь одного, особо
прозрачного, вихлявого и глазастого оборотня, который извивался перед ним.
Ну что же это за тварюга такая, смотреть тошно! Все мельтешит, все
расплывается, круги, черти, вой, пятна какие-то. И у оборотня на голове
почему-то длинные белокурые волосы, прямо целый ворох длинных, чуть
золотистых волос. И ноги у него длинные бабьи... только вот плавники торчат
в разные стороны, и прилипалы... нет, уже не торчат, это руки, ручки -
тоненькие, гибкие, с холеными, точеными пальчиками. И никаких чешуй,
никаких панцырей... вот наваждение, а вместо них осиная талия,
тоненькая-тоненькая над широкими, полными бедрами, и груди, большие,
колышащиеся в такт танцу. Много повидал Кеша красоток на своем нелегком
веку, но эдаких еще не видывал, эдаких и не бывает на свете, не может быть!
Во как крутится, во как бедрами вертит, извивается, приседает, прогибается
кошечкой. Напасть! Кеша готов был выпрыгуть из собственой шкуры и
накинуться на красавицу-танцовщицу. Не было никаких оборотней, не было
пещеры. Была лишь возбуждающая глуховатая музыка, был полумрак, и была она
- разжигающая плоть, лишающая-ума, искусительница! Кеша почти ничего не
помнил.
  Нет, он не помнил совсем ничего, у него начисто отшибло память. И он ли
это вообще был, седой, измученный войнами и каторгами неудачник?! Нет! Он
был молод, силен, он хотел прыгать, скакать, плясать вокруг этой белокурой
бесовки. А еще он хотел... Его будто кипятком обожгло. Да, он страстно,
безумно желал ее, прямо тут, прямо сейчас, сию минуту!
  И когда это желание созрело до невыносимости, до острой боли, путы спали,
будто их и не было. Кеша почувствовал, что он свободен, что ничто не
удерживает его. И он диким зверем набросился на нее - подхватил, смял,
вдавил в себя. Она была обжигающе приятна: упругие груди и бедра, нежная
шелковистая кожа, горячие сладкие губы. Кеша безумствовал. Он упивался этой
дикой страстью, он погру-' жался в нее, растворялся в ней. Он был на
вершине. Такого восторга, такого счастья, такой остроты бытия он не
испытывал никогда. Его выворачивало, ломало, корежило от острейшего,
нечеловеческого наслаждения. В ярчайший миг сладострастного изнеможения он
оторвался от красавицы обессиленный и умиротворенный. Упал на землю с
закрытыми глазами, испытывая мучительное блаженство.
  Но уже через секунду вой снова прорвался в его уши, прогнал миражи. Дикая
пляска оборотней продолжалась, она стала еще более варварской, необузданой
и свирепой.
  Кеша открыл глаза. Прямо под ним лежал омерзительный, вихлявый,
прозрачный оборотень с длинными тонкими плавниками. Он еле дышал, сипел,
пускал пену, Кеша сразу все понял. И застонал.
  - Теперь ты можешь называть меня, моя королева! - томно прозвучало в
ушах.
  Вихлявого оборотня подхватили бережно. И унесли.
  Вакханалия продолжалась недолго. Оборотни по одному исчезали во мраке,
гул гонга стихал, пока не пропал совсем.
  Вонючие факелы шипели и сорили искрами, они угасали. В пещере темнело.
Кеша подполз к ближайшей стене обессиленным, полуубитым. Свернулся
калачиком. И уснул.
  Ему снился прежний сон. Точнее, продолжение этого сна. И был он более
явственным, чем сама явь.

                                   * * *

  Сихай не обманул Ивана. В маленькой сырой каморке лежал Гугов мешок. Он
был завязан шифроиглой, той самой, знакомой. У Сихана имелся выход сюда,
значит, он наладил связи, значит, он не терял времени даром. Но он мог бы
дать и кое-что посущественнее, например, хорошее, мощное оружие. Но не дал.
Он спас Ивана. И бросил его на произвол судьбы, как бросают в воду
неумеющего плавать.
  Хорош друг!
  Иван выглянул .в узенькое окошко-бойницу. На улице было темно, шелестела
листва. Больше ничего понять было невозможно. Венеция! Снова защемило
сердце. Земля предков. Иван старел, его больше не тянуло в Космос. Почему
так несправедлива к нему судьба, почему именно он должен стоять на пути
злых сил?! С какой бы радостью он все забросил, переехал бы сюда, занимался
бы раскопками. Человеку не место в Космосе! Ах, как прав был батюшка, мир
праху его и покой. На Ивана снова накатило чувство вины, его друг, сельский
священник мог бы еще долго жить, нет, тут не сердечный приступ, тут
убийство. Ну почему по его пятам идет смерть?! Он что, прокаженный?! Если
он несет смерть близким, пусть лучше убьют его самого! Или он уйдет в
сторону, осядет здесь. Ах, история, история человечества, история родного
славянского племени - ты безгранична, ты затягиваешь в себя, ты океан
океанов, миллионы судеб, дел, свершений. Великое племя росов! От Лабы и
Реции, Веиетии и Рома прошло ты до Тихого и Индийского океанов, перебросило
мосты в Америку. Ты дало начало всем великим цивилизациям Земли! Ты и есть
сама земная цивилизация! И вот грозит тебе погибель, и всем, кто вокруг
тебя, грозит погибель. Почему же спишь ты в ночи этой?! Почему спят все
младшие племена, изошедшие из тебя и зачавшиеся сами по себе?! Грозен
покров тихой ночи. Грозен и страшен!
  Иван вытащил рукоять, сжал. Меч заискрился в его руке. Работает.
Шнур-поисковик сам обвил кисть. Порядок.
  Что там еще? В ладонь скользнуло теплое яйцо-превращатель. Ай да Сихан!
Ну удружил, ну молодец! Иван распихал что мог по клапанам, закинул мешок за
спину. Пора!
  Он вышел в тихую венецианскую ночь. Пахнуло сыростью и разложившимися
водорослями от каналов. Всем хорош" Венеция, но запахи! От них не могут
избавиться вот уже почти три тысячи лет. Он тщательно запер дверь. Осмотрел
дом, в который ему не суждено возвращаться. Дом был маленький, старенький,
совсем неприметный. Такие обычно и выбирают для тайных дел.
  Земля! Лишь сейчас он по-настоящему ощутил себя на Земле. Там, в
подантарктических глубинах был мир чуждый и злой, неземной. А здесь другое
дело! Иван шел по скрипучим старинным, но местами подновленным мостовым и
поглядывал в окна. Свету в подавляющем большинстве из них не было. Половина
четвертого, скоро рассвет.
  До рассвета он должен успеть к старику. Наверняка этот пропойца, Луиджи
Бартоломео фон Рюгенау, опять находится в невменяемом состоянии. А парнишка
по имени Умберто, наемный убийца и зомби, сидит теперь в одной из комнат и
тихо скулит, такие всегда скулят, жалеют себя.
  Иван настолько живо представил себе эту картину, что чуть не споткнулся о
стальную рельсу, загораживающую вход на перекидной мостик. Ничего! Он
разбежался и перепрыгнул четырехметровый канал. Надо спешить.
  На этот раз не было нужды лезть на крышу. Он зашел с черного хода. И
постучал в заколоченную дверь. Дверь и должна была выглядеть заколоченной,
это для конспирации. Но эта дверь только и открывалась в доме. Парадная
была для виду.
  - Опять нализался, - прошептал он себе под нос. И постучал еще. Поднимать
заметного шума не стоило. Проще войти, старик Луиджи не обидится.
  Иван так и сделал. Он ткнул анализатором в щель, подождал, потом сдавил
рукоять, универсальный виброключ сработал и дверь со скрипом раскрылась.
Иван шагнул в потемки. И тихонько сказал:
  - Это я, Луиджи, старик! Ты меня слышишь?
  Никто ему не ответил. Иван поднялся по четырем ступенькам к следующей
двери, распахнул и ее. В каминном зале, где обычно торчал старый пьяница,
прошедший через множество миров, но сломавшийся на Ицыгоне, стояла тишина.
Изо дня в день старик Лучо сидел в одном из глубоких обшарпанных кресел
девятнадцатого века, расставленных вокруг огромного, длинного стола,
сработанного из настоящего мореного дуба. Стол этот был похож на огромный
списанный корабль. А сам Луиджи - на капитана, вышедшего на пенсию и
опустившегося, а еще больше на какогонибудь пирата-неудачника, избежавшего
цепких лап правосудия и коротающего последние деньки в заброшенной гавани.
В камине горели дровишки, иногда уголек, йот этого в зале было дымно.
Старик сидев в кресле, нахохлившись, с бутылкой в руке. Он не признавал ни
фужеров, ни кружек, тянул пойло прямо из горлышка. Он сидел и о чем-то
думал, а МОЖЕТ, вспоминал что-то или кого-то, набожных ли аборигенов
Ицыгона, утащивших его со станции, свирепых ли космодесантников, которых он
отхаживал после боев и походов, санитарок ли, любовниц и подруг. Он никогда
не рассказывал о своих грезах. Но всегда был рад собутыльнику.
  На этот раз в камине не потрескивал жиденький огонь, было темно и сыро,
даже холодновато. Иван хорошо видел в темноте, но в зале было столько всего
наворочено, что глаз должен был освоиться, привыкнуть.
  - Лучо, старина! - почти выкрикнул Иван. - Выходи! Я вижу, где ты
прячешься!
  Старика или не было дома или он был смертельно пьян.
  Парнишка тоже не отзывался, он мог быть запертым в одном из подвалов.
  Иван включил фонарик. Подошел к столу-кораблю.
  Он все сразу понял. И это было невыносимо. Зачем его принесло сюда, ну
зачем?! Теперь он твердо знал, что смерть идет по его пятам. Грузное и
вместе с тем какое-то жалкое тело Луиджи Бартоломео фон Рюгенау лежало
поперек стола, прямо на опрокинутых пузатых бутылках, на полураздавленном
черством каравае, на осколках глиняной грубой посуды, посреди пепла и
мелкого мусора. Горло у старика Лучо было перерезано от уха до уха.
  Иван в бешенстве ударил кулаком по столу. Тот даже не скрипнул, это была
старинная и прочная вещь. Ангел смерти! Он просто ангел смерти, ему нельзя
появляться у знакомых, друзей, Луиджи протянул бы еще пару десятков лет, он
никому не мешал. И вот его убрали. Убрали, потому что он мог помочь Ивану.
Так они вырежут всех. Но кто они?!
  Синдикат? Серьезные? Посланцы Черного Блага?! Голова лопнет от этой
головоломки!
  - Эх, старина, старина, - закручинился Иван, - как же ты ушел, не
дождавшись меня? Опоздал! На этот раз я опоздал!
  Да, здесь действовали не профаны, это не аборигены с Ицыгона. Как он не
предусмотрел простенького хода противника? Неправда, Иван сам себя обругал,
неправда, у него было предчувствие, точно, было- и все же он подставил
старика Лучо, не пожалел его. За такие дела не будет прощения! А еще
возомнил себя посланцем Добрых Сил! Негодяй! Иван заскрежетал зубами. Ну и
ладно, ну и пусть. Скоро они доберутся и до него. Вот тогда восторжествует
справедливость. Он хоть за дело погибнет, не так, как эти бедолаги.
  От трупа слегка попахивало. Значит, старика Луиджи прикончили не так
давно - два или три дня назад. Надо вызвать похоронную службу, они
позаботятся о покойнике. Но это потом. Сначала надо отыскать парнишку.
  Иван встал из огромного кресла. Обернулся. Луч фонарика скользнул по
темной стене. Не надо никого искать - все здесь! Это было и страшно, и
закономерно. Тощий Умберто висел на стене. Три черных дротика торчали из
его шеи, груди и паха. В открытых черных глазах стоял ужас.
  Они прикончили мальчугана, прикончили, безжалостно, зло, вызывающе. Они
никого не боятся! Они обрезали еще одну ниточку. Все! Иван понял, что в
Венеции ему больше нечего делать.
  Он повернулся к выходу.
  И замер.
  В свете его крохотного фонаря с каменным выражением на изуродованном
шрамом лице стоял седой Говард Буковски, Крежень, правая рука Гуга
Хлодрика.
  - Мне нужен только мешок, - сразу сказал Крежень.
  - Мне он тоже нужен, - ответил Иван. - Ты сам мне его отдал.
  Крежень ухмыльнулся.
  - Тогда Гуг был жив. А теперь он мертв.
  - Я не верю тебе.
  - Напрасно.
  Крежень медленно Поднимал ствол лучемета. Он стоял на безопасном
расстоянии и был абсолютно уверен в своей победе. Он знал, что от боевого
луча нет укрытия, а значит, Иван в его руках. Но и Иван понимал: стоит
отдать мешок и его убьют наверняка.
  - Ты чего, не слышал, сука?! - раздалось из-за спины.
  Ивану не надо было оглядываться. Он по голосу узнал юнца в юбочке. Вот
тебе и кореша Гуговы! Но почему он их не заметил, почему подпустил близко?
Земля! Разнюнился разбабился, Земелюшка родимая. А на Земле нынче страшнее
и опаснее, чем на самых диких планетах. Ловко они его обвели вокруг пальца.
  Иван чуть прикрылся мешком, ступил назад и одним ударом сломал в трех
местах руку, сжимавшую рукоять парализатора. Юнец заверещал, как пойманный
заяц, упал на пол, забился в истерике. Все произошло так быстро, что
Крежень не успел среагировать. А может, и успел бы, да духу не хватило.
  - Это не я-яааа!!! Это не я-аа!!! - визжал под ногами юнец, обезумевший
от боли. - Не-е-ет!!!
  Иван чуть отшатнулся и пнул каблуком в тощую шею - юнец замолк, теперь
прочухается не раньше чем к рассвету.
  Ничего, переживет, еще молодой! Иван его совсем не жалел. А вот висящего
на стене Умберто было жаль. Про старика Луиджи и говорить не приходилось.
  - Это вы их пришили? - спросил Иван тихо и зловеще.
  - Нет, - ответил Крежень. Он явно не врал. - Давай мешок! Ты все равно не
выйдешь отсюда!
  Слева, справа, сзади послышались мягкие, вкрадчивые шаги. За спиной у
Креженя из тьмы выросли четверо - все как на подбор мордовороты. Неужели
это Гугова банда?!
  Иван отказывался верить глазам своим. Но кое-кого он узнавал - вон тот, с
перебитым носом, он видел его в Триесте, в подземных коммуникациях, и
волосатого видал, таких сейчас мало бродит...
  - Не выделывайся, малый, - прохрипел слева знакомый голос, - ты мне еще
тогда не понравился, жаль кореша не дали пришить!
  Иван сразу узнал его - Ганс Костыль, психопат и ублюдок. А всего человек
двенадцать, не больше, это пустяки.
  Хотя в прошлый раз они взяли его меньшим числом.
  Правда, в прошлый раз Иван был в стельку пьян. И Костыля среди них не
было. И юнца в юбочке. И этого седого с рожей преуспевающего бармена тоже
не было.
  - Гуг жив! - выкрикнул Иван. - Он на Земле!
  - А мы - в могиле!- съязвил Костыль.
  Все расхохотались - нагло, не боясь ничего. Помалкивал только лежавший на
полу юнец, он лишь посапывал еле слышно.
  - Гуг спросит с каждого! - гнул свое Иван. Он не поднимал парализатора,
не нацеливал его на бандитов, знал, что одно неосторожное движение может
вызвать шквальный огонь.
  - Кончай болтать, - сурово процедил Крежень, - бросай сюда мешок! И
ложись на пол. Живо!
  - Ладно, уговорил, - сказал Иван тихо.
  И бросил под ноги Креженю сначала парализатор, а потом и мешок.

                                   * * *

  Внешняя обшивка бота была раскалена добела. Но внутри веяло прохладой.
Кеша сидел в кресле и покрикивал:
  - Вниз! Полный ход!
  Над его головой по всем уровням и зонам клокотал ад.
  Вызволенные и брошенные им каторжники вершили правосудие на свой странный
манер. Были среди них и такие, что вырезали друг дружку. Этого Кеша понять
не мог. Но он не мог и лишить несчастных их права на выбор, права на
самостоятельное решение своей судьбы. Приборы показывали, что на верхние
ярусы уже идет помощь. И черт с ней.
  Кеша рвался в глубины дьявольской планеты.
  Щуп показывал, что до цели остались считанные версты, мерянные километры.
Кеша сам не верил в удачу. Ему все казалось, что вот-вот вертухаи
очухаются, затормозят его, спалят дезинтеграторами или просто взорвут в
одной из полостей. Нет! Он их всех обошел. Вот что значит лихость, напор,
вера в удачу! Сколько раз эти свойства его натуры вызволяли в жестокой и
грязной аранайской войне. Там зевать не приходилось.
  В зал, где гигантским бубликом торчал гиперторроид, Кеша спустился словно
манна небесная, пропоров потолок, забрызгав все вокруг расплавленным
металлом. Бот уселся прямо напротив живохода. Противника в зале не было, и
Кеша выскочил наружу в боевом десантном скафе с плазмометом в руке. Живоход
ему сразу не понравился - только в нем могли сидеть враги. И Кеша врубил
рычаг мощности плазмомета на полную катушку - океан бушующей плазмы,
свернутой в сигмабуран уничтожительной силы, обрушился на машину... На том
битва и закончилась. От живохода остался шарик величиной с куриное яйцо,
все произошло мгновенно.
  - Всегда бы так! - по-деловому заметил Кеша. Нагнулся и сунул шарик в
набедренный клапан. По гиперторроиду он палить не собирался, знал, что
ежели там и был кто-то, давно уже смотался из зала. А значит... Значит,
вперед и вниз!
  Он впрыгнул в бот железным кузнечиком, развалился в кресле.
  - Полный ход!
  Три яруса прошел со свистом. Немного застрял на четвертом. Поля. Да, там
были силовые ноля, значит, там ктото прятался. Кеша сверил показания боевых
локаторов с данными щупа. Все! Он добрался! Он наконец-то добрался!
  Бот пробил в полях сквозной инерционный туннель и мягко сел на шершавый
древний грунт. Тут явно когда-то было дио"псеана, по которому ползали
глубоководные гады, в которое зарывались местные лищники, подокидавшие
жертву. Теперь это дно пещеры. Тихой, темной, безлюдной... Нет! -
Индикаторы показывали, что в пещере кто-то есть. Кеша врубил прожектора
бота. Пусто. Только Какой-то кокон свисает с потолка. Ну и хрен с ним,
пускай висит, наверняка кокон морском насекомовидной гадины, тронешь его и
вылупится такая тварь, что дорогу назад позабудешь. И все же все датчики
говорили - здесь! здесь!! здесь!!!
  Керна выбрался наружу. Он ничего не боялся. Сейчас он сам защищал себя
двумя плазмометами, и бот стоял за его спиной, а с ботом шутить не моги:
любой поднявший руку будет обращен в ничто за тысячные доли секунды -
бортовая защита работала отменно.
  - А ну, выходи, кто тут есть! - крикнул Кеша в усилитель.
  Никто не отозвался.
  - Ива-ан! - зжрал он снова. - Ты где-е?!
  Иван не откликался. Значит, убили, запытали и убили. Или увели на другие
уровни. А может, вертухаи выследили и забрали на зону. Это тоже смерть,
только лютая и долгая.
  Кеша подошел поближе к кокону, оглядел его. Наверху было утолщение,
похожее на голову. Так и есть, голова. Он встал, на носки... Бог ты мой, да
это же человек вон и лицо даже! странное какое-то лицо, знакомое!
  Кеша вглядывался в свои собственные черты и никак не мог понять, что
происходит. В коконе висел не просто ктото похожий на него, а он сам.
Именно он сам!
  - Клонировали, гады! - прошипел он. Хотя о клонировании знал понаслышке,
сам таковых не встречал.
  Непонятное ощущение пришло сразу. Его потянуло к кокону словно чудовищно
сильным магнитом. Это было непостижимо. Кеша уперся. Оглянулся на бот -
почему тот не защищает его?! Бот стоял спокойно, помигивал габаритными
огнями, он не видел опасности, угрожающей его хозяину. Кеша не мог уже
стоять, он опустился на корточки, лотом на четвереньки, уперся стволами в
грунт. И тогда он узрел, как из кокона выходит что-то светящееся,
напоминающее контурами человека, более того, абсолютно похожее на него. Да,
это был он сам, прорвавший кокон и идущий навстречу будто слепец-зомби.
Кеша не на шутку перепугался. Это было то, чего он не понимал. Руки
отказали ему, он не смог выстрелить. А светящийся двойник подходил все
ближе и все время тупо повторял, как заведенный:
  - Ты кто? Ты кто? Ты кто?
  - А ты сам кто?! - озлобленно спросил Кеша.
  Но двойник не ответил, он вдруг припал к скафандру, вспыхнул синим огнем
и исчез, просочился внутрь. И в тот же миг Кешу отпустил страх. Он понял
все. Сразу! Это пещера, в которой он висел перед беснующимися оборотнями, в
которой он говорил с ведьмой Фриадой, в которой он - ах, старый мерзавец и
развратник - прелюбодействовал с красавицей, обернувшейся потом гадким
оборотнем.
  Все стало на свои места. И он вспомнил свои идиотские вопросы, свое
странное ощущение, что его раздвоили... Его и впрямь раздвоили! Это все
проделки довзрывников, точно! Теперь он це сомневался. Они расчленили его.
Одна часть была с Иваном. А другая, как и было сказано, оказалась
заброшенной в капсулу. Они не врали! Они же всемогущи! Это черт знает что!
Теперь не было ни малейшего раздвоения. Но теперь... нет, теперь не надо
было искать Ивана, он ушел через Д-статор, все ясно. Можно идти наверх. Но
трогги? Но Фриада?! Так и уйти?!
  Кеша залез в бот. И что было сил саданул из бортового вибратора в стену
пещеры. Он не ошибся. Стена рухнула, обнажая неровные глыбины хрустального
льда. Но прежде, чем он решился выстрелить во второй раз, сквозь
искривленный хрусталь прорисовалось морщинистое лицо старой ведьмы.
  - Остановись! - выкрикнула она, злобно кривя рот.
  - Что надо? - грубо спросил Кеша. Он готов был сжечь "свою королеву" на
медленном огне. Но сперва полагалось выслушать.
  - Ты уже рассеян в тысячах спор, понимаешь? - просипела ведьма.- И если
кто и может спасти землян, то только ты! Нажмешь рычаг - и механизм придет
в действие, никто не сможет остановить стремительного размножения
землян-убийц. Понял?!
  - Нет, - простодушно сознался Кеша.
  - Мы не спешим, - пояснила ведьма, - мы можем выждать. Или ты хочешь,
чтобы те, кто сейчас под прицелом твоей проклятой пушки, погибли, а другие
начали смертоносный путь на Землю?!
  Кеша не знал, что и сказать.
  - Ни хрена я не хочу! - признался он.
  - Я дам тебе троих приближенных - это твои и мои гаранты, землянин! И я
дам тебе два десятка спор, ты проверишь их в действии на зоне. Ведь ты туда
собираешься?
  - Кругом телепаты, понимаешь! - обозлился Кеша.
  - Нет, мы не читаем мыслей. Но это просто угадывается. Мы знаем часть
твоей гиргейской жизни и знаем, что, получив силу, ты не уйдешь с Гиргеи,
не отомстив своим мучителям, верно?!
  - Верно! - признался Кеша. - А вот насчет гарантий. А вдруг ты врешь?
  - Такого не бывает, - осклабилась ведьма, - трогги не земляне! Смотри,
они уже идут к тебе!
  Из каких-то невидимых до того люков вылезали оборотни - большие, гадкие,
человекообразные.
  - Мне хватит двух! - закричал Кеша. - И то, если это необходимо!
  - Это необходимо, - зашипела ведьма.
  Два оборотня подползли к боту, задрали головы с безумными рыбьими глазами
вверх. Они ждали. У правого в руке был шар размером с арбуз.
  Кеше очень не хотелось пускать этих нелюдей на борт.
  Но если тропи объявят свою тайную войну землянам, будет конец всему.
Скрепя сердце он дал команду на входные люки.
  - Дальше шлюзов не впускать!
  Лицо ведьмы в хрустальных глыбинах утратило четкость. Договор, незримый и
неписаный, был заключен. Уже это было необычно. Кеша знал, что
псевдоразумные оборотни никогда и ни с кем не идут на контакт. А такие ли
уж они псевдоразумные?! С этим еще придется разбираться!
  Он включил шлюзовую прозрачность: оба трогга смотрели прямо на него, и
глаза их не были ни безумны, ни бессмысленны.
  - Мы уходим! - выкрикнул Кеша.
  - Уходите, - прогрохотало эхом.
  Теперь все решали считанные минуты. Кеша сосредоточился - и выдал в
сенсоприемник точные координаты и номер родной зоны. Он даже вспотел,
мурашки пробежали под кожей спины.
  - Полный вперед!
  Бот вздрогнул. Снова раскалился добела. Начинался тяжкий путь наверх.
Системы радаров и. щуп выбирали самую доступную дорогу. Но эта дорога была
адски трудна.

                                   * * *

  - Давно бы так! - торжествующе произнес Крежень.
  И рухнул на пол. Удар Ивана был быстрее молнии. Он перешел в ускоренный
ритм. Теперь никто не мог помериться с ним быстротою реакции. Мордовороты
двигались как в замедленном кино. Но пули из их пулеметов летели достаточно
быстро. И потому Иван сразу же прыгнул под стол, перекатился под ним, сшиб
с ног Ганса Костыля и без раздумий размозжил ему голову каблуком: такие
гниды не должны жить! Второй нырок под стол чуть не стоил ему жизни- луч
желтого пламени разрезал сам стол и два огромных кресла, они так и
развалились, лишь потом начали медленно тлеть, обрастая язычками пламени.
  - Ну, держитесь, ребята! - выкрикнул Иван.
  И из его ладони сверкающим лучом выскользнул широкий, обоюдоострый меч.
Первым делом бритвенный клинок настиг волосатого, тот пытался утащить Гугов
мешок, уже почти уполз во тьму. Но просчитался - голова отлетела мячиком,
покатилась к распростертому на полу седому Креженю, да так и остановилась
возле его плеча.
  - Вот так!
  Иван выскочил из зоны огня, перевернулся через голову и сразил еще троих-
они попадали перезрелыми грушами, будто только и дожидались этого мига.
  На улице загудели, завыли, заскрежетали полицейские вертолеты. Надо было
уходить из дома Луиджи Бартоломео фон Рюгенау, иначе будет поздно. Иван
подхватил мешок, сунул за пояс парализатор, рассек мечом еще двоих и
отпрыгнул к окну. Град пуль сразу вышиб стекло - бандиты не прекращали
огня, они почти поспевали за своей молниеносной жертвой. Почти. Иван совсем
ненамного опережал их. И этого хватало. Он сиганул снова через стол,
разрубил особо рьяного стрелка от макушки до задницы, потом раздробил
рукоятью череп его соседу, увернулся от синего луча, снова прыгнул к окну.
И, вышибая ажурную решетку, полетел вниз, в сад.
  - Прощай, Лучо! - прошептал он напоследок. И перешел в обычный ритм.
Сердце билось тяжко. За эти минуты он прожил год, а то и три. Ничего! Он
еще молод.
  Он силен, умен, бесстрашен. Полиция для него пустое место.
  Иван подождал, пока два первых взвода спецназовцев ворвутся в пылающий
дом, потом тихо прополз вдоль решетки, почти под ногами у оставшихся
стражей порядка и вывалился в узенькую запасную калитку.
  Прочь из Венеции! Прочь!
  Ивана неудержимо тянуло в Россию, в Москву. Но на далеком Дубль-Биге его
ждал Дил Бронкс и Гуг Хлодрик, если только он не улетел на Землю. Прежде
всего надо повидаться с друзьями. Надо наметить хоть какой-то план, без
него все превращается в пустую суету. И все же... Иван не хотел кокетничать
с самим собою, все же он продвинулся вперед. И намного! Если раньше, после
возвращения из Системы он тыкался, как слепой щенок в чужие двери, то
теперь он кое-что знает об этом мире, управляемом выродками-дегенератами!
Теперь он не слеп! А это уже большой плюс. Правда, если Вторжение начнется
раньше, чем он приступит к серьезным действиям, грош цена всем его
познаниям. Но он всего лишь человек.
  Иван неторопливо вышел на полутемную улочку меж старинными каменными
домами. Облака в высоком небе начинали алеть, скоро рассвет, скоро будет
совсем светло. Надо уходить. Он не любил брать чужое, даже на время. Но что
поделаешь, ни одного свободного дисколета. Ночь. Он вскарабкался на крышу
четырехэтажного готического особняка с островерхими шпилями. И не ошибся.
Прогулочный катерок старой модели стоял, накренившись, на узенькой площадке
- как они умудрялись садиться на такую. Ну что же, выбора нет.
  Прощай, Венеция!
  Он шея над каналами, над мостиками и мостами, над крышами, шел медленно,
чуть покачивая короткими резными крылышками. А сердце ныло. Теперь он
никогда не прилетит сюда с легким сердцем. Тень старика Луиджи будет
преследовать его. Ну и что же, он заслужил это, он не имея права оставлять
наемника у этого добряка-забулдыги.
  Время вспять не повернешь.
  - Прощай, колыбель венедов!
  Иван выключил обзор. Прозрачности в этой старушке не было, но четвертного
обзора вполне хватало. Он развернул катер и пошел в море, по ослепительной
дорожке восходящего солнца, он убегал от светила, он не хотел сейчас света,
у него болели глаза. И еще немного болел локоть, задетый пулей. В пылу
драки он не заметил ранения.Ничего пройдет. Иван как закаленный рос-вед,
познавший тайны тысячелетий, не перевязывал рану, затянется сама. Он убегал
от солнца. До стартовой площадки было еще двести миль. Катер вернется
назад, на родную крышу. А он сам уже не вернется сюда. Ну и пусть. Иван не
оглядывался. Он думал о Сихане.
  Крохотная площадка затерялась среди скал крохотного островка. Это был
один из самых дешевых космодромов Земли. Иван не мог позволить себе прежней
роскоши. Он потерял свою изумительную десантную капсулу. И был теперь
беднотой, босяком.
  Четыреста монет. Что можно на них купить?!
  - Доставочную кабину, пожалуйста! - попросил он паренька-диспетчера,
который был одновременно и кассиром, и всем обслуживающим персоналом. Его
пьяный папаша валялся под соседней пальмой с бананом в одной руке и
бутылкой рома в другой.
  - Одноразового действия?
  - Да.
  - Смотрите не промахнитесь, месье!
  Шутка была не самой удачной. Промахнувшегося могли и не подобрать, в
пространстве всякое случается. Но подобная шуточка, обращенная к
космодесантнику-смертнику, звучала вызывающе.
  - Постараемся, - заверил Иван.
  Оба левых двигателя выносной ступени заели на полпути, и он выбирался на
орбиту на двух правых, это была не очень хорошая примета. Плевать! Иван
спешил на Дубль-Биг! Старый коммерсант и большой любитель астрономии Дил
Бронкс давно его дожидался. Но дело не в нем.
  Вечером того же дня Иван причалил к сверкающему боку бесподобной
космической станции своего приятеля. Дубль-Биг с каждой неделей становился
все краше. Он был просто бриллиантом Космоса.
  Таёка встретила Ивана холодно.
  - Эти мужланы на конюшне, - заявила она и ушла в свой отсек.
  Чем-то они все провинились перед ней, подумал Иван. Но не будем спешить с
выводами - спокойствие и еще раз спокойствие. Он шел по обшитым красным
деревом коридорам станции, и шаги его гасли в глубоком ковровом покрытии,
на котором не было ни единой пылинки. Киберы робко жались по стенам и
углам, пропуская гостя. Иван на них не глядел.
  В конюшню он ворвался вихрем, чуть дверь не слетела с бронзовых старинных
петель. И застыл столбом. Оба жеребца испуганно заржали, закивали головами-
левый, с черной подпалиной под сиреневым глазом, захрипел, скаля большие
зубы.
  - А вот и Ваня пришел! - раздалось откуда-то сверху.
  Иван поднял глаза. И ему вспомнился Хархан, темницы, цепи, сам он,
висящий вниз головой, "дозревающий".
  Здесь висели сразу двое, висели без всяких извращений - головами вверх,
но зато спеленутые как младенцы.
  - Сгинь, наваждение! - угрожающе прорычал один из висящих, в котором Иван
не сразу распознал Гута Хлодрика Буйного.
  - Ты думаешь, это галлюцинация? - как-то растерянно спросил у Гуга
второй, явно сам хозяин станции.
  - А то что же! - невозмутимо ответил Гут. - После двух недель запоя!
Синдром, старик, ничего не поделаешь.
  - А я-то обрадовался, - обиженно протянул Дил. Был он опухший, сизый, с
разбитым широченным носом. Даже бриллиант в переднем зубе поблескивал
тускло.
  - Сгинь, синдром! - повторил Гут помягче. Потом повернул голову к собрату
по несчастью и пояснил: - Косточки Ванюшины давно уж сгнили на гадской
Гиргее. Эх, и мне там положено лежать, старому подлецу! - Он снова
уставился на вошедшего и уже без угроз, умоляюще попросил: - Сгинь отсюда!
  Иван без лишних слов подошел ближе. Сверкающий меч отразил сразу все
восемь светильников-канделябров, украшавших стены конюшни. Лезвие меча
выглядело устрашающе.
  - Убивать пришел, - сделал вывод Дил Бронкс и тут же перестал виновато
улыбаться.
  - Есть за что, - мрачно заключил Гут Хлодрик. - Ну, давай, руби башку! Не
жалко!
  Иван подпрыгнул, полосанул по пластиконовым бинтам чуть ниже стропил - и
Дил Бронкс живым мешком шмякнулся на сено.
  - Промазал! - заключил Гут Хлодрик.
  - Да чего ты мне голову морочишь, - заверещал во всю глотку негр. Он уже
радостно скалил зубы и бешено вращал своими огромными белками. - Это же
Ванюша, настоящий! Ваня, развяжи, дай я тебя поцелую!
  - Настоящий?! - носорогом взревел Гут.
  Иван разматывал бинт, высвобождал Дила, одновременно похлопывая его по
спине и плечам, будто пытаясь убедиться, что он цел и невредим. По щекам
полуседого негра текли слезы.
  - Неужто вернулся?! Это чудо! - тараторил он без умолку. - Я всегда
верил, что ты вернешься, Иван, я знал это точно, у меня нюх, чутье, оно
меня никогда не подводит! Ну дай же я тебя обниму!
  Дил Бронкс набросился на Ивана с объятиями, плача от радости и боли,
сведенные руки и ноги кололо тысячами игл - еще бы, столько провисеть
связанным!
  - Погоди! - Иван отстранился. - Погоди немного!
  Он подошел к молчаливо висящему Гуту. Поднял меч.
  Но тот предупредил сразу:
  - Меня лучше не освобождай, Иван!
  Лицо у Гута было надутое, злое.
  - А что такое? - спросил освободитель.
  - Прибью!
  - Кто старое помянет, тому глаз вон! - весело оскалился Дил Бронкс.
  - А кто забудет, - прохрипел Гут, - тому оба долой! Он меня подставил!
Ребят положил! Спроси у него - сколько душ загубил?!
  Дил покорно повернулся к Ивану.
  - Сколько?
  - Всех, - ответил тот, - ушли кроме меня трое. Цай и Ливадия где-то на
Земле. А Кеша Мочила остался там. Ему не выжить одному, это точно. Так что
Гут прав, почти всех положил. Но не я затевал это дело!
  - Тебя никто не просил совать в него свой нос! - закричал взбешенный Гут.
- Положил их ты, а перед Господом Богом за их души буду отвечать я, понял?!
  - Понял, - ответил Иван. И взмахнул мечом.
  Гут упал на сено, покатился под ноги жеребцам.
  - Может, не развязывать его? - засомневался Дил. - Натворит еще чего...
  - Развяжи!
  Иван вобрал меч в рукоять, и она послушно скользнула по руке вверх. Эта
встреча должна была случиться, избегать ее он не вправе, он знал, на что
шел, когда переправлял Гута на Землю.
  Дил нарочно медлил, еле-еле шевелил руками, распутывая великана-викинга.
Оба были трезвы до умопомрачения, о галлюцинациях речи больше не шло.
  - О-о! Кого я видеть! Ванья!
  В распахнутой двери появилась угловатая фигура Сержа Синицки. Серж стоял,
широко разведя свои длинные руки, но не делая ни шага вперед.
  Гуг Хлодрик, освободившийся от пут, встал, набычился. Он был багров от
ярости - накипело, накатило, поднялось к голове наболевшее.
  - Иди сюда! - прорычал он.
  Иван покорно подошел.
  И тут же отлетел на десять метров, дальше не дала стена, в которую он
врезался спиной. Удар Гута был не столь быстр, сколь силен и мощен.
  Серж Синицки развел руки еще шире.
  - О-о, загадочний рюсски дюша-а! - протянул он, закатывая глаза.

                                   * * *

  Кеша узнал родную зону еще на подступах. Даже сердце заныло. Не думал,
что придется вот так свидеться. Вся связь зоны была подавлена еще полторы
минуты назад, когда зона находилась вне видимости - волновой сигматаран
бота разрушил ее навсегда, о восстановлении не могло быть и речи, а новую
прокладывать - две-три недели самое меньшее. В запасе у Кеши было почти три
часа. Потом надо идти к капсуле, иначе дело дрянь.
  Он выпустил из шлюзового отсека обоих оборотней. И теперь они сидели
прямо на полу, подрагивая и хлопая прозрачными веками. Говорили они на
межгалактическом вполне сносно, видно, неспроста Фриада подсунула именно
их. Одного звали Хар, другого Загида. Имена были длиннее и сложнее, но Кеша
сразу их подладил под свой язык, сократил. Поначалу он их опасался. Потом
понял, ребята спокойные, тихие. Хар держал свой арбуз и в основном
помалкивал, а Загида задавал вопросы и сам же на них отвечал.
  - В зоне есть наши? - спрашивал он как бы за Кешу. И отвечал: - Да, там
их двое. Оба считаются андроидами. Но это трогги!
  - Ни хрена себе! - удивился Кеша. - Они и при мне были?
  - Были, - кивал Хар. - И еще будут. Здесь, - он приподнял свой арбуз, -
быстродействующие споры. Ты сам все увидишь!
  - Спорам надо созреть, - мудро истолковывал Кеша, - вылупиться, подрасти.
  - Подрастут, подрастут, - уверял его Загида.
  Они подрулили прямо к шлюзовым воротам, превратив в искореженные куски
металла все четыре катера-охранника вместе с экипажами андроидов. Бот сел
на грунт. Надо было подождать. Щуп просвечивал свинцовую жижу, будто
родниковую водицу. Никогда еще на подводных рудниках не было так светло.
  Автоматика сработала на экстренный код. "Мозг" бота очень хорошо
разбирался в любой обстановке, Кеше оставалось только ждать да глазеть.
  Они вошли в закрытые и жилые отсеки зоны победителями. Вся охрана, не
говоря уже об администрации, куда-то попряталась. Кеше это не понравилось -
лучше бы их сразу перебить, снять с души камень. Но ничего не поделаешь,
надо мириться с тем, что есть. Он включил полную прозрачность. И теперь
рассматривал, что успели в зоне подремонтировать.
  - Мать моя! - удивлялся Кеша.
  Он видел, что зоны как таковой уже и нету. Внешние заглушки, заслоны,
ворота - все новое. Это заделали в сверхсрочном порядке. Но внутри...
Внутри все было разворочено и выворочено! Высоко вверх уходила огромная
черная дырища, шириною в десять стволов - это не просто заряды сработали,
это что-то другое! Значит, у них тут были склады с боеприпасами... или это
просто проходческие взрывные брикеты, те самые, что вбиваются в породу
гидрокайлом? Так много?! Внизу была пропасть. И как они только сумели
откачать воду?! Все это не укладывалось у Кеши в голове- с какой стати
будут вкладывать такие огромные средства в восстановление разрушенных
рудников и жилой зоны, ведь значительно проще было все бросить, каторжников
все равно никто не жалел, ну что такое полторы тысячи смертников? Тьфу!
Пустое место! Нет, тут что-то другое.
  - Вперед!
  Кеша направил бот к жилым отсекам. Он во всем разберется! Только бы
прихватить какого-нибудь бугра или вертухая, он из него выдавит правду, вот
этими железными пальцами выдавит! Оборотни глядели на Иннокентия Булыгина и
ничего не понимали. У них было свое задание.
  Бот черной птицей летел по широченным проломам. Внизу, по бокам не было
видно ни души. Обычно в это время меняли забойщиков в шахтах, сновали
андроиды, скрипели внешние лифты и подъемные площадки. Сейчас было тихо и
пустынно.
  - Ты гляди, чего уделали! - неожиданно завопил Кеша.
  - Чего? - переспросил его Загида.
  - Заварили переходник общаги! Мать моя!
  Огромный сдвижной люк метров двадцати в поперечнике был заварен грубо, в
спешке. Они спасались сами или спасали каторжников? Кеша не знал. Он знал
другое, время идет и работает оно на врага.
  - Вперед! - завопил он, пугая оборотней, и без того напуганных, дрожащих.
  Из носовой части бота вырвался язык зеленого пламени, уперся в заваренный
люк- и металл ручьями потек вниз, по породе на грунт. Открывался жилой
туннель, за ним сейфовые ячеи административных помещений, за ними "мозг"
зоны и капсула управляющего. Все просто, давно изучено, понятно... Но бот
не проходил в этот туннель. Надо его оставлять. Или убираться
подобру-поздорову.
  - Трап! - скомандовал Кеша.
  Оборотни бросились за ним. Уже на бегу Кеша выкрикнул бортовому "мозгу":
  - Охрана по всей дальности! Полная! Не подведи, друг!
  Команда эта была совершенно излишней. Но Кеша не жалел слов и языка, а
горло у него было луженое. Для пущей надежности дал два полных залпа из
обоих плазмометов, зажатых в руках.
  И бросился вперед. Спальные отсеки его не интересовали. Он на ходу
выжигал замки, вопил, ругался так, что ни один из заключенных не смел и
носа высунуть. Через четыреста метров Кеше попался на глаза андроид. Он
вылезал из стенохода. Разговаривать с этой куклой было не о чем, и Кеша его
просто сжег. Оборотни не отставали. Хар несся на своих голенастых лапах как
заправский бегун, только плавники трепетали. Загида бежал за ним.
  - Быстро!
  Кеша запрыгнул в стеноход, оборотни за ним. И они сорвались с места,
будто спасались от пожара. Стеноход стремительно пошел вверх, перескакивая
из ствола в ствол, взбираясь по изуродованным взрывами стенам, зависая на
перемычках, прыгая через провалы. Еще немного? Совсем немного! Они смерчем
ворвались в административную часть зоны, сокрушая все перед собой лавиной
пламени. Но никто и не противостоял их напору, их натиску.
  - За мной! - закричал Кеша, выпрыгивая наружу.
  Он снес три перемычки, вышиб дверь. И замер. Прямо в центральном зале
происходило нечто малореальное. Два голых, остервеневших до пронзительного
визга и оглушительного свиста андроида гонялись за вертухаями. Они догоняли
то одного, то другого, ломали им хребты, пробивали черепа, давили, душили,
рвали в куски. Этого не могло быть - в андроидов закладывались программы,
полностью исключавшие насилие над человеком. Но эти будто с ума посходили.
Кеша стоял в оцепенении и молчал. Рот у него был раскрыт. Плазмометы в
обеих руках дрожали.
  - Трогги все делают хорошо, на совесть, - довольным голосом с каркающим
акцентом процедил из-за спины Загида.
  - Так это ваши? - изумился Кеша.
  - Наши, - подтвердил Хар. - Они были примерными исполнителями. Но они
получили команду. Совсем недавно. Чтобы ты увидел!
  - Я?! - переспросил Кеша.
  - Ты, - терпеливо ответил Хар.
  - Скажите им, чтобы перестали! - зжрал Кеша.
  Ему не понравилась эта бесчеловечная бойня. Ну и трогги! Ну и ведьма
Фриада, моя королева! Да таким макаром можно всем хребты переломать! Кеша
вспотел. И тут же зло обругал самого себя - распустил нервы, сукин сын!
Всем! Конечно, всем! Она так и говорила. Скорпионов шестиметровых по всей
Вселенной перебили. И землян перебьют. Кеша с уважением поглядел сначала на
Хара, а потом на Загиду - с этими ребятами надо поосторожней.
  Но те поняли все по-своему.
  - Сейчас, - сказал Хар, - погоди, ты увидишь!
  Он бросил прямо от порога к беснующимся свой странный арбуз. Тот упал,
раскололся на две ровненькие половинки, оттуда высыпался десяток прозрачных
шариков, пошел дымок, завоняло чем-то. И Кеша увидел маленьких человечков,
вылезающих из этих шариков, растущих на глазах - вот они с кошку величиной,
вот с годовалого младенца, вот с трехлетнего...
  - Бейте их! - завопил он во всю глотку. А усилители скафа удесятерили его
вопль: - Бейте сразу! Немедленно! Поздно будет!
  Вертухаи, настигаемые убийцами, не глядели по сторонам. Другие, а их
оставалось не менее восьми, глазели на Кешу в ужасе. Но они были настолько
парализованы страхом, что не понимали ни слова.
  И тут Кеша увидел странную вещь, он даже потерял голос и сразу перестал
кричать. Все десять вылупившихся из спор человечков, а они уже были ростом
с двенадцатилетних мальчишек, походили на него как отражения в зеркале.
  - Ну, падлы... - просипел он. - Ну падлы!
  Большего выдавить из себя он не мог. Кеша был сражен наповал, он сразу
все вспомнил: и пляски дикарей-оборотней, и гул гонга, и вихлявую тварь, и
крутобедрую красавицу, и себя, млеющего от страсти. Что же они с ним
сделали?! Воистину падлы!!!
  - Это первая пробная партия, - успокоил его Хар, - остальные не будут
похожи на тебя, совсем не будут. Они будут все разные, их никто никогда и
нигде не сумеет отличить, распознать в них троггов, понимаешь?
  - Понимаешь, - ответил Кеша. - Королева дала мне слово!
  - А разве она его нарушила? - спросил Загида. - Этих хватит только на эту
зону, а других здесь нет.
  - Здесь не-ет! - передразнил Кеша. - Вы меня чего, за полного дебила
держите?!
  Хар вылупил на него свои рыбьи глаза.
  - Королева Фриада сказала! - процедил он недружелюбно.
  Обидчивые, гады, пронеслось в голове у Кеши, ну и ладно. Он видел, что
его двойники уже подросли и набросились на вертухаев. Но первым делом трое
из них, действуя очень слаженно, нагнали сначала одного андроида, ухватили
его за руки, отбросили немного и с такой силой ударили о стену, что из
бедолаги выпали внутренности. То же самое они проделали и с другим. Кеша
отвел глаза.
  Он опомнился только тогда, когда осталось всего двое вертухаев.
  - Оставьте! - завопил он, вновь обретая голос. - Оставьте хоть одного,
мне надо вытрясти из них кое-что!
  Снизу лезли каторжники. Их было человек двадцать пять, не всем был под
силу подъем - но эти, самые шустрые, одолели его.
  - Назад! - закричал им Кеша. - Назад!!!
  Он знал заранее, что сейчас произойдет. Трогги начнут убивать несчастных.
Вот этого Кеша ни за что не мог допустить. Он вскинул свои плазмометы.
  - Я сожгу их, - сказал он тихо, но твердо.
  - Жги! - согласился Хар.
  - Жги, это пробная партия! - согласился Загида.
  - И вам их не жаль, это же ваши... - Кеша не мог найти слов.
  - Наши, - Хар не стал отпираться и чего-то придумывать, он говорил прямо,
- но у нас их будет много, сколько надо.
  Кеша озверел, ему была непонятна такая логика. Он глядел на троггов,
которые добивали последнего вертухая, не обращая ни малейшего внимания на
его мольбы о пощаде, и думал о будущем человечества. Невеселым ему виделось
это будущее.
  - Нет, я не буду их жечь, - сказал он вдруг. - Я просто отойду в сторону.
  Первые три каторжника проскочили мимо него, даже не взглянув. У каждого в
руке было по гидрокайлу. Четвертый бежал с молоторубильником, страшенной
штуковиной, не приспособленной для выяснения отношений.
  - Ребята! Стой! - завопил вдруг последний. - Это же Мочила! Он сбежал!
  - Точняк, Мочила! - поддакнул другой и остановился.
  Они глядели на Кешиных двойников и ничего не могли понять - слишком много
"мочил" было перед ними.
  - Кеша, кореш! - закричал цередний каторжник. И отбросил кайло. Он был
явно обрадован, на лице застыла сумасшедшая улыбка, глаза горели. Это был
Слим Носорог, его нетрудно было узнать по шишке над бровями, там застряла
пуля, и он не давал ее удалять, называл талисманом-хранителем.
  Один из троггов медленно подошел к Слиму.
  - Кеша! Хрен моржовый! Объявился! А-аа...
  Выкрик застрял в глотке у Слима Носорога, а из пробитой спины фонтанчиком
ударила кровь. Он медленно повалился в ноги троггу.
  За спинами у первых троих каторжников столпилось уже человек двенадцать,
остальные подбирались, подползали. Все молчали. Это было страшное молчание.
Некоторые с опаской косились на оборотней. Но те стояли смирно и никого не
трогали, они, похоже, и не дышали.
  Первым не выдержал Чур Заводила. Кеша его тоже приметил, такого бугая,
громилу трудно не приметить. Он неожиданно завизжал, как ихтиогадр с Иргиза
- пронзительным, нечеловеческим визгом, и бросился вперед. Шипастый
молоторубильник превратил в кровавую кашу сразу двух троггов. Но остальные
в миг разорвали Чура и кинулись вперед, на каторжников.
  Кеша закрыл глаза. Он знал, что теперь будет: смертники с подводных
рудников Гиргеи - это не трусливые и подлые вертухаи, они бегать и спасать
свои шкуры не будут. Он опоздал. Надо было стрелять раньше. Теперь в такой
гуще он перебьет больше своих.
  - Пошли! - сказал он оборотням. - Я не хочу смотреть на это.
  - Куда? - поинтересовался Хар.
  - К управляющему.
  Они пересекли четырехсотметровый зал, выжгли двенадцать люков один за
другим, четыре створа удалось откатить. Капсула управляющего оказалась
пустой.
  - Сбежал, сука! - огорчился Кеша.
  Но оборотень Хар уже тащил из-за пластиконового занавеса маленького
лысенького человечка с черными глазами и обвисшей губой. Человечек
помалкивал и тяжело сопел. Это был не управляющий, а один из его замов.
  Кеша вырвал зама из лап оборотня, повалил на пол, наступил подошвой на
лицо, нажал. Давил, пока не выступила кровь. Потом снял ногу и сказал тихо,
с железом в голосе:
  - Пытать не буду, тварь, убью сразу, понял?
  - Понял, - моментально ответил человечек. - Что от меня надо?
  - Почему зону не бросили?! Что здесь?!
  Человечек, судя по всему, был дошлым, он не стал строить из себя ничего
не понимающего дурачка. Он знал: искренность - это его хоть малюсенький, но
все же шансик.
  - Еще семь лет назад всю каторгу продали Восьмому Небу. Это теперь
частная собственность! - выпалил он.
  Кеша обомлел.
  - Как это? - вырвалось у него. - Ведь все исправительяо-наказательные
учреждения по всем законам Федерации и Сообщества находятся в
исключительном ведении государственных структур. Не лепи горбатого, тварь!
  Человечек задрожал, забился в корчах. Но сквозь всхлипы и рыдания
доносился его голосок:
  - Это правда-а! Каторга выкуплена... так давно делают, просто об этом не
пишут, не говорят. Восьмое Небо держит приговоренных своими рабами-и-и...
Мы не виноваты, неет! Нас, всю администрацию и охрану, продали вместе с
каторгой, вместе с зонами и заключенными, вместе с рудниками-и-и... Мы не
виноваты!
  - А как же правосудие? - в наивном остервенении выдавил из себя Кеша.
  - На Гиргее правосудие - это Восьмое Небо! - замычал человечек,
потерявший надежду. - Они хозяева тут!
  Кеша отвернулся от бьющегося в истерике. Как жаль, что надо улетать с
Гиргеи! Улетать теперь, когда он узнал, откуда растут ноги, когда он начал
кое-что понимать. Но если он промедлит, капсулу обнаружат, им всем тогда
труба.
  - Живи, тварь, - проговорил он тихо.
  И пошел к выходу.
  Оба оборотня последовали за ним. Но Загида не дошел до люка. Огромное
гидрокайло, пущенное могучей рукой каторжника, просвистело над Кешей и
вонзилось в голову оборотню. Он сразу упал бездыханным.
  На пороге стоял желтый и мокрый от пота Голован матерый убийца,
работавший и на Синдикат, и на Зеленое Братство. Он щерился своим беззубым
ртом, потирал ладони, плотоядно поглядывая на Хара.
  - Ты всегда был болваном! - процедил Кеша.
  И сжег убийцу на месте- плазмомет чуть фыркнул, ствол его опустился.
  - Пошли, - махнул он Хару.
  Они возвращались, перешагивая через трупы землян и троггов. Землян в
переходах и на полу зала лежало значительно больше. Но ни одного живого
трогга не было видно.
  В боковых креслах центрального зала сидело человек пятнадцать измученных,
избитых, растерзанных каторжников. Они напряженно глядели на проходящих
мимо, но не вставали. Они были измождены.
  Кеша шел впереди, он боялся заглядывать в глаза каторжникам. Он знал -
они обречены. Восьмое Небо никогда и ничего не прощает. Их даже не убьют.
Их бросят на такую работу, что они сдохнут за считанные дни, сдохнут в
адских мучениях и будут в последние часы завидовать распятым.
  Он все знал. Но забрать их с собой он не мог.
  Стеноход спихнули вниз - там его курочили те, кто не сумел взобраться на
верхние ярусы. Спускались на внутренней лебедке скафа. Кеша держал оборотня
Хара за костяной пояс. Хар дрожал. Оборотни вообще почему-то все время
дрожали.
  Когда они спустились, Кеша спросил:
  - Королева не изменит своего слова?
  - Почему она должна его менять? - не понял Хар.
  - Загиду убили.
  - Нет. Не изменит. А Загиду на самом деле убили. Мы не можем ему ничем
помочь. Поздно.
  - Ну и ладно, - как-то повеселел Кеша. Он даже улыбнулся. - Не так уж
непобедимы ваши трогги из спор. Как ты думаешь, приятель?
  Хар промолчал, и Кеша так и не узнал, о чем он думает. К трапу они
подошли окруженные молчаливой толпой. Бот висел там, где его и оставили.
Внизу, прямо под ними и чуть поодаль, валялись обломки двух патрульных
бронелетов. Бот расправился с ними самостоятельно.
  - Молодец, - машинально похвалил его Кеша. - Так и держать.
  Он не глядел на обреченных. Но один, Мотя Глушитель, вор из
Сан-Франциско, скрывавшийся на Трафогоре восемь лет, крикнул жалобно:
  - Кеш, забери меня с собой! Ну чего тебе стоит!
  Он узнал Булыгина даже в скафе. Позор! Кеша налился кровью. Он никогда не
забудет каторги! Никогда не забудет родной зоны и этого жалобного голоска!
Он тащит с собой проклятого оборотня, но не может взять ни одного из
корешей. Проклятье!
  Он молча шагнул на трап.
  - Забери! Забери меня из этого ада-а-а!!! - неслось в спину.
  Вон с Гиргеи! Вон! И нечего себя винить. Ему просто повезло. Он такой же,
как и все они. Но ему повезло. А может, повезло им! Хватит пускать слезу,
хватить ныть. Вон отсюда!
  Он устроился в кресле. Оглянулся на Хара. И выкрикнул:
  - Полный вперед! Курс - к капсуле! Давай, жми, друг!
  Он отключил прозрачность, чтобы не видеть, как убегают врассыпную
каторжники - снаружи сейчас жарко, бот будет раскаляться добела, а потом
пойдет вверх. Пойдет на предельной скорости, прожигая перемычку за
перемычкой, превращая в кипящий пар свинцовую океанскую жижу.
  Прощай, проклятая каторга! Прощай, последнее пристанище смертников!
  Прощай, подлая гадина Гиргея!!!

                                   * * *

  Гуг бил безжалостно и сильно. Это был не человек, а какой-то мамонт. Его
пудовые кулачищи не опускались. Иван уже устал уклоняться, нырять, уходить
от ударов. Он умел их держать не хуже самого заправского профессионального
боксера. Но сколько же можно - нос разбит, бровь в крови, ребра трещат,
голова, того и гляди, расколется как грецкий орех. Нет, всему должна быть
мера. Он ушел от прямого, присел и неожиданно резко саданул Гута головой в
живот.
  Тот качнулся, упал на свой огромный зад. Но тут же вскочил и ожившим
паровым молотом набросился на Ивана.
  - Я тебя прибью, сукин сын! - хрипел он. - За каждого прибью! Потом
подниму за шкирку и еще раз прибью! Получай!
  Дил все пытался их разнять, но ему тоже досталось крепко - Гуг засветил
прямо под глаз, к распухшему, разбитому Таёкой носу прибавился еще огромный
синячище, вздувшийся прямо на виду у всех.
  - Он же спас тебя! - вопил Дил. - Болван, ты же сам поминал его добрым
словом, Гуг, опомнись!
  - Пьяный был, - отнекивался Гуг, - вот и поминал. А сейчас убью!
  Он размахнулся для последнего, всесокрушающего, смертного удара. И замер.
Между ним и Иваном, опустившим руки, выросла будто из-под земли хрупкая и
крохотная Таёка. Вид у нее был грозен и свиреп.
  Этого Гуг не выдержал. Он закрыл лицо своими громадными ладонями и в
голос зарыдал, повалился на сено. Он ослаб, выдохся внезапно, будто
проколотый воздушный шарик.
  - Их есть балшой крэзи! - отчетливо произнес в наступившей тишине Серж
Синицки, опустил наконец свои руки-грабли и ушел, топая по коридору, словно
бегемот.
  Иван вытер со лба кровь тыльной стороной ладони подошел к Таёке,
поцеловал ее в висок.
  - Спасибо, малышка! - прошептал он ей на ухо. - Ты меня спасла.
  Гуг похлопал его по спине своей черной широкой лапой с шестью золотыми
перстнями на пальцах.
  - Ты живучий, Ваня!
  - Живучий, - согласился Иван.
  Он смотрел на рыдающего Гута. И понимал его. Дважды попасть в такие
истории и не сломаться не каждый сможет.
  Гуг не сломается, Иван знал. Он будет долго беситься. Но он перебесится.
  - Я не Бил Аскин, Гуг, - сказал он раздельно, внятно.- Ты зря махал
кулаками. Ребята были обречены. Я спас вас четверых... пускай троих. Без
меня вы не выбрались бы с каторги никогда!
  Сквозь рыдания Гуг просипел:
  - Крежень готовил операцию. У него был целый план! И мы не последние
дураки там! - судороги перехватывали его горло, он сипел отрывисто, с
всхлипами.
  - Дураки, Гуг! Самые настоящие дураки! - не давал ему пощады Иван.- Вы
законченные и обреченные дураки!
  - Ладно! - зжрал вдруг седой великан. - Хрен с тобой - дураки! Но тогда
мне надо было сдохнуть там, на Гиргее, вместе с корешами! А ты сделал из
меня последнюю суку! Я никогда не был дерьмом, Ваня! А ты меня превратил в
дерьмо!
  - Заткнись! - выкрикнула Таёка. У нее у самой по крутой скуле текла
алмазная, сверкающая слезинка. Забившиеся в угол кони глядели на людей с
опаской, вздрагивали, поводили боками.
  - Сдохнуть просто, Гуг! Я бы мог сто раз сдохнуть, - так же тихо и четко
долбил свое Иван, - но мне надо было тащить свой крест. И я не сдыхал, я
его тащил, понял! А теперь мне ноша не по плечу. Я тащу не только свой
крест. И мне нужна помощь, понял?! Вот поэтому я и не дал тебе сдохнуть. И
не дам! Не дождешься!
  - Он правду говорит, - вставил посерьезневший Дил Бронкс.
  - Плевать мне на его правду! Я не верю в это дурацкое вторжение! -
закричал Гуг Хлодрик, не вставая с колен. - Не верю! Он сам спятил - и
хочет, чтоб другие спятили, чтоб поддакивали ему! На вот, выкуси! Я возьму
на абордаж первую же капсулу и вернусь на Гиргею, понял?! Я буду мстить за
ребят!
  Иван усмехнулся, покачал головой.
  - Ты будешь мстить за них здесь, на Земле! - процедил он.
  - Здесь не Земля, - поправила его серьезная и правильная Таёка.
  - Земля везде, где есть люди, - ответил ей Иван мягко, даже нежно. И
снова уставился на изнемогшего викинга, сменил тон: - Крежень твой подлец и
подонок! - сказал он.
  - Чего?! - взревел Гуг.- Ты моих парней порочить?! И здесь тоже?!
  Он бросился на Ивана. И тут же повалился на сено, сраженный молниеносным
ударом. Иван потирал кулак и смотрел, как Гуг поднимается.
  - Крежень твой хотел убить меня, понял?!
  - Не верю!
  Гуг мотал головой - у него явно все помутилось в мозгу. Дил понял это
первым, он подбежал, подхватил его, подвел к стене и усадил тихонько,
словно боясь, что Гуг рассыпется на куски.
  В это время дубовая дверь от удара чуть не влетела внутрь конюшни, она
задрожала толстенной басовой струной. Все оглянулись на нее. И увидели
Иннокентия Булыгина.
  Кеша стоял подбоченясь. Но лицо у него было виноватое.
  - Иван, ты прости, - начал он, сбиваясь и запинаясь, тяжело дыша и
бледнея, - мне там на вылете, возле этой Гиргеи драной с твоей капсулы
левый рог сбили. Прямое попадание!
  - Это ты вон у кого прощения проси, - Иван как ни в чем не бывало кивнул
на Дила Бронкса, - он хозяин!
  Кеша посмотрел на хозяина словно на пустое место и снова обратился к
Ивану.
  - Я понимаю, эта машина бешеные бабки стоит. Но так получилось. Ежели
смогу, расплачусь потом. А нет, - он склонил голову, - вот башка - руби!
  Гуг Хлодрик встал и побрел, пошатываясь и оступаясь, к другу-каторжнику.
  - Кешенька, выполз из ада? - завел он по-бабьи, жалобно и с надрывом. -
Чего это ты двоишься у меня в глазах, Кеша?!
  Прямо за Иннокентием Булыгиным стояло какое-то гадкое чучело,
полупрозрачное и пучеглазое. Стояло чучело очень тихо и скромно, поначалу
на него и внимания не обратили.
  - Кто такой? - вскрикнул Дил. - Откуда?!
  - Я их есть пропускаль! - пояснил вернувшийся Серж. - Капсул есть наш,
код есть наш! Капут нельзя!
  Дил махнул рукой. Он давно собирался выгнать бестолкового Сержа. Но не
мог - все-таки друг, свой брат-десантник, это как из сердца клок выдрать.
  - Его зовут Хар, - представил чучело Кеша. - Он нормальный малый. Если бы
не он, капсуле труба. И нам труба! У него чутье зверское, он учуял боевой
прозрачник на две секунды раньше, чем капсульные мозги, ясно?! Секунду еще
я соображал! Мы их опередили на одну секунду. Но рог, Иван, сшибли!
  То, что Кеша упорно называл рогом, было шестиосной выносной мачтой, на
которой крепилось две дюжины боевых ракет с рассыпающимися боеголовками и
два периферийных щупа.
  - Да чего ты заладил, рог да рог! - возмутился Дил, он не любил, когда в
нем начинали подозревать мелочного человека. - Новый наставим. А вот эта
образина мне совсем не нравится. Она хоть понимает по-человечески?!
  - Она понимает, - покладисто, с каркающим акцентом ответил оборотень Хар.
  Дил недовольно крякнул и потер свой опухший нос. Таёка поглядела на него
сердито и нахмурилась, она не любила нетактичности, особенно в отношении
гостей и незнакомцев.
  - Ну дай же я тебя обниму! - Гуг наконец добрался до Кеши, сграбастал
его, навалился, подмял и уронил, рухнув сверху. Гуг был в полуобморочном
состоянии. И не мудрено, другого после прямого Иванова удара вообще бы уже
не было на этом свете.
  Кеша не обиделся. Он выбрался из-под вожака, поднял его, пошатываясь и
дрожа от напряжения.
  - Пойдемте в зал! - опомнился вдруг Дил. - Ну что мы в конюшне, как
варвары какие-то! Прошу, гости дорогие и друзья званые! - Потом он взглянул
на черного, ободранного Кешу, на грязные разводы у него под запавшими
глазами и запричитал: - Но сначала в баньку, сначала в баньку! С дорожки в
баньку полагается!


                                  БЕЗДНА

  Иван пнул дубовую дверь, и та чуть не сшибла с ног какого-то облезлого
забулдыгу в черной майке с двумя черепами. Забулдыга выхватил из-за
голенища красного сапога огромный зазубренный тесак и исподлобья вызверился
на вошедшего..
  - Не сердись, приятель, - дружелюбно бросил Иван.
  И добавил уже через плечо, проходя внутрь кабака: - С меня причитается.
  Он прошел к драной стойке, заказал у жирного малайца-бармена банку чистой
воды и полстакана гремучего пойла под красивым названием "ти-рекс". Пойло
двинул по стойке обалдевшему от неожиданности забулдыге.
  Банку открыл, но пить воду не стал, только смочил платок и обтер им
потное, запыленное лицо. Он страшно устал за последние три дня, он так не
уставал ни на Гиргее, ни в Пристанище. Последний раз он бывал в Новом Свете
двенадцать лет назад - три или четыре приема, полеты над городом, попойка
на крыше четырехсотэтажного небоскреба, липкие голые девицы в сиреневых и
розовых цепочках вместо одежды, два контракта и нудное утро со старым
приятелем с Галарога- Юджином Скотчем по прозвищу Мотылек. Вот и все
воспоминания. Юджин советовал ему не задерживаться в Америке. Иван и без
его советов спешил - до старта надо было повидаться кое с кем из России,
сдать отчеты и просить, просить, просить о полном отпуске. Как давно это
было! Теперь он видел Новый Свет не сверху. Теперь он бродил по земле и
мысленно материл Гуга-Игунфельда Хлодрика Буйного, втравившего его в долгую
историю и заставляющего разматывать какую-то нелепую нить вместо того,
чтобы заниматься делом. Проклятый Лос-Анджелес!
  - Ну что, приятель, - он обернулся к забулдыге, подмигнул ему. - В
расчете?
  Забулдыга со второго захода выглушил свой "тирекс", постоял, помолчал и
рухнул на пол. Дьявольское пойло сбивало с ног и не таких парней.
  - В расчете, - глубокомысленно ответил сам себе Иван.
  Шестилапый биороб сноровисто выскочил из темного угла притона, подбежал к
лежащему, ухватил гибким носовым щупальцем за ногу в красном сапоге и
утащил забулдыгу под свист и завывание сидящей у столиков пьяни. Но
свистели не все. Трое трясущихся алкашей, поднявшихся из-за бокового
овального стйла, помалкивали. Средний, которого тащили двое крайних, вообще
свесил голову. Допился, подумал Иван. Но тут же понял, что ошибся - из
брюха у среднего торчала рукоять кривого зангезейского кинжала. Иван хорошо
знал эти кинжалы, под лопаткой у него был старый, побелевший от времени
шрам - памятка о Зангезее, планете, на которой землянам делать нечего.
Ивану было плевать на эту мразь, пусть вытворяют что хотят, ради таких он
не шевельнул бы и пальцем, пускай горят в будущей геене огненной. Но на
Земле жили и другие. Потому-то Иван искал Гуга.
  - Шел бы ты в другое место, - неожиданно просипел малаец. Судя по этому
сипу бармен был сифилитиком с большим стажем. - У нас не любят чужих!
  Бармен все время перемигивался с двумя багроволицыми мордоворотами,
торчавшими у боковой стойки.
  Иван видел это, он знал, чем заканчиваются такие перемигивания. Но ему
очень не хотелось привлекать внимания к своей скромной персоне. Ему
хотелось одного - поскорее убраться из этого гадюшника. Он никак не мог
избавиться от ощущения грязи на своей коже, это было очень неприятно.
Сколько раз он тонул в болотах чужих жутких планет, пробирался к цели в
подземных коммуникациях древних городов, залитых нечистотами, забитых
трупами, падалью, он брел к Первозургу в омерзительнейшей жиже из живых
червей и змей в Чертогах планеты Навей... но у него никогда не было столь
сильного ощущения грязи, налипшей на кожу, въевшейся в ее поры. Проклятый
Новый Свет! Где же этот негодяй Гуг!
  - Ты зря меня не слушаешь, - просипел малаец.
  Мордовороты медленно, еле передвигая слоновьими ногами, сопя и корча
дикие рожи, шли к стойке, к Ивану.
  Они были неостановимы словно бронеходы. А это означало одно - придется их
бить, сильно бить, возможно и смертным боем.
  Иван тяжело выдохнул. И подумал, что по чести и совести надо бить Гуга
Хлодрика, старого обманщика. Но где его теперь разыщешь?!
  Он не поворачивался к мордоворотам. Пусть начнут они. А там видно будет.
Но злодейка-судьба распорядилась иначе.
  Огромная черная тень сиганула из мрака, заслонила Ивана от мордоворотов.
Драки не получилось. Лишь два тяжких и гулких удара разорвали напряженную
тишину.
  Иван резко обернулся. Он был в страшном раздражении. Он не мог понять
этих безумных нравов. Надо уходить отсюда, бежать! Гнусный мир!
  - Ну чего ты, Ванюша! - принялся оправдываться Гуг. - Из-за пяти минут
столько нервов?! Тебе надо в психушку!
  Иван молча поглядел на мордоворотов - оба лежали под ногами у Гуга
Хлодрика Буйного, бывшего десантника-смертника, пропойцы, бузотера, вожака
банды, славившейся своей лихостью и дерзостью, беглого каторжника,
первейшего кулачного бойца и человека тончайшей души. У обоих были напрочь
перешиблены шейные позвонки. У обоих уже стекленели выпученные от
неожиданности глаза. Под обоими расползались темные лужи... но не крови,
совсем другого.
  - Ты из-за них, что ли?! - недоверчиво покосился на дело рук своих седой
викинг. - Ваня, я тебя сам сведу к психиатру. Пошли! Это дерьмо сейчас
уберут! - Он удостоил презрительным мимолетным взором малайца-сифилитика,
сказал чуть слышно, кривя губу: - Ну-у, ты еще не понял, обезьяна?!
  Малаец пропал за стойкой. Но из мрака тут же выскочил давешний биороб и
поочереди уволок мордоворотов.
  Тащил он их с явной натугой, было видно, что жмот-малаец держал слугу на
скудном пайке.
  - Куда он их? - поинтересовался отошедший от раздражения Иван.
  - В утилизатор, куда еще, - ответил Гуг с интонациями, будто в сотый раз
растолковывал простейший урок придурошному ученику.
  - И забулдыгу тоже?
  - Какого еще забулдыгу? - не понял Гуг.
  - В красных сапогах. Налился, упал тут под стойкой, а этот гаденыш его
уволок, - подробно рассказал Иван.
  - А-а, - протянул Гуг, - вон оно в чем дело. Нет, забулдыг вышвыривают
вверх, наружу, в подъемник - и на свежий воздух возле какой-нибудь вшивой
помойки, чтоб прочухались. Хотя, Ваня, сейчас весь Лос-Анджелес - одна
большая и поганая помойка, вот чего я тебе доложу
  - Это я уже понял, - согласился Иван.
  И только теперь увидел того, из-за кого старина Гуг притащил его в
грязный, но далеко не самый гнусный притон Нового Света.
  Говард Буковски, он же Седой, он же Крежень в черном кожаном плаще с
поднятым воротником, высокой черной кожаной шляпе и вдобавок ко всему в
черных очках сидел за шестым от прохода столиком и нервно отхлебывал из
антикварного граненого стакана забористую и кристально чистую русскую
водку.
  Крежень заметно выделялся в этой разношерстной ублюдочной массе, в
пестром и большей частью дегенеративном сброде, проводившем время за
выпивкой. Крежень выглядел нахохлившимся черным вороном, невесть как
попавшим в плотно сбившуюся стаю спившихся, обрюзгших и изрядно вылинявших
попугаев. Ивану вообще все это претило. Середина XXV-го века... и эти
дикарские притоны, эта первобытная жажда глушить свое пойло среди себе
подобных, в полумраке, грязи и вони. Атавизм! Так было семь тысяч лет
назад, так было пять тысяч лет назад, так было в прошлом веке... неужели
точно так же будет и в веке будущем, и еще пять тысяч лет спустя?! А где же
прогресс?! Где восхождение человечества по спирали?! Может, и правы
исполчившиеся на землян, может, таким животным не стоит жить во Вселенной?!
Глядя на притихшую, но таящую в себе недоброе, гнетущее напряжение пьянь,
Иван невольно ловил себя на мысли, что человеческое общество можно было бы
слегка пошерстить, почистить маленько.
  - Пошли! - оборвал его размышления Гуг. - А то этот змей снова улизнет.
Пошли, Ваня, мне не терпится сказать Седому пару добрых слов!

                                   * * *

  Дил Бронкс подрулил на своем сверкающем боте прямо к ржавому и помятому
боку старушки Эрты-387. При одном только виде этой развалюхи, этой нищеты,
затхлости и вырождения Дилу захотелось встать под душ или хотя бы помыть
руки. На заправочные станции всегда выделяли гроши. Но эта была, по всей
видимости, совсем позаброшенной-позабытой.
  Дил немного обождал, наивно надеясь на приглашение. Но не дождался
такового. Или его тут совсем не уважали, или автоматика Эрты-387 не
работала. И потому он без спроса завел бот в пустующий ангар, и снова
сидел, все никак не мог преодолеть брезгливости- всего два слова-кода или
одно нажатие пальца, и переходная мембрана-присоска вопьется в шлюзовый
лвдк, а там - шагни, и уже на станции, уже в компании старых и верных
друзей. Но нет, Дила начинало тошнить. Он заплатил за свою игрушечку,
вылизанную и выхоленную, огромные деньги, и он не мог даже представить, как
нежный и почти живой витапластик мембраны прикоснется к ледяной, колючей,
ржавой и покореженной уродине.
  Нет! Все-таки Иван втравил его в плохую историю, он нутром чуял - и это
только начало. Он не ищет помощи у сильных мира сего! Он не протягивает
руку к богатым и всевластным! Он сам роется в отбросах... и его, Дила
Бронкса, заставляет заниматься тем же!
  - Все! Хватит! Мать твою! - оборвал себя Дил вслух.
  Так можно и совсем разнежиться, разбабиться, разнюниться. Он что, не
десантник-смертник, что ли?! не сорви-голова из Отряда Дальнего Поиска?!
Эх-хе-хе, бывший десантник, бывший сорви-голова... все в прошлом. А в
настоящем- богатство, тихая обеспеченная жизнь, связи кое-какие... что еще
надо?
  - Ну давай!
  Дил преодолел свои слабости, поднялся и шагнул в нежность и теплоту
мембраны.
  Станция была пуста и неприветлива. Он долго бродил по длинным и нудным
коридорам. Наткнулся на вялого шестилапого кибера с глуповато-сонным лицом,
пнуд его под зад со злости - кибер отлетел к стене, долго кряхтел и сопел.
Дил на него не оглядывался. Будь его воля, он бы всю эту развалину вместе
со всеми киберами, а заодно и самим Хуком Образиной сдал бы в металлолом,
на переплавку.
  Арман-Жофруа дер Крузербильд-Дзухмантовский сидел почему-то в ремонтном
отсеке. Сидел на корточках за огромным старинным стальным сейфом
гнусно-зеленого цвета. Сидел и махал рукой, будто отгоняя от себя
незванного гостя.
  Дил не на шутку обиделся. Мало того, что он почти битый час бродил по
проклятущей Эрге, так он еще ободрал себе все руки и порезал клапан на
комбинезоне, разгребая жуткий завал перед дверью в ремотсек. Чего там
только не было! Будто со всей станции стащили весь тяжелый, железный хлам к
этой ржавой дверце. Киберы, болваны! Но ведь им кто-то дал такую
бессмысленную команду... Дил с трудом начинал понимать, что тут происходит.
  - Крузя! Ты чего - охренел, что ли?! - завопил он во всю глотку, вместо
того, чтобы поздороваться. Не виделись они лет пятнадцать.
  - Уходи! Прочь! - просипел Крузербильд и неумело перекрестил Дила
дрожащей рукой.
  Был он до невозможности изможден, худ, страшен, дик. Но трезв. Дил Бронкс
сразу заметил это - Крузербильд был абсолютно трезв! Это был он, такого не
спутаешь ни с кем другим. Но если раньше его называли Великолепным, то
теперь Крузе можно было смело давать другое прозвище - Урод.
  - Они везде! - судорожно сипел он. - Везде! Они... - Крузербильд понизил
голос до шепота и закатил нездорово поблескивающие глаза, - повсюду! Я
через каждые два дня-прячусь в новое место. Но они всегда меня находят!
  Дил опешил.
  - Кто?!
  - Они, - очень серьезно ответил Крузя, - их тут много! - Он выразительно
поднял палец вверх. - Они пришли за мной. Но я еще не хочу туда. Мне еще
рано.
  Это была явная белая горячка. Теперь Дил не сомневался. Они с Хуком
допились до чертей. Нет... до чертей они допились еще давным-давно, лет
десять назад. А теперь им и пить не надо - вон, Крузя, трезв-трезвехонек, а
ум за разум зашел.
  Дил подошел ближе. Опустился на корточки.
  - Ты узнаешь меня? - спросил он у Крузербильда.
  - Узнаю,- серьезно ответил тот.- Ты Иван! Ты вернулся из ада! - Помолчав
немного, он добавил с тревогой. - Ты пришел за мной, я все знаю!
  - Какой я тебе Иван! - сорвался Дил. - Ты что, дружок, не видишь, что у
меня морда черная как сапог? Ты забыл Неунывающего Дила?! Ты забыл, как мы
с тобой, пьянь подзаборная, ходили на Умагату, как штурмовали Сон-Даке в
созвездии Крысобоя?! Да я тебе щас рожу набью, подлец ты эдакий! Ты забыл,
кто тебя на собственном горбу вытащил из болот Зангезеи?! Ну, Круэя, я б
знал, что ты добра не помнишь, я б тебя, точно, там оставил!
  - Ты - Иван! - твердо заявил Крузербильд, грозя Дилу пальцем. - Ты пришел
за мной с того света. А морда у тебя и впрямь .черная, тебя здорово коптили
там... Я все вижу!
  Дил растерялся, у него совсем не было опыта общения с помешанными и
горячечными. И потому он махнул рукой, чего тут спорить, надо мириться с
обстоятельствами.
  - Где Образина? - спросил он.
  - Утащили, - коротко ответил Крузербильд.
  - Кто утащил, мать твою?! - не выдержал Дил.
  - Они утащили... Нет, Образину списали на Землю.
  Он туг одному гаду бутылем по чану заехал, понял?
  - Какому еще гаду?
  - Инспекция была. Он на них кинулся. На этот раз не простили. Вот так,
Иван.
  - Да никакой я не Иван! - взревел Дил, - Иван бы щас взял тебя за ноги и
вытряс бы твою черную душу, понял?!
  - Это у тебя душа черная, - не согласился Крузербильд, - ты сам черный -
и душа у тебя черная. А все потому, Иван, что тебя черти в аду коптили, я
все знаю.
  - Ну гад! - Дил чуть не задохнулся от возмущения. - Я хоть и черный, а
душа у меня белая! А вот ты лучше б в болоте сгнил! Я тебя больше
вытаскивать не буду! Если б не Иван, я б к тебе никогда не прилетел, Крузя.
Отвечай лучше, почему станция глухая и слепая?
  Крузербильд отряхнулся, приподнялся с колен - и в нем сразу высветилось
что-то прежнее, богатырское, молодецкое, несмотря на весь его жалкий и
потрепанный вид спившегося неудачника. Длинные сальные волосы колыхнулись
тяжелой гривой, на обтресканных синих губах заиграла еле приметная улыбка.
  - Станцию прикрыли, - сказал он почти нормально, будто приходя в себя. -
А меня бросили тут, Дил!
  - Ага, признал, паскуда! - Бронкс подошел вплотную и хлопнул Крузербильда
по плечу.
  - Да вроде и впрямь ты,- неохотно согласился тот. - В прошлый раз он меня
здорово напугал, я все помню.
  Дил сразу замахал своими огромными черными лапами с множеством золотых
перстней на каждом пальце.
  - Не надо, не надо ничего вспоминать, а то ты меня совсем запугаешь,-
быстро заговорил он,- давай-ка собирайся, некогда мне с тобою лясы точить!
  - Чего? - удивился Крузербильд. - Собирайся? Неет, Дил, мне некуда идти
отсюда, у меня теперь ни кола, ни двора. На старушке Земле я всем должен,
мне там не резон засвечиваться. А болтаться по иным местам тяжело будет,
отвык я от болтанки этой, да и мерещатся всякие все время, понимаешь? Вон
он!
  - Где?! - машинально переспросил Дил и обернулся.
  Никого у него за спиной не было.
  - Они хитрые-е, - как-то замысловато пояснил Крузербильд, - я их тоже
долго не мог увидать. А потом увидал!
  Дилу Бронксу припомнилась его славная конюшня на славном Дубль-Биге,
припомнился пьяный Гуг, припомнилась Таека, превратившаяся вдруг в
пантеру... Лоб сразу намок, капельки пота побежали по щекам. Не приведи
Господь! Нет! Нет!! Бедный Крузя! Но Иван дважды сказал: "Хука тащи сюда
живым или мертвым!" Про Крузю он так не говорил. Почему? Парень надежный,
проверенный, надо будет - в огонь полезет. Парень... уже за сорок, а
выглядит на все восемьдесят. Дил Бронкс, не верящий ни в черта, ни в Бога,
мысленно вознес молитву: да, ему страшно повезло, страшно! уж он-то знал,
он видел все своими глазами - все друзья, вся братва десантная будто
проклята была, кто не погибал в чужих мирах, тот спивался или сходил с ума,
влипал в жуткие истории, превращался из сверхчеловека в тряпку, в дерьмо.
Его Бог миловал! Серж Синицки чокнулся по-тихому. Хук с Крузей спились, Гуг
связался с мафией, по нему каторга плачет, Ивану мерещатся какие-то
негуманоиды, армады, вторжения и прочая чушь. И почти все такие- десятки,
сотни ребят из их Школы. Нет, им всем надо было погибнуть на Сельме, или на
Гадре. Они бы погибли героями. Ведь те, кто сложил там головы, остались в
памяти как герои. А кто они?! И так быстро! Что такое сорок-пятьдесят лет -
четверть жизни! А они выдохлись, они вымотали себя, износили свои сердца, и
никто не хочет им помочь!
  - Ладно, пошли, - повторил он тихо, - по дороге я все объясню.
  - Две недели назад, - признался Крузя, - я вылакал последнюю бутыль,
припрятанную Хуком. Ты прав, мне тут больше не хрена делать.
  - За две недели мог бы и оклематься, - недовольно пробурчал Дил.
  - Я тоже так думал, - огорченно выдохнул Крузя. Он взял из гибкой лапы
подбежавшего кибера плоский пакетик с водой, надкусил, надорвал, плеснул
себе в горло.
  Потом с неожиданной злобой пнул кибера ногой. - А ты вали отсюда, нежить!
Не разберешь, понимаешь, кто на самом деле, а кто мерещится!
  - По-моему, ты отходишь, - довольно заметил Дил. - А беззащитных бить
нехорошо, нашел на ком злость срывать! - Он уже забыл, как сам поддал
бедолаге, обреченному на долгое прозябание в заброшенной заправочной
станции с непонятным названием Эрта-387
  По дороге, волоча Армана-Жофруа дер Крузербильда-Дзухмантовского к
шлюзовой камере, Дил Бронкс подумал, что сперва того следовало бы
хорошенько помыть, почистить, побрить и постричь. Но на Эрте ничего такого
уже не было. Эрга постепенно превращалась в кусок железа, носящийся меж
звездами, в ржавый метеорит, падающий в бездонную Черную Пропасть.
  Но с Эргой и Крузей все ясно. А вот где теперь искать Хука Образину?!

                                   * * *

  - Ребята тосковали без тебя, Гуг, - со слезой в голосе выдавил Крежень и
глотнул водки из стакана. На Ивана он не глядел, будто и не узнавал его,
будто и не знаком с ним вовсе, будто и не было дикого ночного налета,
перестрелки, драки из-за мешка... Иван тоже помалкивал, он ждал своего
часа.
  - Ладно, это я слыхал, - недовольно протянул Гуг Хлодрик, поскреб щетину
на подбородке и уставился на Седого в упор. - Где Лива?
  - Клянусь, Гуг, не знаю! - ответил нахохлившийся Крежень. - Мы делаем
одно дело...
  - Одно? - переспросил с насмешкой Иван.
  Крежень не шевельнул бровью.
  - Мы делаем одно дело, Гуг, - повторил он, - и ты меня знаешь.
  - Знаю, - согласился Хлодрик. - У меня была крепкая, надежная банда,
Седой. Парни отменные, один к одному... Была! Мы провернули столько дел и
делишек, что любому синдикату нос утрем! Мы держали в своих лапах половину
Европы! А где сейчас банда? Где мои ребята?!
  - Все на месте, - вяло ответил Крежень, - кроме тех, кого списал Господь
Бог!
  - Все! - забрюзжал Гуг. - Да не все! Ты распустил их! Это не банда! Это
не единый кулак! Это мочалка, Седой! И я тебе повторю еще, ты мне за все
ответишь!
  Крежень полез в карман кожаного плаща, вытащил здоровенный пистолет с
инкрустированной изумрудами рукоятью, с силой приложил его к поверхности
стола, убрал руку.
  - Можешь пристрелить хоть сейчас, - сказал он тихо и обиженно,
  - Ну нет, Седой, - Гуг смахнул пистолет на пол, - я сам решу как и когда
отправить тебя к черту на рога, понял?!
  - Понял, - Крежень нагнулся, поднял пистолет, сунул в карман.
  Никто на них не обращал внимания. Большая часть посетителей этого кабака
была уже в хорошем подпитгш, а те, у кого в глазах пока не троилось,
глядели на молоденькую стриженную наголо девицу в черной маске. Ни сцены,
ни подмостков в кабаке не было, и девица выделывалась прямо перед
столиками, перепрыгивая из ряда в ряд, выгибаясь кошкой, плотоядно
оглаживая свои же бедра и беспрестанно тряся выкрашенными в алый цвет
голыми грудями. Чуть выше коленки, прямо по сиреневому узорчатому чулочку
вилась розовая лента, а на ней крепился плетеный кошель. В него бросали
монеты и бумажки, не забывая после этого ухватить девицу за голую грудь или
ляжку, а то и за обе выпуклости сразу. Девица пела что-то нервное и
чувственное, акустическая система была вделана прямо в браслеты на ее
тоненьких ручках.
  Пела она неплохо, почти без фальши. Но когда какой-то босяк похлопал ее
по заднице, не бросив монеты, девица, не моргнув глазом, врезала ему в
челюсть своей изящной туфелькой, прямо золоченым кончиком... Босяка уволок
биороб. Девице долго хлопали, выражая поддержку, теперь денег бросали
вдвое, втрое больше - от облапивших ее прелести рук не было ничего видно,
но девица лишь призывно хохотала, разжигая страсти тех, кто не успел до нее
дотянуться. Иван подумал, что она очень недурно зарабатывает, раз в сто
побольше самого шустрого и грамотного работяги, правда, наверняка, делится
с кем-то.
  Гуг словно угадал его мысли.
  - Этой крошке хватает лишь на сладенький ликерчик да пару пирожных в
день. Да эта обезьяна, - он кивнул в сторону малайца-бармена, - наверняка
укладывает девочку на ночь с десятком ублюдков, не думай, что он ее жалеет.
  - Это ее работа, - сухо заметил Крежень. - Каждый должен делать свою
работу.
  - Ты всегда был злым, - сказал Гуг и отвернулся.
  Песенка закончилась. Груди у девицы стали белыми, пышущими жаром,
намятыми, наглаженными. Зато сидящие задирали вверх красные ладони, будто
выхваляясь друг перед другом, кто-то старательно и похотливо вылизывал со
своих лап приставшую помаду.
  - Отвечай, Седой, - неожиданно резко процедил Гуг, уставившись на
Креженя, - иначе я вышибу из тебя ответ вместе с твоими мозгами!
  Крежень нахохлился еще больше, покачал головой.
  - Не слышу вопроса, - сказал он тусклым голосом.- Ну чего тебе отвечать,
Буйный?! Если я тебе не нужен в банде, я уйду.
  - Уйдешь, еще как уйдешь,- зловеще заверил его Гуг.
  Теперь Иван ничего не понимал. Он пришел сюда не старые счеты сводить, он
не держал зла на Седого. Ему надо было пробраться туда, куда не всем дверца
открыта, протиснуться хоть в щелочку... иначе все впустую. Гуг мог своей
резкостью испортить дело.
  - Где Лива?!
  - А почему ты у меня спрашиваешь? Спроси у него, может, он знает! -
Крежень мрачнел на глазах.
  Иван смотрел на друга и ничего не мог понять - Гуг бледнел, он из почти
свекольно-красного стал чуть ли не зеленым, руки задрожали. Взгляд застыл и
остекленел...
  Иван видел, куда смотрит Гуг.
  - Чего ты ко мне привязался! - Крежень попытался убрать руку со стола, но
не успел, Гуг придавил его запястье своей тяжелой ладонью.
  - Что это, - он ткнул пальцем в идеально ровный, чуть просвечивающий
свежий шрамчик на руке Седого. - Откуда он у тебя?!
  - Котенок поцарапал, - неумело соврал Крежень и напрягся, окаменел.
  - Котенок, говоришь?! - Гуг неожиданно резко ухватил Седого за горло,
сдавил его, притянул голову к себе и прошептал в ухо: - Это след ее
ноготка, это ее метка, сволочь. Ноготок ей вставили на Гиргейской зоне,
понял?! Таких нигде больше не найдешь... Колись, Седой, я за себя не
ручаюсь!
  Крежень не успел расколоться, голова его, седая и ухоженная, свесилась
набок, он потерял сознание от удушья, руки обвисли, с пересеченной шрамом
губы потекла по подбородку слюна.
  - Мразь! - выругался Гуг. И повернулся к Ивану: - Теперь я верю, Ваня, ты
был прав, они все ссучились. Да, ссучились и обкладывают меня будто
больного, старого медведя в его берлоге. А Ливочку они убили! - Гуг
зарыдал. Краски возвращались на его лицо, он вновь превращался в обрюзгшего
и багроволицего викинга. Викинга с грустными глазами, но чугунной челюстью.
  - Ты мог ошибиться, Гуг, - сказал Иван, - причем тут этот порез?
  - Нет! - Хлодрик сразу осек его. - Никогда, Ваня. Эти вставные ноготки
делают из какой-то хреновины, я не знаю, но они всегда режут так, после них
всегда шрам светится изнутри, это неземная керамика. Каждый такой ноготок -
это метка, Ваня! Их не ставят кому ни попадя. Ай, Лива, Лива моя лапушка,
сгубили они тебя, сволочи!
  - Она что, одна имеет такой ноготь? - резонно вставил Иван. Он не мог
допустить, чтобы Гуг в порыве слепой ярости, дикой и не совсем
обоснованной, на его взгляд, ревности, пришиб Седого. Ведь Седой одна из
немногих ниточек, обруби ее и бодяга будет длиться вечно.
  Пока не придут... Иван уже сам не верил во Вторжение.
  Все, что с ним было, казалось бредовым сном. Но был этот бред явственней
яви.
  Крежень осторожно приоткрыл один глаз, потом второй.
  - Прочухался? - спросил Гуг.
  Крежень не ответил.
  - Ну, Седой, выбирай - здесь тебя прикончить иди в другом тихом местечке?
- Гуг не шутил, его неудержимо трясло. Много всего накопилось в этом
большом и непростом человеке. Иван глядел на него и думал, вроде бы, и
знакомый, свой, понятный до мелочей, и в то же время незнакомый, чужой,
непонятный.
  - Когда будешь кончать, Гуг, - просипел Крежень, - вспомни, как мы вместе
работали по крейсерам, как я твою пулю в плечо свое принял, как тебя от
парализатора уберег... а еще припомни, как первый раз от Европола уходили,
как ты наверх лез, а я с Фредом прикрывал тебя, а Фреда, между прочим,
пристрелили, Гуг, Ты все вспомни, все! У нас операция была разработана - от
и до, понял! А этот тип, - он кивнул на Ивана, - влез и все напортил! А
сейчас стучит на меня и на ребят, проверенных ребят, ты же их знаешь, Гуг.
Не верь ему!
  Иван помалкивал, встревать было еще не время. А все надо делать только в
свое время.
  - Сладко поешь, Седой, - проговорил Гуг Хлодрик мягче. - А я жду ответа.
  Иван отвернулся от обоих. Голой девицы и след простыл. А вместо нее после
некоторого промежутка из-за багряных ширм вышел игривой походочкой в
полумрак и дым изящный и вертлявый мулатик с завитыми голубыми волосами,
весь в кружевах, пелеринках, накидочках и бантиках. Мулатик пел что-то
сладкое, пел тоненьким бабьим голоском, жеманничал, вертел задом, томно
улыбался, закатывал подведенные глазки и медленно, с упоением раздевался.
  Гуг с Креженем толкли воду в ступе. Но сейчас им не следовало мешать.
Иван поглядывал на мулатика и думал, что понапрасну теряет время. И так,
сколько уже потеряно его!
  Когда мулатик разделся полностью и прекратил петь, из-за тех же ширм
вышел здоровенный татуированный донельзя негр, подхватил мулатика на руки,
покружил, подбросил, поймал, повертел - будто балерун балерину, а потом,
подделываясь под навязчивые ритмы приглушенной музыки, пристроился к
мулатику поудобнее сзади и начал под восторженные вопли и похотливое
сопение проделывать с ним то, что обычно мужчины проделывают за плотно
закрытыми дверями с женщинами.
  Эта пара имела значительно больший успех в сравнении с красногрудой
певичкой. Пьянь неистовствовала, подавала советы, визжала, хохотала... Иван
повернулся к "балетной паре" спиной. Ему было плевать на этих ублюдков,
здесь еще и не такое увидишь. Пора браться за Седого.
  - Мне надо туда! - неожиданно резко сказал он.
  - Куда? - машинально переспросил Крежень.
  - Вниз!
  Крежень как-то зловеще усмехнулся. Он уже совсем ожил, будто и не было
ничего. Через Иванове плечо он поглядывал на потного блестящего негра и
сладострастно извивающегося мулатика, облизывал пересохшие губы.
Чувствовалось, что Крежень на что-то решается, но никак не может решиться.
  - Вниз?
  - Да, вниз.
  - Это можно сделать, - Крежень поглядел на Гуга Хлодрика, прищурился.
  - Делай, как он говорит, Седой, - посоветовал Гуг, - тогда я тебя, может
быть прощу. Может быть!
  Крежень рассмеялся неприятным глухим смехом - почти беззвучным и мелким
как горох. Трясущиеся губы его медленно и неостановимо каменели, да и само
лицо словно в застывшую маску превращалось- прямо на глазах. Он явно на
что-то решился. Но решение это далось ему нелегко.
  - Ладно, - наконец выдавил он, - вниз так вниз. А не пожалеешь потом,
Гуг?
  - Время покажет.
  - Хорошо
  Крежень чуть привстал и махнул рукой малайцу-бармену, что-то показал на
пальцах.
  - Никакой автоматики, все надежно и добротно, Буйный, как в старые добрые
времена, - тягуче завел он, и в его бесцветных глазах появился нехороший
блеск, Иван помнил этот блеск еще с недавней венецианской ночи, когда его
чуть не отправили на тот свет. - Но помни Буйный, ты сам напросился на это!
Вниз так вниз!
  Их резко встряхнуло, бутылка упала и покатилась на край стола, на нее
навалилось что-то тяжелое, вонючее.
  Створки наверху сомкнулись, отрезая от мира выпивок, ритмов, похоти и
мерзости.
  - А это еще что?! - взревел Гуг, сбрасывая со стола чье-то тело.
  - Этого сейчас уберут, - заверил Крежень. Он сидел, не шелохнувшись. -
Еще миг.
  Прошло чуть больше мига, прежде чем стел со всеми сидящими за ним и
валяющимся внизу бесчувственным телом замер. Иван не ожидал такого поворота
дел. Какая-то паршивая, третьесортная харчевня... и система сквозных лифтов?
Тут что-то не так.
  Но разобраться ему не дали. Из тьмы, сразу со всех сторон выступило
восемь теней. Держали эти тени в своих руках вещи вполне реальные лучеметы
ближнето боя.
  - Куда эту падаль? - спросила одна из теней.
  - В утилизатор, - приказал Крежень.
  Пьяного, случайно провалившегося вниз, в тайную систему подземных ходов,
оступившегося совсем не вовремя, зацепили чем-то за пластиковую куртку и
утащили.
  - Ты сам напросился, Буйный, - произнес без тени сожаления Крежень.- И не
дергайтесь, эти два места пристреляны со всех сторон, дернуться не успеете.
Кроме того проводка...
  Гуг Хлодрик привстал над своим стулом, поглядел во тьму.
  - Сесть! - выкрикнули оттуда.
  - И ты, Бумба? - сокрушенно проговорил Гуг, опускаясь на стул. - А ведь я
тебе простил тогда твой донос, эх ты, Бумба Щелкопер!
  Иван тоже узнал двоих. Теперь глаза привыкли, тени обрисовались четче,
зримее, да и откуда-то сверху началось разливаться тягучее, медленное
сияние.
  - Свет не на тебе клином сошелся, Буйный, - пояснил Крежень, - ты, думал,
пуп мира?! Мы работали на тебя долго. Но у каждого из парней есть и свой
интерес, понял!
  - Врешь, сука, - озлобился Гуг. - Не свой интерес, все врешь! Ты
перекинулся, Седой! А может, ты и был подосланным! Зря я тебя не придушил
там, наверху!
  Крежень злорадно расхохотался, теперь он хохотал, не стесняясь, в полный
голос.
  - Научись проигрывать, Буйный, - наконец сквозь смех прохрипел он. - Ты
готовил мне ловушку, а попал в ловушку сам. Не рой яму ближнему своему, ибо
в нее и угодишь! Это ты, ты, Гуг, и этот русский, который везде сует свой
нос, вы рыли мне яму. А теперь сами в ней. И я не протяну вам руки.
  - Не протянешь?
  - Нет! Ты больше не нужен никому, Буйный. Ни Бумбе Щелкоперу, ни мне, ни
Толстяку Бону- погляди, как он тебя глазенками сверлит, так бы и прожег
насквозь! Даже Сигурду ты не нужен...
  - И Сигурд здесь? - прохрипел Гуг.
  - Да, я здесь! - крутоплечий и беловолосый парень лет тридцати трех вышел
из полумрака. - Ты нас держал в черном теле, Буйный, а он нам дал все.
Новый Свет побогаче старухи Европы!
  - Продались?! - Гуг был явно расстроен.
  Иван тоже неуютно чувствовал себя под дулами лучеметов. Но ему было
плевать на этих ребятишек, Гугова слезливость могла все испортить, сейчас
время работает против них.
  - С тебя снимут мнемограмму, Гуг, и пустят в распыл. И так ты пожил вволю
на этом свете. Сигурд просто сожжет тебя, ты даже охнуть не успеешь. А
русского мы помучаем, он нам крепко насолил, настырный тип! - Крежень
самодовольно улыбнулся, шрам скривился, исказил лицо страшной гримасой. -
Еще вопросы есть?
  - Где Лива?
  - Лива работает на нас.
  - Врешь, сука!
  - Смотри!
  Крежень достал из нагрудного клапана черный кубик галовизора, сдавил,
поставил на стол перед Гугом. И почти сразу перед ними будто из воздуха
выявилась Лива, точнее, ее лицо.
  Гуг отшатнулся на спинку стула и опять побелел. Это была запись, самая
обычная голографическая запись... и все же, лицо прекрасной мулатки, живое,
губы блестят, веки дрожат, но почему она так тяжело дышит?!
  - Я убью его! - со злобой процедила Лива. - Я убью Гуга-Игунфельда
Хлодрика Буйного, если он появится на Земле! Убью!
  И изображение пропало.
  Гуг неожиданно зарыдал, опустил лицо на сжатые, такие огромные кулаки,
спина его сотрясалась от рыданий.
  Но Крежень не жалел бывшего вожака банды.
  - И она отвернулась от тебя, Буйный, понял? Ты так долго лез ко мне со
своими вопросами. А теперь смекни, может, лучше бы и не стоило
любопытничать, а?
  - Они ли, Гуг! - вклинился Иван и дернул Гуга за плечо. - Это спектакль,
Гуг, запись сфабрикованная!
  - Нет, это она, она... - Гуг захлебывался слезами, он почти не мог
говорить. - Но почему... почему у нее глаза пустые? Ваня, ты же видел... у
нее пустота была в глазах, пус-то-та?! Понимаешь?!
  В глазах у Ливадии Бэкфайер и впрямь было что-то нечеловечески пустое,
отсутствующее, но Иван решил не развивать Гугову мысль. Он лихорадочно
думал, как выкрутиться из этой нелепой ситуации. И он уже догадывался, он
знал точно - ему пощады не будет.
  - Ты всех предал, Буйный, - гнул свое Крежень, он же Седой, он же Говард
Буковски, - ты предал погибших на Параданге, предал и сам же расстрелял их,
ты предал парней на Гиргее, а ведь они поверили в тебя, они пошли за
тобой... Ты всех и всюду предавал, ты думал только о себе. Я лишь прерву
эту цепь предательств и подлости, я прикончу тебя. Буйный. И совесть
перестанет тебя мучить.
  - Врешь, сука! - взревел Гуг, оправдывая свое прозвище.- Меня
подставляли, да! Но я никого не предавал! Запомни это хорошенько: ни-ко-го
и ни-ко-гда!!!
  Вспышка лилового пламени скользнула возле самого уха седого викинга - и
расплавленная серьга дрожащей каплей упала на пластик пола, зашипела.
  - Не дергайся, Буйный!
  Гуг схватился рукой за обожженное ухо. Он как-то сразу успокоился.
  - Сигурд правильно говорит, - вновь заулыбался Крежень, - не надо
дергаться. Оружие на пол!
  - Нет, Седой, мое оружие останется при мне, ты его снимешь только с моего
трупа, - тихо и размеренно ответил Гуг.
  Иван молча выложил на стол гамма-парализатор и карманный лучемет ближнего
боя. Отстегивать с локтя рукоять меча он не стал, а вдруг еще пригодится.
  Он неожиданно для себя подумал: а какой, интересно, сейчас номер
откалывают там, наверху, в кабаке и заметили там их пропажу или нет? Какая
разница! Иван вздохнул. Вот и славно, сейчас его будут пытать,
мнемоскопировать, а потом убьют. Вот и разрешатся сами собою все проблемы,
и ни перед кем и ни перед чем он отвечать не будет, пускай человечество
само перед собой отвечает, само себя защищает, само себя спасает. Все
просто. И кончилось благословение, кончилось. Иди, и да будь благословен!
Он шел. И он пришел. В жизни все кончается просто, без театральных
пышностей и накруток.
  - Буйный, тут командую я, - в голосе Креженя зазвучала сталь, - не
опошляй свои последние минуты.
  Оружие на пол!
  Гуг снова сжал кулаки на столе. Поднял глаза на Креженя.
  - А теперь слушай меня, Седой, - заговорил он тихо. - Ты ведь всегда был
пижоном, фраером, верно?
  Кто-то из стоящих с лучеметами парней хихикнул, но тут же осекся.
  - У тебя ведь есть маленькое кругленькое зеркальце, в которое ты все
время смотришься, когда думаешь, что тебя никто не видит?
  - Короче!
  - Так вот достань его и погляди на себя. Погляди на свою шею.
  Иван поразился перемене, произошедшей с Говардом Буковски. Как и
получасом ранее лицо его вдруг окаменело. Рука полезла во внутренний карман
кожаного плаща. Там и впрямь оказалось маленькое, кругленькое зеркальце в
золотой сферической оправе, усеянной какими-то красными сверкающими
камушками. А он и в правду пижон, подумалось Ивану, они бы наверняка нашли
общий язык с Дилом Бронксом, оба любят побрякушки да безделушки, оба любят
себя... Иван не додумал. Лицо Креженя исказила уродливая гримаса, на него
было страшно глядеть.
  - Что это? - выдавил он испуганно. - Что это?!
  Теперь он видел в своем зеркальце собственную крепкую и холеную шею,
видел и маленькую ранку прямо на коже, скрывающей под собой артерию.
Похоже, именно эта ранка и напугала Седого, напугала до еле сдерживаемого
безумия.
  - Что это?!
  Гуг не ответил. Он разжал кулаки, показал Креженю свои пустые ладони. И
продолжил:
  - Вот и прикинь, падла, понадобится тебе мое оружие? - Помолчал и
добавил: - Нет, Седой, не понадобится. И мне оно не понадобится, сам
понимаешь.
  - На понт берешь, - прервал его Крежень.
  - На понт? - Гуг сдержанно рассмеялся. Но тут же обрел равновесие и очень
спокойно пояснил: - Да, Седой, когда я тебя наверху придушил малость, а ты
сомлел, я тебе вот из этой штучки... - он поднес к глазам Креженя свою
широченную ладонь - на мизинце красовался беленький перстенек, повернутый
кругляшом-камушком внутрь. - Я тебе из этой штучки прямо в твою жилу
поганую впрыснул одну маленькую-маленькую капсулку, понимаешь?
  Судя по выражению лица, Крежень все понимал.
  - Перстенечек-то не простой, а с психодатчиками, - Гуг криво улыбнулся, -
вот скажи мне сейчас, Седой, что ты ощущаешь?
  Крежень начал медленно наливаться кровью. Глаза полезли из орбит. Он
судорожно порвал ворот, начал хватать воздух губами.
  Бумба Щелкопер выступил вперед и сунул дуло прямо под нос Гугу Хлодрику.
Но Крежень, сипя и матерясь, отмахнул дрожащей рукой ствол лучемета.
  - Вот так-то, Седой, - добродушно растолковал Гуг, - мы с тобой столько
проработали, а ты, дружок, меня за кого держал-то сейчас, за лоха, за
фраера залетного. Очень ты ошибся, Седенький ты мой, очень!
  Краска схлынула с лица Креженя, он оправился, сел. Губы у него снова
неудержимо тряслись, из левого глаза текли слезы. И все же он прохрипел:
  - Один точный выстрел, Буйный, и хана тебе с твоим перстеньком, никакой
психодатчик не сработает!
  - А ты попробуй!
  Иван сердито поглядел на Гуга - ну чего он играет с судьбой, сидел бы да
помалкивал, дело, похоже, выправляться начало.
  - Попробуй, Седой! Только помни, что перстенечек запрограммирован: меня
пришьешь - капсула в твою поганую кровушку полную дозу впрыснет, понял? Ты
лопнешь как пиявка, насосавшаяся чужой крови! Ты у меня на аркане. Седой! У
меня и еще трех наших парней, что наверху прохлаждаются. И поэтому ты
будешь делать то, что я тебе скажу. И ты будешь отвечать на все мои
вопросы. А с этими ребятишками мы потом потолкуем. Скажи им, чтобы шли
отдыхать!
  Крежень не заставил себя упрашивать. Он был на редкость понятливым.
  - Уходите! - приказал он.
  Парни засомневались. А Бумба Щелкопер снова вышел вперед.
  - Ну, а ежели мы щас обоих спровадим к дьяволу? Нам вас не жалко!
  - Подпишешь себе приговор, Бумба, вот и все, - тихо сказал Крежень. -
Уходите!
  - Нет! Не все, - оборвал его Гуг. - Сигурд, ты останешься. Ведь они
обдурили тебя, верно? Ведь ты не хотел ничего такого? Ну, признавайся,
малыш!
  - Ты продал всех, Гуг! И я больше тебе не верю! - ответил Сигурд
неуверенно.
  - Мы разберемся, потом. А пока останься. И не спеши с выводами. Я хочу,
чтобы ты послушал Седого, может, тогда поумнеешь малость.
  Крежень махнул рукой.
  - Проваливайте, я кому сказал!
  - Мать твою! - выругался Бумба. - Мы уйдем. Но смотри, Седой, как бы
потом сам не пожалел. Шкуру свою спасаешь?!
  - Идите с миром, - улыбнулся Гуг, - я не держу на вас зла, ребята!
  После того, как "тени" оставили их, Гуг довольно-таки грубо ткнул Говарду
Буковски кулаком прямо в нос. И спросил, почти не разжимая губ:
  - На кого работаешь, гнида?!
  Крежень молчал.
  Гуг насупился.
  - Запомни, Седой, с этого момента я вопрос буду задавать только один раз.
И ответ должен быть один. Я понимаю, что ты позарез нужен моему другу Ване,
но я и его не послушаю, Седой, а знаешь почему?
  - Почему?
  - Ты меня достал, Седой!
  - Спрашивай,
  - Так на кого же ты работаешь?
  - На Восьмое Небо.
  - Врешь!
  - Нет, не вру. Я с самого начала работал на них. И когда крейсера брали,
и Центр Межкосмоса подламывали, всегда, я работал на них еще до того, как
попал к тебе, Буйный. Но и к тебе я попал только потому что работал на них.
Не веришь - проверь!
  - Где Лива?
  - Этого никто не знает, - Крежень смотрел прямо в глаза Гугу и, похоже,
не кривил душой.
  - Она жива?
  - Была жива.
  - Откуда у тебя ее запись? - голос Гуга начал подрагивать.
  - Запись мне передал один знакомый, он из Черного Блага, но точно не
поручусь.
  - Значит, она у них!
  - Я не знаю, Гуг! Но если ты настаиваешь, я соглашусь с любым твоим
домыслом.
  - Не надо, я увижу, когда ты соврешь! - Гуг повернулся к Ивану: - И
все-таки она жива, она на Земле. Может, еще разок прокрутим запись.
  Иван замахал руками - еще чего не хватало, опять Гуг разрыдается,
потеряет контроль над собою.
  Гуг и сам замял этот неловкий вопрос. Зато задал другой:
  - Ну и чего же хотело Восьмое Небо от меня и моей банды. Седой?
  - Ничего. Пока ничего.
  - Вот как? Совсем ничего?!
  - Они хотят везде присутствовать, все слышать и видеть, Но они далеко не
всегда вмешиваются в события, я сказал бы, почти никогда не вмешиваются.
  Гуг потер ладонью подбородок, встал со стула - теперь ему никто не
препятствовал в этом.
  - Хотят все видеть и слышать? Так говоришь? Может, они и сейчас все видят
и слышат?
  - Может быть, - подтвердил Крежень.
  - Где датчики? - зжрал Гуг Хлодрик.
  Крежень помотал головой.
  - Они не такие уж дураки, - сказал он. - они все делают профессионально.
И не доверяют даже тем, кто работает на них всю жизнь.
  - Лучше б я тебя и не спрашивал ни о чем! - сорвался Гуг. - До чего же
ты, Седой, скользкий и мерзкий мужик.
  - Я не мужик, Буйный, ты меня обижаешь. Я вор в законе...
  - Врешь! Был бы ты авторитетом, не ишачил бы на Восьмое Небо! Все врешь,
Седой! Ты всегда напяливал на себя чужие маски, но я тебя раскушу!
  - Ладно, хватит! - вмешался Иван. - Не то я вас оставлю и пойду- вы это
толковище бестолковое на год затянете! Гуг, собери свои нервы!
  - Ох, Ваня, Ваня, тебя б на мое место! - Гуг ушел во тьму и замер там.
  - Так чего тебе нужно? - грубовато спросил Говард Буковски, кося недобрым
глазом на Ивана,
  - Вниз! - повторил тот свое.
  - Низ - он везде, и здесь низ, и наверху - низ, смотря откуда глядеть, -
начал путать следы Крежень.
  - Ты понимаешь, о чем я говорю!
  - Он все понимает! - подтвердил Гуг Хлодрик.

                                   * * *

  Иннокентий Булыгин очень хорошо знал, что на Земле никто его не ждет
кроме полиции - только сунься, быстренько упекут на Гиргею, а то и на саму
Преисподнюю, гиблую планету-каторгу в созвездии Отверженных. И потому
соваться на Землю Кеше Мочиле, каторжнику и рецидивисту, было не резон.
Грезы о пляжах и загорелых блондинках при всей их привлекательности
оставались грезами. На первом же пляже его опознают, измордуют, отволокут в
ближайшую каталажку и еще до отсылки изведут вчистую.
  - Вот так, брат Хар, - жаловался Кеша оборотню, - тебе с твоей рожей
лучше на люди не показываться, а мне с моей биографией, будь она проклята!
  И все же он не собирался скитаться по угрюмым пустынным астероидам и
прятаться по заброшенным станциям, коих в Пространстве были миллионы. Нет
уж, не для того он когти рвал с Гиргеи!
  Ивану Иннокентий Булыгин поверил... но не до конца.
  Будет Вторжение - плевать, и не такое видывали, тогда Кеша пойдет
воевать, ему невпервой. Ну, а не будет - и то хорошо, без войны всегда
лучше.
  За три дня Таека как могла изменила Кешину внешность: теперь он был почти
красавцем - ни седины, ни впалых щек, ни мути в глазах... все стало иным,
даже нос приобрел какую-то совсем нерусскую горбинку, а на подбородке
появилась ямочка.
  - Герой-любовник, мать твою за ногу! - ухмылялся Кеша, оглядывая себя в
зеркале. - Только цветка в петлице не хватает.
  Ни цветков, ни петлиц у Кеши не было, он наверное где-то слышал такое
выражение и оно ему запомнилось, понравилось. Хар его совсем не понимал. Он
понимал иное, что все это напрасно, что Кеша, как звали все этого далеко не
самого худшего землянина, остался самим собой. Хар не собирался менять
внешности, она у него сама собою менялась -на то он и был гиргейским
подводным оборотнем. Находясь среди землян, Хар все больше и больше
вживался в новый образ и становился почти похожим на человека. Почти. И
лишь издалека, на первый не особо пристальный взгляд. И потому Кеша был
вдвойне прав - Земля для них могла стать лишь ловушкой, капканом.
  Таека привязалась к Кеше, За суровость, молчаливость и затаенную силу,
ум, смекалку маленькая японка зауважала ветерана тридцатилетней Аранайской
войны.
  И ей было жаль Кешу. Ей не хотелось отпускать его на прямую и верную
смерть.
  Но Кеша оправдывался просто:
  - Через барьеры то мне все одно надо перепрыгивать, а то контракт нарушу,
они меня к себе раньше сроку утащат! - Теперь он не высказывал сомнений на
счет довзрывников, после своего собственного раздвоения, а потом и
воссоединения Кеша свято уверовал в их всемогущество. Но с довзрывниками
была односторонняя связь.
  Да и про барьеры Таека отказывалась понимать. И тогда он говорил проще: -
Милая, не тревожься, таких как я пуля не берет, ей тоже ведь ушибаться о
жесткое не хочется, она, родимая, летит куда помягше!
  Задание ему Иван дал непростое. Но Кеша не любил простых заданий. И он
умел держать язык за зубами.
  Время шло быстро, надо было найти какой-то способ избавиться от
навязчивого спутника. Но как?! Посланник старой ведьмы не отходил от
ветерана ни на шаг. Был он до крайности непонятен и странен. Но обладал
необыкновенным воздействием на всех - он быстро приучал к своему
присутствию, на него смотрели, им интересовались лишь первые минуты, а
потом он как-то непонятно отходил на задний план, будто растворялся и на
него переставали реагировать. Лишь Шарки, огромный ньюфаундленд,
избалованный Дилом Бронксом до крайности и постоянно носившийся с лаем,
рыком и визгом за младшими киберами по станции, не признавал Хара, больше
того, просто ненавидел его - до яри, до дрожи, до встающей колом на
загривке шерсти. Но предпринимать чтолибо Шарки не отваживался, он чуял,
что противник серьезный и вовсе не беззубый.
  - Ты чучело, останешься здесь, понял, я дважды не повторяю! - угрожал
Кеша оборотню и для пущей убедительности супил черные чужие, придуманные
фантазеркой Таекой брови, которые делали его похожим на киношного итальянца
времен романтизма XXII века. - Ты же, Хар, умный малый, смекни - ведь и
меня засветишь, и себя погубишь!
  - Никак нельзя! - серьезно и грустно отвечал Хар. - Повеление королевы
есть высший закон. Мы - не люди! Мы держим слово. Всегда!
  - Да я на два денечка смотаюсь в родимые края да и вернуся, неужто
помрешь без меня?! Королева твоя ни хрена не узнает!
  - Она видит и слышит все!
  - Шпик проклятый! - Кеша отвернулся.
  - Внедрение может начаться в любую минуту, - добавил Хар.
  - Чего?!
  - Ты сам знаешь! Трогги не умеют жалеть людей. Будет очень плохо для вас.
  - Не пугай!
  - Ты смелый, я знаю, ты не боишься. Но ты можешь понимать - будет плохо.
А сейчас хорошо, И Загида не оставит тебя.
  - Чего?! - Кеша чуть не сел на пол. - Загиду твоего прибили, Хар,
склеротик ты, а не оборотень, едрит твою королеву!
  На поминание королевы в непочтительной форме Хар не среагировал. А насчет
Загиды пояснил:
  - Он успел свернуться. И он в тебе.
  Кеша похлопал себя по бокам, провел ладонью по животу, сунул руки в
карманы комбинезона.
  - Ну понятное дело, во мне! Я его проглотил ненароком!
  - Нет, - самым серьезным образом ответил Хар. - Он у тебя под ключицей,
пощупай!
  Кеша приложил пальцы к коже в указанном месте и нащупал кругленький
плотненький бугорок, перекатывающийся будто солидный жировичок. Но причем
тут оборотень Загида!
  - Мы не умеем лгать, - еще раз напомнил Хар. - А в левом грудном клапане
под комбинезоном, почти под рукой, у тебя лежит свернутый живоход, так ты
его называешь.
  Кеша нахмурился, наморщился. Он никому не говорил про этот шарик, про
этот комочек-зародыш, что Иван вытащил из Гугова мешка, сослуживший им
неплохую службу. Но каков Хар, ничего от него не скроешь! Тяжеленько с
таким будет.
  - Ладно, я возьму тебя на Землю, - неожиданно сказал Кеша.
  - Конечно возьмешь, - без тени сомнения согласился оборотень.
  - И не дерзи старшим! - Кеша рассердился. Но тут же поймал себя на мысли,
что неизвестно еще, кто из них двоих старше. - Возьму, ежели ты, образина,
будешь меня слушаться.
  - Буду, - сразу же ответил Хар.
  - И ежели ты делом докажешь, что оборотень! - разошелся Кеша.
  - Что нужно?
  - Понимаешь, на земле навалом всяких инопланетных собратьев наших. Но они
все на учете-пересчете. А ты вроде бы вне закона, как и я. Быть в облике
разумного, да еще двуногого существа ты не имеешь никакого права, усек?
  - Не имею права, верно, - ничуть не обидевшись, произнес Хар. Он как-то
сильно ссутулился, стал до того несчастным, облезлым, горемычным, будто
больной, нищий, брошенный всеми старикашка из Сообщества.
  Но Кеша замотал головой.
  - Нет-ет! - пояснил он. - Человеческий облик тебе не годится. Вот пожил
бы ты среди людей век-другой, так научился бы превращаться в них на все
сто, а так нет, Хар, это все халтура. Я тебя возьму на Землю своей
собакой... - Кеша осекся, ему стало неловко и стыдно за свое предложение,
так унизить брата по разуму, хорош он гусь!
  - Шарки? - сразу переспросил Хар.
  - Понимаешь, пород собак так много, что никто в них никогда не
разберется, главное, чтоб на четвереньках, шерсть, хвост, уши, язык чтоб
висел... короче, у тебя получится.
  Хар принял предложение с достоинством и без сомнений. Он опустился на
четвереньки, закрутился, заюлил, завертел задом, затряс головой, словно
пародируя бортового ньюфаундленда. Но в такого же красавца превратиться не
сумел, а стал облезлым, прямо говоря, поганым, драным, мосластым псом с
совершенно несобачьей головой, с плавникастыми лапами, выщипанным жалким
хвостом и просвечивающим из-под редкой шерсти бледно-желтым впалым брюхом.
Два длинных уха свисали вниз наподобие мерзких старых мочалок. Морда
немного вытянулась, язык свесился набок. Но глаза остались рыбьими, пустыми
и бессмысленными.
  - Нормально, - в глубоком раздумий протянул Кеша. И крякнул совсем
по-стариковски.
  Именно в эту минуту с оглушительным лаем из дальнего конца винтовой
подъемной трубы-сочления выскочил огромный и великолепный Шарки. Это был не
пес, это был сам царь зверей и всех прочих тварей - огромный, бесстрашный,
благородный и всемогущий. Он пронесся черным драконом метров двадцать... и
вдруг застыл как вкопанный, шерсть на загривке вздыбилась, глаза налились
кровью, обнажились клыки. Кеша с опаской подумал - конец его другу Хару,
все, крышка, сожрет его сейчас этот царь зверей. Но произошло нечто
неожиданное: вместо царского львиного рыка из огромной пасти вырвался
испуганный щенячий, пронзительный визг, шерсть на загривке опала, ноги
подломились... и Шарки упал, извернулся с шустростью нецарской, опустил
голову и, не чуя лап под собой, будто самая жалкая и трусливая дворняжка
опрометью умчался прочь, в изгибы труб-переходов.
  - Нормально, - подтвердил Кеша решительно. - Мы у Таеки ошейник выпросим
и поводок, все будет путем. Ежели какой хмырь-собаковод заинтересуется,
скажем, э-э-э, зангезейская борзая... Но! Но!! Ты-то помалкивать будешь,
это я скажу, а то ляпнешь еще: я, мол, борзая зангезейская, на Землю
прилетела... тут нам и хана! Усек?
  - Усек, - еще раз подтвердил Хар. Ему даже удобнее было стоять на
четвереньках. Но надо было вжиться в образ. И оборотни не всесильны.
  В этот же вечер они покинули станцию. Таека плакала. Серж Синицки не
пошел их провожать. Серж скучал.
  Когда Кеша садился в прогулочный легковой бот, он старался не смотреть на
красавицу-капсулу. И зачем он только пригнал ее сюда! Да на ней можно было
б идти хоть сейчас... в атаку, на штурм, на любых врагов и недругов! Но
Иван строго-настрого приказал спуститься на Землю по-тихому, осторожно,
чтобы ни одна веточка не шелохнулась, чтоб ни одна пылинка не поднялась с
насиженного местечка.
  Иван дал точные координаты. И дал ему право - право добывать нужное
любыми средствами. Любыми! Хотя право это было не подкреплено ничем, кроме
их содружества в тяжком деле и обреченности в случае проигрыша, но Кеше
этого вполне хватило. На задание отводился один день, самое большее
полтора. Потом Кеша мог смотаться на пару часиков в родные края, дольше там
находиться опасно, а на пару можно. Но это потом. А сейчас... Ребров
отдыхал на своей дачке в ста верстах от Петрограда. И стояла дачка на
бережку тихого крохотного озерца, посреди древних елей - сказочные были
места. У Кеши сердце защемило еще на подлете. А как вздохнул чистого
русского воздуху, как затянулся синевой, прозрачностью и чем-то вообще не
имеющим названия, но пьянящим, так и загудело в голове, закружилось все -
присел на мшистый пень, сгорбился, прикрыл глаза.
  Хар притулился рядом, по-собачьи вертя хвостом и озираясь. Он входил в
роль. Но все-равно он здесь был чужим. Чужак, не проявляющий ни малейшего
любопытства. Странный чужак.
  Кеша не мог встать. Ноги не слушались. Тридцать пять лет! С ума сойти! Он
покинул Землю тридцать пять лет назад, покинул совсем еще мальчишкой. А кем
вернулся? Никем. Его нет, он пустое место. Потому что прописка у него не
здесь, а на Гиргейской подводной каторге.
  Кеша дышал и не мог надышаться, такой воздух был только на Земле, его не
мог заменить синтезированный, его не могли заменить все смеси,
применявшиеся на кораблях и спутниках, его не могли заменить искусственно
созданные атмосферы на иных планетах... там все было фальшивым. Здесь все
было настоящим.
  Россия! Не здесь он совершил свои преступления. Не здесь его осудили. Но
и здесь он вне закона, ибо есть соглашения. А Россия всегда выполняла
соглашения, даже если они были в ущерб ей и ее сыновьям, Россия держала
слово. В этом было ее величие, ее сила и ее беда.
  Кеша повалился в траву, в проплешину, усеянную палой и мягкой хвоей. Лечь
и умереть! На родной земелюшке. И ничего больше не надо. Хватит. Надоело
скитаться по Вселенной, невмоготу нести свой крест. Невмоготу! Зачем он
ушел на эту проклятую войну?! Зачем проливал кровь ради всех этих сволочей
и ублюдков?!
  Ведь они именно сволочи и ублюдки, нет им иного имени, нет им другого
звания. Да что горевать-то теперь.
  Поздно!
  Хар подошел к лежащему Кеше, обнюхал его, повертел своим жалким хвостом,
хотел даже лизнуть пупырчатым языком в лицо. Но Кеша отпихнул оборотня.
  - Ты того, не слишком-то в роль входи, образина, - просипел он, глотая
слезы.
  Несмотря на прилив чувств, Кеша все видел и все слышал. Он выжидал. Если
хозяин засек спуск гостя с небес, он непременно вышлет навстречу или
кибера-слугу, или охранника-андроида, а может и первого подвернувшегося под
руку биоробота. По всем правилам спешить не следовало. Но и тянуть и без
того резиновое время не стоит. Кеша не удивился, когда в трех метрах над
его головой пролетел серенький неприметный шарик. Он даже хмыкнул
недовольно - экий подозрительный хозяин, втихаря разведку выслал. Ну да
ладно, это дело хозяйское, не у всех объятия нараспашку. Теперь
отсиживаться нет смысла.
  - К ноге! - приказал он послушному и необидчивому Хару. И они побрели к
даче.
  Идти пришлось недолго - через полтора километра Кеша разглядел за
стволами красных сосен зеркальную сферическую стену, увенчанную шаром.
Из-за стены выглядывало несколько разнокалиберных полусфер и с десяток
тонких и толстых мачт.
  - Модернист, едрена! - выругался Кеша. Если бы у него была возможность
завести дачку, он бы согласился только на бревенчатый добрый сруб под
черепичной крышей... всего остального Кеша насмотрелся вдоволь, от всего
остального Кешу уже тошнило. Но в чужой монастырь не прутся со своим
уставом.
  - Ух ты, зараза! - выругался он еще раз, натолкнувшись лбом и грудью на
охранное поле. Потер ушибленную коленку. Хитрец Хар чуть приотстал, он явно
учуял поле заранее и промолчал, не предупредил.
  - Куда? Зачем? К кому? - механически прозвучало от ближайшего дерева.
  Иван проинструктировал Иннокентия Булыгина, и потому ветеран и рецидивист
не растерялся.
  - Ты вот чего, братец, - с вальяжностью проговорил он, - доложи-ка
хозяину своему, Анатолию Реброву, что пришел к нему в гости не хмырь какой,
а хороший человек, пришел с приветом от старого друга его и однокашника...
  - Кто с вами?
  - Собака.
  - Это не собака, - ответил незримый страж.
  - А кто же? - искренне удивился Кеша.
  - Не поддается идентификации.
  - А коли не поддается, - вразумительно наставил Кеша, - пиши, братец, как
тебе старшие говорят - собака! И болтать кончай, мне к хозяину твоему надо!
  - Проходите.
  Кеша протянул руку - барьера не было. Так-то лучше, а то огородили,
понимаешь, дачку, будто секретный объект или зону!
  - Пошли, Хар! - Кеша пристегнул поводок к ошейнику на шее оборотня, чтобы
выглядели они оба послушными и добропорядочными. Хар в ответ снова завилял
хвостом.
  Самого хозяина они нашли на лужайке возле сверкающего и сверхмодного
коттеджа. Толик Ребров висел в тренажере и упорно сучил руками и ногами.
Был он от пота почти столь же сверкающ и блестящ как и обиталище его.
  Заботится о здоровье, подумал Кеша мрачно. Когда он наблюдал подобные
занятия, всегда мучился одной мыслью - всем бы им гидрокайло в руки, чего
зрято пот проливать... нет, стоит человечишке только попасть в те местечки,
где надо кайлом махать, он сразу меняется, он уже не желает ни ножонками
сучить, ни ручонками, он хочет ничего не делать, лежать, и чтоб никто не
трогал. О-о, человеки, нет в вас ни образа, ни подобия - одна гордыня лишь,
одна суетность, и животный страх!
  - Заходите, располагайтесь, - сухо пригласил непрошенных гостей Толик
Ребров. - Мне немножко осталось.
  Кеша не пошел в дом. Он уселся прямо на траву, положил рядом Хара,
погладил по лохматой спине будто заправский "друг четвероногих".
  - Обождем, - выдавил он себе под нос. А хозяину крикнул: - Привет тебе от
Ванюши, кореша твоего! Помнит он про тебя. Говорил, что и ты наверное
забыть его не успел!
  - Иван?
  - Он самый!
  - Жив еще?! - На лицо хозяина набежала тень,
  - А что с ним сбудется, - будто бы удивился Кеша. - Ты не спеши, мил
человек, мы обождем, потому как разговор у нас к тебе длинный и
обстоятельный, спешить никак нельзя.
  - Да все уже!
  Толик вылез из тренажера, растерся старомодным махровым полотенцем - по
последним заверениям медицинских светил смывать с себя пот было делом
вредным, не для того его организм выделяет, чтобы сразу смывать.
  Кеша все подмечал, но помалкивал. Любит себя хозяин, любит. А стало быть,
ответит на все вопросы, никуда не денется.
  - Пойдем в дом, - бросил Толик Ребров через плечо.
  Кеша встал и побрел следом, волоча за собой Хара, чуть упирающегося, как
и положено влекомой в тесноту и несвободу помещения собаке, но не смеющей
чересчур открыто выражать свое настроение.
  Внутренности зеркального дворца-коттеджа были столь же впечатляющи, что и
наружности. Но Кеша не глазел по сторонам, он уперся тяжелым взглядом в
спину хозяина, оценивал его способности и возможности.
  Ребров гостей явно не боялся, даже не остерегался - да и как мог бояться
кого-то бывший десантник-смертник, не так и давно, каких-то семь или восемь
лет назад променявший боевой лучемет на канцелярскую ручку и кресло в
Управлении?! Школа давала выучку на всю жизнь.
  Но у Кеши тоже была выучка. И своя школа.
  - Сейчас, еще минуту, - так же через плечо бросил хозяин, - пошли со
мной, только рыбок своих покормлю и устроимся поудобнее, побеседуем, мы
гостям рады, а за Иванове здоровье выпьем малость водочки или виски... вы
что предпочитаете? Или с дорожки отдохнуть хотите - пожалуйста, у меня есть
тут три гостевых сектора по три комнатушки, прошу!
  Слово за слово они прошли в довольно-таки большой зал, выложенный
полупрозрачным гидрокафелем. "Рыбок" Кеша увидел сразу - за толстенным, но
абсолютно невидимым стеклом стенного огромного аквариума будто висели в
мрачной водяной толще две клыкастые, шипастые, плавникастые гиргейские
гадины. Чахлая шерсть на загривке у Хара начала подниматься дыбом.
  Кеша положил руку на голову оборотню.
  - Тихо, тихо, - прошептал он, - это хорошие рыбки.
  - Побаивается? - вежливо осведомился Толик, впервые пристально взглянув
на оборотня. - Странная порода, никогда таких не видал.
  - Зангезейская борзая! - важно заявил Кеша.
  - Бывали и на Зангезее, - кивнул Толик, - бывали. Да разве все усмотришь!
Погоди немного, я быстро.
  Он полез по крутой лесенке наверх к подкормочному окошку-люку, под самый
потолок. Там же, у полупрозрачной стены были выдвижные сегменты. Кеша
передернулся, когда увидал сырое, окровавленное мясо, которое хозяин всей
этой роскоши хватал голой рукой и бросал кусок за куском в люк. Нет уж,
лучше собаку держать, попугая, звероноида с Гадры, даже мегацефалла с
Урага, чем этих гадин. "Это наши руки" - вспомнилось смутно. Кеша глядел в
кровавые глазища рыбин, рвущих в клочья куски мяса, заглатывающих не только
истерзанную плоть, но и мутно-кровавую воду вокруг кусков этих, глядел и
начинал все понимать: рыбины его опознали, опознали и прощупали, и он снова
как там, в свинцовой жиже проклятой Гиргеи, в сверхплотном ее ядре. Не
может быть, это же бред, непостижимость! Может, все может быть. На лбу у
Кеши выступила холодная испарина.
  Они его мгновенно прощупали, даже не отвлекаясь от своего кровавого
пиршества ни на секунду. Прощупали... и дали отбой. Они поняли, нет, они
узнали, что он был там, был отпущен, был... нет, Кеша совсем запутался,
ничего они не узнали, они лишь датчики, щупальца - они все передали и тут
же, мгновенно, без малейшего промедления получили ответ... ОТТУДА! С ума
сойти! Гиргея у черта на рогах, на краю света! Значит, для них нЬт
расстояний? А что ж тут такого, конечно, нет - ведь они говорили правду,
они всемогущи! А этот тип держит своих "рыбок", кормит их, развлекается...
Он ничего не знает про них. Не знает? Кеша встряхнул головой. Нельзя терять
над собою контроль. Там, на Гиргее, прорываясь вглубь и потом, вырываясь из
каторжного ада, он прошел еще два смертных барьера - неужели пора к ним, к
довзрывникам? Нет, они дали ему больший срок! Это все нервы, поганые,
издерганные войнами и каторгами нервы!
  - Красавицы! - сказал он громко.
  - В этом надо знать толк! - довольно откликнулся из-под сводов польщенный
хозяин. И как-то странно улыбнулся.
  Он знает, он все знает - молнией обожгло Кешу изнутри. Он не просто
знает, он специально привел их сюда. Привел на опознание. Как Иван не
догадался тогда?
  Кеша одернул себя - ну как мог Иван догадаться, глупости, это сейчас они
поумнели, а тогда - тогда все виделось совсем в ином свете, в
розовато-голубоватом эдаком мареве. А ведь у этого лысеющего Толика и в
служебном кабинете есть такой же, чуть поменее, аквариумишка, и такие же
рыбки. А сколько народу проходит через его кабинет?! Да почитай, вся
засекреченная спецназовская десантная братия. Вот так-то, ребятки дорогие и
бесстрашные, на каждого из вас уже досье имеется, вот так! Правда,
довзрывники ни во что не вмешиваются. Правда? Да, это так, но если верить
коротышке Цаю, они кое с кем охотно делятся добытой информацией?! Плевать!
Надо дело делать, пусть Иван с Гугом головы ломают, его дело другое. Кеша
шустрой метлой вымел из себя все мысли и сомнения.
  - Хорошо кушают, с аппетитом! - добавил он и снова погладил оборотня Хара
по голове, потрепал длинное ухо. - Много сжирают, небось, не напасешься.
  Толик Ребров утробно и самодовольно рассмеялся.
  - У меня тут рядышком собственная ферма - только оленина, только чистое,
здоровое мясцо, - поведал он, - хватает, еще и остается немного! - Он
сполоснул руки прямо в воде, просунув их в люк. Похлопал себя по мокрой
волосатой груди, стал медленно и как-то основательно спускаться вниз. А
когда спустился, сказал: - Ну, а теперь прошу в гостиную!
  Кеша обернулся напоследок. И в упор встретил страшный, кровавый взгляд
одной из гиргейских гадин.
  И было в этом взгляде напоминание.

                                   * * *

  Арман никак не мог вспомнить, о чем же вопил во всю мощь своих пропитых
легких Хук Образина, когда его тащили вон со станции. Он что-то орал, это
точно, просил чего-то кому-то передать... да с эдакой похмелюги разве
вспомнить!
  - Ты за слово уцепись и разматывай дальше, - учил его Дил, утонувший в
огромном черном кресле, которое вмонтировали в рубку бота по его
спецзаказу. - Вспомни хотя бы одно - и тяни за кончик!
  - Не вспоминается! - огрызнулся Арман. Все у него перед глазами
мельтешило и прыгало - весело пить, да невесело выходить из запоя. - Мозги
высохли, труба мне, на этот раз не выдюжу, помру!
  - Авось не помрешь, - беспечно вставил Дил. Он правил к Земле. Но где там
разыскивать пропойцу Хука, Земля большая! На всякий случай он спросил: - А
какой у него внутренний код?
  Арман только рукой махнул.
  - Образина свой датчик еще три года назад какому-то залетному прощелыге
отдал за два пузыря, - промямлил он.
  - Какие еще пузыри? - не понял Дил.
  - Спирта! Технического спирта, - пояснил Арман.
  - Ну и чего делать?
  - Да на хрена он тебе сдался! - Арман сидел прямо на полу и мелко трясся.
По опыту он знал - мучиться еще не меньше недели.
  - Нужен, Крузя, - уныло пробормотал Неунывающий Дил.
  Оба знали, что Хук Образина давным-давно, когда еще не был ни Образиной,
ни алкоголиком, родился в предместьях Берлина, где-то возле Потсдама. Но
Потсдам сейчас закрытая зона, там сплошные музеи, и народишко европейский
туда не пускают, опасаются - что может понимать быдло, двадцать поколений
которого воспитано на дешевом роке и однообразной рекламе, в художественных
ценностях, в сокровищах духа? Ничего!
  И потому Дил был согласен, правильно делают, что европейскому, а зждно с
ним и всему прочему быдлу туда вход закрыт. Искать Хука там бесполезно,
можно и не соваться даже. А куда соваться?
  - У него была жена? - спросил Дил.
  - Нет.
  - Ну, а вообще, хоть какая-нибудь женщина?
  - Была одна шлюха. Хук пару раз говорил чего-то. - Арман-Жофруа дер
Крузербильд Дзухмантовский совсем ослаб головой и никак не мог ничего
толком вспомнить. - Точно, если он где и приткнется, так у нее. Детей нету,
родни нету, одна Афродита...
  - Афродита?!
  - Да, так он ее называл.
  - А почему?
  - Говорил, она всегда в пене, вот и Афродита.
  - Прачка, что ли? - Дил с трудом вспомнил старое слово.
  Но Арман его не понял.
  - Пена у нее на морде, от злобы и стервозности, - уточнил он - как
развопится на бедного Хука, так вся пеной исходит!
  - У каждого времени свои Афродиты, - глубокомысленно заметил Дил Бронкс,
- одни выходят из пены морской, прекрасные и завораживающие, другие сами
порождают пену, это жизнь, Крузя!
  - Точно, - согласился Арман. И ни с того ни с сего предложил: - Вот если
твой камушек из зуба выковырять, можно год пить беспробудно... а что,
давай?
  Дил расхохотался, сверкая вставным бриллиантом.
  - Обижаешь, Крузя, - выдавил он сквозь смех, - на этот камушек тысяча
таких как ты и я могуг пить тысячу лет, обижаешь!
  Арман промолчал, тупо глядя на обгрызанные ногти.
  Еще через минуту он процедил:
  - Афродита живет в Дублине, улица 12-12, Большой тупик.
  - Вот видишь, все вспомнил, - обрадовался Дил. - Эх, поднес бы я тебе
стакашек, Крузя, но ведь нельзя, сам понимаешь нельзя!
  - Ну и не надо, - оборвал его Арман.
  В Дублине они сели прямо на развалины исполинского суперунивермага Сола
Вырока, вот уже третье столетие господствовавшего по всему Сообществу.
Империя его торговых гигантов не знала ни границ, ни пределов,
поговаривали, что Вырок связан с Восьмым Небом, но говорить могли что
угодно, доказательств не было. Император-торгаш никогда не восстанавливал
свои суперунивермаги, состоявшие из шести ярусов: двух нижних
сверхсупермаркетов для городской голытьбы и четырех верхних этажей,
закрытых и обслуживающих народец покруче, от просто состоятельных людей до
настоящих богатеев - обычно на два верхних яруса не пускали никого, даже
полицию, даже представителей правосудия, там жили, продавали и покупали по
своим законам. Когда суперунивермаг разваливался, его бросали. Новый
строили в новом месте, если вообще город мог себе пэзволить покупать что-то
в Империи Сола Вырока.
  Дублин обнищал и померк еще полтора века назад. Но развалины оказались
самым удобным местом. Бот мягко опустился на пластиконовую беломраморную
плиту, подняв тучи пыли.
  - Надо было лететь до этого паршивого тупика! - недовольно проговорил
Дил. - У меня нет времени шляться пешком!
  - Там не стоит ничего оставлять, - пояснил Арман.
  - Бот закодирован, имеет кучу охранных систем!
  - Во-первых, не все системы допускается включать на Земле, ты, наверное,
забыл, - не менее раздраженно начал Арман-Крузя, - а во-вторых, его все
равно уведут!
  - Черт с тобой, пошли!
  Дил проверил оружие в карманах и под мышками, и они направились на улицу
12-12 в Большой тупик. Идти было далековато, но не это смущало Дила Бронкса
- он не любил всей земной мерзости, убожества, которые ему казались гноем,
выдавленным из чьего-то упитанного, холеного, но все же больного тела. Само
тело таилось за семью заборами и семью печатями, там, куда нищету и
убожество не допускают, но гной из него тек повсюду, по этим улицам,
заваленным никогда не убирающимся мусором, по площадям-помойкам, по
развалюхам-хижинам, по переулкам, тупикам, закоулкам... повсюду! Недаром
Дил бежал от этой грязи в Космос, недаром он вылизывал и холил
красавицу-станцию, свой Дубль-Биг. А сейчас, благодаря Ивану, его вновь
швырнуло в помойку, в мерзость и гнусь.
  Он шел, высоко задирая ноги, перешагивая через омерзительных нищих,
больных, покрытых лишаями и коростой, дегенератов, тихо хохочущих или не
менее тихо плачущих над какими-то своими мелкими горестями, через пьяных...
нет, пьяны были они все: и больные, и дегенераты, и нищие. Дилу чудилось,
что они сейчас полезут, поползут к его сверкающему боту, изгадят его,
измажут своими грязными, шелудивыми руками... Нет, бот не подпустит их на
пять метров, там защитное поле. Но все равно, противно, гадко.
  - Крыс жарят, - прошептал Арман, втягивая дымок трепещущими ноздрями. - А
ты знаешь, Дил, я бы сейчас и от крысы не отказался, ведь мы сидели столько
лет на одной синтетике, это же надо - столько просидеть на искусственном
дерьме!
  - Ну, слава Богу! - улыбнулся Дил. - Ты, кажется, и впрямь приходишь в
себя.
  Он пнул ногой безногого калеку, явно прокаженного, который ухватил было
его за штанину, замычал что-то.
  Пнул и плюнул в сторону, скорчив брезгливую гримасу.
  - Не обижай их, - посоветовал Арман. - Жизнь сложная штуковина, может, и
мы через годик-другой будем ползать среди этих несчастных.
  - Ну уж нет! - возмутился Дил. - Лучше в петлю!
  - Петля не всегда под рукой оказывается.
  - В воду!
  - И вода не везде сейчас: в Темзе болото, в Сене болото, даже в Рейне и
Дунае, Дил, ядовитое болото, ты знаешь это лучше меня, я давно тут не был.
  - И все равно мы Не будем ползать среди них, - сказал Дил. - Скорее
всего, нас вообще не будет через годик-другой.
  - Не будет?
  - Земля кому-то мешает, Крузя, - Дилу не хотелось сейчас пересказывать
всё, что он слышал от Ивана, не время, но намекнуть можно. - Придет кто-то
Извне, и будет судить всех нас. Вот только приговор этого суда уже
известен.
  - Слишком мрачно, - не поверил Крузя.
  - Далеко еще? - решил сменить тему Дил.
  - Да вот, пришли уже!
  На прибитой к обшарпанной стене дома картонке было коряво выведено на
староанглийском "Балтой тупик".
  Дил поднял голову вверх - стены домов сходились почти вплотную в черном
сумрачном небе. Тут и впрямь негде припарковать бот, Крузя как в воду
глядел.
  - Она на седьмом или на восьмом, - вспоминал Арман. - Пошли, там
разберемся.
  Лестницы были загажены донельзя, судя по всему, канализация в этом
квартале давно не работала, а самим жильцам было лень ходить по нужде
куда-то далеко и они ее справляли прямо за дверями своих квартир.
  На седьмом Дил долго стучал во все двери. Никто ему не открыл - и тогда
он, одну за другой, вышиб все четыре. В двух халупах никого не было, мусор,
грязь, мыши. В двух других по кучам тряпья ползали дебильные, уродливые
дети с огромными лбами, слюнявыми губами и бессмысленными глазенками.
  - Пошли выше!
  На восьмом и девятом они тоже ничего не нашли.
  Зато на десятом дверь была отперта. А за ней два какихто жирных мужлана
тискали смазливую кудрявую бабенку лет пятидесяти. Бабенка хихикала и
закатывала глаза, высоко задирала голые ноги. Квартира была обставлена и не
совсем бедна, по углам стояли цветастые коробки с разнообразной дешевой
едой и дешевым пойлом, коробки были разукрашены донельзя, как и все дешевое
и некачественное. Мужланы на вошедших внимания не обратили, а сама бабенка
махнула рукой.
  - Афродита! - с ходу крикнул Крузя.
  Мужланы обернулись, но не привстали с широченной кровати, на которой и
происходило дело.
  - Чего надо? - сипло спросила бабенка.
  - Нам нужен Хук Образина! - мягко ответил Дил.
  Один из мужланов встал, поддернул черные широкие штаны и двинулся к
вошедшим вихляющей походкой.
  - Образина должен мне три монеты, - гнусаво протянул он, глядя изподлобья
взглядом приценивающегося к жертве жулика.
  - Не болтай! - взвизгнула бабенка. - Я просто вышвырнула его вон. Этот
подонок пропил все мое белье! За одну неделю! Это же с ума сойти!
  - И все-таки он должен мне три монеты! - настаивал на своем жуликоватый
мужлан.
  - Покажи, где он - и получишь три монеты, - сказал Дил Бронкс. Он отдал
бы и четыре, лишь бы побыстрее уйти отсюда.
  - Деньги вперед! - потребовал мужлан.
  - Не доверяешь? - тихо просипел Арман-Крузя.
  - Не доверяю, - так же тихо ответил мужлан.
  - Ну так я тебе тоже не доверяю! - Крузя саданул мужлана в челюсть, не
дал ему упасть, подхватил за ворот грубой толстенной рубахи. - Покажешь -
получишь монету. Не покажешь - убью!
  Мужлан покорно кивнул.
  - Всё понял, - процедил он и улыбнулся заискивающе.
  Его приятель и сама полуголая Афродита так и лежали на постели, вытаращив
глаза и разинув рты.
  - Надо с ней поговорить, расспросить, - предложил Дил.
  - Не хрена с ней разговаривать, - грубо отклонил его предложение Арман. И
рявкнул в сторону мужлана: - Куда?!
  - Вниз, - проблеял тот совсем не своим давешним голосом.
  - До встречи! - бросил через плечо Арман.
  И они пошли вниз по грязной, зловонной лестнице.
  Это было невозможно, это было чудом, если мужлан не врал. А может, и не
чудом - куда ж еще деваться бедному, бесприютному Хуку.
  Они вышли, обогнули дом слева, попали в совершенно жуткий, заваленный
помоями до четвертого этажа двор, с трудом протиснулись в какую-то щель
между мусорными ржавыми баками.
  - Вот он, - снова проблеял мужлан, протянул потную розовую ладошку, -
Деньги давай!
  - Получай! - Крузя развернул мужлана, дал хорошего пинка, так что
незадачливый вымогатель полетел в слизь и мерзость, на миг затих, а потом
опрометью бросился наутек.
  В дальнем баке, в темноте, на куче сгнившей, парящей гадости лежал сам
Хук Образина, выпускник Школы космодесантников, боец-смертник, прошедший
сотни жутких планет, весельчак и красавчик в свои молодые годы, любимец
всей космической шатии-братии. Был он страшен. У Дила даже руки задрожали.
Не приведи Господь увидать в таком виде того, кого знал иным - сильным,
здоровым, отважным до бесшабашности, везучим.
  Это судьба! - молнией вновь пронеслось в мозгу у Дила Бронкса. - Это
судьба всех десантников и космос пецназовцев: или смерть, или безумие,
или... это!
  Хук был гол по пояс, на изможденном, костлявом до невозможности
скрюченном теле синели, багровели, зеленели кровоподтеки, ссадины, синяки,
рубцы. Видно, его долго били, зверски, беспощадно, били то ли за монеты, то
ли за украденное белье. На Хуке не было ни единого живого места.
  - Они его накачали и изуродовали, сволочи! - процедил Крузя. - Вот скоты!
За эти поганые тряпки! Им плевать, что он больной, что он дошел до точки,
плевать!
  Дил Бронкс осторожно положил свою черную огромную лапу в перстнях на
изможденное бледное плечо встряхнул тихонько Хука.
  Тот дернулся и застонал, он был жив.
  - Погоди малость! - Дил быстро отстегнул наручный клапан комбинезона,
выдавил из медфутляра шприц-инфокатор, прижал его плоским раструбом к голой
холодной спине Хука, надавил, прямо под лопатку. Хук снова застонал. Дил
отбросил шприц. Вынул второй, третий... потом сорвал с шеи ленту
анализатора, прилепил под кадыком. Больше он сделать ничего не мог. Нет...
он сорвал с пояса крохотную фляжку с настоем круа-гоня, целебной травы с
Сельмы, влил в рот Хуку. Дал немного отдышаться, потом подхватил тело на
руки.
  - К боту! Быстрее к боту! - бормотал он под нос, будто сам себя
уговаривая.
  - Я следом! - крикнул в спину Арман-Жофруа. Он не хотел просто так
покидать это место.
  Где-то вдалеке остервенело залаяла осипшая и явно больная собака. На этот
лай отозвались псы всей округи.
  Под хохот двух голых проституток из кучи отбросов выползла пьяная
трясущаяся старуха в черных мокрых лохмотьях.
  - Куда, старая карга! - завизжала одна из девиц, с окровавленным грязным
бинтом на шее. И бросила в старуху огрызок яблока. - Вали назад, сука! Не
порти вида, мать твою!
  Старуха послушно уползла в свою нору. Но собаки все лаяли. Одна выла
протяжно и предсмертно. Арман бросил взгляд на проституток - и кого это они
тут ловят?
  Неужто и здесь еще есть мужчины?! Он пытался сдержаться. Но не
получилось. Сатанинский вой добил его.
  - Будьте вы все прокляты! - процедил он сквозь зубы.
  И бегом взбежал на десятый этаж. Дверь на этот раз была заперта. Крузя не
стал церемониться - вышиб ее со второго удара, был еще порох в его
пороховницах.
  - Куда-а-а?! - завизжала оглушительным визгом вскочившая с постели
Афродита. Сейчас она как никогда оправдывала свое прозвище - с губ на
подбородок текла желтая, крупная пена. При первых же воплях пена полетела
по сторонам. - Куда-а, га-ад?!
  Слева мелькнула тень. Но Крузя успел вышибить дешевенький старый
парализатор из руки тщедушного лысого негра лет двадцати пяти - не все
навыки Крузя порастратил на космическом заправщике. Доходяга рухнул мешком.
А оба мужлана забились в угол, бросив свою пассию и загораживаясь драными
пластиковыми стульями.
  - Уматывай, тварь! Мент поганый! Падла! Сучара-аа!!! - визжала
разъяренная, припадочная Афродита и исходила уже хлопьями пены.
  Но остановить Крузю теперь было нельзя. Он ненавидел их. Перед взором его
стояло истерзанное тело Хука Образины. Он шел прямо на мужланов, шел
медленно, тяжело.
  - Не на-адо-о! - завизжал тот, первый.
  Больше он не успел выкрикнуть ничего. Арман-Жофруа дер Крузербильд
Дзухмантовский, десантник с двадцатилетним стажем, вышиб орущему передние
зубы, бросил его под ноги и ударом каблука переломил хребет. Второму
мужлану Крузя свернул шею набок и оттолкнул обмякшее тело. С этими так,
иначе нельзя, только так!
  Афродита заходилась в бешенном визге, она впала в полубезумное состояние,
на эту осатаневшую бабу невозможно было глядеть. Но и ее надо наказать. Ее
в первую очередь!
  - Ты зря кричишь, - очень спокойно сказал Крузя, - напрасно.
  Он с силой вырвал у нее из-под ног грязную, засаленную простыню, разорвал
по всей длине, свил жгут метра в два.
  Афродита побледнела. И вдруг перестала визжать.
  Она с ужасом поглядела на мертвые, неестественно выгнувшиеся тела. Потом
перевела взгляд на незваного гостя.
  - Ну вот, ты всё поняла, - произнес тот, завязывая тугой узел на петле и
продергивая в нее конец жгута. - Иди сюда! Иди сама, паскуда. Я не хочу,
чтобы ты гнила в своей берлоге. Пускай на тебя посмотрят... посмотрят такие
же как и ты - и может, тогда они догадаются, что за все надо платить!
  Он подошел к подоконнику, ударом ноги вышиб наружу грязную полуистлевшую
раму, заколоченную картоном. Привязал свободный конец жгута к батарее под
окном.
  - Иди сюда!
  - Нет, - Афродита была зеленее травы. Нижняя челюсть у нее отвисла.
Никакой пены больше не выбивалось из ее гнилозубого рта, зато текла слюна,
текла тоненькой желтой струйкой. - Нет, я не хочу!
  - Иди!
  Арман умел приказывать. И тон его был беспощаден.
  - Нет!
  Афродита, словно мышь, завороженная удавом пошла к окну, шаги ее были
неуклюжи и тяжелы. А в глазах уже стояла пустота. Она поняла - этот не
простит, молить, стенать, биться в истерике бесполезно. Он может дать ей
лишь одно - легкую смерть. А может и убивать долго и страшно.
  - Быстрей!
  Она приблизилась вплотную. И от нее уже веяло потусторонним холодком. В
лице не было жизни.
  - Надевай! - Арман сунул ей в руки петлю. - Не заставляй меня ждать!
  Афродита, неумело, тыча пальцами в лицо, будто слепая, набросила себе
петлю на шею, затянула ее. И встала на подоконник.
  - Прыгай!
  Команда запоздала - мгновением раньше Афродита сама сделала маленький
шажок вперед. И пропала. Жгут резко натянулся, затрещал.
  Крузя посмотрел на узел у батареи - крепкий, выдержит. Эта стерва долго
будет висеть, здесь давно не работает похоронная команда, здесь почти
двадцать лет не убирают трупы умерших.
  Две голые проститутки стояли на том же месте, что и прежде. Завидев
Армана, они начали трясти своими прелестями. Но он не соблазнился. Тогда
одна из проституток захихикала, ткнула пальцем вверх, делясь с незнакомцем
неожиданной радостью.
  - Во, малый, гляди, повисла, сука! - утробно выдала она, не сводя глаз с
окошка на десятом этаже и мерно покачивающегося тела. - И кто б ее раньше
повесил!
  - Да чего ты, - замахала рукой вторая, - она сама с перепою удавилась! И
не жалко, кому такое чучело нужно-то!
  Обе зашлись в довольном и веселом смехе, обе скучали, а тут какое-никакое
развлечение. А у Крузи было погано на душе, впору стакан пропустить... но
нет, надо бежать к боту. Он задрал голову кверху и вспомнил: "У каждого
времени свои Афродиты!"

                                   * * *

  - Ну, так и что же мой закадычный друг Иван просил мне передать? -
спросил наконец Ребров, запахивая на груди красный шелковый халат, расшитый
желтыми и зелеными драконами и усаживаясь в лиловое, полупрозрачное кресло
на восьми коротеньких лапках с алыми ноготками. Кресло было самоходным и
все время топталось на месте, перебирая своими лапками, колыхалось,
укачивая сидящего в нем.
  Кеше кресло не понравилось, когда он покидал Землю, на ней эдакой гадости
не было... а может, и было, может, он по малолетству не ведал о том. Сам
Кеша сидел на роскошном кожаном диване какого-то супермодернистского вида и
не знал, куда деть свои огромные биомеханические руки-протезы, Хар, как и
подобает верному псу, лежал в ногах, зевал и облизывался.
  - А передает тебе Иван большой привет, - начал обстоятельно и неспешно
Кеша. - Потому как сказал он на дорогу - Толик мне друг надежный и верный,
вся надежда только на него.
  - Помощь нужна? - Ребров еле приметно улыбнулся. - Баки? Капсула?
  - Нет, баки есть, и капсула есть, - продолжил в том же тоне Кеша, - и
ничего Ивану не надо кроме доброго расположения старого Друга!
  Из пола вырос ослепительно-прекрасным грибом самонакрывающийся столик,
подполз одним краем к хозяину, другим к гостю. Кеша крякнул, выбрал среди
бутылок и графинчиков пузатый сосуд с освежающей водичкой, наполнил фужер
почти до краев и с явным удовольствием выпил. Вода, натуральная вода! На
поганой Гиргее было плохо с натуральной водой.
  Хозяин не притронулся ни к питиям, ни к яствам. Он пристально глядел
прямо в глаза незваному гостю. Было заметно, что он начинает беспокоиться.
  - Живет Иван неплохо, прямо скажем, хорошо живет Иван. И тебе того же
желает от всего сердца и ото всей души. Часто вспоминает, как вы ходили с
ним на новые, далекие планеты, как жизнью вместе рисковали... - Иннокентий
Булыгин говорил медленно и проникновенно, оглядывая полупустую большущую
гостиную с высоченным потолком. Он ждал, пока хозяин всей этой роскоши
созреет, он выглядывал - откуда можно ждать опасности, но разве тут
углядишь - кресло явно с психосенсорикой, вон - какой-то восьминогий кибер
появился ни с того ни с сего, затих в углу, зачем он его вызвал? Надо было
идти напролом, как там, на Гиргее. Но тут другой расклад, тут можно все
испортить. И потому Кеша тянул резину. - А еще Иван говорил, напомни, как
зимовали на Гадре, как из одной кружки, по-братски спирт пили, как
прикрывали друг друга и спасали от лютой смерти, все напомни моему верному,
старому другу Толику Реброву... и прослезится он, и будете вы весь вечер
сидеть у камина и вспоминать о преданьях старины глубокой да о подвигах
своих богатырских...
  - Никуда мы с ним не ходили и жизнью вместе не рисковали, - неожиданно
резко прервал Кешино словоблудие хозяин, подкатил на своем кресле почти
вплотную, зло вытаращился. - И слезу я пускать не собираюсь, каминов тут
нет, и спирт мы с ним на Гадре не пили, потому что бывали там в разное
время, понял? Говори - чего надо?!
  Кеша погладил оборотня по растрепанной голове, ухмыльнулся.
  - Верно, не пили, - неожиданно покладисто согласился он и добавил: - А
могли бы пить, ежели б были настоящими друзьями!
  - Короче!
  - Короче, не твоему, а моему хорошему и верному другу Ивану надо было
пройти через триста тридцать три круга ада, чтобы понять, Толик, не друг ты
ему и не товарищ...
  - Чего-о?! - от неожиданности хозяин побелел, вот это наглость. Да надо
было гнать нахала в три шеи, а он его принимает, потчует. Лапки у кресла
вдруг стали расти, вытягиваться - и сам Ребров, сидящий в своем лиловом
кресле, вдруг возвысился над гостем, воззрился на него сверху вниз.
Восьминогий подбежал ближе и застыл возле роскошного дивана, выражая полную
покорность.
  - А того, - спокойно продолжил Иннокентий Булыгин, каторжник и
рецидивист, - понял Иван, что это ты, Толик, его путал, что это ты его
кружил, будто бес в заснеженном поле. Ведь куда бы бедный и простой Ваня не
тыркнулся, в какую бы дверцу ни ткнулся со своей и нашей общей большой
бедой, там уже знали - пришел спятивший десантничек, переутомившийся на
заданиях в Дальнем Поиске, дело-то привычное, обыденное - сорок процентов
погибают, тридцать калеками остаются и спиваются, а все остальные от
перегрузок с ума сходят, кто по-тихому, кто по-буйному. Так было?!
  - Врешь ты всё! - Ребров облизывал пересохшие губы, Голос у него сразу
как-то сел, потерял начальственную непреклонность и жесткость,
снисходительность. - Где доказательства?
  - А нигде, - очень просто ответил Кеша.
  - Ага-а! - обрадовался хозяин, откидываясь в кресле на спину. - Нету
доказательств! Оклеветать хочешь!
  - А зачем нам они? - поинтересовался Кеша. - Я знаю, что говорю правду. И
ты знаешь, что я говорю правду. Все очень просто, Толик. Здесь не суд
присяжных, здесь ни адвокатов, ни прокуроров нет. Только я да ты. Или,
может, будешь косить, что и впрямь считал Ванюшу за трехнутого? Ну чего ты
зенки пялишь, чего ты головою трясешь?
  - Да как ты смеешь, мразь?! - Ребров поднял свою мускулистую волосатую
руку и погрозил Кеше скрюченным пальцем. - Вон отсюда!
  - Я уйду, - вежливо и с достоинством отозвался Кеша, - но не раньше, чем
ты ответишь на все мои вопросы. И запомни, Толик, я не Иван, я не буду
предаваться размышлениям о природе добра и зла, меня на Аранане за тридцать
лет разучили размышлять на эти темы, ты понимаешь, о чем я говорю!
  Ребров беззвучно рассмеялся, скрестил руки на груди.
  - Дом заблокирован, - процедил он сквозь зубы. - И ты, мразь блатная,
отсюда никогда не выберешься. Я не люблю, когда со мною так разговаривают!
  Кеша улыбаться не стал. Ему было и скучно, и противно. Он поглядел на
свой наручный сервохронометр, приобретенный в долг у Дила Бронкса, нахмурил
наведенные Таекой черные брови.
  - Я уйду отсюда ровно через час, - сказал он твердо и без суеты. - А вот
выйдешь ли ты отсюда когда-нибудь, зависит только от тебя...
  Он не успел договорить - восьминогий прыгнул на него внезапно, будто паук
на свою беспечную жертву. Но Кеша не был ни беспечным, ни тем более
жертвой. Он чуть взмахнул левой рукой - и тяжелое металлическое тело кибера
едва не придавило Хара, тот еле успел отскочить. Луч сигма-скальпеля прожег
обивку дорогого дивана. И Кеша, глядя на дыру, сокрушенно покачал головой.
  - За ношение оружия повышенной... - прокурорским тоном начал хозяин,
приподнимаясь еще выше.
  - Заткнись! - коротко оборвал его гость. И плюнул на останки восьминогого
- того уже не восстановишь, чего жалеть.
  Лиловое кресло начало сворачиваться, укрывая в своих внутренностях
Реброва. Это была совершенно несерьезная, неуклюжая попытка к бегству.
  - Я пропорю тебя вместе с броней твоего креслица! - предупредил Кеша и
поднял скальпель.
  Одновременно из трех разных входов в гостиную ворвались два десятка
неживых тварей, от простого шестилапого кибера до биороба-уборщика с
зажатым в щупальцах парализатором. Кеша чуть не расхохотался. Это надо же,
какая самонадеянность! Этот негодяй был настолько уверен в своей
безопасности, неприкосновенности, что не держал на своей дачке даже
одного-единственного боевого кибера-охранника... впрочем, ведь это Земля,
тут свои законы, тут все давно размякли и изнежились!
  - Не позорь себя, Толик, - проговорил Кеша со снисхождением, - не надо!
Может, ты будешь еще махать на меня веником или кропить святой водой? Убери
свою обслугу, пускай стригут клумбы и чистят сортиры.
  Кеша бросил под ноги скальпель.
  - Выходи!
  Толик Ребров, обрюзгший и тяжелый, несмотря на постоянную муку в
тренажерах, заскрипел зубами, тихо замычал и вылез из своего кресла. Он был
достаточно силен, чтобы самолично расправиться с этим бандюгой, с этим
шантажистом и негодяем. Но он давно отвык делать такие вещи собственными
руками.
  - И того, что стоит за моей спиной, тоже убери! - потребовал Кеша.
  Ребров злорадно улыбнулся. Отпрянул к стене.
  Боевой четверорукий кибер появился неизвестно откуда. У Кеши, наверное,
были глаза на затылке, а может, и какое-то особое чутье. И все же первый
удар он пропустил - клешня кибера ударила в скрытую под робой
титанопластиконовую кольчужку, сбила Кешу с ног. Следующий удар должен был
стать последним. Но произошло неожиданное - Хар, в единое мгновение
превратившийся в неестественный, бешено вращающийся волчок, ринулся под
ноги киберу, сшиб его и сам откатился к полупрозрачной пупыристой стене. Он
как-то сразу перестал крутиться, застыл, будто никакие законы природы для
него не существовали, В лапах у Хара была зажата вырванная с корнем, с
обрывками нейрожгутов и мышечных шарниров нога кибера.
  Кеша увидел это в тысячную долю секунды, а в следующую долю он уже
швырнул через плечо Реброва, бросившегося ему на спину, да не рассчитавшего
броска или просто не знавшего, на кого он бросается. Удар подошвой в горло
довершил дело - хозяин дачи замер на полу без дыхания.
  - Ты что?! - закричал вдруг Кеша.
  Он стоял, полусогнувшись, приготовившись отпрыгнуть, и в оба глядел на
боевого кибера. Это было невозможно, но поверженный охранник держал в одной
из своих цепких рук лучемет, боевой десантный лучемет.
  Мало того, он наводил лучемет на Кешу, на человека, чего не имел права
делать ни при каких обстоятельствах, запрет закладывался в мозг каждого
неживого существа, каждого кибера, андроида, биороба. Никто из них не мог
поднять оружия на человека. Перепрограммировали?
  Мысль эта вспышкой осветила Кешин мозг, и потухла - какая разница, сейчас
придет конец, крышка! У кибера реакция получше, чем у человека, всегда, это
аксиома, бесполезно даже дергаться. Выстрелит? Или нет?!
  Ребров застонал и приоткрыл глаза.
  Надо было решаться. Кеша осторожно потянулся к брошенному
сигма-скальпелю. Прямо над его рукой полыхнуло синим - это предупреждающий!
Следующий разряд может быть целевым.
  - Я же говорил, что ты не выйдешь отсюда, мразь! - Ребров, тяжело дыша и
преодолевая бессилие, подымался на четвереньки, большего ему достичь не
удавалось.
  Оборотень Хар продолжал сидеть у стены. Судя по всему, он тоже не хотел
лезть на верную гибель под лучемет. Сейчас он был мало похож на собаку,
даже совсем не похож - трясущий головой Ребров взглянул было на него,
зажмурился, потер веки рукой и отвернулся.
  Кибер медленно подползал к Кеше, не спуская его с прицела. Выстрелит? Не
посмеет?! Иннокентий Булыгин в полнейшей растерянности ворочал будто
тяжеленными жерновами непослушными и сумбурными мыслями, но в голове
вертелось одно: а какой это будет барьер по счету? Он совсем уже сбился.
Ну, довзрывники, вытягивайте, неужто на смерть бросите... сумбур,
нелепость, жуть!
  Реакция у кибера лучше. Всё бесполезно... Кеша будто неживой крутанулся
по полу, вцепился обеими протезами в хозяина, так и не смогшего подняться с
четверенек, заслонился им. Прямо по тому месту, где он только что лежал,
полыхнуло синим. Он успел! Второго выстрела не будет, он успел только
потому, что Ребров был рядом, потому, что кибер был запрограммирован только
на хозяина, только на его неприкосновенность - а это радиус не менее
полуметра для лучемета. Случайность! Счастливая случайность!
  - Ну чего ты притих, дружок, - крикнул он киберу. - Давай! Пали! Начинай!
  Тот поднялся на одной ноге, замер. Он не мог выстрелить в хозяина. Он
выжидал.
  - А ну, скажи этому болвану, чтобы бросил лучемет и никогда не поганил
доброе оружие, - прошептал Кеша прямо в жирный загривок Реброва. - Я жду!
  - Брось! - дрожащим голосом выдал хозяин. Он был сломлен. В нем не
оставалось больше сил к сопротивлению.
  Кибер бросил лучемет. Ему было все равно, он подчинялся хозяину. И он ему
подчинился.
  - Пусть убирается вон! - потребовал Кеша.
  Хар, опять ставший заурядным лохмато-растрепанным псом неопределенной
породы, подобрал лучемет и после недолгого раздумия, уцепившись зубами за
тонкое, вогнутое ложе, подтащил к Кеше. Тот отпихнул лучемет ногой к стене.
И попросил Хара:
  - Иди и забери вон у того придурка парализатор!
  Хар так и сделал - биороб-уборщик отдал ему оружие безропотно и даже
услужливо. Он вовсе не собирался палить из него, наверняка, вся эта шобла
играла лишь отвлекающую роль.
  - Вон! - выкрикнул Кеша.
  Когда все, кроме хозяина, оборотня и самого Кеши, покинули гостиную,
последний с самым невозмутимым видом уселся на роскошный, но малость
подпорченный диван и сказал, будто ничего и не было:
  - А теперь начнем все с начала, Толик. Ты признаешь, что это ты сделал из
Ивана в глазах начальствующей шатии-братии чокнутого, нуждающегося в отдыхе
и лечении? Говори, у тебя осталось сорок минут!
  - Все не так просто, - промямлил Ребров, разглядывая огромную дыру в
своем шелковом халате. Взгляд его был туп и пуст,
  - Все просто, Толик. Ты это сделал. Но не для себя, не из своих фантазий,
верно? Ты должен был это сделать!
  - Я должен был это сделать, - эхом повторил хозяин.
  - И кто же тебя, бедного-подневольного, просил превратить Ванюшу в
беспросветного дурака, кто ж это такой, интересно?!
  - Не паясничай! - озлобился вдруг Ребров. - Они не спрашивают, хочешь ты
на них работать или нет, они заставляют работать на себя. И все!
  - Кто они?!
  - Я не знаю!
  - Врешь!
  - Я на самом деле ничего не знаю! - Ребров был близок к истерике. Голос
его дрожал, срывался. Он нервно теребил полу халата, рвал холеным ногтем
мизинца дорогую изящную вышивку, - Есть обычные государственные структуры
управления, легальные, а еще есть какие-то параллельные, нелегальные, но
они работают рука об руку, и легальные всегда вынуждены подчиняться тем
другим...
  - Мафия? - предположил Кеша.
  - Нет, это не мафия, это другое!
  - Значит, в России действуют параллельные структуры власти: открытые,
выборные и потайные, скрытые?!
  - Не в России, нет! - Толик тяжело дышал, бледнел.
  Он уже почувствовал, что дело идет к нехорошей развязке, что ему бы лучше
молчать. Но он не мог молчать в присутствии той твари... той собаки... нет,
это не собака это что-то странное, что-то страшное, почему она так
воздействует на него, она... оно лишает его воли, он слышал, так бывает,
это... это оборотень, это гипновоздействие. Ну почему они привязались к
нему, почему?! - В России параллельные структуры не действуют, тут все
перекрыто, они только там, в Сообществе. Но они и в Федерации, а Россия
признает законы и решения Федерации, да, у них есть механизмы воздействия,
я тут не причем, они меня заставили, силой!
  - И давно?! - поинтересовался Кеша.
  - Это было перед последним экзаменом на мой пост, на мое кресло, - он
горько усмехнулся. - Они не трогают исполнителей, почти не трогают. Но они
вербуют своих агентов в руководящей среде!
  - Агентов? Вербуют?! - Кеша перешел на проникновенный шепот. - Вот как ты
заговорил! А Иван им мог помешать?
  - Иван просто сумасшедший! В его бредни и без меня, и без них никто бы и
никогда не поверил! Ивану место в психушке!
  - Раньше, в старые добрые времена, - задушевно начал Кеша, - такое дерьмо
как ты топили в нужниках понял?!
  Ребров промолчал, но взгляд его был выразительней любых слов. Это был
взгляд затравленного волка, а скорее, даже шакала, который готов на всё - и
в пыли валяться, елозить на брюхе, и в глотку вцепиться. Кеша вдоволь
нагляделся на таких. И потому не испытывал ни малейшей жалости.
  - Кто в Управлении кроме тебя работает на этих сук?!
  - Там есть два или три человека, но я не знаю их в лицо, так и задумано -
никто не должен знать своих...
  - Своих?! - озлобленно переспросил Кеша. - Своих ты продал, падла, и
Россию продал! - Кеша не выдержал и врезал хозяину кулаком в челюсть, тот
скувырнулся с дивана, но не издал ни звука. Ему сейчас надо было быть тихим
и покорным, он таким и стал - лишь глаза временами выдавали.
  - И сколько же тебе платили, падаль?! - Кеша уже не глядея на Реброва. Он
нагнулся за скальпелем, поднял, сунул в набедренный клапан. - Тридцать три
серебренника или побольше, отвечай?!
  - Никто ничего не платил, - обреченно протянул Ребров, - они не платят
никому. Они обещают продвижение по службе. И они выполняют обещанное. Точно
и в срок выполняют. Поэтому им и верят. А еще они обещают спасение.
  - Чего? - переспросил Кеша.
  - Спасение! - Ребров так и не поднялся с пола, сидел на поджатых ногах,
обтирая полой халата кровь с лица, рук и угрюмо глядя изподлобья. - Может,
и вранье. Но они говорят, что будет отсев, что всех лишних ликвидируют.
  - Ну и много этих лишних будет?
  - Все и будут лишними! - Ребров осекся, но потом добавил: - Кроме
избранных. Их единицы.
  Кеша передернулся. Поглядел на Хара, будто взывая к нему, ища поддержки в
своем возмущении. Хар облизнулся и уронил слюну с зеленоватого языка. Глаза
у него были бессмысленно-преданные, и где он только уловил такое выражение!
  - Значит, ты избранный, - сквозь зубы процедил Кеша, - а я лишний?!
  - Значит, так.
  - Добро! Ну а ты скажи мне, друг любезный, тебе как, не жалко всех этих
лишних, что вокруг тебя, ты их чего, за человеков не считаешь, на распыл -
и точка?!
  - Они обречены! - равнодушно ответил Ребров. - Жалей не жалей, они все
вымрут или будут ликвидированы. Ты не думай, что один такой жалостливый
нашелся! Когда передо мной встал выбор: умереть или выжить, я просто выбрал
жизнь, и все! Понимаешь?! Так сделал бы любой! - Ребров медленно и неуклюже
вполз на диван.
  Замер.
  - Ладно. Хрен с тобой! - Кеша вдруг сменил тон. - Это всё тонкие материи,
тебе непонятные. Давай-ка о другом поболтаем, друг любезный! Отвечать
коротко и четко! Когда начало?
  - Никто не знает.
  - Но ведь уже скоро - год, два, три?
  - Это может начаться в любую минуту!
  - Вот как?!
  - Да, именно так.
  Кеша резко нагнулся к Реброву, ухватил его за отвороты халата, притянул к
себе, прямо к носу, глаза в глаза. И прошептал:
  - Ну, а рыбки у тебя откуда?
  Ребров вздрогнул, отпрянул. На лбу у него появилась испарина.
  - Причем туг рыбки... - невнятно залепетал он.
  - Притом! - грубо оборвал его Кеша. - Отвечай! Я все знаю!
  Толик сразу как-то размяк, обвис мешком и даже разулыбался щеря крупные
желтые зубы.
  - Ну, если знаешь, чего же спрашиваешь. Без рыбок нельзя, рыбки связь
поддерживают, рыбки все видят и все слышат. Они и тебя признали, думаешь,
зря к ним водил? Только ошиблись, видно!
  - Они не умеют ошибаться, - вполне серьезно поправил его Кеша. И снова в
его голосе зазвенело железо, снова он превратился в строгого следователя. -
Значит, ты утверждаешь, что все, у кого есть эти гнусные гиргейские гадины
- работают на НИХ?
  - Ничего я не утверждаю, - Толик был скользкий как угорь.
  И это не нравилось ветерану и каторжнику Иннокентию Булыгину, это вообще
бы мало кому понравилось. Однако надо было делать дело. И потому Кеша решил
брать "угря" за горло.
  - Или ты сейчас мне все толком выкладываешь, - начал он зловеще, - или
через... двадцать минут я тебя похороню здесь вместе с твоими секретами,
понял?!
  Ребров кивнул и скривил рот.
  - Ты меня похоронишь в любом случае.
  - Не каркай, а то сбудется!
  - Ну чего ты еще хочешь от меня?! - хозяин роскошной дачи готов был
разрыдаться, он совсем не ожидал всего этого, да еще во время отпуска, в
своем доме-крепости, нелепый сон, наваждение, бред. И он сорвался: - С ними
бессмысленно бороться, им нельзя сопротивляться, это бесполезно! Да, я
везде и всюду тормозил Ивана, я его полностью стопорил... но ведь ты,
наверное, догадываешься, что он совался и туда, куда мое слово не доходит,
куда моя рука не дотягивается. Его тормозили, сбивали, нейтрализовывали
другие. Они есть везде! Они ни за что не допустят раскрытия параллельных
структур, они сомнут любого, раздавят и выпотрошат! Ни один таран не сможет
прошибить эту стену! Это все равно, что совать голую руку под пресс,
пытаясь его удержать! Там все отлажено, все работает бесперебойно. Даже
если б я не выполнил должного, его бы остановили, понимаешь, и могло быть
значительно хуже, его могли бы просто убрать!
  - Я видел Ивана в деле, - вставил Кеша, - его за здорово живешь не
уберешь! Так что ты ври, да не завирайся! Ну, ладно, про Ивана все ясно.
Какие еще были у тебя обязанности?
  - Полное подчинение. Выполнение любого приказа. Это сразу дали понять,
никаких сомнений, отговорок и всего прочего. Но они зря никого не
подставляют, с ними можно работать... понимаешь? - В глазах у Толика
Реброва появился вдруг огонек надежды.
  Но Кеша не дал этому огоньку разгореться - он ударил дважды, снизу в
челюсть и тут же прямым в нос. И снова грузное тело хозяина дачи повалилось
под диван.
  Кеша умел бить. Но бил он только за дело.
  - Иннокентий Булыгин еще никогда не ссучивался, - проговорил он под нос,
но так, чтобы его было слышно. И затем с расстановкой, грустно, будто
разговаривая с самим собою, продекламировал: - Связей нету, связников нету,
явок нету, знать он ни хрена не знает... а с чем мне к Ивану возвращаться?
  Оборотень Хар, притулившийся у затейливого и массивного подлокотника
дивана, нервно почесался задней лапой, завыл тихо и уныло. Потом вдруг
встал на задние лапы, подошел к лиловому креслу, которое теперь было больше
похоже на мохнатый сиреневый шар и внятно произнес:
  - Здесь!
  - Что здесь? - переспросил Кеша.
  - Еще не знаю, но здесь! - стоял на своем Хар.
  Кеша повернулся к шару-креслу, буквально на несколько секунд потеряв из
виду обессиленного, лежащего на измаранном кровью полу Реброва. И тут же
поплатился за это - выпад был настолько силен и скор, что лежать бы
Иннокентию Булыгину, ветерану аранайской войны и беглому каторжнику, с
переломанными шейными позвонками прямо на полу под креслом. Но выручил
оборотень, неуловимым движением перехвативший руку Реброва.
  - Ай-я-я!!! - завопил тот благим матом, вцепляясь левой рукой в
вывернутую кисть правой.
  Кеша обернулся с удивленным лицом, покачал укоризненно головой и снова
свалил Толика на пол, но на этот раз ногой - точным ударом в солнечное
сплетение.
  Теперь симуляция была исключена.
  - Напрасно ты это сделал, - уныло заметил Хар, стоявший рядом и не
знавший, то ли опуститься на четвереньки, то ли сбросить с себя
опостылевший собачий образ. - Он теперь не скажет.
  - Скажет! - заверил Кеша.
  - Не скажу, ублюдок! - прохрипел снизу Ребров. Он катался по полу,
скрюченный и жалкий.
  Кеша достал из клапана сигма-скальпель, навел на висок хозяина
красненькую точечку инфраприцела. Ему надоело возиться с этим предателем и
подонком, надо было его кончать, эх, если бы Хар не совался со своими
дурацкими советами - стоит только сдавить в ладони рукоять. И всё!
Сигма-скальпель и впрямь оружие запрещенное, недозволенное, зато очень
надежное и очень действенное. И Толик не будет мучиться, ведь и он когда-то
был человеком, был приятелем Ивана, десантником-космоспецназовцем... нет,
его надо было утопить в нужнике, как в добрые времена поступали с
предателями, на худой конец, повесить на осине как новоявленного иуду. Кеша
готов был сам завыть по-собачьи - сколько сейчас по всей Руси таких иуд,
работающих на какие-то непонятные "параллельные структуры", одному дьяволу,
их покровителю, известно! Всех не перетопишь и не перевешаешь!
  - Вы все сдохните! - снова прохрипел Толик. Он был бледен и страшен.
  - Авось, не все, - заверил его Кеша
  - Ну уж ты-то - точно! - с неожиданным злорадством добавил хозяин. - И
твоя двуногая собака!
  Кеша наотмашь, без всяких прицелов полоснул прямо по мясистому уху Толика
Реброва. Ухо отскочило, шмякнулось на пол, из-под прижатой к голове руки
потекла кровь.
  - Ну так кто из нас сдохнет?!
  Кеша сунулся было в кресло-шар. Но оно не приняло его, ощетинилось
колючими, невидимыми разрядами, оттолкнуло.
  - Что надо сделать? - быстро спросил Кеша.
  - Что хочешь, то и делай! - зарычал Ребров. - Тебя скоро прикончат! Сюда
уже идут наши, понял, сволочь?!
  - Раньше, чем они придут, я тебя на куски раскрою, в лапшу порежу!
Говори, что делать!
  Невидимый луч срезал с руки хозяина большой палец. Кеша зажмурил глаза,
нет, правильно, что эту дрянь запретили, правильно! Он готов был выбросить
скальпель, отпихнуть его от себя словно скользкую мерзкую змею... но не
мог, он обязан был выполнить задание:
  Иван так и сказал, мол, сдохни, Кеша, но сделай, не для меня, для тех,
кто спит и ни хрена не видит, для них, их миллионы, миллиарды! Сделай,
Кеша!!!
  Рука отвалилась по кисть. Толик завизжал по-звериному, жутко и
пронзительно.
  - Говори!
  - Я сам... я сам. Только не надо, только не надо... - бессвязно лопоча,
Ребров подполз к креслу. Оно тут же подхватило его, развернувшись,
превратившись из шара в то же самое лиловое кресло на лапках. Левая рука
хозяина этого чуда утонула в сидении. Но тут же вынырнула с черным
тускло-бархатистым кубиком в толстых пальцах.
  - Бери!
  - Что это? - не понял Кеша.
  - Бери! - потребовал из-за плеча Хар.
  - Ладно! - Кеша сжал кубик в ладони, и его словно холодом окатило с ног
до головы. Это был непростой кубик. - Что с ним надо делать, говори живо!
  Ребров замотал головой, он еле сдерживал себя от боли. Но он очень хотел
жить. И ему надо было спасти себя именно сейчас, именно в эту секунду, в
эту минуту. Глаза его, до того пропитанные тягучей слизью высокомерия и
презрения, теперь молили о пощаде.
  - Ты все сам узнаешь! И тебя не убьют, не бойся! Но и ты меня не трогай,
я прошу тебя, не трога-а-ай, я еще не жил, я только начал, я уйду совсем,
им не нужны слабые, они стирают память и отпускают, человек ничего не
помнит, я умолю их, я уйду, ты уже достаточно наказал меня, пусть я подлец,
пусть я сука последняя, но я искупил, то есть, ты меня... только не убивай!
  Кеша переглянулся с Харом.
  - Сейчас сюда войдут другие, - спокойно сказал Хар.
  Кеша улыбнулся.
  - Ладно, Толик, живи. Я не убью тебя...
  Он явно хотел что-то добавить. Но не успел.
  - Нет, ты убьешь его! - прогремел скрипучий голос, усиленный невидимым
динамиком.
  Кеша остолбенело отвисшей челюстью.
  Это был голос собрата по гиргейской каторге, отпрыска императорской
фамилии карлика Цая ван Дау. Но звучал он не из-под сводов, не из-за двери,
звучал он у Иннокентия Булыгина в голове. И никто кроме него этого голоса
не слышал.
  - Ты убьешь его, Кеша! Убьешь прямо сейчас... или убьют меня. Выбирай!
  - Цай, где ты? - прошептал Кеша, с недоверием разглядывая зажатый в
пальцах кубик.
  - Да, ты правильно понял. Но все объяснения потом! Не медли ни секунды.
Мочила. Это враг - страшный, лютый, безжалостный враг, готовящий всем нам
большую могилу, Иван был прав. Но он не все знает, он вообще ничего не
знает, все страшнее, хуже в тысячи крат. Не медли, Мочила! Они уже на
подходе! Ты погубишь всех!
  - Я сам это сделаю, - вдруг вызвался Хар. Его глаза мгновенно потеряли
рыбью мутность и отрешенность прояснились и стали почти человеческими.
  - Ты?!
  - Да.
  - Но почему? Разве ты слышал нас?!
  - Я ничего не слышал. Я все понял, не спрашивай, это особое чувство,
этого нет у землян... и у других тоже нет. Нам пора!
  - Но я же пообещал ему! - взвыл Кеша.
  - Зато я ничего не обещал никому.
  Хар подошел к стоящему на коленях хозяину дома, удлинившимися гибкими
пальцами обхватил толстое горло, но не стал душить, а с неожиданной силой и
сноровкой поволок прочь из гостиной. Толик хрипел, сучил ногами, пытался
цепляться здоровой рукой за пол, стены, углы, диван... все было бесполезно.
Кеша побежал следом, ничего не понимая. Даже когда он ворвался в зал с
полупрозрачными стенами и огромным аквариумом, когда он увидал, что
оборотень волочет извивающегося человека, хозяина этого дома и в том числе
аквариума, по лесенке вверх, прямо к окну-люку, он ни о чем не догадывался,
ему все казалось невообразимой нелепицей,
  Но когда Хар открыл люк, вскинул над своей хлипкой и вихлявой фигурой
грузное, казалось бы, неподъемное тело, Кеше стало вдруг нехорошо.
  - Сто-о-ой!!! - зжрал он во всю глотку.
  Но было поздно - огромные клыкастые гиргейские рыбины уже рвали в клочья,
в ошметки еще живое тело. На это было невозможно смотреть. Кеша прижался к
стене, застонал. Мерзкие, зубастые гадины... и все же, какой-никакой, а
человек! Он взглянул в аквариум - с Толиком Ребровым было покончено. Одна
из рыбин плотоядно облизывалась большущим языком, глядела прямо Кеше в
глаза. Другая дожевывала остатки расшитого драконами шелкового халата.
  Хар стоял рядом как ни в чем не бывало.
  - Сгинь с глаз моих! - прошипел Кеша. И тупо поглядел на черный кубик в
ладони.
  - Они уже здесь! - прогремело в мозгу.
  - Надо уходить! - добавил извне Хар. Обхватил ледяными пористыми лапами
виски человека, заглянул в глаза - на Кешу повеяло чем-то еще более
холодным и далеким, нездешним, даже потусторонним. Но он сразу все понял.
Рука сама полезла в нужное место. Все потом!
  А сейчас... уходить! Он с силой сдавил в кулаке зародыш живохода,
отбросил его от себя.
  - Это хорошо, - закивал Хар.
  Когда в зал вошли трое с плазмометами, они уже сидели в живоходе. Кеша
подгонял изголовье биокресла под свой затылок. Ему не хотелось воевать с
чужими, он страшно устал от боев и войн на Аранайе, а потом на Гиргее,
зачем же еще на Земле. И он просто дал полный вперед - не стой на дороге!
  Живоход вырвался под открытое небо, дернулся было по направлению к боту.
Но застыл, подчиняясь воле сидящего в нем.
  - Мать моя! - расстроился не на шутку Кеша. - Ну почему я всегда должен
портить отношения с представителями властей?! Это что - карма такая, едрена
судьбина!
  На поляне перед входом в дачку стояли два больших и плоских сине-белых
вибролета с серебряными двуглавыми орлами на бортах - машины управления
охраны порядка.
  - Неужели и эти работают на них?! - раздраженно выдал Кеша.
  Размышлять было некогда. Охрана никогда не имела дела с живоходами,
нескоро будет иметь еще. И этим надо пользоваться. Они перескочили через
обе машины и оставляя узенькую просеку, пошли полным ходом прямо через лес.
  Только тогда Кеша сообразил, что все очень просто, ни на кого эти ребята
не работают кроме своего управления, но на то они и параллельные структуры,
что запросто могут создавать ситуации, когда легальные структуры работают
на них. Вот так! А сам Кеша им помог еще. И ведь не объяснить ничего - он
совершил "бандитское нападение" на дачу добропорядочного гражданина, ни в
чем плохом никогда не уличенного, на дачу да и на него самого, хоть трупа и
нет, а все ясно, копать начнут, тягать... в гостиной следы. Ну почему ему
так не везет - ведь это явная каторга! Нет, надо бежать.
  Бежать!
  Но почему те трое были с плазмометами? Особый случай? Или сигнал был
особый? Некогда! Потом! Кеша выпрыгнул из живохода. Хар за ним. Сколько
елей погублено, жуть! Да жалеть тоже некогда.
  - Уходи! - прогремело в голове голосом Цая.
  Кеша с сожалением оглянулся на живоход. Все нет времени, а ведь давно мог
бы разобраться - как свернуть в зародыш это чудо... нет, когда там. Взлет!

                                   * * *

  Даже в кромешном мраке огромного подземелья Иван умудрялся каким-то
образом видеть смутные тени.
  Он держал Креженя за руку, не доверял. Но, похоже, тот был полностью
сломлен, превращен в безвольную куклу.
  Микрокапсула, введенная в артерию и вообще неизвестно в каком сосуде или
сосудике находящаяся сию минуту, могла погубить его в любое время, В любой
миг! И хотя сам Гуг Хлодрик был где-то наверху, Креженю от этого не
становилось легче.
  Зловещий приглушенный голос вещал сразу отовсюду, будто по подземелью, по
всем его сводам были расставлены тысячи невидимых микрофонов.
  - Близится час Тьмы! И да приидет Она! И выйдут в ночи на свою последнюю
охоту сильные и смелые! И найдут свою смерть в их когтях и зубах слабые и
трусливые! Ибо время слабых прошло. Ибо служащие навозом в почве отслужили
свое и не нужны более. Ибо пришла пора посвященным подняться еще на ступень
и стать выше, чтобы с высоты той холодным и безжалостным взглядом взирать
на погибающий мир... мир слабых, подлых, трусливых слизней, нарекших себя
человеками.
  Готовы ли вы подняться и ступить выше?!
  От оглушающего рева у Ивана заложило уши. Сколько подонков собралось во
мраке подземелья?! Десятки тысяч! Сотни! Нет. Это только видимость, это
спецэффекты. Все делается для того, чтобы этот сброд уверовал в свои силы,
чтобы он почувствовал себя выше и сильнее всего человечества. Было! Все это
было много раз. Пятая колонна Земли. Раньше спецслужбы враждующих стран
создавали на землях неподвластных им пятые колонны из сброда, мнящего себя
выше толпы. Разрушали изнутри целые государства, империи, не жалея на своих
выкормышей ни средств, ни времени, ни труда, ибо все окупалось уничтожением
противника. Теперь пятая колонна созидалась на Земле извне, Иван уже не
сомневался в этом, и она должна была разрушить изнутри все Человеческое
Сообщество. Вторжение Извне! Вторжение Изнутри!
  Полтора часа назад он получил подтверждение от Кеши. Он яодал этого. Он
уже знал навернжа. И все равно чуть не раздавил в ярости инфраприемник, что
желтым янтарным камушком высвечивал из массивного серебряного перстня на
мизинце левой руки. Левой руки... ему представилась отрубленная кисть -
бред, наваждение, разве время для подобной чепухи! Ярость сменилась
бессилием - холодным, омерзительным, гнусным. Он не мог поднять
приспущенных век, не мог шевельнуть рукой. Толик Ребров! Сука! Падла! А он
еще не хотел верить, что и Россия опутана черной сетью. Знал! А верить не
хотел! Нет, правду, говорят басурмане всякие, загадочная штуковина русская
душа, потемки! Знать... и не верить. Кеша ничего не сказал про развязку, но
по его мрачному молчанию Иван все сам понял - Толик свое отпрыгал. Туда ему
и дорога. Не в нем дело. Эти черные черви везде, они и в Космофлоте, и в
правительственных структурах, и в банде, где каждый знает других как
облупленных, они прорыли свои ходы-лазейки повсюду, даже в
сверхзасекреченных, сверхзаконспирированных межгалактических мафиозных
образованиях, где на каждого "брата" двадцать пять соглядатаев и стукачей.
И ведь они работают почти в открытую! Да что там почти! Они просто плюют на
всех! Они уверовали в свою полнейшую безнаказанность и свое всемогущество
здесь, на Земле.
  Это всеобщее вырождение! Это пропасть дегенерации!
  Это огромное черное вселенское болото, поглощающее в себя всё и всех. Эту
заразу можно уничтожить только вместе с самой Землей... что и сделают
негуманоиды?!
  Иван поймал себя на дикой, ненормальной мысли. И тут же отбросил ее. Нет,
ему не надо было возвращаться со звезд. Там его дом. Там! Чтобы ни говорил
покойный батюшка, философствующий в сельской тиши... философствовавший, мир
праху его. Человек рвался в Космос, потому что знал, что ожидает Землю, он
предвидел все это, он предчувствовал. Надо бежать! Это единственное
спасение! И Дил Бронкс раньше всех понял это, точнее, не понял, а просто
почуял нутром, он сбежал на свою станцию, подальше от всей этой земной и
галактической суеты, сбежал на свой неприметный, крохотный хуторок, где его
никто не прихлопнет - какое кому дело до жалкого комаришки, трепыхающего
своими жалкими крылышками где-то в зжблачных высях. А можно сбежать на край
Вселенной, не имеющей краев, забраться на мертвый, блуждающий во мраке
астероид, зарыться в него и блуждать вместе с ним за миллионы парсеков
отсюда да и от любой живой души. Бежать! У Ивана ноги задрожали. Даже твой
родной дом твой ли, ежели в нем хозяйничают чужаки, если в нем сидит стая
волков и клацает зубами в предвкушении крови, ждет команды вожака. Бежать!
Надо собирать всех своих - Гуга, Таеку, Дила, Ливу, Кешу Мочилу, карлика
несчастного и убираться пока не поздно! ... Иди, и да будь благословен? А
куда, спрашивается, идти?! И как идти в этом вязком, черном болоте?! И
почему именно он должен идти куда-то и бороться за чтото, спасать кого-то?!
Дил Бронкс разыскал Хука Образину. А для чего? Может, тому лучше было б
тихо спиться и подохнуть в своем мусорном баке? Нет! Иван стряхнул с себя
слабость. Они на то и бьют, они на то и рассчитывают, что их должны
испугаться, должны поразиться их мощи и их силе и пасть духом. Нет! Бежать
некуда. Даже если в родном доме сидит стая алчущих крови волков - не беги
из него, не команды вожака ждут волки, а ждут они, когда ты им спину
покажешь, ибо они сами, охотящиеся в ночи, трусливы и слабы - иначе пришли
бы к тебе при свете дня.
  - Он все равно убьет меня, - просипел вдруг жалобно Крежень. Голос его
был плаксив.
  - Мне тебя не жалко, - ответил Иван тихо, - не думай, что я сейчас
расплачусь.
  - Он убьет меня, а Лива убьет его, так свершится справедливость,
  - Бредятина!
  - Помяни мои слова, - мрачно проговорил Крежень уже без плаксивости.
  - Помяну, - отрезал Иван и сильнее сдавил кисть Седого.
  Зловещий голос все вещал и вещал - это был не просто гипноз, это было
массированное, подавляющее зомбирование. Ивану начинала надоедать вся эта
публика, это пешки, пусть они и станут свирепейшими воинамисамоубийцами,
идущими на смерть во имя Черного Блага, пусть они унесут миллионы жизней,
но дело не в них, все равно они пешки в чудовищной игре. А ему надо познать
структуру, ему надо уцепиться за ниточки, на которых висят все эти
марионетки... и тогда по невидимой паутине он вскарабкается наверх ... бред
какой-то, он все время спускался вниз, лез в пропасть, а теперь - наверх?!
Все перепуталось и перемешалось. Уже нет ни верха, ни низа! По всей
видимости, он совершил страшную ошибку, покинув логово "серьезных"! Надо
было копать там, туда должны были сходиться нити. Рубить их надо не здесь,
где распустились они сотнями тысяч, а там, в средоточии их, в гнездовище
паучьем! Да вот только там ли гнездовище и средоточие? Поди разберись. Да
еще и Крежень явно водил их всех за нос.
  - Помяну! - повторил Иван зло. - Только ты сдохнешь раньше, Седой. Ты не
доживешь до часа Тьмы!
  - Не понимаю, чего вы добиваетесь от меня, - процедил Крежень.
  Они говорили еле слышно, хотя в том не было нужды.
  Взвинченная толпа ревела на все голоса и требовала принесения жертвы.
Трудно было поверить, что в каких-то двухстах метрах над головами шли
пешеходы и ехали лимузины, кто-то целовался с кем-то, а кто-то еще только
лишь ожидал на свидание возлюбленного или возлюбленную. А что если бы вся
эта посвященная братия собралась бы там, на поверхности? Помешал бы ей
кто-нибудь? Нет! Не помешал бы! Иван заскрипел зубами. Конечно, собрались
бы любопытные зеваки, поглазели бы, поглядели бы, повертели бы головами,
поразевали бы рты, может, даже и повозмущались бы маленько... да и пошли бы
себе мимо, своей дорогою бы пошли. Так к чему же вся эта таинственность, к
чему подземелья и мрак, черные саваны и сутаны? А к тому, что и это часть
страшного, зомбирующего воздействия, вот к чему! Они запросто моГуг никого
не бояться на Земле и в Федерации - там наверху разложение, распад,
вырождение-дегенерация еще похлеще, до них нет дела. Но они таятся!
  Ибо смысл их жизни - в сокрытии явного, в опутывании, в погружении во
мрак. Ибо смысл их жизни- в ношении покровов, застящих взор и скрывающих
истинное.
  - Маскарад! - прошипел Иван, озираясь.
  - Нет, это не маскарад, - как-то обреченно отозвался Крежень. - Чтоб вы с
Гугом не сомневались, когда закончится месса, я покажу тебе еще кое-что.
  - Пойдем сейчас!
  - Сейчас нельзя.
  - Почему?
  - Гляди!
  Мрак развеяли свечи - шесть неожиданно вспыхнувших огромных черных
свечей, испускающих не только колеблющийся свет, но и тошнотворный,
одуряющий запах.
  Всё было! У Ивана даже заболела голова. Всё было и на Хархане, точнее в
Меж-Арха-анье, было в Пристанище! Это не просто обряды жертвоприношения,
это кровавая круговая порука - они все в крови невинных! Они боятся друг
друга, и потому они вынуждены этими жертвоприношениями доказывать свою
лояльность, свою причастность к Черному Благу. Мерзавцы! Ублюдки!!
  Выродки!!!
  Шестиугольная плаха. Шесть торчащих вверх метровых игл. И черное,
высверкивающее алмазным искрящимся блеском сидение на цепях... нет, это
трон, он во тьме, он опускается вниз, зависает над плахой, на нем кто-то
сидит. Свечи вспыхнули ярче. И Иван остолбенел.
  - Лива? - выдохнул он непроизвольно.
  - Ливы нет, - тихо изрек Седой, - это жрица смерти.
  - Жрица смерти?!
  - Да.
  - Но почему?!
  - Она посвящена. Она лишена памяти. Но взамен ей открыто большее. Она уже
не человек, но выше человека, - в голосе Креженя засквозили нотки зависти и
даже подобострастия. Он явно верил во все эти чудеса.
  - Это ты привел ее сюда?
  - Да, это я привел ее сюда!
  - Гуг убьет тебя! - Иван усмехнулся - усмешка получилась злой,
затравленной.
  - Гуг убьет меня в любом случае. А его убьет она! - Крежень выкинул
вперед руку, будто протыкая дрожащую пелену полумрака указательным пальцем.
  Жертвы поднимались из центра шестиугольника, из потаенного люка, они
выползали сами, но движения их были вялые, слепые, сомнамбулические, так
могли двигаться ожившие под злыми чарами трупы. Три девушки, обнаженные и
обритые наголо. И двое парней с закрытыми глазами. Пятеро обреченных.
  - Сейчас жрица выберет шестого, - пояснил Крежень, - или шестую.
  - Но она же слепа! - поразился Иван. Он лишь теперь увидел, что в глазах
у Ливы стоит мрак, что это пустые глазницы, а вовсе не глаза. Прекрасная,
пылкая Ливадия Бэкфайер ... и эти безглазые черные провалы!
  - Она видит лучше нас. И глубже!
  Иван вспомнил, как держал ее в своих объятиях, как целовал, ласкал ...
нет, это не он держал, это Гуг-Игунфельд Хлодрик Буйный ласкал ее... но он
все помнил. Это не она. Это тело ее. Но не она. И смуглое тело, усеянное
жемчужными нитями, и эти тяжелые серебряные обручи и браслеты, и
развевающиеся во мраке черные невесомые шелка. И эта жуткая трехрогая
сверкающая корона?!
  - Да обрящут ищущие! - гнул свое вездесущий зловещий глас. - Да отметят
алчущие мести! Ибо время наше близко и час наш наступает - ждать недолго.
Да изымет каждый священную иглу дабы оросить ее влагой, истекающей из
сосудов, уходящих навсегда, дабы смазать пальцы свои кровью приносимых на
алтарь Черного Блага.
  Трое в черных сутанах с алыми капюшонами на головах вышли из отверстия на
плахе-шестиугольнике, вздели руки вверх. И заревела толпа, вскинула руки
ответно - в каждой сверкала полуметровая тонкая игла. Заглушая рев
завизжали, завопили жертвы, пронзаемые торчащими из звезды остриями -
теперь каждая жертва висела на таком острие, свешиваясь головою и телом
вниз, в толпу, висела на одной лишь ступне, висела, корчась и извиваясь от
боли ... и уже тянулись к ней со своими иглами ближайшие, когда голос
возрос до воя сирены:
  - Шестая жертва!
  - Шестая жертва!!! - эхом взревела толпа.
  - Жрица выберет шестую жертву!
  И вот тогда Ивану стало до жути страшно. Ему было плевать на безвольных
юнцов, болтающихся на иглах - они сами шли к такой концовке, это их крест!
Он понял, что сейчас может закончиться все. Абсолютно все. Он понял это,
когда в провалах черных глазниц жрицы смерти вспыхнули вдруг
кроваво-красные угольки зрачков. Они будто вонзились ему в глаза, ему в
мозг, в душу. Это был ужасающий миг. Но пронесло. Видно, он чем-то
не~подходил на роль жертвы, не вышел рожей, стало быть. Но когда пылающие
угли остановились на Крежене, и Иван увидал даже во мраке, как тот побелел,
волна ужаса накатила вновь.
  - Вниз! - Иван швырнул Седого на пол, под ноги. Он не мог его потерять
сейчас, он не мог допустить, чтоб Седого, когда этот тип полностью в их
руках, превратили в подушечку для иголок. Пронесло и здесь!
  - Шестая жертва!!!
  На плаху уже волокли голого толстяка - с него содрали все одежды,
исцарапали, повалили, а потом вскинули на руках вверх те, что стояли рядом
с ним, они же и передали жертву в руки черных.
  - Да свершится начатое! Да продолжится вечное!
  - Близок час Тьмы! - завопил кто-то из толпы.
  И теперь уже никем и ничем не сдерживаемые алчущие посвящения набросились
на обреченных. Иван терпел, не отворачивался. Он должен был видеть все. Он
должен был понять суть всего. При видимой злобе и возбуждении, при всем
психозе мессы ни один из истязателей не ткнул жертве своей иглы в
смертельное место: ни в сердце, ни в глаза, ни в жрту. Иглы погружались в
мягкие ткани, пронзали руки, ноги, плечи - сотни, тысячи ран наносились
живым. Это было невыносимое зрелище!
  Он не страдал так даже от вида пожираемых чудовищем женщин на проклятой
планете Навей. Но он, в отличие от всего бывшего там, не сделал ни шага
вперед, не шелохнулся. Любой из этих ублюдков мог быть жертвой. И каждый
был палачом. И по существу истязали сейчас не этих несчастных они убивали
остатки человека в себе. Да, это не обряд, это обучение, это вытравление
души из тела. Это школа убийц. Их дрессируют! Их готовят к более серьезному
жертвоприношению ... готовят, и не скрывают этого.
  Крежень потел и дрожал рядом. Глаза его были безумны. В кулаке зажата
игла. Но Иван не отпускал руки. Нет!
  Обойдутся!
  А голос гремел в самом мозгу:
  - Слышьте слышащие! Зрите зрящие! Идет эра наша - и отдает наш Господь в
руки наши для большого мщения жертвы наши, коим несть ни числа, ни счета,
кои порождены предсуществами и уйдут в ничто таковыми, напояя нас кровью
своей. Услышьте сердцами своими - час близок. Уже отверзаются врата
Мироздания! И идет время наше!
  Ивану захотелось вдруг залезть на единственное в подземелье возвышение,
на плаху шестиконечную, прямо под ноги угрюмо-напыщенной Ливочке, вытащить
ручные лучеметы и жечь! жечь!! жечь весь этот гнусный сброд до последней
твари!!! Ведь надо хоть что-то делать!
  Ведь нельзя же все время оставаться созерцателем, дьявол их всех забери!
Нервы. Сдают проклятые.
  - Пойдем отсюда! - шепнул он Седому.
  - Еще рано, - ответил тот, - не выпустят.
  - Почему?
  - Надо приобщиться, - Седой выразительно поглядел на свою иглу.
  - Ну уж нет, - рассердился Иван.
  - Здесь все просматривается. Чужаков уничтожают без всякой болтовни,
сразу!
  Ивана передернуло. Этого еще не хватало - приобщиться! Быстрее он
приобщит всю эту вонючую шоблу, так приобщит, что никогда и нигде не
потребуется им уже никаких приобщений и посвящений.
  - Ты можешь ткнуть, - сказал он Креженю, - а я покручусь рядом - никто не
заметит
  - Заметят! Ты и меня погубишь.
  - Мне тебя не жалко.
  - Тогда себя пожалей!
  Тела истязуемых на глазах превращались в трепещущее месиво, кожи не было
видно, лишь пузырящаяся каша покрывала несчастных. Но ни единой кровинке не
давали упасть на мрамор черных плит, густые капли подхватывали ладонями,
губами, к жалким струйкам припадали ртами. Сами истязатели тряслись в
вожделении и экстазе. Это было нечто невероятное. Но тела жили, вой и визг
не смолкали, зудящий гул толпы становился все сладострастней и неистовей, и
припадали к жертвам все новые и новые алчущие.
  - На, держи! - Крежень сунул в руку Ивану иглу. Он ее вырвал у какого-то
обезумевшего, повалившегося на плиты юнца. Юнец корчился в судорогах
падучей. И это воины Сатаны! Иван скривился, поправил черную накидку,
натянул на глаза капюшон и с явной брезгливостью сжал в ладони протянутую
иглу.
  - Только быстро! - процедил он сквозь зубы.
  - Один миг! - обрадованно сказал Крежень.
  И они пошли к извивающимся, полуобескровленным жертвам. Иван грубо
распихивал снующих рядом, толкал локтями, давил ногами ... большего он пока
не мог себе позволить. Иди! И да будь благословен! Он снова предает и себя
и пославших его. Это просто наказание какое-то заклятье! Он вдруг вспомнил
про страшное, черное заклятье, наложенное на него духом Пристанища,
ведьмой-призраком, что преследовала неотступно все те жуткие, невыносимые
годы. Заклятье! Он разорвет путы колдовства. Надо идти! Крежень не показал
еще и десятой части сокрытого во мраке! Надо идти.
  Он увидал, как Седой с явным удовольствием ткнул своей иглой прямо в пах
жертве - кто это был, юноша или девушка, теперь различить было невозможно -
ткнул и затрясся в непонятном ознобе, заклацал зубами, изо рта прямо на
шрам потекла слюна, зрачки расширились, стали черными.
  - Хватит! - не выдержал Иван.
  Крежень выдернул иглу. Мотнул головой.
  - Теперь ты! - прошипел он.
  Надо было колоть. На Ивана смотрели тысячи глаз - явных и потаенных.
Надо! Он вытянул руку и чуть коснулся тела острием иглы. Он даже не
проткнул самого верхнего , исколотого слоя, но его вдруг словно разрядом
тока ударило, дернуло. В голове помутилось, сделалось как-то легко и
радостно, будто от первого стакана водки, выпитой после долгого и
изнурительного труда, по телу побежал живительный бодрый огонь, все
закружилось, завертелось ... смутный полумрак рассеялся, уступая место
изумрудно-зеленому свечению, и из глубины свечения неожиданно выплыла криво
ухмыляющаяся дьявольская рожа, вперила в Ивана огненные зрачки
зверино-рысьих глаз, оскалила острые клыки. Он не успел отпрянуть, когда
меж клыков мелькнул вдруг черный раздвоенный змеиный язык, вырвался наружу,
ударил в лицо, обвил шею смертным арканом. Но ужаса Иван не ощутил, его уже
несло на волнах теплого и быстрого потока, несло в блаженство, в осязаемую
и сладостную нирвану. Сверкали острия ледяных сосулек, сталактитов и
сталагмитов, совсем как на Хархане, неслись вверх и вниз сияющие водопады,
перемигивались друг с другом тысячами высверков рубиновые и янтарные
россыпи. И он уже не ощущал на шее языка-аркана. Он видел наплывающую тьму.
И из тьмы выявлялось нечто до боли и ужаса знакомое. Иван глазам своим не
верил. Авварон Зурр-бан Тург! Именно он в Шестом Воплощении Ога
Семирожденного! Карлик-исполин! Колдун-крысеныш!
  Один из повелителей Тьмы и Мрака!
  - Ну вот ты и сделал первый шаг мне навстречу! - гугниво и картаво
прошептал Авварон, кривя толстые губы в плотоядной усмешке. - Я ведь тебя
предупреждал - исхода не будет! Ты наш!
  - Где я?! - завопил истошным голосом Иван. Его вынесло из блаженства,
вышвырнуло. Он вновь все видел и понимал. Но сон-наваждение не прервался.
  - Ты там, где тебе и надлежит быть. Ты в Пристанище! - ответил Авварон,
не сводя своих бездонных глаз с Ивана. - А Пристанище в тебе. Пристанище
повсюду.
  Ибо Земля лишь малая часть Пристанища, крохотный пузырек в его толще. А
ты проткнул этот пузырек... и вошел в мою обитель. Ты мой раб, Иван!
  - Врешь, гадина!
  - Нет, не вру. Это не я, это ты вонзил иглу проникновения в тело
беззащитной жертвы.
  - Так было надо! - отрезал Иван.
  Авварон глумливо осклабился. И промолчал. Он торжествовал. Но торжество
было тихое, спокойное, без истеричного ликования от одержанной победы над
непобедимым соперником, нет. И именно это убедило Ивана, что он совершил
нелепую ошибку. Разумеется, он никуда не переместился, он там, в
подземелье, это лишь его дух витает невесть где. Но они сумели возобладать
над ним, сумели отделить его дух от его тела.
  - Ты - пустота! - сказал Иван, вглядываясь в бездну зрачков Авварона. -
Тебя нет. Я тебя убил! На планете Навей! Ты тогда не смог от меня ничего
добиться - тогда, когда я полностью был в твоих лапах. А теперь ты ничто! И
я не хочу тратить на тебя время!
  Улыбка сошла с вислогубого синюшного лица Авварона Зурр-бан Турга.
  - Да ты убил меня, Иван, это правда, - проговорил он почти без гугнивости
и сопения. - Но ты убил лишь одно из множества моих воплощений. У тебя нет
и никогда не будет такой силы, чтобы убить меня во всех ипостасях моих,
чтобы уничтожить мою сущность, понимаешь? Ты живешь один раз и в одном лишь
теле. Да, даже твои детские игры с переходами в разные тела не наделяют
тебя способностью жить сразу в двух, ты всегда живешь только в одном
смертном, жалком теле слизня. И я мог бы раздавить тебя словно червя
давимого походя, каблуком сапога. Ты даже не представляешь себе, что такое
жить одновременно во множестве измерений и времен, в разных телах и
нетелах. Потеря одной физической или метафизической оболочки ничего не
меняет для меня, Иван. Вот когда ты поймешь это, ты станешь стократ умнее,
вот тогда ты созреешь - и всякой нежити навроде хмыгов и хмагов не придется
вешать тебя на дозревание вниз головою на цепях, понимаешь меня, Ванюша,
милый ты мой простофиля, дурачина ты эдакий?!
  Внимай дядяюшке Авварону. И верь каждому слову его.
  Верь!
  Иван нервно рассмеялся. С ним обращались вновь как с глуповатым и
непослушным ребенком. Сколько же можно!
  - Чтобы ты ни болтал, мой лучший друг и брат, тебя нет! Тебя нет здесь,
на Земле! Ты забыл, как сам плакался мне, что, дескать закрыты
пути-дороженьки на Землю, дескать, все дверцы заперты... Или ты лгал? Нет,
ты не лгал, нечисть! Земля для тебя - запечатанный сосуд!
  И не тебе дано снять эти печати! Может, ты скажешь, что нашел Кристалл?!
  - Нет, я не нашел его! - злобно выкрикнул Авварон. - И ты прав, Земля
закрыта для нас как и прежде.
  Ни один из обитателей Преисподней не может выйти на Землю. Но наши слуги
правят Землей, ты сам все видел, ты сам все понял. И не надо выставлять
себя более глупым, чем ты есть! Ты заладил одно, как попугай, закрыты,
запечатаны... Ну и что?! Я знаю о Земле и людях в тысячи, в миллионы раз
больше, чем ты узнаешь за всю свою короткую жизнь. И я могу показать тебе
кое-что.
  Смотри, Иван!
  Невидимый липкий язык петлей сдавил горло, кольнуло в висках. Ивана
против его воли развернуло в направлении вытянутой руки Авварона, туда,
куда тянулся скрюченный палец колдуна. И сразу рассеялись алмазноянтарные
блики, сразу затихли водопады и истаяли огромные каменные сосульки.
  - Смотри, мой друг и брат, это не Пристанище Навей. Это часть Пристанища
- твоя Земля.
  И он увидел.
  Многоярусные, тысячеэтажные маталлопластиконовые соты пропарывали недра
планеты - и не было никаких экранов, он видед все воочию, наяву - миллионы,
миллионы прозрачных ячей, в которых в скрюченных позах эмбрионов лежали
миллионы тщедушных и головастых тел. Черепа с птичьими клювами, огромные
глазницы с выкаченными даже под прикрытыми веками глазищами, шесть
многосуставчатых восьмипалых, скрюченных лапок... и гудящие генераторы,
через каждую тысячу ячей - вверх, вниз, во все стороны. Кого же здесь
выращивают? Зачем?! Это не люди и даже не воины Системы... но кто же это?!
  - Новая раса, - ответил Авварон, - да, это новая раса, которая придет на
смену выродившемуся человечеству. И ты знаешь, кто ее выращивает?
  - Кто?
  - Сами же люди. Лучшие из вас. Они поняли еще тысячелетия назад, что
человечество обречено, что ему приходит конец, что оно вымрет само собой,
без всяких Вторжений. И они начали многотрудную работу, они пошли навстречу
судьбе...
  - Это не люди! - зжрал Иван. - Это ваши слуги, выродки дьявола!
  - Да, это наши слуги! И они - одни из немногих, кто выживет после
Вторжения.
  - Значит, Вторжение все же будет?
  - Конечно будет. Кончать с колонией больных, разлагающихся слизней надо
одним махом, одним ударом.
  Кроме того.., - Авварон захихикал совсем как в прежние времена, когда был
карликом-крысенышем, - кроме того это доставит кое-кому большое
удовольствие. Они даже опасаются, что вы, слизни-людишки, вымрете раньше
срока, что вы не доставите им удовольствия убивать вас, давить. Впрочем,
это дело десятое...
  - Я догадываюсь, о ком ты говоришь, нечисть! - вставил Иван.
  - Ну и догадывайся себе на здоровье. Для нас, обитаталей миров Тьмы, все
вы одинаковы. И всем вам придет конец. И выйдут во Вселенную эти - не
имеющие души, безжалостные и умные, живучие и убивающие свет. Но еще
прежде, чем они выйдут, на Землю придем мы - придем в своем обличий, Иван.
Ты смотри получше, вглядывайся, ты ведь страшно любопытный, Ваня, я все про
тебя знаю.
  - Заткнись!
  Ивана трясло от ненависти. Он все видел. И не нуждался в пояснениях. Он
даже знал, где все это находится - материковая толща Антарктиды, полтора,
от силы два километра от торосов и льдов, всего два километра под
беспечным, ползающим по поверхности человечеством. И еще под свинцовыми
водами Арктики, это там в гранитно-базальтовых толщах пять веков назад
начали закладывать термоядерные суперэлектростанции, это туда сгоняли
каторжников со всех уголков планеты но строили там не только станции. И еще
- Экваториальная Африка, там копали глубже, там зарывались на семь-восемь
миль... для чего? зачем?! Теперь ему ясно зачем. Он вглядывался в соты до
боли, до рези в глазах, он обязан был все это запечатлеть в своем мозгу,
навсегда, до мельчайших деталей. Тысячи людей. Но никто не болтается без
дела: охрана на своих местах, в узловых точках, обслуживающий персонал в
капсулах через каждые два генератора, тройные горизонтально-вертикальные
лифтовые системы, залитые терратитатом энергоблоки... триллионные,
фантастические вложения! Эти твари готовили погибель человечеству за счет
самого же человечества!
  Нет, их надо жечь! их надо убивать! с ними невозможно договориться! это
силы Зла, прячущиеся под сусальными масками. Идеи выращивания сверхлюдей,
гомункулусов будущего, богочеловечества или, как говорили иные,
дьяволочеловечества витали в мире с незапамятных времен. Но к делу земные
слуги Пристанища смогли приступить лишь в двадцатом веке, именно тогда от
тактики и стратегии уничтожения человечества в войнах они перешли на новые
способы сокращения людского поголовья - именно поголовья, ибо "посвященные"
смотрели на людишек однозначно и без сантиментов - как на двуногий, грязный
скот. Одновременно с секретными разработками в генной инженерии,
разработками, которые шли под разными вывесками, но которые все до единой
были направлены на выращивание новой расы, уничтожалась раса прежняя -
Третичное Земное Человечество. Повальное телезомбирование и создание
кодированных стереотипов поведения двуногих скотов, спаивание под
оглушающе-ослепительную рекламу, пропаганда насилия как высшей ценности
цивилизации - под лживые проповеди о ненасильственном мире, гуманизме и
общечеловеческих ценностях. Только теперь Иван начинал осознавать до какой
фантастической степени все это было пропитано дьявольским, сатанинским
цинизмом. Кучка выродков-дегенератов, слуг Пристанища, слуг Сатаны
уничтожала оглушенное и ослепленное человечество, безжалостно вырезало его
словно обезумевший от крови волк в овечьем стаде. Синтезировались все новые
и новые сильнейшие наркотики и распространялись чуть ли не силой,
навязывались юнцам под истерические вопли о борьбе с наркоманией.
Разрушались семьи и всеми средствами прославлялись проституция,
лесбиянство, мужеложество - извращения навязывались: "новое поколение
выбирает новые формы секса!", "новое поколение выбирает все новое!!",
"молодые-голубые любят только голубых!!!" Модно! Ослепительно!!
  Престижно!!! Современно!!! Так живут ваши кумиры!
  Так должны жить и вы! Для чего все это делалось? Ивана словно молнией
пронзило, он сжал виски - слепец! какой же он слепец! нет, все человечество
слепо! Голубые и лесбиянки не рожают! Вот в чем ответ на все вопросы!
  Алкашня и наркоты не рожают - вот разгадка! Каждый день, каждую неделю
выбрасывались на прилавки более мощные и надежные противозачаточные
средства - все делалось для убийства зародышей, для убийства людей, для
убийства человечества. А в лабораториях выращивали смену...
  - Ты верно мыслишь, Ванюша, - вкрадчиво сказал из-за спины Авварон. Он
снова проникал в мозг, проникал в сознание. И Иван не мог воспрепятствовать
ему. - Все так, но трепыхаться и волноваться поздно, мой милый, раньше надо
было трепыхаться. Наша программа и так слишком затянулась. Людскую плееень
следовало бы вывести с лица Вселенной еще лет триста назад, хе-хе, а то и
пятьсот. Вы глупы и ленивы, Ванюша. Вы могли бы пережечь и перетопить всех
наших еще тыщу лет назад, во времена Инквизиции, а вы поленились довести
дело до конца. Вы овцы, Ваня, и бараны, ты можешь обижаться на своего
лучшего друга и брата, но все вы и есть двуногий скот - огромные ленивые и
тупые стада двуногого скота, которые ведут на бойню черные козлы. Поплачь,
родной, покричи, погневайся... только ничего уже не изменишь. Стадо на
бойне. И скоро сверху упадет топор... и снизу упадет, хе-хе, падает снизу,
хорошо сказано!
  - Заткнись, нечисть! - процедил Иван. Он все смотрел на бесконечные
лабиринты ячей. Но думал о другом.
  Ведь это именно они, слуги Дьявола, выродки-дегенераты разработали
пятьсот лет назад в своих секретных лабораториях вирусы СПИДа, чумы
двадцатого века, это они насылали сверхэпидемии двадцать второго и двадцать
третьего. Кучка черных козлов не просто вела стада под топор, она вырезала
скотину и по дороге, беспощадно, безжалостно. А потом появились андройды...
  - Прозорливый ты, Ванюша! - снова влез Авварон.
  Теперь он не говорил, он проникал своим картавым посвистом прямо в мозг,
в сознание.
  - Андроидов, этих полулюдей-полукиберов, вывели слуги Пристанища.
Рождаемость после их массового выпуска упала в восемнадцать раз, Иван! Это
был новый прорыв в будущее Вселенной! Смекаешь? Зачем нервничать с таким же
как ты, зачем постоянно выяснять отношения и добиваться кого-то? Заказывай
себе андроида или андроидку - лучшие модели, под любую кинозвезду, под
любого супермена - и живи с ними, люби их, верти и крути как хочешь, они
выполнят какое ни захочешь пожелание, им нет равных в любовных утехах... и
очень гигиенично, Ванюша, и очень чистоплотно, и никаких детишек, хе-хе! Мы
купили вас на ваших же похотях, купили ни за грош, и ты хочешь, милый,
чтобы мы не считали вас двуногими скотами, слизняками, червями. Вы еще
хуже, Иван! Но не горюй, нам нравится, что вы такие, чем хуже - тем лучше!
Вспомни-ка!
  Иван все помнил - знания, заложенные в гиперсне, были неистребимы и
велики. Чем хуже - тем лучше. Лозунг пятых колонн всех времен и всех
народов. Паразитирующие в телах наций разъедали их изнутри, истачивали
подобно жукам-древоточцам, и могучие, исполинские дубы этносов превращались
в трухлявые расползающиеся пни. Чем хуже - тем лучше! Пятая колонна всегда
вопила на весь мир о гонениях, притеснениях, травле... но она всегда жила
лучше тех, среди кого жила. И чем хуже было коренным, исконным, тем лучше
становилось паразитирующим в них. Помогали извне, хорошо помогали за
изъедание изнутри. Чем хуже - тем лучше!
  Паразитов, когда они выполняли свое черное дело до конца, забирали к себе
те, кто их финансировал, оснащал, поддерживал, те, кто им платил, но у себя
им не позволяли разевать рты и вредить, их быстро затыкали подачками,
спроваживали на тот свет или в психушки. Паршивая овца в стаде. Есть
паршивые овцы, а есть и пастухи. И те и другие выродки! Но они всесильны!
Почему же так получается? Почему здоровье и добро, свет и разум, уступают
первенство, позволяют главенствовать над собою болезням, вырождению, мраку,
безумию?!
  - Это закон Мироздания, Иван. Не иди против законов. Умные - они всегда с
сильными. И у тебя есть еще шанс. Ты можешь стать посвященным, ты можешь
приобщиться, воплотиться, ты можешь работать на Пристанище... а можешь
сдохнуть в грязи, боли, обиде и унижении. Мы никого силой не тянем к себе,
ты знаешь это.
  Выбирай!
  - Я убью тебя, гнида! - сорвался Иван. - Не в силе Бог, а в правде! Изыди
из меня, нечистый дух!
  - Изыду, когда времечко придет, - захихикал Авварон Зурр-бан Тург -
Погляди еще!
  Ивана стало опускать ниже. Он будто погружался в каменные толщи планеты.
На этот раз глубина достигла десяти-двенадцати верст от поверхности.
Вспомнилась изъеденная ходами и лабиринтами планета-каторга Гиргея. Вот и
Земля станет такой, уже становится. Иван выдохнул в бессилии. Но что это?!
Перед ним открылись вдруг прозрачные, витые, спиралеобразные трубы,
множество, огромное множество труб, уходящих далеко вниз.
  За стеклотановыми стенами что-то копошилось, шевелилось. Он не мог
разобрать. И тогда его словно поднесло к трубам вплотную. Это был явный
бред. За стеклотаном кишмя кишели миллиарды маленьких черненьких паучков,
каждый из них был не больше виноградины - жирной, мохнатой, черной
виноградины с двенадцатью тонкими длинными лапками, мощными клещеобразными
жвалами и странным, осмысленным взором двух выпученных свинцово
поблескивающих глазенок. Ивана еще приблизило, он встретился взглядом с
ближним пауком... и отшатнулся. Взгляд жуткого насекомого прожег его
насквозь холодной, ледяной отчужденностью, граничащей с ненавистью - эта
тварь ненавидела все вокруг себя, но это не была пылкая, внезапно
разгоревшаяся ненависть, это было нечто потустороннее и чуждое, Иван видел
подобное в глазах негуманоидов, но там не было такой концентрации злобы,
ледяной постоянной злобы, лютости. Чуждый Разум! Паук был вне всякого
сомнения разумен. Но не приведи Бог...
  - Это лишь пробная партия, их вывели недавно, - Авварон пояснял без
спешки и суеты, ему некуда было спешить. - Смотри ниже!
  Ниже, в тех же витых трубах лежали полупрозрачные, дышащие яички. Их было
невообразимо много. И трубы уходили вниз на неведомую глубину. Иван все
понял сам - именно из этих яиц выводятся черные пауки. Но кто они?!
  - Теперь эволюция пойдет бешенными темпами, Ванюша, - ответил Авварон. -
Ваша раса жила тысячелетия. Шестирукие, те, что ты видел выше,
промежуточная раса, они подготовят Землю и Вселенную к приходу пауков, они
будут жить два столетия, потом они просто вымрут. Но и паукам жить недолго
- за полтора тысячелетия они подготовят Мироздание для пришествия
энергетических рас. И тоже уйдут в небытие. Но везде и повсюду, со всеми
рядом, всегда и навечно во Вселенной будем мы, Иван! В этом мире больше не
будет того, кого вы в тщеславии и гордыне двуногих скотов называете Богом!
  - Врешь, гнида! - оборвал его Иван. - Еще не было вторжения, еще не было
боя, а ты уже называешь победителя!
  - Сражение давно выиграно, Ваня. Только слепой не видит этого.
  - Время покажет.
  - Время тебе все покажет, - согласился дух преисподней.
  Ну почему они избрали для выращивания новых рас именно Землю?! Разве мало
иных планет в Космосе?! Они просто глумятся над людьми, издеваются! И вся
эта шваль в подземельях, черные мессы? Зачем?!
  - Ты ничего не сказал про приобщенных, тех, что служат вам сейчас. Ведь
вы обещали им, что они войдут в новый вселенский порядок, что им найдется
местечко под Черным солнцем?!
  - Черви! - коротко отрезал Авварон.
  - Значит, вы не пощадите и их? - усмехнулся Иван. - Не пощадите своих
слуг? А ваши обещания?!
  - Что можно обещать червям.
  - Но ведь они работают на вас!
  - Они сдохнут последними.
  - Все?
  - Все. За исключением единиц - подлинно избранных. И ты можешь стать
таковым.
  - Что тебе нужно от меня, мой лучший друг и брат? - со злорадством и
беспечностью спросил Иван, поворачиваясь к Авварону.
  - Мне нужен Кристалл.
  - И всего лишь?
  - Да.
  - Ты хочешь, чтобы я сказал, где он сейчас?
  - Он в Пристанище. На планете Навей, не валяй дурака, Иван. Ты должен
вернуться, поднять Кристалл там, где ты его бросил и отдать мне. Помни, ты
мой раб, и если ты не подчинишься миром, я буду убивать тебя медленно и
постоянно, ты не продвинешься ни на шаг к своей цели, ты будешь все время
удаляться от нее! Но если ты выполнишь мою волю, я дарую тебе жизнь и
свободу, я верну тебе твою спящую красавицу с твоим плодом в ее чреве.
Помни - это твой сын! Ты обязан выполнить мою волю ради них!
  - Врешь, нечисть! Биоячейка заговорена, ты никогда не дотянешься до
Аленки!
  - На любой заговор есть ключ, ты это знаешь. Я с тобой откровенен, Иван.
Я не могу попасть в место старта твоего бота с планеты Навей - проклятый
Сихан закодировал его. Для меня эта область - огромный, черный, абсолютно
непроницаемый пузырь, в нем мне нет хода, я не вижу в нем. Но Кристалл там!
И ты мне его вернешь. Кристалл нужен нам обоим. Для тебя зона открыта.
Решай!
  - Откуда ты знаешь имя Первозурга?
  - Я все знаю, Иван, пора бы к этому привыкнуть.
  - Хорошо, я вернусь в Пристанище. Но не раньше, чем сделаю свои дела на
Земле.
  - Нет! - взревел дурным ревом Авварон Зурр-бан Тург в Шестом Воплощении
Ога Семирожденного.
  - Да! - спокойно ответил Иван. - Я отдам тебе Кристалл... может быть,
потом. Но помни, вы не войдете на Землю одновременно с негуманоидами. Мы
будем бить вас поодиночке, врассыпную.
  - Гордыня - великий грех, Ваня, - сокрушенно произнес Авварон. - Но мне
плевать на твои слова. Мне нужен Кристалл. И все! И ничего больше! Мне не
нужна твоя мертвая красавица и твой сын, мне не нужен и ты сам, пропадите
вы все пропадом. Я даю тебе очень короткую отсрочку... но я и спрошу за
все! Иди!
  - Прощай! - прошептал Иван. - Прощай, дух зла!
  - До скорой встречи... - прошипело в ответ.
  Он очнулся возле извивающегося, окровавленного тела. Отвел от пузырящейся
красной каши иглу. Поглядел на Креженя. И все понял - здесь, в подземелье
не прошло и мига. И все же он спросил:
  - Так бывает с каждым?
  - Да, - ответил Седой, - с каждым. Один проникает в мир подлинный на час,
другой на месяц, а есть и такие что уходят в него на годы. Но у каждого
свой мир. Миры дьявола бесчисленны!
  - Это становится привычкой, наркотиком?
  - Это сильней. Значительно сильней!
  - И они взяли тебя именно на этом? Приобщили?!
  - Да, - признался Седой, - восемь лет назад. Никто не сможет устоять. Ты
скоро сам захочешь туда...
  Иван спрятал иглу в складках черного плащ"". И свысока, жалеючи поглядел
на Говарда Буковски по кличке Крежень. Насчет "никто" тот явно
перебарщивал.
  - Пойдем отсюда. Мне неинтересно среди этих червей.
  - Червей?
  - Да, червей.
  Иван обернулся... и встретился взглядом с черными пустыми глазницами
Ливадии Бэкфайер, жрицы смерти в этом сатанинском балагане. И он понял, что
она увидала его, мало того - узнала.
  - Вот теперь надо бежать! - дернул его за локоть Крежень. - Давай-ка за
мной!
  - Бежать? От Ливочки?! - Растерялся Иван.
  Жрица смерти шла прямо на него. И это была не Ливадия Бэкфайер,
преступница, содержательница притона, беглая каторжница, это была
прислужница самого Вельзевула. В черных провалах глаз горели багряные
угольки, горели так, будто они были не под черепным сводом, а за тысячи
миль отсюда, в глубинах Космоса или самой Преисподней. В этих зрачках
горело адское пламя. Иван все понял сразу. Но его тело свело оцепенением.
Он уже не мог бежать, и напрасно Крежень орал ему прямо в лицо, напрасно
тянул за накидку и отчаянно матерился.
  Жрица смерти шла на Ивана. И беснующиеся тени в черном безропотно
расступались перед своей черной богиней. Жемчуга и серебро тускло сияли в
прерывистом свете свечей, вились и разлетались черные шелка, ничуть не
прикрывающие прекрасного обнаженного тела, блестели ровные белые зубы в
бесстрастно-хищной улыбке, кривящей алый рот. Сама смерть надвигалась на
Ивана.
  А он стоял и смотрел в бездну ее глаз. И видел в них окраину Вселенной,
смутную тень корабля и две фигурки, прикрученные к поручням, пожираемые
багряным пламенем. Все слилось в нечто целое, неразделимое - и явь, и
грезы, и наваждения памяти.

                                   * * *

  Гуг-Игунфельд Хлодрик Буйный ждал Ивана наверху и пил рюмку за рюмкой.
Гармозский урюговый самогон трехлетней выдержки! Огненное пойло! Его можно
принимать лишь микроскопическими дозами - каждая рюмашка по семь с
половиной капель, больше за один прием нельзя. Но каждая словно молотом
бьет по голове.
  - Ну, родимая, поехали! - Гуг крякнул и вылил на язык еще одну.
  Два головореза из его банды, Акула Гумберт и Сай Дубина, сидели за
стойкой по бокам от него и пили юка-колу, сладенькую тонизирующую водичку,
настоянную на корнях юку-рукку, доставляемых с планеты Багалая системы
Чандр. Гуг никогда не понимал, зачем эту хреновину везти в такую даль и
добавлять в воду. Он был абсолютно уверен, что вся эта "юка-рукка" выдумка
местных новосветских жуликов, дурящих публику. Зато в гармозский самогон он
верил свято.
  Парни были крепкие, проверенные, малость туповатые, но последнее им в
вину не ставилось. Главное, исполнительные и надежные.
  Кеша подошел, когда Гуг был уже хорош. Он снял кепку, поклонился
наигранно подобострастно. И спросил:
  - Гуляем?
  - Гуляем, - откликнулся эхом Гуг.
  За спиной у Кеши стояла драная, мерзкая, мутноглазая собака с кривым и
обвислым носом. Гуг еще никогда не видывал таких омерзительных дворняг.
Хотя было было что-то в этом поганом псе знакомое... нет, это мерещилось
после самогона.
  - А где Иван? - спросил Кеша и присел на скрипящий ферралоговый стул.
  - Там! - Гуг выразительно ткнул большим пальцем вниз, будто надравшийся
римский патриций, приговаривающий то. ли раба, то ли гладиатора к смерти.
  - Ясненько, - заметил Кеша, хотя ему ни черта не было ясно.
  Он вообще не должен был сюда приходить. Черный кубик леденил грудь сквозь
клапан. И временами Кеше мерещились голоса, в основном голос отпрыска
императорской фамилии карлика Цая ван Дау. Но он ничего не мог разобрать,
наверное вне ребровской дачи кубик работал хреново. Кеша сильно рисковал.
Риск был его ремеслом.
  - Мне нутро набулькивает, - начал он тихо, - что надо идти к Ване,
слышишь. Гуг, твою мать! - Он выбил из руки окосевшего викинга рюмку. И тут
же его кисть перехватила рука слева - у Акулы была отменная реакция.
  - Не шали, - процедил Гумберт.
  Сай Дубина кивнул, подтверждая, что шалить в их присутствии не следует.
  - Щяс, - заверил Гуг, - пропустим еще по парочке, а потом сразу пойдем к
Ване.
  Он налил Иннокентию Булыгину, ветерану и рецидивисту. Но тот молча
отодвинул пойло.
  - Не хочешь, не пей. А я выпью! - Он крякнул, охнул, налился багровой
краской. - Ты от Дила, что ли?
  - Неважно, - Кеша поморщился. А пес за его спиной тихохонько и
противненько заскулил. - Пошли!
  Они встали одновременно. Гуг махнул рукой малайцу И тот испуганно
согнулся в поклоне, закивал, засуетился.
  Чтобы бармен не нервировал босса, Сай Дубина прихватил его ухо, скрутил и
пригнул малайца на полметра пониже, как раз на уровень своей опущенной
руки.
  - Не обижай ублюдка, - проворчал Гуг. - Ну, обезьяна, говори, где
подъемник? - Он спрашивал из пьяного куражу, все четверо и так знали все
про подъемники и спусковики.
  - Туда нельзя, - залебезил малаец, - там сейчас месса.
  - Можно, - оборвал его Гуг. - Ты будешь с нами, пока не подымемся, усек,
обезьянья харя?
  - Усек, усек, - сразу же согласился малаец.
  Они прошли через четыре двери. Ткнулись в люковую с секретом.
  - Туда с собаками нельзя, - дрожащим голосом предупредил бармен.
  - Можно! - Кеша дал ему хорошего пинка, так, что малиец повалился на пол.
- Моя собака не кусается.
  Через семь минут они были внизу. При выходе из подъемника Гуга вырвало.
  - Ядреный самогон, - пробурчал он сквозь слезы.
  Охранники поддерживали его под локотки, но Гуг все время их отпихивал. В
полумраке открывшегося за занавесом подземелья он совсем раскис, пустил
слезу - вспомнилась гиргейская подводная каторга. Гуг полез к Кеше
целоваться, плакаться в жилетку. Тот увернулся.
  - С кем Иван? - спросил он.
  - С этой су-уч-чарой... с Седым! - заикаясь ответил Гуг.
  - Он погубит Ивана, - обозлился Кеша.
  - Я сам его погублю! Он у меня в лапах! - Гуг растопырил свои ручищи
ладонями вверх. - Я его - в любой момент!
  Какой-то трясущийся тип в балахоне подвернулся под ноги, Гуг сшиб его
одним ударом. Акула добавил ногой, обутой в черный литой сапог.
  Рев и визги обрушились на них внезапно. Вонь наркотических свечей
заглушила все запахи на свете. Оба головореза потянулись за оружием.
  - Рано, - остановил их Кеша, - не дергайтесь, щеглятки. Папа вам скажет,
когда доставать бананы.
  Черная месса близилась к завершению. Большинство ее участников валялись
трупами у стен, на полу, прямо на мраморных плитах, ползало на
четвереньках, корчилось. Лишь немногие еще бесновались возле истерзанных,
чуть шевелящихся жертв. Ритмичная, одуряющая музыка еле улавливалась
настороженным ухом, но она проникала в мозг, подавляла волю. Меж рядами
корчащихся ходили черные в сутанах с красными капюшонами на головах и били
колючими плетьми приобщенных - кровь брызгами разлеталась по подземелью.
Это был просто дикий, безумный пир садистов и мазохистов, ублажающих свою
больную плоть и свой больной разум.
  Феерия вырождения! Апофеоз дегенерации! Пляска смерти!
  - Она... это она, - вдруг пролепетал Гуг и побелел.
  - Бредит, - предположил Сай.
  Акула Гумберт насторожился. Кеша недоверчиво вглядывался во тьму. Он уже
видел Ивана. Видел Седого.
  Иван стоял столбом почти у самой черной стены. Крежень суетился возле
него, нервничал, приплясывал, дергал за рукав - он никогда себя так не вел,
это было непохоже на Седого. А из центра зала прямо на Ивана надвигалась -
да она шла прямо на него - женщина ослепительной красоты, в развевающихся
одеждах, высокой трехрогой короне, усеянной алмазами, в сверкающих цепях на
шее, груди и бедрах. Кеша не сразу узнал Ливу - каторжницу Ливадию Бэкфайер
Лонг по кличке Стрекоза. И он понял, что Гуг Хлодрик не бредит.
  - Отпустите меня! - взревел Гуг.
  Он рвался к своей любимой, но два его же охранника держали своего босса
мертвой хваткой, им было не до сантиментов, они обязаны были уберечь его от
неприятностей. Гуг рвался, ругался, скрипел своим протезом и зубами, грозил
всем адскими карами... И внезапно успокоился, когда увидал суетящегося
Говарда Буковски, тот вертелся веретеном возле остолбеневшего Ивана. И это
кинуло Гуга из жара в холод.
  Он резким движением сбросил с себя и Акулу и Сая.
  Сжал с силой кулаки.
  - Ну, Седой, вот и пришел твой смертный час, падла!
  Кеша увидал, как суетящийся возле Ивана Крежень вдруг стал багровым, как
хлынула у него изо рта кровь, как он повалился наземь. Но Иван даже не
шелохнулся, он все стоял статуей.
  И тогда Гуг Хлодрик Буйный бросился к своей любимой.
  Он бежал к ней, пошатываясь, раскидывая в стороны руки, будто распахивая
объятия. Он столько ждал этого часа, этого мига. Он знал, что они
встретятся, непременно встретятся! И вот она, вот! Она не видит его, но
сейчас, через секунду увидит, и замрет, и заулыбается, захохочет, заплачет,
все разу вместе, и они обнимутся, сольются в одно целое, чтобы уже не
разъединяться, не терять друг друга.
  - Ли-ива-а-а!!!
  Он налетел на нее как на титановую стену... и отскочил, упал на спину,
прямо под ноги черному с плетью. Тот огрел Гуга через плечо, огрел с
размаху, с вытягом.
  - У-у, сука-а! - захрипел Гуг.
  Он уже был на ногах. Одной левой он переломил черному хребет и швырнул
обмякшее тело в толпу. Он даже не взглянул на него. Он смотрел на свою
Ливочку и ничего не понимал.
  А она смотрела на него. Смотрела своими черными, пустыми глазницами. И
она шла уже не на Ивана. А на Гуга Хлодрика. И тот шел ей навстречу.
  - Иван! Очнись! - Кеша влепил завороженному такую затрещину, едва голова
не отвалилась.
  - Что? Что случилось?! - вяло спросил Иван, выходя из забытья.
  - Это она тебя, да?! - быстро спросил Кеша, указывая на жрицу.
  - Не знаю. Ничего не знаю!
  - Смотри! Она сейчас загубит этого забулдыгу! Быстрей!
  Кеша бросился к Гугу Хлодрику. За ним несся опрометью ошалелый странный
пес. Следом окаменело, просыпаясь от дурмана вышагивал Иван.
  Акула опередил Кешу. Он встал между Гугом и жрицей. И уже через секунду
он лежал с оторванной головой.
  Был только легкий взмах руки и более ничего. Нечеловеческая, сатанинская
сила! В подземелье перестали визжать и выть даже самые взвинченные. Стало
тихо. Мертвенно тихо.
  - Лива-а... - сипел остолбеневший Гуг.
  Только он нарушал эту чудовищную тишину, и оттого она была еще
чудовищней.
  Сай Дубина не струсил, он заступил место убитого, он встал там, где
недавно был Акула. Но он уже не рассчитывал на мощь своих бицепсов. В обеих
руках Сай держал парализаторы сдвоенные с ручными сигмаметами. Его трясло,
желваки ходили на скулах, по спине, обнаженной и мускулистой, тек ледяной
пот.
  А жрица шла, медленно шла прямо на Гуга. Судя по всему, ее устраивала и
эта жертва.
  - Не смей... - еле слышно сипел Гуг в спину Саю. - не смей!
  Он еще держался, только ноги отказали, все плыло в тумане, хмель как
рукой сняло, но зато мозг сковало оцепенением. Он не понимал, что с ним
происходит, он видел только свою любимую... и еще спину Дубины.
  Оба парализатора ухнули одновременно, вслед им ударили сигмаметы. Но
волна плазмы не дошла до жрицы смерти, отхлынула от нее и сожгла самого Сая
- лишь горсть черного пепла осталась на полу и два обожженных ствола.
  Кеша остановился на бегу. Оборотень Хар налетел на него. Теперь ни они,
ни Иван не сомневались, что на Гуга надвигается сама смерть. Оставались
считанные метры, надо было что-то делать. Но когда Иван рванулся вперед,
Кеша ловко сбил его с ног. Нет! Не так! Тут надо иначе!
  - Мой милый! - злобно процедила жрица, она же Ливадия Стрекоза,
приближаясь к застывшему Гугу. - Ну, обними же меня, обними!
  Она подняла ладонь, поднесла ее к лицу седого, беспомощного викинга. И
тут Кеша выхватил из нагрудного клапана черный ледяной кубик. Швырнул его в
ведьму.
  Та отвлеклась, обернулась. Хватило доли секунды, чтобы между ней и Гугом
выросла призрачная, дымчатая стена.
  Под сводами прозвучал голос карлика Цая:
  - Ее можно убить, Гуг! Ты меня знаешь, я врать не буду. Защитный слой
продержится двадцать секунд. Решай, после этого или ты мне дашь приказ
убить ее, или она убьет тебя. Ты слышишь меня? Это я, Цай ван Дау,
император Умаганги, твой кореш, Гуг! Осталось двенадцать секунд... решай.
Она тебя убьет! Сначала тебя. Потом Ивана! Это машина смерти! Она
запрограммирована на уничтожение вас обоих! Ничто ее не остановит. Решай!
  - Нет... - процедил Гуг.
  - Осталось восемь секунд
  - Нет!
  - Пять.
  - Нет! - Гуг был весь мокрый и предельно трезвый. - Нет! Пусть она убьет
меня!
  Иван сосредоточился, напрягся. В голове прояснилось, зеленое свечение
пошло вверх, за ним белое - алмазный венец, сверхвосприятие. Он сможет
удерживать тонкие поля не больше нескольких секунд, но этого должно
хватить! "Ты здесь?" - спросил он мысленно. "Да, я всегда с тобой, -
ответил тихий картавый голос, - мне даже кажется порою, Ваня, что я - это
часть тебя, а ты это часть меня..." Болтать было некогда. "Хватит! -
оборвал Авварона Иван. - Я отдам тебе Кристалл! Спаси их!" Диалог шел
сверхчувственный, вневременной... и все же время шло. "Я спасу его. Но она
будет в летаргии, пока ты не отдашь мне Кристалл, понял?!" Иван ответил
сразу: "Пусть будет так! Спаси их!"
  - Одна секунда!
  Когда белое свечение в его мозгу погасло, все было кончено. Гуг стоял на
коленях перед бездыханным телом своей возлюбленной. И лил слезы.
  - Ты убил ее! - выкрикнул он вверх, обращаясь к невидимому Цаю.
  - Нет! - донеслось сверху. - Я не вмешивался. Я не понимаю, что
произошло...
  Кеша отпихнул ногой одного из посвященных, развалившегося на черных
плитах, поднял кубик, сунул его в клапан на прежнее место. Он тоже ничего
не понимал.
  - Ты убил ее, - Гуг целовал ледяное, прекрасное лицо. - Ты убил ее,
зачем? Зачем?!
  Оборотень Хар сидел, ссутулясь, несчастный и дикий.
  И он не понимал происходящего. Безумие! Разве можно понять этих землян?
Нет, невозможно!
  Иван подошел к Гугу, встал рядом с ним на колени.
  - Она жива, - шепнул он в ухо рыдающему викингу,
  - Что?! - не поверил тот.
  - Она жива. Но она спит. Надо ее укрыть где-то, спрятать от врагов.
  - А она проснется? - с неожиданной надеждой вопросил Гуг. И не дождался
ответа, подхватил красавицумулатку на руки, понес, наступая прямо на черные
тела к подъемнику. Никто не посмел заступить ему дорогу.
  - Она проснется, - тихо и грустно сказал Иван.

                                  Эпилог

                                  МОЛИТВА

  Путник, бредущий по дороге и продирающийся сквозь бездорожье, путник,
оступившийся и погрязший в трясине, о чем ты стенаешь? Об уходящей жизни?
Или об одеждах, пропитанных болотной грязью? Что тебе дороже в миг, когда
"ы: висишь меж бытием и небытием, - внутреннее или внешнее? Грех задавать
этот вопрос погибающему, вязнущему в трясине. Протяни руку и ты получишь
ответ.
  Не разбирает гибнущий и страждущий ни нутряного, ни поверхностного - его
дух тщится вытянуть тело, а тело не дает отойти духу. рвется из трясины,
цепляется за воздух.
  Неразделимо ибо есть! И напрасно тысячелетиями спорят философствующие
мудролюбы - нет в них ни мудрости, ни любви к ней, как нет в сосуде
истекающем влаги истекшей.
  Растекается грязь по миру сему .Однажды явившаяся или явимая кем-то,
умножается и стремится занять все поры, все норы, дыры, щели - не вверх
течет грязь, а вниз. И стоит внизу тихим омутом, молчаливым болотом, и
подернута ее поверхность ряской зеленой, и цветут на ней лилии дивные- и
грязь имеет свои одежды сверкающие. Но не тихо и не благостно в ее недрах и
глубинах. Роятся в них мириады порожденных в грязи и тьме, свиваются в
клубки змеиные, копошатся, пожирают друг друга и жиреют, набирают силы, и
алчно смотрят вверх - где ты, где ты, путник, бредущий по дороге и
продирающийся сквозь бездорожье?!
  Где бы ты ни был - попадешь сюда, низвергнешься к ждущим тебя, алчущим
твоей плоти и твоей крови. Не пройдешь, не проедешь, не проползешь мимо!
Ибо все под тяжестью тела своего и тяжестью тяжких грехов своих падает
вниз! О, немереные глубины болот и трясин! Может, вы и есть весь мир
сущий?! Может, все остальное - свет, солнце, любовь, радость) дух
воспаряющий - лишь красивая ряска на поверхности вашей?! ослепительные
одежды ваши?! Непостижима Пропасть Космической Тьмы! Непостижима Пропасть
Трясины, увлекающей вниз! Два чудовищных, бесконечных мира Зла, меж
которыми тончайшей пленочкой весь свет белый со всеми его дорогами и
бездорожьями, со всеми путниками и сидящими на местах своих!
  Неизмерим нижний мир, неизмерим океан грязи, порождающий алчных чудищ.
Ибо лежит он не только в зримой и осязаемой Вселенной, но и в душах
странствующих и покоящихся. И течет в каждой из них черное и грязное вниз,
как и положено ему, заливает все поры, все норы, дыры и щели души и
становится безмерным - нет душе меры и края, не имеет она границ. Черная
душа! Светлая душа!
  Образы, годные для обитателей ада и небожителей. В человеках же и черна
она, и светла. И не увидишь глазами, не ощупаешь руками. Красивая и светлая
лилия растет над над пропастью с алчущими гадами.
  Не иди, путник, по дороге! Не продирайся бездорожьем!
  Сиди в пределе, тебе положенном, и возносись духом в выси небесные. Ведь
никто не тянет тебя за рукав твой. Ведь сыт ты, одет в одеяния, напоен
влагами и мудростью предшествовавших тебе. Чего же ты жаждешь еще?! Что
гонит тебя из тепла и уюта?! Не уходи!
  Иван стоял на коленях в Храме. И смотрел в прекраснейший лик Богоматери
Владимирской, чудотворной и нетленной. Он не мог не приехать в Москву, в
Россию, не мог после всей той грязи, мерзости; подлости; гнусномти в
которой ползал он червем там, за пределами Русскими. Матерь Божья, очисть и
укрепи! Только Россия! Только Вера Православная! Лишь они дадут очищение,
снимут слои коросты... не поможет тут роскошная жаркая банька Дила Бронкса,
не поможет, ведь не только тело отмыть надо, но и душу- в первую очередь
душу, что столь долго рвалась из грязи наверх, к свету. И вот вырвалась.
Надолго ли?
  Матерь Божья, укрепи и дай силы. Ты ведь заступница России и люда
Русского! Сын Твой в тяжких трудах, снося побои и унижения, нес свой Крест
на Голгофу. Ты знаешь Сыновние боли и страдания! Ты все измерила Своими
болями и Своим страданием, Утешительница страждущих!
  Мы все малые дети Твои, и подобно Сыну Божьему несем свои кресты на свои
голгофы. А Ты предстоишь за нас ЗащитийцаТПГша. Не оставь! Дай сил, дай
терпения, дай воли вершить добро, не умножая зла! Тяжек, тяжек крест
каждого, но незримой Рукой Твоей и Ты несешь его, беря на Себя часть
тяжести... не опускай Руки Твоей! Не убирай Покрова Своего с земли Своей!
Славно Имя Твое среди всех живущих и неживущих. Благи дела Твои и помыслы
Твои. Не оставляй же верящих в Тебя!
  Грядут времена злые и черные. Грядет великий мор и глад! Истребление
верящих в Тебя! Отврати посланцев Тьмы от обители Твоей, не допусти демонов
смерти на Святую Русь, на земли Православные и христианские! А если
уготовано это испытание Вседержителем и неотвратимо оно, надели силой
противостоять ему до конца, до смертной черты! Не дай духу ослабнуть.
Укрепи, Владычица Небесная! Все мы на Земле грешной и в космических
пределах ее во Вселенной Твоей есть дети Твои. Не оставь без надежды!
Неисповедимы пути Господни. Но не лишай защиты созданных по Образу и
Подобию Его! Будь со всеми малыми сиими на пути их крестном к земной
голгофе. Будь!
  Иван встал. Закинул голову вверх. Он, как и прежде, вновь утратил вес,
утратил ощущение зыбкости и телесности. Он парил под этими чудотворными
сводами, под куполами Хрзма Христа Спасителя. Он возносился к высям
небесным. И открывалось ему величие неземное... Нет, воспарял лишь дух его.
Бренное тело стояло на мраморных плитах пола. Но дух парил, растворялся в
Небесном.
  И Ты, Боже Праведный! Не оставь детей своих. Ты же все видишь! Ты же все
знаешь! Отведи беду! Открой землянам глаза, ведь пребывают они в благодушии
и незнании!
  Не хотят они узреть страшного грядущего, бегут от него в развлечения и
игрища, в похоть и пустые мудрствования, забыли они Тебя и брошены Тобой!
Не оставь их пред лицом кары Твоей! Или помимо воли Твоей творится
настоящее и будет твориться грядущее?! Тогда встань с нами!
  Ополчи Свое Воинство Небесное с Архистратигом Михаилом во главе -
воспрепятствуй проникновению врага Твоего в пределы Твои! На пороге он,
близок страшный час, Господи! Близок!!! Или по воле Твоей должна Земля,
погрязшая во грехах и неверии, погибнуть, скатиться в ад пылающим шаром?!
Прости несчастных, ибо не ведают, что творят! Вразуми их и наставь! Открой
глаза им... нет, не станешь Ты этого делать, знаю, ибо дал каждому волю и
свободу выбора, и не отымешь их! Тогда дай сил вынести все это! Не
отворачивайся, когда сыны Твои убиваемы будут! Укрепи... если не всех, то
избранных постоять за всех!
  Ведь во всяких битвах, допрежь сего бывших, не весь люд вставал на защиту
свою, но избранные, лучшие, достойные умереть за него и спасти его. Удостой
же, Господи, покласть головы свои за Святую Русь! за Землю, населенную
Тобой человеками! Не отринь! Не откажись! Грешны мы все! Но Ты всемилостив
и всеблаг! Ты даруешь нам и живот и дух.
  Дай меч в руки наши. Напои их силой! Утверди сердца наши, чтобы были как
камень! Накажи изменников, предавших нас, отдавших на поругание врагу
иновселенскому!
  Поставь воинов Своих пред нами! Будь Небесным Знаменем нашим, ибо с Твоим
именем пойдем в сражение на смерть лютую. С Твоим именем и во имя Тебя,
Господи!
  Иван стоял на мраморных плитах со свечою в руке.
  Молчал. Богородица смотрела на Сына Своего. Богородица смотрела на весь
люд земной. И на Ивана. Он видел Ее глаза, вселяющие надежду, и он знал -
они обращены не на оболочку внешнюю, нет, но внутрь его, они смотрят в
душу.
  И все видят.
  Иди! И да будь благословен! - то ли давним эхом, то ли вновь изреченное
прокатилось где-то, под сводами ли Храма, под сводами ли, в кои мозг
облечен. Прозвучало, прозвучало... Иди, и да будь благословен!
  Это знак! Иван поставил свечу. Осенил себя широким крестным знамением.
Поклонился. Иди! И да будь благословен! Иисус и Матерь Божия не отказались
от него.
  Иди!
  Он пошел к выходу, ничего не замечая вокруг.
  На улице моросил мелкий дождик.
  Но Золотые Купола сияли своим Неземным Сиянием.
  Они были выше всех дождей и градов, гладов и моров, суеты, возни, грязи и
сырости. Это они светили Ивану там, в Пространстве. Их золотые искорки
радовали глаз и укреп ляли душу. Господи, не оставь без них!
  Иван почти бегом побежал по ступеням. Он не огляды вался. Он был снова
силен, смел, молод. Он был готов идти на край света.
  Внизу его ждал Дил Бронкс. Седой негр на этот раз не улыбался. Глаза его
были печальны.
  - Худые вести, Иван, - прохрипел он.
  - Говори!
  - Совет Федерации и Синклит Мирового Сообщества только что дали
распоряжение о полной замене и модерни зации всех внеземных орбитальных,
внутрисистемных и галактических оборонительных баз.
  - Неправда! - закричал Иван.
  - Правда, - уныло ответил Дил. - Сменные команды стартовали с двухсот
сорока семи космодромов. Сообщение дали уже после их старта. Семьдесят два
пояса обороны в ближайшие сутки подвергнутся демонтажу и переоборудованию с
тотальной заменой устаревшего вооружения на новое.
  - Когда это оно успело устареть?! - Ивана трясло. Он уже все понял.
Дегенераты-выродки, эти подлые ублюдки, властители землян, ими же избранные
и правящие от их имени, осознанно уничтожали систему обороны Земли. - Да ты
понимаешь, что это такое?! Понимаешь?! - Он вцепился Дилу в отвороты
куртки, затряс его, будто во всем был виноват этот седой усталый негр,
бывший десантник, боец, друг.
  - Понимаю, - тихо ответил Дил. - Это Вторжение!

Ваша оценка:	Подпишусь под каждым словом (+3) Понравилось (+2) Нормально (+1) Посредственно (-1) Ерунда какая-то (-2) Чушь собачья (-3)
Комментарий:
Подпись:	(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
Сайт: