хотел добраться до главного вопроса данного момента, а именно: что такое
настоящее?
Наше теперь -- это, по сути дела, остановившееся время. Кончики рожек
улитки, вытянутые до предела. Именно это "теперь"-единственный общий
знаменатель всего живого. И единственный миг жизни от искони до скончания
времен, ибо все остальное, обе вечности, простирающиеся до и после нашего
"теперь", лежат в глубочайшем застое. Следовательно, настоящее -- это
остановившаяся часть времени. Жизнь не может существовать во времени,
которое течет и пока оно течет. Жизнь существует лишь в настоящем, где оно
стоит. Хочешь доказательств? Пожалуйста: мое настоящее не может быть ничьим
будущим. Прошлое же состоит из мгновений, в которых время остановилось, а
будущее -- из мгновений, в которых время остановится.
А смерть, дорогой майор, как сказал Эйнштейн, смерть всего лишь
частичка нашего времени, которая утратила возможность остановиться. Потому
что количество остановившегося времени во Вселенной постоянно, излишек же
исчезает. Поэтому смерти должны происходить. Подчиняясь этой общей
неизбежности, время каждого раньше или позже перестанет останавливаться и
исчезнет навсегда. Когда твоя часть времени утратит возможность
останавливаться, ты умрешь, потому что, запомни, во времени -- до тех пор и
пока оно в движении -- нет, не было и не будет жизни... Время должно нас
ждать, чтобы мы жили.
Одним словом, эти мгновения остановившегося времени откладываются в
тебе, и когда ты наполнишься своими часами, как водой, ты захлебнешься,
потому что в тебе для них уже не будет места, а Вселенная в это время будет
становиться все моложе и моложе.
В Азии идут даже еще дальше и утверждают, что такое соответствует
только одному виду смерти. Ибо шаманская религия полагает, что существуют
два вида смерти -- мужская и женская. Одна смерть, по их уверению, женского
рода, с темными глазами, с венком лотоса на голове, в темно-красном платье.
Она льет слезы над тем, что творит, и немилосердно уносит и мужские, и
женские жизни. А ее слезы превращаются в болезни и смерти. Смерть же
мужского рода -- Бог, и имя его Яма. Он тоже забирает и тех, и других. Чтобы
жить вечно, мало победить только бога смерти Яму (или ракшаса, что некоторые
брахманские священники уже пытались сделать), нужно победить богиню смерти,
а это еще никогда и никому не удавалось.
-- Ты полагаешь, что смерть не такая уж цельная вещь, как в том
убеждена наша классическая медицина? -- прервал его на этом месте майор. --
Ты думаешь, что и она, подобно нашему настоящему, разделена?
-- Я ничего не думаю, -- как отрезал полковник, и слова его рассеклись
о рог, торчавший у него изо рта. -- Я тебе лишь пересказал поверье,
существующее в одной части Азии. А теперь перехожу к существу...
Здесь полковник чуть приподнялся в кресле, словно давая время словам
соединиться в воздухе, и пушечным выстрелом направил дым из своей трубки на
стену, где висели под стеклом фотографии покойных дочерей майора Похвалича.
Точным выстрелом, разорвавшимся, как бомба, он угодил прямо в голову одной
из девочек, потом повернулся к хозяину и со смущенной улыбкой продолжил:
-- Святой Павел в Послании иудеям говорит: "Человекам положено однажды
умереть!" А женщине? -- спрашиваю я. Женская смерть, как ты, наверное,
слышал в народе, опять же делится на смерть нерожавшей женщины и смерть
родильницы.
Смерть родильницы -- это всего-навсего ее личная смерть, и ничья
больше. Эта смерть, в общем-то, и не похожа на смерть, скорее это новые
последние роды. Родильница как бы переживает еще раз свои роды в своей
смерти. Нерожавшие женщины между тем умирают совсем иначе, потому как у них
нет подобного опыта.
Умирающая нерожавшая женщина -- это женщина, которая испокон веку не
умирала и умирает сейчас впервые. Все ее предкироженицы собрались, чтобы
умереть вместе с нею, в ее смерти. И их долгий-предолгий путь незаметно
завершается здесь, в минуту смерти нерожавшей женщины после бессчетных
тысячелетий непрерывной жизни. Даже если оставить в стороне побочные
отростки этой женской лозы, очевидно, что один-то побег многоликой жизни
навеки засыхает и гибнет со смертью нерожавшей женщины.
Для примера -- твои дочери, которые умерли, не оставив потомства, а
стало быть, умерла и их мать Витача, которая хотя еще жива и открыла одну
церковь, закрыв другую, но больше не будет иметь детей, и ее сестра Вида,
которая предлагала всем и каждому кому потрогать, кому подержать свою
необъятную, не меньше задницы, грудь; умерла в них и мать Витачи, Вероника
Исаилович, по мужу Милут, черту -- муку, а Богу отруби отдавшая; и ее мать,
госпожа Иоланта Исаилович, урожденная Ибич, велеречивая прабабка твоих
дочерей, которая с покойником венчалась да ворожбой занималась; и мать ее,
госпожа Ангелина Ибич, внебрачная Пфистер, или та же Ризнич, переплюнувшая и
попа и дьякона, чтобы у нее молоко в грудях скисло; умерла в твоих дочерях и
их незаконная прабабка Амалия Ризнич, которая читала лексикон улыбок да мужу
своему при живой жене новую искала, и мать этой красотки Амалии, Евдокия,
урожденная (одна семья) Ризнич и по мужу (другая семья) Ризнич, которая в
сытости постилась и от пирогов хлеба алкала, и мать ее, Паулина, по мужу
Ризнич, урожденная графиня Жевуская, выдавшая сестру за Бальзака, а сама
ступавшая куда взгляд упадет, да не видевшая, куда ступает, и мать ее,
урожденная Потоцкая, которая сладко ела, да у мужа оскомина была, и ее мать,
понимавшая, что с помощью часов никуда не приедешь, потому как сами они идут
по кругу. Умерла в твоих дочерях и благородная госпожа Меджанская, самая
знаменитая в вашей семье по материнской линии, усохшая по пути из церкви
после венчания, потому что свекор бросал на землю по дукату под каждый ее
шаг. Умерла в них и мать ее, и бабка ее, и прабабка, и мать прабабки,
прапрабабка, прародительница и мать прародительницы, ее бабка и прабабка и
"белая орлица", которая во времена Столетней войны прославилась своим
упрямством и боялась спать; и бабка ее, лгунья, каких свет не видывал, и
мать ее, улыбку, точно рану на лице, прятавшая да все на рожон перевшая, и
прабабка ее, с трещиной во лбу, которая ракию огнем гасила; ее мать мужа
своего только по зиме и любила, а лен красила луковой кожурой, и прабабка
ее, в белом черное искавшая, за то и на костре сожженная, и ее мать, по льду
просо сеявшая да сытая, голодного не разумевшая, и бабка ее, босиком по
стерне ступавшая и глазами потевшая, и ее мать, которой нижняя рубаха была
ближе, чем верхняя, и которой не велели петь, да плакать позволяли, и мать
ее, Вероника, на свой плат лик Мессии перенесшая, и ее прародительница из
каменного века, что глухому на ухо шептала да ветер ладонью чесала, и ее
прабабка, поженившая солнце с месяцем, у которой яйца квохтали, а куры
помалкивали, и ее прабабка, что младенцу зубами пуповину перекусывала да из
одной козьей шкуры по два меха сшивала, и ее предшественница по крови,
которая лаяла, а борода ей не была помехой, и мать этой, что мужика на
закорках таскала, и их прабабка, которая живую змею за пазухой держала и в
гору поднималась с оглядкой, а спускалась с разумом, помогая себе руками...
Чтобы не продолжать, скажу: все они испокон веку, от начала рода
человеческого и вашей женской ветви, пришли, дабы умереть в смерти твоих
дочерей. Смерть твоих дочерей достигает космических размеров, она больше,
чем кажется, в тысячу раз. Она означает, что угасла целая ветвь
человеческого древа по материнской линии...
Здесь гость вытащил пистолет, быстро примерился, вставил дуло себе в
рот и спустил курок. Вместо выстрела раздался слабый щелчок, полковник
подудел в пистолет тихо и протяжно, получилось совсем как на пастушьей
свирели в горах. Затем, словно очнувшись ото сна, сказал "извините", убрал
пистолет и выпустил изо рта длинную струю дыма, которая, естественно, вышла
не из пистолета, а из трубки...
Было слышно, как на улице пробило час ночи. Полковник Крачун продолжал
что-то рассказывать и пить, он пил и рассказывал, покручивая кончики усов, а
майор наблюдал за ним, бросая иногда взгляд на тарелку, где лежала
одна-единственная сардина. И думал, что боль имеет кость, совсем как палец.
И еще ему казалось, что полковник ставил рюмку на стол слишком близко к краю
и что он, майор Похвалич, о рыданиях Витачи рассказал ему не сегодня
вечером, а полгода назад, до того, как все это случилось. Можжевеловая
кончилась, наступило глубокое молчание, только ангел не пролетел. Гость
резко поднялся и стал торопливо прощаться. На улице
слышались голоса птиц, и майор, прощаясь, подумал, что птицы никогда не
лгут.
-- И какой же вывод можно сделать из этих поверий? -- спросил он гостя
уже в дверях.
Гость выпрямился, подошел к вешалке, где висела его шинель, сунул обе
руки в рукава и, уже надетую, снял шинель с крюка -- словно вешалка ему
одеться помогла.
-- Что же нам делать? -- сказал рассеянно (хотя майор не о том
спрашивал) и взялся за ручку двери. -- Нам должно знать, что дочери наши
умерли самой тяжелой смертью. И нам должно все делать сообразно этому и
исходя из этого...
Полковник пулей вылетел из дома, помахивая рукой в знак прощания, но
смотрел не на майора, а на дорожку перед собой. Хозяин сразу заметил, что
гость забыл на полочке для щеток обойму с патронами, однако не побежал за
ним к калитке и не окликнул его, чтобы забрал забытое. Вместо этого он
вернулся в комнату и, пошатываясь, тут же снял отпечатки пальцев с рюмки и
словно очнулся, увидев результат. Отпечатки на рюмке с водкой были идентичны
отпечаткам, обнаруженным им на пистолете, которым были убиты его дети.
Сомнения быть не могло -- на водочной рюмке, рюмке гостя, полковника
Крачуна, были отпечатки пальцев убийцы. Однако у майора все-таки что-то не
складывалось. Что-то ускользало от его внимания, мешало всецело
сконцентрироваться. Совсем незначительная деталь. Он мучительно повторял про
себя события минувшего вечера и вдруг почувствовал, что пьян. Пьян
настолько, что вынужден был лечь спать, посчитав, что утром спокойно, на
свежую голову примет решение.
Утром он поднялся, посмотрел на рюмки и понял, что на этот раз ракию
пил не гость, а он сам, и в этом нет никакого сомнения. На рюмке из-под
ракии и на пистолете отпечатки были идентичны. Отпечатки пальцев убийцы, его
пальцев, его, майора Мркши Похвалича, убившего собственных дочерей.
В семь часов утра майор Похвалич взял с полочки для щеток обойму с
патронами и вставил ее в пистолет. Он доел оставшуюся рыбу, подумав: "Брюхо
болит, а хлебу не пропадать", -- и выстрелил себе в ухо. В семь часов четыре
минуты, едва прозвучал выстрел, полковник Крачун с военным патрулем вошел в
квартиру майора Мркши Похвалича, чтобы произвести обыск и забрать свою
обойму с патронами.
По горизонтали 3
По вертикали 6
ТРИ СЕСТРЫ
Насколько я помню, господин архитектор Афанасий Разин рассказал после
одной своей деловой поездки следующее:
-- Вам, наверное, знакомы те широкие лестницы с двойным эхом, которое
перекрещивается и завязывается узлом на первом этаже, в общем-то, как и сами
ступеньки. Именно такая лестница в доме Цецилии. Когда я ступил на эту
лестницу, был конец лета и из окна открывался вид на сад. Жирные тени лежали
под каштаном, подобно лужам масла; крупные листья давали оплеухи ветру и
падали, цепляя друг друга, тяжелые, словно глухари. По саду расползался
