одна половица не скрипнула.
Шаги приблизились вплотную и замерли. Потом до меня донесся тихий шорох -
- словно некто осторожно гладил рукой по стене и дереву -- дереву той запертой
двери, за которой стоял я, стоял и ждал. Я предполагал, откуда мог явиться
незваный гость... Ну что ж, у меня найдется к нему много вопросов; вопросов,
на которые я хотел бы получить ответы. Давайте, почтеннейший, прошу вас, во
имя Искушенного Халла; ну что же вы медлите?..
И тут произошло то, чего я никак не ожидал -- в дверь робко постучали.
От удивления я на некоторое время потерял дар речи. Стук повторился, и за
дверью послышался неуверенный бас Эйнара:
-- Сарт, ты спишь? Открой, это я...
У меня вырвался вздох облегчения. Я поспешил откинуть засов и зажечь свечу.
Эйнар молча стоял в проеме и глядел в стену поверх меня. Через его согнутую
руку было переброшено тело какого-то человека в темной накидке. Эйнар
постоял, потом рука его разогнулась, и ужасная ноша соскользнула на пол с
шорохом, подобным звуку падения кучи тряпья.
Я подошел ближе и присел на корточки у трупа. В выпученных глазах
пришельца заплывали смертью недоумение и запоздалый страх. У человека
была сломана шея.
-- Он пришел за тобой,-- просто сказал Эйнар, по-прежнему не двигаясь. -- Ему
не повезло. Он перепутал двери.
Узкий нож в пальцах слепого выглядел игрушкой. Эйнар еще немного повертел
тусклую полоску, затем легко переломил лезвие у самой гарды и бросил
обломки на тело, тщательно вытерев ладони о подол рубахи.
По комнате поплыл незнакомый резкий запах. Так пахнет гниющая листва.
-- Пусть утром уберут. Хорошо, Сарт? И осторожно -- по-моему, здесь пахнет
ядом.
Эйнар нащупал косяк двери, неуклюже повернулся и пошел по коридору,
держась, как обычно, неестественно прямо.
Только позже до меня дошло -- ему очень хотелось вытянуть руки перед собой.
Но он так и не сделал этого.
На рассвете я разбудил слепого, и мы вместе закопали тело на заднем дворе.
Нас никто не видел, и я надеялся, что ночной визит некоторое время останется
тайной.
Мне нужно было это время.
И почти неделю в Фольнарке ничего не происходило.
***
11
Прошлой ночью у меня в комнате появилась Лайна. Вначале я было
обрадовался -- мне в последнее время вдруг стало очень не хватать моей
Повелительницы Ночи -- но тут же понял, что Лайна-Предстоящая (да,
соскучилась... да, конечно, но -- потом...) пришла не за тем.
Это огорчило меня больше, чем я предполагал. Видимо, воздух храма в
Фольнарке обладал некими размягчающими свойствами...
Варна-Предстоящая задыхалась без веры. От меня ждали работы. От меня, и
только от меня. На Грольна и Клейрис я еще не мог до конца положиться -- у
них там что-то начало складываться, и Гро прямо весь светился от счастья, так
что толку от них обоих сейчас не было почти никакого. Ладно, дам
влюбленным пару дней позаниматься собой, а там посмотрим... Время пока
есть, но немного...
Немного. Через три дня в храме (и во всех храмах Сиаллы, вплоть до
столичного) должно было состояться Весеннее Празднество. Так сказать, День
посева... Раньше на такие праздники стекались толпы народа и вели себя
достаточно прилично, но теперь у меня были все основания подозревать, что
даже в других, более благополучных храмах, Празднество Сиаллы на этот раз
может превратиться в безумную оргию -- не без некоторой помощи служителей
Хаалана-Сокровенного, будь они трижды неладны!
А вот здесь, в Фольнарке, дела были совсем плохи. Окрестные селения
обнищали, людям -- в заботах о хлебе насущном -- было не до любовных
песнопений, да и сил на саму любовь не всегда хватало; кроме того, неподалеку
расквартировали сотню панцирной пехоты, и заранее стало известно, что
служака-сотник ни за что не отпустит своих солдат в храм Сиаллы, хотя
обычно военачальники смотрели на подобные дела сквозь пальцы.
Этот факт, как и многие другие, утвердил меня в уверенности, что чья-то
невидимая рука умело выстраивает случайные, казалось бы, события в единую
цепь...
Ну что ж, отдых закончился. Пора было браться за работу.
Мою работу.
***
12
Я смотрел на себя в зеркало, а из его металлической глади на меня пялился в
меру нахальный и не в меру франтоватый столичный капрал. Мундир
пришелся впору -- нигде не давило, не резало под мышками, поножи сверкали
кокетливым глянцем; и верительные грамоты из штаба на сей раз были
подлинными. Для меня так и остались загадкой место и способ добывания
столь весомых бумаг. Молодец, Лайна, постаралась...
Я отошел от зеркала, взял сумочку с тремя гранеными флаконами,
переданными мне Варной-Предстоящей после убедительных просьб -- и долго
запоминал их внешний вид. Не дай бог перепутать... женщины мне этого не
простят!..
Роа уселся на мое плечо, оступился на эполете и громко выразил крайнее
неудовольствие по поводу моего переодевания. Я потрепал его по шее и решил
не прогонять. Для избалованного штабиста ловчий беркут-любимец был
вполне уместен. Тем более редкая, никем не виданная порода... Что еще? Ах, да
-- меч. Положено по форме, но путается в ногах. И конь. Всенепременно -- конь,
хотя тут и пешком-то идти не больше часа, и то если не слишком спешить...
***
-- Господин сотник? Честь имею...
Сотник принял меня сдержанно, но вежливо. С одной стороны, я был младше
его по чину, но, с другой -- проверяющий из столицы, чей-то фаворит и
возможный кляузник.
Короткопалые лапы сотника неуклюже комкали ворох моих замечательных
бумаг, и у меня сложилось впечатление, что наш бравый офицер -- человек не
шибко грамотный, что было, в общем-то, и неудивительно; во дворе два
солдата вываживали мою загнанную лошадь, с которой капала пена (я прогнал
ее вокруг небольшого леска раза три на галопе, для пущей убедительности), и
вообще пока все было в порядке.
Со вздохом вернув мне документы, сотник повел меня осматривать казармы.
Ну что ж, здесь как раз я и не ожидал разнообразия. То же, что и везде --
деревянные, наспех сколоченные бараки, нары с соломенными матрасами,
козлы для оружия... Впрочем, вокруг было на удивление чисто, и я уже с
большим уважением поглядел на своего провожатого.
На плацу несколько солдат лениво тыкали длинными пиками в соломенное
чучело (похоже, солома здесь была основным расходным материалом).
Остальные, рассевшись на траве у забора, жевали смолу и вяло наблюдали за
происходящим.
При нашем появлении солдаты поспешно вскочили, выстроились по росту и
замерли, поедая глазами начальство. Сотник представил меня, Роа с эполета
презрительно обкашлял весь строй, и занятия возобновились. Надо заметить,
теперь все выглядело куда четче и слаженней -- и я еще раз мысленно воздал
хвалу моему неразговорчивому сотнику.
То ли он почувствовал смену настроения, то ли просто сегодня был удачный
день, только сотник пригласил меня отобедать с ним в офицерском собрании, и
я не стал отказываться. Обед оказался весьма недурен, но вот вино подавалось
мерзкое -- дешевое и крепкое, с каким-то тухловатым привкусом. Я промолчал и
лишь едва заметно скривился -- что позволило вежливо поднимать кубок и тут
же отставлять его в сторону. Вообще-то все шло как нельзя лучше, поскольку
вкус зелья из моей сумки (первый флакон, пузатенький, с граненой пробкой --
инспекция подаваемых блюд плюс олух-услужающий) полностью тонул в
дрянном букете местного пойла.
На обеде присутствовали четверо капралов, и их тоже не обнесли ни вином, ни
зельем. Я сдержанно улыбался и радовался, что сумел воздержаться от пития --
хотя радоваться должна была скорее Лайна... Варна уверяла, что срок действия
порошка -- не более двух недель, но я все равно не имел ни малейшего желания
проверять на себе его действие.
За обедом потеплевший сотник разговорился и поведал мне, что завтра он с
тремя капралами собирается в столицу по вызову (Знаю я этот вызов! Бравым
воякам явно не терпелось принять участие в Празднестве Сиаллы и пощупать
молоденьких жриц столичных храмов!..), а один из капралов останется при
казармах для поддержания порядка.
Этого обделенного судьбой капрала звали Зархи, и он понуро сидел в дальнем
конце стола, кушая за троих и выпивая за гораздо большее количество народа.
Видимо, таким образом он пытался скрасить себе вынужденное воздержание.
Некоторое время я внимательно изучал несчастного Зархи, а тот игнорировал
штабного хлыща и кидал злобные взгляды на сияющего в предвкушении
любовных утех сотника. Характер капрала был не из сложных.
Нарушить приказ он побоится. А от ярости и небогатой фантазии устроит
солдатам такую жизнь, что те волками взвоют.
Что ж, такой вариант меня вполне устраивал.
Сотник любезно предложил проводить меня до столицы и лично дать самый
лестный отзыв о проведенной инспекции -- с отзывом он явно что-то перепутал,
это я должен был писать инспекционный рапорт, а не он -- но я не стал
заострять внимания на его промахе и отказался от предложения, сославшись на
усталость моего коня и помянув с кислой миной столичную суету.
Похоже, сотник весьма обрадовался моему отказу, поскольку истинная цель его
отлучки была не самой благовидной, а он был не настолько туп, чтобы самому
нарываться на неприятности.
Он и не подозревал, что уже нарвался. С того самого момента, когда запретил
солдатам присутствовать на весеннем празднестве в Фольнарке.
Так что сотник любезно предоставил мне свою комнату на время его
отсутствия, а я поспешил не менее любезно поблагодарить его, в свой черед
заверив в благожелательнейшем (ишь, слово-то какое придумал!) рапорте о
вверенной ему сотне, после чего не стану более злоупотреблять его
гостеприимством.
Мы расстались вечером самым дружеским образом, считая друг друга полными,
но симпатичными болванами.
На рассвете один болван уехал в столицу, а второй занялся делом.
***
13
После непродолжительной беседы с капралом Зархи я оставил его в погребке
сотника досматривать сладкий утренний сон (флакон второй, нефритовый,
пробка резная, три-четыре капли -- и сутки ровного похрапывания) и
отправился в казармы.
Все выглядело более, чем естественно -- с утра пораньше оскорбленный капрал
забрался в погребок старшего по званию и изнасиловал лучший бочонок из
особых запасов, после чего почил в винной луже. Кстати, изрядно попотев, я
извлек на свет божий бочонок того самого вина, которое уже ничем нельзя
было испортить. В него был опорожнен третий флакончик -- самый маленький,
металлический, рекомендуется стареющим греховодникам и новобрачным, но
не слишком часто.
Завидев меня с беркутом на плече -- высокомерный Роа выглядел еще похлеще
уехавшего сотника -- солдаты бросили играть в кости и принялись ускоренно (с
поправкой на жару) строиться. Я досадливо махнул им рукой.
-- Вольно, ребята...
Панцирники застыли в недостроенном виде, обалдело воззрившись не меня.
-- Я сказал "вольно", а не "окаменеть и разинуть рот",-- пояснил я, усаживаясь
на ближайшие нары. -- И кости можете не прятать. Роа, ррай...
Мой алиец соскочил на устланный соломой пол, выковырял из-под лежака
кубики, клюнул их, отчего оба выпали "шестерками", и вылетел в дверь --
гулять.
-- Ну, кто со мной кон раскидает?..
Плюгавый солдатик с жиденькими рыжими кучеряшками и сальной
ухмылочкой поспешил поднять кости и преподнести их мне на ладони, как на
подносе. Играть он явно не собирался.
-- Чтоб тебе, мерину драному, плешь вспучило! -- рявкнул я в его наглую рожу --
и добавил еще кое-что из столичного армейского лексикона, про его
неразборчивую мамашу и похмельного Инара. Слава богу (какому?),
натаскался, из Дома бегая...
Наступила восхищенная тишина. Потом из задних рядов протолкался рыжий
лохматый детина в расстегнутом мундире.
-- Ну, я играю! -- заявил он таким тоном, словно собирался немедленно дать мне
по морде.
-- Ну так играй, а не мельтеши, как вошь под рубахой! -- я хлопнул рукой по
нарам рядом с собой.
