соврал. Вон, за крайним столиком...
Я завертел головой, приподнявшись на цыпочки -- и наконец увидел.
Увидел крайний столик. И сидящего за ним человека.
Махиша исхудал -- нет, скорее выдохся, словно из него выпустили воздух, и он
покрылся многочисленными складками и морщинами; лицо Предстоятеля
неестественно поглупело; и -- глаза. Бегающие, скользкие глазки с
воспаленными белками...
Заискивающие глазки на лице буйвола Махиши, Предстоятеля Инара-
Громовержца!
Я поймал за шиворот бледного юнца с бескостными пальцами карманника,
которыми он весьма неприятно шевелил в опасной близости от наших
кошельков.
-- Кто сидит за дальним столиком? -- поинтересовался я, мило улыбаясь
ошалевшему воришке.
Тот было дернулся, но лапа Эйнара уцепила парня за штаны в районе
седалища и слегка потянула вверх от грешной земли.
-- Я ничего не знаю,-- затрепыхался юнец, привычно поскуливая. -- Клянусь
памятью мамы, ничего...
-- Отлично,-- я благодушно ухмыльнулся Эйнару, и тот усилил хватку. -- Вот и
скажи мне, дитя со щупальцами, чего ты не знаешь о вон том толстом дяде?
Карманник повернул голову в указанном направлении и малость расслабился.
Эйнар понял, что дело сдвинулось с мертвой точки, и разжал пальцы.
-- А на кой ляд он вам сдался, господа хорошие? -- голос парнишки повеселел и
наполнился привычной наглостью. -- Это же Бычара Мах, ловчила по
маленькой... придурок грошовый...
-- Ловчила? -- я не знал смысла этого слова, но догадывался -- и мои
предположения оказались верными.
-- Ну, ловчила... тот, кто ставки мажет и коны забивает... за долю. Только
Маху, Бычаре холощеному, крупняк не доверяют -- рожа не та...
Я увидел, как Эйнар передернулся и потемнел.
-- А скажи-ка мне, разговорчивый ты малый, почему Махише... то есть Маху
крупняк не доверяют?
Парень захихикал.
-- А он тронутый, как есть тронутый! Хоть мослы рви -- все не под шапку... Как
шибари заявленные друг дружку мозжить станут, да еще народ кругом заревет,
заблажит от дури -- так Мах все бросает -- и к помосту! Стоит, смотрит -- не
оторвешь, слюни по морде текут, глаза вылуплены -- а у него со стола в это
время что хошь тяни -- не заметит! Вот потому по маленькой и стреляет...
Воришка внезапно извернулся и метнулся в сторону. Мы не стали его
удерживать, и лишь Гро, до той поры молчавший, молниеносно пнул парня
ногой в тощий зад. Вдогонку. И достал.
-- Зараза,-- пробормотал Грольн,-- мразь дешевая... Меня такие в детстве все
мучили... Ты понял, Сарт, понял, что он говорил -- про Махишу твоего?..
-- Понял, Гро, понял... И Эйнар понял -- чего уж тут сложного?..
-- Ест он здесь,-- подал голос насупленный Эйнар. -- Это я про Махишу.
Перекресток у него тут... маленький, слабенький, но... Драка, вера-ярость
боевая, народу куча... Правильно ты этого, Гро, пнул, щенка ядовитого, жаль, я
не сообразил...
Я снова посмотрел на Предстоятеля Махишу. На Бычару Маха, ловчилу по
маленькой. И вспомнил, каким он был в Доме. И как предлагал меня убить.
Боги, боги -- где ты, Лайна моя ночная, и как ты выглядишь теперь?! Что ж ты,
Дом, Дом-на-Перекрестке, сука безголосая, изменчивая...
...А потом начались бои. Как зрелище, они утомили меня почти сразу. Я не
люблю грязи. Я не люблю игр без правил. Я не люблю потех для бедных. Для
нищих. Для нищих духом, будь они хоть трижды блаженны, как говаривали
среди адептов Хаалана.
Все свое внимание я сосредоточил на Махише, который с первой секунды
оказался у помоста, бросив столик и бумаги на нем. Я смотрел, и мне было
больно и противно -- но я смотрел.
Рядом что-то бормотал Гро, неслышимый в людском гаме, но он не знал
Предстоятелей раньше, и поэтому не мог понять разницы.
А я знал.
Сморщившийся Махиша -- я все не мог привыкнуть к его поганой кличке --
вцепился в край помоста трясущимися руками, из уголка кривого рта потекла
струйка слюны, липкой и темной, и взгляд Предстоятеля словно прикипел к
волкодавам рода человеческого, ломавшим свои и чужие кости -- он купался в
душной ауре криков, воя, крови и яростной зависти возбужденных зрителей.
Я припомнил миф о богоотступнике, мучимом диким голодом, что бы и
сколько бы он ни ел. Махиша походил на героя этой страшной легенды.
Он ел -- и не мог насытиться. Дом отринул его, а сам он уже разучился быть --
Предстоятелем.
И все же он был им.
Эйнар внезапно двинулся вперед -- но не к Махише, а к помосту -- и я вернулся
к грешной действительности и действу на залитой кровью сцене.
Человек в левом углу был, как я понял, местной сенсацией: долгожданной,
остро приправленной и непременно -- под занавес.
-- Рукошлеп...-- почти одновременно выдохнула спрессованная толпа. -- Найк-
Юродивый...
Сперва я подумал, что Рукошлеп -- карлик. С обычным для карликов
телосложением -- непропорционально короткие, кривые ноги, могучее кабанье
туловище и волосатые руки с огромными кистями, которыми Найк вполне мог
бы, не сгибаясь, почесать колено. Или даже ниже.
И лишь потом, когда пара-тройка доброхотов запрыгнула на помост и стала
растирать Рукошлепу косматые плечи и спину -- я сообразил, что он не карлик.
Отнюдь не карлик, а даже повыше среднего роста.
И тогда мне стало страшно -- когда я заметил испуг во взгляде бойца в правом
углу и веселый звериный блеск голубых невинных глаз Найка-Рукошлепа, по
обе стороны от проваленной переносицы.
Карлик-переросток. Мстящий за свое уродство. И делающий это с
удовольствием.
Эйнар встал у края деревянного сооружения, и его растрепанная грива
оказалась как раз на уровне колен того бойца, чей испуганный взгляд никак не
вязался с мощной и по-своему красивой фигурой.
Изумленный вышибала, глазевший до этого по сторонам, шагнул было к
нарушителю, но Эйнар отстранил его с такой властной уверенностью, что
гроза здешних буянов невольно повиновался.
-- Не дерись с этим,-- сказал Эйнар, и заявленный боец дернулся и затравленно
глянул вниз, откуда донесся неожиданный голос.
-- Не дерись с этим. Он тебя искалечит. Убивать не станет, но изуродует
обязательно. Он не виноват, что сам урод, но... Слезай, парень, и уходи.И
Эйнар успокаивающе похлопал бойца по голени.
Лучше бы он этого не делал. Нога у парня подвернулась, и тот со всего маху
грохнулся с помоста на землю. Потом он коротко застонал и замер, плотно
сомкнув веки.
По-моему, он был жив и здоров, и очень рад подвернувшемуся случаю
сохранить лицо и избежать боя.
На мгновение все замерло. И в наступившей тишине Найк-Рукошлеп захохотал
и вперевалочку прошел через весь помост, кривя вспухшие губы в радостной
гримасе.
-- Лезь сюда, детинушка,-- счастливым тенорком пропел Найк. -- Давай
лапочку... вот, вот, умница...
И, когда Эйнар протянул ему руку, лже-карлик одним рывком выдернул
Мифотворца на помост, отошел на шаг назад и внезапно шлепнул Эйнара
ладонью по лицу.
Я понял, почему Найка прозвали Рукошлепом. Этой оплеухой можно было
опрокинуть статую.
Эйнар инстинктивно отклонился, и кончики узловатых пальцев Найка с
нестрижеными ногтями полоснули Эйнара по глазам.
Он схватился за лицо. Он закричал -- и жуток был крик бывшего слепого. А
когда он отнял руки от лица -- закричал я.
Глаза Мифотворца были целы. Они воспалились, налились кровавыми
прожилками, но -- уцелели. И из багровой глубины глазниц Эйнара, не
любящего делать людям больно, довольно оскалилось боевое безумие
затаившегося до поры прошлого.
На помосте, перед ухмыляющимся Найком-Рукошлепом, стоял Эйнар Бич
Божий, не помнящий себя, и небо над ним заворчало и облизнулось длинным
огненным языком.
Найк больше не ухмылялся. Он на миг стал ребенком, затравленным уродом из
оплеванного, позорного детства, и волшебная сказка о героях глядела на него в
упор подлинным, кровавым взглядом.
А потом Эйнар сломал ему обе руки и позвоночник. И Найк умер. А на помост
кинулись вышибалы и бойцы предыдущих поединков, и все вместе завертелись
вокруг ликующего Эйнара.
Я вцепился в Гро, рвущегося туда, в гущу схватки, на помощь -- но если кому-то
и требовалась помощь, то уж никак не Эйнару. То, что делал с людьми
неистовый Бич Божий -- это было достойно легенд, это было неповторимо, но
это было дико.
До рези в желудке. До отчаяния. До спазм в горле.
Впервые я подумал не о героях мифов -- несокрушимых и отважных -- а о
сотнях несчастных врагов, попадающихся им под руку. И о том, что любой
герой -- безумен.
-- А-а-ах...-- задохнулась толпа, и я осмелился поднять голову.
Перед Эйнаром, танцующим среди поверженных тел, обнаружился грошовый
придурок, ловчила по маленькой -- Бычара Мах.
Буйвол Махиша, Предстоятель Инара-Громовержца. И небо зарычало во
второй раз. А Эйнар опустился на колени, ткнулся лбом Махише в живот, и
плечи гиганта дрогнули и обмякли.
Эйнар плакал. И кровь в мокрых глазах тускнела, размываемая слезами. А
Махиша все гладил его непокрытую голову и смотрел поверх толпы, в грозовое
небо, куда-то далеко, слишком далеко для всех нас.
Вот так они и стояли -- Предстоятель и его Мифотворец.
А потом спустились с помоста и подошли к нам.
-- Это я, Сарт,-- сказал Махиша. -- Это снова я. Пошли отсюда.
И мы ушли.
***
29
-- Как волк,-- произнес Махиша, глядя в пол и тяжело роняя слова,-- как волк,
попавший в капкан, отгрызает себе лапу и уходит, зализывая рану... Дом
оторвал нас от себя и ушел, а мы остались -- гниющий кусок никчемной плоти -
- остались и поняли, кем мы были, и кем -- стали. Мы, считавшие себя отцами
Дома-на-Перекрестке...
Таргил резко встал и отошел к окну.
-- Крыша...-- пробормотал он. -- Крыша над миром... Крышка. Всем нам...
Махиша его не слышал. Предстоятель Инара сидел на табурете, обмякнув всем
своим грузным телом, и мне показалось, что невидимая крышка навалилась ему
на плечи неподъемной тяжестью, и вот-вот захлопнется.
-- Великие Предстоятели,-- с горечью усмехнулся Махиша,-- владыки
Перекрестков... Дом порвал нас -- пойми, Таргил, враг мой, брат мой! -- Дом
прорвал во мне дыру, и я чувствую, как вера течет сквозь меня и изливается в
никуда... Раньше ярость толп сворачивалась во мне в тугой комок, и я был -- Я
БЫЛ! -- я вставал вровень с молниями Инара, и сказители пели песни; о, какие
песни они пели!.. А теперь я довольствуюсь крохами и счастлив, когда отребье
визжит при виде урода Рукошлепа! И не могу уйти с Зуботычихи, потому что в
других местах не найду и этих крох...
Я увидел, что Грольн заснул. Он привалился к Эйнару, и тот бережно
поддерживал голову юноши, а затем осторожно переложил его на
единственную кровать. Так они и замерли -- один раскинулся на покрывале,
другой опустился на пол; палач Косматого Тэрча и убийца Найка-Рукошлепа,
Мифотворцы, уставшие, обессилевшие люди...
Я посмотрел на Эйнара, и он тихо улыбнулся мне. Ничего, мол, Сарт, все в
порядке, пусть мальчик поспит...
И я улыбнулся в ответ.
Потом я прикрыл глаза, и внезапно мне почудилось, что мы -- я, Эйнар и Гро --
снова в Доме, в Доме-на-Перекрестке, в моей неменяющейся комнате; Гро
скорчился на лежанке, Эйнар сидит на полу, глядя на обугленный тюльпан в
знакомой вазе, а я опираюсь о косяк двери, и мне очень трудно стоять... Себя я
не видел, но откуда-то твердо знал, что мы вернемся в Дом, что мы должны
вернуться во что бы то ни стало, и уйти должны, и еще много чего должны...
Все это было так глупо, и так страшно, и так неизбежно, что я замотал
головой, вцепившись ладонями в виски -- пока глухой голос Таргила не вернул
меня к действительности.
И действительность понравилась мне ничуть не больше.
-- Брось, Махиша,-- Таргил ссутулился и стал еще меньше ростом,-- не время...
Просто ты слишком долго прожил под крышей Дома, и Он успел переварить
тебя почти целиком. Я сбежал раньше вас, но я прекрасно понимаю, что ты
испытываешь сейчас. Со мной было так же. Кому, как не тебе, Махиша-
Предстоящий, знать, что дело не в вере и богах, а в людях и в нас самих --
потому что мы тоже люди...
