убить его - я вовсе не шучу. Между ними что-то неладно, это я давно
заподозрил. Я много раз спрашивал у Габриеля, что же произошло, но он все
отмалчивался и только однажды спьяну сказал мне: "Все это кара за мое
преступление. Жестокая кара. Уж лучше бы меня бросили в темницу." И все,
больше ничего, ни слова. Эрнан и Филипп тоже молчат, не говорят мне, какое
же преступление совершил Габриель. А Гастон, похоже, сам в недоумении. Он
говорит, что Матильду насильно выдали за Габриеля, но это еще не объясняет
ее бесстыжего поведения. Всего ничего прошло со дня их свадьбы, а она уже
напропалую изменяет ему - и не с мужчинами, а с женщинами. Представь себе!
Гастон говорит, что Матильда с Анной Юлией два сапога пара, а Филипп и
Габриель - товарищи по несчастью. Только Филипп относится к своему
положению с юмором, а Габриель, бедолага... Мне так жаль его, Амелина, так
жаль! Раньше я считал себя самым несчастным из мужей, но теперь понимаю,
что это не так. Ведь ты любишь меня, правда? Пусть ты изменяешь мне, но ты
любишь меня и не желаешь мне зла. Я тоже люблю тебя, очень люблю, и мне
так хочется повидаться с тобой, я так по тебе соскучился, милая. Я бы с
радостью уехал из Памплоны хоть сегодня, но пойми меня правильно, родная:
в свите твоего дяди, герцога, я буду выглядеть белой вороной, ведь,
повторяю, по словам Филиппа, вся наша молодежь остается гостить у
Маргариты.
Ага! Мне пришла в голову одна великолепная идея! А что если я приеду
к тебе в ноябре, побуду с тобой две-три недели, а когда наша компания
оставит Памплону и тронется в путь, я присоединюсь к ним уже в Барселоне и
сяду вместе с ними на корабль. Как ты думаешь - так пойдет? По мне, это
очень даже неплохая мысль, и, пожалуй, так я и поступлю. Только сперва
надо посоветоваться с отцом и Филиппом, а также с Гастоном - может быть,
он согласится поехать со мной.
А впрочем, нет, навряд ли он согласится. У него свои заботы, он, к
твоему сведению, тоже влюбился - правда, не в княжну Елену, а в графство
Иверо, наследницей которого она стала после смерти своего брата. Только об
этом - ни слова, ни полслова, Амелина. Никому, даже матушке. Дело в том,
что твой брат (и это серьезно!) хочет развестись с Клотильдой, чтобы
жениться на княжне Иверо. Без шуток! И Филипп (надо же!) намерен
поддержать его. Он пообещал Гастону, что уговорит нашего архиепископа
найти какой-нибудь формальный повод для расторжения брака. Только молчи,
заклинаю тебя; я украдкой подслушал их разговор, они не знают, что я
что-то знаю об их планах. А когда я рассказал о подслушанном разговоре
Эрнану, он сказал мне, что нечего тут удивляться. Филипп, мол, положил
глаз на Наварру, собирается в будущем присоединить ее к Галлии, сохранив,
впрочем, за Маргаритой титул королевы, так что твой брат как граф
Иверийский будет ему на руку в этой его затее.
Скажу тебе откровенно, Амелина: у Филиппа непомерный аппетит к
власти, гляди еще подавится. Небось, хочет прослыть вторым Филиппом
Воителем, но, по-моему, он так и останется Красавчиком. Однако Эрнан со
мной не согласен, он говорит, что Филипп прав в своих устремлениях, что
все земли, где люди разговаривают по-галльски и по-французски, должны
войти в состав Галлии, Великой Галлии. Не знаю, быть может, это и так,
Эрнану виднее - я же в политике ничего не смыслю и ею не интересуюсь.
Вот, пожалуй, и все, Амелинка. Я закругляюсь. Надо успеть отдать
письмо гонцу, который отправляется в Тараскон с распоряжениями Филиппа -
так будет намного быстрее, чем посылать его с обычным почтовым курьером. А
если я и забыл тебе что-то написать, то напишу об этом в следующий раз, и
то очень скоро.
Целую тебя, любимая, поцелуй от меня маму, нашего маленького Филиппа,
мою сестренку, обоих братиков - я всех вас очень люблю. Но тебя особенно -
поэтому еще раз целую.
Твой Симон.
Амелина, негодница! Я уже собирался отдать письмо гонцу, как тут
явился Гастон и, так противно ухмыляясь, сообщил, что с этим же гонцом
Филипп шлет тебе подарок - несколько прозрачных ночных рубашек и полдюжины
маленьких женских панталон. Ах ты бесстыжая! А твой Филипп - нахал, каких
мало. Постыдились бы оба, бессовестные!
19. ФИЛИППА ТЕРЗАЮТ СОМНЕНИЯ, А
ЭРНАН ЗАТЕВАЕТ ОЧЕРЕДНОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ
Войдя в гостиную покоев Филиппа, Эрнан сразу же почуял что-то
неладное.
Филипп и Гастон играли в шахматы; партия была в самом разгаре. Симон,
полулежа в кресле, лениво наблюдал за игрой. Сам он в последнее время
наотрез отказывался садиться за шахматный столик, ибо проигрывал всем без
исключения, даже тем, кто чуть ли не впервые видел шахматные фигуры.
Гастон советовал ему не принимать свои поражения близко к сердцу -
дескать, это не столько от глупости, сколько от исключительной и достойной
всяческого удивления невнимательности. Так что Симон сидел в сторонке,
пассивно наблюдал за игрой и время от времени поглаживал пушистую кошечку
Бланки Марцию, которая вздремнула у него на коленях.
Увидев Шатофьера, Филипп рассеянно кивнул.
- Привет, дружище. Где ты пропадал все утро?
- Дела, Филипп, дела, - пророкотал Эрнан, громыхнул креслом,
пододвигая его к себе, и всем своим весом бухнулся в него.
Марция испуганно мяукнула, соскочила с колен Симона и юркнула под
диван.
- Полегче, друг, - укоризненно произнес Симон. - Что ты как с цепи
сорвался?
Эрнан небрежно отмахнулся:
- Вот еще не хватало мне на цыпочках ходить ради спокойствия
какого-то там кота.
- Не какого-то там, а Бланкиного, - уточнил Гастон. - И не кота, а
кошки.
- Я ей под хвост не заглядывал... Да, кстати, я пришел огорчить вас.
Филипп так и подпрыгнул и уставился на Эрнана встревоженным взглядом.
- Что стряслось? - спросил Альбре.
- Я ненадолго покидаю вас.
Филипп облегченно вздохнул и расслабился.
- Ненадолго - это на сколько? - поинтересовался Гастон.
- Не больше месяца. Встретимся в начале декабря в Барселоне.
- Так ты едешь с Симоном?
- Да, еду. Но не с Симоном.
- И куда?
Эрнан загадочно усмехнулся:
- Есть одно деликатное дельце.
- Какое?
- Говорю же вам: де-ли-кат-но-е.
Гастон поморщился.
- Небось, опять что-то затеваешь?
- Угу.
- И нам ничего не скажешь?
- Хоть убейте.
- А жаль, - отозвался Филипп.
- Что - жаль?
- Что ты уезжаешь. Вот и Гастон колеблется - не поехать ли ему вместе
с Симоном в Тараскон.
- Это правда, Гастон?
Тот неуверенно пожал плечами.
- Да вот думаю.
- Ну, и что ты надумал?
- Еще не решил. Собственно говоря, делать мне здесь все равно нечего,
а так хоть лично прослежу за подготовкой к переселению.
Эрнан понимающе кивнул.
- И то правда: что тебе здесь делать, раз княжна Иверо в Калаорре.
Альбре почему-то покраснел, а Симон хихикнул.
- Да, вот еще что, - сказал Эрнан после минутного молчания. - У меня
к тебе есть одна просьба, Филипп.
- Какая?
- Отпусти со мной Монтини.
- Монтини? - Филипп оживился, но его взгляд не предвещал ничего
хорошего. - Зачем он тебе?
- Во-первых, он смышленый парень. Да и вообще, человек явно
незаурядный, если такая и исключительная женщина, как Бланка, любила его.
В глазах Филиппа сверкнули молнии.
- Она не любила его! - категорически возразил он. - Я единственный.
Гастон и Симон обменялись насмешливыми взглядами.
- Черт тебя дери! - добродушно ухмыльнулся Эрнан. - Это, между
прочим, еще одна причина, почему я хочу взять его с собой.
Филипп в смятении захлопал ресницами.
- Я не собираюсь причинять ему... Я не сделаю с ним ничего плохого.
- Ну да, конечно. Только и того, что больше месяца держишь его под
арестом. В конце концов ты доведешь бедного парня до помешательства. Он
даже спит как на иголках, ежеминутно вздрагивает при малейшем шуме,
боится, что это ты явился самолично расквитаться с ним за ту прогулку
нагишом по коридору. И, кстати, его страхи не так уж и напрасны. У тебя аж
руки чешутся прикончить его или, по меньшей мере, избить до полусмерти. И
если бы не мы с Бланкой... Э-э, что и говорить! Пусть он езжает со мной -
вдали друг от друга вы, надеюсь, чуток поостынете. Ну как, идет?
Филипп вздохнул.
- Да ладно уж, бери его с собой. На кой черт он мне сдался?
Гастон невесть почему захихикал, а кошка Марция, убедившись, что
Шатофьер не буйствует, выбралась из-под дивана и возвратилась к Симону на
колени.
Эрнан бегло оценил позицию на шахматной доске. Филипп играл белыми,
но его положение было безнадежным.
- Что-то не видно здесь Бланкиной руки, - заметил он. - Кстати, а
она-то где?
- У лекаря, - ответил Гастон.
- У лекаря? - всполошился Эрнан. - Она заболела?
- Да нет, не беспокойся. Просто с утра ее затошнило. Филипп
подозревает, что она беременна.
- А?! - пораженно воскликнул Эрнан. - У нас будет маленький Филипчик?
- Или Елена, - как-то неуверенно промолвил Филипп.
Эрнан пристально поглядел на него и почесал затылок.
- Чтоб я сдох! - пробормотал он, мигом спохватился с кресла и
опрометью выбежал из комнаты.
Симон поднял голову и недоуменно заморгал.
- Что его припекло?
- Отправился забирать из-под ареста Монтини, - объяснил Гастон. -
Пока Филипп не передумал.
Щеки Филиппа заалели. Он в смущении потупил глаза.
- А почему он должен передумать? - спросил Симон, так ничего и не
поняв.
Альбре сокрушенно вздохнул и возвел горе очи.
- Однако ты наивен, дружок! Ведь ребенок может оказаться не его, а
Монтини.
- Ах, вот оно что! - протяжно произнес Симон, глядя на удрученного
Филиппа с искренним сочувствием, пониманием и в то же время с некоторым
злорадством. - А разве Бланка не знает, чье это дитя?
- Да она сама еще дитя, и если бы не Филипп, ей бы и в голову не
пришло заподозрить что-то неладное. Впрочем, Филипп тоже хорош. Вот уже
семь недель кряду он каждую ночь спит с ней...
- Ну и что с того? Я с Амелиной...
- Ай, не заливай! Уж ты с Амелиной явно не спал каждую ночь, особенно
этим летом. И к твоему сведению. Если ты думаешь, что Амелина знает
наверняка, чей у нее ребенок, то глубоко заблуждаешься. Черта с два она
знает! Бедная сестренка, она просто разрывалась между любовью и
супружеским долгом - сегодня с тобой, завтра с Филиппом. Где уж ей
знать-то!
- Прекрати! - возмущенно воскликнул Симон, краснея от стыда. - Опять
распустил язык! Ну, сколько можно, в самом-то деле?
- Сколько нужно, столько и можно. Мой язык - говорю, что хочу...
Ладно, оставим это. Я вот что имел в виду: почти семь недель Филипп каждую
ночь проводит у Бланки.
- Ну и что тут такого?
Альбре снова вздохнул и пустился в пространные рассуждения о
месячных.
- Так почему же тогда Филипп сам не расспросил Бланку? - осведомился
Симон, выслушав исчерпывающие разъяснения Гастона.
- В общем, это понять не сложно. Он боится, что ребенок может быть от
Монтини, и втайне надеется, что в таком случае лекарь научит ее, как надо
солгать, чтобы убедить его в обратном.
- Ага! - сказал Симон. - Теперь ясно.
Филипп еще больше смутился - Гастон будто прочел его самые
сокровенные мысли.
Некоторое время все трое молчали, думая каждый о своем. Особенно
горькими были думы Гастона - но об этом мы расскажем чуть позже и в
надлежащем месте.
Наконец, в передней послышались быстрые шаги, затем дверь
распахнулась и в гостиную вошла Бланка. Следом за ней, довольно ухмыляясь,
