"Рвакля" и не изменила этот мир до неузнаваемости.
Рвакля не проникла в малолетние зоны; чисто по возрасту нет там ржавых
и скуржавых, но рассказы о Рвакле -- весомая и постоянная часть лагерного
фольклора. Когда Дядя Джеймс объявлял большую рваклю, он вовсе не
отождествлял свой мир и лагерный, бандитов и урок, он только вспомнил
рассказы времен своей отсидки и употребил звонкий термин, не более. В тот
субботний день полиция и репортеры не успевали подсчитывать трупы на улицах
Бабилона, а все же это была совсем другая война и совсем другая кровь. Дядя
Джеймс не страдал манией величия, просто оказался не точен в словах, или,
вернее, употребил гиперболу.
Глава 9
Варит сладкий сон
В заповеднике времен
Госпожа утрат.
-- Хорошо выглядишь, Франк! Привет, Тобиас!
-- Здорово, Джеймс. Что это у тебя с ногой?
-- Говно месил на досуге. Ну что, здесь будем говорить, или как? Чего
приехал? -- Дядя Джеймс озирался, словно ожидал пули из-за каждой занавески
каждого окна.
-- Джеймс, давай внутри обсудим, что здесь крик подымать, верно я
говорю?
-- Еще бы! Ну, смотри, а я гостям всегда рад. -- Дядя Джеймс сделал
приглашающий жест, пошел впереди, пряча до времени гнусную ухмылку. Патрик,
руки в карманах, панорамным, охватывающим взглядом уперся в окна
противоположного дома, рассчитывая уловить движение, отблеск, тень или еще
что-нибудь, сулящее угрозу. На лестничной клетке тоже могли подстерегать
убойные сюрпризы, но Патрик был один, обеспечить контроль впереди и в
арьергарде времени не было, а вероятность нападения с тылу обычно выше, чем
засады впереди.
-- Тоб, постереги машину, отдохни, но посматривай, я скоро.
Дядя Джеймс немедленно развернулся к Франку и с серьезным видом
вмешался в разговор:
-- Долго ему придется ждать, с голоду валенки отбросит. Обсуждать есть
чего, не украдут вашу машину, не мучай парня, пусть с нами идет... -- Он
гостеприимно пропустил Франка перед собой, тот, в свою очередь, кивком
послал вперед Тобика.
В квартиру ввалились запыхавшиеся -- пятый этаж без лифта, один Патрик
дышал ровно, только глаза его горели диковато -- вновь обозначились глюки,
на этот раз зрительные. Дядя Джеймс первым делом направился на кухню и
самолично поставил кофейник на огонь, чтобы подсластить Франку предстоящую
пилюлю, но это слабо помогло -- Франк, уяснив что к чему, плевался и визжал,
грозил Джеймсу миллионными штрафами... Тщетно: сам напросился на встречу,
сам предложил войти в дом, изволь терпеть и решать свои вопросы по телефону,
в одностороннем порядке, разумеется, незачем сюда звонить. Франк продолжал
плеваться как верблюд, но смирился в конце концов, и он в такой ситуации
аналогично поступил бы... Тобика с кружкой отсадили к окну -- печеньем
хрустеть, а сами тут же, на кухне, перешли к делам.
Франк имел своих людей в департаменте внутренних дел, там ему сообщили,
что дело Червончика потихонечку, подспудно пытаются раскручивать, ибо
прозвучало слово "Швейцария". Видимо, в этой связи и объявлен розыск на
Гекатора Суллу, может быть, по подозрению в его убийстве. Вроде как не он, а
наоборот, его убили.
-- Бред какой-то, он ведь жив.
-- Тогда докажи, покажи его живого, розыск и прекратится... Якобы.
Зачем его ищут? Объявить о богатом наследстве?
-- Это Червончик, сволочь... Ладно, подумаем.
-- Ну, ты теперь расскажи, что из-за чего здесь происходит, не надо ли
помочь?
-- Времени у нас вагон, все в подробностях расскажу. А в двух словах
пока -- Гиена проведал, что мы с тобой решили Южной Америкой заняться,
ловушку приготовил, чтобы нас с тобой побоку, а все себе захапать. Мы с
Патриком уработали сегодня утром и его и нескольких его парней, а теперь по
городу основные события идут.
И, как бы подтверждая его слова, затрещал телефон. С этой минуты
телефонная трубка почти не покидала Джеймсовой ладони: то ему звонил
кто-либо из троих доверенных лиц, то -- и гораздо чаще -- он сам накручивал
номера, спрашивал, ругался, отдавал приказы и соболезновал.
Каша заварилась весьма крутая. На три часа пополудни насчитывалось уже
восемнадцать покойников с обеих сторон, не считая трупов в мотеле. Пока счет
выходил 13:4 в пользу организации Джеймса, один убитый -- случайный
прохожий. Зазвенел телефон, поступили новые сводки. На этот раз отличился
Нестор: он с ребятами заехал пожрать в китайскую харчевню, а там как раз
делали закупки специй сицилийцы, трое молодчиков из стреляющих. Нестор
сориентировался мгновенно, вернулся в машину за автоматом и сам положил всех
троих. "Обедать пришлось ехать в другое место", -- с небрежной лихостью
добавил Нестор. Помимо кадровых, пошли материальные потери: сгорел кинотеатр
(подпольное ночное казино -- "мельница", в переводе на простой язык, или
"катран", если по-новому), взорван гараж-стоянка возле стадиона. Самое
неприятное -- там погиб Боцман, старый неосторожный дурак. Полиция встала на
рога: наплевав на дружбу и деньги своих криминальных визави, лягавые начали
повальный шмон в притонах и на улицах. Все навороченные моторы со знакомыми
номерами тормозились, владельцев с широко раздвинутыми ногами валили на
капоты и обыскивали, щедро охаживая дубинками по ребрам; найдя стволы, перья
или наркоту, тотчас же волокли в участок. Не прошло и двух часов, как все
бандгруппы города, непосредственно не участвующие в событиях, залегли на
дно. Дядя Джеймс звонил известным ему авторитетам, извинялся, оправдывался,
угрожал, сулил отступные и компенсационные, призывал к патриотизму. Как
правило, он почти везде достигал взаимопонимания, и этому способствовали
несколько факторов: его грозная репутация, его четкая щедрость в делах и
результативность сегодняшних событий: по телевизору и в экспресс-листках их
комментировали, словно фронтовые сводки. Люди Дяди Джеймса строго по плану
среагировали на полицейский беспредел и передвигались по городу только на
общественном транспорте либо пешком.
Сицило-американцам никогда прежде не приходилось сталкиваться со столь
свирепой резней. Тридцать восемь человек убитых и восемь раненых -- таковы
были их потери субботнего дня, среди них глава всей преступной семьи Роберто
Дженна. Поражение было полным, старику Джованни Галло пришлось покинуть свой
огород и на время взять на себя управление остатками банды. Он выговорил при
этом условие, что как только с материка подоспеет помощь, он немедленно
возвращается в деревню, к своим яблоням и сливам. Двенадцать человек из
армии Дяди Джеймса тоже перешли в мир иной, трое были тяжело ранены, трое
взяты с поличным во время стрельбы -- этим предстояло посидеть с месяцок,
пока не отмажут, а то и срок приподнять, скорее всего небольшой. В ту ночь
кабаки, бордели и игорные притоны напрасно ждали посетителей -- все боялись
разборок, боялись облав, никто не хотел стать клиентом переполненного морга.
К ночи определилась победа. Только что Герман доложил: макаронники
пригнали ветку с листьями -- вроде как переговоры предлагают. Дядя Джеймс на
радостях пообещал Франку отпустить его на следующий вечер, если все будет
тип-топ. Чтобы не дергать нервы, новости смотреть не стали, а решили
расслабиться за столом. Патрику кусок в горло не шел -- больно круто его
трепало, приходилось терпеть, не подавая виду. Он выждал благоприятный
момент и объявил, что лезет в ванну на часок -- отмокать. Дядя Джеймс, Франк
и Тобик еще раньше удовлетворились душем, и никто не возражал. Патрик
закрылся в ванной, разделся и принялся манипулировать струями горячей и
холодной воды попеременно. Слегка помогло. Он набрал затем горячей воды,
достал из кармана две таблетки аспирина, растолок их в ладони, закинул в рот
и запил прямо из крана. Потом, шипя, полез в нестерпимо горячую воду. Первые
две минуты ему казалось, что он одновременно упадет в обморок и сойдет с
ума, но нет, выдержал. Полтора часа подряд Патрик пытался улететь в астрал и
оттуда починить свой охромевший разум. Когда он вылез из ванны, смеющиеся
головы и угрожающие голоса исчезли, сердце гулко бухало в усталой груди,
ноги противно дрожали. Еще сутки, и все наладится, определил Патрик. Он
надел единственный длинный халат, обвязался поясом и пошел присоединяться к
обществу.
Тобик подналег на пиво и водку, Франк с удовольствием попивал красное
калифорнийское вино ("Среди неевропейских помоев это -- лучшее"), однако был
умерен, по своему обыкновению; оба смотрели включенный тихонько телевизор --
эстрадное шоу. Дядя Джеймс поужинал "насухо", потом одним махом залудил
двухсотграммовый стакан "мартеля", вытащил телефонный штепсель из розетки и
пошел на боковую. После двадцати трех часов резко повышалась вероятность
перехвата телефонных разговоров, Дядя Джеймс не собирался этим пренебрегать,
поэтому и обнулил звонки, от греха подальше, хотя имел защиту от
любопытствующих ушей куда более реальную. Дело в том, что квартирка была не
простая. Здесь, как и на Старогаванской, была установлена армейская
аппаратура ВЧ -- высокочастотной связи, -- обеспечивавшая непробиваемую
кодировку звуковых сигналов, когда Джеймс беседовал с тремя, а после смерти
Боцмана -- с двумя точками, аналогично оборудованными. В остальных случаях
разговор можно было контролировать, поэтому необходима осторожность для
собеседников. (Так обещал ему изобретатель-самоучка, познавший и даже
усовершенствовавший эту самую ВЧ, проверки пока его слова подтверждали. Он
пытался объяснить Дяде Джеймсу технические подробности, но тот сунул ему
обещанный могучий, как всегда, гонорар, цыкнул для порядка и выпихнул вон:
должен был вот-вот завалиться Франк с девками.)
Патрик выпил кипятку без заварки и тоже пошел спать, через полчаса
вырубился Тобик, скорчившись прямо в кресле, а Франк поглядел еще немного и
завалился на диван, застеленный им заранее. Дядя Джеймс и Патрик
предпочитали в таких случаях раскладушки.
Утро начали с завтрака, приготовленного Дядей Джеймсом: он вытащил из
недр кухонного стола гигантскую сковородку, поставил на огонь, насыпал туда
мелко резанного сала, чтобы чуть позже залить сверху дюжиной яиц, беленьких,
чистеньких, с круглыми магазинными штампиками. Франк брезгливо сморщился,
выпросил еще два яйца, положил их в кастрюльку с водой и поставил на
соседнюю конфорку.
-- Ты, Джеймс, должен в цирке выступать, в программе "Уроды века".
Пожиратели огня тебе в подметки не годятся, право слово! Ребята, неужели вы
будете это есть?
-- Будем, -- дружно ответили "ребята" -- Патрик и Тобик. Патрик
наконец-то почувствовал улучшение, а вместе с ним и голод; Тобик же всегда
готов был пожрать, лишь бы пожирнее и поострее.
-- Да и хрен с тобой, аристократ занюханный, -- высказался Дядя Джеймс,
нимало не смущенный критикой в свой адрес. -- Число двенадцать делится не
только на четыре, но и на три, причем с такой же легкостью. -- И зачем-то
прибавил: -- Даже мусульмане и евреи с удовольствием едят жареное свиное
сало, если не знают об этом.
Все ждали, что он пояснит или дополнит свою мысль, но он только
выругался грязно: капля кипящего сала стрельнула со сковородки ему прямо в
щеку.
-- Тобик, режь хлеб, Патрик, кофейник поставь, да залей его полнее, а
то опять без воды кипяченой сидеть будем, Франк...
-- Слушай, командир, отвали, да? Раскомандовался, понимаешь. Видишь --
я себе завтрак готовлю.
Включили телевизор. Почти по всем каналам шли воскресные проповеди,
сводки новостей повторяли вчерашнюю информацию, мэр опять обещал выполоть
