другому вольнонаемному, которым заказан был путь в цех готовой продукции.
Расплата шла натурой: хлебом, сахаром, куревом, реже деньгами. Курево Гек
менял дальше -- на хлеб или порцию каши, ячневой или перловой, других на
зоне не бывало. Раз он как-то ухватил холодного копчения скумбрию -- больше
половины рыбины, вкусной и жирной, только пить потом очень хотелось. Ну, да
не этап -- отошел к крану да пей сколько хочешь.
Битье кончилось. Гек пока еще не вышел в полноправные нетаки, в
изолятор не спускался, но к тому дело шло: работать он перестал, норму
теперь ему и так закрывали, режим нарушал по целому ряду позиций: робу носил
ушитую, учиться бросил, играл в карты, держал неположенное -- мойку, стиры,
вшивник (лезвие бритвы, карты, неуставную одежду). Рамон косился и урчал
глухо, но громко выступать опасался -- нетаки были резкими ребятами и
разборок не боялись: им досрочное освобождение не светит. Норму Гек
вырабатывал в карты. У него прорезались потрясающие способности к игре в
покер и блэк-джек. И если в блэк-джек отныне ему играть было вроде как и не
положено, то в штосс и покер, законные блатные игры, -- сколько угодно.
"Исполнять" Гека научил все тот же Чомбе, лидер нетаков тринадцатого
отряда и звезда зоны. Гек с такой скоростью овладевал наукой, что через
полгода с легкостью обшпиливал учителя его же колодой. Чомбе, конечно, это
казалось иной раз обидным, но он нашел в себе силы и не возбухал. Однажды
они заигрались и не заметили, как к ним подкрался старший воспитатель зоны.
Оба огребли по максимуму: десять суток штрафного изолятора. Чомбе отсидел и
вышел, а Гек принял еще пять суток за пререкания с дежурным воспитателем.
Холодно сиделось в трюме и голодно, грев для него пропулить не
представлялось возможным, а холодно здесь было всегда, даже летом. Но по
выходе его ждала радость немалая: на устроенном в его честь "банкете" в той
же каптерке ему выдали новые сапоги и разрешили сделать портачку на
предплечье -- тюльпан, обвитый проволокой с тремя колючками и тремя
буковками, разделенными точками. Теперь он был полноправный нетак, хотя и в
новом своем качестве упорно от выпивки отказывался, разве что чифиря
глоточек делал на общих сборищах.
Прошел еще год, второй из трех начисленных. Откинулся досрочно Рамон,
главный обидчик Гека. Нетаки накануне привели его в склад (дело было на
промзоне), где Гек избивал его в течение часа с малыми перерывами (когда
шухер объявляли). Рамон и не пытался даже ответить, хотя всяко был крепче
Гека: ему исполнилось семнадцать, а Геку двенадцать... Гек перед избиением
объявил ему ультиматум: или за свой прошлый беспредел он вытерпит разовое
избиение без опускания, или вместо воли поедет на кладбище вперед ногами, в
чем Гек побожился отчаянно и вслух перед Рамоном и всеми нетаками. Рамон
струсил: такая ненависть горела в глазах Гека, что Рамон даже и не
усомнился, что божба этого гаденыша -- не блеф. Жизнь одна, а свобода
близко... Да и остальные нетаки не простят, если один из этих гнид из-за
него опарафинится... Рамон выдержал избиение, но в тот же день, по его
заявлению, подкрепленному экспертизой, Гека спустили в трюм, а оттуда
принялись таскать на допросы -- мелькнуло стремительное внутризонное
следствие и завершилось второй судимостью: недоказанная угроза убийством не
прошла, но злостное хулиганство -- было. Так Гек раскрутился еще на два года
(взрослых, естественно, а реально -- еще один год к трем накопленным). Со
стороны Рамона правил игры не было нарушено, козлам положено поступать
по-козлиному, но отныне тянуть срок ему не рекомендовалось, особенно на
черном взросляке, хотя даже и скуржавые таких не уважали.
-- Чомбе, слушай, не в падлу: одолжи десятку. В четвертом отряде
очередь на портачку подошла, Хирург ждать не будет. Через три недели отдам,
либо с фарта какого, так и пораньше, а, Чомбе? -- Указатель, парнишка лет
пятнадцати, нетак и страстный любитель татуировок, уцепился за его плечо и
мешал сделать ход, с мысли сбивал, а позиция на доске и так хреновая...
-- Нету у меня, нету. Позавчера все потратил, до нуля.
-- Ну Чомбе, отдам ведь...
-- Да нету, сказал же! -- Чомбе оторвал взгляд от доски, махнул
подбородком в сторону Тумбы: -- Вон, у черножопого попроси, он при деньгах,
наверное.
-- Это кто, это я черножопый!? -- горько поразился толстяк, оторванный
от своего занятия -- письма на волю, домашним. -- Зачем так говоришь? Да
рядом с твоей жопой даже угольная куча сугробом выглядит, мамой клянусь!..
-- Гурам медленно распалялся: -- Ты, Чомбе-момбе, ты в зеркало себя видел?..
Один раз посмотри, да? Отломи свой хвост...
Чомбе захохотал и, не слушая дальше флегматичного армянина, похожего на
носорога в ярости, стал осыпать его новыми насмешками и подколками. Забыты
были письмо, шахматы, Указатель, Гек, крик поднялся чуть ли не на всю
промзону.
Гек повздыхал немного, потом полез в задний карман своей робы, отныне
черной, чистой и выглаженной, и вынул пачку сложенных пополам купюр:
-- Указ, держи, ровно десять. -- Он отсчитал десять одноталерных
бумажек. -- Только не забудь, не позже чем через месяц отдай. Эти до съема
спорить будут, любимое их занятие...
-- Да я раньше, через три недели отдам: мне из дому бердану должны
прислать, без проблем. Ну Малек, ну выручил! Дай краба, я порыл...
(После суда, когда Гек "расписался" за очередной срок и поднялся в
зону, к нему подошли ребята: Гурам Тумба, Чомбе и Повидло из их отряда и
Слон с двумя спутниками из первого. Слон считался главнетаком зоны. Все
поздоровались за руку, потом Слон сразу перешел к делу:
-- Твоя ходка -- вторая, пацан ты правильный. И вот решили насчет тебя:
отныне мы авторитетно именуем тебя Мальком, а не Мизером. Всем на зоне
неделю на привыкание. А дальше за ошибку сможешь получить с любого...)
Указатель убежал, и перебранка моментально прекратилась.
-- Сколько ты ему дал, Малек?
-- Сколько просил, червонец.
Чомбе зевнул во весь свой щербатый рот:
-- В шахматы -- сдаюсь, тут матешник явный, а деньги зря дал.
-- Он же отдаст, при свидетелях брал ведь?
-- Он отдаст. Не в этом дело, сердце твое -- слишком мягкое. Вот
смотри, сейчас его прихватят, допустим, довесят годик за татуировку и
наркоту -- а он непременно подкурится в виде анестезии, -- как ты с него
получишь? Или пилой его перепилят, или заражение крови будет?
-- Но ты ведь и сам взаймы даешь, я же видел.
-- Мне можно, я ведь могу дать, а могу и отказать. А ты кому в
последний раз отказывал? Как только почувствуют слабину в тебе, так и с
ногами на шею взгромоздятся, будут по плечу похлопывать да нахваливать за
доброту...
-- Тут не жадность, тут соображать надо, -- вступил в разговор Тумба.
-- Смотри, да: если кто не вернул деньги, что с тем будет? Плохо будет, хуже
не бывает. А если так получится, что из-за Малька двое-трое ребят хороших
кожанами улетели, о тебе хорошо подумают? Плохо подумают...
-- Или так еще, -- перебил его Чомбе. -- Если кто-то постоянно твой
должник -- сегодня один, допустим, завтра другой, -- значит, твои бабки -- и
не твои получаются, они всегда у других. И люди не любят тех, кому должны,
только в первый момент радуются...
-- Ну хорошо, а мы все -- и Тумба, и ты, Чомбе, и я -- отстегиваем в
общак вообще задаром, из него чуть ли не на взросляк подогрев уходит, это
как?
-- Это совсем другое, -- усмехнулся Чомбе. -- Шухер!
Вся семерка нетаков подхватилась, и ребята брызнули из слесарки в
разные стороны, якобы по рабочим местам. Попус, лояльный к нетакам человек,
который появлялся на промзоне довольно редко (ему и в бараке работы хватало)
и здесь выполнял функции кладовщика, сразу принялся заметать следы стойбища:
убрал шахматы, письма, кружки, чифирбак -- консервную четырехсотграммовую
банку, -- струганые палочки и всякую другую лабуду. Ребята уважали его за
надежность и основательность, но в нетаки он идти не хотел. По промзоне
неторопливо ползла целая стая офицеров, своих и чужих. Во главе ее и в
центре шел седовласый незнакомец в штатском, рядом с ним подчеркнутыми
шестерками держались хозяин зоны, режик (начрежима), кум, растлитель
(старший воспитатель), незнакомые генералы и полковники не только с
красными, но и с голубыми петлицами и вся зонная пристяжь от капитана и
ниже. Седовласый скользнул взглядом по Гекатору, продвинулся дальше и
остановился возле Чомбе. Гек видел, как до синевы побледнел растлитель, как
растерянно замер и замигал хозяин, как выкатили глаза местные офицеры...
Чомбе зажал в тиски только что отлитую, с еще не обстриженным облоем
(браком) вилку от шнура-удлинителя и, напустив на себя деловитость,
обтачивал ее рашпилем, который и для морского якоря был бы крупноват. Чомбе
был без кепки (чтобы не снимать перед ними), в фартуке и токарных очках. Он
словно бы вдруг заметил, что рядом с ним кто-то стоит, обернулся, отложил
рашпиль и браво выпятил грудь:
-- Осужденный Лайонел Гор, статья 244-б, срок два года шесть месяцев,
дата окончания срока -- ноль девятого ноль п...
-- Стой-стой-стой, затараторил, -- добродушно улыбнулся штатский. --
Чем это ты занимаешься, вот что скажи?
-- Согласно инструкции данного рабочего места, пункт четыре, довожу до
товарной кондиции изделие номер два! -- Кум и растлитель синхронно поклялись
про себя сгноить скотину, растереть в пыль, вырвать кадык, убить поганую
гниду -- изделием номер два называли презервативы, но никак не
шнуры-удлинители марки ШВВП-1.
-- А... за что отбываешь наказание? -- Тут уж у Чомбе полезли кверху
брови: он ведь только что ему ответил -- кража личного имущества с
применением технических средств...
-- За кражу из автомобиля... якобы...
-- Якобы? Что значит "якобы"?
-- А то и значит, что у американского атташе тиснули портфель из
автомобиля, какой-то негритенок украл -- черномазый по-ихнему, -- ну и
показали на меня, поскольку я поблизости ошивался. А у меня судимость была
уже, с голодухи -- я из Магиддо родом -- хлеб стянул на рынке, откуда я
знал, что в авоське еще и кошелек лежал? Даром не нужен мне их кошелек... Я
хоть и черномазый, а совести у меня побольше, чем у иного белого... --
заморгал Чомбе. Он заметил в штатском начальнике еле уловимые, стертые
признаки африканского происхождения его далеких предков и решил нажать на
эту педаль.
Седовласый вполоборота кивнул одному из сопровождающих его полковников,
тот торопливо записал что-то.
-- Куришь? -- Седовласый достал из карманов пачку "Мальборо" и протянул
ее Чомбе. Тот радостно встрепенулся, с широкой и простодушной улыбкой
потянулся к пачке, но вдруг посмотрел в сторону зонного начальства, съежился
и прошептал, отвернув вправо и вниз лицо:
-- Спасибо, добрый господин, нам не положено, я не курю...
Седовласый сунул пачку ему в карман, похлопал по плечу и двинулся
дальше. Свита колыхнулась за ним, только кум успел повернуться и бросить в
сторону Чомбе обещающий взгляд...
Едва высокая комиссия (или инспекция -- черт их разберет) вышла из
цеха, как плотину прорвало: вой и хохот до отказа заполнили цех. Кто-то,
Плинтус, кажется, упал возле станка и, дрыгая ногами и разбрызгивая сопли,
визжал: "...по инструкции номер четыре изделие номер два! Ой, не могу,
держите меня четверо!"
Все сгрудились возле Чомбе, протискивая руки к пачке с сигаретами, тот
едва успел себе отцепить две штуки и оделить троих курящих нетаков, все
