печаталось лично мною.
-- Негусто. А мог этот Дебюн устроить такую конспирацию, что вы бы и не
узнали о той дамочке?
-- Думаю, нет. В клинику мы непосредственно заглянуть не можем с нашей
техникой, но все подходы туда-оттуда контролировали четко.
-- Не сомневаюсь. Герр Хитке, с вами можно иметь дело. Ваши услуги
недешевы, но все равно спасибо. Нам была очень важна определенность в данном
вопросе: однозначное да либо столь же однозначное нет. Хотя, если бы она
прорезалась, нам было бы существенно легче. Но скажите: если заказчик
сделает заказ и скроется, не заплатив? Когда уже силы и средства затрачены
на его выполнение?
Хитке подумал немного, перекосив бровь:
-- Беспредметный вопрос -- вы же не отказались и не сбежали...
-- Ну а все-таки?
-- Во всяком деле есть свой риск, но повторяю -- это беспредметный
разговор.
-- Ладно, в конце концов это ваши дела. Кейс я беру с собой?
-- Это наш вам подарок -- в калькуляцию он не включен, мистер Радди.
-- Как бы вам не прогореть с такими менталитетами, герр Хитке!
Хитке улыбнулся второй раз за все время знакомства с мистером Радди.
-- Наша прибыль не превосходит указанной в калькуляции. Мы стараемся
быть честными везде, где это возможно.
-- Понимаю, понимаю, я сам такой же, постоянно тренируюсь в честности.
Однако -- время, герр Хитке. Мне пора, был рад встрече с вами. Как знать,
может, я еще не раз воспользуюсь услугами вашей конторы и мне как
постоянному клиенту будет скидка. Не правда ли?
-- Милости прошу в любое время, мистер Радди. К постоянным клиентам у
нас особое отношение. Hо вы зря держите деньги в боковых карманах, их очень
легко извлечь оттуда без вашего ведома.
-- Сейчас там нечего извлекать, потерпите до следующего раза.
Тут Хитке рассмеялся даже, покрутил головой и сильно пожал протянутую
для прощания руку.
-- Всего доброго вам, мистер Радди, удачи вам!
-- Аналогично, -- с улыбкой ответил Гек, и дверь за ним закрылась.
В этот вечер унитаз в номере Гека работал с полной нагрузкой: Гек
уничтожал никому не нужные данные по типу досье и цветные слайды. Учитывая
традиционную для тевтонцев добротность материалов, пришлось драть их
предварительно в мелкие клочки и смывать приемлемыми порциями. Данные на
хирурга он изучил со всевозможной тщательностью, чуть ли не зазубрив их
наизусть, и только после этого уничтожил. Тем же вечером он позвонил из
телефона-автомата в приемную Дебюна и записался на прием в понедельник на
восемь утра. В воскресенье утром он сменил отель, чтобы стряхнуть со следа
Тину, которая, несмотря на всю к ней симпатию, отныне становилась обузой, а
ей оставил записку у портье. Она считала, что он работает в частном сыскном
бюро, а здесь в командировке. В записке он объяснил ей, что срочно вылетает
в Центральную Америку, потом в Штаты, при встрече все объяснит, ее адрес
знает. Записку он хотел было заказать у гравера, приплатив, чтобы почерк был
не слишком красивым, но махнул рукой на все эти глупости и написал сам,
выводя каждую букву чужим почерком. Вышло, конечно, похуже, чем у Механика,
но достаточно убедительно.
Разговор с Дебюном получился. Худой и неразговорчивый хирург выслушал
пожелания Гека ничуть не удивляясь, уточнил только необходимые для работы
детали и назначил время -- на следующий день, с утра, в 8.30. Счет он
выкатил на выбор: восемьдесят тысяч (в долларах) чеком или семьдесят пять
наличными.
-- Я заплачу вам восемьдесят пять тысяч наличными, но вы не должны
указывать в вашей декларации на меня как на источник платежа. Хоп?
-- Это сомнительное условие, -- покачал головой доктор. -- Десять тысяч
разницы -- немалая сумма, хотя и не сверхъестественная, но не в деньгах
дело, их у меня довольно. Я не собираюсь ставить под удар свое имя ради
денег или чего-либо другого. И если вы не снимете ваше условие, я откажусь
делать вам операцию.
-- И будете счастливы, что сохранили свою репутацию честного человека,
-- со вздохом подхватил Гек. -- В этом есть своя правда. Но перед тем, как
окончательно мне отказать, может быть, вы подарите мне еще пару минут вашего
времени и выслушаете меня; я уложусь даже меньше чем в две минуты.
Пожатием плеч -- но все же доктор выразил свое согласие. Гек скрестил
руки на груди, поглядел куда-то в угол и опять глубоко вздохнул:
-- Я из Штатов. Проходил свидетелем по одному делу, связанному с
коррупцией и организованной преступностью. В качестве обвиняемых выступали
мои этнические земляки, а некоторые из них состояли со мною в дальнем
родстве. Многие из них сели в тюрьму, и сели надолго. ФБР обещало меня
защитить, хорошо заплатило, но я им не очень-то верю. Поговаривают, что там
бывает утечка информации. Поэтому я отказался от операции под их патронажем,
поехал аж в Европу, методом тыка нашел вас. Я молод, у меня жена, ребенок
полутора лет -- дочка, я хочу жить. Радди -- поддельное имя, ФБР меня
снабдило документами. Но если найдется продажный чиновник и выдаст меня?
Неужели вы думаете, что я уродую навеки свою судьбу и внешность только для
того, чтобы опорочить ваше доброе имя? Я сказал, а уж вы решайте, как
сочтете нужным.
Наготове у Гека была капитуляция и полное согласие с условиями доктора,
если тот упрется, но Гек был почти уверен, что капитулирует доктор. Тот
трижды в год по неделе отдыхал в рулеточном княжестве Монако, а значит,
наверняка нуждался в деньгах для игры.
-- Сочувствую вашим проблемам, молодой человек, -- после долгой паузы
произнес Дебюн. -- Hа вранье это не похоже. Однако есть порядок, который не
следует нарушать... Вот что мы сделаем: мы оформим все документы на ваше
имя, а после операции, перед тем как мы расстанемся, я вам верну все эти
бумаги и дам честное слово, что нигде о вас не упомяну. Подходит?
-- О, безусловно, только документы вы уничтожите сразу же после
операции, чтобы я видел. И было бы неплохо, если бы вы транспортировали меня
после операции за пределы Швейцарии, пока бинты не будут сняты, иначе мне
трудно будет объясняться с таможенниками и пограничниками. Ну, сами
понимаете...
-- Пограничниками? А вообще-то да, я как-то не подумал об этом
аспекте... Ну, это не беда, я помещу вас в частной клинике в Лихтенштейне,
пока вы окончательно не поправитесь.
-- Вот за это -- спасибо огромное, если надо доплатить...
-- Нет, наверное, впрочем -- посмотрим. Итак... Да -- как вы переносите
наркоз, сердце, аллергии?
-- Под местной анестезией, никак иначе.
-- Как угодно, только в обморок не упадите: несмотря на анестезию,
предупреждаю вас, будет весьма неприятно, порою и просто больно. Операция
очень сложна: волосы, лоб, уши, брови, ресницы, веки, щеки, подбородок. Уши,
губы, шея... Это вы сами рисовали? -- Доктор внимательно разглядывал рисунок
-- удачный итог многочисленных попыток Гека воспроизвести намеченный им
образ. Гек и не подозревал, что сумеет так верно переложить его на бумагу.
-- Кисти рук, -- добавил Гек. -- Ах, это... Портрет моего отца, супруга
рисовала с фотографии. Он умер два года тому назад. Уж если менять, так хоть
на что-нибудь родное.
-- Да-да, я помню насчет кистей. И при этом все наоборот: по
анти-Реесу, анти-Уллоа... Ах ты господи, ты боже мой! Неужели ваше ФБР иного
придумать не могло?
-- Это я придумал, не они. Так надежнее. Уши вы дважды называли, а
горло не разу.
-- Да-да, я учту.
-- Как скоро я смогу начать жить в новом облике?
-- Значит так. Сегодня я весь день планирую операцию -- очень важный
момент. Завтра и послезавтра хирургия -- в два этапа, голубчик, ничего не
поделаешь -- объем весьма велик даже для меня... Денька через три-четыре
УВЧ, потом шовчики снимем, пирогенальчик поколем, электрофорез проведем;
худо-бедно кладите на все три недели, если осложнений не будет. Остальное
тело останется прежним. На пляже может стать заметным несоответствие между
юношеским телом и... гм... зрелым лицом...
-- Эту проблему я решу со временем, -- улыбнулся Гек.
-- Может, связочки не будем трогать?
-- Я не Марио Ланца, петь не буду. Режьте, не то несоответствие будет
между видом и голосом... Кто будет за мною ухаживать, процедуры проводить?
-- В основном наша медсестра -- Гудрун. Это моя родственница, работает
у меня восемь лет, нелюбопытна и свое дело знает безукоризненно. Владеет
английским. Она вас будет сопровождать в клинику. Это у нас обычная
практика, никто не удивится. Лицо у вас будет забинтовано-заклеено, даже я
не сумею вас представить точно, пока не увижу воочию. Но предупреждаю,
молодой человек, если ко мне обратится Интерпол...
-- То сдавайте меня со всеми потрохами и иссеченными тканями. Только
убедитесь, что перед вами действительно полиция, а не наемные мстители.
Деньги -- вы их лично считаете, или медсестра Гудрун?
-- Лично посчитаю. Да-да, я вижу... Татуировки убирать?
-- Нет. Это на нашей улице компания была, типа банды хулиганов. Вот, на
память о ней. Невелика примета, пусть остаются на память.
-- Ваше право. Ну, располагайтесь, Гудрун сделает подробные фотографии
лица, составит атлас, сегодня я буду его внимательнейшим образом изучать. Но
прежде я должен сам исследовать, так сказать, топографию местности. Это
совсем не больно, но вам может показаться неприятным, вы уж потерпите.
Доктор Дебюн мог бы спросить у Гека, как тот собирается жить по прежним
документам с новой внешностью, или то, как он собирается воссоединиться с
женой и дочерью без помощи того же ФБР, но не сделал этого. Версия молодого
человека помогла ему убедить собственную совесть в правильности своего
поступка, совершенного не ради денег, а только из чувства милосердия. Он не
рискнул бы рассказать об этом эпизоде в клубе "Две улитки", где был
уважаемым членом совета, но кому и какое дело до его профессиональных
проблем...
Миновало четыре мучительнейших недели и еще два дня. В маленькой
комнатке, на втором этаже загородной частной клиники, принадлежащей деловым
партнерам Пьера Дебюна, перед большим -- в баскетбольный рост человека --
трюмо стоял рослый, метр восемьдесят три, широкоплечий мужчина лет сорока
трех--сорока пяти на вид. Залысины, морщинистый лоб, глубокие складки у
крыльев носа, лицо в сплошных красных пятнах, которые, впрочем, должны
бесследно исчезнуть через неделю-другую. Под набрякшими веками -- желтоватые
белки, предательски влажные глаза. Пятна-то сойдут, а морщины, грубая кожа,
складки на шее и голос, навсегда утративший юношескую упругость, -- все это
останется... надолго.
Ах, Гека, дружочек, что же ты натворил, на что решился в свои далеко не
полные двадцать лет! Никогда, вдумайся только в это слово -- никогда не быть
тебе юным. Юность обманчиво бесконечна, но она же и мимолетна, только что
было ее -- полные пригоршни, и вдруг иссякла. Юность беспечна и
бессмысленна. Юность -- это ночные мотоциклы под окнами обезумевших от
ярости обывателей, это бескорыстно позволяющие себя зажимать телки с
вечерних танцплощадок, это тайный унизительный страх перед групповыми
драками и восторженные воспоминания, если драки имели благополучный исход.
Это сладкий ужас перед решительным признанием в любви, это первая
растительность на подбородке, и первая получка, и первый оргазм. Это
беззаботные и разгульные денечки под дамокловым мечом воинской повинности...
Отовсюду только и слышно: "Какие твои годы", "У тебя все впереди" -- и уже
на "вы": "Молодой человек, не толкайтесь..." Ты хочешь, ты сможешь, у тебя
